Потом все завертелось с такой скоростью, что Горелов и сам не понял, как оказался одним из руководителей "левомолодежного крыла" в КПСС, а, может, "праворадикального". Путаницы хватало, сами понять ничего не могли. Потом шумно вышел из партии и стал трудиться в предвыборном штабе одного из местных демократических лидеров. Лидер успешно прошел в Верховный Совет СССР, сделал в Москве карьеру и пропал с глаз. А на базе штаба образовалось "Бюро социальных технологий".
      Учиться заочно оказалось очень легко. Как прежде, когда заочники-обкомовцы шутя сдавали все экзамены и зачеты, едва успев рот раскрыть и сказать "э...", так сейчас Горелову уважительно ставили "отл" (изредка, однако, и "хор", были такие вредины) а потом ещё минут двадцать расспрашивали о разных закулисных политических делах. Поскольку в "Бюро" регулярно подхалтуривали доценты и профессора с философского факультета, они легко подбили Горелова на диссертацию. Никакая аспирантура даже не понадобилась. Уж очень не хватало серьезных актуальных работ. Валере с его диссидентским прошлым и карты в руки.
      Бывшие партийно-комсомольские функционеры, заправлявшие демократическим штабом, прекрасно понимали, что нужна рабочая структура. "Бюро" могло функционировать в промежутке между выборными кампаниями, координировать демократическую деятельность, служить постоянно действующим ядром и выполнять задания. А, главное, с работников можно было требовать результативности и ответственности, поскольку они получали законную зарплату. Устроить это было плевое дело. Заключался договор с предприятием, руководство которого сочувствовало демократическим переменам, и денежки поступали на счет. Безналичные средства никто особо не считал. Согласно договору стряпались результаты якобы проведенных социологических исследований, давались рекомендации, а безналичные превращались в наличную зарплату.
      Потом была послеавгустовская эйфория девяносто первого года. Потом инфляция и гонка за деньгами. Демократия восторжествовала, и борцы за демократию сменили амплуа. Одни сделались крупными чиновниками, другие средними банкирами, третьи мелкими предпринимателями, пытающимися по-прежнему изображать из себя политиков, проводя время от времени какие-то акции памяти и круглые столы.
      "Бюро социальных технологий" после всех перерегистраций превратилось в акционерное общество, все акции которого принадлежали Горелову. Ему, соответственно, принадлежало и помещение в шестьдесят квадратных метров, четыре компьютера, факс, два ксерокса, ризограф и кое-какое другое оборудование и мебель.
      Занималось "Бюро" исключительно выборами, тем более, что они проводились почти без перерывов. Избирались Думы - городские, областная и Государственная, губернатор, мэры городов, президент, в конце концов. Добавьте к этому вторые туры, повторные голосования, довыборы и дополнительные выборы на освободившиеся места. Все давно поняли, что для успеха в кампании требуются немалые деньги, и не скупились. Тем более бизнес и криминал, активно пустившиеся в депутаты.
      Горелов прекрасно знал цену своим клиентам. Благодаря таким деятелям сохраняется всеобщая убежденность, что политика - грязное дело. Но его это не волновало, он делал свою работу, зарабатывал деньги, и совесть его не мучила. Впрочем, если к нему обращался за помощью настоящий демократ и выразитель народных чаяний, он ему помогал порой совершенно бескорыстно. Жаль, в последнее время такие люди почти исчезли с политического горизонта. У порядочного человека в наши дни много денег быть не может. А если уж все равно народ изберет поганца, так хоть денег с него содрать! Так рассуждал Валера Горелов - цинично, но практично.
      "Бюро социальных технологий" выполняло полный цикл услуг: от сбора подписей для регистрации кандидата, до найма наблюдателей на избирательные пункты и анализа прошедшей кампании. Но можно было заказать что-нибудь одно, например, подписи. Сбор этих самых подписей был отработан до тонкости и доведен до совершенства.
      В зависимости от размеров избирательного округа и органа или должности, куда претендовал кандидат, ему требовалось от нескольких сотен до нескольких тысяч подписей избирателей. Иначе не зарегистрируют. Процесс сбора назывался "охотой за скальпами", оплата шла "по головам", то есть поштучно. Разброс оптовых цен был большой: от пяти рублей до двух-трех долларов. Доллары платили московские политики на президентских выборах и при выдвижении партийных списков в Госдуму. На местных выборах, впрочем, цена тоже поднялась до полудоллара за штуку. А по пять рублей Горелов заказы не принимал - себе дороже, потому что надо и "охотникам" заплатить и себе наварить сколь-нибудь. А с пятеры чего наваришь?
