Виктор Мясников
      ИЗУМРУД - КАМЕНЬ СМЕРТИ
      - Пап, скоро придем?
      Вовец оглядывается на сына. Олежка пыхтит и обливается потом. Да, раскормила его мать. И разнежила. Никакой выносливости.
      - С полчаса еще, потерпи. - Вовец останавливается, поджидая. - Идем-то всего ничего - двадцать минут. Неужели устал?
      - Не-ет, - тянет Олег и замедляет ход, - так просто спрашиваю. А здесь нельзя? Это ведь уже отвал?
      - Здесь нет ничего, пустая порода. Сейчас наверх поднимемся, а там дорога ровная.
      Они идут по тропе, которую годами утаптывали охотники за малахитом. Самый популярный камень Урала давно стал редкостью, промышленные разработки прекратились задолго до революции. Сейчас добывается только попутно, да и то если у кого-то есть желание и время разбираться с выдаваемой на гора медной рудой. А любители камня - коллекционеры и ювелиры - едут в Нижний Тагил на отвалы Высокогорки, бьют шурфы в восемь, а то и все десять метров глубиной и среди каменных обломков выискивают невзрачные кусочки, которые после резки и полировки засияют свежей травянистой зеленью, чаруя взгляд таинственными концентрическими узорами.
      По этой тропе Вовец в последний раз лет семнадцать тому назад ходил, думал уже, что и дорогу забыл, но нет, помнит, оказывается. Впрочем, тут трудно ошибиться - мимо отвала не проскочишь, возвышается над всей округой, как Фудзи-Яма над Японией. Хотя за прошедшие годы каменная насыпь протянулась вперед ещё на несколько километров, а южный склон, по которому они поднимаются, густо зарос кустарником и частым березняком. Весна в этом году припозднилась, на березах лист всего в копейку развернулся, а уже одиннадцатое мая.
      Дорога тянется вдоль склона, постепенно забираясь наверх. Зато обратно с камнями будет легко идти - ноги вниз сами понесут.
      Слева из земли торчит узкая ржавая рельсина. К ней толстой проволокой прикручен мятый железный лист с криво намалеванными буквами:
      Хода нет! Штраф 500 рублей!
      Глупая и хамская шутка. Вовцу гораздо интересней шахтная рельса. Когда-то давно, во время институтской практики, он впервые проехался в вагонетке по таким рельсам...
      Наконец тропа поднялась на отвал и влилась в наезженную дорогу. Колея узкая - на своих легковушках люди приезжают. В колее стоит грязная вода. Стало быть, недавно кто-то проехал, намутил. Вовец поправил рюкзак и неторопливо двинулся по дороге. Чуть позади пыхтел сын. У него за спиной тоже был рюкзак, но втрое меньших размеров. Вдалеке колыхалось дымное марево - у черной металлургии нет выходных дней.
      Кучи камней и воронки на месте обвалившихся шурфов ясно указывали на место добычи малахита. Вовца удивило, что не видно людей. Вроде, весна наступила, четыре выходных подряд, начиная с девятого мая, так что по крайней мере три-четыре бригады должны работать - всегда так было.
      Не снимая рюкзаков, побродили по отвалу, позаглядывали в ямы. Подобрали несколько маленьких буро-зеленых кусочков - ноздреватых и корявых. Вряд ли из них удастся выкроить что-нибудь путное, но ведь и приехали сюда не добывать, а только посмотреть. У Вовца и станочка камнерезного нет. На заводе, правда, можно ободрать на заточном наждачном круге, а потом шлифануть, но это будет, конечно, не ювелирная обработка, а так, образец для детской коллекции.
      Он осмотрелся: над одним из шурфов сколочен из свежих березовых бревешек подъемник с воротом, на тонком тросе сброшена железная бадья, валяется на дне, камни из неё просыпались. Рядом короткая лопата лежит, совсем новая, даже белая шлифованная рукоятка, специально обрезанная, чтобы удобнее в тесном колодце орудовать, почти не испачкана глиной. Шурф всего метров на пять в глубину пробит, посреди проходки покинут. Странно это. Может, случилось что, какое-нибудь несчастье? Не до работы стало ребятам...
      В тишине отчетливо заслышался звук автомобильного двигателя. Из березняка выкатила забрызганная грязью белая "девятка", остановилась в десятке метров от каменных куч. Из машины вышли трое, неспешным шагом праздно слоняющихся людей направились в сторону Вовца. На добытчиков они совершенно не походили: черные суконные кепочки, кожаные куртки, яркие спортивные шаровары, высокие белые кроссовки. Так одеваются бандиты, рэкетиры и прочая местная "крутизна", включая мелкую шпану. В руках у парней поблескивали какие-то инструменты. Когда приблизились, стало видно, что это тонкие стальные ломики сантиметров пятидесяти в длину, на них примерно на расстоянии ладони один от другого накатаны рубчатые пояски, чтобы рука не скользила.
      Вовец слишком поздно почувствовал угрозу. Олежка некстати отошел далеко, поперся, разиня, прямо навстречу этим гопникам.
      - Олег, иди сюда! - крикнул Вовец.
      - А! Что, папа?! - сын остановился и повернулся в его сторону. Что-то нашел?
      Четырнадцать лет парню, рост метр семьдесят, а ума никакого. Один из троих тут же подбежал к нему и схватил за карман рюкзака. Вовец торопливо пошел к сыну. Он старался сохранять ясность ума и хладнокровие. В столь опасной и напряженной ситуации вредно горячиться. А степень опасности он не мог пока определить.
      - Лицензия есть? - задал вопрос самый неказистый. Его тонкая шея торчала из широкого ворота кожанки, как цветочный стебель из вазы. Приплюснутая кепочка лежала на оттопыренных ушах. Но, похоже, именно он был главным в шайке.
      - Какая лицензия? - вполне натурально удивился Вовец. Вопрошающим взглядом обвел троицу.
      У второго тупая бычья морда, пустые глаза дебила, челюсть непрестанно двигается, переминая жвачку. Коэффициент интеллекта около нуля - безо всякого тестирования можно определить. Зато кулачище такой, что зажатый в нем ломик кажется вязальной спицей. Костяшки пальцев намозолены, как у верблюда, небось, часами набивает, трудяга, считает себя каратистом.
      Третий - плотный, хорошо упитанный татарин - лыбится, как мамкин блин, даже глазки пропадают на просторах физиономии. Он, похоже, недавно в деле, чувствует себя несколько неуверенно, но ситуация его забавляет и дает радостное ощущение превосходства. Это прямо написано на его счастливой роже.
      - Лицензия на добычу полезных ископаемых, - лениво поясняет тонкошеий. Для него это рутинное событие, он знает, что будет дальше, и скучает. Или делает скучающий вид, чтобы придать себе большую значительность, а, может, уже уверовал в свое всесилие и несокрушимость, даже успел этим пресытиться. Этакий нижнетагильский Япончик-Наполеончик.
      - Да мы и не собирались ничего добывать. Гуляем с ребенком. Сейчас уйдем.
      - Стоять! - заорал Наполеончик. - Короче! Объяву читал? По "пятикатьке" штрафа с рыла.
      Лицо Олежки залила смертельная бледность, губы задрожали. Вовец отвел взгляд. Самый опасный из троих - Жвачный Бык, который по-прежнему держит мальчишку за рюкзак. Этого дебила только пуля в лоб остановит. А любую голову он раскроит ломиком с одного удара, даже вполсилы. За спиной у Вовца довольно тяжелый рюкзак - ни драться толком, ни убегать не получится. Да и сына не бросишь. И какая тут может быть драка? Забьют в пять секунд, сбросят в шурф, стенки обвалят - сто лет никто не найдет.
      - Долго ещё ждать? - тонкошеий сделал шаг к Вовцу, перехватывая ломик за концы из руки в руку. - Считаю до десяти. Раз! Два!
      Он отбивал счет, стукая блестящей железякой по раскрытой ладони. Вовец торопливо полез в карман, лихорадочно соображая, а есть ли у него столько? Да откуда? Не по магазинам собирались ходить, не в отпуск ехали, а так, погулять в выходной день. Набралось рублей триста, да и то потому, что на всякий случай в задний карман джинсов пару сотен перед дорогой решил сунуть. Лучше бы не совал...
      Мелочи рублей пять ещё осталось. На обратную электричку до Екатеринбурга не хватит, разве что до следующего полустанка от Тагила. Да ладно, как-нибудь доберутся, лишь бы эти бандюги отвязались. Протянул деньги, стараясь сохранять прежний спокойный вид, словно покупатель на рынке, расплачивающийся за полученный товар.
      - Вот все, что есть. Ребенка отпусти, - попросил мирно.
      Бык оттолкнул Олежку и пнул в бедро, оставив на брюках грязный след. За что? Мальчик охнул, отбежал, прихрамывая, на несколько шагов, остановился, глядя на отца. Татарин заржал, истерично взвизгивая и жмурясь. Тонкошеий спокойно опустил деньги в карман и вдруг, резко размахнувшись, хлестнул ломиком по рюкзаку. Вовец едва удержался на ногах. Глухо звякнул сплющенный ударом алюминиевый котелок.
      - Бегом, я сказал! - заорал, срываясь на хрип, тонкошеий Наполеончик.
      Олежка кинулся бежать, оступаясь на кучах камней. Вовец бросился следом. Какое уж тут чувство собственного достоинства? Спасаться надо. Татарин давился хохотом, Бык сыпал в спину отборной матерщиной, а маленький ублюдок гнался следом, пытаясь достать железной палкой, и продолжал вопить:
      - Бегом! Я сказал - бегом!
      * * *
      Вовец весь клокотал от ярости и ненависти. То, что его ограбили, он мог принять как данность, как суровую реалию нашего времени, впрочем, нечто подобное с ним случалось и в прежней, советской жизни. Но такого унижения он не испытывал никогда. Тем не менее, внешне эти чувства никак не проявлялись, только на лице появилось выражение озабоченности. Зато Олежка вопил и возмущался за троих:
      - Гады! Твари! Так бы и перестрелял всех!
      - Ладно, сын, не кипятись, - попробовал урезонить его Вовец, - против лома нет приема. Могло быть и хуже.
      - Надо в милицию заявить, чтоб посадили их всех.
      Вовец с сомнением покачал головой.
      - Ну, заявим, а дальше? Будем по повестке к следователю на электричке мотаться? Номера машины не видели, в кожанках вся шпана шляется, примет особых никаких сообщить не можем, свидетелей нет. Если бы они какие-то вещи у нас взяли - это было бы доказательством разбоя, а деньги все на одно лицо. А теперь представь, что их поймали, а они говорят: "Да мы же пошутили, а ребята не поняли, приняли всерьез. Мы потом бежали за ними, хотели деньги вернуть, но так и не догнали. Вот ваши денежки, извиняемся." А когда я от следователя поеду, ко мне в электричке подсядут семеро в кожаных куртках, дружески попросят выйти в тамбур покурить, и домой я попаду уже в шестиугольном ящике. Понял?
      - А с чего ты решил, что их тут целая банда? - не отступал Олег.
      - Да с того, что на отвале ни души, а в хорошие времена там человек по пятьдесят копалось. Они бы эту троицу махом затоптали. Видимо, местная мафия решила это дело взять под свой контроль. Для начала всех просто разогнали и закрыли доступ на отвал. Потом, наверное, начнут брать какую-то мзду.
      - Значит, этим никакого наказания не будет? Так, что ли?
      - Будет. Такие долго не живут. Кто-нибудь пришибет. Или на машине пьяные разобьются.
      - Нет, я хочу, чтобы мы им отомстили.
      Вовец остановился, внимательно посмотрел на сына.
      - Хочешь сказать, чтобы я им отомстил? Но для этого мне надо тебя вначале домой доставить, и чтобы ревизоры на полпути не высадили за безбилетный проезд.
      - Мне мама дала на всякий случай пятнадцать тысяч. Но я не хочу домой. - Неожиданно его лицо оживилось. - А давай, правда, им отомстим, гадам? Они же, наверное, опять сюда приедут?
      - Неуловимый мститель, - Вовец снисходительно похлопал сына по рюкзачку, - соображаешь. А скажи-ка мне, храбрый борец с мафией, что ты можешь?
      - В каком смысле? - Олег тут же отозвался вопросом на вопрос.
      - В самом прямом. Драться, устраивать засады, минировать дороги, ходить в разведку, брать языка, снимать часовых, стрелять, фехтовать ломами и так далее. Что ты можешь предложить?
      - Ну, папа, ты и наговорил, - Олег даже растерялся, - чего уж так-то.
      - А как? Смотри: через двадцать минут пути ты уже захныкал, что дорога тяжелая, потом, как последний раззява, дал себя поймать за шкирку, - Вовец говорил жестко, не щадя самолюбия сына. - От страха чуть не обделался. Язык у тебя шустрее ума. "Отомстить, отомстить!" - дурашливо передразнил. - Я тебе все время повторяю: "Будь мужчиной," - а ты только обижаешься. Ну посмотри на себя: даже на спине сала на два пальца. Спортом не занимаешься, ничего не умеешь, ничем всерьез не интересуешься. Я в четырнадцать лет уже избушку мог срубить. А ты?
      - Конечно, - Олежка тут же кинулся с возражениями, - если бы я в деревне жил, тоже бы умел. Но я туда не собираюсь, а в городе это ни к чему. Ты тоже, небось, избушки с тех пор не строишь?
      - Видишь ли сын, жизнь сурова - то маслицем помажет, а то мордой в навоз ткнет, как сегодня. Чем больше человек знает и умеет, тем больше он может ещё всякого другого. А ремесло - это тебе не рюкзак, спину не тянет и всегда с тобой. Это не деньги - не промотаешь, хотя пропить, конечно, можно. Но тебе это не грозит - нет ничего, так что не пропьешь и не потеряешь.
      - Ага, ты только нравоучения читать постоянно можешь, - обиделся сын, - если такой умелец, возьми да отомсти этим тварям.
      - Отомщу. Если ты не помешаешь. - Вовец испытующе посмотрел Олежке в глаза. - Про помощь я уже и не говорю.
      Он должен был поднять свой отцовский авторитет, показать сыну, на что способен настоящий мужчина, и удовлетворить собственное чувство мести, унять гложущее ощущение униженности и вины. Конечно, в первую очередь он сам был виноват, что подставил сына и непростительно поздно обнаружил опасность. Позор следовало смыть.
      * * *
      Родничок, рядом большая ровная поляна - идеальное место для стоянки. Здесь обычно разбивали лагерь охотники за малахитом. И никто друг другу не мешал, наоборот, у вечерних костров было очень весело. Любители камня образуют такое же братство, как, скажем, туристы или рыбаки. Конечно, рыбное место или найденное месторождение самоцветов никто запросто не объявит, но таких трений и разборок, какие бывают между рыночными торговцами, здесь не бывает. Сейчас глазам Вовца открылось безрадостное зрелище погрома и разорения. Добытчики жили здесь неделями, поэтому оборудовали лагерь по всем правилам: кухонный навес, столы на вкопанных столбиках, такие же скамейки, деревянные каркасы под палатки, имелся и дощатый сортир в сторонке, чтобы не загаживать округу. Все это оказалось переломано, даже камни, которыми вкруговую были обложены кострища, валялись разбросанные. И везде бросались в глаза следы поспешного бегства: брошенные кружки и ложки, порванные кульки с рассыпавшейся по земле крупой, обрезанные растяжки палаток, забытый на сучке старый свитер, маленький топорик среди разбросанных дров, расческа и круглое зеркальце, сиротливо лежащие на пеньке.
      Грустное зрелище только укрепило намерение Вовца расчитаться с бандитами. Он снял рюкзак и неспешно обошел поляну, внимательно все осматривая. Свежая травка ещё только проклюнулась, поэтому он не пропустил ничего из лежавшего на земле. Топорик подобрал, и зеркальце тоже. В один из костров, по-видимому, бросали разные вещи, оставленные обитателями лагеря. Наваливали как попало, поэтому недогоревшие древки лопат лежали вокруг груды черных углей подобно лучам. Вот так - солнце погасло, а лучи остались. Обожженные лопаты, конечно, ни на что уже не годились, а вот одну метровую, не слишком толстую рукоятку Вовец подобрал. Кроме лопат, в костер был брошен узкий кусок транспортерной ленты. Кто-то планировал нарезать из него ремней, чтобы тягать из шурфа бадью, да не пришлось пустить в дело. Половина ленты сгорела, остальное, не попавшее в самый огонь и тянувшееся по земле, только обуглилось сверху. Вовец топориком вырубил пару полуметровых кусков. Еще собрал дюжины три гвоздей, рассыпанных неподалеку. Олежка тоже с любопытством слонялся по лагерю и отыскал банку говяжьей тушенки. Каждому свое.
      Чтобы зря не рисковать, отошли на пару километров в сторону и там заночевали. Вовца очень расстроил смятый котелок. Если бы он его наполнил чем-нибудь плотным, типа крупы, тот бы меньше пострадал. А то положил в него пачку чая, печенье. От удара ломиком картонная пачка с чаем лопнула, печенье раскрошилось, и все это перемешалось. Вовец попробовал выправить котелок, но тот все равно остался до неприличия измятым. С такой посудой порядочные люди в лес не ходят. Поэтому в нем в последний раз сварили суп с тушенкой, чтобы потом не мыть, а сразу выбросить. Второй котелок, для чая, лежал в рюкзаке Олега, поэтому уцелел. После ужина Вовец достал из рюкзака обушок, плотно насадил на рукоятку и расклинил. Он сам сделал этот инструмент из хорошей стали на заводе: отфрезеровал, снял фаски, шлифанул поверхности - игрушка, а не колотушка. Обушок представлял из себя комбинацию молотка и мощного долота: с одной стороны тупой квадратный боёк, чтобы камни дробить, с другой - прямой острый клин, чтобы породу рыхлить и куски откалывать. К рукоятке Вовец привязал веревочную петлю - руку продевать. Ночь прошла беспокойно. Олежка вскрикивал и метался, видно, дневное происшествие ещё раз во сне переживал. Да и Вовец постоянно просыпался от каждого шороха за пределами палатки и хватался за рукоятку обушка.
      Поднялся он рано, чувствуя какое-то нервное возбуждение. В таком ознобном состоянии готовил завтрак, односложно отвечая на Олежкины вопросы, сворачивал палатку. Его мысли были заняты другим.
      * * *
      Заляпанная грязью белая "девятка" совершала очередной патрульный объезд отвалов. Внутри сидела та же дежурная тройка. Стереоколонки у заднего стекла изрыгали хриплую шуфутню: "Тага-анка! За что сы-губила ты меня-а..."
      Скорость была невелика, поэтому, когда одновременно лопнули оба передних баллона и машина, клюнув носом, завихляла в колее, никто себе лоб не расшиб. Только заматерились.
      Тонкошеий бригадир, хозяин автомобиля, покинул место за рулем и заматерился ещё пуще, увидев, каких "партизан" поймал в протекторы. На каждое колесо оказался плотно навернут полуметровый кусок транспортерной ленты, утыканной гвоздями. Он сразу понял, что это кто-то из обиженных малахитчиков подложил в колею самодельные ежи.
      Вся троица принялась бурно обсуждать ситуацию. В багажнике имелось запасное колесо, требовалось ещё одно. Наконец, решение было принято. Топать несколько километров до города, вызванивать подмогу и доставлять второе колесо отправили самого младшего в иерархии - татарина. Бригадир уселся в машину и врубил магнитолу на полную громкость, чтобы заглушить горе. Бык, безостановочно жующий резину, взял свой ломик и, помахивая им, как тросточкой, вразвалку двинулся по дороге в сторону шурфов, чтобы изувечить всякого, кто попадется.
      Через десять минут из кустов позади машины появился Вовец. В левой руке он держал помятый котелок, а в правой обушок. На нем была старая выгоревшая штормовка, широкий островерхий капюшон которой он натянул на лицо и пришпилил английской булавкой к вороту, а напротив глаз прорезал круглые отверстия. В этом наряде он походил на ку-клукс-клановца или, что больше соответствовало текущему моменту, на средневекового палача. Ему незачем было таиться и тихонько подкрадываться - Миша Шуфутинский орал на всю округу так, что заглушил бы и артиллерийскую канонаду.
      Вовец поставил котелок на землю, сделал пару шагов и, широко размахнувшись, обрушил свое оружие. Слоеное лобовое стекло разбежалось частыми трещинами, утратив всякую прозрачность, обвисло, а стальное острие прошло внутрь. Тонкошеий завизжал от ужаса. Тут же посыпались обломки боковых стекол, следом настал черед заднего. Потом граненый клюв пробил потолок кабины. И ещё раз, и еще. Удары сыпались градом. Вовец работал быстро, сноровисто и деловито, обходя машину по кругу и обрабатывая со всех сторон. Внутри вопил и метался худосочный бригадир. Без своих клевретов он сразу стал жалок и слаб. Уже не грозился, а униженно просил прекратить. Даже выбросил наружу пригоршню смятых купюр, надеясь таким образом откупиться. Но Вовец твердо решил довести дело до конца. Кузов и дверцы напоминали дуршлаг, когда он распечатал капот и принялся крошить двигатель. Хрустнул аккумулятор, магнитола заткнулась, и стали слышны громкие вопли владельца этой кучи металлома. Он по-прежнему метался туда-сюда, но дверцы заклинило, выбраться наружу не имелось никакой возможности. Оставалось лезть в окно. И тонкошеий полез. Вовец только и ждал подходящего момента, чтобы закончить дело. Тут же подбежал и нахлобучил бригадиру на голову мятый котелок, наполненный грязью - так и брызнуло во все стороны. Тонкошеий разинул рот, чтобы заорать, но захлебнулся поганой жижей. Он попытался снять посудину с головы, потерял равновесие и вывалился из окна кабины, упершись руками в землю. При этом ноги ещё оставались внутри. Вовец крепко пнул тяжелым ботинком в днище котелка и забил его до упора - по самые ноздри. Только теперь он обратил внимание на валяющиеся в грязи смятые деньги. По-прежнему молчком, стал их подбирать, стряхивая липкую глину. Набралось с полтораста тысяч. Что ж, это компенсировало его вчерашние штрафные издержки и стоимость котелка. А моральный ущерб он уже возместил сполна. Рядом на дороге возился в грязи, как поросенок, тагильский Наполеончик, скулил и царапал ногтями алюминиевый котелок, пытаясь снять с головы, но тот сидел плотно.
      Тут из-за поворота дороги появился Жвачный Бык, поблескивая на солнце стальным ломиком. Расстояние до него было приличное, метров двести, поэтому Вовец торопиться не стал. Спокойно положил обушок на плечо и направился в кусты. Перед тем как скрыться, ещё раз удовлетворенно взглянул на дело рук своих и идущего вдалеке вразвалку здоровяка. Тот, похоже, ещё не разглядел, что творилось с машиной и вокруг нее, а потому не спешил. Неожиданно у него за спиной из березняка выбежал человек в штормовке и брезентовых штанах и хлобыстнул Жвачного Быка доской поперек хребта с такой силой, что даже Вовец услышал гулкий удар по широкой спине, туго обтянутой черной курточной кожей. Здоровяк пробежал несколько шагов, но удержался на ногах. Тут же развернулся и, вскинув ломик, бросился в атаку. Вовец понял, что кто-то подключился к его войне, и кинулся на подмогу неизвестному другу, разбрызгивая грязь рифлеными подошвами. Но нападавший оказался не один. С противоположной стороны дороги из-за кучи сухих веток поднялся ещё человек в штормовке и с дубиной в руках. Он одним прыжком настиг здоровяка и огрел по спине. Тот поступил самым разумным образом - побежал к машине. Он летел прямо на Вовца, размахивая железякой, а бегущие следом мужики не могли его догнать. Вовец принял вправо, под левую руку бегущего. Теперь тому, чтобы ударить, необходимо было разворачиваться на ходу. И он развернулся, не мог, видно, упустить случая кому-нибудь череп размозжить. Ломик просвистел над присевшим Вовцом, как молния. И тут же стальной клюв обушка вонзился Быку в колено. С истошным воем тот покатился по земле, хватаясь за изувеченную ногу. Ломик отлетел в сторону. Подбежали запыхавшиеся мужики, свое дреколье они бросили по дороге и сейчас принялись с остервенением пинать поверженного врага. Чувствовалось, что они давно жаждали до него добраться и им было что припомнить. Впрочем, через пару минут угомонились. Один из команды, парень лет двадцати пяти, вытер лоб рукавом, оценивающе посмотрел на Вовца, лицо которого по-прежнему скрывал капюшон, и дружески кивнул:
      - Да, впечатляющий видок. Ну что, сматываемся?
      Все трое стали быстро спускаться по склону, раздвигая руками густые ветки кустарника. Когда сошли с отвала на ровную землю, Вовец отстегнул булавку и закинул на спину капюшон. Теперь можно было и пот утереть. Мужики с интересом посмотрели на него. Второй, постарше, лет тридцати и с щегольскими усиками, державший под мышкой трофейный ломик, одобрительно похлопал его по плечу, на котором лежал обушок.
      - Да, лихо ты с этой штуковиной управляешься.
      - Ладно, ребята, - остановился Вовец, - спасибо за компанию. Мне ещё надо вон на ту горку сходить. Там у меня мальчонка рюкзаки стережет.
      - Какие разговоры! Сейчас пойдем вместе, поможем...
      Так Вовец познакомился с хитниками.
      * * *
      В сносках книг о жизни старого Урала обычно поясняется, что хит - это хищническая добыча камней-самоцветов и золота. А хитники иногда так прямо и называются - хищники. Интересно, что в тех же книжках обычно говорится и о том, что господа капиталисты тоже хищнически разрабатывали и грабили недра Урала. Получается, что хитниками были все поголовно, а с приходом народной советской власти хитничество мгновенно исчезло. Вовца, повидавшего на своем веку немало шахт, карьеров и отвалов, где в пустые и вскрышные породы целиком отправлялись кварцевые жилы вместе с аметистами, горным хрусталем и прочим содержащимся в них камне-самоцветным сырьем, подобные определения смешили. Не стал бы капиталист дробить жилу в отвал только потому, что надо выдержать плановую скорость проходки и выдать на-гора положенную сотню тысяч тонн медного колчедана или хромитов.
      На самом деле хитники занимались горным браконьерством - незаконной добычей ценных ископаемых. Они не делали никаких заявок в Департамент уделов или Горное ведомство, не столбили участков, не платили пошлину в казну, а просто шли и долбили заветную жилу, мыли золотишко и платину. При этом предпочитали трудиться на чужих участках, оформленных и оплаченных хозяевами по всем правилам. А иногда поступали и того пуще - просто забирались в чужие копи и потрошили вскрытые самоцветные жилы. Или под покровом ночи увозили с прииска приготовленный к промывке золотоносный песок, воровали, попросту говоря. Страдали от набегов хиты прежде всего мелкие артели горщиков и старателей, иногда месяцами безрезультатно лопатившие землю в поисках золотой дайки или самоцветного проблеска. На казенных и частных приисках горная стража о хозяйском добре радела, а мужик, который от темна до темна кайлом махал, в шахтенке ночевать не станет. Тут и выломит подлец-хитник аметистовый куст, сшибет головки топазов-тяжеловесов, расколет без церемоний малиновый шерл, чтобы долго не колупаться - лишь бы урвать. Утром артельщики в голос ревут: убытка на многие тыщи, и уже осенние дожди начались, подтапливают копь, а дома семьи голодные и долг лавочнику. А хитник самоцветные осколки по дешевке сбыл тайному купцу и пьянствует в свое удовольствие. Поэтому били пойманных хитников смертным боем, увечили ломами и лопатами, а то и живьем закапывали в старых шурфах. Да и хитничал в основном народ пришлый, ленивый и пьющий, к серьезной работе неспособный, шуровал по чужим разработкам в одиночку ночами и по престольными праздниками, когда нет никого поблизости.
      Советская власть искоренила тайных купцов и буржуев, нуждавшихся в дорогих украшениях. Не стало заказчиков, исчезли мастера-камнерезы и огранщики, перевелись и горщики - никто камень не покупает. Только золото было нужно стране, даже в войну приисковикам бронь давали и усиленный паек. Среди партийно-государственного монополизма остался единственный оазис законного частного предпринимательства - старательские артели. Так что ради золота даже твердокаменные коммунисты способны поступиться принципами.
      Давным-давно перемытые золотоносные пески в поймах уральских рек теперь не представляют интереса для подпольных добытчиков. Жалкие крупинки желтого металла, остающиеся на дне старательских лотков, не вдохновляют на каторжный труд, а тайно строить более-менее серьезные промывочные агрегаты в густонаселенной местности мог только безумец, мечтающий поскорее оказаться в ГУЛАГе. Только в диких углах сибирской глубинки на богатых россыпях, до которых ещё не доползли неторопливые государственные драги, трудились пожилые пескомои, не изменившие привычкам старого времени. Что-то сдавалось в довоенный "Торгсин", не особенно озабоченный происхождением золота, что-то скупали подпольные спекулянты, а остатки ссыпались в толстостенные бутылки из-под шампанского "про черный день". Так и лежат эти никем не востребованные копилки в огородной земле, под сгнившими бревнами таежных заимок, под корнями приметных кедров...
      Хрущевская оттепель не просто раскрепостила сознание, был дан толчок стремлению жить интересно, путешествовать, набираться впечатлений и наслаждаться красотой мира, а не только бесконечно строить самое передовое общество. В конце шестидесятых - начале семидесятых Свердловск пережил небывалый бум коллекционирования минералов. Можно было не иметь дома ни одной книги, в конце концов есть библиотеки, но не иметь хотя бы десяток образцов уральских самоцветов было не просто дурным тоном, это могли расценить как умственную деградацию и прямой вызов общественному мнению. По выходным на старых отвалах и карьерах собирались сотни человек всех возрастов и усердно копались в глине, ворошили битый камень и долбили кварцевые глыбы: а вдруг там внутри занорыш - полость, стенки которой плотно утыканы прозрачными кристаллами горного хрусталя? И ведь - да! Находили! Потом осторожно, с помощью стальных зубил разных размеров и форм, вырубали тяжелые штуфы, ослепительно сверкающие на солнце. А вокруг завистливо вздыхали те, кто поленился тащить кувалду и лом несколько километров от ближайшей станции, или был слишком слаб, чтобы часами колотить по каменюке. Впрочем, чаще всего в глыбе не оказывалось ничего интересного. Зато какой-нибудь пацаненок, бестолково слоняющийся среди азартно копающего народа, вдруг поднимал прямо с поверхности роскошную друзу дымчатого раух-топаза, облепленную глиной, и радостно отмывал её зубной щеткой в ближайшей луже. Всякое бывало...
      Рано или поздно коллекционер начинает понимать, что самое красивое у поделочного камня находится внутри. Агатовая конкреция больше всего напоминает грязную картофелину, сросток малахитовых почек порой похож на кучку, пардон, окаменелого дерьма, а кусок яшмы - всего лишь пестрый камень. И однажды на электродвигатель от старой стиральной машины насаживается отрезной алмазный диск...
      Но, оказывается, срез нелишне и отшлифовать, а затем и отполировать. Восхищение открывшейся сказочной картиной переполняет грудь и бьет через край, хочется любоваться самому и показывать всем встречным. Новоиспеченный камнерез делится своим восторгом со всеми друзьями и знакомыми. Мужчины воспринимают с подобающим сдержанным интересом, демонстрируя знание предмета. Зато женский контингент начинает инстинктивно прикладывать камень к себе, пытаясь понять, - а как это будет смотреться на шее, на руке, на плече и так далее. В результате переход к следующему этапу творческого освоения минеральных богатств родной земли происходит под ласковым, но весьма настойчивым прессингом со стороны лучшей половины человечества. Если жена коллекционера сама не заражена коллекционированием в той же мере, что и муж, или уже переболела этим и приобрела стойкий иммунитет, будьте уверены: лучшие образцы покинут застекленный стеллаж и украсят её особу.
      Когда советская власть спохватилась, разогнала городской самодеятельный клуб любителей камня и конфисковала коллекции некоторых вконец оборзевших свердловчан, было уже поздно. На арену вышла совершенно новая формация уральских хитников, в корне отличная от старинных горных воров. Единственное, что их объединяло, так это страсть к незаконному вторжению в государственные недра. А законного способа и не было! Но в отличие от "дедов", хитник конца двадцатого века работящ, образован, интеллигентен и эстетически воспитан. Он не просто горщик-добытчик, он ещё и камнерез, огранщик, ювелир и дизайнер. Он разбирается в геологии и минералогии, топографии и геодезии. Он турист-путешественник, забирающийся в самые глухие углы Полярного Урала, где, зачастую опережая казенных изыскателей, первый открывает уникальные месторождения самоцветов. Шпионскими методами он добывает информацию о перспективных залежах, словно диверсант, проникает на охраняемые территории и в замурованные штольни. Великий конспиратор, он умело скрывает свои богатства, собирая образцы, достойные лучших музеев мира. И в один прекрасный день он переходит последний барьер - продает друзу кристаллов, ограненный камень или готовое изделие. Постепенно этот промысел становится основным источником материального благополучия. И никакая милиция, никакие рэкетиры не смогут его притормозить - квалификации не хватит выследить.
      Вот с такими толковыми ребятами и свела Вовца судьба.
      * * *
      На третий день после знакомства на Высокогорском отвале хитники пришли к Вовцу в гости. Он сам их пригласил, дал номер своего телефона и адрес. А вот они о себе сообщили только самый минимум - одни имена. Обоих звали Сергеями, а чтобы не путаться, старший для краткости именовался Сержем (полное прозвище - Сержант), а тот, что помоложе, - Серым. Вовец тоже не стал скрывать, что он в первую очередь Вовец, а только во вторую Владимир Меншиков. В конце концов, в каждой артели, тем более ведущей походный образ жизни, все получают прозвища, и лучше сразу поименоваться привычным образом.
      Вовец гостей ждал. Специально с работы ушел в три часа, впрочем, задерживать его все равно было некому. Завод опять стоял. Дирекцию и бухгалтерию трепала финансовая комиссия, насланная всенародно избранным губернатором Росселем, которого, наконец, проняли слезные вопли голодающих работников "Спецтехнологии" и особенно проектировщиков из института, соединенного с заводом, разрабатывающих эти самые засекреченные технологии. А чтобы никто не мешал (или не помогал?) выяснять, где пятый месяц гуляют деньги, предназначенные на зарплату, весь народ до первого июньского понедельника отправили в отпуск, естественно, неоплачиваемый. На производстве осталось только начальство, дежурные электрики и кое-кто из ремонтников. Вовца начальник цеха уговорил отъюстировать оптику на агрегате обработки криволинейных, отрегулировать подачу на плазменном напылителе и довести до ума никогда не работавший, законсервированный фрезерный станок с программным управлением. Честно говоря, Вовца и не надо было уговаривать, он просто задумался, наморщив лоб и уставясь в потолок "хозяйского" кабинета, прикидывая объем и сложность работы, а начальник решил, что он ломается, и выложил на стол три наряда на ремонтные работы, в которых уже были проставлены цифры договорной оплаты, в сумме составлявшие миллион с четвертью.
