Вообще-то весь массив горы был сложен слюдитом с изумрудными включениями, но хорошие, ювелирные камни, судя по всему, лежали не сплошь, а достаточно узкими зонами. Пока он мог с уверенностью сказать лишь, что хозяева шахты не разменивались на мелочь, оставив её в породе. Косая щель шла вниз на протяжении десяти шагов. Дойдя до упора, Вовец взглянул вверх и увидел, как высоко находится потолок, метрах в пяти. Горщики разрабатывали только самые богатые зоны по традиционной методике: выкалывали большие куски породы, содержащие ювелирные кристаллы, вытаскивали их на поверхность, а возле ручья производили разборку, извлекая качественные изумруды.
      У Вовца вдруг появилась тревожная мысль: а что, если шахта выработана до конца, потому её и бросили, оставив только мелочь, недостойную внимания. Конечно, для их бригады и эта мелочевка, возможно, окажется настоящим сокровищем, но все равно хочется большего. И он решил спуститься на дно колодца, все боковые штреки наверняка пусты. Старые горщики ни за что не стали бы долбить сорокаметровую дудку в горе просто так, если прослеживается жила, нет, они только по жиле и пойдут.
      И Вовец скользанул по веревке вниз, притормозив у самого дна. И как раз вовремя: едва не шлепнулся в воду, скопившуюся внизу. Клим что-то крикнул, звук, многократно отраженный от неровных стен, скатился неразборчивым клубком. Наверное, Клим просто хотел понять, почему страховка понеслась с такой скоростью. Вовец, зависнув над черной водой, бросил на неё луч налобного фонаря. Из богатого спелеологического опыта ему было известно, что подземные воды прозрачны, но сейчас дно не просматривалось. Вода морщилась, конец веревки раскачивался, разгоняя неритмичные круги, отбрасывая блики. Он двинул головой, проследив лучом света направление цепи подъемника. Бадья, налитая по края, наполовину торчала из воды. Вовец толкнул её ногой, но та не шевельнулась, словно привязанная. Так оно и оказалось: какая-то ржавая проволока, прикрученная к ушку, уходила под воду. Он ухватился левой рукой за холодную влажную цепь, притянул к себе и стал ногой на край пятиведерной бадьи. Ослабил на груди перехлестнутую за карабин основную веревку, получив свободу движений. Присел, держась за цепь, отвязал от пояса обушок и одним ударом сбил проржавевший проволочный узел. Бадья сразу резко качнулась, и Вовец чуть не сорвался в воду. Он вытащил из воды конец веревки, привязал обушок и опустил обратно. В луче фонаря белая рукоятка была прекрасно видна в прозрачной воде. Обушок опустился всего на метр и мягко остановился. Вовец подергал веревку, словно рыбак леску с блесной. Крутящееся, искристое облачко окутало инструмент. Мельчайшие чешуйки слюды, отслоившиеся от слюдитовых стен, затянули дно. Этот зеркальный ил, отражая свет, создавал впечатление бездны.
      Вовец подергал за страховочный конец, подавая сигнал подъема, и постучал обушком по цепи. Глухое бряканье пошло вверх по шахтному колодцу. Серж с Климом, вытащив стопорный клин из колеса, принялись вращать подъемник. Вовец поехал кверху, стоя на ободе бадьи. Дорога оказалась долгой, с частыми остановками. Это Серж снимал пироксилиновые шашки. Через края бадьи выплескивалась вода, звонко шлепалась внизу. Но постепенно звук этот становился все глуше, а потом и вовсе перестал доноситься на высоту почти полусотни метров.
      Вовец коротко обрисовал ситуацию. Решение напрашивалось само: откачать воду и ил бадьей. За один подъем можно литров пятьдесят-шестьдесят извлечь, а пару кубов вычерпать часа за полтора, а то и быстрее. Выпотрошенную шахту никто бы не стал минировать и вход подрывать, значит, на дне как раз и должна быть жила с полновесными камнями.
