Уильямс целеустремленно шел вперед, внимательно следя, чтобы под ноги не попались скрытые провода, соединенные с расставленными вьетконговцами минами. Мины, которые взрываются, когда на них наступишь, его не волновали. Что толку беспокоиться о том, что предотвратить ты не в силах? Это – часть войны, когда ты случайно оказываешься в неподходящее время в неподходящем месте. Явление того же порядка, что минометный обстрел, или эпидемия дизентерии. Или – автомобильная катастрофа там, во внешнем мире. Так что лучше об этом не думать. Но провода заметить можно.
      Уильямс перевел рычажок переключателя на своей винтовке М-16 с положения “полуавтомат” в положение “авто”, досчитал до двадцати и передвинул назад. Это стало для него привычным ритуалом где-то начиная с третьего месяца пребывания во Вьетнаме, когда он осознал, что случайность смерти подчиняется неким строгим математическим законам. Никогда нельзя сказать заранее, кто выскочит на тебя из зарослей. И никогда нельзя заранее предсказать, в каком случае у тебя больше шансов – если ты ввяжешься в бои, стреляя в полуавтоматическом режиме или в автоматическом. Но само по себе это может иметь роковые последствия. Поэтому трижды в минуту Уильямс передвигал рычажок переключателя. Конечно, строго говоря, вероятность того, что режим стрельбы будет выбран правильно, оставалась одинаковой, но у Римо создавалась иллюзия, что он способен контролировать то, что не поддается контролю. Если говорить серьезно, то это всего лишь предрассудок, но, в конце концов, кто не суеверен здесь, во Вьетнаме?
      Уильямс снова передвинул рычажок в положение “авто”, и как раз в этот момент раздался резкий свист, словно кто-то резанул серпом по толстым стеблям слоновой травы. Отряд замер. Римо поднял руку, приказывая товарищам остановиться. И тут раздался прерывистый звук автоматных очередей. Заговорили АК-47.
      – Вьетконг! – крикнул кто-то.
      Но это были не партизаны. Вьетнамцы были одеты в военную форму: это были солдаты регулярной армии Северного Вьетнама. Уильямс видел серые фигурки, короткими перебежками передвигающиеся в густых зарослях слоновой травы. А за ними угадывалась высота 881.
      “Кхесан, – подумал Уильямс. – Я снова в Кхесане”.
      Он открыл огонь. И все в отряде тоже открыли огонь. Сначала падали только стебли слоновой травы. Потом упал чернокожий парень с серьгой в носу. И тут Уильямс вспомнил его имя. Чеппелл. Рядовой Лэнс Чеппелл. Именно это с ним и произошло в октябре шестьдесят седьмого, когда он решил испытать АК-47, который нашел на тропе в джунглях. Чеппелл не мог знать, что отряды специального назначения армии США завели обыкновение заменять порох в трофейном оружии на взрывчатку “Си-4” и оставлять автоматы в лесу специально для вьетконговцев. Чеппелла разорвало в клочки.
      Магазин Уильямса иссяк. Римо упал на колени, сменил обойму и снова переключил рычажок в положение “полуавтомат”. Вьетнамцы бросились врассыпную – видимо, они не ожидали встретить столь плотный ответный огонь. Уильямс побежал вперед, стреляя одиночными выстрелами.
      Кто-то заорал там, среди деревьев, куда скрылись вьетнамцы.
      – Ты зацепил одного, Уильямс! Давай, жми!
      “Кто это? Я знаю этот голос”.
      Отряд Уильямса продвигался по направлению к деревьям. Ответный огонь открывался лишь изредка и никого не задевал.
      – Кто-нибудь видел, сколько их там? – крикнул Уильямс.
      – Трое. Не меньше трех.
      – Ну, этого желтомазого, который там вопит, можно больше не считать, – произнес все тот же знакомый ироничный баритон.
      Американцы добежали до деревьев. Впереди всех – Уильямс. Раненый вьетнамский солдат лежал на боку. Он больше не орал, а только стонал и всхлипывал: “Трой ой! Трой ой!” Пуля попала ему в грудь, и теперь с каждым словом на губах его лопались розоватые пузырьки. Задето легкое.