      У мелких столичных партиек и объединений, понятно, нет серьезных представительств в регионах, а по семь тысяч подписей из каждой области представить надо, иначе Центризбирком не допустит к выборам. Тут уж платят не скупятся. Горелов сам обзванивал московские штабы и договаривался о сотрудничестве. На последних выборах в Госдуму он сразу трем движениям впарил абсолютно идентичные подписные листы и снял на карман больше сорока тысяч долларов. Конечно, пришлось кое-что отстегнуть и непосредственным исполнителям.
      Сборщиками подписей работали люди самых разных возрастов и убеждений. Даже несколько старых коммунисток трудилось. Они собирали подписи за верного ленинца Зюганова у таких же пенсионерок, недовольных реформами. Труд бабушек оценивался от трех до десяти рублей за подпись, иногда они поощрялись премиями. Горелов старушками дорожил, поскольку они приносили "чистые" подписи, настоящие, то есть, не поддельные.
      Самая макушка подписного листа, где стояла фамилия Зюганова, аккуратно отрезалась, а на предусмотрительно оставленное место впечатывался другой кандидат. Подобный же трюк в свое время проделывался с фамилией генерала Лебедя. Любимец народа был безотказной наживкой. Люди в очередь давились, чтоб себя зафиксировать, и никому в голову не приходило, что на местных муниципальных выборах Лебедю делать нечего. Но когда молодые люди приличного вида говорили, что хотят выдвинуть Лебедя в городские депутаты, а для этого требуется собрать семьсот подписей, даже добровольные помощники находились, записывали всю родню и знакомых. А потом наиболее настырным добровольцам сообщали, что Лебедь раздумал, но обещал в следующий раз баллотироваться в губернаторы. Еще он от души благодарит за помощь и просит голосовать за своего друга Будякина.
      Опытные "охотники за скальпами" в благодатный сезон зарабатывали по десять тысяч в неделю. Очень просто: тысяча подписей по десятке - вот тебе и десять "штук". Лучше охотиться командой, состоящей из нескольких "загонщиков". Контактные, располагающие к себе, внушающие доверие молодые люди, умеющие остроумно ответить, обычно работали на улице, в тех местах, где чаще можно встретить человека с паспортом - у городских авиакасс, почт, контор.
      - Мы бедные студенты, у нас стипендия всего сто восемьдесят рублей, да и ту третий месяц задерживают. Родители тоже без работы сидят. Помогите, пожалуйста. Нам за вашу подпись и паспортный номер с адресом три рубля дадут. Мы ещё часок постоим, пойдем в столовку и покушаем, гарнир без мяса купим и хлебца.
      Какая живая душа не дрогнет, услышав сей надрывный плач? Мы ж не звери какие. Раскрываются паспорта, и студенты (самые настоящие, даже зачетку могут показать с приличными оценками) деловито принимаются переписывать данные, разборчиво, без помарок и подчисток.
      - А, может, вы и за этого кандидата подпишетесь? Давайте уж заодно и здесь распишитесь, и здесь. Мы потом сюда перенесем все данные.
      Не в силах устоять перед напором, человек расписывался в десяти листах. Такие "слепые" листы, полностью заполненные и оформленные, но без фамилии кандидата, ценились вдвое дороже. Их в последний день регистрации продавали претендентам, которые не сумели к крайнему сроку собрать необходимое количество подписей граждан. Цена, естественно, была уже "договорной". Если же образовывались "излишки", не нашедшие сбыта, "слепые" листы спокойно хранились до следующих выборов.
      Самой трудоемкой методикой сбора по праву считается поквартирный обход. Обходя подъезд за подъездом, обзванивая квартиру за квартирой, надо уговаривать людей подписаться за кандидата. Многие просто не отпирают двери, посылают куда подальше или, выслушав целую агитационную лекцию, вдруг заявляют, что кандидат им не нравится. Работают таким методом обычно женщины, парами. Мужикам этим заниматься бесполезно, им граждане не доверяют. Разглядят в дверной глазок и побоятся открывать, вдруг бандиты?