      Воду выливали на пол входной штольни, слегка наклоненный в сторону лаза. Климу пришлось поработать ломом, чтобы пробить сток из ямы у входа на склон горы. Потом Клима опустили вниз, и он, стоя по колено в слюдяном иле, принялся орудовать совковой лопатой, наполняя бадью. Вовец принимал бадью на половине подъема, скособочась в щелевидном штреке, подтягивал к себе и опрокидывал. Темная, отливающая серебром гуща медленно ползла в дальний конец. Вскоре на дне шахты открылся ещё один узкий штрек, настоящая лисья нора. Оттуда тоже наползал вязкий ил. Через сорок минут Клима сменил Серж, а тот, сбросив мокрые сапоги, стал греть застывшие ноги, приплясывая босиком у колеса на охапке трухлявой соломы.
      В работе произошла непредвиденная задержка: Серж добрался до конца ржавой проволоки. Она оказалась привязана к артиллерийскому снаряду. Там же в иле отыскались какие-то ржавые железки и обрывки ремней - остатки адской машины. Тот, кто несколько десятков лет назад минировал шахту, соорудил какое-то хитроумное, а может, наоборот, глупое взрывное устройство. Снаряд, похоже, должен был взорваться в момент подъема бадьи. Детонация и пироксилиновое пламя по колодезной цепи побежали бы от шашки к шашке, уничтожая шахту. Но этого не случилось, потому что грунтовые воды собрались на дне и потопили в тяжелом иле пиротехнические хитрости. Что не сгнило и не заржавело, все равно уже не могло сработать, как планировалось. Даже снаряд для трехдюймовой полевой пушки так закопался в плотный ил, что бадью оказалось просто невозможно вытянуть.
      Серж заскреб лопатой дно от остатков ила и принялся вычищать обнаружившийся штрек, выгребая из него мокрую гущу. Вскоре ему пришлось встать на коленки и продолжать свое грязное дело, вползая на карачках в нору, и пятиться задом, вытаскивая наполненную лопату. Производительность труда резко упала. Вовец не вытерпел, натянул рукавицы и, обхватив руками и ногами цепь, съехал вниз. Вдвоем они быстро закончили расчистку. Штрек оказался всего метра четыре длиной и довольно круто падал вниз. Вовец заполз в него и перевернулся на спину. Мокрой рукавицей протер потолок. В луче фонаря вспыхнуло, загорелось изнутри сочной зеленью стеклистое округлое пятно величиной с бутылочное донце. У него перехватило дыханье.
      * * *
      Лучше всех клиньями орудовал Серж, у него был настоящий талант понимать хитросплетение прожилок, трещинок и зон контакта горных пород. Он ставил зубило в то самое место и ударял молотком именно с той силой, какая была необходима, чтобы не испортить кристалл, а отделить его от каменного массива. В этом деле ему не имелось равных, и когда доходило до разборки халцедоновой жилы или аметистового занорыша, командовать начинал он. Но с изумрудами он встретился впервые, впрочем, как и все остальные члены команды. Поэтому начал с осмотра инструмента, найденного в шахте. Старые горщики не стали бы держать бесполезное железо. Огромные клинья и долота ясно указывали, что "деды" отламывали изрядные глыбы породы, раскалывали на более мелкие куски и вытаскивали наверх. Слюдитовый массив пронизывали пропластки мягкого шпата, плагиоклаза и тальк-хлорита. Именно в них и следовало забивать "железо". Серж окидывал взглядом стенку и приставлял клин, Серый аккуратно подбивал его до тех пор, пока конец крепко "закусит", то есть зажмёт. После этого уже лупили кувалдой. Забив таким образом три-четыре клина, выворачивали глыбу "клювом" - титановым ломом с изогнутым плоским концом, или "кочергой", ещё более загнутой, чтобы рычаг был мощней. Есть несколько способов разделки каменной глыбы: обмолот - окалывание мелких кусочков со всех сторон, шинковка - раскалывание кувалдой на куски средней величины, и простой раскол. Вот в простой раскол и пускали слюдитовые глыбы, разбивая их на несколько частей. Потом их складывали в бадью, поднимали наверх и на тачке откатывали в штольню, складируя там до времени вдоль стен. Такая работа продолжалась почти неделю.