      – Кто-нибудь понимает, что он говорит? – спросил Уильямс.
      – Ага, – отозвался все тот же невидимый знакомый голос. – Он молится своему богу. Похоже, скоро они встретятся.
      – Почему бы не помочь ему поскорее увидеться с богом? – предложил кто-то.
      – Хорошая мысль!
      Обладатель знакомого голоса выстрелил в упор. Очередь прошила грудь. Вьетнамец дернулся и замер. Американец обернулся к Уильямсу и поднял вверх большой палец. И тут вдруг, взглянув на его ухмыляющуюся физиономию, Уильямс вспомнил и его.
      И улыбнулся в ответ. Эд Репп. В последний раз он видел Эда, когда они вместе ходили в разведку в районе высоты 860. Уильямс шел впереди. Эд крикнул: “Подожди, пузырь лопается!” – и скрылся в зарослях. Минутой спустя раздался взрыв.
      Уильямс побежал туда, где скрылся Эд. Сначала он нашел его правую руку. На месте локтя была лишь кровавая каша с белым пятном кости. Остальные части тела Эда были разбросаны в радиусе пятидесяти ярдов. Мина. Вьетконговские мины были начинены стальными шариками, и если такая взрывалась у вас под ногами, то это было равносильно тому, как если бы в вас выстрелили в упор одновременно из семидесяти охотничьих ружей, заряженных картечью. Минутное дело.
      Уильямс не плакал. И вообще не выказал никаких эмоций, лишь достал из рюкзака специальный мешок для останков и начал наполнять его. Он ничего не чувствовал – даже не чувствовал тех капель, которые упали на него сверху после взрыва. Это не дождь, и цвет совсем другой.
      Эд Репп был последним, с кем Уильямс подружился во Вьетнаме. После этого он перестал заводить новых друзей. Инвестиции в друзей не окупались.
      Эд Репп, убит при отправлении малой нужды под Кхесаном, Республика Вьетнам, лето 1967 года.
      Увидеть его снова было приятно.
      – Ну и как ты жил все это время? – поинтересовался Уильямс.
      Эд перестал улыбаться, и в глазах у него, как это всегда бывает в джунглях, появилось отсутствующее выражение – словно он смотрел вдаль на какой-то объект, находящийся в тысяче ярдов от него.
      – Мертв. Я был мертв все это время, – тихо ответил он.
      – Да, я знаю. Я тоже там был, помнишь?
      Глаза Эда снова приняли нормальное выражение, лицо его озарила улыбка, а вокруг глаз появились мелкие морщинки. Он сразу как-то помолодел – теперь на вид ему нельзя было дать больше двадцати четырех лет. А ему было девятнадцать.
      Эд не успел ответить. А кто-то сказал:
      – Слушайте, а что будем делать с двумя другими желтожопыми? Здесь где-то должен быть базовый лагерь армии ДРВ.
      Уильямс посмотрел на говорившего, пытаясь понять, кто это, но в тусклом свете догоравшего дня лица было не разглядеть, и Уильямс решил, что лучше и не пытаться.
      – Ну, что скажешь, начальник? – лениво поинтересовался Эд Репп. В глазах у него заиграли знакомые Уильямсу озорные искорки.
      – Потом, – отозвался Уильямс. – У нас в отряде тяжелораненый. Слушайте, кто-нибудь, возьмите рацию и вызовите санитарный вертолет. Эд, запусти дымовуху, просигналим им.
      Вертолетные винты прижали слоновую траву к земле. Чеппелла погрузили на вертолет, и все остальные тоже поднялись на борт. Вертолет взмыл вверх, и с борта солдаты помахали Уильямсу, оставшемуся на земле. Он помахал им в ответ, недоумевая, почему же он остался.
      Потом Уильямс отвернулся и увидел вдали горы, покрытые буйной зеленой растительностью и совершенно не тронутые войной. Над горами поднимался густой туман, как пар изо рта ангелов. Уильямс сел, положил винтовку на колени и устремил свой взор на это дивное зрелище. Он смотрел и смотрел, пока слезы не застили ему глаза и он не испытал всепоглощающее чувство восторга, которое не понять никому, кто не прошел через Вьетнам. И даже те, кто прошел, не нашли бы слов выразить это чувство.