      Обход - занятие каторжное. К вечеру ноги не держат, нервы вымотаны и голос пропадает. А результат, как правило, мало впечатляет. Если даже платить по десятке за подпись, то, собрав сотню подписей, сборщица, обычно, бросает это дело. Обходы вообще давно бы прекратились, но кандидатам необходимы подписи жителей именно того района, где он собирается баллотироваться.
      И тогда подключают "сиделок". Это люди, которые сидят на месте, а граждане сами к ним приходят с паспортами, в силу необходимости. Лучшие "сиделки" в регистратурах поликлиник и в собесах. Ну какая бабушка откажется поставить подпись, если ей дали талончик к врачу или выдали пенсию? Вторым сортом идут почтовики и работницы сберкасс. И совсем плохо, когда в "охоту за скальпами" включаются воспитатели детсадов и школьные учителя. Обычно это вызывает взрыв родительского недовольства, начинаются звонки в избирательные комиссии и письма в газеты, возникают разные неприятности.
      Начавшие поход во власть начальники обычно принуждают своих работников подписываться в пользу любимого руководителя, поручают собрать подписи членов семей и соседей. К сожалению, работники зачастую прописаны в других районах. Да и не хватает до положенного количества. В связи с этим запускается "письмо Деду Морозу".
      Инициативная группа сочиняет от имени граждан письмо в высокие инстанции с протестом против строительства гаражей на детской площадке, или требуя закрыть атомную электростанцию, или с любой другой, иногда абсолютно завиральной идеей. Потом с письмом ходят по квартирам, собирая подписи и паспортные данные на прилагающиеся листы. Листы правильно оформляют и от имени кандидата передают в избирком. А письмо? Правильно - Деду Морозу.
      Но самый легкий способ заработка - подделка. Заполняешь листы паспортными данными, ставишь подписи. Быстро, просто, удобно, не выходя из дому. Вся проблема - база данных. То есть, точные паспортные данные и адреса граждан, достигших избирательного возраста. Самые достоверные и надежные базы данных находятся, естественно, по месту прописки, в районных паспортных столах, под милицейской охраной. Купить трудно, но можно, но дорого.
      Гораздо проще договориться с паспортисткой из жилконторы. Но у нее, сами понимаете, база данных узковата. Можно так же договориться с регистраторшей из поликлиники, но у неё месяцы уйдут на переписывание из больничных карточек, да и то если главврач не заловит и не пресечет. Гораздо лучше найти подходы к Фонду обязательного медицинского страхования. У них-то вся база в компьютере, сбросил на дискету - и порядок!
      У подделывателя есть одна существенная проблема - его собственный почерк. Придумайте и изобразите штук сорок чужих подписей, и вы поразитесь, насколько они окажутся схожими. Особенно финальные закорючки. Вы непроизвольно будет заканчивать своим привычным росчерком. Рука сама идет, и отвыкнуть от этого трудно. На каждых выборах избиркомы бракуют пачки фальшивых подписных листов, за которые кто-то получил хорошие деньги. Даже слепой невооруженным глазом увидит торопливые каракули, повторенные десятки раз с одним наклоном и характерной завитушкой. Да ещё и одним цветом с одним нажимом.
      Покупные базы данных могут сыграть и другую злую шутку. Как-то председатель облизбиркома совершенно случайно, открыв наугад подшитую пачку подписных листов, обнаружил, что он сам и все взрослые члены его семьи высказались в поддержку человека, с которым он люто враждовал много лет. Дрожа от праведного гнева, председатель распорядился устроить тотальную проверку подлинности всех подписей, и кандидат в итоге остался за бортом. Его не зарегистрировали.
      Вот почему претенденты стараются собрать гораздо больше подписей, чем требуется. Чтобы после проверки и выбраковки, оставшегося хватило для регистрации. Вот почему кандидаты внедряют своих людей в избирком. Чтобы уличать в подделке конкурентов. Горелов через своих людей иногда сам продавал "липу", чтобы вырубить таким способом противников своего заказчика. За отдельную плату, разумеется.
      Методика подобной диверсии очень проста. В предвыборный штаб кандидата приходят люди и предлагают свои услуги в сложном деле сбора подписей. Они торгуются по поводу оплаты, ведут себя очень естественно, и вообще внушают доверие. В назначенные сроки они приносят подписные листы, иногда чуть не добрав до нужного количества и жалуясь, как трудно эти подписи собирать. Листы выглядят очень натурально, явно люди сами расписывались, даже паспортные данные своей рукой заносили. Листы сдаются в избирательную комиссию, там их принимают, кандидат уже печатает листовки и плакаты, а в последний день перед регистрацией вдруг кто-то замечает, что таких адресов не существует. Улица, конечно, есть, а вот дома под указанными номерами ещё не построили или уже снесли. Или в этих домах находятся овощная база, собачий питомник и медвытрезвитель. Самым смешным был случай, когда к реально существующим домам были "пристроены" лишние подъезды, населенные несуществующими людьми.