      Для разборки добытого назначили специальный день. Встали на рассвете, в начале пятого. После завтрака принялись гонять тачки с горы к плотине, свозя куски породы. Пока двое катали, двое других вытаскивали камни из штольни наверх. Эта каторжная работа длилась почти до обеда, слюдита много наломали, кубов десять. Потом принялись шинковать слюдит молотками и зубилами. Добыча камнесамоцветного сырья и коллекционных образцов в корне отличаются друг от друга. Для коллекции важен кристалл в своей первозданной природной красоте, а сырьё должно быть пригодным для обработки. Поэтому дробили камни без пощады. Кристаллы изумруда пронизаны неизбежными трещинами, их все равно придётся колоть и распиливать.
      Точно так же как деды сто лет назад, брали только крупняк, мелочевку не выковыривали, оставляли в обломках. Цельными кристаллы тоже не старались сохранять, выкалывали как получится. А попадались экземпляры чуть не в кулак величиной, а то и больше. Жаль, что рассыпались по трещинам. Зеленые осколки складывали в ведро, вскоре оно наполнилось доверху. Клим приподнял его за дужку и улыбнулся:
      - Килограммов двадцать. Эх, если хотя бы десять процентов товарного выхода!
      - Десять тысяч каратов, - присвистнул Серж, - даже по двадцатке за карат и то... - Сумма в перспективе маячила такая, что он не решился закончить вслух.
      Вовец окинул взглядом кучу породы, дожидавшуюся разборки. Пока что они перемололи едва ли треть заготовленного слюдита. Следовательно, ещё пару вёдер запросто насшибают. В принципе, всего за неделю они обеспечили себя если не на всю оставшуюся жизнь, то на изрядную её часть.
      - Эх, машину куплю! - мечтательно сказал Клим, прогибаясь, разминая уставшую спину. - Жену с ребятишками на юг скатаю, мебелишку наконец-то обновлю.
      - А я хату четырехкомнатную, - Серж отложил молоток, тоже потянулся и зевнул. - Вадьке своему компьютер поставлю, пусть осваивает. Младшей пианино.
      - А я учиться пойду, - Серый погрузил исцарапанную ладонь в ведро, приподнял и ссыпал обратно позванивающую, сверкающую на солнце пригоршню изумрудных осколков, - в архитектурный, на дизайнера. - Обиженно покосился на засмеявшегося Клима. - Думаешь, слабо? Найму репетиторов, на подготовительные похожу зиму. А рисую я и так хорошо. Оборудование кое-какое докуплю, стану классным ювелиром, художником, а не паялой-монтажником. А ты, Вовец, чем займёшься?
      - Первым делом с завода уволюсь, - Вовец отряхнул ладони от колючей зеленой пыли, - потом где-нибудь в деревне дом построю со всеми удобствами, а при нём агромаднейшую мастерскую, - он обозначил движениями рук приблизительные размеры, получилось с самолётный ангар. - Оборудую от и до: кузницу, литеечку небольшую, станки разные, камнерезку тоже, инструмент всякий. И стану мастерить в свое удовольствие. Видеокамеру куплю, буду путешествовать, фильмы снимать. На Приполярном Урале такие места есть обалдеешь, какая красотища! Ну и, - рассмеялся, - за камушками буду ходить для коллекции.
      - Меня-то возьмёшь? - подал голос Клим.
      - Ты же будешь на машине! - изумился Вовец. - Так что я к тебе проситься буду в пассажиры.
      * * *
      Эйфория от обрушившегося на их головы богатства длилась недолго. Изумруды ещё следовало доставить в город, обработать и реализовать. Пару дней продолжали разборку слюдита, выколачивая кристаллы, но в шахту больше не спускались. В свободное время купались в пруду, отходили от тяжелой работы. Серж сушил пироксилиновые шашки, тщательно следя за температурным режимом. Высушенные запаковывал в полиэтилен и плотно заклеивал скотчем.