      “Черт побери, это будет длиться вечно. И никакое количество смертей, никакие политики, никакая трескотня и лапша, которую нам вешают на уши, никогда ничего не изменят. Вьетнам – это навсегда, и мне кажется, что я стал его неотъемлемой частью”.
      Римо проснулся в незнакомой комнате. Стены были обиты какой-то невыразительной мягкой материей. Римо лежал на большой, но неудобной койке.
      Откуда-то снизу раздался скрипучий голос:
      – Ага, ты проснулся.
      – Чиун?
      Мастер Синанджу сидел в углу, прямо на полу, как всегда. Он переоделся в короткое желтое кимоно с укороченными рукавами. Кимоно для тренировки.
      – Ты меня помнишь? Это хорошо, – сказал Чиун и потянул какой-то шнурок. За тяжелой металлической дверью раздался звонок.
      – Конечно, я тебя помню, – раздраженно отозвался Римо. – А почему бы и нет?
      – Там, где ты побывал, возможно все, – пожал плечами Чиун.
      – А где я побывал?
      – Неважно где, – отрезал Чиун. – Сейчас ты в штате Нью-Йорк. Вот так-то. Хе-хе!
      Римо не поддержал веселья Чиуна. Лицо Чиуна посуровело.
      – Где я? В “Фолкрофте”?
      – Да. Император Смит и я решили, что твой дом здесь.
      Римо встал с кровати.
      – Я в резиновой комнате?
      Щелкнул замок двери, и в комнату вошел Смит.
      – Римо, Мастер Синанджу, – сказал он вместо приветствия. – Как вы себя чувствуете, Римо?
      – Голова кружится. Чем ты меня ударил, Чиун? Кирпичом?
      Чиун достал из рукава смятый клочок бумаги, перекинул его из правой руки в левую и швырнул Римо. Бумажный шарик круто взлетел вверх и резко опустился вниз. Римо поймал его на лету и тупо на него уставился.
      – Ты шутишь. Тебе уже много лет не удавалось подловить меня на эти шуточки с бумажками.
      – Да, – негромко отозвался Чиун. – И это самое печальное.
      Смит легонько откашлялся.
      – Чиун полагает, что уровень вашей подготовки резко снизился, Римо. Мы привезли вас сюда в надежде, что он поработает с вами и отточит ваше мастерство до такой степени, чтобы вы могли в полном объеме использовать ваш потенциал.
      – Все это фигня, – возразил Римо. – Я сам теперь Мастер Синанджу. Я в своей лучшей форме. Вы просто решили запереть меня и не дать исполнить мой долг.
      – Твой долг – повиноваться Императору! – гневно воскликнул Чиун.
      Смит подошел к Римо и положил руку ему на плечо.
      – Римо, вы когда-нибудь слышали о помутнении памяти?
      – Помутнении памяти? – переспросил Римо.
      – Да. Но это только симптом. Само по себе явление более серьезное. Раньше, когда мы еще не понимали всех внутренних механизмов действия этого синдрома, мы просто называли это шоком и галлюцинацией. Чиун и я полагаем, что сегодняшнее происшествие вызвало у вас в памяти наплыв старых воспоминаний и временное помутнение памяти.
      – До сегодняшнего дня я многие годы даже и не вспоминал о Вьетнаме.
      – Так бывает. Иногда проходят годы, прежде чем наступит первый приступ.
      – Фигня, – отмахнулся Римо. – Вьетнам давно позади. Я выкинул его из головы. Мне не снятся сны про Вьетнам. У меня не бывает кошмаров. Я… – и тут взгляд Римо помутнел.
      – Что случилось, Римо? – испуганно спросил Смит.
      – Кошмары, – ответил Римо. – Как раз перед тем, как проснуться, мне снилось, что я снова там. И видение было невероятно реальным. Абсолютно реальным. Я видел ребят, о которых не вспоминал с шестидесятых годов.
      – Вот видишь, – жестко оборвал его Чиун. – Мутная память. Ты сам признался.