      Ну, отрегулировать подачу Вовец намеревался за одну смену, не больше. Скорее всего, там шестеренки поизносились, начали проскальзывать, а ещё могли обколоться кусочки металла с зубчиков, теперь клинят передачу... С оптикой тоже все ясно: привыкли, балбесы, работать как попало - мол, железо, валяй, колоти, что ему сделается? - вот и посбивали окуляры. Надо будет взять в лаборатории коллиматор на тележке, а остальное уже пустяк, не сложнее, чем шахтный теодолит отрегулировать. Что касается фрезерного станка, так он никогда не волновал начальство - пятый год работы нет, впору все оборудование зачехлять. С чего бы это вдруг понадобился?
      Начальник, словно мысли прочитал, тут же выдал военную тайну, по секрету, разумеется: на стапелях Северодвинска заложены четыре новых лодки, а на старых решено менять вооружение на более современное. И деньги из минфина уже идут. Наряды оплатят сразу!
      Новость была хорошая. Вовец одобрительно кивнул. Начальник принял кивок за полное согласие, с удовольствием пожал Вовцу руку и выразил глубокую благодарность и признательность от имени всего коллектива цеха. А потом радостно отматерился в адрес хапуг из "Ремонтника", которые норовят срубить десятикратную оплату за всякий пустяк. Тут Вовец понял, в чем подвох. Кооператив "Ремонтник" сколотил несколько лет назад кто-то из заводских руководителей средней руки и сманил к себе самых квалифицированных спецов. Шагая в ногу с российским законодательством, "Ремонтник" последовательно становился малым предприятием, товариществом с ограниченной ответственостью, а недавно стал акционерным обществом закрытого типа. Все это время "Ремонтник" успешно паразитировал на проблемах режимного предприятия, куда не пускают специалистов со стороны, не имеющих допуска к секретам. А на стороне ремонтировали ксероксы, налаживали мини-пекарни и подторговывали всякими сникерсами-тампаксами.
      Оплата Вовца устраивала, и он только усмехнулся в ответ. Через два дня ошеломленный начальник цеха уже подписал на оплату два наряда. Он так раздумчиво посмотрел на своего лучшего работника, и в глазах у него слишком явно читалось - а не многовато ли уплачено за двухдневную работу? - что Вовец понял: зарвался. Нельзя работать быстро - ценить и уважать перестанут.
      С такими мыслями он подошел к фрезерному станку, сунулся в него и приуныл - работы от силы на три смены. Да и то если каждую железку в руках подержать, со всех сторон осмотреть, смазать, протереть, ещё раз смазать, а потом пойти перекурить. Но работать подобным методом Вовец не умел. И он решил перебрать станок целиком, сделать расконсервацию с полной профилактикой и заменой смазки. В кабинете технологов взял чертежи и к обеду - разбирать-то всегда легче, чем собирать - выпотрошил всю механику, не тронув только электронные блоки и проводку с моторами. Аккуратно разложил на полу все детали, гайки и болты в строгой последовательности со спецификацией, заняв десять квадратных метров пола, и принялся вымерять штанген-циркулем шестеренки, выписывая результат на бумажку.
      Перед обедом начальник цеха совершал ритуальный обход подведомственной территории. После этого он обычно исчезал - все равно весь завод стоит без работы. Зрелище расчлененных внутренностей механического монстра повергло его в шок.
      - Нестыковка, - Вовец ткнул грязным пальцем в чертеж, оставив жирное пятно.
      Начальник уставился в сплетение линий и цифр, проморгался и кивнул. На его должность можно попасть двумя способами: снизу - выслужиться из мастеров, или сверху - переводом с повышением. Двадцать лет назад, когда в свежеотстроенном здании учреждался новый цех, его перебросили из замов кузнечно-прессового. Механический цех стал его детищем, и он умел выжать план, даже с перевыполнением, но перед техническими подробностями пасовал. Больше всего на свете он боялся выказать свою некомпетентность, и Вовец, да и другие тоже, кто посообразительней, умело использовали это в своих интересах.
      - Влад Тиныч, пишите распоряжение. Надо бы мне на станках поработать, подшаманить деталюшки. Пусть выдадут фрезы, резцы, металл кое-какой. Я вот тут расписал всё.
      - Хорошо, хорошо, - сразу заторопился Владимир Валентинович, несколько робевший перед Вовцом с его познаниями и умениями, - никого же нет в инструменталке, в отпуске девки. Вот тебе ключ, сам возьми, чего надо. Оформи там, ну, сам знаешь, я тебе доверяю. Металл тоже знаешь, где лежит. - И поспешно покинул этот горячий участок трудового фронта.
      Вовец снисходительно усмехнулся ему вслед. У него было высшее образование, а у начальника всего лишь техникум. Сейчас он получил в полное распоряжение склад - сердце и святая святых всякого производства. Часа два он со вкусом шарил по полкам, ящикам и шкафам, сверяясь с картотекой. У каждого начальника цеха, если он не полный идиот и не лопоухий пацан, есть сверхнормативные и неучтенные запасы. Иначе план не сделать.
      Вовец отыскал все, что хотел, и чего официально не существовало вовсе. Во всяком случае, никакого металла за полубезработным цехом не числилось вообще уже года два. Потом он с часок поработал, изготовив классный обушок и великолепную каёлку, полирнул их на войлочном диске до зеркального отражения и отправился домой, унося их под рубашкой за поясом брюк. Как всякий нормальный советский рабочий, воспитанный в коллективе коммунистического труда, он не испытывал ни малейших угрызений совести, поскольку советский трудящийся, даже если он переименован в российского, на производстве не ворует, а только компенсирует недоданную родным государством зарплату, и вообще: "Ты здесь хозяин, а не гость - идешь с работы, возьми хоть гвоздь!"
      * * *
      К приходу новых знакомых Вовец навел порядок в своей однокомнатной хрущобе и приготовил немудрящую холостяцкую закусь. Сержа и Серого зеркальный инструмент привел в детский восторг. Они, давясь от хохота, корчили гримасы в кривой клюв каёлки и пускали по стенам солнечных зайчиков. Потом Серж подошел к окну, фальшиво вздохнул и со словами: "Что-то Клима долго нет," - помахал рукой. Вовец как раз вышел на кухню выключить закипевший чайник и наблюдал всю сцену в зеркале, висящем в простенке. Вся эта детская конспирация насмешила его, но виду он не подал, решив посмотреть, что будет дальше. Через минуту звякнул дверной звонок, и Серж ненатурально обрадовался:
      - А вот и Клим, легок на помине! Я сейчас открою, - это он Вовца упредил, чтоб тот не отвлекался от заваривания чая.
      Клим оказался плотным мужиком лет сорока с крепкими руками молотобойца, простоватым загорелым лицом уличного торговца и пытливым взглядом следователя прокуратуры. Глубокие "умные" залысины своей светлой кожей странно контрастировали с общим загаром, из чего Вовец сделал вывод, что Клим снимает головной убор не когда входит в дом, а ещё до того. Интересно, куда он его спрятал? Наверное, в длинную спортивную сумку из темно-синей плащевки, зажатую под мышкой.
      Их представили друг другу. Клим долго тряс Вовцу руку, так что тот успел почувствовать и запомнить все мозоли у него на ладони, и пытливо заглядывал в глаза. Вовец этот взгляд выдержал и дружескую улыбку сохранил, хотя такая манера поведения вновь прибывшего не очень понравилась. Впрочем, мозоли, нажитые долгим и тяжелым трудом, вызывали уважение. Так же как и внутренняя сила, воля и твердость, сквозящие в каждом движении. Понятно, почему этот Клим стал безусловным лидером маленькой бригады хитников.
      За неторопливым разговором скромно распили на четверых поллитру "Московской", порассуждав о закалке и углах заточки инструмента. Вовец вкратце объяснил, почему он, горный инженер по образованию, специалист по шахтному оборудованию, оказался на заводе. Токарно-фрезерное ПТУ он закончил ещё до армии, но поработать толком не успел. После службы поступил в горный институт, главным образом потому, что там имелся мощный турклуб, да и вообще, романтика странствий и трудных дорог. На геолого-разведку не добрал полбалла, стал шахтером. Во время учебы подрабатывал лаборантом в институтской механической мастерской. Влюбился, женился, да так и осел в Свердловске, получил диплом и устроился в "Шахтопроект". Теперь вот снова холостой, зато с квартирой. Когда начали прикрывать шахты, проектировать стало нечего, институт принялся менять профиль на производственное и жилищное проектирование. Архитекторам и строителям работа нашлась, а шахтеров и инженеров по оборудованию пришлось сокращать. Тут Вовец сразу и вспомнил, каким концом резец к детали подается. Знакомый мужик помог устроиться на приличный оборонный завод. Там вначале не хотели дипломированного инженера брать в рабочие, а потом, видать, рассудили, что горняк тут карьеру сделать не сможет, начальника не подсидит, а станочники нужны. Года два все нормально шло, Вовец с четвертого разряда поднялся до шестого, а потом - конверсия, невыплаты и все такое прочее. Пришлось на время перейти в механо-сборочный, потом снова к станкам... Хотел даже куда-то в другое место податься, а потом решил, что если приличная халтура подвернется, месяц-другой без содержания начальство с удовольствием дает, да хотя бы и полгода! - а вот надежное постоянное место все равно не найти. Можно, конечно, заняться коммерцией, ума большого не надо - купи-продай, да только вначале это занятие кажется интересным и азартным, а потом рутина. Поучаствовал он несколько раз в таких операциях, приятели приглашали. Перекидывали ящики-коробки с одного места в другое, возили с базы в магазины. Навар делили. А потом началось: "Я все организовал, а вы только грузчики!", "А кто деньги вложил?!", "А чья машина?!" В общем, перессорились друзья из-за лишней десятки. Больше Вовец в такой бизнес не ввязывался, но других торговцев перестал считать паразитами и живоглотами. Не всякому такая работа по плечу - тяжелая, хлопотная, а, главное, нервная. Ты все свои и семейные деньги в это рискованное дело вкладываешь, а тебя кругом сожрать норовят: милиция, рэкетиры, таможня, налоговая, чиновники, транспортники, конкуренты, покупатели... Да ну их всех к дьяволу! Лучше крыши крыть, бани по дачам рубить и камины класть.
      - Пойдем, ребята, на кухню, покурим, - Клим поднялся из-за стола.
      - Валяйте здесь, - попытался его остановить Вовец, - я сейчас пепельницу найду, где-то должна лежать. Я же года четыре всего как бросил это занятие.
      - Нет, нет, не стоит здесь атмосферу портить. Ты посиди, мы быстро, через пять минут придем.
      Дверь на кухню за собой прикрыли. Сквозь рифленое дверное стекло было видно, как они жестикулировали, но говорили негромко. Вовцу, конечно, было любопытно услышать, что там обсуждают, ведь наверняка говорили о нем, но в комнату доносился только неразборчивый бубнёж. Через пять минут курильщики вышли.
      - Ну, как прошло совещание? - Вовец не смог удержаться от иронического вопроса.
      - Нормально, - рассмеялся в ответ Клим и полез в свою синюю сумку.
      Вовец решил, что он сейчас достанет ещё бутылку, но тот вытащил толстый бумажный сверток и принялся его разворачивать. В конечном счете это оказался бумажный лист размером с двуспальную простыню, и его пришлось расстелить на софе, но нижний край все равно свесился на пол. Все выжидающе уставились на Вовца. Тот принялся внимательно разглядывать бледные синие линии, россыпи кружочков, цифр и разнообразных значков. Это была старая выцветшая "синька", изготовленная на допотопном светокопировальном аппарате.
      - Что скажешь? - прервал затянувшееся молчание Клим и, прищурясь, бросил быстрый испытующий взгляд.
      Вовец присел возле карты. Неровные поля, заполненные крестиками, ноликами, угольничками, разлинованные в разных направлениях. Прямые линии разрезов, обозначенные буквами. Сами разрезы вынесены на края листа. Таблица с условными обозначениями. Вертикальные проекции разведочных профилей. Угловой штамп затерт, но несколько цифр просматривается. Слева извилистая линия реки, справа ветвится и петляет ещё одно русло с притоками, даже название помечено - "р. Черемшанка". Вовец ещё раньше начал догадываться, разобравшись с вмещающими породами, а теперь окончательно убедился. Он выпрямился, машинально отряхнул колени.
      - Значит, так: геологическая карта прогнозного типа. Крупномасштабная, хотя масштаб тут почему-то не указан. - Клим согласно кивнул. - Стык, точнее, зона сопряжения Мурзинско-Адуйского антиклинория с Асбестовским синклинорием. - Серый изумленно выдохнул, по молодости лет он не знал, что этот уникальный геологический район помнят все, кто изучал строение недр Урала, даже если полностью забыли все остальное. А Вовец продолжал: Обозначены слагающие амфиболиты, порфириты, интрузивные дуниты раннего девона, преобразованные в серпентиниты. - Трое его новых приятелей переглянулись. Эту фразу они ещё проглотили, здесь было несколько знакомых слов, но дальнейшее повергло их в шок. - Гипогенные ультраосновные породы локализованы в замковых частях складок и осложнены разрывными нарушениями в зонах пересечения...
      - Всё, хватит, - не выдержал Клим, - у меня уже крыша едет. Ты лучше скажи, чего тут есть полезного?
      - Да, похоже, ничего. Вот, смотрите, - Вовец снова присел перед картой, шутки кончились, начинался серьезный разговор. - Отметки шурфовок и разведочных скважин, вот профили, глядите. Никаких пропластовок и линз, только вертикальные прожилки слюдита. Нам ведь он нужен?
      Компания дружно подтвердила. Еще бы, именно слюдит содержит бериллы и изумруды, а больше ничего интересного для ребят в этом районе быть не могло.
      - Жилок много, но все пустые. Только в крайних на востоке и северо-востоке обозначены слабые проявления. Серьезные промышленные месторождения гораздо дальше на восток, за Черемшанкой. Они на этот лист и не попали. - Вовец призадумался. - Ну, да, Балышевка, Красногвардейка, Липовка... Что-то мне тут не совсем понятно...
      - Ну-ка, ну-ка, что тебе тут непонятно? - оживился Клим и многозначительно улыбнулся.
      - Сама карта мне непонятна, цель её, точнее. - Вовец почесал затылок, - Это не полевая съемка, не камералка, а что-то типа приложения к дипломному проекту или к докладу на симпозиуме. И тут вот, - потыкал пальцем, проминая бумагу, - это же белое пятно! Разрисовано, мол, сплошные серпентиниты без единой жилки, а ни одного шурфа не обозначено. Здесь что, был вырезан кусок, а пустое место заштриховано?
      - Ага, заметил! - обрадовался Клим. - Нет, брат, не вырезано. Здесь просто никогда не проводили разведки, никакой.
      - Да, ну, не может быть! - Вовец отмахнулся. - Даже дилетанту ясно, что здесь могут находиться месторождения. А тут вон какой квадрат, километров пятьдесят на пятьдесят, пропущен.
      - Насчет квадрата ты почти угадал. Сорок пять на сорок километров. А секретность в том, что на этой территории размещалась воинская часть, так что вояки разведку тормознули, - Клим засмеялся. - Ничего каламбур? Геологи до обкома дошли, это ещё до Ельцина было, чуть ли не Кириленко в то время Свердловской областью заправлял. Надеялись через ЦК добиться разрешения на бурение, специально эту карту соорудили. Ну, им, понятно, объяснили, мол, партия лучше знает, где бурить, а где ракеты ставить. Изумрудов у Политбюро, видать, хватало ещё тех, что добывали попутно с бериллиевой рудой, а её запасов и так на три холодных войны вперед накоплено. Так что провалялась эта карта двадцать лет в обкомовских загашниках. Когда после августа девяносто первого года обкомовские бумажки вывозили в архив, лишнюю макулатуру и всякий хлам просто выбросили. В том числе здоровенный рулон всяких графиков и достижений. А между приростом кубометров надоя от каждой курицы-несушки и проектом образцовой собачьей площадки на месте Ипатьевского дома затесалась эта сугубо секретная карта. Как ты понимаешь, никто сейчас денег на изыскания не даст, так что эту терру инкогниту можем исследовать мы. Как смотришь на подобное мероприятие?
      Вопрос, заданный прямо в лоб, требовал столь же прямого ответа. Но Вовец пока не видел в этом геологическом приключении ничего полезного для себя. Поэтому ответил вопросом:
      - Любопытно, конечно, а смысл какой? Открыть меторождение изумрудов?
      - Конечно! - оживился Клим, остальные в разговор не встревали. Прилично ограненный каратник хорошего качества тянет на мировом рынке под тысячу долларов.
      - Не знаю как там на мировом, - Вовец не скрывал скепсиса, - а наш черный рынок забит изумрудами. Так говорят, по крайней мере. Все покупателей ищут. Каратник и за сотню баксов отдадут - но никто и этого не предлагает.
      - Это все барахло, кустарщина, - Клим пренебрежительно махнул рукой. Ты сам эти камни видел? Третий сорт, одно названье, что изумруд. А настоящий чистый камень замучаешься искать. Ладно, раскрываю карты: есть один иностранец, готовый брать оптом полуфабрикат, то есть заготовки для огранки, где уже срезаны все трещины, пятна, пузыри, включения, - ты понимаешь. Тут имеется определенный стандарт, допустимый разброс по параметрам - высота, ширина и прочее. Живая наличка, партия не меньше чем на тысячу баксов. Цена, правда, самая грабительская - двадцать зеленых за карат сырья, зато надежный канал сбыта. Ну как?
      - Звучит красиво. - Вовец размышлял вслух. Клим терпеливо слушал, не давил, не настаивал, не заманивал посулами. - Главное, реалистично: пятьдесят карат, то есть десять граммов заготовок, и тыща долларов в кармане. По двести пятьдесят баксов на рыло.
      - По двести, - уточнил Клим, - есть ещё огранщик. Тут без профессионала не обойтись. Надо же и форму камня выдержать, и лишнего не срезать, сам понимаешь.
      - Справедливо, - одобрил Вовец такой подход. - Да только не проще ли порыться на отвалах той же Балышевки или Липовки?
      - Один порылся, - хмыкнул Клим, - до сих пор штаны отстирывает.
      - Да уж, - поёжился Серый, - как пошла охрана из "калашниковых" садить, думал - капец, сливай воду. Половину одежды на колючей проволоке оставил. Где там перелаз искать! Вот в такую щель с разбега нырнул, показал ладонями - одна над другой - промежуток, в который вряд ли могла пройти его голова, не говоря обо всем остальном, - а пули так и свистят. Я там вообще поседел за две минуты. На брюхе полз километра три, боялся голову поднять.
      - Сурово, - выразил Вовец свое сочувствие и возвратился к сути разговора. - Значит, вы рассчитываете, что я могу помочь в разведке? Только я ведь горняк, не поисковик.
      - Но методику худо-бедно знаешь? - это уже Серж не вытерпел, включился в обработку. - Всяко лучше нас соображаешь, где стоит искать в первую очередь, а что можно пропустить. И породы небось определишь без справочника, вон как по карте чесал.
      - Но здесь нет никакой топографии, нет рельефа. Слагающие породы есть, а наносные отсутствуют. Это же все покрыто глиной, песком - грунтом, в общем. А какой толщины? Можно пойти обломочно-речным методом, но нужно точно видеть, где долины, направления водотоков.
      - Не беспокойся, всё есть, - Клим полез в свой объемистый баул. - Во, гляди.
      Поверх геологической "простыни" он расстелил изрядно потрепанный квадрат топографической карты. Бумага пожелтела, на сгибах кое-где лопнула, края висят бахромой, местами края полей просто вырваны. В одном уголке сохранился кусочек надписи "Народный комиссари..."
      - Довоенная, что ли? - удивился Вовец.
      - А то! - Клим не скрывал гордости. - Красноармейская, километровка!
      Было чем гордиться. Небось не всякий шпион смог бы раздобыть подробную карту секретного района, даже такую старую.
      - Серьезные вы ребята, - это Вовец сказал без всякой иронии, наоборот, уважительно. - Тогда ещё один вопрос, последний: тот оптовик, если прихватят, нас не сдаст?
      - Оптовик нас не сдаст, - уверенно ответил Клим, сделав нажим на слове "нас". - У него на нас просто выхода нет. Когда наберется партия товара, я ему позвоню и договорюсь о встрече. И раз уж ты сказал "нас", то вот последние подробности: все получают равные доли, на равных стучат кайлом и вкладывают финансы. Идет?
      - Идет, - согласился Вовец, - только с финансами у меня пока напряженка. Хоть начальство и обещало подбросить, но сам знаешь...
      - Вложишь инструментом, снаряжением. Я тебе сейчас дам чертежи, кое-что сварганишь для камнерезного оборудования, ну, и молотки нужны специальные, клинья, зубила. Вот ещё что: мы-то люди вольные, а тебе надо как-то с работы оторваться, желательно до конца лета. Не бойся, прокормим. Заходить в район будем со стороны Адуя. Оттуда, конечно, дольше топать, зато никто не увидит и не привяжется. Снимем на какой-нибудь станции сарайчик у местного алкаша, чтобы было где перекантоваться ночь, припасы сложить, образцы разобрать. Как смотришь?
      - С работы оторваться не проблема. Надо до конца мая один станок в цехе до ума довести, и всё. Заодно сделаю все эти железяки. А потом напишу заявление без содержания на три месяца. Шеф не глядя подмахнет. Что касается сарайчика, то есть у меня знакомый мужик в Крутихе - это следующая станция после Адуя. И сарай, и дом, и баня - всё имеется, главное, бесплатно.
      - Такая щедрость в наше время? - удивился Серж. - Он что, старосветский помещик? Меценат? Может, его зовут Савва Морозов?
      - Да, нет, где там, - Вовец улыбнулся. - Его зовут Адмирал.
      - Ни шиша себе у тебя компания, - присвистнул Серый. - Это ж с какого флота он сюда пригрёбся?
      - Ни с какого. Прозвище у него - Адмирал. Работал у нас на фирме, только не на заводе, а в институте. Сектором, что ли, заведовал. Я ему кое-какое железо точил для дачи. У него там в Крутихе свой тракторишко, мотоблок, всякая-разная техника, иногда просит сделать какие-нибудь деталюшки. А для хорошего человека что-то сделать и самому приятно. Он сейчас на пенсию вышел и из города на Крутиху переселился на постоянку. В прошлом году жену похоронил, один кукует, так что гостям всегда рад. Одному-то скучно. С ним, главное, по-людски надо, тогда и он с тобой, как с человеком.
      - Интересный вариант, - Клим потер переносицу. - А как он вообще? Ничего?
      - Вот такой мужик! - Вовец выставил большой палец. - Мировой! Работоголик. С утра до вечера пашет на своем участке. Вечно что-то строит, ремонтирует, копает. А вообще интеллигент чистой воды, инженер-баллистик, лауреат какой-то крутой премии. Вывел математический коэффициент, так и называется - "число Егорова". Я тут не специалист, но что-то связанное с траекторией ракет, с навигацией...
      - Почему же он Адмирал? - не унимался Серый. - Почему тогда не Космонавт? Он что, на флоте раньше служил?
      - Прозвали-то как раз на флоте, - пустился в объяснения Вовец. - Так, во всяком случае, говорят. Он раньше ездил на все испытания подводных лодок и пробные пуски ракет с них. Там и стал Адмиралом, наверное, заслужил, раз люди зовут. Я лично его дядей Сашей зову, а ты можешь называть Александром Германовичем, если хочешь.
      - Тогда я буду звать просто Германычем, - решил Серый. - Годится?
      - Валяй. Думаю, он не обидится.
      * * *
      По странному совпадению примерно в то же самое время (плюс-минус пара дней) на другом конце Екатеринбурга проходило ещё одно совещание на ту же тему. В офисе "Уральской изумрудной корпорации", или попросту УИК, для выработки стратегии собрались учредители и менеджеры. Пару-тройку лет назад в зубодробительной свалке, элегантно названной приватизацией, государство бросило на драку-собаку не один жирный кусок, о потере которого само потом горько сожалело. Хотя это только так принято говорить, что государство. На самом деле решение всегда принимает один конкретный человек, иногда спрятавшийся за широкой спиной начальства и только подсовывающий бумаги на подпись. А перед этим добавляет от себя в бумаги пару слов. Так было дело или все прошло законным путем, но уникальное Балышевское месторождение изумрудов и бериллов вместе с шахтой, обогатительной фабрикой и всеми производственными и бытовыми помещениями стало акционерным обществом открытого типа "Изумрудные шахты Урала". Разгосударствление валютодобывающего предприятия напоминало фарс и трагедию одновременно. Почему-то изумрудным шахтерам не платили зарплату, деньги за бериллиевую руду не поступали, а самостоятельно торговать ювелирным сырьем в те времена было настрого запрещено. Горняки бузили, голодали на километровой глубине, а их жены осаждали здание областной администрации. И тогда горняков отпустили на волю со всем оборудованием и почти без выкупа. Правда, контрольный пакет акций оказался у какой-то сторонней фирмы, но шахтерам выдали зажиленную зарплату, и они, бросив голодовку, перешли к нормальному шахтерскому питанию. Все случилось так стремительно, что даже битые акулы нарождающегося рынка, сожравшие не одного кита уральской промышленности, не успели даже учуять запаха поживы. Кто-то провернул операцию за кулисами быстро и ловко. Акулам оставалось только облизнуться и развернуть плавники в другом направлении. Дележка продолжалась, некогда было тратить время на выяснения и сожаления, куски сыпались бессчетно, успевай заглатывать. А вот когда свалка закончилась, несколько таких акул, отяжелевших от проглоченных и переваренных заводов, леспромхозов, чековых инвестиционных фондов, а также акулы помельче, собрались вместе и решили сообща вложить денежки в добычу компактных, надежных, вечных валютных ценностей. Так появился УИК "Уральская изумрудная корпорация". Учредители вовсе не собирались конкурировать с "Изумрудными шахтами Урала", сбивать цену, штурмовать рынок. Прожив всю жизнь в Советском Союзе и чуть-чуть в посткоммунистической Российской Федерации, они не питали иллюзий относительно будущего, и, надеясь на лучшее, обстоятельно готовились к худшему. Ни малейшего доверия к властям у них не имелось. Угроза изъятия капиталов, национализации приватизированного, десанта налоговой полиции и возможный возврат большевиков - все это побуждало находиться в готовности номер один: в случае опасности немедленно удирать. Вот тут мешочек изумрудов и станет основой багажа. Не тащить же, в самом деле, кожаный диван или двухкамерный холодильник.
      Хозяева корпорации разыскали пенсионера-геолога, бывшего начальника геолого-разведочной партии, который тридцать лет назад исследовал изумрудосодержащие площади Асбестовского массива. Ему назначили президентский оклад, и через неделю в распоряжении корпорации оказались первичные карты геологических съемок, результаты бурений по каждой скважине, отбора проб и прочая ценнейшая информация, долгие годы считавшаяся государственной тайной. Но, главное, у них был прогноз на территорию, раньше занимаемую воинской частью, куда геологов так и не пустили. Бывший начальник разведочной партии в свое время тщательно исследовал отложения и наносы в долинах ручьев и направлениях схода паводковых вод, выходящих с запретной территории. Обломки слюдита с вкраплениями изумруда и зеленые песчинки в промытых шлихах давали четкую картину ореола рассеяния и позволяли предположить, что поблизости находится коренной источник изумрудов. В те не столь отдаленные времена геологу объяснили, что коммунистическая партия смыслит в геологии куда больше, чем партия геолого-разведочная, и на территориях оборонных объектов стратегического значения никаких ископаемых быть не может "у прынцыпе". В общем, геолога уличили в профессиональной некомпетентности, гражданской безответственности и политической незрелости, но простили на первый раз и порекомендовали работать лучше и изучать диалектический материализм. Правда, никаких репрессий в отношении настырного геолога не последовало, только оргвыводы, и он до пенсии так и оставался в прежней должности, хотя раньше считался талантливым и перспективным специалистом, ему даже прочили большую карьеру. Сейчас он хотел только одного - найти месторождение и реабилитировать себя.
      Для "Изумрудной корпорации" не составило большого труда добыть сведения о бывшем секретном объекте. После разведывательного полета американца Пауэрса, сбитого неподалеку от этого места 1 мая 1961 года, были предприняты срочные меры по укреплению противовоздушной обороны в особо важных промышленных районах. И здесь, под Свердловском, развернули ещё одно подразделение зенитных ракет. На солидной территории разместили командный пункт и казармы, на горках поставили локаторные станции, оборудовали ракетные позиции. Все это обнесли колючей проволокой. В целях сохранения секретности и надежной маскировки в месте дислокации не прокладывали капитальных дорог и запретили рубить лес. Когда бывшие братские республики стремительно разбежались из Советского Союза, а обновленная Россия задружила с Америкой, избыточную ракетную оборону сократили, а две с половиной тысячи квадратных километров почти девственной тайги передали в ведение нищему лесхозу, который не знал, как к ним подступиться. Надо рубить просеки, ставить квартальные столбы, вести санитарную рубку и делать прочее благоустройство, а денег и рабочих нет. Менеджеры напрягли извилины и нашли гениальный ход - "Изумрудная корпорация" получила отвод под лесосеки в интересующем районе. Лесхозу в качестве оплаты и компенсации оставалось двадцать процентов вывозимой древесины, а лесничему - ящик водки. Этим залпом уложили сразу двух зайцев: с одной стороны, получили в свое распоряжение изумрудоносные площади, и, с другой стороны, доходы от продажи древесины перекрывали все расходы на геолого-разведочные работы. Под прикрытием лесопунктов появилась возможность незаметно осваивать богатые уральские недра. На делянки отправили жилые вагончики, трактора, бензопилы, бочки с горючим, рабочих и охрану. Потом туда же двинулась мобильная буровая установка, смонтированная на автомобиле КРаЗ, в сопровождении могучего "Кировца", тащившего на прицепе дизельный силовой агрегат.
      Всю эту информацию изложил главный докладчик - президент корпорации. Следующий докладчик, старенький геолог, в двух словах объяснил и показал на карте, где следует провести разведочное бурение, где забить шурфы и проверочные канавы. В соответствующих местах в лесу постановили подготовить делянки, нанять и доставить шабашников-землекопов для разовых работ.
      Потом выступил начальник охраны всех лесных объектов и сообщил неприятную новость: район кишит разными непонятными людьми. Они лезут с распросами к лесорубам, всюду суют носы и копаются в земле. Надо предпринимать какие-то меры.
      Учредители переглянулись и дали начальнику охраны нагоняй по высшему разряду, пояснив, что такого долбака держать на ответственном посту преступление против здравого смысла. Он обязан докладывать о принятых мерах, а не об их необходимости. Ему дается неделя срока, чтобы отвадить всех гулящих людей от запретной территории. После чего распаренный главный охранник вылетел вон из кабинета, а высокое собрание приступило к ритуальному распитию очень хорошего и очень дорого коньяка. На этом подвели черту и неторопливо разъехались на своих "Мерседесах" в разные стороны.
      Никакого протокола не осталось, поскольку не велось. Да и сама "Уральская изумрудная корпорация" существовала только в воображении присутствовавших. На самом деле реально существовала законно зарегистрированная "Уральская индустриальная компания", сокращенно УИК, в уставе которой числились следующие виды деятельности: заготовка и обработка древесины, производство строительных материалов, проектно-изыскательские работы...
      * * *
      Неделей раньше в областное управление внутренних дел пришла шифротелеграмма из министерства. Москву не на шутку встревожил беспрецедентный шквал уральских изумрудов, захлестнувший рынок драгоценных камней. Изумруды несколько раз в солидных количествах изымались таможней при попытках нелегального вывоза, затем у одного из криминальных лидеров, связанного с уралмашевской преступной группировкой, и у уральского предпринимателя, зондировавшего почву в столице на предмет поставки изумрудов. Мимо государственной казны проплывали валютные ценности на миллиарды рублей, что причиняло значительный ущерб российскому бюджету. Надлежало незамедлительно принять решительные меры к пресечению, розыску, расследованию и ликвидации с передачей в суд.
      Начальник управления только тяжко вздохнул. Прошлой ночью в Екатеринбурге опять взорвали бомбу, утром у дверей собственной квартиры жертвы неизвестный киллер застрелил директора спортивного клуба, а вчера на севере области бандиты захватили банковский фургон с несколькими миллионами рублей. И это не считая заурядных убийств, перестрелок и разбоев. Ни людей, ни транспорта, ни, тем более, специалистов, умеющих на глаз отличить изумруд от бутылочного стекла, в управлении не имелось. Осталось только написать в уголке расшифровки грозным почерком "Исполнить и доложить!" - и спустить заму.
      Заместитель, толком не спавший вторые сутки, дважды перечитал содержимое бумаги, пока понял, о чем речь. И с раздражением отфутболил её в отдел по борьбе с экономическими преступлениями.
      Начальник ОБЭП вызвал майора Петрова, уже раскручивавшего в прошлом году изумрудное дело, связанное с хищениями изумрудов на руднике. Поэтому майор считался экспертом в самоцветной сфере. Петров посоветовал перекинуть распоряжение в Асбестовский райотдел. Это на их территории водятся изумруды, их головная боль, пусть понапрягаются. Но этот вариант не проходил, потому что изумрудный надзор следовало создавать в структуре областного управления.
      - А может, ты, Петров, как-то поучаствуешь, поруководишь? - тонко намекнул начальник.
      - А что? И поруковожу. По лесам да проселкам шнырять - это тебе не вагон никеля искать. Я с удовольствием. Кому передать дела? Воровство на медеплавильном пусть Малахов берет, а никелевое дело вам придется на себя взвалить, больше не на кого, у всех выше завязки. Или придется звонить в кадры, пусть министерскую разнарядку грузят на штрафников.
      Идея выглядела здравой. Ну кто отдаст хорошего работника на сторону? У всех и так людей не хватает. Да и у какого начальника поднимется рука оголить фронт борьбы с настоящей преступностью ради того, чтобы в угоду столичным чиновникам ловить каких-то подпольных камнерезов? Ну, поймаешь одного-другого, а дальше что? Незаконные валютные операции шить? Это надо обязательно брать с поличным в момент передачи товара и получения денег. А если просто с камнями прихватишь, так и статью подходящую не подберешь. Незаконная разработка недр? Два года общего режима, если судья шибко злой. А то может ограничиться штрафом. И ради этого лазить по лесам, пресекая незаконную добычу? А если энцефалитный клещ укусит? Нет, на такое дело надо определенно кидать проштрафившихся разгильдяев, как их в войну кидали на немецкие пулеметы. Проштрафившемуся милиционеру надо не начальству возражать, а любой ценой выслуживать прощение, он землю носом рыть должен, тем более, что в качестве испытания ему доверяют возглавить новый отдел, то есть на повышение отправляют вместо наказания. Но тут тоже доверие о двух концах. Оправдаешь его - получишь отпущение грехов, провалишь дело припомнят прежнее и спляшут на костях.
      Так отстраненный от всех дел капитан Хабибулин, подозреваемый в получении взяток, неожиданно оказался начальником подразделения с помпезным названием "Специальный отдел по борьбе с незаконным оборотом драгоценных камней". Ему в помощь были присланы трое таких же штрафников.