      Сам Горелов к фабрикации поддельных подписей подходил очень ответственно. Этим занимались несколько особо доверенных работников, обладающих способностью копировать чужой почерк. Стопроцентной похожести тут ведь не требуется, главное, чтобы выглядело естественно. Скажем, подпись восьмидесятилетней Ефросиньи Кулебякиной не может быть столь изысканна, как витиеватый автограф вечно молодого поэта Вовы Кудрина.
      Копировщики не изобретали подписи, а перерисовывали с подлинников. Предусмотрительный Горелов все подписные листы, проходившие через Бюро социальных технологий, пропускал через ксерокс. Таким образом ему удалось создать грандиозный архив. Базы данных он тоже покупал, но не у паспортисток, а в отделах кадров предприятий среднего масштаба, где нет сурового режима охраны. Инспекторши-кадровички приносили в Бюро целые сумки учетных карточек, которые быстренько прогонялись через тот же ксерокс.
      На карточке ведь все есть, что требуется: данные паспорта, дата рождения, домашний адрес и личная подпись. Карточки уволившихся и вышедших на пенсию работников тоже сохраняются годами, так что кадровички неплохо зарабатывали, жаль, всего только по разу.
      Работали копировщики командой у кого-нибудь на квартире для большей секретности. Самое трудоемкое - это заполнять подписные листы: фамилия, имя, отчество, номер паспорта, год рождения, адрес. И делать это надо не каллиграфическим почерком на ровном столе, а положив листок на картонную папочку и прислонившись к дверному косяку. Ведь именно так все происходит, когда обходишь квартиры в подъезде. Но иногда хозяева пускают внутрь, и можно аккуратно все заполнить на столе. Порой хозяин сам себя записывает и родственников, а они только расписываются. И ручку хозяин берет свою.
      Вот почему у копировщиков целый запас шариковых и перьевых ручек с чернилами всех цветов и оттенков. Приличный подписной лист не должен выглядеть слишком красиво, это подозрительно. А ещё сборщик подписей ставит птичку там, где люди должны расписываться. Но люди все равно ошибаются. Эти птички, ошибки, повторные подписи в соседней графе - свидетельство большой и трудной работы сборщика, "охотника за скальпами". Да и сами листы выглядят не лучшим образом. Потасканные, с загибающимися краями, захватанные рабочими руками - сразу видно, много дней трудился "охотник", уговаривая людей поделиться подписью.
      Поэтому копировщики прямо на листах обедают, швыряют их куда попало, складывают пополам и носят в карманах пальто. Это все придает бумагам драгоценную подлинность. Ведь избирком проверяет только те подписи, которые вызывают подозрение. А подозрительными как раз выглядят чистенькие, гладенькие, ровно исписанные, где перечислены поголовно все жильцы большого дома, словно ни один не отказался, и все до единого сидели в своих квартирах, дожидаясь, когда же придут за их однообразными автографами. Подделки тут не заметит только полный идиот или тот, кто не хочет ничего замечать.
      На продукцию фирмы Горелова рекламаций не поступало ни разу. Если клиент платил хорошо, нанимая Бюро социальных технологий для ведения своей избирательной кампании, Горелов старался и подписи собирать подлинные. В последнее время его "охотники" стали их просто покупать. Посреди двора ставится машина с командой. Достаточно нескольким старушкам дать по червонцу за подпись, как вскоре выстраиваются хвосты из местных жителей с паспортами. Есть, конечно, наглецы, которые требуют в качестве гонорара за свою загогулину, выведенную трясущейся рукой, целую бутылку водки, но им доходчиво объясняют, что бутылку дают в день голосования за правильно отмеченный бюллетень, и посылают подальше. Пошмыгав носом, любители водки соглашаются на "чирик", но требуют клятвенных заверений, что бутылка на выборах будет.
      С мелкими и бедными, а также шибко скупыми заказчиками, Горелов не особенно церемонился, правда, предупреждал, что гарантии подлинности подписей не дает. А в московские штабы отвозил и продавал минимум девяносто процентов "липы". Ничего, сходило за милую душу.