      Потом приступили к съёму лагеря. Всю добычу решили сразу не тащить, мало ли что может случиться. Приготовили для выноса тридцать килограммов, а ещё почти столько же закопали и тщательно замаскировали. Почти весь пироксилин, надежно заполиэтилененный, Серж сложил в начале штольни до лучших времен. Там же разместил запакованные запальные шнуры с детонаторами. Оставил наверху всего пять шашек на всякий случай. В шахте же оставили и весь инструмент. Выходить решили в ночь, это самое безопасное время, меньше всего шансов на ненужные встречи. И налегке, чтобы скорость держать, а не ползти с грузом, как черепахи. То есть оставить в шахте палатки, спальники, матрасы и тому подобное. Все равно в ближайшее время это добро не понадобится, будут в городе сидеть, сортировать и доводить до обусловленной кондиции добытые изумруды. Но если бы они могли предполагать, как повернутся события, бросили бы на месте всё барахло, подхватили мешки с камушками и прямо с утра побежали бы лесами в сторону города.
      К обеду не спеша уложили рюкзаки, они получились легкие, почти пустые - одежда, всякая мелочевка да пакеты с изумрудами. Все остальное упаковали в полиэтиленовый тент и перевязали альпинистской капроновой веревкой. Осталось утащить этот тюк в штольню и завалить вход камнями, замаскировать как следует, чтобы любопытному прохожему не пришло в голову раскапывать подозрительное место. Когда спустились к пруду вымыть руки перед едой, там оказались гости, целых четверо. Мужики средних лет сидели на рюкзаках вокруг маленького костерка, устроенного среди камней, и ждали, когда вскипит чайник. Чтобы не терять попусту время, обколачивали молотками куски слюдита, добывая мелкие изумрудики. Последовал обычный в таких случаях разговор: как дела, что тут есть, кого знаете? Если даже хитники никогда не встречались, всегда найдутся общие знакомые. Нашлись и сейчас, ледок настороженности растаял, и Клим очень гладко изложил заготовленную легенду, мол, разбирали дедовский отвал, вон какую кучу породы намолотили, но осталось в сто раз больше. Речку специально запрудили, чтоб в обсохшем русле покопаться. Коренное месторождение поблизости не нашли, похоже, породу сюда привозили издалека, с того места, где сейчас буровая работает, но туда лучше не соваться, могут изувечить. Мужики в свою очередь рассказали, что едва ушли от каких-то бандитов, перекрывших дорогу. Мало того, когда выходили из Крутихи, к ним подкатила милиция на "Жигуле" с мигалкой, требовали документы и грозили всякими карами, если идут за самоцветами. Отбрехались, сделав удивленные глаза, дескать, и не слыхали ни о каких самоцветах, идут в свой коллективный сад, просто сделали крюк через лес, посмотрели, где растет черемша. А про этот район ходят самые фантастические слухи. Рассказывают, что изумруды прямо под дерном лежат, только ковырни, поэтому тут полно всяких уголовников, желающих погреть ручки на дармовщину. Сейчас-то уже все знают, что надо таиться, а поначалу многих здорово побили и снаряжение поотнимали. Но народ обратно возвращается, только осмотрительней держится, так что вся округа буквально кишит хитой. Идут от шоссейки и бьют шурфы. Они потому сюда и забрались в такую даль, что ближе уже почти всё обшарено. Скоро все к этому ручью подтягиваться начнут - тут вода питьевая и куски слюдита по всему руслу валяются.
      На этом разговор закончился, и обе компании расстались на время обеда. Но вместо того, чтобы сесть за стол, команда Вовца, подхватив тюк со снаряжением, кинулась в штольню. Пока новые знакомые не пошли в гору, следовало срочно замаскировать месторождение. Протолкнув в лаз полиэтиленовый сверток, оттащили его от входа. Вход загородили деревянным щитом и торопливо заложили кусками пегматита.