      * * *
      Еще одно совещание, на профессиональном языке участников называемое "стрелка", состоялось глубокой ночью в малоизвестной баньке. И не в целях конспирации, а просто у них там все деловые встречи проходят, офис, можно сказать, да и время самое рабочее. Как обычно, кроме сауны, бассейна и ванны-джакузи, наличествовали все прочие необходимые офисные принадлежности: водка "Абсолют", ликер "Амаретто", греческий коньяк "Метакса", баночное пиво, ветчина, тоже баночная, копченая кета и очень много жареных фисташек в целлофановых пакетиках - всё по высшему разряду. Из дальнего угла чайной комнаты доносились магнитофонные всхлипы "Поющей братвы".
      По причине серьезности делового разговора сегодня здесь не болтались девки, секретарши, так сказать. За дубовым столом в глубоких пухлых креслах, обтянутых мягкой темно-зеленой кожей, сидели три участника совещания. В своем кругу их звали Кентавр, Дыба и Шуба.
      Первый был похож на изнеженного римского патриция, и вовсе не потому, что завернулся в простыню на античный манер, словно в тогу. Молодой, лет тридцати - тридцати трех, холеный, начинающий полнеть, он держался с подчеркнутым аристократизмом, не матерился и соблюдал правила светского поведения за столом. Он с интересом осмотрел плоскую бутылку "Амаретто", словно впервые в жизни держал подобную в руках, почитал надписи на этикетках и с едва заметной усмешкой поставил на место. "Метаксу" он только приподнял за пробку двумя пальчиками с ухоженными ногтями, поглядел на неровно приклеенную этикетку и брезгливо опустил на стол. Бутылку "Абсолюта" он перевернул, взглянул на выпуклые буковки донышка и удовлетворенно плеснул в широкий низкий стакан. Закусывал исключительно кетой. К банкам пива и ветчины даже не прикоснулся, а фисташки не удостоил взглядом. Видимо, в его патрицианском представлении они числились в одном ряду с семечками и уличными беляшами с мясом неизвестных животных.
      Кентавром его прозвали лет десять назад, когда он, будучи рядовым инструктором райкома комсомола, пахал, как лошадь, но и головой работал будь здоров. Тогда и свела жизнь Кентавра и Дыбу.
      Сейчас Дыба сидел напротив него за дубовым столом, тянул водку, закрашенную темным ликером, и жрал толстые ломти баночной ветчины. Одну банку уже прикончил, сейчас разделывался со второй. "И это бывший директор ресторана! - мысленно сокрушался Кентавр, глядя на пухлощекого партнера. Наверное, в тюрьме вкус испортил." Дыба был его ровесником, но выглядел на десять лет старше, поскольку действительно отмотал срок на зоне за хищение в особо крупных размерах. Директором ресторана он стал в двадцать один год, сумев не только к этому времени стать членом КПСС, но и отмазаться от армии. Впрочем, директоров ресторанов, по слухам, в армию не призывают, так же, как секретных физиков, - те и другие слишком нужны на гражданке. Правда, через несколько лет жизнь дала трещину, попал под суд.
      У одного имелись связи в верхах, у другого в низах. Оба стали соучредителями и совладельцами Евразийской торговой компании, акционерного общества "Ювелирное дело", банка, брокерской конторы и ещё кое-чего не столь весомого и доходного. Оба приняли активное участие в интриге с приватизацией "Изумрудных шахт" и урвали солидный пакет акций, предусмотрительно раскиданный между собственными предприятиями. При этом их совершенно не волновали мизерные дивиденды. Зато значительная часть добываемого изумрудного сырья приобреталась Евразийской торговой компанией и "Ювелирным делом". Камни гранились, вставлялись в изделия, продавались, и не только в Екатеринбурге, но и в Москве, и в Питере, и в других местах. Но имелось и ещё несколько каналов реализации. Например, партии камней оптом брали чеченцы и прочие кавказцы, любившие или вынужденные все свое носить с собой. А ещё приличные коллекции изумрудов и бериллов сдавались в банки в качестве залога. Под них брали огромные кредиты и крутили эти деньги с максимальной скоростью. И для монополистов было очень важно поддерживать высокую цену и высокий уровень ликвидности.
      В последнее время сбыт начал падать, и это не было сезонным или экономически объяснимым явлением. Рынок подрывался демпинговыми ценами. Неизвестно откуда взявшиеся дешевые изумруды низкого качества, дрянной кустарной огранки и бледного цвета все-таки смутили многих покупателей. Забеспокоились и банки, думая, что переоценили залоги. Следовало срочно подавить конкурентов. Дело осложнялось тем, что не удавалось обнаружить источник поступления изумрудов. Камни продавали гранильщики, купившие сырье у одного и того же поставщика, но как его отыскать, не знали. Единственное, что удалось выяснить - кристаллы из неизвестного месторождения, расположенного западнее Балышевки. Местность необходимо прочесать и очистить от хитников. Для выполнения этой грубой миссии и был приглашен к дубовому столу переговоров лидер одной мелкой тагильской преступной группировки некто Шуба.
      Шуба не строил из себя патриция и интеллигента. Обернул простыню вокруг бедер и плюхнулся в кресло. Его плоскую грудь украшала оригинальная татуировка - профиль товарища Ленина. Можно подумать, он был когда-то гораздо большим фанатиком коммунистической идеи, чем сидящие рядом номенклатурные кадры. На самом деле татуировка означила "Вождь Октябрьской революции", сокращенно ВОР, и являлась своеобразной формой записи паспортных данных. Две восьмиугольных звездочки, выколотые на ключицах, говорили о том, что их обладатель - ярко выраженный "отрицало", носитель воровских традиций, противостоящий служителям закона, борющийся с ними всеми доступными средствами. О больших успехах и достижениях в этой борьбе свидетельствовал витой погончик офицера гестапо, синевший на левом плече и снабженный бахромой эполета. Шуба, по документам гражданин Шубин, из своих двадцати восьми лет десять парился на нарах и сейчас начал входить в авторитет. Полтора года назад, откинувшись с зоны на свободу, он осел в Нижнем Тагиле и получил от местных авторитетов в вотчину одну из дальних городских окраин, по сути пригород. Город с шестьюстами тысячами жителей был давно поделен, и, чтобы крутой Шуба не начал хищничать на чужих территориях, ему и выделили участок, назначив, в сущности, бригадиром без бригады, но подогрев деньгами и помощью, выразившейся в зверском и беспричинном избиении одного из верховодов окраинной шпаны, чтобы запугать и поставить на место остальных. Шпана безоговорочно признала лидерство Шубы.
      Но местность оказалась слишком бедной. Частные халупы, населенные нищими пенсионерами, убогие шлакоблочные клоповники и ни одной фирмы для обложения "налогом". А надо не только самому харчиться, но и в воровской общак отстегивать. Оставалось единственное: ставить торговые киоски, "палить" водку из технического гидролизного спирта и водопроводной воды разворачивать, одним словом, бизнес. Но интеллект Шубы был способен освоить только самый примитивный бизнес - дать в морду и потребовать за это деньги. Да и местечковая шпана скорее сама выжрала бы "гидрашку", чем стала клеить этикетки и закатывать пробки. Если бы у них имелись способности хотя бы к такой работе, пацаны бы работали, а не шакалили по сараюшкам и подворотням.
      Завистливо поглядев в сторону города, дымящего заводами, торгующего и производящего товары, Шуба сплюнул и отвернулся. Нельзя лезть в угодья старших и сильных - башку свинтят. Он посмотрел в другую сторону: нищие деревеньки, зачуханные станции и грандиозные отвалы. На отвалах копошились чужие. Шуба втянул ноздрями воздух, почуял невнятный запах добычи и скомандовал: "Фас!". Чужих прогнали. Оказалось, что среди них затесались и свои, тагильские. Через недельку, разведав дорогу, они пришли к Шубе на поклон. Лидер оказался жадным, переговоры шли трудно, но договорились. Шуба получил долю в неучтенной прибыли малого предприятия "Малахитовая шкатулка", а оно - монополию на добычу тагильского малахита.
      К тому времени малахитовую нишу на уральском рынке камне-самоцветного сырья в основном заполнял малахит из Заира по шестьдесят долларов за кило. Но крупнополосчатый африканский камень ни в какое сравнение не шел с уральским - тонкоузорчатым, шелковым, сочно-зеленым. Из привозного сырья точили бусы и вставки в дешевую бижутерию. В серебро оправлялся только местный камень. После оккупации высокогорского отвала бандой Шубы цены на красивый тагильский малахит удвоились. Шуба купил себе и своим бойцам несколько подержанных автомашин, возомнил себя гением рэкета и кинулся подминать под себя добычу камня. Не тут-то было! Это голый отвал возле своего дома можно из окошка контролировать, а по лесным дорогам хиту гонять - дохлое дело. Тем не менее, слава Шубы быстро докатилась до Екатеринбурга, и Дыба предложил Кентавру использовать подрастающего авторитета.
      Сейчас Шуба пил и ел все подряд, непрерывно чавкал и хрустел орешками. В столь роскошном заведении он оказался впервые, несколько ошалел от обстановки и почему-то решил, что фирмачи просятся под его покровительство. Ему долго и вежливо разъясняли, какой он идиот и что его просто берут на работу. Конечно, можно было бы обратиться и к екатеринбургским уголовникам, к тем же уралмашевским или центровым, но те могут откусить протянутый палец по самое плечо. Тагильский шут устраивал по всем статьям: глуп, жесток, рвется в авторитеты, не имеет никакого влияния и связей в Екатеринбурге. Зато имеет опыт расчистки месторождения от добытчиков, а его бойцы из рабочего предместья без возражений будут патрулировать леса, чего ни один столичный бандит не станет делать - привык к комфорту.
      Шуба в конце концов понял, что от него хотят, и согласился. Поломался, конечно, поторговался. Был уверен, что ситуация как две капли водки схожа с тагильской - сгонят с участка конкурентов и начнут сами землю копать. Ему и в голову не могло прийти, что никто ничего добывать не собирается. Потому и обещают включить его в учредители новой добывающей компании без всяких взносов в уставный капитал и дают аж двадцать пять процентов участия. Компанию ведь можно учреждать целый год, потом ещё три года к работе приступать, пусть дожидается. За это время, как говорится, или осел сдохнет, или падишах. Главное, Шуба будет молчать об операции. Во-первых, влез на чужую территорию, екатеринбургские авторитеты потребуют компенсацию, если разнюхают, во-вторых, свои же тагильские лидеры могут отнять такой жирный кусок, скажут: "Мал еще, лопнешь."
      - "Воздух" нужен, - Шуба проглотил полстакана "Метаксы", швырнул в пасть горсть орешков, - братву подогреть.
      Челюсть его быстро ходила, перемалывая фисташки, в такт прядали хрящеватые уши.
      "Скотина, - беззлобно подумал Кентавр, - прямоходящий примат, гамадрил. Злобный, своенравный, но дрессировке поддается." Он перегнулся боком через подлокотник кресла, пошарил в кожаной сумке, стоявшей на полу, бросил на стол пачку долларов в банковской упаковке. Немного подумал и бросил ещё одну.
      Шуба цепко схватил деньги, поднес к лицу, уставился мутно, втянул ноздрями воздух, почуяв резкий специфический запах. Ошибается тот, кто утверждает, что деньги не пахнут. Пахнут, ещё как пахнут, особенно свеженькие, новенькие доллары. Они заворожили и околдовали изрядно подвыпившего уголовника. Сунуть бы в карман, да его нет на голом человеке. Так и нежил в руках, даже не обратив внимание на сумму, отпечатанную на упаковке. А всего-то было две тысячи баксов в десятидолларовых купюрах. Кентавр и Дыба умели платить. Для них это были не деньги, а так, денежная пыль - смахнул и не заметил. А для Шубы - две пачки зеленых. Согласитесь, что две пачки гораздо больше двух тысяч баксов.
      - Ну, ладно, хорошо посидели, - поднялся Дыба, сбрасывая с плеч простыню.
      - Действительно, отдохнули, пора и за работу, - поддержал его Кентавр.
      - Да вы что? - Шуба жаждал продолжения банкета. - Тут ещё выпивки полно.
      - Дома допьешь со своими орлами, - Дыба принялся натягивать рубашку.
      - А-а... - Шуба всем лицом выразил понимание. Быстро составил початые бутылки перед собой, переводя в личную собственность, чтобы никто не отнял. - А закусон?
      Кентавр пренебрежительным взмахом дал понять, мол, сметай со стола все это дерьмо и неси хоть к чертовой матери.
      Первое, что надел на себя Шуба из одежды, была подмышечная кобура. Он хотел покрасоваться и произвести впечатление на партнеров, не подозревавших об оружии, бывшем все время у него под рукой. Те подыграли, проявив изумление и бурный восторг. Еще за полтора часа до этого Дыба вышел из парной и проверил одежду Шубы. Облезлый ТТ выпуска 1949 года он разрядил, а патроны ссыпал в карман шубинской куртки.
      * * *
      Капитан Васильев стал военным из любви к радиотехнике. Поступить в политехнический на популярнейший радиофак сельский паренек не имел никаких шансов, а вот в высшее военное училище зенитной артиллерии на почти такой же радиофак конкурс был втрое меньше. Через пять лет Васильев получил золотые лейтенантские погоны и диплом радиоинженера общесоюзного образца. Захолустный гарнизон, рутинные дежурства, неожиданные учебные тревоги, к которым готовились обстоятельно и заблаговременно, солдаты, все время норовящие сачкануть, одни и те же фильмы в клубе, одобренные политуправлением дивизии...
      На седьмом году службы капитан Васильев начал пить, как и многие другие холостые офицеры. Женатые, впрочем, тоже не отставали. Капитану уже не хотелось поступать в академию, выбиваться в майоры и дальше в подполковники. Ему хотелось чинить телевизоры на гражданке или, оставаясь в рядах доблестных вооруженных сил Советского Союза, сидеть военпредом на оборонном заводе. Вот где теплое местечко: оклад, выслуга, даже премии, приходишь в восемь, уходишь в пять, как нормальный человек, костюмчик гражданский, ботинки неуставные. Принимаешь у заводских какую-нибудь локационную станцию - тумблерочками пощелкиваешь, ко всему придираешься, а они вокруг на цыпочках шур-шур-шур...
      Перестройка и разрядка внесли смуту в плотные офицерские ряды. Старики вспоминали хрущевское сокращение: триста тысяч офицеров выкинули с толстых пайков на гражданские харчи - полковники с семьями ютились в коммуналках и вкалывали слесарями в шарагах. Ныли старики, а молодые офицеры, наоборот, копили жалованье, собирались в кооператоры. Уже открывались брокерские и прочие бизнес-курсы для демобилизованных военных интеллигентов, уже оборотистые майоры вовсю мели со складов налево "лишнее" имущество...
      Примерно в это время воин якутской национальности, оператор радиолокационного комплекса, младший сержант Васильев в наказание за тупость, нерадивость, сон на дежурстве, курение на боевом посту, пререкание с офицером, неуставные отношения, неопрятный внешний вид и кучу других провинностей получил от своего непосредственного начальника и однофамильца капитана Васильева лопату и лом.
      - Значит, траншея. От меня и до следующего столба, - капитан шоркнул подошвой хромача по земле, обозначив полосой начало траншеи.
      Труд в СССР есть, как известно, дело чести, доблести и геройства. Но и наказывают у нас им же в виде исправительно-трудовых работ. Нетрудовые работы, видимо, тоже существуют, но не исправляют.
      Не сержантское это дело - землю копать, да с начальством не спорят. Потребуешь уставного наказания - получишь уставную гауптвахту. Там будешь копать, только ночевать на нарах без матраса и в свободное время заниматься строевой. Младший сержант посмотрел вдаль, но никакого ограничительного столба не обнаружил. Метров через пятьдесят стояла стена леса. С длиной траншеи все было ясно.
      - А глубина?
      - В рост, - капитан неприязненным взглядом окинул малорослого якута и уточнил: - В мой.
      У Васильева-подчиненного хватило если не ума, так соображения не спрашивать о ширине траншеи. Вечером глазам Васильева-начальника предстала земляная щель не шире сорока сантиметров и длиной метра два. В ней, погрузившись чуть выше колен, боком стоял младший сержант и скоблил по дну лопатой. Вокруг валялось штук сорок свежих окурков.
      - Тут камни, товарищ капитан, - заныл якут.
      - Урал. Горный рельеф, - с философским спокойствием заметил немногословный капитан. - А лом зачем?
      - Зачем? - испугался младший сержант.
      - Затем, - пояснил офицер и напомнил: - В восемь заступаешь на дежурство, продолжишь завтра.
      Так траншея стала любимым местом отбытия наказания. Любимым, естественно, для капитана, не для солдат. Каждый день кто-нибудь брякал ломом, углубляя дно, и махал лопатой, продлевая неровную щель. Васильев-начальник и не подозревал, что бесплатным трудом подчиненных прокладывает классическую разведочную геологическую канаву. Он ничего не смыслил в геологии, а из горных пород и минералов знал два - гранит и кварц. О гранитной стойкости он сам рассказывал на политзанятиях, а кварцевый резонатор - такая радиодеталь.
      "Наверное, зеленый кварц. В граните," - подумал он, увидев зеленую блестку в сером каменном обломке на краю траншеи. Природная любознательность и стремление к познанию окружающего мира побудили прихватить обломок и провести исследование. Камень состоял из крохотных чешуек слюды, плотно слепленных между собой. С помощью узенькой острой отверточки их можно было отковырять одну за другой. Светло-зеленая искра по мере расчистки стала приобретать форму торчащего из камня края граненого стакана.
      Капитан столь прозрачный намек не принял и в этот вечер не напился. И в следующий тоже остался трезв. Отшелушив все лишнее, он получил правильную шестигранную призму шириной в сантиметр и в два сантиметра высотой. Верхняя часть была чуть сколота и пронизана частыми мелкими трещинками, но нижняя половина, приятного травянистого цвета, была чиста и прозрачна. В ближайший выходной Васильев поехал в Екатеринбург, тогда ещё Свердловск. На главной площади города, в скверике у "Пассажа", с гордостью именуемом местными журналистами не иначе как "Наш Арбат", молодые художники рисовали на скорую руку портреты, а немолодые торговали пейзажами. Неподалеку были разложены деревянные и каменные изделия под присмотром продавцов-кустарей. Капитан подошел к одному из камнерезов, чьи изделия показались ему наиболее разнообразными и красивыми. Он молча протянул руку и разжал кулак. На ладони заиграл гранями зеленоватый кристалл. Камнерез надел очки и потянулся к камню. Васильев отвел руку и сжал кулак.
      - Пятьдесят рублей, - сказал камнерез и сделал нетерпеливый жест, мол, давай скорее.
      - Пятьдесят? - с сомнением переспросил капитан и разжал руку.
      - Ладно, - камнерез ткнулся очками в капитанову ладонь, - так и быть, семьдесят пять.
      Капитан хмыкнул и снова зажал кристалл.
      - Он же весь в трещинах и бледный, - возмутился торговец. Восемьдесят.
      Васильев спрятал камушек в карман и быстро пошел прочь.
      - Девяносто! - настиг его последний вопль.
      Капитан не обратил на крик никакого внимания. Через час он выяснил, что в городе имеется прекрасный геологический музей. Еще через час он вышел из музея. Вид его был задумчив. Не замечая девушек и прочих соблазнов горно-уральской столицы, капитан вернулся в лесной гарнизон, где поссорился с друзьями, поскольку в третий раз отказался поддержать компанию. Васильева разрыв старой дружбы не взволновал ничуть. Перед ним впервые в жизни замаячила перспектива: прозрачная, жизнерадостно-зеленого цвета - цвета надежды.
      Штрафная траншея пошла в глубину, превращаясь в колодец. Каждый нарушитель воинской дисциплины знал, что наказание исчисляется ведрами каменных осколков, а профессия шахтера - самая почетная на земле, хоть и самая тяжелая. Командир радиолокационной роты лично вымерял количество добытой породы, а недовольный рудокоп лично волок её в отвал за ближайшую горку. Там капитан занимался сортировкой, отсекая все лишнее, оставляя только куски, содержащие качественные изумруды. Он не чурался ручного труда, очищал кристаллы, заворачивал их в трансформаторную бумагу и складывал в большую железную флягу из-под краски. Целых три года длилась такая жизнь. Потом воинскую часть наконец-то расформировали, вооружение, оборудование и технику вывезли. Штрафники в этот период уже не копали, а наоборот, забрасывали шахту землей и гравием. Это было гораздо приятнее, чем долбить камень на глубине пятнадцать метров.
      Васильев, говоря солдатским языком, дембельнулся, то есть уволился из армии. Кругом бушевала раскрепощенная экономика послешокового периода. Никто и не думал предоставлять бывшему офицеру какое-то жилье, работу, пособия. Да он и не просил - офицер ведь, а не шалупонь, чтобы сопли по роже размазывать и жалиться на жизнь. Нанялся ночным киоскером. После десяти лет суточных боевых дежурств это был приятный отдых. Экономический шок крепко встряхнул и, как ни странно, реанимировал издохшее было хозяйство России. Всего стало навалом, и даже инфляция однажды пошла на убыль. Васильев терпеливо ждал финансовой стабилизации и подготавливал почву.
      В День защитника Отечества - бывший мужской день двадцать третьего февраля - он надраил ботинки, надел сохраненный парадный китель с четырьмя юбилейными медалями и отправился в ресторан на вечер для тех, кому за тридцать. Звон наград, бравая выправка и крепкий запах "Тройного" одеколона произвели должное впечатление. Четыре бизнесменши, одна другой накрашенней, бились за него не щадя животов - экзотические напитки и закуски не одолела бы и вся радиолокационная рота. Капитан отдался самой неказистой, и та быстро увезла дорогую добычу на длинной приплюснутой машине в свое четырехкомнатное логово.
      Следующим вечером он собрался на работу в киоск. Подруга, прожившая целый день при отключенном телефоне и разобранной постели, удивилась и пояснила, что ему больше никогда не надо будет ходить на работу.
      - Я офицер, а не альфонс, - гордо ответил капитан и, прозвенев бронзой медалей, оправил китель.
      Она заплакала, смиряясь со своей бабьей долей, но от упреков не удержалась.
      - Чего тогда поехал ко мне? Там, небось, покрасивше были.
      - Были, - согласился капитан, натягивая белый армейский полушубок, так для жены красота не главное. В девять утра приду, чтоб завтрак стоял.
      И вышел, сукин сын. У неё перехватило дыхание, и слезы снова навернулись на глаза. Но это были уже совсем другие слезы. На следующий день капитан, уже постигший азы уличной коммерции, включился в овощно-фруктовый бизнес своей подруги. Торговой сети из двадцати уличных лотков явно не хватало крепкого мужского руководства. Командирский зык и армейский лексикон значительно упрощали общение с грузчиками, экспедиторами, поставщиками и даже рэкетирами. Параллельно Васильев искал покупателей на оптовые партии изумрудов. Разговор со всеми огранщиками был один: только оптовая партия, деньги сразу, можно рублями, но цена в долларах. Образцы клиентам нравились - чистые, прозрачные, довольно крупные, почти без трещин, правда, окраска бледновата, хотелось бы погуще, потемней. В конце концов приходили к консенсусу, но капитан сделки оттягивал.
      Благоприятный момент наступил в мае 1995 года. Доллар дрогнул, рубль пошел вверх. Покупатели изумрудов обрадовались и засуетились, готовя рубли. Дальше тянуть было нельзя. Капитан уселся в машину жены и лесными дорогами добрался до места своей бывшей дислокации, с ностальгической грустью окинул взглядом фундаменты разобранных бараков, взорванный вход в подземный бункер командного пункта, обрывки колючей проволоки, кое-где свисавшие с черных столбов ограждения. На месте заваленной шахтенки образовалась неглубокая воронка, поросшая редкой травкой. Капитан довольно усмехнулся и пошел откапывать железную флягу из-под краски.
      В течение двух недель он реализовал весь запас изумрудов. Теперь двенадцатилитровая фляга была плотно набита деньгами. Доллар продолжал падать, цены на импортные фрукты понижались, прибыль от уличной торговли приближалась к нулю, подруга паниковала и с ужасом ждала банкротства.
      Они прогорели на бананах. Товар шел хорошо, и подруга решила поставить на них. Взяли на базе огромную партию, по сути, все, что там имелось, и оставили там же на хранение. На следующий день пришла рефрижераторная секция из пяти вагонов. Все по самую крышу были забиты эквадорскими бананами, а ценой те бананы оказались чуть не вдвое дешевле вчерашних. Утром того же дня подруга убедилась, что беременна, и решила, что Васильев точно с ней не распишется, сбежит от проблем. Примерно к обеду она подъехала на базу, чтобы отправить лотошникам очередную партию товара, и, увидев очередь машин, в которые шустро кидали банановые коробки прямо из вагонов, рухнула в обморок. Васильев взял командование в свои руки, приказал весь товар немедленно развозить по торговым точкам и сбрасывать по самой низкой цене. Черт с ним, это ещё не убытки. Убытки будут, когда бананы сгниют, и придется ещё оплачивать их хранение в холодильнике и вывоз на свалку. В тот день город обожрался бананами. Васильев подождал, пока подруга оклемается, и сказал:
      - Дура ты, но я к тебе привык. Опять же - ребенок. Завтра продаем все эти лотки, весы, гири и подаем заявление в ЗАГС.
      - Ага-а... - заныла подруга, ещё не понимая своего счастья, продаем... А где покупателей на все это добро найти?
      - А что их искать? - капитан в отставке искренне удивился. - Те же девки выкупят, которые твоими гирями покупателей обвешивают. Торговое место есть, только разрешение продлевай вовремя, а товар и договор на реализацию им в тот же день конкуренты подкинут, так что не переживай. Распишемся, квартиру с барахлом продадим, махнем в Кострому, купим "Универсам", они там раз в десять дешевле, да и мафии там, говорят, ещё нет...
      - А денег хватит? - загорелась подруга, утирая слезы. - "Универсам" все-таки.
      - Не вздрагивай. Своих добавлю.
      Осенью они уехали. Заложенная Васильевым изумрудная бомба продолжала тикать и взорвалась только зимой, когда гранильщики приступили к продаже готовых камней.
      Было ещё одно последствие. Светло-зеленые изумруды здорово отличались от привычных малышевских, липовских и черемшанских. Это любой специалист видел невооруженным глазом. Поэтому огранщику никакой суд не смог бы пришить хищение с действующих разработок. Зато возникал интерес к неизвестному месторождению. Васильев из этого военной тайны не делал и прямо указывал на территорию бывшего зенитно-ракетного подразделения. Первые разведчики кинулись туда ещё летом и увидели там шустрых мужиков, грузивших на длинные полуприцепы остатки строений: бревна, доски, кирпичи, швеллер и уголок, - снимавших ржавую колючку и собиравших куски медного кабеля. А следующей весной, лишь только появились первые проталины, в район на поиски ринулась вся хита, связанная с огранщиками.
      * * *
      В экспедицию собирались обстоятельно, не абы как. Клим всю тактику и стратегию расписал в блокноте, чуть ли не по минутам каждый шаг разложил. Вовец, понятно, консультировал. Запасные варианты тоже предусмотрели. Вычертили графики движения. По карте вымерили все расстояния, наметили места для стоянок и шурфовок. Подсчитали необходимое количество продуктов, снаряжения.
      Вовец и Сержант-Серж отправились в Крутиху первыми, в пятницу днем. Этим рейсом ещё можно было уехать из города без толкотни и даже найти в вагоне сидячие места. Вечером пятницы и субботним утром тысячи дачников и "садистов" - так, пожалуй, повсеместно называют владельцев садовых участков, - штурмуют состав, забивая все шестнадцать вагонов до самого потолка рюкзаками, сумками, тележками, коробками с рассадой, связками дощечек, лопатами и собственными потными телами. Вовец и Серж, кроме объемистых станкачей за спиной - это не станковый пулемет, а туристический рюкзак на металлическом каркасе, - ещё волокли сорокакилограммовый тюк на тележке.
      Адмирал стучал топором, за версту слышно. Желтели гладкие бревна двух огромных срубов. Вдоль забора протянулся метров на десять срубленный из тонкомерника сарай без крыши, только треугольники стропил подпирали небо. Хозяин явно страдал гигантоманией. Или не привык мелочиться. Либо действительно был работоголиком и желал обеспечить себе фронт работ если не на всю оставшуюся жизнь, так хотя бы на ближайшие десять лет. Потрясал сам объем труда. Трудно было поверить, что ворочал восьмиметровые кряжи, шкурил без малого сотню бревен, вырубал в них пазы и делал ещё прорву тяжелой работы всего один человек, к тому же пенсионер.
      - Дядя Саша! - заорал Вовец, приподнявшись на цыпочки, чтобы глянуть поверх забора. - Мы приехали!
      Хозяин воткнул топор в обрубок и, приветливо махнув рукой, пошел отпирать калитку. Был он невысок, плотен, в то же время поджар, мускулист. Седые мягкие кудряшки покрывали лысеющую голову. Высокий лоб, прищур умных глаз, сельский темный загар. В нем сразу чувствовался интеллигент независимый, знающий себе цену, спокойный и некичливый: типичный уральский оборонщик. С Вовцом держался по-свойски, а к Сержу некоторое время приглядывался, пока не убедился - нормальный мужик.
      Назавтра встали в половине восьмого. День начали в бодром темпе, по-деловому. Быстро позавтракали. Собрали рюкзаки, подогнали лямки. Адмирал сразу схватился за топор и кинулся к своим срубам.
      По малонаезженному проселку идти было легко. Шлепали прямо по сухой середине, в продавленных колеях стояли лужи. Солнышко доставало лучами сквозь кроны берез и сосен. Гудели комары и оводы, подлетали, тычась в лица, но сесть не решались - было намазано "Дэтой". Бурые лесные бабочки порхали над дорогой, садились возле лужиц на мокрую землю, совались хоботками в подсыхающую глинистую пленку.
      Серж через каждые десять-двадцать шагов делал синим маркером риску на белой коре берез - указывал направление тем, кто пойдет следом. Вовец пригляделся к дорожной колее. С неделю назад прошла какая-то тяжелая техника, оставив след огромных протекторов.
      Примерно на пятнадцатом километре пути следы могучих колес свернули вправо. Здесь тоже когда-то была проселочная дорога, но ею давно не пользовались, и она заросла кустами и мелкими деревцами. Тяжелая техника прошла словно чугунный каток, подмяв и переломав худосочные березки с осинами, растоптав поросль шиповника и жимолости. Поверх легли более свежие оттиски протекторов, уже после дождей и в обратном направлении. Вовец мотнул головой в сторону следов:
      - Пойдем, посмотрим?
      Серж глянул на часы, перевел взгляд на верхушки деревьев, изобразив сомненье и раздумье, но потом тоже мотнул головой:
      - Давай, хуже не будет. Поглядим, кой черт их туда носил?
      Не успели пройти сотню метров, как Сержант окликнул Вовца:
      - Стой, не лети так быстро. У тебя по спине, кажись, диверсант бежит. - Он подошел к остановившемуся напарнику. - Точно, клещ. Погоди, сейчас стряхну.
      - Не торопись. Живьем возьмем, - Вовец вытащил из кармана плексигласовую пробирку, отвинтил крышечку. - Загоняй его сюда.
      - На кой он тебе сдался? - удивился Серж, но взял прозрачную трубочку, подцепил ею кровососа шестиногого. - На, забирай, да завинчивай поскорее.
      - Олежка просил принести показать, - объяснил Вовец, - мне-то клещ и на фиг не нужен. - Встряхнул пробирку, поднял к солнцу - клещ безуспешно пытался карабкаться на гладкую стенку. - Сколько ни пытался пацану объяснить, что за пакость такая, не хочет понимать. Просится в лес и не верит, что клеща заметить и на коже почувствовать очень трудно.
      Они продолжили путь и вышли на небольшую полянку. Несколько свежих пеньков и груды веток в стороне свидетельствовали, что территорию расчистили специально. В конце полянки краснела куча глины, прибитая и заглаженная вчерашним дождем.
      - Скважина, - пояснил Вовец, - глина из верхнего слоя. Провели колонковое бурение, керн забрали. Кто-то серьезный нас опережает. Интересно бы взглянуть, какие здесь породы залегают? Давай походим, может, какие куски найдем?
      Они принялись неторопливо осматривать полянку, стараясь не пропустить ничего интересного.
      Вовец начал раскидывать кучу свежих веток, Серж сразу стал ему помогать. Под ветками, словно дрова, грудой валялись каменные цилиндры.
      - Вот он, керн, - Вовец поднял двумя руками полуметровую колонку, поставил стоймя на землю, сплюнул на грязный каменный бок и потер пальцем. Тусклая поверхность заблестела темно-зеленым пятном. - Так, понятно, почему бросили, - Вовец критическим взглядом окинул влажно поблескивающий керн, ничего интересного. Типичные серпентиниты и ни чешуйки слюды.
      Сделав пометки на карте, они вернулись на основную дорогу и потопали дальше по следам буровиков. Серж не забывал делать маркером риски на березах. Километра через три обнаружили ещё одну скважину. И тут весь керн был сброшен поблизости в яму. Общая длина вынутой из скважины колонки получалась около десяти метров. Из этого Вовец сделал вывод, что разведка идет по верхам. Глубинное строение никого не интересует, важно, что лежит поблизости. В этом месте залегали такие же породы, как и в предыдущем.
      Третья скважина оказалась прямо на обочине дороги. Куча глины, перемешанной с песком и гравием, вылезла в колею. Вовец разложил на траве карту. Все три скважины лежали на одной прямой в полосе низкого рельефа, в долине между сопок. Поскольку дорога тоже шла долиной - а с чего бы ей на гору лезть? - у буровиков не было проблем с подъездными путями к точкам разведки. Исходя из этого, можно было точно определить места следующих бурений. Керн здесь отыскали не сразу. Он был оттащен метров на пятьдесят в лес. Пока бродили по кустам, Вовец ещё трех клещей в пробирку посадил, а потом четвертого с Сержа снял. Здешний керн оказался близнецом тех, что нашли у предыдущих скважин. Можно было наверняка сказать, что разведку ведут не государственные геологи. Те керн не бросают, везут на исследование: пилят вдоль и поперек, шлифуют, в микроскоп пялятся... Этих поисковиков интересовало только нечто конкретное. Понятно что - изумруды. Больше тут нечего искать, в серпентинитах. Спасибо ребятам, что керн на месте бросают, не надо гадать, какие тут породы, можно землю шурфами не ковырять. Так что неизвестные бурилы бригаде Клима уже как минимум неделю сэкономили.
      Перекурив пять минут, наладились дальше. Оставалось идти до назначенного места стоянки всего минут сорок. Уже ощутимо сказывалась усталость, да и желудки напоминали - пора бы и пообедать. На карте был обозначен ручей без названья, но дорога, вначале катившая прямо к нему, не дойдя полкилометра, резко загнула вправо и пошла в другую сторону.
      Серж сделал маркером на березе условную отметку "свернули", и они двинулись по колено в папоротниках сквозь чистый березняк, через сотню шагов оборвавшийся у кромки небольшой болотины: мшистые кочки, высокая осока, ольховник с осиной, никаких трясин или открытой воды.