      * * *
      Горькие слезы обиды душили Славку. Он сдерживался из последник сил, чтобы впервые в жизни не завыть в голос. Стоя у чугунной ограды набережной, смотрел на Городской пруд, подернутый тонким, ломким ледком, и пытался проглотить соленый комок, застрявший в горле. Вначале хотел просто напиться, нажраться до полной потери чувств, чтобы все забыть и ни о чем не думать, но в карманах не отыскалось денег, кончились. Надо было добираться до тайника с деньгами, а выйти на люди с таким лицом он не мог, стыдился. Малолюдная набережная оказалась самым подходящим местом, чтобы прийти в себя.
      Постепенно к Славке вернулась способность мыслить, и он принялся рассуждать. Следовало разобраться в ситуации, сделать правильные выводы, наметить жизненные цели и пути их достижения. Свои отношения с Таней он оценил как безнадежные, а свое поведение как идиотское. После этого легко убедил себя, что если жирная горилла с "мерседесом" девушке дороже альпиниста, то и не о чем жалеть. Боль и горечь задвинул в самый дальний уголок души, где они и остались тлеть, как угольки - жалкие остатки некогда жаркого костра любви (именно в таких выражениях Славка думал о происшедшем, по-другому не умел). Но эти угольки не согревали, а жгли душу.
      Жизненные цели возникли сами собой, как результат проглоченной обиды: надо стать знаменитым и богатым, чтоб Танька возненавидела себя и свою гориллу, рыдала и просила прощения. Легче всего стать знаменитым, поскольку в этом деле у Славки имелись бесспорные успехи. Он уже покорил два гималайских восьмитысячника, осталось забраться на остальные, и его имя будет вписано золотыми буквами в книгу подвигов человечества. Что касается богатства, то это дело Славка разумно отложил на более поздний период жизни. Что ни говори, а знаменитому альпинисту разбогатеть гораздо легче. На одной только рекламе туристического снаряжения можно озолотиться.
      Сейчас у него имелась в запасе приличная сумма. Если эти рубли обратить в доллары, то на три похода в Гималаи вполне хватит. Причем свободные деньги в перерыве между экспедициями можно пускать в оборот, получая какую-то прибыль. Следовало срочно связаться с ребятами-альпинистами, сообщить, чтобы его тоже включили в состав группы на весеннее восхождение.
      Славка, с просветлевшим лицом, наскреб по карманам мелких денег, чтобы купить в киоске телефонный жетон, и позвонил старому своему приятелю Рому.
      Но услышанные новости сразу заставили его забыть и про горы, и про славу с богатством.
      За последние дни были жестоко избиты трое его друзей-альпинистов. От них требовали сведений о Славкином местопребывании. Но ребята попросту не знали о нем вообще ничего. Били их квалифицированно: по почкам, печени, кобчику, пинали по лодыжкам - очень больно, а следов никаких. Пообещали, что в следующий раз таким же манером обработают жен или детей, если парни не разыщут и не сдадут им Славку. Ромыч разговаривал отчужденно, сквозь зубы, и только под конец спросил:
      - Ты что, долгов наделал и прячешься теперь?
      - Ромыч, да ты что? Когда я друзей подставлял? - Славка расстроился. Помнишь, мать у меня живьем сожгли? Я попробовал выяснить, кто это сделал, раз милиция не хочет. Вот с тех пор это все и тянется. Кто из ребят пострадал? Я попробую как-то их прикрыть. На себя приму, что ли...
      Избитыми оказались ребята, с которыми он в прошлом году брал с западного склона Чо-Ойю, а перед этим ещё два пика пониже. О них тогда во всех местных газетах сообщили, по телевиденью показывали. Правда, двоих новосибирцев, тоже членов команды, когда те домой возвратились, сам губернатор встречал, а Володьке из Красноярска местная власть даже квартиру выделила. Но Славка с ребятами и не претендовали ни на что, не за призом на гору лазили, а чтоб небо потрогать.
      Он решил не откладывая зайти к Барибалу - Боре Балину, старшему команды и по возрасту, и по должности. Мужик рассудительный, надежный, умеющий слушать и способный понимать. Он преподавал на вечернем факультете Политеха и днем должен находиться дома.