      Эти их поспешные действия наблюдал в полевой восьмикратный бинокль бывалый браконьер Саша Двужильный, прозванный так за необыкновенную выносливость. Вообще-то видно ему было плохо, так как его точка наблюдения, находившаяся на склоне горы по другую сторону долины ручья, располагалась ниже, да и деревья мешали. Его постоянный напарник по незаконному охотничьему промыслу, более молодой, но не менее опытный Венька-Басмач через оптический прицел карабина наблюдал за другой группой, что ковырялась в камнях под плотиной. Именно за ними они и следили с утра, здраво рассудив, что бывалые хитники не станут бродить наугад, а направятся в наиболее перспективные места. Туда же рано или поздно могут подтянуться и другие бригады "черных геологов". Действительно, возле пруда, у новенькой плотины обнаружились свежие разработки, целые горы битых камней, и четверо мужичков, заросших недельной щетиной.
      Браконьерскую команду нанял бывший следователь областной прокуратуры Коля Ченшин по указанию своего босса - Кентавра. Он просто попросил девочек из архива по старой дружбе подкинуть пару адресов подследственных, проходивших по делам о браконьерстве. В последние годы таких дел почему-то практически не возбуждалось, а вот в семидесятые и в начале восьмидесятых несколько злостных истребителей лесной живности попали под суд. Ченшин, будучи профессионалом, знал, что горбатого только могила исправляет, а не колония общего режима, а типичный браконьер - это маньяк охоты и большой специалист своего дела. Наиболее интересным ему показался свердловчанин, которого штрафовали за незаконный промысел и пытались судить в Свердловской, Пермской и Тюменской областях, а так же в автономной республике Коми. Бил он не только лосей и оленей, но и медведей, соболей, куниц и даже заповедных бобров. За них и получил свои три года общего. Мужику этому сейчас должно было перевалить за пятьдесят, но Ченшин решил с ним познакомиться.
      Он ожидал увидеть угрюмого старика в лохматой шапке и с махорочной самокруткой в желтых зубах, как обычно изображали таких лесовиков в кинофильмах, но в нормальной городской квартире его встретил нормальный дядечка вполне интеллигентного вида. Правда, квартиру украшали рога всех форм и размеров, на стенах висели клыкастые кабаньи и волчьи головы, а вместо ковров на полу и стенах лежали и висели звериные шкуры. Дядечка курил "Кэмел", элегантно стряхивая пепел в чугунный лапоть каслинского литья. Как Ченшин и предполагал, браконьер по прозвищу Двужильный снова состоял членом общества охотников и имел на вполне законных основаниях, зарегистрированные надлежащим образом три дробовых ружья и нарезной карабин СКС. Он спокойно выслушал предложение, задал несколько точных вопросов и, подумав пару минут, согласился за тысячу долларов в месяц принять участие в лесной прогулке. Он же подобрал ещё пару надежных человек в команду Веньку-Басмача и Акинфия, то есть Толика Акинфиева.
      В лесу они, одетые в камуфляжные костюмы, растворялись бесследно, Ченшин только диву давался. Двигались абсолютно бесшумно, ориентировались безошибочно, изредка поглядывая на солнце, запоминали с одного раза весь пройденный путь и каждое приметное дерево или камень, общались короткими скупыми жестами и кивками, понимая друг друга без слов. Ели они очень мало, а спали на куче лапника, завернувшись в брезентовые плащи, возле сухого бревна, жарко горевшего всю ночь, но совершенно без дыма и высоких языков пламени.
      Ченшин, в отличие от них, тащил в рюкзаке кучу всякого необходимого барахла: спальный мешок, поролоновый матрасик, запасную одежду, обувь и тому подобное, без чего его охотнички прекрасно обходились. Зато у него не было ружья, только пистолет и роскошная видеокамера. Она позволяла обходиться без бинокля, поскольку давала увеличение изображения в сто пятьдесят раз! Этой камерой он и зафиксировал дружескую встречу двух бригад хитников возле плотины, постаравшись снять крупным планом портреты всех действующих лиц. После этого переговорил по рации с группой поддержки, раскатывавшей по лесной дороге на придурковато-розовом БМВ, и в сопровождении Акинфия, вооруженного малокалиберкой, направился ей навстречу.