      Болотина оказалась совсем невелика - шагов через пятьдесят началась каменистая возвышенность, поросшая редкими соснами. Когда перевалили через нее, услышали негромкое взбулькивание. Вблизи ручей оказался весьма бурной речушкой. Может, из-за недавних дождей он стал столь многоводным и шумным, а может, приютивший его распадок, заваленный огромными валунами, производил такое впечатление. Чистая, прозрачная вода с разбега ударялась в замшелые глыбы, закручивалась водоворотами, наполняя гранитные чаши, переливалась через края, образуя игрушечные водопадики с пузырями и брызгами. На дне потока плясали в солнечных лучах, искрились песчинки и чешуйки слюды. А сразу за ручьем вверх по склону поднимался сосновый бор. Здесь царил покойный, теплый сумрак, и уже через десяток шагов по мягкому лесному подстилу шум бегущей воды исчезал, словно толстый слой сухой хвои под ногами поглощал эти воздушные звуки.
      Они быстро отыскали ровную площадку для бивака, распечатали рюкзаки. Споро поставили две палатки-двухместки. Через пару минут высокое прозрачное пламя охватило котелки, подвешенные над костром. Сухие сосновые ветки горят жарко, ровно и почти не дают дыма и искр. Пока Серж варил походный супчик, Вовец сложил позади палаток изрядную кучу сушняка - всю ночь можно жечь и ещё на утро останется.
      Пробежался по округе, нашел несколько сосновых сушин, одну совсем близко. И не слишком толстая, сантиметров тридцать пять у комля. Отвлек Сержа от котелков на пару минут, спилили вдвоем. Дальше уже один справился - разделал на бревешки, перетаскал к костру, оборудовал лавочки. Из тонкой верхушки соорудил козлы - каркас для стола. На место столешницы набил решетку из березовых палок, поверх тщательно натянул клеенку и со всех сторон часто приткнул канцелярскими кнопками. Вполне цивильно получилось. Теперь и здесь следовало крышу оборудовать. Много мудрить не стали. Из нескольких жердей связали каркас, как для шалаша, набросили сверху полиэтилен, укрепили растяжками - держится прочно. Тут и супчик подоспел, сели обедать.
      - Может, на разведку сходим? - спросил Серж после того, как вымыли посуду.
      - Иди один, - Вовец присел на бревнышко у стола. - У меня с отвычки ноги подкашиваются. Давно так не ходил.
      - Что ж, побудь здесь, - согласился Серж. - Мы-то такие концы по семь дней в неделю отмахиваем, на восьмой лежим.
      - Ясно, - кивнул Вовец, - а на девятый в баню ходите?
      - Не-е, на десятый. На девятый - кушаем.
      Серж отправился в разведку. Вовец тем временем взял обушок, саперную лопатку и геологический молоток, сложил все это в промывочный лоток, сунул его под мышку и спустился к ручью. Прошел шагов двадцать вниз по течению и увидал подходящий перекат. Вода, разлившись метра на три в ширину, бойко журчала по каменистой россыпи, замытой песком. Вовец сбросил на траву кеды и ступил босиком в прохладные струи. Вода приятно холодила ступни, едва переливаясь через пальцы ног. Он принялся лопаткой разгребать камни посреди русла. Стальное лезвие скрежетало, выворачивая крупный гравий. Лучи клонящегося к западу солнца ярко вспыхивали в веере разлетающихся брызг. И вдруг в темной груде камней, словно приоткрылся кошачий глаз в мрачном чулане, сверкнула зеленая искра. И ещё одна, еще. Вовец нагнулся. Сердце забилось учащенно, как у мальчишки, в первый раз решившегося поцеловать девочку, - и боязно, и сладко. "Спокойно, - сказал он себе, - не убежит". Поднял обломок слюдита с кулак величиной. Лучистый изумрудный краешек прорезался из плотной массы жирно поблескивающих лепидолитовых чешуек. Он быстро перебрал всю груду обломков, потом схватил обушок и принялся торопливо выковыривать камни из разных мест отмели. Русло ручья выстилал слюдитовый гравий. И почти в каждом обломке сидели и поблескивали осколки светло-зеленых кристаллов.
      Было от чего с ума спрыгнуть. Графики чертили, планировали, размечали места шурфовок, мешком брезентовых рукавиц запаслись - ломы с лопатами мозолить. Собирались целое лето пахать, рогом упираться, отыскивая жилу, а тут - на тебе, прямая дорога вымощена. Будь Вовец помоложе, сплясал бы, заорал бы что-нибудь громкое и бестолковое, захлебываясь от радости. А так просто стал на прибрежной глыбе раскладывать куски слюдита, раскалывать молотком и смотреть, что внутри. Да ещё напевал при этом. Кристаллы приятного травянистого цвета оказались невелики и сплошь трещиноваты, а некоторые были буквально пронизаны включениями - теми же чешуйками слюды. Но это не страшно, в коренном месторождении будут и ювелирные.
      Вовца подмывало прямо сейчас броситься вверх по течению ручья, чтобы выяснить, откуда вода принесла обломки. Но удержался. Всё и так идет великолепно, даже чересчур, такая удача привалила, не стоит зарываться. Есть определенный порядок. Он взглянул на часы - около семи. Скоро Клим и Серый сойдут с поезда в Крутихе, примерно в десять часов будут здесь. Это и контрольное время возвращения Сержа из разведки. К их приходу Вовец обязан приготовить ужин.
      * * *
      - Здорово! - из-за палатки появился Клим.
      Вовец вздрогнул, он ожидал прихода компаньонов с противоположной стороны.
      - Привет, - Вовец протянул руку, - другой дорогой шел, что ли? А где Серый?
      - А-а... - Клим неопределенно махнул рукой, - сзади тащатся, сейчас будут. А я решил обойти вокруг, посмотреть, что деется, - Попрыгал, сбрасывая с плеч тяжелый рюкзак, поволок через голову мокрую футболку. Времена смутные, ходи да оглядывайся, как бы чего в башку не прилетело. А это что у тебя? - Схватил со стола влажно поблескивающий камень. - Ух ты! Повернул к свету, присвистнул удивленно: - Ёлки зеленые! Не слабо. Где взял?
      - Купил-нашел, едва ушел, - засмеялся Вовец, - хотели ещё дать, да не сумели догнать. В ручье, - кивнул в сторону журчащего в ивняке потока, все дно выложено. Можно сесть и колупаться всю оставшуюся жизнь. Не надо и кайлом стучать, все уже наколото. А вы что, Сержа встретили, сзади, говоришь, тащатся?
      - Не-е, - Клим двинул лопатками, потом попробовал рукой смазать с голой спины комаров, не дотянулся и хлестнул через плечо потной футболкой, - Серый с Валькой. Они моего темпа не выдержали, а я их медлительности, вот и убежал вперед.
      - С каким Валькой? - опешил Вовец. - У нас насчет Валек разговора, вроде, не было.
      - Не какой, а какая, - поправил Клим, - сеструха Серого. И разговор был. Насчет огранщика, помнишь? Вот она и будет гранить, в смысле кроить да резать. Кстати, ты с ней того, осторожней. Шибко уж она на мужской пол обижена, так что старайся не конфликтовать, а то у ней рука тяжелая и глаз точный - враз башку снесет, как сваркой срежет. - Он оторвал взгляд от камня. - Эх, хорош, едрёна вошь! Фартовый ты мужик, Вовец, камень к тебе сам прёт. А что там с Сержантом, я не понял? Где его леший носит?
      Вовец расстелил на столе карту, принялся объяснять.
      - М-да, - нахмурился Клим, - Серж парень обстоятельный. - Взглянул на часы. - Уже четверть одиннадцатого. Не похоже на него. Это только Серый может запросто контрольный срок сорвать. Что-то, значит, случилось.
      - А, может, ничего? - Вовец не склонен был драматизировать ситуацию. Мало ли, не расчитал по времени, припоздал?
      - Ты бы расчитал? - Клим в упор посмотрел на Вовца. - Так и не думай о нем хуже, чем о себе. Сейчас пожрем и пойдем искать. Может, случилось что?
      Он покосился на закрытые крышками котелки, стоящие в золе почти потухшего костра. Ниже по склону под ногами идущих затрещали сухие ветки и шишки.
      - Уф! - к палаткам поднялся от ручья запыхавшийся Серый, сбросил с плеч тяжеленную связку ломов и лопат. - Привет, Вовец! Упластался, как собака. Да ещё вон репей на хвосте, не разбежишься.
      Следом за ним от ручья устало поднималась по склону женщина в линялой штормовке, в синих спортивных штанах, с рюкзаком за плечами. Такая же рослая, как братец. Серый махнул рукой в её сторону.
      - Во, знакомься, Валентина.
      - Владимировна, - дополнила она приятным и сильным голосом с такой интонацией, словно сразу поставила точку в отношениях - я, мол, где-то там, в недосягаемых горних высях, а ты где-то здесь внизу колготишься, и не прыгай, чумазый, мне на щиколотку. Скользнула по Вовцу безразличным взглядом, повернулась к Климу. - Так которая, говоришь, моя палатка? Эта, что ли?
      - Валя, не борзей. - Клим помог стащить ей с плеч рюкзак. - Мы же, кажется, договорились с тобой обо всем.
      - Вот именно что кажется, - нахально возразила Валентина и полезла в палатку, где Вовец уже разложил свои шмотки.
      "Ну и задницу наела, корова," - неприязненно подумал он. Женщина уже вызывала у него раздражение и даже враждебность. А её круглый, гладко обтянутый эластиковыми штанами зад, надо сказать, весьма аппетитный с мужской точки зрения, возбудил в нем единственное желание - отвесить хорошего пинка, чтобы влетела внутрь палатки, а не отсвечивала кормой, не портила пейзаж. Она, ещё в глаза Вовца не видав, уже приготовилась к войне и объявила её в первую минуту знакомства, а сейчас старательно провоцировала открытое столкновение. Серый, сразу видно, младший в семье, находился в абсолютном подчинении у взрослой сестры и не пытался ей перечить, знал свое место. Клим, похоже, тоже предпочитал не вмешиваться, предоставив Вовцу возможность самому утрясать отношения с пятым членом бригады. "Стерва! - Вовец наконец подобрал подходящее определение и, подумав, уточнил: - Стервозная при том." Он почувствовал, что в бригадной иерархии Валентина не последний человек, и пытался определить её место. Может, любовница Клима, полевая жена, так сказать? Не зря же ей столько позволено?
      Быстро собрали на стол и втроем сели ужинать, все изрядно проголодались. Вовец никак не мог выбросить из головы нахальную девицу и злился на себя и на нее, даже аппетит испортился. Клим глазел на лежащие в центре стола камни и время от времени поворачивал их то одним боком, то другим. Серый не отвлекался, весело стучал ложкой. Из палатки выбралась Валентина. В тех же синих эластиковых брюках, наглядно обрисовывающих заманчивые бедра, но вместо штормовки на ней был тонкий облегающий свитерок, оттянутый спереди умопомрачительным бюстом. Пышные каштановые волосы с легкой рыжинкой она собрала и небрежно заколола на затылке, открыв шею. Лицо милое, гладкое, а серые глаза совсем не злые, пожалуй, серьезные, даже умные. В ушах крошечные золотые сережки с махонькими бесцветными камушками. "Она что же, в бриллиантах по лесу гуляет?" - про себя удивился Вовец. Валентине едва ли перевалило за двадцать пять, она находилась в самом расцвете лет и красоты и относилась к тому типу, который нравился Вовцу: грудастая, бедрастая, густоволосая. Поведи она себя иначе, он бы, может статься, и начал потихоньку ухаживать, - есть чем увлечься. А так... Он даже испытал некоторое облегчение: никаких проблем впереди, а то бы увлекся, страдал, думал по ночам всякую хренятину вместо того, чтобы спать...
      - Это кто же сварил такое? - ехидно протянула Валентина, звякнув крышкой котелка, словно не знала, кто готовил ужин к её приходу.
      - Обожди чуток, - миролюбиво откликнулся Вовец, не вытерпел-таки, сейчас из "Астории" ужин привезут - два метра колбасы и крендель с гренками. Ага, - он зачерпнул из миски и продекламировал с набитым ртом: Горячая доставка холодных блюд!
      Серый заржал, роняя рис изо рта. Клим ухмыльнулся, подбадривающе подмигнул Вовцу, развернулся к Валентине.
      - Валюш, не надо, не заедайся, - похоже, он собралл все запасы миролюбия и вложил в интонацию. - Вовец хороший мужик, чего ты наезжаешь?
      - Хороший, правда? - она уселась на бревнышко за стол напротив Вовца, глянула с ироническим любопытством.
      - Угу, - он кивнул, поймал презрительный взгляд серых глаз и выдержал, не потупился.
      - Тогда женись на мне, хороший мужик.
      Все перестали жевать, замерли в ожидании. Без сомнения, ситуация была отработанной, все это не экспромт, фразочка обкатана, заготовлены продолжения на любой его ответ. И Вовец разозлился.
      - Милая девушка, - сказал он мягко, словно доктор, вынужденный сообщить чувствительной пациентке суровый диагноз, - мне кажется, у вас мания величия. Это в сказках принцы женятся на Золушках. - Повернулся к Климу. - Плесни чайку.
      Тот с довольным видом подхватил горячий котелок брезентовой варежкой, налил полную кружку.
      - А тебе королеву красоты подавай, принц? - нашлась, наконец, Валентина. Похоже Вовец нарушил сценарий, выбил её из накатанной колеи и, угадав в больное место, разозлил по-настоящему. А разозлившаяся женщина теряется и начинает говорить глупости.
      - Как-то была у меня королева. Самовлюбленная дура. Не лучше тебя. Вовец увидел, как вспыхнуло и неприятно исказилось злостью лицо Валентины. Поднялся, не дал ей ответить. - Мне, деточка, без малого сорок лет, я тебе в отцы гожусь и бодаться с тобой поэтому не собираюсь. - Вовец больше не скрывал раздражения и неприязни. - У тебя свои проблемы, у меня свои. Не нравится еда, свари другую. Я не нравлюсь - сделай вид, что в упор не видишь, и гуляй себе мимо. Договорились? - он выбрался из-за стола. - А сейчас меня волнует одно: где Серж?
      - Серый, - Клим тоже поднялся, - остаешься за старшего. - Глянул на часы. - Сейчас без двадцати одиннадцать. Контрольный срок - два часа ночи. Если не придем, с рассветом уматывайте на Крутиху и бейте тревогу.
      Серый попытался возражать, но Клим его быстро осадил. Валентина сидела за столом, надувшись над нетронутой тарелкой, похоже, объявила голодовку протеста. Вовец не относил это на счет своего выговора, скорее, девице стало неловко, что не заметила отсутствия Сержа и вела себя как дура. Вовец влез в палатку. На его спальник была брошена штормовка и ещё какие-то бабские тряпки. Отшвырнул их в угол, распечатал свой рюкзак. Быстро переоделся в камуфляжные брюки и зеленую энцефалитку. Повесил на пояс охотничий нож. Сунул в нагрудный карман компас, в другой - карту и очки-бинокль. Маленький фонарик-карандаш, оттянув резинку манжета, спустил в рукав. Вынул из рюкзака брезентовую противогазную сумку с аптечкой, туда же сунул зажигалку, фляжку с водой, большой трехбатареечный фонарь. Давнул из тюбика на ладонь мазь от комаров, растер лицо, уши, шею. Выполз наружу, бросил кеды под полиэтиленовый тент, надел походные ботинки. Повесил через плечо сумку. Вот теперь готов, можно идти. Взглянул на небо: редкая гряда перистых облаков, ярко подкрашенных кармином. Закатное солнце не видно за соснами, но оно уже клонится за горизонт. Белые ночи ещё не наступили, в полдвенадцатого наступят сумерки, и быстро стемнеет.
      - Ну что, двинули? - Клим тоже был готов, с новеньким полированным обушком в руке.
      Они натянули капюшоны и быстро двинулись через ручей.
      - Ты на Валентину не сердись. Ей один хмырь семь лет мозги компостировал, а потом слинял и "чао" не сказал, так что понять её можно. С другой стороны, Серому всего десять лет было, когда у них родители погибли, а ей семнадцать, она его за мать и за отца тащила. Характер у нее, конечно, не мёд, - Клим вздохнул, - с норовом деваха, но приходится терпеть, потому как огранщица милостью божьей.
      Небо быстро тускнело, и на нем стали проблескивать редкие звезды. В окружающих деревьях сгущалась тьма.
      - А я думал, гранильщиками только мужики бывают, - сознался Вовец.
      - Каких-нибудь сто лет назад считалось, что баба врачом быть не может. В огранке главное, чтобы чутье имелось. Позапрошлый год надыбали мы под Шайтанкой аметистовую жилку. Веришь-нет, распечатали занор - чемодан влезет, а по стенкам вот-такие струганцы, - Клим выставил большой палец, показывая сразу и величину, и качество кристаллов, названных старинным уральским словом, - один к одному натыканы. Чистейшие - блеск! Но ты понимаешь, головка густо-фиолетовая, чернослив, а весь столбец пустой кварц-кварцем, чуть розоватый. Ну, хоть на образцы распродавай подешевке. А Валька их все высшим сортом огранила. Весь цвет, самый куст опустила в павильон, ну, в нижнюю часть камня, и огранила бриллиантовой на пятьдесят семь фацетов, граней то есть. И весь свет вверх пошел, в коронку. На ярмарках с руками отрывали по пятьдесят долларов. Почитай, полтора года этим кормились. А то бы пришлось всю зиму яйца из змеевика точить по три червонца за штуку, чтоб на Пасху разговеться. Так что ты Валюху ставь на место, конечно, но слишком не зли. Ладно? Нам без неё зарез.
      - Да чего там, - Вовец махнул рукой. Он испытывал огромное облегчение, что Валентина вовсе не полевая жена, а, может, самый ценный работник в бригаде. Камень-то из жилы и дурак выломить может - сила есть, ума не надо: вон, как сегодня Вовцу, подфартит, и всех делов, а огранить, тут действительно необходимы мастерство и талант.
      * * *
      Впереди в сгущающихся сумерках блеснул огонек. По прикидкам Вовца, это было как раз то место, где могли оказаться пробурены следующие скважины. С проселка в эту сторону сворачивала свежерасчищенная просека метров сто длиной, переходящая в типичную леспромхозовскую делянку: несколько штабелей бревен, груды сучьев, вагончик на колесах - такие на севере называются "балок". Одно из двух окон балка было освещено. В сыром ночном воздухе хорошо слышалось тарахтенье мотора. Вовец сразу понял, что работает бензиновый движок-генератор, питает электричеством лампочку. Недалеко от вагончика чернела туша гусеничного трактора. В дальнем конце делянки, утонувшем в непроглядном мраке, на синем фоне неба с неяркими звездами четко рисовался ажурный пирамидальный силуэт буровой вышки.
      Вовец нацепил на нос очки-бинокль. Шестикратная оптика позволила разглядеть темную громаду "Кировца", дизель на прицепе, а за ними автомобиль с буровой установкой. Вовец осторожно, стараясь не оскользнуться, поднялся на штабель сосновых бревен и заглянул в окно вагончика. Трое парней играли в карты. Было забавно наблюдать их азартные, порывистые движения, словно в телевизоре, когда выключен звук, а герои бразильского мыльного сериала продолжают выяснять отношения.
      - Мне-то дай посмотреть, - Клим нетерпеливо ткнул его в бок. Фыркая от смеха, тоже поглазел на картежников, вернул оптику и сказал: - Ну что, пожалуй, надо сходить к ним, спросить, может, Серж был здесь днем, в смысле вечером?
      - Не торопись, - придержал его Вовец, - хрен знает, что за народ. Лесорубы в это время дрыхнут, а не колоду месят. Давай ещё осмотримся?
      - Да ну, брось, - Клим был настроен решительно. - Ладно, ты осмотрись, а я зайду, поговорю.
      - Обушок оставь, а то ввалишься, перепугаешь всех.
      Вовец проводил его до вагончика. По центру обшитой тонкими листами металла будки располагалась дверь, к ней была приставлена лестница в три ступени, грубо сколоченная из тонких сосновых бревешек. Прямоугольное железнодорожное окно слева от двери горело ярко, а то, что справа, было темно. За вагончиком ровно трещал движок. Клим положил обушок за лесенкой под днище вагончика, а сам поднялся и потянул дверную ручку. Оказалось не заперто, дверь легко распахнулась. Вовец отошел к углу балка, встал, наблюдая. У него давно выработалась привычка к осторожности.
      Через полминуты в вагончике раздался звон и треск, входная дверь снова распахнулась - это Клим ударился о неё спиной. Он чуть не выпал, но удержался руками за косяки. В центральном отсеке вспыхнула лампочка. Вовец, находившийся в каких-нибудь пяти метрах, увидел, как зажмурился Клим от ударившего в глаза яркого света. Тут же на его лицо упала тень, а удар ногой в грудь швырнул на землю. Клим впечатался спиной, раскинув руки, громко охнул от боли. Из двери спрыгнул человек, ткнул ствол ружья в грудь Клима, заорал страшным голосом:
      - Лежать! Пристрелю, как собаку!
      Вовец отпрянул за угол. К таким бурным событиям он оказался не готов. Присел, отполз на четвереньках, придерживая локтем на боку противогазную сумку, чтоб не сползала на живот. Выглянул из-под вагона, прячась за колесом. Из дверей спрыгнули ещё двое. Один тут же пнул Клима в бок тяжелым ботинком, потом наступил на руку, вдавил в землю. Второй сделал то же самое, встав с другой стороны, только обут был в кроссовки. Распятый Клим лишь охал от боли. Из-под вагона Вовец мог видеть только ноги стоявших. Что они говорили, расслышать не удавалось - здесь рокот мотора звучал гораздо сильнее, заглушая прочие звуки.
      Следовало срочно выручать товарища. Броситься одному на троих откровенная глупость, самоубийство. Просто пристрелят. Надо отвлечь, заставить двоих отойти подальше. Может, обрезать электрокабель? Движок стоял метрах в десяти, оттащили от вагончика, чтобы не мешал близкой трескотней. Кабель в резиновой изоляции уходил в стенку балка под висячую металлическую дверку.
      Клим, перекрывая громкий стрекот мотора, закричал от боли, ему в живот врезали прикладом. Это сделал кто-то из тех, что оттаптывал ему руки. Первый по-прежнему упирал ему в грудь ствол своего ружья. Значит, переть напролом тем более бесполезно. Возможно, что и третий вооружен. Кабель рвать тоже без толку, только хуже сделаешь - поймут, что здесь кто-то ещё прячется, насторожатся, только и всего. По ту сторону вагончика на землю упал прямоугольник света - загорелась лампочка в правом отсеке. Теперь в вагончике точно никто не спит, шум и вопли разбудили всех.
      Ситуация обострялась. Сейчас к троим присоединится ещё энное количество соратников, и отбить Клима тем более не удастся. Серж, поди, так же вляпался, сунулся на эту буровую лесосеку по простоте душевной с разговорами...
      Вовец перебежал к работающему движку, вытряс из рукава маленький фонарик, прижал пальцем кнопочку, скользнул узким лучом по дрожащему, вибрирующему механизму. Знакомая армейская модель: один-два киловатта мощности, бензиновый бачок сверху, запускается вращением рукоятки. Вот она рядом валяется. Как же этот генератор называется? АБ-1? Или "двушка"? Это который на два киловатта. Ладно, неважно, будет надо, вспомним...
      Протянул руку к круглой крышечке бензобака. Из задранной кверху выхлопной трубы ударила в ладонь очередь горячих отработанных газов, чуть не обжегся. Заглянул в бачок, осветив горловину. В лицо пыхнула теплая удушливая вонь, чуть не закашлялся. Дрожащая рябь на поверхности. Две трети бака. Карбюратор классно отрегулирован, экономно, мало бензина жрет. Черт, совсем растерялся, вдохнув паров, не о том думать начал.
      Выключил фонарик, втолкнул обратно в рукав за плотно схватывающую резинку манжета. Выложил из сумки фляжку, чтоб не мешала, торопливо нашарил полиэтиленовый мешок с бинтами. Вытащил узкий рулон, лихорадочно принялся вертеть в руках, отыскивая кончик. Нашел, протолкнул в горловину моток, подергал, вытягивая. Быстро опустил, снова вытянул, чувствуя, как плюхается в бензине, разматывается враз потяжелевший бинт. Вытянул с метр, бросил на генератор. Пыхнул зажигалкой, синий огонек тут же присосался к марлевой ленте, перешел в желтое пламя. Вовец без оглядки кинулся к вагончику.
      Сзади взвилось бело-голубое сияние, потом полыхнуло так, что Вовец кубарем вкатился под деревянное днище балка. Оглянулся, зажмурился, осторожно открыл глаза и оторопело уставился на дело рук своих. Бензобак раскрылся по шву, как консервная банка, - верхняя половина оказалась задрана и откинута на сторону, словно жестяная крышка. Содержимое расплескалось во все стороны на несколько метров. Агрегат оказался в центре огромного костра и горел великолепно. Вокруг, казалось, пылала сама земля ветки, мох, трава, лесной подстил. Резиновый кабель выделялся полосой красного коптящего пламени, из которого пробивались в стороны зелено-синие и желтые струи - это проявлялась внутренняя изоляция. Свежие зеленые ветки корчились и трещали так громко, что Вовец не сразу понял, что движок заглох. Светло сделалось, не хуже, чем днем. Вся делянка просматривалась из конца в конец до последнего пенька. Даже буровая, находившаяся в доброй сотне метров, стояла как на ладошке. А уж торчавшие поблизости "Кировец" и гусеничник - тем более. Огонь уже расползался во все стороны, взлетая по сухим стеблям высокой травы, с шипением продираясь сквозь кустики черники.
      - Технику отгоняй, технику! - истошный вопль перекрыл гудение пламени.
      Кто-то полуголый сунулся в двигатель гусеничного "дэтэшки", задрав боковую заслонку. Приплясывая босыми ногами на колючем подстиле, с суетливым остервенением принялся дергать шнур пускача. С булькающим рокотом цилиндр пыхал пустым выхлопом, но зажигание не схватывалось. "Проверь бензин, дура, и карбюратор подкачай!" - чуть не заорал Вовец, даже в такую минуту не мог сдержать раздражения действиями неумехи. Кто-то уже вскарабкался в "Кировец", хлопнула дверца, вспыхнули фары. Еще несколько человек, схватив ветки, уже лупили ими по горящей земле, сбивая пламя и расшвыривая искры.
      - Воду давай, воду!
      - Огнетушитель в тракторе!
      - Заводи!
      Суета и бестолочь. Как обычно в час нежданных бедствий, крику много, а толку мало. Все орут, командуют, мешают, хватаются то за одно, то за другое. Вовец перекатился дальше под вагончик. Под лесенкой блеснул полированным металлом обушок Клима. Сам Клим лежал в прежней позе, но над ним стоял всего один охранник, водрузив на грудь "омоновский" ботинок. Верхняя часть тела Вовцу не была видна, но он не сомневался, что в руках охранник держит ружье. Перекатившись ещё раз, Вовец оказался у самой лесенки. Здесь уже было потемне, пламя сделалось ниже, бензин выгорал.
      Клим приподнял голову, свет, бьющий под днищем вагончика, бледным отблеском упал на его лицо. Темнел окровавленный рот, густые струйки сбегали по подбородку, но в глазах Клима сияло торжество. Без сомненья, он прекрасно понимал, кто автор фейерверка и в чем истинные причины суматохи. Он поймал напряженный взгляд Вовца и прикрыл веки, словно боялся, что стоящий над ним негодяй прочтет в его глазах, что не следует. Тот, однако, что-то уловил или просто занервничал.
      - Лежать, падла!
      На губах Клима вскипел и лопнул кровавый пузырь, рот исказился - не то от смеха, не то охранник чересчур сильно давнул ногой на грудь. Клим откинул голову, но тут же снова приподнял, что-то заговорил, сплевывая кровавую слюну себе на грудь. Вовец ничего не слышал, видел только шевеление губ, но понял - отвлекает. Он откинул противогазную сумку на спину, чтобы не мешала. Подтянул колени к животу, распрямился, продвинувшись вперед ползком, словно гусеница. Сзади взревел мотор "Кировца", видно, тракторист, растерявший в суматохе пожара последние капли соображения, сразу, не прогревая, дал большие обороты. Зато Вовец, не боясь, что его могут услышать, схватился правой рукой за рукоять обушка, левой - за перекладину лесенки. Подтянулся, вытащил себя из-под вагончика, отталкиваясь ногами, лицом вверх, чтобы не терять из вида спину человека с ружьем, придавившего ногой Клима. Поднялся, замер на секунду, словно примериваясь, и коротким движением кисти, без замаха, но довольно резко, тюкнул тупым бойком в темный затылок. В руке чуть отдалось. Вовец схватил охранника за куртку, не дал упасть на Клима, отдернул в сторону, разворачивая боком, а затем лицом к себе. Выпустил куртку и тут же поймал рукой ложу ружья. Охранник упал, оружие осталось у Вовца. Он ещё помедлил пару секунд, ожидая - не надо ли добавить в лоб? Но, похоже, добавка не требовалась. Охранник лежал не шелохнувшись и, вроде, даже дышать перестал. Клим тяжело перекатился на живот, встал на четвереньки. Каждое движение стоило ему немалого труда. Вовец подхватил его под руку, помог встать, сунул в ладонь рукоять обушка.
      - Держи. Идти можешь?
      - Сволочь... - Клим согнулся, шумно выдохнул, - в живот, гад... Больно... Сейчас пойдем.
      - Давай к дороге, - подтолкнул его Вовец, - там жди меня.
      Он развернулся и взбежал по лесенке в распахнутую дверь вагончика. Теперь, когда Вовец почувствовал в руке внушительную тяжесть ружья, сразу возникла уверенность в себе и решительность, может, даже излишняя, переходящая в самоуверенность. Он был убежден, что Серж тоже побывал в руках у этих буровиков-костоломов, возможно, и сейчас где-то здесь. Вынул из сумки и включил фонарь, большой, а не крошечный "карандаш". Трех батареек и широкого отражателя оказалось достаточно, чтобы целиком высветить центральный отсек вагончика. Он оказался кухней: железная печь-плита у стены напротив, чайник, кастрюля, бачок для воды, полутумбочка-полустол, привинченный к полу, шкафчик на стене, ящик на полу, картонная коробка, таз с картофельными очистками и объедками, канистра из когда-то белого, но пожелтевшего от времени пластика. Короткий взгляд на ружье. Такого Вовец ещё в руках не держал, видел только в витрине охотничьего магазина - импортная "помпушка". В последнее время разговоров о них много, в американских боевиках "хорошие парни" только из таких помповых берданок и стреляют по "плохим", а те отстреливаются из "калашниковых", но никогда не попадают. Вовец из нормально пристрелянного "калашникова" уж точно бы не промазал, а вот из этой холеры... Ладно, разберемся по ходу дела.
      Справа и слева распахнуты двери в жилые отсеки. Сунулся влево. Натуральное купе: четыре полки, столик, на него брошены игральные карты, стоит консервная банка с длинными окурками, валяется разодранная пачка "Мальборо", зажигалка. Черт! Подо всем этим расстелена карта-ксерокопия, красноармейская километровка. Смахнул все со стола на пол, встряхнул бумажный лист. Точно, карта Сержа, только насажали на неё жирных пятен, намазали табачного пепла, поисписали колонками цифр - в "кинга", что ли, играли? Торопливо, кось-накось, сложил карту, кое-как затолкал в нагрудный карман энцефалитки. Ткнул стволом ружья под нижние полки. Картонные коробки с консервными банками, пачками, кульками - еда, одним словом. В углу что-то типа платяного шкафа без дверец, одежда висит: куртки, телогрейки, камуфляж. Внизу зеленый тряпичный ком. В луче фонаря мелькнули выгоревшие латинские буквы. Развернул на полу энцефалитку с дугообразной латинской надписью по спине - "Ekaterinburg". Брюки, кроссовки - точно Сержа. А сам где? Убили и закопали?
      Кинул брюки и кроссовки на энцефалитку, запахнул верх и низ, стянул рукава крест-накрест, перевернул получившийся тючок, ещё раз перехлестнул рукава, завязал узлом. Быстрее, быстрее! В окно видно, как тускнеют отблески на вершинах деревьев. К реву "Кировца" присоединилось тарахтенье "дэтэшки". И этого, значит, завели. Как бы кто не заметил, что охранник прилег у лесенки. Вовец перебежал во второй отсек. Такое же купе, только сигаретные бычки попроще, без фильтра, и консервная банка-пепельница из-под кильки, а не из-под лосося. Робы замасленные, под полками бензопилы, топоры, разный слесарный инструмент, стоптанные кирзачи. Ладно, надо сматываться, пока не поздно. Просунул под связанные рукава одежного тючка ствол ружья по самую спусковую скобу, освободил левую руку. Ненадолго. Подхватил в кухне-прихожей булькающую пластиковую канистру, сбежал по лесенке, не сбавляя скорости рванул прямиком к просеке. Всего-то метров пятьдесят, а то и меньше.
      Канистра булькала, дергалась и била по ноге в такт болтающейся внутри жидкости. Никто не заметил и не остановил его, борьба с огнем ещё продолжалась. Впрочем, вагончик отбрасывал бесконечную тень, словно коридор, за пределы которого Вовец не выскакивал. Он беспрепятственно достиг просеки и замедлил бег. Ему послышалось, что его кто-то позвал.
      - Вовец! - затрещали ветки, на просеку выбрался Клим. - Ну что? А это зачем? - Ткнул рукой в белеющую канистру.
      Вовец коротко сверкнул ему в лицо лучом фонарика, Клим зажмурился и отпрянул.
      - Ты что? - принялся растирать глаза. - Ослепил.
      - Ты не только слепой, ещё на черта похож. - Вовец отвинтил пробку, бросил на землю. - Вода, кажется. Сейчас умоешься. Я фляжку положил у движка, а потом позабыл забрать, сгорела. Видал, как пластало?
      Плеснул Климу на руки, стал лить тонкой струйкой, ориентируясь на слух.
      - Видал. - Клим набрал в рот воды, пополоскал и сплюнул. - Вроде зубы целы. Паскуды, никак не ожидал такой горячей встречи. - Еще побулькал, отплевался. - А ты лихо сработал, не ожидал. Думал, придется с этими козлами препираться, пока ты милицию приведешь. Боялся, что проявишься и тоже влипнешь.
      Вовец молча смотрел сквозь стволы деревьев на движущиеся огни фар и угасающие отсветы пожара. Нельзя здесь оставаться, слишком близко. Надо сматываться дальше в лес. Начнут на "Кировце" ломиться по округе, нашарят фарами и погонят, как зайцев.
      - Ну, ты как? - спросил Клима. - Вода ещё нужна?
      - Обожди, попью, высох весь до основания.
      Вовец тоже напился из тяжелой канистры, изрядно наплескав себе на грудь, потом хотел швырнуть пластиковую емкость в кусты, но передумал. Вдруг ещё пригодится? Сунул её в руку Климу. Поискал пробку на земле, но не нашел. Повесил ружье на плечо под руку на перевес.