      Римо сел на кровать и мрачно уставился на свои босые ноги.
      – Все было так реально. Мне казалось, протяни руку – и сможешь их коснуться.
      Чиун, как подброшенный пружиной, вскочил на ноги.
      – Не волнуйся, сын мой. Это пройдет. Мы будем тренироваться здесь, в “Фолкрофте”, как в былые дни. Мы выгоним этот Вьетнам из твоей памяти.
      – А как с убийцей Фонга? – вдруг спросил Римо. – Его нашли?
      – Нет, – вынужден был признать Смит. – Поисками убийцы Фонга занимаются власти штата Нью-Йорк. Кстати, нам удалось проверить истинность части того, что рассказывал Фонг.
      – Ну?
      Смит вынул из конверта фотографию.
      – Эта фотография была прислана по факсу из управления военной разведки. Это фото офицера вьетнамских спецслужб, капитана Дай Чим Сао. Оно идентично фотографии человека, замеченного среди зрителей шоу Копры Инисфри.
      Римо взглянул на фото.
      – Это он. Это точно он.
      – Послушайте, Римо, – возвысил голос Смит. – Это вполне приличная фотография. Я был уверен, что как только ее вам покажу, вы тут же поймете, что раньше ошиблись. Неужели вы будете по-прежнему настаивать на том, что это фотография человека, которого вы убили во время войны?
      – Мы не знали его имени, – поведал Римо. – Мы называли его Капитаном-Невидимкой. Мы подозревали, что он работает на разведку Северного Вьетнама. О нем ходили легенды. Иногда он появлялся одетый в военную форму, а иногда на нем была черная вьетконговская “пижама”. Мы не знали точно, где его настоящее место службы – Вьетконг или армия ДРВ. Мы десятки раз думали, что нам удалось его убрать. Дважды мы приносили из лесу трупы, как мы полагали – его. Но потом, неделю или месяц спустя, поступало сообщение, что он орудует уже совсем в другом районе. Я до конца своих дней не забуду эту мерзкую рожу.
      – Но вы не можете утверждать наверняка, что он мертв? – предположил Смит. – Может, это он и есть.
      – Нет, – упрямо ответил Римо и кончиками пальцев прикоснулся к фотографии, как бы не веря в ее реальность. – Я убил его. Я тогда шел во главе отряда из шести бойцов. Янгблад тоже был с нами. Мы получили информацию о том, что вьетконговцы орудуют в деревне, которая, как мы полагали, нам симпатизировала. Янгблад повел нас туда. Когда мы пришли, то не нашли ничего, кроме пустых хижин. Но один парень – его звали Уэбб, он был из Айовы, кажется, – поворошил стволом винтовки кучу мусора. Он искал спрятанные припасы. Под кучей была циновка. Уэбб думал, что она прикрывает яму, которую местные жители использовали как бомбоубежище. Он приподнял ее, и тут ему выстрелили прямо в лицо. Страшное зрелище!
      В глазах Римо застыло отсутствующее выражение – он словно одновременно смотрел куда-то вдаль и внутрь себя. На фото он не глядел, хоть оно и было у него прямо под носом. Он всматривался в свои воспоминания. Смит и Чиун беспокойно переглянулись.
      – Но это было не просто бомбоубежище, – продолжал Римо. – Это был секретный подземный ход вьетконговцев. Мы выпустили туда десятки автоматных очередей, но все без толку. Я вызвался спуститься и лично все разведать. Был там один мальчишка – светленький такой, его звали Эштон – он пошел со мной. Сначала мы туда плеснули канистру керосина и дали ему выгореть. Я впервые спускался в подземный ход. Мне было страшно, хотя я пытался не подавать вида. Мы с Эштоном шли вперед, освещая дорогу фонариками. Эштон, как мне показалось, споткнулся – зацепился за провод или еще что-то. Он саданул мне рукой по лицу. Когда я поднялся, то увидел, что его рука существует отдельно от плеча. Весь он был разбросан вокруг меня. Эштон был везде. Но я был цел. Я начал стрелять. Шел вперед и все стрелял, стрелял. Кто там был, я не знал, но я хотел ему во что бы то ни стало отплатить.