      В Северной Америке, кроме всем известного бурого гризли, водится ещё один вид медведей - черный или барибал. От своего могучего родственника он отличается не только окраской, но и более скромными габаритами. Естественно, что барибал миролюбив, скромен в питании и, можно сказать, слегка интеллигентен. Но Боря Балин получил свое прозвище исключительно из-за созвучности имени и фамилии.
      Единственное, что в какой-то степени сближало его с североамериканским тезкой, так это чернявость. Больше ничего медвежьего в его облике и характере не обнаруживалось. Сухощавый, подвижный, он успевал сделать три дела там, где другой одно с трудом осиливал. Если же дело не ладилось, Барибал никогда не злился и не раздражался, тем более не срывал дурное настроение на ком-нибудь другом. Да и не видел его никто в дурном настроении. Даже в самой тяжелой ситуации он неизменно оставался спокоен и оптимистичен.
      Еще Барибал обладал редким талантом примирять людей психологически несовместимых. В его команде никогда не возникало конфликтов и ссор, все альпинисты делали одно общее дело, и даже споры не вспыхивали. Чего греха таить, бывает, что великолепно подготовленные экспедиции терпят провал ещё на полпути к вершине, когда в команде начинается разброд и нездоровое соперничество. Каждый хочет во что бы то ни стало взойти на вершину и потому экономит силы, всячески увиливая от черной работы по прокладке маршрута и установке промежуточных лагерей. В итоге маршрут так и оказывается непроложенным, а команда распадается на враждебных индивидуалов.
      Когда-то давно, Славка в то время ещё был сопливым пацаненком и глазел, как другие лазают по скалам, Барибал предложил ему попробовать свои силы на гранитной стене, а потом позвал заниматься скалолазаньем всерьез. Так Славка оказался его "крестником". С легкой руки Барибала через несколько лет он стал настоящим альпинистом, так что Боря Балин, который был старше Славки лет на двенадцать, был ему и учителем, и другом, и, в какой-то степени, даже заменил отца. Впрочем, держался он с ним на равных, не поучал, не воспитывал, а просто подавал пример. А Славка, подражая, усваивал жизненные принципы, а не только учился по горам ходить.
      В альпинистских кругах Барибал ещё славился как выдающийся стратег и тактик. Он скрупулезно рассчитывал и выстраивал график восхождения, стараясь учесть каждую мелочь. Пустяков для него не существовало. Например, он взвешивал все снаряжение с точностью до грамма, потом вычислял трудозатраты по подъему этого груза на гору. После этого определял потребное количество калорий и составлял для каждого члена команды индивидуальный рацион питания.
      Конечно, столь педантичные расчеты совершенно не требовались, можно было все это прикинуть достаточно приблизительно, но Барибал будучи кандидатом физико-математических наук не терпел приблизительных цифр. К сожалению, в последние годы ему крайне редко удавалось выбираться в горы. Прошли времена, когда зарплата доцента позволяла ездить всем семейством на юг, а потом ещё заворачивать на Памир. Врочем, в те времена имелись ещё спортобщества, альпклубы и графа "спортивная работа" в смете профсоюзного комитета.
      Кроме преподавания на вечернем отделении, Барибал вел курсы программистов и имел ещё какие-то преподавательские часы на платных факультетах, но весь заработок уходил в семью. Ему, конечно, тоже хотелось в Гималаи, но позволить себе такую роскошь он не мог. Возвращаясь из экспедиций, парни устраивали для него специальный отчет, затягивающийся порой на два-три дня. Барибал ползал по карте, рассматривал под лупой фотографии, дотошно выясняя мельчайшие детали рельефа и все подробности восхождения. Он словно сам проходил маршрут, навешивал веревочные перила и тащил тяжелый рюкзак в промежуточный лагерь.
      Вникая в каждый пустяк, он начинал с подготовительного периода, со списка снаряжения. Потом тщательно разбирался, что пригодилось, насколько снаряжение оказалось полезным и надежным, а что тащили зря. Поскольку ежегодно в горы отправлялось по несколько команд, и все они потом перед ним "отчитывались", Боря Балин вскоре стал большим специалистом по гималайским восьмитысячникам. Теперь к нему стали приходить задолго до восхождения, чтобы проконсультироваться.