      - Клим, тут одежда Сержа. - Вовец развязал узел с вещами Сержа, уложил аккуратно и снова связал. - Боюсь, что его самого уже в живых нет. Не знаю, в чем тут дело, но нас эти злые парни почему-то не любят.
      - Я их тоже, - мрачно ответил Клим. - Надеюсь, одного урода ты уже прикончил.
      - Вообще-то я старался не до смерти. - Вовец просунул левую руку в узел с одеждой Сержа, под крепко стянутые рукава. - Мне проблемы с ментами тоже ни к чему. А сейчас нам следует отскочить в сторону. И подальше, чтоб не подловили.
      - А Сержант как же? - Клим не двинулся с места. - Живого или мертвого, но мы его обязаны отыскать. Что я его жене скажу? Пошел погулять и не вернулся? Вот его тряпки! Проверь, все ли на месте. Это я ей скажу?
      - Не ори, - резко оборвал его Вовец. - Ты вначале до утра доживи. Мальчики здесь обитают крутые, без комплексов. Прихлопнут, как комара на заднице, и не почешутся. Что ты им такое сказал, что они тебя с ходу месить начали?
      Вовец пошел краем просеки в сторону дороги. Клим двинулся рядом, вскинув на плечо поблескивающий обушок. Заговорил тихо:
      - Да я и рта раскрыть не успел, только поздоровался. Спросил, мол, парень не заходил? А один встал с табуретки, здоровенный шкаф, чуть не до потолка, и - в лобешник, аж в ушах хлюпнуло. - Клим остановился и ухватил Вовца за ружейный ремень, удерживая на месте. - А, может, как-то поищем Сержа? Не могу я просто так уйти.
      Вовец остановился, оглянулся на заполошные огни. Молча вытащил из сумки любимые очки-бинокль, нацепил на нос. Взялся за окуляры.
      - Что там? - рядом нетерпеливо переминался Клим. - Дай, я тоже гляну.
      Вовец чуть поправил правый объектив, тот, неплотно смонтированный, крутился слишком легко и все время сбивался. У вагончика в свете фар суетились люди. Пожар, похоже, затушили. Вагончик, во всяком случае, уже не выделялся на фоне подсвеченного леса. Люди копошились возле лежащего тела. Вовец передал мини-бинокль Климу.
      - Не пойму. Сам посмотри, чего они там возятся?
      Клим не сразу сообразил, что и в какую сторону следует крутить, чтобы навести на резкость. Потом приспособился, стал комментировать увиденное:
      - "Кировец" подогнали, смотрят под фарами... Не пойму, то ли живой, то ли мертвый он там валяется. Похоже, голову бинтуют.
      Неожиданно на делянке ярким высоким пламенем вспыхнул костер. Видно, облили бензином кучу веток и подпалили. Лежащего человека подняли с земли и всей толпой принялись затаскивать в высокую кабину трактора.
      - Живой, - первым сообразил Вовец, - в больницу поволокли. А ну, с дороги, пока не прихватили.
      Они вломились в сосновый подрост, продираясь сквозь густые колючие ветви, присели. Вовец тут же на четвереньках полез обратно к просеке. Клим схватил его сзади за энцефалитку.
      - Ты куда? - потянул обратно.
      - Посмотрю, что там делается. Да ты не бойся, я осторожно.
      Он устроился под прикрытием разлапистых ветвей, принялся снова подстраивать очки под свое зрение. На делянке взревел двигатель, звук стал приближаться. Накатил свет фар, побежали по кругу тени деревьев чередой светлых и темных вертикалей. Мимо, подскакивая на кочках, пронесся огромный, словно двухэтажный, "Кировец", и, обдав грохотом и дизельной гарью, растворился во мраке.
      - Вот так, - Вовец отряхнул коленки, - в кабине водила сидит, а с ним ещё один, с ружьем. Боятся, охраняют! - Он хлопнул в ладоши, крепко потер одну о другую с восторгом гурмана, приглашенного к столу, полному изысканных яств. - Второе ружье - вот оно, уехало! Сейчас мы им дадим копоти. Возьмем языка, расколем...
      - Сейчас они подмогу вызовут, - мрачным тоном охладил его восторг Клим, - да ещё с милицией. И куда мы тогда побежим, в какую сторону?
      - Не боись. Час до Крутихи будут по ухабам прыгать, а в неё соваться бесполезно. Ни больницы, ни милиции там отродясь не бывало. Почта и лесничество с телефоном заперты до утра. Значит, ещё час, ну, пусть полчаса, по шоссейке до районки. А то и в город маханут, ещё дальше. Пока раненого сдадут, пока дежурному в милиции наврут, если ещё захотят, пока звонить куда-то будут... Короче, долгая история. В милицию, кстати, могут и не заявлять, так, скажут, несчастный случай на производстве, топор с дерева упал на макушку. Но через три часа двое на тракторе вернутся. Может, ещё кого-нибудь с собой прихватят, тогда нам будет не справиться. Да и светло уже станет. Так что - вперед. Канистру только оставь тут на обочине, чтоб потом долго не искать. Все равно ведь пить захочется.
      Они лесом направились в обход делянки. Там зажегся второй костер. Стало понятно, что оставшиеся опасаются нападения, поэтому решили осветить всю округу. Возле каждого костра хозяйничало по человеку. Швыряли в огонь огромные сосновые сучья, в небо взвивались мириады искр - сгорающая хвоя, взметенная вихрем раскаленного воздуха.
      - Зажгут тайгу, уроды, - недовольно пробурчал Вовец. - Слышь, Клим, а сколько их было, когда ты в балок вошел?
      - Трое их там сидело, ублюдков недоделанных, в карты резались. Ружье одно на койке валялось, а потом у каждого вдруг по стволу оказалось, как из-под задниц повытаскивали.
      - Видимо, это охрана - трое, а в другом отсеке работяги живут, не больше четырех, если считать по числу спальных мест, - принялся на ходу рассуждать Вовец. - Один из них водила, он же бурило, плюс помощник. Это обязательно, иначе колонку из скважины не поднять. Один на "Кировце", он же, допустим, дизелист. Получается трое. Они ездили и бурили вдоль дороги, а теперь здесь работают. Ну, и местный тракторист, он же вальщик, раскряжевщик, сучкоруб и прочее. Может раньше здесь и была бригада лесорубов, да стала не нужна. Место расчистили, видимость создали, получку в зубы - и под зад коленом. Теперь тут поисковые скважины разбуривают. Сейчас тут четверо работяг и всего один охранник с ружьем. Он, безусловно, спрятался куда-то и секёт исподтишка, а эти у костров суетятся.
      - Похоже, до утра собрались огонь жечь, - прервал его излияния Клим. Мы так фиг подойдем.
      - Ну, подойти-то как раз не проблема, - Вовец оказался настроен куда более оптимистично, - было б зачем. Как думаешь, чего они так боятся?
      - Понятно чего - нас, нападения.
      - А чего ж они тогда охранника с ружьем на "Кировце" услали?
      - Тоже, чтобы не напали по пути, - сделал Клим очевидный вывод.
      - Вот именно! - Вовец так обрадовался, словно сам не мог додуматься до такого пустяка, а Клим эту трудную проблему разрешил. - У них связи нет, потому - кровь из носу, а надо добраться до телефона. А этим следует продержаться до подхода основных сил, вот и суетятся, нас отпугивают.
      Тем временем на делянке появился ещё один мужик в рабочей робе. Клим и Вовец находились уже со стороны задней стены вагончика, но можно было догадаться, что он вышел изнутри. Но если это так, значит, тот, кто его отправил, тоже был в вагончике или рядом. А это должен быть охранник, не бурильщик же всем тут распоряжается. Работяга направился к трактору. Вовец тем временем ещё на раз осматривал делянку, вооружившись очками-биноклем. В ярком свете костров он смог точно определить марку трактора - изрядно подержанный ДТ-75 с бульдозерной лопатой впереди. Машина вполне подходящая для того, чтобы тягать вагончик на колесах и прокладывать дорогу для буровой установки, но абсолютно непригодная для лесоразработок. У Вовца, трудное детство которого прошло в таежном леспромхозе, такая лесосека могла вызвать только ехидный смех. Никто не разделывает хлысты на бревна непосредственно в лесу и уж ни за что не свалит в одну кучу деловую сосну и дровяную осину с березой. Штабеля бревен оказались сложены совершенно бестолково и в таких местах, что невозможно было понять, каким образом их собираются грузить и на какой транспорт. Скорее всего, ни на какой. Столкали бульдозером в кучи, и пусть себе лежат.
      Еще Вовец рассмотрел буровой станок на КРАЗе, поставленный в рабочее положение. Подивился, что всем на него наплевать. Это как-никак самое ценное, что тут имеется, не только очень дорогая вещь, но и рабочее место, кормушка для всех присутствующих. Вот что надо охранять, а не будку с проссанными матрасами. Недалеко от буровой стоит длинный тракторный прицеп с дизель-генератором в железном кожухе. Тоже знакомая штука, двадцатикиловатник. Там же, за невысокими бортами прицепа, несколько железных бочек - запас солярки. Кинуть зажженную ветошку - только пыхнет. И снова никто не охраняет. Ладно, огонька подкинуть всегда успеется. А вот ящики для керна - широкие, сбиты кое-как из старых серых досок, словно подобрали их по пути в какой-нибудь заброшенной деревне, а потом тут сколотили. Наверное, так и было. Ящики составлены штабелем почти в центре делянки между двух костров, и один из костровых истопников все время трется у штабеля. Получается, что главная ценность - керн?
      Работяга между тем запустил двигатель трактора и сидел в кабине, ждал, пока прогреется. У вагончика появился ещё один мужик, с трудом приподнял тяжелый конец прицепного устройства, подставил под него деревяшку.
      - Так, собрались переезжать, - констатировал Вовец, пряча в карман очки. - Слышь, Клим? Балок, говорю, сейчас трактором перетаскивать будут. Гляди, у буровой ещё костер готовят. - Он снял с плеча ружье, нащупал кнопку предохранителя, придавил пальцем, теперь можно было стрелять. Охранник на крыше вагона лежит, его и не заметишь. Гляди, свет от костров идет как бы снизу, а он наверху в тени оказывается. Не дурак. А какого хрена ему переезжать? Тут, что ли, плохо?
      - Боятся, что буровую спалим, - предположил Клим, - вот и хотят поближе подъехать. Слушай, а что вон в тех ящиках?
      Недалеко от буровой взвилось пламя - опять бензинчику на ветки плеснули. Неровно сложенная стопа ящиков предстала во всей красе. Вовца тоже стал мучить вопрос: а почему это они так высоко сложены? Приедет геолог смотреть, а работягам придется все из верхнего ящика выгружать, снимать его... Глупость полная, все ящики должны стоять на земле, хоть в ряд, хоть как попало, а лучше каждый у своей скважины. Догадка появилась внезапно.
      - Клим! Беги к ящикам, я тебя прикрою. - Вовец взял ружье наизготовку. - Ломай их все подряд и смотри, что внутри. Дойдешь до нижнего, смотри под ним. Станут эти придурки мешать - бей по чану. Без пощады, понял? Давай!
      Время было слишком дорого, поэтому он не стал ждать, пока Клим согласится, задаст вопросы, получит ответы... Вовец сразу выбежал из лесной темноты на освещенную делянку. Клим ломанулся следом, размахивая сверкающим обушком. Их заметили не сразу. Работяги были заняты своим делом, а стрелок-охранник на крыше все же не локатор, чтобы за три секунды башкой вокруг себя крутнуть и все движения зафиксировать. Вовец бросился к трактору. Тот уже взревел мотором, дернулся, остановился и стал разворачиваться на одной гусенице. Вовец вскочил ногой на эту неподвижную стальную ленту и прыгнул в кабину. Тракторист ничего понять не успел, только тычок в бок почувствовал.
      - Давай отсюда! - скомандовал Вовец.
      Мужик уставился непонимающе, мотнул головой, словно наваждение прогонял. Мотор ревел, похоже, тракторист просто ничего не расслышал.
      - Вали на хрен! - заорал Вовец в самое ухо. - Убью!
      Для убедительности треснул ружейным стволом в правое лобовое стекло, по нему разбежались трещины. Мужик вылетел в противоположную дверцу, словно его сдуло этим криком. Трактор встал. Вовец занял место тракториста, захлопнул дверцы, ружье положил на колени. Когда же он последний раз рулил на этой штуке? Лет пятнадцать назад, когда в колхоз на уборочную из института посылали. Как всякий сельский мальчишка с детства умеет запрягать лошадь и править ею, хотя никто его вроде бы этому специально не обучал, так и в леспромхозе раньше любой пацан знал, как дергать рычаги трактора. Дело нехитрое, ума большого не требует. И сейчас Вовец не стал вспоминать, как это делается. Ноги сами встали на педали, а руки легли на ещё не остывшие железные рукоятки рычагов.
      - Ой, вы кони, вы кони стальные! - заорал Вовец и рванул рычаги на себя. Двигатель рявкнул, из выхлопной трубы пыхнул синий язычок. Тяжелая громада, сотрясаясь и дребезжа, рванулась вперед. Вовца откинуло на спинку сиденья. - Даешь! - давно он не испытывал такого пьянящего чувства силы и свободы, когда могучий стальной зверь беспрекословно повинуется твоей воле, несется вперед не разбирая дороги и готов смять каждого, у кого хватит глупости сунуться поперек. - Я вам устрою Курскую дугу! - орал Вовец. В бою солдат матерится и кричит "Ура!" не столько стараясь врага напугать, сколько чтобы самому завестись на драку, перестать бояться и, может быть, озвереть.
      Гремя броней, сверкая блеском стали!
      Пойдут машины в яростный поход!
      Вовец вдохновенно горланил во всю глотку. Горячий запах машинного масла и солярки, дробный грохот изношенного дизеля, стучащего и звенящего всеми клапанами, пальцами и кольцами, неистовая пальба выхлопной трубы, швыряющей черную гарь и брызги непрогоревшего топлива, - все это вдохновляло на бой. Можно понять танкиста, идущего в лобовую под лязг гусениц и рев мотора. Вовец чувствовал сейчас необыкновенную силу, всесокрушающую мощь, готовую обрушиться хоть на самого дьявола, буде тому достанет дури загородить рогами дорогу.
      Когда нас в бой пошлет товарищ Сталин
      И Первый Маршал в битву поведет!
      С крыши вагончика плеснуло пламя. Картечь стегнула по верху кабины, наполнив её гулким звоном. Вовец не обратил внимания, он уже не боялся ничего, захваченный азартом.
      - Упреждение делай, когда по движущейся бьешь! - крикнул в ответ и включил фары: они у бульдозера вынесены высоко по бокам кабины, внизу-то их загораживает лопата, она же "нож" по-народному.
      Свет фар ослепил стрелка. Тот, встав на одно колено, целился с крыши. Вовец нисколько не боялся, ревущее жаркое железо давало ощущение защищенности и силы. А вот стрелок на голой крыше в бьющих в упор лучах света неизбежно должен был ощутить себя открытым со всех сторон, как голый на стадионе. Он опять выстрелил, но промазал, чего и следовало ожидать. Резко дернул к себе левой рукой цевьё ружья, словно рукоятку велосипедного насоса. Именно за такую конструкцию, когда патроны как бы закачивают из подствольного магазина в патронник затвора, ружья подобного типа прозвали помповыми. И сейчас после движения цевьём, выбросившего вбок стреляную гильзу, тут же грянул новый выстрел. Но и эта порция картечи прошла мимо, даже в трактор не попала, в землю чпокнула. Ружье не имело прерывателя курка, поэтому сразу после перезарядки раздавался выстрел, надо было только держать прижатым спусковой крючок. В принципе скорость стрельбы зависела только от скорости передергивания затвора движениями левой руки. Этот парень, ослепленный фарами, оглушенный ревом двигателя и не на шутку перепуганный прущим прямо на него стальным чудовищем, дергал рукой со скоростью отбойного молотка. Через пару секунд подствольный магазин опустел, а при таком сумасшедшем темпе стрельбы о прицеливании не могло быть и речи, особенно когда свет прямо в глаза. Не то что в трактор, парень бы сейчас в Китайскую стену с пяти шагов не попал. Оставалось драпать. Словно лев на буйвола, бульдозер налетел на торец вагончика, ударил стальной лопатой в треугольник прицепного устройства. Стрелок на крыше едва успел вытащить из кармана и распечатать картонную коробочку с патронами, но зарядить ружье не сумел, от сильного толчка повалился на спину и вытряхнул полпачки через плечо. Покатая крыша плохо приспособлена для раскладывания патронов. Тонкие картонные цилиндрики с металлическими донцами быстро попрыгали вниз, нырнули в мох и притаились. Стрелок чуть не заплакал от досады. Он купил патроны на свои деньги по двадцать рублей за штуку, чтобы поохотиться в окрестных лесах, а хозяйских патронов было выдано всего на один магазин. И теперь он сразу вспомнил о затраченной сумме, судорожно смял пачку, чтобы остальные не выпали, и сунул её обратно в карман.
      Вовец в это время потянул рычаг лебедки, поднимая лопату повыше, и дал полный ход. Бульдозер рыкнул, задранный кверху треугольник с прицепным кольцом на конце хлопнул о стенку, вагончик дернулся и покатился, кренясь на кочках и рытвинах. Веселый кураж не отпускал Вовца, разгоряченная душа рвалась на волю и требовала песни.
      На Тихор-рецкую состав отправится!
      Вагончик тронется, пер-рон останется!
      Угрожающе заваливаясь то на один бок, то на другой, балок споро катил к лесу. Открытая дверь хлопала, из дверного проема с бренчаньем сыпались различные кухонные причиндалы. Стрелок, распластанный на крыше, судорожно цеплялся за жестяную трубу кухонной печки, прижимая животом ружье. Тонкое железо, - перекаленное, изгоревшее, - хрупко. Труба сломалась. Стрелок упал с крыши, но удачно, ничего из костей не сломал, только лицо немного обшкарябал. Он не сразу понял, где оказался, и продолжал лежать, когда в полуметре от него хищно пролязгали гусеницы, швырнули в лицо горсть влажной земли, дохнул вонючим жаром двигатель, и сверху, перекрывая грохот дизеля, донеслось ликующее скандирование:
      - Вагончик тронется, вагончик тронется, вагончик тронется, а он останется! Оба-на!
      Балок вкатился в подлесок, сминая мелкие сосенки. Охранник сел, привалясь спиной к свежему пеньку, судорожно принялся выковыривать патрон из пачки, не доставая её из кармана. В голове звенело. Всего оставалось пять патронов, как раз наполнить магазин. Торопливо, с трудом попадая трясущимися руками в казенник ружья, охранник втолкал один за другим все патроны в подствольную подающую систему. По-прежнему сидя на земле, прицелился и выстрелил вслед уходящему трактору. Позади кабины расположен плоский топливный бак. Картечь пробила миллиметровое железо, наполнив полупустую емкость гулким звоном. Вовец понял причину продолжительного звука и прекратил толкать бульдозером застрявший вагончик. Дал задний ход. Новая порция свинца прошила бак, но на этот раз никакого гула и звона не последовало. Заряд вошел в нижнюю часть емкости, в рваное отверстие хлестнула кривая мутная струя. Солярка - это вам не бензин, её не так просто поджечь, поэтому Вовец не боялся попадания в бак, просто двигаться задом неудобно. А в грязное узкое окошечко в задней стенке кабины невозможно ничего разглядеть. Он принялся разворачивать трактор на одной гусенице. Картечь сквозанула через кабину, вынесла стекла обоих дверец. Осколок стекла впился в щеку. Вовец разозлился. В свете фар возник человек. Он стоял метрах в пятнадцати и целился из ружья. Вовец втопил педали, скособочась на сиденье, втянув голову в плечи. Его тут же осыпало осколками лобового стекла. В кабину ворвался встречный воздух пополам с выхлопными газами. Вовец поднял голову и глянул вперед. В свете фар в нескольких метрах впереди трактора бежал человек, Вовцу с высоты кабины были видны только голова и плечи. Охранник, а это был, конечно же, именно он, ружье не бросал, держал обеими руками перед собой. В патроннике сидел ещё один заряд, но охранник не мог остановиться, чтобы развернуться и выстрелить. Но если бы рискнул, можно дать гарантию в сто процентов, что через секунду-другую оказался бы намотан на гусеницы. Человек в такой ситуации инстинктивно бежит к укрытию или к другим людям. Охранник несся прямиком к штабелю ящиков, которые в неровном свете костров крушил Клим. Он разбивал клювом обушка боковые доски, сшибал их несколькими ударами и сбрасывал на землю каменные цилиндры керна. Вовцу оказалось по пути с убегающим, он тоже ехал к штабелю и теперь уже вовсе не собирался гоняться за каким-то придурком с "помпушкой". У него самого на коленях лежала такая же. Он мог, если бы захотел, бросить рычаги, высунуться в расстекленную раму "лобешника", со вкусом прицелиться в прекрасно освещенную спину и всадить с десяти-пятнадцати шагов горсть свинца точно промеж мокрых лопаток.
      Охранник не видел, что у него под ногами, лучи фар шли гораздо выше. Он зацепился ботинком за корягу и упал, ружье вылетело из рук. Вовец тормознул, двинул рычажок, освобождая лебедку, опустил острый низ лопаты на землю, тронул машину вперед. Ворох земли, вывернутых корней, срубленных сучьев взбугрился впереди бульдозера, поднялся крутой волной, пополз вперед. Охранник заорал и тут же заткнулся, накрытый земляным валом. Вовец дал задний ход, осторожно объехал свежую кучу и подкатил к наполовину разломанному штабелю. Махнул из кабины Климу, чтобы отошел в сторону. Попробовал осторожно толкнуть ящичный штабель, но сразу почувствовал, что порастерял навыки управления за последние годы. Трактор дергался и хотя слушался рычагов, двигался судорожно, рывками. Вовец весь вспотел. Наконец наехал тихонько, накатил на стопу тяжелых ящиков, остановился, стал задирать вверх лопату. Ее нижний край, выгнутый вперед острым ножевым лезвием, подцепил штабель, перекосил его, приподнял ближнюю сторону. Клим забарабанил обушком в дверцу, заорал во всю глотку:
      - Стой! Стой, мать твою!
      Вовец выбрался из кабины, спрыгнул на землю. Его слегка покачивало после такой скачки по кочкам. Двигатель трактора негромко тарахтел на холостом ходу, дребезжа расшатанными железками. Клим по пояс влез под ящики, державшиеся на кончике бульдозерного ножа. Вовцу даже нехорошо сделалось от такого вопиющего нарушения правил техники безопасности. Сорвутся вниз ненароком, как это обычно случается, и, словно на гильотине, разрубят пополам. Клим выпрямился, оглянулся, увидал подходившего Вовца, замахал рукой:
      - Давай скорей! Помоги-ка. Не могу один вытащить, тяжелый...
      Вовец подбежал, запоздало сообразив, что следовало бы столкнуть штабель бульдозером, раз уж сумел так четко подцепить. Оглянулся, не подкрадывается ли кто сзади, повел стволом ружья, готовый в любое мгновение нажать спуск. Работяга в замасленной куртке, - спина жирно отблескивала в свете костров, - раскидывал руками комья земли, оплетенные обрывками корней, раскапывал тот холмик, что Вовец нагреб над нерасторопным охранником. К нему подбежал второй, в драной телогрейке на голом торсе, поддергивая сползающие трикотажные штаны, видать, натянул спросонья что под руку подвернулось. Он боязливо покосился на ружейное дуло и принялся помогать своему товарищу. Для обоих, очевидно, было привычным делом ворочать голыми руками колонки керна, буровые трубы, копаться в железных кишках механизмов и делать прочую тяжелую мужскую работу. Опасности они не представляли. Вовец прислонил ружье к лопате бульдозера, посветил фонариком. Три больших прямоугольных ящика, наполненных каменными цилиндрами, косо зависли на кромке бульдозерного ножа. Под ними на земле стоял ещё один такой же ящик - метр на метр с четвертью размером, высотой сантиметров тридцать пять. Вовец посветил внутрь этого нижнего ящика. Вздрогнул, наткнувшись взглядом на остекленевший, закатившийся глаз.
      Голый человек скрючился в неудобной позе внутри ящика. Связанные ноги поджаты, упираются ступнями в дальнюю стенку. Человека положили на бок, но поставленный сверху ящик придавил плечо, ему пришлось повернуться спиной вверх. Руки перекрещены запястьями, перехвачены в этом месте несколькими витками тонкого капронового шнура, их невозможно подтащить к лицу, чтобы попробовать перегрызть путы. Щека прижата к грязному днищу. Рот затянут полосой грубой ткани, словно кто-то посторонний может услышать в лесной глуши сдавленные крики, тем более когда ревет дизель буровой. Все тело несчастного покрывали красные точки и волдыри - следы укусов насекомых.
      Клим пытался просунуть свои руки под плечи бедолаги, чтобы приподнять его и вытащить из ящика. Вовец остановил его движением руки, ещё раз посветил на лицо и узнал Сержа. Но глаз был уже зажмурен. "Живой," - с облегчением подумал Вовец. Он попробовал просунуть палец под тряпку, стискивающую рот, но это ему не удалось, было слишком туго. Узел на затылке тоже не поддавался. Пришлось достать нож. Лезвие, заправленное на мелком бруске, а потом ещё на шкурке-нолевке - бриться можно, - в одно касание развалило узел, тряпка отпала. Но в рот оказался забит тряпичный ком. Он пропитался слюной и выскальзывал из пальцев. Наконец и он был вытащен. Серж тяжело задышал разинутым ртом, попробовал свести челюсти, но не вышло, зато открыл глаз и посмотрел на Вовца вполне осмысленно.
      - Лежи, Сержант, спокойно, - Вовец легонько похлопал его по плечу, сейчас мы тебя вытащим. - Он перерезал шнур на руках, не глядя сунул нож рукояткой вперед стоящему рядом Климу. - Зайди с той стороны, освободи ноги. Обушок здесь оставь.
      Ему было понятно, что щель между ящиками, да ещё ограниченная сбоку бульдозерным ножом, слишком мала, её надо расширить. Вставил плоское острие обушка в стык досок на углу ящика, легкими ударами руки по бойку попробовал загнать острие как можно глубже. Доски оказались сколочены не слишком плотно, и теперь, работая как рычагом, можно было попытаться оторвать боковую стенку. Ржавые гвозди со скрипом подались. Дальнейшее было делом техники, ломать - не строить. Орудовать гвоздодером куда проше, чем эти самые гвозди заколачивать. Сбоку появился Клим, и, чтобы не отвлекать Вовца от работы, попробовал наощупь найти под его энцефалиткой ножны, чтобы вернуть нож хозяину. И тут случилось то, чего Вовец боялся с самого начала, - приподнятый штабель соскользнул. Сбрякали в верхних ящиках каменные цилиндры керна, треснула какая-то хлипкая дощечка, Клим дернулся, схватился руками за штабель, обронив нож. Вовец замер на секунду-другую, выдохнул и покачал головой, мол, зачем так пугать? Ящики вернулись на свое место, только и всего. Теперь уже стало нечего бояться, можно было орудовать инструментом в полную силу. Вовец запустил поглубже в щель острие, потянул двумя руками рукоятку. С противным, душераздирающим скрежетом вылезли длинные кривые гвозди. Вовец сделал шаг в сторону и одним пинком сшиб доску. В проем тут же высунул голову Серж. Он сумел свести челюсти, но теперь губы у него тряслись, а зубы стучали так, что перекрывали холостой рокот тракторного дизеля.
      - М-мужики, - Серж обвел их полубессмысленным взглядом, - з-замерз, блин!
      Выпростал из-под себя руку, протянул в сторону Клима. Тот сразу же ухватился за нее, потащил радостно. Вовец пошарил лучом фонарика внизу, отыскал свой нож. Ружье, до того прислоненное к бульдозерной лопате, тоже упало. Поднял и его, повесил на плечо, огляделся - не появилась ли опасность? Двое работяг, разбрасывавшие землю, докопались до своего защитника, но, оказалось, не с того конца зашли - ноги. Схватили: один за правую, другой за левую - дернули. Вовец отвернулся, своего надо вытаскивать, а не на чужого пялиться. Серж уже наполовину выкарабкался из своего малоудобного гроба, высвободил и вторую руку, сейчас опирался ею о землю. Другой держался за Клима. Вовец поспешил ему помочь, подхватил обнаженное тело, которое колотила крупная дрожь. Вытащили приятеля наружу, поставили на ноги. Вовец вспрыгнул на гусеницу трактора, нашарил в кабине тряпичный ком, бросил Климу. Принялись развязывать узел, помогли одеться.
      - А я с-слышу - пуляют, в-война целая, - щелкая зубами и приплясывая от холода, рассказывал Серж, - н-ну, думаю, началось, добрались до гадов. А потом ничего не помню, как обрезало.
      Работяги тоже хлопотали над своим, как секунданты над нокаутированным боксером. Привалили спиной к земляной куче, хлопали по щекам, приводя в чувство, но без особого успеха. Серж, уже одетый и обутый, стоял, обняв себя, сунув ладони под мышки. Клим растирал ему спину, чтобы согреть. Вовец сделал пару шагов в направлении работяг, присмотрелся. Ему вовсе не хотелось оставлять за спиной труп. На всякий случай потянул на глаза капюшон энцефалитки, а "молнию" на вороте затянул до самого носа. Хоть и ночь, и свет костров играет бликами и тенями, а ни к чему показывать лицо. Но тут охранник очнулся, растрясли мужики. Открыл бессмысленные глаза, таращился, ничего не соображая. Лицо грязное, в земле, в трухе, под носом мокро, то ли кровь, то ли что другое. Рыба, выброшенная на берег, вывалявшаяся в песке и пыли, на последнем издыхании ловит воздух, топорщит плавники и хлопает жабрами, только моргать не может. Так и этот разевал рот и хватал воздух. Постепенно соображение возвращалось к нему, и он бы очнулся окончательно, если бы Серж не очнулся ещё раньше.
      Выкрикивая ругательства, он подскочил к охраннику и от всей души врезал ладонями по ушам. Тот сразу сник, голову повесил и, вроде, дышать перестал. Серж решительно повернулся к работягам. Мужик в рваной телогрейке на голом теле испуганно отпрянул, подтянул сползающее трико, забормотал:
      - Вы что, мужики? Мы тут не при чем, работаем и всё...
      - А где тот, который меня метелил? - наступал на него Серж. - Где эта гнида рыжая?
      - В больницу же увезли, - мужичок неподдельно удивился, мол, всем известно, ты один такой неинформированный откуда-то выискался, но разъяснил: - Дыра в башке - во, кулак вставить можно.
      Он продемонстрировал свой кулак, в пол-головы величиной. У работяг бывают такие непропорционально большие лапищи. Эти впридачу были черными от навеки въевшегося мазута и металла, да ещё сейчас в земле рылись. Вовец хмыкнул: если такой кулак в башку влезет, значит, там вместо мозгов пустота была. Придержал слегка Сержа:
      - Не заводись, мы и так тут понатворили, достаточно уже. - Обратился к работяге: - А где евонная берданка? Если откопали, давайте сюда.
      Тут же из темноты выступил другой рабочий, торопливо сунул Вовцу в руку ружье. У того теперь в каждой руке стало по стволу. Но этот, второй, годился только в качестве холодного оружия, типа дубины. Стальные траки тракторных гусениц расщепили приклад, смяли казенник, а сам ствол согнулся и стал напоминать кочергу. Осталось её только в огонь отправить, что Вовец тут же и сделал - швырнул в ближайший костер. Тот уже прогорал, и чуть-чуть дровишек ему не помешало бы. Теперь, освободившись от хлама, можно было взять работягу под руку, отвести в сторонку и поговорить по душам. Вовец повел его к полуразбитому штабелю ящиков с кернами, поинтересовался успехами. Кто бурилой на установке? Как оценивает результаты, какие породы? Зачем такая охрана?
      Мужик легко сознался, что он бурила, а помбуром у него тот парень, что первым начал откапывать охранника. Керн идет хороший, поймали жилу, а до края так и не дошли пока, площадь простирания даже приблизительно не определить. Сплошные слюдиты, по краю бериллы неплохие, а ближе к центру изумруды. Последнюю скважину до двадцати восьми метров довели, так почти сплошной массив - кристалл на кристалле. С этими словами бурильщик вывернул из кармана телаги шестигранный обломок зеленого камня сантиметров пять в диаметре, не удержался, чтобы не похвастать. Спохватился, что могут отобрать, да поздновато, Вовец уже взял кристалл у него из ладони. Посветил фонарем: такой только в музее увидишь, жаль, что обломок, а не целый. Грани правильные, гладкие, скол, как и положено, раковистый. Но цвет бледноват, светло-зеленый. В массиве смотрится, а если огранить, то никакого впечатления не останется. Да и гранить особо нечего - трещины сплошные, а в глубине вообще мутное пятно, свет не проходит. Но пожалуй, можно выкроить дюжину камушков, этак в четверть карата каждый. Взвесил ещё раз на руке и вернул работяге. Тот уже сто раз раскаялся, что столь опрометчиво похвастал, стоял, переминаясь, пыхтел и потел. Получив обратно утаенную от начальства собственность, вздохнул с облегчением. Пояснил, что вот это и охраняют бойцы с ружьями. Глаз да глаз нужен. Раньше за такое месторождение по ордену бы дали, а сейчас по черепу запросто. Хозяева боятся, что информация утечет, и рудник в казну приберут. А скоро в Госдуме должны закон принять о свободном рынке драгоценных камней, после этого можно будет рассекретиться. А пока всю бродячую хиту метелят и шугают, чтоб и дорогу сюда забыла. А если кого подозревают, что специально заслан шпионить, то в город увозят на допрос. И этого парня хотели так же, но он уперся, да ещё драться кинулся, а в кармане карта с обозначенными скважинами, вот и оказался в ящике. И вещей никаких с собой не было, значит, компаньоны должны обнаружиться, могут явиться следом. Этот не расскажет, так те расколются. А все эвон как обернулось... Так если разобраться, ответный удар оказался впятеро сильней... А нам что, мы на сдельщине, отбуримся и опять, может, на полгода без работы.
      * * *
      Небо на востоке быстро голубело, звезды сразу поблекли, а контуры деревьев обозначились резче. Но с запада тянул ветерок, наволакивал тучи. Уходили цепочкой, след в след, как-то само так получилось. Вовец первый, за ним Серж, замыкал Клим. Все слишком устали, чтобы разговаривать. До стоянки добрались почти в три часа, тучи, затянувшие небо, уже подсвечивало желто-розовым, и, похоже, собирался дождь.
      Серый с Валентиной не спали. Серый, чтобы скоротать ожидание, занимал себя всякой бивачной работой и всю переделал. Окопал ровиками палатки, чтобы в случае дождя вода не подтекала. Вокруг столика соорудил самые настоящие скамейки. Вовец с трудом доковылял и буквально рухнул на лавочку, ноги уже не держали, столько находился и набегался за последние сутки. Спросил, положив на стол перед собой ружье:
      - А вы почему не пакуетесь? Контрольное время прошло.
      - Ух ты, ружье! - Серый протянул руки, хотел взять, но Вовец придавил оружие локтями. - Да ладно, я только посмотреть хотел. - Увидел Сержа. Здорово, Сержант! Ты куда запропал?