      Римо замолчал. Повисла долгая пауза. Когда Римо снова заговорил, голос его звучал очень слабо:
      – В одной руке у меня был фонарик, в другой – М-16. Я светил и стрелял, стрелял и светил. Я нашел запасы провизии, боеприпасы. Но ни одного вьетконговца. А потом вдруг тоннель кончился. Тупик. Выхода не было. И ни одного человека вокруг. Я понял, что попался. Пока я шел, нигде не было никакого ответвления от главного ствола. И никто не мог проскочить мимо меня. Я сел на корточки, пот с меня лил градом. Я выключил фонарь, чтобы поберечь батарейку. В тоннеле пахло земляными червями. Я не знаю, сколько времени прождал. Я не знаю, чего ждал. Я просто пытался собраться с духом. И тут я услышал шаги.
      Опять пауза, и снова Римо продолжил свой рассказ:
      – Я вскочил на ноги, включил фонарь, но ход был такой извилистый, что я не мог видеть, что там за поворотом. Я поставил фонарь на землю, чтобы лучше разглядеть того, кто сейчас появится. Я так сильно сжал винтовку, что у меня руки заболели. Кто бы ни появился, я был готов пришить его на месте. Шаги становились все ближе и ближе. Мне стало страшно. Я уже провел во Вьетнаме девять месяцев и считал, что умею справляться со своими страхами. Не тут-то было! Боже, я ведь был совсем ребенком – всего-то девятнадцать.
      – Ужасная война, – сочувственно произнес Смит.
      Римо продолжал, как бы не расслышав:
      – Я увидел, как в круге света показался носок ботинка Я замер. Ботинок тоже не шевелился. Я не знал, что мне делать. Если это вьетконговец, то он должен быть обут в резиновые шлепанцы. А если боец регулярной армии ДРВ… Я не знал, на что решиться, но был убежден, что тот, кто находится напротив меня, тоже не знает, на что решиться. Луч света падал как раз туда, куда тому предстояло ступить. Я помню, что постоянно передергивал рычажок регулировки режима стрельбы. Я знал, что у меня есть только один шанс – выстрелить первым. И времени на раздумье не было. Но как мне узнать, кому принадлежит ботинок – другу или врагу? Если другу, то лучше стрелять одиночными выстрелами. Так, даже если бы я и выстрелил, то, может статься, не убил бы его. Но если это вьетконговец или солдат Северного Вьетнама, то единственный шанс уцелеть – это стрелять очередями. В противном случае он успеет ответить на мои выстрелы. Вот я и щелкал рычажком – туда-сюда, туда-сюда.
      Я, помню, подумал, что надо бы рискнуть. И уже собирался что-нибудь сказать. Что-то вроде: “Кто там?” Но не успел. Парень рванулся вперед. Я нажал на курок. Выстрел получился одиночный. Мне повезло, слава Богу. Это был Янгблад. Я его лишь слегка задел. Но он начал стрелять в ответ. Я рванулся назад. Я был в шоке.
      Сначала я подумал, что произошло землетрясение. Земля у меня под ногами задрожала, и – ба-бах! Я шарахнулся в сторону, ничего не понимая. И влетел прямо в стену. И куда-то провалился. Это была нора, которую желтый косоглазый выкопал, закидал себя землей и притаился там, а дышал через соломинку. Автомат он положил себе на грудь. И тут я понял, что происходит. Янгблад стрелял не в меня. Он пытался уделать косоглазого. Я тоже открыл огонь. Разумеется, очередями. Выпустил в него весь магазин.
      Никогда не забуду это лицо – покрытое грязью, мертвое. И только глаза горели ярко даже после смерти. Таких вечно живых глаз я никогда не видел. Мы стреляли и стреляли в него, а он все никак не умирал. Кровь била из него, как из фонтана. Это был зомби – мы таких называли “призраками войны”. Он был уже мертв, но сам этого не знал. У меня кончились патроны. Он пошел на меня, как Франкенштейн, с “Калашниковым” в руках. Он пытался нажать на курок, но сил у него уже не было. И тут Янгблад утащил меня за поворот и швырнул гранату прямо парню в лицо.