      Барибал суммировал чужие ошибки и удачи, помнил на память основные маршруты восхождений и даже имена шерпов - высотных носильщиков, которых стоило бы пригласить в экспедицию. И вот наконец-то случилось то, что непременно должно было произойти - Барибала пригласили возглавить команду, идущую на Чо-Ойю. Банк-спонсор выделил изрядную сумму в валюте и не хотел, чтобы денежки пропали зря. Так сбылась мечта Барибала побывать на Крыше Мира. Экспедиция прошла успешно, четверо восходителей добрались до вершины, а банк получил великолепные фотоснимки и слайды, украсившие его рекламные плакаты и буклеты.
      Надо сказать, что к рассудительному Боре приходили и за житейскими советами. Он умел вникать в проблемы, особенно в семейные, и порекомендовать, как себя вести, чтобы жизнь наладилась. А если требовалась помощь, то поднимал всю альпинистскую общественность, пускал в ход все свои связи и обеспечивал бездомных крышей над головой, трудоустраивал безработных, а заболевших устраивал в хорошую лечебницу. Так что Славка знал, к кому идет. Время для визита выбрал, на его взгляд, самое подходящее - девять часов утра, рассчитывая, что Барибал дома окажется один и никуда ещё не успеет убежать.
      Так и оказалось. Жена уже ушла на работе, а дети в школу, так что беседовать можно было не таясь от домашних. Да и Славке не пришлось смотреть им в глаза. Как-никак, а это из-за него Барибала отделали. Боря, с темным от навечно въевшегося загара лицом, встретил Славку спокойно, словно виделся с ним не позднее вчерашнего дня, мотнул головой, приглашая пройти, и сразу отправился ставить чайник. Уселись на кухне, как это исстари заведено в российских малогабаритках.
      - Извини, что так получилось, - Славка чувствовал себя виноватым.
      - Если я правильно понял, это все ещё не закончилась та история с поломанными ребрами? - Барибал смотрел сочувственно, по привычке щуря глаза, вокруг которых сразу собрались пучочки мелких морщинок.
      - Я почти месяц из дому не выходил, - Славка машинально потрогал массивный подстаканник, редкостный в последнее время, сейчас все из фаянсовых бокалов чай пьют. - Думал, уже заглохло все, прекратилось. Расскажи подробней. Если можешь, конечно.
      - А чего тут мочь? - Барибал всыпал несколько ложек чая в заварочник. - Часов в десять вечера, когда из института возвращался, напали сзади. Двое руки завернули, нагнули так, что головы поднять не мог. Никого не видел поэтому. А третий допрашивал. Ты им нужен оказался. Я попробовал объяснить, что понятия не имею, ну, и отстегнули по почкам. Я чуть не вырубился, даже крикнуть не мог, только шипел. Сказали, чтоб нашел тебя, иначе начнут таким же манером всю семью по порядку обрабатывать. В конце недели позвонят.
      - На кафедру, что ли? - спросил Славка.
      - Домой. Я же телефон поставил по коммерческой цене. - Барибал разлил чай. Он привез из Непала целый ящик, чтоб до следующей экспедиции хватило. - Сахар-то клади. Да, в милицию посоветовали не обращаться, мол, охрану к каждому не приставят, а у них лапы длинные.
      - Ладно, когда позвонят, скажешь им, что я приходил. - Славка с наслаждением вдохнул душистый горячий парок, клубящийся над стаканом. - Не бойся, - сразу осадил хозяина, вознамерившегося возражать, - моя проблема, я сам и выкручиваться должен. Разворошил муравейник, вот они и забегали. Скажешь еще, что прячусь в городе и должен в ближайшие дни снова появиться. Тогда, мол, и выспросишь о моей берлоге. Договорились? А сейчас дай-ка телефон, одной девочке надо срочно звякнуть.
      Славка порылся в карманах и нашел смятую бумажку, на которой был записан рабочий телефон следователя Водянкиной. Так уж получилось, что Славка спас милицейской дамочке жизнь, и она сама предложила обращаться к ней в случае надобности. Похоже, такой случай настал. Стоило связаться с Водянкиной, чтоб обсказать возникшую ситуацию и, может, попросить какого-то содействия. В одном кабинете с нею, насколько помнил Славка, сидел ещё один следователь, но трубку взяла именно она. Узнала его голос и очень удивилась.
      - Слушай, Пермяков, ты же собирался уезжать из города. Позвонил, чтоб попрощаться?
      - Да это просто счастье, что не уехал до сих пор, Виолетта Сергеевна. Тут вот какое дело: на моих приятелей-альпинистов кто-то наехал, требуют, чтобы меня отыскали и им выдали. Грозят расправой. Не верят, что мужики не знают ничего обо мне.