      - Здорово, - поприветствовал его Серж, криво улыбаясь, - в гости ходил, чай пил, да чашку разбил, хозяин рассерчал - самоваром настучал. Ой, не могу, как спина чешется! Серый, почеши Христа ради, комары, гады, искусали всего, как колхозного поросенка. А, привет, Валентина, - Серж заметил девушку и вяло помахал ей рукой. - Ты-то зачем в такую даль поперлась?
      Он уселся за стол напротив Вовца, навалился вперед, выгнув спину, и блаженно замурчал, когда Серый остервенело принялся скоблить ногтями его хребет. Клим сел рядом, положил перед собой поблескивающий обушок, принялся искать по карманам сигареты и зажигалку. От костра подошла Валентина, поставила на стол пышущий теплом чайник и кружки, сказала нарочитым тоном:
      - Я же говорила, раз Клим за дело взялся, значит, все будет в порядке. Ах ты мой бедный, - погладила Сержа по голове, - где ж ты пропадал?
      - Валя, - поморщился Клим, - давай без мелкого подхалимажа. Лучше вон Сержу помоги. Когда сюда шли, заикнулась, вроде у тебя какое-то мазево есть от зуда. А то его, бедолагу, комары так разукрасили - Пикассо позавидует.
      Девушка сразу нырнула в палатку, через минуту появилась с пластиковым флаконом в руке. Серж стянул через голову энцефалитку, бросил на стол, подставил спину. Вовец расстелил его куртку перед собой, покачал головой, рассматривая дугообразную надпись "Ekaterinburg". Спросил:
      - А другая одежонка у тебя есть?
      - Есть, - откликнулся Серж, - штормовка. В палатке лежит. А что?
      - На ней это же написано или что другое?
      - Нет, ничего. Рукав только заштопан, старая уже.
      - Вот её и наденешь, - Вовец скомкал энцефалитку, метко бросил тряпичный комок в угасающий костер. - И больше на себе никаких глупостей не пиши. Впрочем, умного тоже не надо, понял? Ходи, пожалуйста, без маркировки.
      - А ты чего раскомандовался? - возмутилась Валентина, она даже перестала натирать спину Сержу. - А вы чего сидите, как кролики перед учителем, уши прижали? Или кто с ружьем, тот и главный?
      - Валюш, - Клим неторопливо прикурил, выпустил струйку дыма, - ты, пожалуйста, не напирай на Володю, он нас обоих только что из дерьма выдернул. И, я так думаю, не в последний раз. Давай, Сержант, рассказывай все по порядку, как дело было?
      Серж почесал затылок и принялся излагать свою историю знакомства с бурильщиками, закончившуюся в импровизированном гробу. Остальные молча слушали.
      - Вначале, как положено, вышел на дорогу и пошел по следам колес. Вовец взял чайник и разлил по кружкам черный, как деготь, чай. Серый поставил на середину стола жестянку с сахаром, положил ложки. Как бы невзначай провел пальцем по стволу ружья, шумно вздохнул и принес полиэтиленовый мешок с печеньем. Серж продолжал рассказывать. - А потом слышу - вроде бы мотор гудит. Подошел ближе - точно, буровая работает. Вырубка приличная, вы сами видели какая. А в самом конце стоит передвижная установка на КрАЗе. Рядом дизель пыхтит на прицепе. Я безо всякой задней мысли подваливаю к мужикам и начинаю разговор. Так, мол, и так, как жизнь? Как платят? Про породы, или что тут ищут, даже полслова не сказал, как вдруг подбегают два придурка с ружьями и орут: "Руки вверх!" - Серый отхлебнул чая, задумался, собираясь с мыслями. Похоже, вспоминать эту историю ему не доставляло радости. - Я им говорю: "Вы что, ребята, белены объелись, берданки на живого человека наставляете?" А они: "Ты! Шпион! Падло!" И так далее, в том же духе. Ну, раз такие дела, послал их подальше да и пошел прочь. Так ведь не отпускают. Давай сразу ружье в лицо тыкать. А один козел принялся руку мне заворачивать. Я, понятно, пихнул его, как следует. Говорю, мол, ребята, мне ничего от вас не надо, хрен на вас на всех, я своей дорогой иду, а вам счастливо оставаться. Тут другой, рыжий весь, конопатый, нос картошкой, - я его харю хорошо запомнил, попадется как-нибудь, сволочь, - ружьем мне по лицу как врежет, прямо стволом. Я руки-то поднял, а он мне в живот сапогом. Думал, не отдышусь вообще. - Серж снова помолчал, отхлебнул горячего чая. - Короче, отходили за всю мазуту, думал, не встану. Сволокли в вагончик, давай допрашивать по всей форме. Пугать давай - застрелим, зароем, подвесим. Они, видишь, подумали, раз я налегке, то приехал на машине. Шерлоки, блин, Холмсы. Один даже бегал целый час по округе, все машину искал. Они там думают, что в такую даль забрались - ни один человек пешком не придет. Ну, побили ещё маленько. А я им уже поддакиваю. Да, на машине приехал. Напарник увидел, что меня схватили, уехал в город. Скоро вернется и сорок человек с ним. Короче, лапшу вешаю. Не буду же я говорить, где наш лагерь, правильно? В общем, в конце концов раздели они меня, связали и в ящик затолкали. А сверху другими ящиками заложили. А там щели чуть не в ладонь. Как комары на меня накинулись! Думал, сдохну. Ни почесаться, ни прибить их, ни отогнать. А он, сволочь, присосется и тянет через трубочку. А я лежу, даже дернуться не могу. Все затекло, онемело. Тут я и комаров чувствовать перестал. Эти уроды думали, что хорошую пытку придумали, а все наоборот вышло.
      - Так чего они добивались-то? - перебил Клим.
      - Да все время спрашивали, кто послал, - Серж подумал, почесал голову. - Я так догадываюсь, что боятся конкурентов или бандитов. Собирались допрос ночью продолжать. А ещё держали меня как заложника на тот случай, если действительно кто-то приедет меня освобождать.
      Вовец размешал сахар, отхлебнул с наслажденьем и как ни в чем не бывало заметил:
      - Усы бы тебе сбрить не мешало.
      - А это ещё зачем? - Серж поперхнулся чаем, схватился рукой за лицо, прикрывая свою гордость.
      - А затем, что если кто из этих твоих новых знакомых заметит тебя даже издалека, у нас у всех могут начаться проблемы, - пояснил Вовец.
      Клим поставил кружку, молча сходил в палатку и вернулся с тюбиком крема и станочком для бритья. Серж отнял руку и покорно задрал нос. Клим мазнул кремом и в две секунды смахнул всю растительность. В придачу к этому Валентина отвесила Сержу подзатыльник:
      - Да не ёрзай ты, - сказала сердито, - вертится, как сорока на колу. Сиди спокойно.
      - Да не могу я спокойно, - вскочил тот со скамейки, - задницу сильней всего искусали.
      - Держи, сам вотрешь, - сунула в руку флакон. - Тоже мне, - фыркнула, - нашли самое вкусное.
      - Да уж, не чета твоим караваям, - огрызнулся Серж.
      Он сразу сел, поэтому ладонь Валентины хлестнула по воздуху у него над головой. Еще раз презрительно фыркнув, девушка полезла в палатку, которую Вовец ставил для себя. По полиэтиленовому пологу дробно защелкали дождевые капли, пока ещё редкие. Вовец допил чай, повертел задумчиво кружку, вздохнул и заговорил:
      - Значит так: ситуация - острее некуда. В четырех километрах отсюда какая-то частная фирма разбуривает изумрудную площадь, результат отличный. Я видел образец. Кристалл бледный, трещиноватый, с замутнениями, но крупный и, в общем-то, хорошего ювелирного качества. Поэтому фирма и держит такую крутую охрану, что боится утечки информации, конкурентов и воров. Я так понимаю, здесь уже идет война. Сегодня и мы ввязались. Пока обошлись без потерь, зато врагов нажили. Если ещё раз им попадемся, церемониться с нами не будут, могут просто убить на месте. Будем считать, что их конкуренты тоже не дремлют. Так что имеем хорошие шансы оказаться между молотом и наковальней. А то, что я у этих ребят кое-что пожег и поломал, да ещё одного молодца по кумполу тюкнул... В общем, как говорится, менты нам не кенты. В милицию жаловаться никакого резона нет. Будем сами как-то выкручиваться из этой ситуёвины. Какие будут предложения? Давай, Серый.
      Тот, похоже, привык быть ведомым и сейчас слегка опешил. Пожал плечами.
      - А что я? Я как все. Изумрудов на всех хватит. - Он ещё раз пожал плечами, соображая, что бы ещё сказать, и добавил: - А с этими связываться не надо. Подстрелят ещё ненароком.
      То, что лидерство в коллективе перешло к Вовцу, почувствовали все. После ночного побоища, где он проявил не только хладнокровие и решительность, но и, главное, рискуя жизнью, выручил товарищей, с которыми знаком-то был всего ничего, без году неделю, переход этот оказался совершенно естественным и логичным. Да и он сам понимал, что сейчас необходим его опыт, умение предвидеть и планировать ситуацию, иначе в такие переделки они будут и дальше попадать. Он посмотрел на Сержа и кивком предложил высказаться.
      - Сматываться надо, - хмуро сказал Серж, - завтра местность прочешут и на нас нарвутся. Или мы на них. Надо подождать, пока тут все успокоится. Тогда обратно вернемся. Так что давай паковаться, а потом лесом, полем, огородами...
      - Брось, - возразил Клим, тем более что наступила его очередь говорить, - это у тебя после ящика такие мысли. Меня бы в такой позе без штанов на комаров выставили, так я бы уже, наверное, к городу подбегал в одних ботинках на босу ногу. А у тебя завтра другое настроение будет, то есть сегодня, светает уже. - Он машинально потер щетину на подбородке. Собак по следу они не пустят, ищейки только в милиции, своей у них наверняка нет, да и дождик моросит. Прочесывать? А в какую, извини, сторону? Да и народу для такого мероприятия нужно не меньше роты, если не батальон. Нет, даже говорить не о чем. Просто не следует соваться на дорогу и к ним на поляну. У них свои проблемы, у нас свои. Вот на другое место, подальше, перейти стоит. И заняться поиском своего месторождения, Вовец тропу уже нащупал. Я верно говорю?
      - Клим прав, - Вовец утвердительно кивнул, вынул из кармана и развернул карту Сержа, которую нашел в вагончике на делянке, разгладил на столе. - Тут место нашей стоянки не указано, только скважины, Серж им тоже ничего не сказал, молчал под пытками, как Павлик Морозов. - Все улыбнулись, атмосфера разрядилась и потеплела. - Я что-то не так сказал? Пардон, как Александр Матросов. Ну, неважно. Важно, что выспаться нам не помешают. Я так полагаю, что следует маленько отдохнуть. Искать нас не станут, решат, что убежали. Любой бы убежал подальше после такой драки. Правильно? В худшем случае могут по дорогам на машине патрулировать, в надежде перехватить нас где-нибудь у станции. Так что из лесу мы не выйдем. Предлагаю следующее: сохраняем бдительность, наблюдаем за буровой и ищем свою изумрудную жилу. В контакт ни с кем не вступаем, по одному не ходим. Возражения? - Обвел внимательным взглядом лица товарищей. - Значит, ложимся спать.
      - Может, я подежурю? - поднялся Серж. - Спокойней будет, да и належался уже.
      - Не стоит костер жечь, да и не ходит никто ночью, тем более под дождем, - остановил его Вовец.
      Клим вылил ведро воды в сердито зашипевший костер и полез в свою палатку. Следом нырнули Серж и Серый. Вовец в нерешительности потоптался, ему очень не хотелось ложиться рядом с этой стервой Валентиной, ничего хорошего это не обещало, только очередные неприятные разговоры. Но делать было нечего, может, она уже уснула, все обойдется. Не обошлось.
      - Это моя палатка, между прочим, - послышалось из темноты.
      - Вот и отлично, - Вовец выставил ботинки наружу, под полиэтиленовый тент, - значит завтра сама её и понесешь.
      Он потыкал рукой надувной матрас, достаточно ли туго накачан. Разделся, забрался в спальник, блаженно вытянулся. Справа, между матрасом и брезентовой стенкой, уютно устроилось ружье, внушая умиротворение и покой. Но Валентина не дала расслабиться и заснуть.
      - Наглость какая! - зашипела в темноте. - Залез, улегся...
      - На тебя, что ли, залез? - сонно огрызнулся Вовец. - Я, золотко, сейчас не то что на секс, на простую ругачку не способен. Давай завтра продолжим... - зевнул.
      - Убирайся отсюда, - Валентина больно ткнула в бок кулаком, - иди в ту палатку. Слышишь?
      Это уже переходило все границы. Глупая, амбициозная, озлобленная баба, возомнившая себя кормилицей, поилицей и хозяйкой четырех здоровых мужиков. Чего она добивается? Верховного командования? Поклонения и рабской покорности? Какого черта ей надо? Вовец резко сел, подхватил ружье и с громким клацаньем передернул затвор. На спальный мешок выпал тяжелый патрон.
      - Тихо! - прикрикнул сдавленным голосом. - Крадется!
      В нормальном лесу не бывает абсолютной тишины. Шуршал, накрапывал по полиэтилену редкий дождь, срывались капли с веток, шелестели листья, что-то чуть слышно скрипело и пощелкивало. Если как следует прислушаться, то мир ночной наполнится множеством таинственных звуков. Вовец разыграл эту сцену, чтобы хоть как-то урезонить вредную соседку. Похоже, удалось. Он на ощупь вставил обратно в магазин патрон, опустил ружье на место и лег.
      - Валентина Владимировна, - сказал почти шепотом, - я сегодня протопал двадцать километров, нашел изумрудный след, устроил пожар, угнал трактор и проломил череп человеку. И я чертовски устал от всего этого. Дай мне спокойно дожить до утра, не толкай на новое преступление. - И тут же прервал её попытку что-то резко возразить. - Я прекрасно понимаю твою обиду на всех мужчин, но ей-богу, я тебя сегодня увидел в первый раз и буду счастлив завтра с тобой расстаться. Надеюсь, это взаимно. Спокойной ночи.
      - Значит, просветили насчет интимных подробностей? - зло зашипела из темноты Валентина. - Ничего, про тебя мне Серый тоже все рассказал. Да ты такой же подлец, как и тот, что мне семь лет голову дурил. Жену-то с ребенком, скажешь, не бросал?
      - Нет, не бросал. - Сон пропал начисто, почему бы и не поговорить по душам? Вовец приподнялся, опершись на локоть. - Это она меня бросила, точнее, выставила. Видишь ли, у меня отсутствует главное мужское достоинство - деньги. Но на основании этого я не считаю, что все бабы продажны и ради денег готовы на все. И жену свою бывшую ни в чем не виню, каждый живет как умеет, как научился. А ей благодарен за сына и за то, что первый с ней был самым счастливым в мой жизни, и за то что расстались, тоже благодарен, не пришлось вести войну на изнурение с матерью собственного сына. Честное слово, - Он сменил интонацию, говорил мягко, как взрослый с подростком, почти на равных, но все-таки сохраняя дистанцию возраста. - А ты, значит, в семь раз меня счастливее, раз семь лет рядом с любимым провела. Не надо, не злобься. Какие твои годы, вся жизнь впереди. Встретишь ещё своего принца, нормального парня, умного, работящего, красивого, порядочного. Только ты уж не разговаривай с ним в таком тоне. А со мной можешь вообще не разговаривать, я не обижусь. Давай, как будто мы поссорились и не разговариваем друг с другом? Хорошо?
      - Как же, - пробурчала Валентина недовольно, - встретишь его, порядочного. Мне, между прочим, уже двадцать восемь. Ладно, больше не разговариваем.
      Вовец закрыл глаза, вытянул руки вдоль тела и расслабился. Надо спать. В каждой клеточке тела сидела усталость. Этот поздний разговор растревожил душу, полезли всякие ненужные воспоминания. Но он сумел их отстранить, закатил глаза, расслабил лицевые мышцы, принялся глубоко дышать. Этим приемом он мог преодолеть любую бессоницу. И сейчас испытанное средство подействовало безотказно. Через минуту Вовец уже спал чутким звериным сном. В отличие от Валентины, которая смотрела на постепенно светлеющую стенку палатки и размышляла об услышанном.
      * * *
      Разбудил Вовца негромкий треск. Он ещё глаза открыть не успел, а рука уже отыскала ружье. Звук был несколько нарочит, и как-то сразу стало понятно, что ветки ломают специально. Было уже светло, часы показывали половину седьмого. Летний сон на свежем воздухе может быть коротким, организм все равно успевает отдохнуть. Вовец полежал с полминуты, прислушиваясь, и понял: кто-то разжигает костер, ломает сухие веточки на растопку. Дождя слышно не было, а яркий утренний свет со всей очевидностью указывал, что небо расчистилось и день обещает быть солнечным и жарким.
      Вовец пошарил в проходе между матрасами, куда ночью бросил свою одежду. В руках оказался тонкий женский свитерок. Он посмотрел на посапывающую Валентину. Ворох каштаново-рыжих волос лежал в изголовье. Разделась ночью и одежду бросила в проход, чтобы показать свое презренье и подразнить заодно. А может, провоцирует таким образом, проверяет, сколько в нем наглости и как легко возбуждается. Вовец откинулся на спину и прикрыл глаза. Если провоцирует, то ей это удалось. Он совершенно автоматически представил её лежащей без свитера в своем пуховом мешке, воображение само рисовало. Вовец мотнул головой, прогоняя наваждение. Эта женщина определенно волновала его. У неё очень милое лицо, красивые, нет, роскошные волосы, так бы и зарылся лицом, вдыхал их свежий, теплый запах... Вот черт, надо вставать, а то лезет в голову всякая дребедень.
      На полу палатки лежали Валентинины штаны, а одежды Вовца не было на месте. Вначале это поставило его в тупик, потом рассмешило. Он не знал, как расценить устроенную Валентиной подмену, решил об этом помалкивать, а одежду поискать в ногах, возле входа. Действительно, там она и оказалась. Вовец оделся, осторожно выбрался наружу, опираясь на ружье. Солнечные лучи уже путались в вершинах сосен. Капли ночного дождика поблескивали на ветках. Клим, сидя на корточках, колдовал над костерком, подкладывал в бездымное, бесшумное синее пламя сухие сучочки. Поднял руку в знак приветствия, повесил чайник на железный крючок и достал сигареты. Вовец присел рядом на влажное бревнышко, протерев его ладонью.
      - Синяков вроде нет, - констатировал Клим, осмотрев Вовца, - руки-ноги тоже на месте, не повыдерганы, сам пришел, а не на носилках из палатки вынесли. Дай ружье посмотреть, а то ночью слишком темно было.
      - Держи, только курок не трогай, - Вовец протянул оружие. - Да, тяжелая девушка. Надо бы её как-то спровадить отсюда. В лесу гранильщик все равно не нужен, мне кажется.
      - "Ремингтон", - прочитал Клим название, - красивая игрушка. А Валентина только добровольно уйдет. Можно, конечно, навалиться всей толпой, связать и в таком виде унести, но это только новые проблемы создаст. Пусть лучше кухней занимается, у нас больше времени для работы останется, да и готовит она лучше. Мы её и взяли с таким расчетом. Просто не подумали, что новый человек имеется, а она тоже не проявлялась, пока тебя не увидала.
      - Тогда буди, пусть завтрак готовит, - Вовец поднялся и пошел к ручью умываться. - Нечего бабе валяться, когда мужики встали.
      Валентина, вопреки его предположениям, как только Клим её разбудил, сразу поднялась. Вылезла из палатки, в том же свитере и брюках в обтяжку, сладко потянулась. Увидела Вовца, улыбнулась и приставила палец к губам, мол, помню ночной разговор, отныне друг другу ни слова. Вовец облегченно вздохнул, расстелил на столе карту и углубился в её изучение. Ребят решили пока не будить, пусть отоспятся как следует. После завтрака вдвоем с Климом отправились на разведку.
      К знакомой делянке подошли сбоку, принялись в два бинокля рассматривать. Вагончик вытащен к буровой, рядом стоит трактор. Штабель ящиков в прежнем виде, наполовину развален и разломан, колонки керна валяются на земле. Можно подойти посмотреть, да ни к чему рисковать. Людей не видно, спят или просто попрятались.
      В десятом часу из вагончика начали выползать работяги. Справляли нужду у колеса, умывались из ковша, закуривали, лезли в механизмы, проверяя готовность к работе, набирали из железной бочки соляру в ведра, заливали в баки. Из косо воткнутой трубы над крышей вагончика потянулся дымок, завтрак принялись готовить. В десять часов заслышался рокот двигателя. На делянку вывалил "Кировец", следом огромный черный джип. Начиналось интересное. Клим с Вовцом спрятались за молоденькие пушистые сосенки, выставили бинокли сквозь лапник, молча принялись наблюдать.
      Похоже, порядок в фирме был тот еще: пока не выспались, на подмогу не поехали. Нет у них группы быстрого реагирования, обычные сторожа, только с дубинками и ружьями. Из джипа их целых шестеро вылезло, шофер седьмой. Толку от их присутствия не было никакого, слонялись, пинали кочки, опрашивали работяг, грозными взглядами окидывали окрестные заросли и угрожающе наводили стволы "помпушек" на лес. Из вагончика с трудом вылез ночной герой: весь облепленный пластырем, голова перебинтована, рука на перевязи. Заковылял к джипу, корчась после каждого шага. Его подхватили, чуть не на руках отнесли в машину. Квадратный карапуз в кожанке до колен похлопывал его по плечу, похоже, утешал и обещал вознаграждение за проявленное мужество и геройство. Так, во всяком случае, ведут себя начальники с пострадавшими подчиненными. Вовец мог поклясться, что охранник специально вырядился и старается подать себя раненым героем, а не лопухом, проигравшим по всем статьям. И ран у него никаких нет, только царапины, приобретенные, когда его мужики за ноги из земляной кучи выдергивали.
      Вся эта бестолковщина продолжалась и через час. Работяги уже запустили дизель, закрутили буровой станок, а доблестное войско продолжало слоняться из джипа в вагончик и обратно. В джипе стоял радиотелефон, о чем и штырек антенны на крыше свидетельствовал, поэтому все время кто-нибудь сидел в салоне и докладывал в город начальству об окружающей обстановке и текущих успехах, а может, просто с девушкой трепался. Наблюдать за столь малозначительными событиями было скучно, и Клим предложил отправиться по своим делам.
      Но тут на делянку выкатил желто-голубой милицейский "жигуленок" с четырьмя пассажирами в форме. На вырубку он выезжать не рискнул, остановился на пробитой бульдозером дороге. Из машины вылез сержант, держа в левой руке продолговатую рацию; брезгливо задирая ноги, иногда оскальзываясь, направился к вагончику. Среди охранников появление гостей вызвало волнение, все высыпали из балка, сгрудились у джипа, оживленно переговариваясь и жестикулируя. Словно в муравейник забралась ящерица и всех переполошила. Потом квадратный карапуз в сопровождении двухметрового качка - Пат и Паташон - пошел навстречу милиционеру. Посреди вырубки они сошлись и остановились. Вовец видел в бинокль, что сержант в основном общается не с собеседником, а с черным бруском рации. Потом все трое направились к вагончику. Милиционер шел с таким видом, словно он тут один, откровенно игнорируя своих сопровождающих. А у тех был вид прогуливающихся денди, за которыми увязался назойливый попрошайка. Вся троица скрылась в вагончике. Через пару минут в дверях появился сержант, утирающий губы. Видно, обитая листами металла будка не пропускала радиоволны, пришлось высунуться наружу. Милиционер что-то сказал в микрофон и для ясности махнул пару раз рукой. Трое его товарищей тут же дружно покинули машину и быстро направились к вагончику.
      - Ну всё, снюхались и сели пьянствовать, - прокомментировал Клим, опуская бинокль. - Мы как, отчаливаем? Больше тут смотреть нечего, все интересное кончилось.
      - Пожалуй, ты прав, - согласился Вовец, - должен, правда, ещё быть вынос тел, блевание с крыльца и клятвы вечной любви с мокрыми поцелуями, но этого мы и так навидались за прожитую жизнь. Так что пойдем своей кривой дорожкой и постараемся не встречаться с этими блюстителями общественного порядка, они связались с плохими парнями.
      И разведчики вернулись на стоянку, где Серж и Серый уже истомились от бездельного ожидания, а на костре доспевал обед.
      * * *
      Если верить старой красноармейской карте, ручей километров семь слегка петлял по долине меж сопок, а начинался в маленьком озерке. У Вовца, как у человека, получившего приличное геологическое образование, это единственное продолговатое озерко в какой-никакой, но все же горной местности вызвало удивление - слишком нетипичное. Но чего не случается в природе? Предстояло исследовать русло ручья на всем протяжении до истока и обнаружить выходы слюдита. После короткого совещания решили, что в поиск пойдут Вовец и Серый. Вовец как специалист будет исследовать, а Серый у него на подхвате каелкой работать, мешок с образцами таскать, заодно и подучится чему-нибудь полезному. Клим с Сержем остаются на месте. Во-первых, нельзя оставлять лагерь без охраны, а, главное, надо исследовать найденные в ручье образцы.
      Ружье Вовец решил оставить. Для него - лишний груз, а ребятам в лагере не помешает, тем более что их в лицо знают плохие парни из железного вагончика. Вовец показал, как обращаться с "Ремингтоном", зарядил, разрядил, дал пощелкать без патронов, чтоб привыкли двигать цевьем. Валентина ночной уговор соблюдала, на Вовца даже не посмотрела ни разу. Но его это ничуть не трогало. Он уже настроился на работу, после обеда сразу собрался: мазь, чтобы отпугивать комаров и клещей, кусок полиэтилена на случай дождя, сухой паек, аптечка, фляга с чаем, котелочек, нож на пояс, обушок в руку. В станковый рюкзак был вставлен фанерный ящик для образцов, в нем пачка газет - обертывать камни. Серый снарядился примерно так же, но в рюкзак себе вставил пластиковый лист к спине и уложил большое долото, топорик, килограммовый молоток, складную лопатку и промывочный лоток. Проверили обувь и отправились вверх по течению ручья.
      В густые заросли ивняка по берегам не лезли, обходили. По каменным глыбам тоже не скакали, как козлы, - поскользнешься раз и запросто ногу повредишь или ещё что необходимое. Серьезным делом заняты, дурака валять ни к чему. Время от времени Вовец выковыривал со дна ручья несколько обломков породы и, убедившись, что это слюдит, шел дальше. Серый не отставал, вперед не забегал, попусту на ходу не болтал, наблюдал по сторонам. Солнце стояло высоко, жарило немилосердно, на лицах выступали капли едкого пота. Комаров не было, зато с реактивным гулом кружили крупные пауты, садились на одежду и лезли в лицо. Долина ручья была довольно узкой - метров двадцать-тридцать - и не имела следов присутствия человека. Ни покосов, ни тропинок, ни ржавых жестянок, ни пустых бутылок. Только по склонам увалов виднелись старые, "дедовские" закопушки, ямы и кучи земли, заросшие деревьями. Так что лет сто-полтораста тому назад здесь было бойкое место. Да найдется ли на Урале хотя бы гектар, не обезображенный старателями, горщиками или углежогами? И правда, в ручье попалось ржавое колесо от тачки. Ему тоже было лет сто, после удара бойком обушка от колеса отлетели огромные куски рыжей ржавчины.
      Через два с половиной часа добрались до истоков ручья. Никакого озера здесь не оказалось. На его месте был продолговатый овраг, по дну которого журчал все тот же ручей, просто более слабый. Вовец сразу понял, в чем дело. Здесь две горы сходились, сжимая долину, и в самом узком месте когда-то была сооружена плотина, сохранились её живописные остатки. Ниже плотины долина во всю ширину была усыпана обломками слюдита. У Вовца даже дыхание перехватило, сразу понял, что коренное месторождение где-то рядом. Сбросил рюкзак и направился к остаткам плотины.
      Такие обычно ставили золотодобытчики. Двойной частокол из бревен поперек течения. Промежуток забивался глиной с камнями, в запруде накапливалась вода. В проеме створа плотины ставились поперечные доски, и если уровень воды снижался, убиралась очередная доска, вода устремлялась в промывочный желоб, смывая пустые пески, а золотишко оседало на поперечных планках. Здесь довольно тонкие бревешки были вбиты в один ряд. Вероятнее всего, её когда-то поставили пескомои, да так и бросили, а может, и горщики, добывавшие изумруд, тоже решили, что им нужен водоем. Пустую породу они сбрасывали перед заплотом, вода сносила щебенку, а лет сорок-пятьдесят назад сгнившие бревна не выдержали напора, плотину прорвало и мощный поток подхватил и унес в низовья огромную массу камня. А пруд сохранился только на старой карте. Проран был шириной всего метра полтора, остальные бревна частокола сохранились неплохо. С одного бока в них были вырублены пазы, чтобы плотнее прилегали к соседним, стыки, в свою очередь, оказались проконопачены мхом и просмолены.
      - Запруду бы по новой сделать, - подсказал Серый, - купаться можно будет. А что? Бревна колотить совсем не обязательно. Засыпать землей с камнем или просто забить досками.
      - Мысль дельная, - одобрил Вовец, - но это после. Сейчас давай-ка передохнем, чайком это дело запьем, да будем копь искать. Я думаю, ямищу таких размеров быстро найдем. Ты костерок разведи, а я на горку поднимусь. Похоже, вниз по склону породу сбрасывали.
      В склоне горы имелась пологая выемка, словно специально прокопанная для удобного подъема. Вовец, пройдя с четверть километра, поднялся на высоту метров пятидесяти. Это ещё не было вершиной, но здесь имелась довольно широкая площадка, упиравшаяся в каменный завал на крутом склоне. Вовец подошел к завалу, содрал обушком слой разноцветных лишайников с верхних глыб. Гранит, точнее, желто-серый пегматит с крупными вкраплениями дымчатого кварца и прожилками белого шпата. Но эти каменюки явно скатились сверху, надо бы добраться до тех, что под ними. Вовец отступил несколько шагов ниже площадки и разодрал клювом обушка дерн. Взрыхлил несколькими ударами плотную глину, выбрал попавшиеся мелкие камешки. Еще потюкал наугад по низкой траве, пока в земле не звякнуло. Выкопал грязный обломок, поплевал и обтер. Довольно улыбнулся - слюдит. Весело напевая, сбежал вниз.
      Серый дожидался у маленького прогоревшего костерка, чай уже напрел. Почаевничали, перекусили. Вовец прополоскал в ручье принесенные камешки и выбросил, ничего интересного. А вот обломок слюдита был явно из одной компании с теми, что валялись под плотиной. Значит, их натаскали с горы.
      Собрали рюкзаки и поднялись наверх, чтобы попробовать разобрать завал. Вдвоем легче ворочать глыбы, за час основную кучу раскатали. Серый уселся перекурить, а Вовец исследовал открывшуюся скальную стенку. Она явно подвергалась воздействию рубящих орудий. Следовало идти в глубину. Серый новое направление поиска воспринял спокойно, только посокрушался, что лом не прихватил. Бить шурфы было его хобби. И он продолжил работу с таким энтузиазмом, словно был первый день после отпуска и истосковался по настоящей мужской работе. Теперь уже Вовец оказался на подхвате, отправляя вниз по склону камни, выбрасываемые Серым из ямы.
      Пегматитовая стенка, отвесно уходившая вниз, вдруг отклонилась в глубь массива, приобретая вид свода. Вовец сразу дал команду Серому копать под свод. Тот расшатывал камни обушком, а если сидели плотно, то бил молотком. Вскоре лег на живот, вполз в раскопанную нору, только ноги торчали, и выбрасывал наружу обломки. Вовец их откидывал дальше. Потом раздался звук осыпающихся камней, и Вовец испугался, что произошел обвал. Хотел схватить Серого за ноги и вытаскивать, но тот резко втянулся в нору и скрылся в темноте. Тут же послышался его приглушенный крик:
      - Вовец, ползи сюда! Здесь пещера!
      Повторять приглашение не пришлось. Вовец лег на спину, положил на грудь обушок, запустил пальцы в расселину на потолке, приподнялся и втянулся под каменный свод. Здесь оказалось сумрачно и прохладно. Привставая на локтях и отталкиваясь ногами, быстро пополз вперед. Через пару метров насыпь под спиной резко пошла вниз, и Вовец чуть не кувырнулся через голову. Он встал в полный рост и осмотрелся. Сквозь лаз лился рассеянный свет. Голова почти касалась потолка, стены темнели на ширине разведенных рук. Серый чиркнул зажигалкой, восхищенно огляделся. На уступе стены висели желтоватые восковые сосульки, торчал свечной огарок. Кальцинированный до полного окаменения фитиль зажечь не удалось.
      - Да это же шахта! - ахнул Серый. - Вовец, мы нашли изумрудную шахту!
      - Не торопись, - Вовец уклонился от радостных объятий. - Во-первых, это не шахта, а штольня. Шахта имеет вид вертикального колодца, а штольня проходит горизонтально с поверхности земли до залежи полезного ископаемого. Есть ещё штреки, вроде штольни внутри рудного тела, но без выхода на поверхность. Вот черт, даже подумать не мог, что среди бела дня фонарик может понадобиться. Интересно, почему эту штольню бросили?
      - Может, всё добыли? - предположил Серый и сам испугался такого предположения. - Да нет, не может быть, - закончил уныло.
      - Бывает и хуже, - утешил его Вовец, - представь на минуту, что мы сами эту штольню пробили, а в конце - шиш! Ладно, давай поищем, нельзя ли что-нибудь тут зажечь, не хочется вылезать ради такого пустяка.
      Вдоль штольни на полу полосой лежали толстые гнилые доски, встык, одна за другой. Вовец пощупал трухлявое дерево, пропитанное влагой. Посреди доски оказалась вырублена неглубокая канавка.
      - Тачки с породой откатывали, - пояснил напарнику, - серьезная артель камень рубила. Странно, что эта выработка осталась неизвестной, не один десяток человек должен был здесь работать. Где-то поблизости и бараки жилые стояли, не в горе же народ ночевал и щи хлебал?
      - Не-е, - возразил Серый, - это сейчас в шахте по пятьсот человек работает. А тогда и пятеро могли справиться. Вот мы своей артелью на Высокогорке десятиметровый шурф за два дня били. А тут, поди, годами породу выбирали.
      - Пожалуй, действительно, тебе это лучше знать, - согласился Вовец.
      - Глянь, вроде, лампа керосиновая, - позвал его Серый, поднимая что-то с земли, - булькает, ты смотри. Это и есть та самая "Летучая мышь"? Видно, впервые в жизни увидел этот реликт двадцатого века.
      - Может, и она, а может, "Молния" или "Вундер-лампа" какая-нибудь, Вовец подошел, посмотрел, - их до праха было, каждая фирма свое название придумывала. А может, безымянная, просто двенадцатилинейная. - Взял ржавую лампу, в бачке действительно булькнуло, потрогал закаменелый, спекшийся фитиль. - Ишь ты, керосин плещется, мог бы и испариться за столько лет. Жаль, стекло разбилось.