      Римо снова внимательно посмотрел на фотографию капитана Дая.
      – Когда пыль улеглась, мы вернулись, чтобы удостовериться в том, что он мертв. Но тоннель засыпало. Когда мы наконец выбрались на свежий воздух, Янгблад крикнул: “Мы его прикончили, дружище! Мы убили его!” Я спросил: “Кого?” Меня била дрожь. Я не мог ясно видеть.
      “Как, разве ты его не узнал? – удивился Янгблад. – Капитана-Невидимку. И на этот раз он и в самом деле подох”. Именно так он и сказал: “Он и в самом деле подох”. – Римо обвел взглядом Смита и Чиуна.
      Смит смотрел на Римо с выражением, очень похожим на жалость. После долгой паузы он сказал:
      – Кто бы он ни был… – Смит запнулся и откашлялся. – Кто бы он ни был, он мертв. А человек, который убил Фонга, жив. Если он еще не покинул страну, то мы его найдем.
      – Нет, не найдете, – возразил Римо. – Он призрак. И даже если вы его найдете, вы ничего с ним сделать не сможете, потому что он уже мертв.
      – Ну, ладно, я оставляю вас с Чиуном. Уверен, что ему не терпится снова начать процесс тренировок.
      Римо ничего не ответил.
      Смит задержался в дверях и обернулся к Римо:
      – Надеюсь, мы можем по-прежнему рассчитывать на сотрудничество с вами?
      – А почему бы и нет?
      – Я хотел бы, чтобы вы знали: если вдруг вы решите отправиться во Вьетнам по собственной инициативе и попытаетесь освободить своего друга, то я возьму на себя обязанность – просто по соображениям национальной безопасности, – так вот, я возьму на себя обязанность проследить за тем, чтобы ваш друг не остался в живых и не мог рассказать миру, что Римо Уильямс жив.
      – Это правильно, – горько заметил Римо. – Сначала вы посылаете мальчишку за тридевять земель, чтобы он дрался за свою родину, потом бросаете его там, а потом, если ему удается выбраться, убиваете. И все во имя национальной безопасности!
      – Все совсем не так, и вы это знаете, Римо. Мы вызволим Янгблада и всех остальных тоже. Своими средствами. Безопасными. Никому не придется умирать. Прошу вас, доверьтесь нам.
      – Я доверял людям вроде вас, когда они говорили, что мы пришли во Вьетнам, чтобы победить.
      – Это история, Римо.
      – Может быть, но это моя история. Не надо было выводить войска из Вьетнама, надо было остаться там и докончить дело. Мы могли победить. Мы должны были победить. Вы только посмотрите, сколько вьетнамцев и камбоджийцев погибло только потому, что мы ушли и позволили этим мясникам захватить Южный Вьетнам. Миллионы. Миллионы.
      – Это совсем иная тема. Чиун, держите меня в курсе, как идут дела. До свидания, Римо.
      Дверь мягко затворилась за Смитом.
      – Мы должны были победить, – упрямо повторил Римо. – Мы могли побить их.
      – Французы говорили то же самое, – произнес Чиун, скрестив руки на груди. – А до них – японцы, а еще раньше – китайцы. И многие-многие другие. Невозможно побить вьетнамцев. Никому еще не удавалось побить вьетнамцев.
      – Не читай мне лекций про вьетнамцев. Я дрался с ними. Не такие уж они крутые.
      – Согласен, – отозвался Чиун. – Они всегда побеждали только благодаря хитрости и обману. Они не умеют драться, как истинные воины. Они устраивают засады, убивают и убегают. Они не способны драться честно. И потому ограничиваются ночными убийствами в спину. И в этом нет ничего нового. Они занимались этим много столетий. Вьетнамцы всегда с кем-нибудь воюют. Много тысяч лет. За всю историю Дома Синанджу только два Мастера работали на вьетнамцев. Это было давно – во времена анамитских Императоров. По-моему, вьетнамцы держали нас на службе в течение двух месяцев в двенадцатом веке и потом еще неделю три столетия спустя. А все остальное время они вели непрерывные войны со своими соседями.