      После позорного побоища, когда один небритый лесной лох четырех пацанов опарафинил, причем двоих конкретно размонтировал, шубинские бойцы стали исполнять указания Ченшина, тем более, что он подогрел их интерес пачкой денег и выдал рации. Хромой Бык вставил своей розовой тачке лобовое стекло и купил новый магнитофон. Бригаду тоже переформировал, выгнав труса Прыщавого, а на его место взял татарина, с которым весной патрулировал малахитовый отвал. Получив по радио распоряжение Ченшина, Бык отогнал машину на указанную просеку и дисциплинированно ждал, не включая музыки и сохраняя тишину. Минут через двадцать начальник охотничьей команды появился из чащи и подошел к БМВ. Сопровождавший его мужик в камуфляже сел в стороне на кочку, положил на колени мелкашку, привалился спиной к сосне, надвинул на нос козырек армейской кепочки и вроде как задремал.
      Ченшин согнал татарина с переднего пассажирского места и уселся сам. Бык достал из сумки маленький телевизор с экранчиком в ладонь и прицепил над приборным щитком. Ченшин подключил к нему свою видеокамеру и пустил воспроизведение записи. Банда смотрела беззвучный фильм с интересом, все-таки какое-то развлечение в однообразном скитании по проселкам. Объектив камеры переходил с одного лица на другое, крупный план сменялся общим, чтобы можно было увидеть человека в рост, присмотреться к походке и жестам.
      - А-ну, постой, - Бык дернул Ченшина за рукав, - кажись, рожа знакомая.
      Ченшин остановил пленку, отмотал немного в обратную сторону и пустил снова. Сопевший у него за спиной парень с заклеенной пластырем переносицей и буро-желтыми пятнами рассасывающихся синяков вокруг глаз хлюпнул горлом, словно подавился, схватил Ченшина за плечо и сипло зашептал:
      - Точно он, коз-злина.
      Николай нажал кнопку, изображение остановилось, чуть смазавшись. Мужик на экране замер в три четверти анфас с полуоткрытым ртом. Внешность самая заурядная: лицо овальное, лоб открытый, волосы русые, давно не мытые, висят сосульками, нос прямой, средний, губы узкие, уши прижатые, на вид лет тридцать-тридцать пять. О цвете глаз сказать ничего нельзя, изображению не хватает четкости. Телосложение мужичка тоже не впечатляет, ни о какой косой сажени в плечах и речи нет, от силы пятьдесят второй размер пиджака. Не похож ни на спортсмена, ни на качка, впрочем, - Ченшин снова пустил пленку, - есть в его поведении нечто, отличающее его от остальных. Он ещё пару минут смотрел на экран, потом понял: тот всё время становится так, чтобы держать в поле зрения пришлую четверку, причем делает это ненарочито, вполне естественно, привычка у него такая.
      - Так значит, этот малый вас отколбасил? - Ченшин брезгливо стряхнул с плеча чужую руку и повернулся к обладателю перебитого носа. Уставился пронизывающим прокурорским взглядом. - Колись давай, Ломоносов.
      Банда заржала: что ни говори, а столь дебильный юмор они могли понять и оценить. Всякий другой, скорее всего, был для их интеллекта недоступен.
      - Я его тоже узнал, - подал голос татарин, - помнишь, Киборг, он с короедом своим малахит собирал на отвале? Ну, на другой день ещё петрунину тачку размолотили, вспомнил?
      - Вспомнил, - с угрюмым раздражением отозвался Бык, - я ему, козлу драному, сначала обе ноги переломаю, только потом удавлю. Ме-е-едленно...
      - Ладно, - Ченшин остановил плёнку и выключил телевизор, - всё ясно. Этого дядьку вы ещё будете любить и даже обожать. Он, считай, как-никак от смерти вас спас, потому что мог, пожалуй, и поубивать. Вот если он не захочет на нас работать, закочевряжится, тогда разбирайтесь. Но я бы на вашем месте, голуби, не рискнул к нему близко подходить. - Он достал продолговатую коробочку рации из большого нагрудного кармана на специальном жилете, там всяких кармашков было две дюжины. - Сейчас вызовем вторую машину и начнем операцию.