      Он попробовал провернуть колесико подачи фитиля, но оно не подалось. Зато головка-горелка свинтилась после некоторого усилия. Из горловины бачка резко пахнуло керосином.
      - Она вообще кверху дном валялась, представляешь? - удивлялся Серый. А не вытекло.
      - Тогда понятно, - Вовец разглядывал головку, - если в глину ткнулась горелкой. Сейчас попробую фитиль переставить.
      Он вытащил нож, всунул лезвие между тонкими валиками подачи фитиля, чуть их раздвинув, протянул плоскую ленточку фитиля в горелку, обрезал верхний запекшийся, пропитанный глиной край холщовой полосы. Опустил конец фитиля в горловину бачка, завернул головку на прежнее место. Достал из кармана зажигалку, подпалил фитиль. Низкое оранжевое пламя зашипело, широкая волнистая лента копоти потянулась вверх.
      Вовец поднял лампу к низкому, слегка закопченному своду. Массу серо-желтого крупичатого пегматита, рассеченного источающими влагу трещинами, прорезала черная блестящая полоса слюдита в ладонь шириной. Через пару шагов она сделалась вдвое шире. На полу штольни ничего различить не удавалось, так как он сплошь был покрыт коркой влажной глины. Сквозь трещины потолка она просачивалась с грунтовыми водами. Местами под трещинами на полу образовались даже маленькие расплывшиеся глиняные холмики, этакие приплюснутые сталагмиты. Через каждые метр-полтора в коридоре стояли парами у стен, одна против другой, рудничные стойки толстые лиственничные плахи, половинки расколотых вдоль бревен, поддерживавшие поперечные брусья. Трещиноватый потолок действительно следовало подпирать, чтоб не обвалился. Крепь вызвала у Серого интерес. Он ковырнул обушком одну из стоек. Подгнившая красноватая древесина оказалась рыхлой только снаружи, сердцевина плахи была твердой, как камень. Кое-где в потолок упирались дополнительные стойки, удерживая отдельные гранитные глыбы, грозившие сорваться вниз. Эти стойки представляли собой довольно тонкие сосновые бревешки, похоже, срубленные прямо на горе возле шахты.
      - А чего это они кверху ногами поставлены, - подивился Серый, глухо стукнув обушком по сосновой подпорке, - тонким концом вниз?
      - Сок идет в дереве от комля к вершине, - пояснил Вовец, - значит, если вершиной упереть в сырую землю, вода меньше будет стойку пропитывать.
      Через полтора десятка шагов потолок уже сплошь стал слюдитовым, стены тоже поблескивали черным. Еще через пяток метров вышли в большой куполообразный зал. Коптящего огня лампы не хватало, чтобы осветить всю выработку, поэтому зал казался просто огромным. Гигантское деревянное колесо высотой в человеческий рост возвышалось над устьем шахтного колодца. Массивная тусклая цепь в мелких крапинах ржавчины уходила вниз, в непроглядную темноту. Серый тронул толстые спицы, надавил. Колесо с неожиданной легкостью стало поворачиваться, тонко повизгивая, цепь, звякнув, подалась кверху, наматываясь на вал, натянулась и застопорилась.
      - Здорово! - восхитился Серый. Гулкое эхо отозвалось со всех сторон. А как сюда такую громадину втащили?
      Вовца колесо заинтересовало не меньше, чем Серого. Дружески похлопал по ободу, словно лошадь по шее потрепал.
      - Я такое же видел в одном городишке в Пермской области, стояло в крытом дворе над колодцем. Даже дети и старухи могли запросто воды поднять. А сюда его привезли на телегах по частям, тут только смонтировали. - Он поднял лампу повыше, отблески огня заиграли на стенах. - Так, гляди, кровля какая - пегматит, сплошной массив. Когда отсюда стали слюдит выбирать, рудный купол обвалился, может, даже и придавило кого. Глыбы эти упавшие потом переколотили в куски и вытаскали, а тут вон какой роскошный грот образовался - дворец! - Он сосредоточенно помолчал, прикидывая размеры зала и высчитывая объем. - Кубов двести будет, а может, и все двести пятьдесят.
      Серый только присвистнул. Сбоку от подъемника стояли две деревянные тачки с широко расставленными рукоятками, ведер в пять вместимостью каждая.
      - Ого! - Серый попробовал одну прокатить. - Как же её катали полную?
      - Бегом, Сережа, только бегом, - Вовец приподнял за рукоятки вторую тачку. - Как раз под мой рост: руки по бокам, чуть приподнял и - вперед! Машина ОСО - две ручки, одно колесо.
      - Какое ещё ОСО? - не понял Серый.
      - Солженицына читай, а то так серым и останешься, в смысле образования. ОСО - это особое совещание, "тройка". Слышал про такую? Сидят три начальника в кабинете, три убежденных ленинца, верных сталинца, чай с коньячком цедят и дела врагов народа смотрят. Открывают папочку, а там следователь заключение в трех строчках выдал и предлагает меру наказания: расстрел, десять лет, или то и другое вместе. ОСО пишет: "Утверждаю," - и дальше. Никакого бюрократизма.
      - А мой дедко покойный, - Серый тоже кое-что знал и спешил продемонстрировать свои знания, - тачку старательским такси называл. Километр - двадцать копеек, порожняком гонишь - сам плати.
      На круговой площадке вокруг шахтного ствола нашлось много интересного: ломы, огромные стальные клинья, кувалды, четырехгранные долота и толстые сверла. Что интересно, одни инструменты порыжели от ржавчины, а другие остались как новенькие. Вот что значит качество металла! За шахтой к каменной стене был пристроен деревянный навес, под ним стелился слой полусгнившей соломы. Похоже, здесь отдыхали горняки.
      Керосин в лампе кончался, огонек замигал, бросая хлопья копоти, распространяя удушливый смрад. Вовец и Серый выбрались из штольни, выползли наверх, вдыхая полной грудью свежий воздух. После холода и тишины подземелья здесь, наверху, одуряюще пахло травами, цветами, хвоей и смолой. Шумели кроны сосен, щебетали на множество голосов птицы и звенели крылышками насекомые. Странно, но ещё пару часов назад всего этого изобилия жизни хитники совершенно не замечали.
      Обратная дорога заняла меньше полутора часов. На стоянке дневная программа тоже оказалась выполнена полностью. Клим поднял со стола полотенце, открыв несколько маленьких кучек зеленых камешков. Кристаллы были мелкие. Оно и понятно, никто крупные камни в отвал не выбросит. Валентина рассортировала их в пять кучек в зависимости от качества. Пятую кучку и смотреть не стоило - совершенно непрозрачные, для ювелирной обработки непригодные. Самую большую кучку составляли плохие камни: обломанные, трещиноватые, с мутными пятнами и пронизанные включениями чешуек слюды. Три горстки слагались прозрачными кристаллами первого, второго и третьего сорта. Проще говоря, плохие, так себе и более-менее ничего. Вот этих "ничего" было меньше всего, с десяток. Темно-зеленые, прозрачные, но мелкие и с неизбежными трещинами. Так идеальных изумрудов в природе вообще не существует. Именно этим они отличаются от синтетических, выращенных в расплаве. А крупные качественные изумруды встречаются гораздо реже, чем алмазы такой же величины. Поэтому в ограненном виде они стоят дороже бриллиантов. Вовец покрутил эти ювелирные кристаллы перед лупой, стараясь поймать гранями лучи заходящего солнца. Если в шахте найдутся такие же, но хотя бы вдвое крупнее, у артели есть реальный шанс хорошо заработать.
      После ужина посовещались и приняли решение перебазировать лагерь в район шахты. Сразу обозначились и новые проблемы, связанные с подземными работами. Самая первая - освещение. Вторая - вентиляция. Углекислый газ тяжелее воздуха, он может скапливаться на дне подземных выработок; спустишься - обморок и - труп. Еще нужны страховочные веревки, какое-нибудь альпинистское снаряжение. Без этого лучше в шахту не лезть. Необходимое снаряжение имелось у Вовца дома, поэтому решили его откомандировать в город, заодно поищет по магазинам керосиновые лампы и сам керосин. Такой способ освещения показался оптимальным. Если использовать электрические фонари, то на батарейках разоришься. Правда, Вовец считал, что если батарейки ставить параллельно, а не последовательно, как это обычно делается, то они прослужат в несколько раз дольше. Но ребята не так хорошо разбирались в электротехнике, чтобы ему поверить.
      * * *
      Утром следующего дня лагерь свернули. Клим, Серж и Серый должны были перетащить все имущество к шахте и разбить новую стоянку. Вовец с Валентиной отправились на станцию. Они по-прежнему не разговаривали друг с другом, и Вовца это вполне устраивало. Он собирался вот так молчком доехать с ней до города и там на вокзале сказать последнее "Прощай навсегда!" А Валентине уже успела наскучить лесная жизнь без удобств. Ладно бы имелась рядом река, пляж, ягоды, грибы, а тут даже толком не умыться. В сырую темную шахту она тоже лезть не собиралась. И вообще, ей не терпелось взяться за найденные изумруды, попробовать их в огранке. Зачем время терять, когда есть работа?
      Сейчас она шла чуть позади Вовца, что-то мурлыча в ритм шагам. За спиной у неё был пустой рюкзак Вовца, потому что её вещи нес он. Какими бы плохими ни были их отношения, он не мог позволить, чтобы женщина несла груз, когда мужик порожняком. Валентина, впрочем, не возражала. Рюкзак не был тяжелым - спальник, надувной матрас, коврик из вспененного полистирола, одежонка кое-какая, косметика - куда женщина без нее? Как безоружная...
      Трофейное ружье Вовец оставил ребятам. Им нужнее, да и светиться с похищенным стволом на дороге ни к чему. Поэтому повесил на поясной ремень охотничий нож, сверху длинная энцефалитка прикрывает. Он не думал, что в пути могут возникнуть какие-то проблемы. Если услышат автомашину или увидят что-то подозрительное, всегда успеют нырнуть в лес и переждать опасность или обойти стороной. На дорогу прикинули часа четыре-пять. В любом случае успеют в Крутихе пообедать и трехчасовым поездом уехать в город.
      Через три часа Вовец сбавил темп ходьбы. Хотя пару раз устраивали небольшие привалы, чувствовалось, что Валентина утомилась, нагрузка оказалась для неё все-таки великовата. Под мышками на белой футболке появились мокрые пятна. Наверное, такая же сырость была и по всей спине под рюкзаком. Сейчас им предстояло перейти болотистую низину, после неё Вовец решил устроить получасовой отдых. До Крутихи оставалось километров пять. После отдыха за час спокойно дойдут.
      Но на последнем этапе их ждал неприятный сюрприз - автомобиль БМВ приторно-розового цвета. Он стоял на небольшой лесной прогалине чуть в стороне от дороги, делавшей здесь поворот. Дверцы распахнуты настежь, крышка багажника задрана - проветривается. Четверо коротко стриженых парней в одних плавках сидели кружком на вытащенных из машины сиденьях. Играли в карты и пили кто "Пепси", кто пиво из жестяных банок. Самое милое занятие в такую жару. Если это была засада, то место они выбрали идеальное - не минуешь. Машина укрыта со всех сторон деревьями и кустами, через болотину можно перейти только в этом месте. В общем, что с одной стороны идти, что с другой, - выходишь из-за поворота и попадаешь в "дружескую" компанию.
      - О! - вскочил на ноги один из парней, бросив карты на квадратный резиновый коврик. - Какие люди! - забежал вперед, раскинув руки. На шее золотая цепка болтается, на ногах кроссовки, развязанные шнурки волокутся по песку дорожной колеи, рожа как у молодого бульдога. - Просим, просим!
      - На поезд опаздываем, - ответил Вовец как можно дружелюбнее.
      - Девушка, присаживайтесь! - крикнули со стороны машины. - Отдохните!
      - Девушка не устала, - стоял на своем Вовец. Зря он это сказал, потому что своенравная Валентина терпеть не могла, когда за неё отвечают и принимают решения.
      - Девушка устала! - сказала веско, дав понять, что сама знает, как себя вести. Направилась к импровизированному столику.
      Там возликовали. Двое вскочили, протягивая один пиво, другой "Пепси". У Вовца сердце упало. Что ж она, стерва безмозглая, вытворяет! Ему хотелось закричать, но сдержался. Кризис ещё не наступил, хотя ощутимо запахло жареным. Валентина сделала вопреки, назло ему, а молодые волки это сразу почуяли. В их глазах он сразу превратился в ничтожество, от которого привлекательная спутница не прочь избавиться.
      Вовец, чертыхаясь про себя, уныло поплелся следом. Бульдогообразный малый с цепкой на шее держался у него за спиной, это настораживало и раздражало. Вовец уже начал прикидывать, как в случае чего добраться до ножа и с кого начать: левой рукой задрать энцефалитку, правой - за рукоятку, того, что сзади, полоснуть по руке, если протянет...
      Валентина тем временем выпила поднесенный пластиковый стаканчик "Пепси", с высокомерным видом оглянулась на Вовца и решила, что достаточно проявила независимость, можно продолжить путь.
      - Спасибо, мальчики, нам пора, - кокетливо улыбнулась, - а то и правда опоздаем на поезд.
      - А мы тебя подвезем, - поднял голову тот, что не суетился, - а он пусть идет себе, - кивнул в сторону Вовца.
      И тут Вовец его узнал - Бык! Тот самый Жвачный Бык, что на Высокогорском отвале Олежку пинал. Он сейчас был без жвачки и прическу сменил, опустил волосы на лоб. Но когда вскинул голову, отбросив чуб в сторону, открылся свежий шрам. Это его три недели назад колами отходили Серый с Сержем. Вовец машинально поискал глазами короткие ломики и сразу нашел. Один лежал на траве возле коврика-столика, второй уже поблескивал в руке у рыжего парня, что сидел слева, в другой руке у него бултыхала банка с пивом. Рыжий блудливо жмурился, как кот за спиной хозяйки, готовый вспрыгнуть на стол и сцапать куриную лапку. Следовало немедленно хватать Валентину и сматываться с максимальной скоростью. Недоставало только, чтобы Бык его узнал. Но Вовец ничего не успел предпринять. В его затылок больно ткнулось стальное дуло, а в ухо ворвался злой шепот:
      - Пристрелю! Стой, не шевелись.
      Вовец обмер. Откуда у голого человека пистолет? Из плавок вытащил? Он скосил глаза. Тень на дороге недвусмысленно говорила - пистолет, а не палец упирается в голову. У него ещё мелькнула мысль, что пистолет тяжелый, грамм восемьсот, никакие плавки не удержат, сползут. Тут вякнула Валентина. Она уже повернулась, чтобы уходить, но её дернули сзади за пустой рюкзак и усадили на кожаную подушку. Прыщавый, что только что угощал её "Пепси", теперь со смехом тянул за рюкзак, пытаясь опрокинуть на спину. Валентина дергалась, тщетно стараясь встать.
      Со своего места поднялся Рыжий Кот; прихлебывая пиво, развинченной походкой направился к Вовцу. Солнце нестерпимо сверкало на хромированной железяке, качавшейся в опущенной руке. Этот блеск гипнотизировал, заставлял внутреннее поджиматься от страха. У Вовца душа в пятки ушла. Кругом лес, хоть заорись - никто не услышит. Угробят обоих, в болото выбросят и уедут в свой Тагил - никто никогда не найдет. Рыжий Котяра довольно жмурился: мышь загнана в угол, сейчас он с ней немного позабавится и сожрет с костями. Выбросил небрежно через плечо опустошенную банку, посмотрел критически на свой кулак - костяшки пальцев залеплены пластырем. Усмехнулся:
      - Твое счастье, все казанки вчера посшибал, бить не могу. - Уточнил: По зубам.
      Стоявший за спиной Цепной Пёс внезапно врезал Вовцу ногой по икре, принудил опуститься на колени. Пистолетное дуло от затылка убрал, полез рукой в рюкзак. Вытащил свернутый рулоном полистироловый коврик, заорал:
      - Это нам надо?
      Жвачный Бык со своего места лениво махнул рукой, давай, мол, сюда, пригодится. Пёс бросил в его сторону коврик и выволок спальный мешок. Потряс, разворачивая. Бык пренебрежительным движением спальник отверг. Пёс ещё пошарил в тряпках и выудил со дна надувной матрас.
      - А! Вот это точно надо! - закричал Быку: - Гляди, плавать будем!
      После этого Цепной ощупал карманы рюкзака. Где были мягкие тряпки, не тронул. Вытащил эмалированную кружку, повертел, решил, что вещь полезная, пригодится в бандитском хозяйстве, кинул её вслед за матрасом. Вовец слегка расслабился, подумал, что просто пограбят и отпустят. Он заблуждался. Времена благородных разбойников давно миновали, нынешние беспредельщики брали все, что понравится, и творили все, что заблагорассудится. Так что расслабился он слишком рано. Стоявший перед ним Рыжий Кот ещё раз оглядел свой залепленный пластырем кулак, сокрушенно покачал головой, дескать, не могу тебе зубы пересчитать, и врезал в солнечное сплетение.
      Вовец задохнулся. Раскрыл рот, хватая воздух, зажмурился от боли. Он бы согнулся и упал, но Рыжий схватил за волосы, удержал. Удар под дых имел ещё одно следствие. Рыжий почувствовал, что под одеждой что-то есть. Через десять секунд он уже отобрал у Вовца нож вместе с ремнем и был этим чрезвычайно доволен. Тем временем Цепной Пёс в другом кармашке рюкзака нашел полиэтиленовый мешочек с изумрудами, потряс, побрякал, соображая, что это такое выловил.
      - Камушки, - дошло наконец. - Эй, Киборг, тут камни!
      Судя по реакции, Киборгом оказал сам Жвачный Бык: действительно, человеческого в нем было немного. Рыжий Кот отпустил волосы Вовца, получил в освободившуюся руку кулек с изумрудами, отдал Цепному свой блестящий ломик и резво побежал к бригадиру. А Пёс принялся комом запихивать в рюкзак спальный мешок. Вовец наконец продышался и проморгал выступившие слезы.
      - Ребята, - подал сиплый голос, - тут изумрудов на полмиллиона долларов. Считайте, что это подарок. А мы пойдем на поезд.
      Вовец бессовестно врал, камни тянули от силы на пятьсот баксов, если не на пятьдесят, но он был готов ещё с три короба наврать, лишь бы их оставили в покое. Пёс за спиной присвистнул, на него сумма произвела впечатление, он даже стал аккуратнее укладывать спальник. Но Кибербык даже ухом не повел. С тупой рожей сунул лапу в угодливо подсунутый мешок, вытащил горстку камней, уставился оловянным взглядом. Полуденное солнце светило ярко, и камни в его лучах сверкали вполне привлекательно.
      - Ну что, договорились? - нетерпеливо крикнул Вовец.
      - Не понял! - Бык поднял голову, посмотрел с деланым удивлением в его сторону. - Он ещё здесь? А ну, бегом, пока не передумал!
      Похоже, гонять людей бегом было у этой банды фирменным развлечением. Пёс толкнул Вовца в спину, так что тот упал на четвереньки, едва успел руки выставить. И тут же получил крепкий пинок под зад. Торопливо вскочил, машинально поправив лямки рюкзака, и побежал трусцой. Главное, сохранять спокойствие и ровное дыхание. Сзади раздался визг Валентины и хамский хохот парней. Как тут остаться спокойным? Но и голову терять нельзя. Пёс хотел наподдать ещё раз, но чуток не дотянулся и выругался. Что-то сбрякало на землю.
      - Блин, шпалер выпал!
      Уронив пистолет, Цепной Пёс не остановился, чтобы подобрать, а ещё раз пнул воздух, не достав какой-то сантиметр. Вовец, озираясь через плечо, старался контролировать расстояние. Псу очень хотелось попасть, но в развязанных, спадающих кроссовках это плохо удавалось. Тогда он махнул ломиком, но снова не достал. Погнался бегом. Вовец тоже прибавил скорость. После двухчасового перехода это далось нелегко, но выхода не было. И он решил использовать дрянную ситуацию себе на пользу - оторвать преследователя от остальной банды. Поэтому крикнул, как только оказался за поворотом:
      - Я тебя, паскуду, убью!
      Этого оказалось достаточно, чтобы Цепной Пёс пришел в неистовство и, изрыгая отборную матерщину, припустил что есть духу в погоню. Пару раз он даже стукнул ломиком по рюкзаку, но до головы не дотянулся. Метров через пятьдесят задыхающийся от быстрого бега Вовец решил, что пора действовать. Истошный визг Валентины, доводящий его до бешенства, не стал слышен, значит, достаточно отбежали, и Вовец резко свернул с дороги в лес. Вломился в плотный молодой сосняк, выставив руки, загораживая лицо. Прорвался сквозь колючие упругие ветки. Сзади раздался вой. Когда в походе группа туристов идет через лес, идущий впереди предупреждает следующего за ним: "Ветка!". Тот останавливается или прикрывается, чтобы не получить по глазам. Вовец, конечно, и не думал предупреждать бегущего следом, наоборот, специально направился в такие заросли и руками ветки развел на бегу в стороны, да пошире, чтобы сошлись порезче. Когда в глаз кулаком засветят - это очень больно. А если тонкой веткой стегнуть? А если вдоль по ней во все стороны длинная хвоя топорщится? А ты в одних плавках на голое тело и, будучи человеком абсолютно городским, думаешь, как бы тебе пузо не поцарапало, его и прикрываешь. В общем, правый глаз Цепной Барбос успел заслонить от ветки справа, а ветку слева пропустил и увидел левым глазом изумрудную россыпь в пятьсот тысяч долларов. А может, и на целый миллион. Не успел оценить...
      Вовец развернулся и пнул его в колено. Туристический ботинок - не китайская кроссовка. Парень упал как подкошенный. Следующий удар Вовец нанес каблуком по кулаку, сжимавшему ломик, сверху вниз, притопнул, так сказать. Он и не помышлял церемониться. Его богатый жизненый опыт убедительно показывал, что в такой ситуации врага надо выводить из строя наверняка и надолго. Пёс завыл, как зимней ночью на луну, - тоскливо и безысходно. Раздробленную руку он зажал между колен, словно там она меньше будет болеть. Вовец подобрал ломик.
      - Я ж тебя предупреждал, псина поганая, что убью, - и он замахнулся сверкающей железякой, но помиловал: - Ладно, живи, гнида, но больше так быстро не бегай.
      Нервное возбуждение драки, которое только что им владело, вдруг отпустило. Он сразу успокоился, внутренне собрался. К нему вернулось обычное хладнокровие. Конечно, адреналин в крови играл, но уже не бурлил. Вовец несколько раз ударил воющего Пса железякой по ногам, стащил с него кроссовки и забросил в заросли. Теперь если и встанет, то босиком не разбежится, значит, не успеет присоединиться к банде. А пока Пес валялся вниз лицом и грыз землю от боли и бессильной ярости. На спине у него действительно оказалась закреплена маленькая открытая кобура, пустая, к сожалению. Ремешок весьма остроумно опоясывал бедра. У Вовца даже мелькнула мысль: а не прихватить ли с собой? Но толку от пустой кобуры никакой, только время терять на возню с ремешком. А вот цепочку с шеи снял. Ограбить грабителя - это не зазорно, даже почетно в глазах многих граждан. Тем более, что надо было как-то материально компенсировать потерю ножа.
      Оставив завывающего Пса в сосняке, Вовец бегом выбрался на дорогу. На ходу сбросил рюкзак, швырнул на противоположную обочину в неглубокую рытвину. Сразу почувствовал себя свободней. Подобрал из колеи камень с кулак величиной. Бегом бросился к повороту дороги. Визг Валентины становился громче, но часто прерывался, видно, ей пытались заткнуть рот. Прямо по дороге Вовец выбегать не стал, ринулся к поляне напрямую через кусты. Тут ему пришлось замедлить бег, чтобы восстановить дыхание и собраться. Сквозь ветки он увидел, что не слишком опоздал. Валентина ещё пыталась отбиваться, хотя футболки и лифчика не ней уже не было. Один из парней усадил её на траву и крепко держал заведенные за спину руки. Другой силился стащить облегающее трико. Девушка дергалась, пыталась отбиваться ногами, но своими судорожными движениями, наоборот, только помогала бандиту. Жвачный Кибербык поднялся и, заметно хромая, направился к ней. Его потная морда дебила сияла животным предвкушением.
      Вовец выскочил из кустов и метнул камень. Он не целился ни в кого из троицы, слишком далеко - метров семь-восемь. А мишень должна быть достаточно большой, чтоб с первой попытки не промазать. Он метнул в автомобиль. Тот стоял чуть дальше, но камень долетел, не потеряв энергии, вложенной Вовцом. Лобовое стекло звучно упало внутрь салона. Это должно было отвлечь внимание насильников на секунду-другую. За это время Вовец намеревался добраться до них и пустить в ход ломик. Один находился к нему спиной, держал девушку. Второй, наоборот, лицом, но был слишком занят одеждой Валентины. Звонкий хруст, безусловно, их отвлек. Но Бык заметил нападение раньше, ещё до броска. И он не оглянулся, а упал на колено, решив, что целят ему в голову, и тут же подхватил с резинового коврика маленький короткоствольный револьвер. Негромкий выстрел, пламя из ствола и маленькое облачко прозрачного дыма.
      Вовец успел сделать только один шаг. Тут же резко метнулся вправо, потом влево. Одна за другой прожужжали две пули. Он остановился на мгновение и метнул ломик. Может, и не стоило этого делать, обезоруживать себя, но в столь острой ситуации думать некогда, все действия диктуются инстинктом, заученными шаблонами или страхом. Сверкающим пропеллером ломик просвистел над головой пригнувшегося Быка и исчез в зарослях. Выигранной пары секунд Вовцу хватило, чтобы махнуть обратно в лес. Крики за спиной свидетельствовали о близкой погоне.
      - Гаси его, козла!
      - Мочи на месте!
      Он выскочил на дорогу, бросился влево, к повороту, по сути, назад. Даже на мгновение не задумался, прошлый опыт погнал в этом направлении, диктовал - по прямой не убегают. Надо было ещё взять в руку что-нибудь подходящее - палку, камень, бутылку... Но крутить головой на бегу, отыскивая взглядом дубину, рискованно. Вовец зацепился ногой за пенек, незаметный среди буйных побегов осоки и крапивы. Плюхнулся на живот, как лягушка, проехал по земле. Хорошо, руки успел выставить. Отбил и ободрал ладони. Машинально схватил земли, сколь сумел. Правая рука попала в разъезженную колею, зацепила пригоршню крупного грязного песка, а в левой оказался комок мягкой травы и жестких корней, что смогла выдрать. Вовец едва успел вскочить и швырнуть эту зелень в лицо подбежавшему рыжему парню, замахнувшемуся стальным стержнем. Тот отпрянул, вместо удара просто выбросил руку перед собой, заслоняясь. Но сразу сообразил, что это со стороны Вовца лишь жест отчаянья, а не сопротивление, не угроза. С торжествующе-злобным воплем вскинул над головой ломик. И тогда Вовец метнул песок. С полутора метров трудно промахнуться, пришлось точно в глаза. Тут же нырком ушел в сторону. Просвистела железная палка, ослепленный Рыжий не видел, куда бьет, и, естественно, не попал. Вовец перехватил ломик за конец, удержал, не давая им орудовать, и врезал носком ботинка парню в пах. Насильников положено бить именно так. Резко крутнул ломик, вывернул из сразу ослабевшей руки, да Рыжий и не пытался удержать. Он согнулся, сунул ладони между ног, словно это могло унять адскую боль, и тонко заскулил болевой шок сбил дыхание, громко орать не получалось. Вовец отступил на шаг и размашисто хлестнул ломиком снизу вверх поперек склоненного лица. Парень опрокинулся на спину, как был, с зажмуренными слезящимися глазами. Скулеж оборвался. Поперек носа отпечаталась глубокая белая вмятина. Она тут же стала наливаться багрово-синим цветом, а из ноздрей обильно хлынула кровь.
      Вовец не задержался. Треск веток говорил, что сейчас на дорогу выскочит новый враг, и его так просто не возьмешь, у него револьвер. Вовец помчался по дороге. Через десяток шагов дорога повернула, и он вместе с ней. Позади негромко хлопнул выстрел, но хромой Бык опоздал. Вовец уже обогнул выступающие мыском из леса березы и осины, что торчали из колючего клубка малины и шиповника. Мельком бросил взгляд на то место, где Цепной Пёс потрошил его рюкзак. Там валялась какая-то выпавшая тряпочка, носок или платочек, но оброненного шпалера не оказалось. Очевидно, именно он сейчас был в руке Кибербыка.
      Сделав этот небольшой крюк, Вовец снова оказался на прогалине возле дороги. Валентина пыталась освободиться из рук прыщавого парня, но это не удавалось, как она ни колотила ногами по земле. Облегающие синие брюки были стянуты ниже колен, и на белом налитом теле оставались, по существу, только розовые хлопчатобумажные плавки. Полные груди колыхались в такт движениям, крупные соски, качались поплавками на волне. Мокрые от слез щеки раскраснелись от стыда и ярости. Прекрасные каштановые волосы рассыпались по плечам, упали на глаза. Поэтому она не могла видеть Вовца, несущегося к ней с перекошенным злобным лицом. Зато его прекрасно видел Прыщавый, особенно стальной стержень, костоломное воздействие которого знал слишком хорошо. Оставшись в одиночестве, эти крутые парни обычно враз теряют всю свою крутизну. И Прыщавый не стал ждать, пока железка окажется в опасной близости, выпустил пленницу и со всех ног кинулся в лес. Валентина, получив нежданную свободу, первым делом принялась натягивать свои узкие штаны.
      Вовец пробежал по лежащим на траве сиденьям, на ходу подхватил полиэтиленовый мешочек с изумрудами, затолкал в нагрудный карман энцефалитки. Ударом ломика размозжил бормочущий двухкассетный "батон", куски пластмассы так и брызнули. Поднял с травы ком из футболки и лифчика. Их разом стащили с девушки через голову и так бросили. Валентина уже стояла, справилась наконец со своим эластиком, резинка звонко шлепнула по животу. Вовец подбежал сзади, резко толкнул в плечо тряпичным комком, мол, хватай скорее, и рвём отсюда. Девушка столь же резко развернулась, отбрасывая волосы и прикрывая грудь левой ладонью, а правой с размаха влепила увесистую пощечину, не разбирая, кто перед ней стоит. Чуть с ног не сбила. Прав оказался Клим - тяжела у девушки рука.
      - Да ёж тебя ешь! - Вовец прижал к горящей щеке влажную футболку, остро пахнущую потом, но тут же сунул её в ладонь Валентины, уже отведенную для нового удара. - Бежим! Потом оденешься! Давай!
      Подхватил за локоть, повлек к близким деревьям. Валентина уже сообразила, что ситуация в корне изменилась, а желание убежать подальше появилось у неё ещё несколько минут назад. Придерживая тяжелую грудь, прижав к ней обеими руками смятую футболку с торчащими из неё бретельками бюстгальтера, бросилась вслед за Вовцом, задающим темп. Он не лез в густые заросли, петлял между сосен. Оглядывался через каждые несколько шагов, опасаясь преследования. Постепенно забирал влево, ближе к дороге. Пробежав пару километров, убедился, что погони нет, и немного успокоился. Упал под сосну на бурый хвойный подстил, воткнул в землю ломик, перевел дыхание. Бросил через плечо:
      - Оденься, я не смотрю.
      Воообще-то ему безумно хотелось посмотреть. В конце концов он нормальный мужчина, к тому же давно не видевший обнаженной женщины, тут уж никакой стресс не сможет подавить влечение. Прикрыл глаза, и в памяти тут же всплыла большая белая грудь с яркими вишенками сосков. Он и видел её всего мгновенье, но, словно схваченная фотовспышкой, картинка крепко отпечаталась в сознании. Тяжело вздохнув, Вовец открыл глаза и встряхнул головой, прогоняя наваждение. Рядом, не глядя на него, села Валентина, и тихо сказала прерывающимся голосом:
      - Извини, я была в таком состоянии...
      Прижала ладони к пылающим, красным щекам. Вовец тоже погладил свою горящую щеку, усмехнулся, вспоминая. Повернулся к девушке, хотел сказать что-нибудь ободряющее и успокаивающее, пошутить, может быть. Но увидел, что Валентину бьет крупная дрожь, и испугался, что у неё сейчас начнется истерика. Поднялся, хотел её тоже поднять, наклонился, тронул за плечи. Девушка отняла руки от лица и пронзительно закричала, отбиваясь. Случилось-таки.
      Вовец несколько растерялся, не зная, что предпринять, как успокоить. Эти вопли могли накликать погоню. Обычно для прекращения истерики хватает пощечины, ну, двух. Но к Валентине оказалось невозможно приблизиться. Она, продолжая сидеть на земле, яростно махала перед собой руками, царапалась и безостановочно кричала:
      - Нет! Не трогай меня! Не трогай! Уйди от меня!
      И Вовец, который тоже ещё не успел полностью отойти от горячки драки, тоже весь взведенный, как комок голых нервов, взорвался. Машинально сжал кулак и сверху вниз ударил, метя в лоб, чтобы хоть таким жестоким образом выключить этот истошный вой. В последний миг удержался, махнул над головой. Схватил обеими руками прямо у себя из-под ног по пригоршне сухой хвои и всякой лесной трухи, швырнул одну за другой в искаженное криком лицо, целя прямо в раскрытый рот, чтобы хоть так его заткнуть. Видимо, уже зафиксировался в мозгу стереотип - метать, что в руку подвернулось.
      Валентина поперхнулась, задохнулась, подавилась, захлебнулась - всё сразу. Глаза вылезли из орбит, она замерла, схватилась за горло. Не могла ни вдохнуть, ни выдохнуть, только щеки раскраснелись ещё больше, кровь прилила от натуги. Текли секунды, казавшиеся вечностью, и Вовец испугался. Подскочил, стукнул кулаком по спине, потом еще. Валентина надрывно кашлянула, изо рта вылетели серо-коричневые вилочки парных хвоинок и тонкие чешуйки коры. Она кашлянула второй раз и повалилась набок, началась рвота. Вовец схватил её обеими руками поперек живота, оттащил на пару шагов в сторону и поставил на четвереньки. Девушка стояла в этой глупой позе, спазматически содрогаясь всем телом, слезы и слюни капали в мерзкую лужу.
      Вовец столь же судорожно озирался по сторонам, боясь быть застигнутым врасплох, хотя в сознании мелькала мысль, что гнаться за ними просто некому: двоих он покалечил сейчас, а третьего угостил обушком в колено ещё дней двадцать назад, четвертый же просто трус. Но он все-таки удостоверился, что истерические вопли его спутницы никого не привлекли, только после этого снова обратил на неё внимание. Следовало обтереть ей губы, дать водички прополоскать рот, просто попить. Но пластиковая фляжка осталась в рюкзаке, снятом с неё бандитами. А в карманах у Вовца, как назло, не оказалось ни платка, ни бинта, ни тряпченки какой. Тогда он вытер ей рот просто ладонью, встряхнул, мазнул о жесткую сосновую кору, потом об штаны. Еще раз огляделся и выдернул из земли трофейный ломик. Следовало сматываться.