      – И как им не надоело?
      – Не надоело. Война – это единственное, на что они способны. Это единственный источник их существования. Они дерутся, потому что у них нет ничего другого – ни искусства, ни культуры, ни талантов. Они и рис-то с трудом выращивают.
      – Мы могли победить, – как заведенный повторил Римо.
      – Нет, не могли. Вы могли бы победить вьетнамцев с Севера, но у вас на ногах висела гиря.
      – Да, это были наши толстолобые политики, не желавшие идти до конца.
      – Нет, это были ваши союзники, вьетнамцы с Юга. Вы полагали, что они будут драться бок о бок с вами. Вы полагали, что они будут защищать себя. А вместо этого они спрятались за спинами ваших солдат и с удовольствием смотрели, как пули, адресованные им, попадают в тела американцев. Вместо того чтобы защищать Юг, вам надо было погрузить всех южных вьетнамцев на самолеты и сбросить их на Севере, чтобы они там грабили, насиловали и убивали сколько им заблагорассудится. Война бы закончилась за месяц, американцы вернулись бы домой, а правители Вьетнама нашли бы себе новых врагов. Но вы надеялись, что вьетнамцы с Юга будут драться как воины, и потому вы проиграли. Они слеплены из другого теста.
      – Да, у нас была шутка по этому поводу, – усмехнулся Римо. – Единственный способ завершить войну – это погрузить всех наших вьетнамских друзей на корабли, выйти в море и разбомбить всю страну так, чтобы камня на камне не осталось. А потом торпедировать корабли.
      – Зачем же зря губить хорошие корабли? – удивился Чиун.
      Римо встал.
      – Я с тобой не согласен, Чиун. Отнюдь не все вьетнамцы такие, как ты говоришь. Я знал многих, вполне заслуживающих уважения. Я знал смелых вьетнамцев. В конце концов, был среди них и Фонг.
      – Ты не был с ним знаком.
      – Но я знаю, что он был за человек. Он рискнул жизнью ради того, чтобы добраться до Америки и поведать миру правду об американцах, пропавших без вести.
      Чиун плюнул на пол.
      – Единственное, чего он хотел, – это попасть в Америку. Все хотят попасть в Америку.
      – Но никто не заставлял его появляться на телеэкране. Он знал, что его преследуют. Он хотел помочь своим друзьям. Моим друзьям.
      – Хватит! – возмутился Чиун и хлопнул в ладоши. – Обсудим это после. А сейчас приступим к тренировке.
      Римо подобрал с пола смятый клочок бумаги.
      – Ты и правда сшиб меня этим старым фокусом?
      – Твое сознание не было сконцентрировано. Моя задача сейчас заключается в том, чтобы восстановить равновесие между твоим “я” и Вселенной.
      – Как ты сможешь этого добиться, если я постоянно ощущаю, как земля уходит у меня из-под ног?
      – Это временное явление. Мутная память, как сказал Смит.
      – А знаешь, – как во сне, произнес Римо. – С тех пор, как умерла Ма Ли, я постоянно чувствую себя не в своей тарелке. Такое впечатление, что все рушится. Умерла женщина, на которой я чуть было не женился. А помнишь, как мне сообщили, что у меня есть дочь, о существовании которой я и не подозревал? И работа у меня такая, что матери приходится одной воспитывать ее. И я даже не знаю, где они обе находятся. Всю жизнь я надеялся, что вот сейчас сверну за угол – и вот она, настоящая жизнь. Но теперь у меня такое ощущение, что все лучшее уже прошло. Словно ключ к моему счастью остался где-то в прошлом.
      – Так оно и есть, – подтвердил Чиун. – Ключ к твоему счастью – это то, что мы с тобой проходили в начале наших тренировок. А теперь я попытаюсь повторить этот процесс, хотя я уже не так молод.
      Римо горько улыбнулся.
      – А не могли бы мы начать с упражнения, где нужно уворачиваться от пуль?
      – Если хочешь. А почему?
      – Да потому что мне кажется, что моя очередь стрелять наступила лет пятнадцать назад.

Глава 9