      * * *
      За вершиной горы в чаще затрещала сорока. Пару дней назад Вовец ходил в ту сторону посмотреть на местность, и сорока точно так же трещала, преследуя, пока он не ушел обратно на свой склон горы. Видно, гнездо у неё там. Сорочий крик приближался, совершенно ясно, что кто-то двигался в эту сторону. Вовец почувствовал неясную пока тревогу, насторожился и взвёл тетиву арбалета. Серж удивленно посмотрел на его сосредоточенное лицо и тоже прислушался. Раздумчиво покивал, мол, понятно, надо держать ушки на макушке, где-то в том направлении работает буровая, и там очень много плохих парней. Вдруг это они и пожаловали? Тут и Клим обратил внимание на необычное поведение друзей, взял наизготовку трофейный "Ремингтон".
      - Пойдем-ка, братцы, к рюкзакам, не нравится мне всё это. - Вовец бросил несколько горстей сухих сосновых иголок на камни, прикрывающие вход в штольню, и отряхнул руки.
      Они поспешили к месту бывшего своего лагеря. Там их встретил Серый, страшно недовольный:
      - Сколько можно ждать? Третий раз супешник разогреваю. Чего так долго?
      - Ты разливай, мы уже здесь, - урезонил его Вовец и торопливо вытащил из своего рюкзака завернутый в рубашку пакет с изумрудами. - Давайте-ка, ребята, мы это дело пока курканём для большей безопасности, обратно забрать всегда успеем.
      Сорока умолкла, видать, незваный гость миновал зону её жизненных интересов. Вовец улегся на землю, взял в руку узел с камнями, Клим сунул ему во вторую руку такой же узел, вынутый из своего рюкзака. Вовец, извиваясь, как змея, пополз в сосняк.
      - Чего это с ним? - оторопел Серый. - Э, а обедать?
      - Успокойся, - Серж достал завернутый в полотенце тяжелый пакет, опустил на спину проползавшему мимо Вовцу, - идёт кто-то сюда, а бережёного, сам знаешь, бог бережёт.
      Вовец прополз метров восемь. Здесь находилась квадратная ямка, найти которую можно было и с закрытыми глазами, по одному запаху, потому что это была помойка. Вовец сунул ладонь вдоль глиняной стенки, отодвигая пустые консервные банки и пищевые отходы, подцепил край дощечки, лежащей внизу, и приподнял её. Под ней была выкопана ещё одна квадратная ямка, только поменьше. Протолкнул в образовавшуюся щель один за другим все три пакета и привел помойку в первичное состояние. После этого пополз обратно, на ходу вытирая руки о землю, правда, чище они от этого не стали.
      Серому уже растолковали причину нервного поведения Вовца, но он только плечами пожал. Тем не менее тоже порылся в рюкзаке и вытащил свою порцию изумрудов, замотанную в старый свитер. Но Вовец жестом показал, чтобы он положил сверток обратно, и пояснил:
      - Если по наши души, то могут не поверить, что мы ничего не нашли. Пусть лежит.
      Серый опять пожал плечами, бросил сверток обратно в рюкзак и пошел за котелком. Все уселись на бревнышки вокруг стола. Взведенный арбалет с приклеенной на жвачку стрелой Вовец засунул в кусты. Серж положил ружьё под ноги вдоль бревна, снаружи его невозможно заметить. Там же под столом валялась пара пироксилиновых шашек, запечатанных в полиэтилен и с воткнутыми запальными шнурами. Поскольку окончательные сборы в дорогу были отложены на более позднее время, Серж не успел их убрать в рюкзак.
      Все чинно хлебали суп-лапшу с тушенкой и грызли сухари, когда на поляне появились гости. Первым вышел из-за молодых сосенок дядька в выгоревшем камуфляже с охотничьим карабином под мышкой. Окуляр оптического прицела закрывал кожаный колпачок. Он окинул цепким взглядом обедающую компанию и посторонился, пропуская вперед молодого мужчину с красивым лицом кинематографического героя, тоже в камуфляже, но почти новом и подогнаном по фигуре. Поверх пятнистой рубашки на нем был такой же пятнистый жилет со множеством разнокалиберных карманчиков, такие безрукавки обожают фоторепортеры. На широком кожаном поясе спереди висела аккуратная кобура с открытой пистолетной рукояткой. Мужчина, положив руку на кобуру, уверенно прошел к столу и в упор посмотрел на Вовца. Тот нисколько не смутился, продолжал хлебать лапшу, поглядывая исподлобья на пришельца. В остальных членах команды чувствовалась некоторая скованность. Все молчали. На поляне появился рыжеватый парнишка в тёмно-лиловом спортивном костюме, испещренном фирменными логотипами "Adidas", явно с китайского рынка. Его кошачью физиономию украшал кусок пластыря - от кончика носа ло середины лба. Вокруг глаз, как у очкового медведя, красовались светло-бурые круги. В руке он сжимал блестящий стальной ломик. Всем всё стало ясно. Первым разрядил молчание Клим:
      - Присаживайтесь, ребята. Свободных мисок, правда, всего две, но как-нибудь разберемся.
      - Нет, спасибо, мы уже обедали, - обыденным голосом отозвался красавец с пистолетом, продолжая разглядывать Вовца. - А у меня к тебе дело, кивнул ему, - поговорим?
      Вовец наклонил миску, подбирая ложкой остатки супа, стрельнул глазами исподлобья как ни в чем не бывало. Ответил вопросом:
      - Это ты мне звонил по утрянке?
      И сразу увидел, что тот не понимает, о чем речь. Значит, не он. Но облегчения это не принесло, поскольку, похоже, настал час держать ответ за победу в битве при болоте. Вон и Рыжий Кот пришел за окончательным расчетом. И в груди у Вовца неприятно заныло, но он удержал себя в руках, постарался не подавать вида, что душа в пятки уходит. Конечно, паршиво, когда два ствола ситуацию контролируют, даже три - появился ещё один мужик в задрипанной энцефалитке и с винтовкой, - но пока не убили, следует жить. Он отодвинул пустую миску, взял эмалированную кружку, отхлебнул остывшего чая, кивнул, одновременно пожав плечами:
      - Поговорим, какие проблемы?
      - Эй, мужики, вы чего? - начал было Клим.
      Но человек с оптическим прицелом резко его оборвал:
      - А ты молчи, коли не спрашивают. Понял?
      Как тут не понять? Все сидели молча, напряженно глядя перед собой. Вовец ещё сделал глоток и поставил кружку. Взял с угла стола пачку болгарских сигарет, положенных тут Сержем, вытащил одну.
      - Ну, вылазь, - снова подал голос красавчик, - отойдем в сторонку, пошепчемся.
      Вылезать Вовцу не хотелось, ничего хорошего это не сулило. Он тянул время, придумывая выход из безвыходной ситуации, соображая, что говорить, а о чем помалкивать. Жестом бывалого курильщика, все-таки бросил он это занятие всего каких-нибудь три года назад и не успел забыть прежние привычки, размял сигарету, дунул на фильтр, сгоняя невидимые табачные крошки и пылинки. Приподнялся и тут же плюхнулся обратно, тяжело отдуваясь.
      - Уф, обожрался, - повернулся к Климу, - дай-ка огонька. - Наклонился к зажигалке, машинально прикрывая язычок пламени ладошкой, поднял лицо, окутанное облачком дыма, кивнул красавчику. - Сейчас, пару затяжек сделаю и... - изобразил ладонью неопределенный жест, покрутил ею, словно индийский танцор.
      Все нежданные гости находились с одной стороны, окружить стоянку они не потрудились. Конечно, если настроены решительно, то лучше не дергаться, пристрелят. С пяти шагов трудно промахнуться, даже стреляя от бедра не целясь. Так что лучше не делать резких движений. У красавчика в длинном нагрудном кармане камуфляжного жилета пискнула рация, и он, вытащив её, приложил к уху. Вовец сделал пару быстрых глубоких затяжек. С отвычки даже голова закружилась, в глазах поплыло. Посмотрел на сигарету, подул, сдувая пепел прямо на стол. Длинный столбик тлеющего табака в добрых полсигареты длиной ярко зардел, теряя длинные искры.
      - Ничего, мужики, - бодро сказал Вовец, неожиданно повеселев, - сейчас расходимся по одному, а встречаемся у Адмирала.