      Валентина наконец поднялась, глянула на Вовца со страхом и тут же отвернулась. Он молча пошел в сторону дороги, девушка поспешно побежала следом, всхлипывая и утирая слезы. Догнала, пошла рядом, сохраняя некоторую дистанцию, чтобы случайно не соприкоснуться плечом или рукой. Вовец старался идти не особенно быстро, хотя ноги сами несли подальше от опасных мест. Через несколько минут вышли к дороге. Вовец присел за кустами, взмахом руки показав Валентине, чтобы тоже не маячила. Та послушно опустилась на корточки. Он прислушался, ничего подозрительного не услышал, осторожно выбрался на проселок. На просохших колеях никаких четких следов прочитать не удалось. Можно было раглядеть довольно глубокие отпечатки мощных протекторов "Кировца", но поверх них уже натоптали другие автомобили.
      Вовец опять взмахом руки дал спутнице понять, чтобы следовала за ним. Быстро перебежали на другую сторону, углубились в лес на полсотни метров. Постояли, поприслушивались. Напряженное лицо Валентины все ещё оставалось испуганным. Она вообще выглядела не столь привлекательно, как утром. Вовец пошел вдоль дороги в обратном направлении. Особого желания возвращаться к месту неприятных событий у него не было, но стало жалко бросать и второй рюкзак, тем более чужой. Ладно бы отобрали, а то, получается, сам кинул. Валентина с явной неохотой молча семенила рядом, то отставая на шаг-другой, то нагоняя снова.
      К месту бандитской засады подбирались медленно, останавливаясь, прислушиваясь и озираясь. Рюкзак оказался в той ложбинке, куда его бросил Вовец, хотя теперь увидел не сразу. Зеленая ткань совершенно растворилась в окружающей зелени, так что заметить его можно было только с достаточно близкого расстояния. Он надел лямку только на одно плечо, чтобы в случае необходимости тут же сбросить и налегке вступить в драку. Сейчас Вовец опять был спокоен и собран, готов к неожиданностям. Глядя на него, и Валентина немного подобралась, перестала всхлипывать.
      Он решил взглянуть на банду со стороны, попытаться понять, что они теперь делают и чего следует опасаться. Начал тихонько подкрадываться лесом. Кругом стояла тишина, только дятел глухо телеграфировал где-то за спиной, да попискивала невидимая птичка. На лесной прогалине не оказалось ни людей, ни автомашины. Получается, что враги убегали друг от друга.
      Вовец отправился взглянуть на место схватки, но Валентина идти туда наотрез отказалась. Ее вид этой поляны приводил в ужас, она даже снова начала вдрагивать. Осталась на противоположной стороне дороги, обняв рюкзак, словно укрываясь за ним. Вовцу тоже не доставлял удовольствия поход по местам недавних сражений, но требовалось добыть хоть какую-то информацию о враге.
      Вытоптанная трава, обломки магнитофона, пустые банки и бутылки, окурки. Смятые сигаретные пачки, обрывки упаковки от печенья, жвачки и "сникерсов". Похоже, ребята сидели обстоятельно, может, не первый день. Там, где стояла машина, он нашел осколки стекла, несколько капель масла на траве и целый ворох окровавленных тряпок. Вовец присел, брезгливо развернул непросохший лоскут. Новую рубашку не пожалели пустить на обтирочный материал, вон и рукава валяются в крови и соплях. Видать, здорово он Рыжему Коту морду лица попортил. На придавленной подошвами траве нашел ещё нечто любопытное - стреляные гильзы от малокалиберных патронов. Вывод напрашивался сам: поскольку револьверов под этот патрон не выпускается, значит, оружие самодельное или переделанное из газового. Теперь понятно, почему звук выстрелов оказался таким слабым. Крутые парни на самом деле не столь круты, чтобы иметь настоящее боевое оружие. Подобрав пластиковый баллон, в котором плескалось грамм двести теплого "Пепси", Вовец возвратился к Валентине. Та встретила его с явным облегчением.
      - Выпей, - протянул баллон, - или во рту пополощи. Мне оставь чуток.
      Валентина отвернула пробку, подозрительно понюхала горловину, возвратила.
      - Давай ты первый. Я потом.
      Вовец пожал плечами, сделал пару приличных глотков, машинально обтер горловину рукой. Валентина пополоскала во рту, подумала и допила, бросила пустой баллон на обочину. Вовец надел рюкзак и пошел вперед по дороге, спутница старалась не отставать. Он рассуждал примерно так: банда могла сняться с места по двум причинам. Первая - отвезти раненого в больницу, вторая - перехватить беглецов. Он сам им сказал, что идут на станцию, значит, на подходе к ней их могут ждать. На лесной дороге ловить не станут, видели, что убежали в лес. Но Вовец понимал, что на станции появляться не стоит. Тем не менее другого пути пока нет, надо выбираться из леса, а там уже определяться, идти ли в Крутиху, на одну из соседних станций или ловить машину на тракте.
      Через час вышли к асфальтовому шоссе, естественно, в полукилометре от того места, где с ним соединяется проселок. Это было возле Крутихи, на противоположной стороне тракта стоял железный навес автобусной остановки. Они минут пятнадцать осторожно выглядывали из-за кустов, опасаясь новой засады. Понятно же бандитам, что беглецы вынуждены будут пересекать шоссе.
      Неожиданно на дороге появился автобус. Слева за лобовым стеклом белела табличка с крупными цифрами номера и мелками буквами пунктов маршрута.
      - Рейсовый, междугородний, - прошептал Вовец и уже громко скомандовал: - Бежим!
      Он выбежал на шоссе, размахивая руками, чтобы привлечь внимание водителя. Тот понял и остановился на обочине, по инерции проехав чуть дальше остановки. С шипением открылась дверь салона. Вовец поставил ногу на нижнюю ступеньку, поджидая, пока прибежит Валентина, пропустил её вперед и уже потом поднялся сам, оглянувшись последний раз. Никаких подозрительных машин и людей он не заметил. Никого вообще не было поблизости.
      * * *
      Все сидячие места в автобусе оказались заняты. Всю дорогу до Екатеринбурга они стояли в проходе салона спиной друг к другу, молча смотрели на проносящийся мимо пейзаж. Вовец чувствовал себя усталым и опустошенным, вряд ли Валентине было легче. Она старалась касаться лопатками спины Вовца, видно, это её успокаивало. Пятьдесят минут пути показались часами, автобус еле плелся, останавливался у каждого столба, толстые деревенские тетки, ругаясь по поводу дороговизны проезда, еле вползали в салон, а сходили ещё медленнее. Спрашивается: чего ради ехать на автобусе с их пенсиями, да ещё ругаться при этом, если на поезде втрое дешевле?
      Доезжать до автовокзала Вовец не собирался, попросил водителя тормознуть на углу Гагарина и Блюхера, отсюда до дома ему было всего три квартала. Выходя, махнул Валентине рукой, мол, прощай, будь здорова. Но та, непонимающе взглянув и словно проснувшись, вдруг подхватила свой рюкзак и выскочила следом в уже закрывающуюся дверь. Автобус тут же отчалил от уличного поребрика.
      - Не прогоняй меня, - жалобно попросила Валентина и поглядела глазами испуганной собачки, - я боюсь...
      Вовец со вздохом вскинул на плечо рюкзак и, не оглядываясь, пошел по тротуару. Он словно бы заново узнавал знакомые дома и дворы, будто после долгой отлучки. И даже испытал некоторое разочарование, что ничего здесь не изменилось. Это казалось странным, ведь произошло столько событий: большие пешие переходы, ночная битва, счастливое вызволение Сержа из ящика для кернов, изумрудная шахта, ещё одна жестокая схватка с ломанием костей... Он почувствовал, что совершенно измотан, как если бы целый сезон бил шурфы, копал разведочные канавы и таскал на себе ящики с образцами. Хотелось поскорее прийти домой, бросить на пол рюкзак, упасть на диван и до завтрашнего дня не шевелиться.
      Навстречу шли две девчушки в мини. Поспешно уступили дорогу, так что Вовец сразу понял, какой он грязный, страшный, всклокоченный, провонявший дымом и потом. А позади тащится женщина, она выглядит не лучше. Он обернулся. Валентина, торопливо семенившая следом, улыбнулась виновато. В общем-то он не возражал против её визита - всегда приятно, когда в холостяцкую картиру заглянет хорошенькая дамочка. Начал вспоминать, все ли у него дома в порядке?
      У подъезда, как всегда в хорошую погоду, на лавочке сидели соседки. Уставились во все глаза на спутницу Вовца, впервые увидали, что не один домой идет. Вовец традиционно поздоровался, Валентина вслед за ним тоже что-то промямлила. Он усмехнулся, представив, какой бурный диспут сейчас разгорится на лавочке.
      Отперев квартиру, пропустил Валентину вперед, сразу включил свет в ванной и распахнул дверь, кивнув, мол, можешь ополоснуться. Поставил рюкзак и сбросил ботинки. Прошлепал босиком в комнату, стащил на ходу пропотевшую энцефалитку. Машинально включил телевизор, пошарил по каналам, нажимая кнопки пульта. Предвыборная истерия выплеснулась с экрана, как из помойного ведра. Убавил звук, остановившись на российском канале, там скоро должны были начаться "Вести". Сменил брюки, надел просторные домашние. На кухне поставил чайник. Сунулся в холодильник, вынул банку тушенки и стратегический запас замороженного хлеба, засунул его в духовку отогреваться. Была ещё бутылка водки, стояла за диваном, чтоб друзья не нашли, любители шляться в гости. Сейчас она была кстати, могла снять напряжение, не отпускавшее Вовца уже несколько часов подряд. Он знал это ощущение: невозможно заснуть, отвлечься, думать о чем-то мирном. Все время настороже, все время ждешь нападения. Вроде, дома уже, заперся на два засова, а все равно не можешь расслабиться.
      Подумал, что не мешало бы охладить бутылку, а потом махнул рукой - и так сойдет. Плеснул себе грамм пятьдесят. Ничего, сошло. Тут Валентина вышла из ванной: волосы обернуты полотенцем, запах приятный распространился. На ней были чистые брюки из плащевки песочного цвета и желтая футболка на голое тело - соски так и прокалывали мягкую ткань. Осуждающе посмотрела на вываленную в миску холодную тушенку и полезла в холодильник. Только что там найдешь? Десяток картофелин в нижнем выдвижном ящике, луковицу, засохший майонез да окаменевший маргарин. Вовец её остановил, успеется эта вся кухонная бодяга, лучше выпей, освободи голову. Себе чуть не полный стакан налил, замахнул не чокаясь, выдохнул, заработал вилкой. Ну и что, что мясо холодное, зато хлеб из духовки вон какой горячий и пахнет вкусно.
      Хорошо стало, легко. Еще чуток добавил - совсем отлично себя почувствовал. Какие там ещё бандиты? За хвост - да об косяк! Вообще-то он последние два года почти не пил, зарекся после одного случая. Только дома и в меру. Да и то при наличии веского повода. Сегодня повод - увесистей некуда, вот и позволил себе полбутылки заглотить. Посидел, весь окутанный блаженным теплом, умиротворенно глядя на Валентину. Та выпила совсем каплю, он уговаривал добавить, убеждал, что только на пользу пойдет, но та не соглашалась. И с опаской следила, как он пьет. Понял: боится, что закосеет, станет приставать. А ему после сегодняшнего скорей бы в ванну лечь, потом в койку...
      Вовец пустил в ванну воду и тут только вспомнил, что на двери нет никакого запора. То-то Валентина за три минуты вымылась, так торопилась, рассмеялся. А зачем задвижка, если он один живет? Улегся в теплую воду, закрыл глаза и расслабился. К нему-то она точно не вломится, а хоть бы и ввалилась... Не заметил, как задремал.
      - Вова! Володя! - вломилась-таки. - С тобой все в порядке?
      - А? Что? - дернулся спросонья, чуть воды не хлебнул. - Сколько времени?
      - Одиннадцать, - откликнулась из-за двери. - Я уже забеспокоилась, тебя не слышно, мало ли что, выпил...
      - Ты стели себе на софе, - Вовец пришел в себя, сообразил, где он и что, - только подушки боковые скинь на пол, я на них лягу. Простыни и прочее в тумбе у окна. А я сейчас.
      Он мылся и думал: вот бы не послушала его, а раздвинула софу и постелила обоим вместе. В конце концов он её сегодня спас, имеет право на взаимность и благодарность. Когда вытирался, то был уже окончательно уверен, что так и будет. Поэтому чрезвычайно удивился, увидев, что она выполнила распоряжение: постелила на диван и на пол, на положенные в ряд прямоугольные подушки. Но сама не легла.
      - Я суп сварила. - Взглянула робко. - Может, поешь?
      Вовец отрицательно помотал головой. Внутренне он испытывал обиду и даже если бы хотел есть, наверное, отказался бы в знак протеста. Даже раздражение появилось: приперлась, на кухне командует, а спать отдельно. Обычный мужской эгоизм. Но ещё больше рассердился, когда она вознамерилась лечь на пол, стала по-хозяйски подушку взбивать.
      - Достаточно, дальше я сам, - прервал её работу и уселся на одеяло, принялся стаскивать рубашку.
      Валентине ничего больше не оставалось, как отправиться в ванную, чтобы совершить вечерний женский ритуал ухода за кожей лица и рук. Когда вернулась, Вовец уже был под одеялом. Рядом на пол поставил телефон. Никаких звонков не ждал, так просто, на всякий случай, чтобы был под рукой. Валентина выключила свет, стараясь не шуршать, стянула брюки, забралась на софу и затихла. Странно, но её поведение совершенно не походило на прежнее, как подменили девушку. Вовца этот факт весьма обнадежил, и хотя он не умел завязывать отношений с женщинами, но чувствуя, что следует что-то сказать, прежде чем пойти на сближение, решился:
      - Да, наваляли мы глупостей, - словно обращаясь к самому себе, чего-то ссорились, ругались, со шпаной связались...
      - Это я дура такая, а вовсе не мы вдвоем, - откликнулась Валентина. Хотела тебя проучить, а вышло... - вздохнула тяжко. - Извини, пожалуйста, что все так получилось.
      - А чего меня проучивать? - удивился Вовец. - Я же к тебе, вроде, не лез и ничего худого не сделал. Мы даже познакомиться-то толком не успели, двух слов друг другу не сказали.
      - Да это ребята всё, - в голосе Валентины слышалась досада, - хотят меня замуж выдать, да чтобы за своего, чтобы из их артели не ушла. В прошлом году какого-то Петю откопали двухметрового, молотобойца, напели ему всякого, мне тоже мозги давай пудрить... Придурок этот и полез со своими клешнями. А я разозлилась, да как врежу! А он почему-то упал и прямо на котелок! - Она засмеялась. - А там каша у костра прела, и - раздавил всё! Представляешь?
      Вовец чуть не задохнулся от смеха, представив такую сцену.
      - А рис к нему прилип, аж до колен! Горячо, он скачет, как заяц. Руками давай вытирать и тоже обжег, - как замашет! Ребята так и покатились от хохота, кто где стоял. А Петька в лес убежал, вернулся часа через два, когда уже новый ужин приготовили. Обиделся и ушел от нас. Ребята на меня до сих пор ругаются, когда надо глыбу какую-нибудь разбить. Петька-то их с двух ударов колол, как семечки. - Она перестала смеяться и грустно добавила. - Я после сегодняшнего, наверное, больше никогда с мужчиной не смогу... ничего.
      - Это ты специально для меня сказала, чтобы не полез? - У Вовца весь смех сразу пропал от таких слов.
      - Нет, ты бы и так не полез, я уже поняла, что не такой. Это я вначале так думала. Братец все уши прожужжал: "Ах, такой мужик, такой мужик! Вот бы тебе этакого". И остальные туда же хором: умный, образованный, руки золотые, ноги серебряные, в одном глазу алмаз, в другом - цветной телевизор! Я специально и в лес поехала, чтобы сразу тебя на место поставить. - Хмыкнула: - Поставила, как же... А что они тебе про меня наговорили?
      - Вообще ничего не сказали о твоем существовании. Я когда тебя увидел, вначале ничего понять не мог, потом уже Клим разъяснил, что это и есть огранщик, про которого он упоминал. Вообще, хороши они, так подставили. Вовец снова развеселился, вспоминая вечернее знакомство. - Выходит, что и ночевку в одной палатке они нам подстроили?
      - А ты думал! Конечно. Ох я и разозлилась тогда! Думаю: сунется сразу убью! Специально поварешку с собой взяла, чтобы в лоб бить. Да ты ещё своими шуточками достал. Так что, считай, тебе крупно повезло, что не сунулся тогда.
      - А сейчас? - Вовец вдруг набрался нахальства. - Сейчас-то поварешку приготовила? А то ведь смотри, могу и поднырнуть под одеяло.
      - Володя, ну пожалуйста, - попросила Валентина умоляюще, - не надо, ладно? Я же сейчас не смогу так воевать с тобой. У меня и рука не поднимется. Лучше ты теперь расскажи что-нибудь, - поспешила перевести разговор в другое русло.
      - А что рассказывать-то? - недовольно пробубнил Вовец.
      - Про королеву красоты расскажи, Мисс Очарование. - И поторопилась предупредить возможные возражения: - Ты же обещал!
      - Когда это? - изумился Вовец. Еще больше его изумила та ловкость, с какой Валентина внесла диссонанс в его мысли, напомнив о другой женщине. Да и рассказывать особенно нечего, старая история, давно пора забыть.
      - А она очень красивая? - Валентина зашла с другого фланга, приступив к добыче информации методом наводящих вопросов. - А как вы познакомились?
      - Обыкновенно, почти как с тобой. - Вовец немного помолчал, вспоминая события позапрошлого лета. - Она в подвале сидела, а я выпустил. Что до красоты, так там довольно темно было, но в общем ничего.
      - А как её в подвал занесло? - продолжала выпытывать подробности Валентина. - За картошкой пошла?
      - Да за неё одни ребятишки выкуп хотели получить с мужа. Он у нее, вишь, какой-то крутой банкир. А у меня квартиру собирались отобрать. Вовец не привык говорить в пустое пространство, не видя лица собеседника, поэтому рассказ получался какой-то рваный, перемежаемый паузами. Да и вспоминать эту историю особого желания не имел. - Вот, а я убежал. По пути девушку выпустил. Пришлось, конечно, немного побегать и подраться, почти как сегодня днем. Но ничего, отбился, живой до сих пор.
      - Ты её, наверное, очень любил, - сказала Валентина таким нарочито нейтральным тоном, что совершенно невозможно было понять: это вопрос или утверждение?
      Вовец насторожился. Если женщину интересует личная жизнь мужчины, значит, она к нему неравнодушна. Впрочем, это, возможно, всего лишь заурядное бабье любопытство, а он воображает себе невесть что.
      - Не знаю, - ответил он, - мы, наверное, полсуток всего вместе были, а потом, как выбрались оттуда, больше не встречались. По телевизору потом видел её пару раз на каких-то презентациях...
      Он вздохнул. Следом вздохнула Валентина. Причину её вздоха Вовец не понял.
      - Получается, что ты её спас, а она о тебе сразу забыла? Вот свинья!
      - Не знаю, что тебя так возмущает? - удивился Вовец. - Она молодая, красивая, богатая, вращается в самых верхах, а я простой работяга, в летах, прямо скажем, да и внешность тоже - не Ален Делон. Чего ради ей обо мне помнить? Чтобы открытку на День Советской Армии прислать? Больно надо! Это в сказках принцы спасают красавиц, а в жизни это обычно небритый мужик с красными глазами. И никакой самый страстный поцелуй не превратит это чучело в красавца с мешком денег.
      - Деньги тут вообще не при чем, - обиженно возразила Валентина, словно это лично её упрекнули в корысти.
      - Еще как при чем! Главное достоинство мужчины - что? - задал Вовец вопрос и сам тут же ответил: - Деньги! У настоящего мужчины - настоящие деньги!
      - Ничего подобного, - Валентина с жаром бросилась опровергать, главное достоинство мужчины - надежность!
      - Значит, я ненадежный, - подвел итог Вовец, - и закончим на этом. Замнём для ясности, как говорил наш парторг. Скоро уже двенадцать, спать пора.
      Он повернулся на другой бок, чтобы оказаться к Валентине спиной, и закрыл глаза. Но девушка, похоже, спать не собиралась.
      - Ты как раз надежный, даже странно, что один живешь. Наверное, с первой женой обжегся и думаешь, что все женщины такие? - Она помолчала, ожидая ответа, не дождалась и продолжила свои размышления вслух: - Неужели тебе ни одна хорошая не встретилась?
      Вовец упорно молчал. Ему весь этот разговор давно осточертел. Или она полная дура, или все-таки хочет его соблазнить, но так, чтобы выглядеть достойной, порядочной девушкой, черт бы её побрал! Насколько бы было проще, не будь этих десяти лет разницы в возрасте. Было бы ей лет тридцать пять, сказал бы прямо: "Знаешь, ты мне нравишься, и почему бы нам не положить головы на одну подушку?" Можно, конечно, и сейчас это сказать, но прозвучит слишком пошло и грубо, и последует справедливый отказ, а потом эти слова всегда будут стоять между ними, вызывать неловкость и прочие неприятные чувства. Может, дождаться, пока она сама подведет свою речь к логическому концу? Но Валентина вдруг замолчала. И тогда Вовец сказал, даже сам не ожидал такого:
      - Если пофартит, заработаем на этих изумрудах, найду по брачному объявлению какую-нибудь тихую женщину лет тридцати пяти с ребенком... - Он помолчал, выжидая, стараясь вызвать ответную реакцию. - Или сразу с двумя.
      - Это чтобы самому не трудиться? - съязвила Валентина, и Вовец удовлетворенно улыбнулся в темноту, его провокация, похоже, удалась. Решил на халяву заканать?
      - Фи, мадам, где вас воспитывали? Я ж не зверь какой, заставлять женщину рожать в таком возрасте. Достаточно того, что ей придется терпеть мой характер.
      - Да уж, - неожиданно согласилась Валентина, - ей можно только посочувствовать. - Она зевнула. - Ладно, спокойной ночи, действительно, спать давно пора.
      Вовец был обескуражен таким резким окончанием разговора, казавшегося ему столь многообещающим. Но быстро взял себя в руки, решив, что идея с брачным объявлением не так уж и плоха. Он даже мысленно набросал такое объявление:
      "Мужчина, 38 лет, русский, разведенный. Образование высшее, без вредных привычек. Материально и жилплощадью обеспечен. Рост 175 см. Любит мастерить, путешествовать, читать и ходить в театр. Будет рад познакомиться с приятной, доброй, образованной женщиной 33-40 лет, можно с ребенком."
      Вначале объявление ему понравилось, но потом он решил, что чересчур идеализирует себя. Это может вызвать нездоровый ажиотаж, попытки коварно проникнуть на его жилплощадь, втереться в доверие. Нет, надо, чтобы его как человека полюбили, а не обеспеченного интеллектуала, мастера на все руки. Да и требования к женщинам надо упростить, чтобы они не притворялись, а были сами собой. Новый текст стал гораздо компактней:
      "Мужчина, 38, разведен. Рабочий. Будет рад познакомиться с женщиной соответствующего возраста. Ребенок не помеха."
      Но сомнения не проходили. Каким бы честным ни было объявление, всей правды все равно не сказать, а полуправда - это тоже ложь. Да и женщин незачем ограничивать своими требованиями, пусть каждая получит шанс. И окончательный вариант принял вид суперкраткий и афористичный:
      "Мужчина. Будет рад!"
      Вовец удовлетворенно усмехнулся. Вот так, знай наших, самая суть! Отправить эту хохму в газету и обратного адреса не дать. От имени всех мужчин Земли. Довольный своей веселой выдумкой, Вовец успокоился и быстро уснул.
      Проснулся он от дребезжания возле уха. Так звучал звонок его старого телефона. Было уже довольно светло, утро. Вовец нащупал трубку, подтянул к уху, что-то сонно промычал.
      - Привет! Как настроение? - раздался бодрый, жизнерадостный голос.
      - Да нормально, - Вовец пытался понять, какой урод разбудил его в такую рань. Лежащие рядом на полу часы показывали пять.
      - А ты вчера отлично сработал, старик. Я думаю, эти подонки получили хороший урок.
      - Э-э... - Сон как рукой сняло, у Вовца мгновенно высохло горло и сел голос. - Что вы имеете в виду? Какой урок?
      - Брось, старичок, не придуривайся, - голос неизвестного собеседника был весел и снисходителен: если бы он стоял рядом, то сейчас, наверное, похлопывал бы Вовца по плечу. - А девочка стоит пары проломленных голов. Как её, э-э... - он словно не мог припомнить имя, - ну, подскажи, как звать.
      - Лена, - машинально бухнул Вовец первое пришедшее на ум имя.
      - Да, точно, Леночка, - на том конце провода тоже сразу вспомнили. Как она? Нервы успокоила? Или так и не спала ночь?
      - Кто вы? - прервал Вовец лицемерные излияния неизвестного. - Что вам надо?
      - Нет, конечно же, ты её успокоил, - неизвестный не обратил внимания на торопливые вопросы, словно вовсе их не слышал, - но тебе не следует оставлять её одну.
      - А пошёл ты!
      Вовец с раздражением бросил трубку, дотянулся до розетки и вытащил телефонную вилку. Оглянулся на Валентину. Она безмятежно посапывала. Лежала в желтой футболке, только сквозь неё проступали очертания лифчика. И смех, и грех - из ванны нахально вывалила без него, а потом-таки надела. Этакий моральный бронежилет. Господи, о чем он думает! Вовец сел на постели и обхватил голову руками. Следовало успокоиться, собраться, проанализировать ситуацию и решить, как жить дальше. Он осторожно оделся, стараясь не потревожить Валентину, тихонько вышел на кухню, плотно прикрыл за собой дверь и поставил кофейник.
      Итак: кто-то знает об их вчерашнем приключении. Значит, скрытно наблюдал, не вмешиваясь, следил исподтишка, подлец. Проследил за ними, а утром позвонил, постарался сбить с толку, показать свою осведомленность. Тут, правда, нестыковка получается, имя девушки не знает и, похоже, не уверен, что она у Вовца дома. Да и слежки Вовец не заметил. За автобусом точно никто не ехал. Да и в подъезд следом не входил. Может, этот человек просто знает его в лицо и по имени-фамилии, следовательно, и домашний телефон мог выяснить без особого труда. А Валентину видел впервые, подумал, что подруга Вовца. Но все его знакомые знают, что у него нет подруги. Значит, это какой-то очень давнишний знакомый, возможно, ещё с тех времен, когда Вовец серьезно занимался туризмом, или, наоборот, какое-то шапочное знакомство. Но важно другое - а что этому человеку надо? Может, собирается шантажировать? А что, пригрозит, что сдаст его бандитам, которые горят жаждой мести, потребует денег или какие-то услуги.
      Эта версия показалась самой логичной. Вовец и так, и сяк вертел ситуацию, но ничего другого, столь же убедительного, придумать не мог. Во всяком случае, надо включить телефон, дождаться нового звонка этого типа и выяснить его намерения. Валентину следует отправить домой, но предельно осторожно, чтобы её не выследили. А потом видно будет.
      В кухню заглянула Валентина, легка на помине, улыбнулась приветливо.
      - А я и не услышала, как ты встал. Уже позавтракал?
      Вовец неопределенно мотнул головой и пожал плечами. Он был слишком озабочен таинственным звонком и непредсказуемостью возможных последствий этого звонка. Всякая неизвестность угнетает, а если она ещё и опасность таит, то угнетает втройне. Вовец начисто забыл о своих эротических фантазиях в отношении Валентины, и сейчас её свежее личико и взбитые волосы взволновали его не больше, чем обтерханный городской голубь на оконном карнизе. Но пусть не сразу, суть вопроса дошла до его сознания, и он утвердительно кивнул.
      - Ага, поел бы, - улыбнулся рассеянно, - супчику.
      Валентина вздохнула, как мать над неразумным ребенком, сокрушенно покачала головой и достала из холодильника кастрюлю. Что ж, в каждой избушке свои игрушки, почему бы и не суп на завтрак?
      * * *
      Похоже, Валентину удивила его холодность, это чувствовалось по её поведению. В время завтрака она пыталась ему всячески угодить, намазывала бутерброды и клала сахар в кофе. Вовец рассеянно благодарил, кивал, жевал и отвечал невпопад. Валентина не то чтобы обиделась, но несколько расстроилась, не понимая причины столь прохладного отношения к себе, а поскольку уже отошла от вчерашнего испуга, изъявила желание отправиться домой. Вовец на это отреагировал весьма своеобразно - попросил взаймы рюкзак. Валентина не возражала, чувствуя себя виноватой в утере его рюкзака, да и вообще ему он нужней. Спальный мешок тоже оставила у него, не пропадет, а в городе он ей ни к чему. Вовец дал ей тряпочную сумку, чтобы сложить разные женские мелочи, одежду, и мешочек с изумрудами, и Валентина ушла. Он её проводил до трамвая, а сам отправился в противоположную сторону, на рынок.
      Керосиновых ламп в продаже не было уже лет десять. Так сказали в павильоне хозтоваров. В магазине "Садовод" продавщицы только хмыкнули и предложили стеариновые свечи. Купил два десятка. Обежал ещё несколько магазинов и рынков, окончательно убедившись, что керосиновые лампы супердефицит. Поскольку архаичные, но экономичные осветительные приборы достать не удалось, пришлось пойти на крупные затраты и купить коробку круглых батареек "Сатурн". Вовец не очень-то доверял рекламе разных импортных "Энерджайзеров", которые "всё продолжают работать и работать". Со своими как-то спокойнее: даже если они работают втрое меньше, зато вчетверо дешевле, значит, при тех же финансовых затратах можно получить больше света. А когда батарейки сядут, можно поступить старым туристским способом - прокипятить их в крепко соленой воде, и они подзарядятся. Ещё он приобрел два мотка широкого скотча, четыре дешевых пластиковых фонарика и десяток запасных лампочек.
      Притащил все это домой и съел оставшийся суп. Включил телевизор и полчаса повалялся на диване, отдыхая. На подушке, лежащей поверх стопки постельных принадлежностей, он нашел волнистый длинный волос. Медленно принялся навивать на палец. Может, даже и лучше, что утром они так прохладно расстались. В конце концов, ему уже под сорок, а она совсем молодая девушка. Найдет себе более подходящего. А ему сейчас других проблем хватает. Весь день оглядывался, вертел башкой, как филин, пытался понять, следят за ним или нет?
      Загрузил в рюкзак всё купленное. Добавил два пятидесятиметровых мотка альпинистской веревки, пяток крючьев и карабинов, несколько кусков парашютного стропа для обвязок. Из пластмассовых фонариков вытащил отражатели с лампочками и вырезал куски корпусов с контактными переключателями. Изготовил четыре налобных фонаря. Ножницами выстриг несколько пластинок жести из банки из-под растворимого кофе, прикрепил к ним отражатели и переключатели, соединил тонким медным проводом в цветной виниловой изоляции. Широкая бельевая резинка, продетая и завязанная в отверстия на концах жестяного прямоугольника, позволяла закрепить на голове этот неказистый аппарат. Длинные скрученные провода должны были соединять налобник с батарейками.
      Покончив с этим делом, Вовец взялся за другое. Вынул нижний ряд книг из стеллажа. За ними у стенки лежало деревянное ружейное ложе с прикладом. Не совсем, конечно, ружейное, даже вовсе не ложе, а арбалет, точнее, деревянная его часть. Здесь же был спрятан короткий стальной лук, сделанный из автомобильной рессоры. Другие детали были завязаны в полиэтиленовый мешок, валявшийся в ящике с инструментами. Три алюминиевые стрелы торчали оперением вверх на манер букета из латунного азиатского кувшина, стоявшего на телевизоре. Только вместо наконечников у них на концах были просверлены глубокие отверстия с внутренней резьбой. Наконечники лежали отдельно. Столь хитроумную систему Вовец придумал специально, чтобы его не обвинили в хранении оружия, потому что хранение деталей не является уголовным преступлением. Да и сообрать из этих деталей боевой арбалет смог бы только сам хозяин, полгода потративший на разработку конструкции и изготовление этой игрушки. Кроме того, в разобранном виде это старинное оружие очень удобно размещалось в рюкзаке, не вызывая косых взглядов и любопытных вопросов. Вовец это успешно проделал, лишний раз убедившись, что да, действительно, размещается хорошо и совершенно незаметен для постороннего взгляда. Добавил две свернутые колечками тетивы из стального тросика основную и запасную, "козью ногу" - рычаг для натягивания тетивы, потому что голыми руками это никакой Шварценеггер не проделает - надорвется, а также специальную отвертку и комбинированный гаечный ключ. Вовец чувствовал, что это старинное бесшумное метательное оружие может ему здорово пригодиться. Во всяком случае, с ним будет спокойней возвращаться к изумрудной шахте.
      Во время сборов Вовец ожидал телефонного звонка, вертелся как на иголках, нервничал. Терялся в догадках: то ли неизвестный абонент выжидает, тянет время, чтобы поиграть на нервах, довести до кондиции, а потом объявиться, то ли ему сейчас не до того, отдыхает или занят другими делами, то ли попросту решил отступиться, после того, как Вовец его послал подальше? А может, как раз после этого разозлился и безо всяких переговоров решил сдать Вовца тагильской банде?
      Перед отъездом не удержался, раскрыл записную книжку, нашел телефонный номер Серого и позвонил его сестре. Валентина взяла трубку не сразу, Вовец даже заволновался, а вдруг домой не добралась? Услышав его голос, она обрадовалась, так во всяком случае показалось Вовцу.
      - А я уже гранить начала, вроде неплохо получается. Первый, правда, чуть не запорола, начала точно по линии спайности, да вовремя спохватилась, вспомнила, что изумруд так колоться будет. Да ты зайди, посмотришь.
      - Мне же обратно сейчас ехать, так что в другой раз. - Он несколько замялся, хотя про себя отметил: приглашает к себе домой - хороший признак. - Ты извини, как-то неловко утром получилось. Выпроводил, даже до дому не довез.
      - А что бы со мной случилось? Это ты меня прости. Даже "спасибо" тебе не сказала, дура такая.
      - А, - отмахнулся Вовец, - не бери в голову, не ты первая.
      Хотел пошутить, а сморозил глупость. Осекся и замолчал, мысленно проклиная свой длинный язык. Не мог придумать, как снять неловкость, прервать затянувшуюся паузу. Валентина заговорила первой.
      - Извини, пожалуйста, - протянула виновато. - Правда, я не такая, вот увидишь...
      Частые гудки оборвали её речь. То ли трубку положила, то ли линия сама разъединилась. Вовец вначале хотел перезвонить, а потом засомневался, стоит ли? Еще решит, что он выпрашивает какую-то благодарность, обижается. И так нехорошо получилось.
      Он собрался и отправился на пятичасовой поезд. По пути купил свежего хлеба ребятам. Специально пошел через гаражи, чтобы проверить, не тащится ли следом какой-нибудь подозрительный тип. Хотя человек мало-мальски соображающий ждал бы его прямо в Крутихе. Правда, если он в курсе всех экспедиционных дел.
      * * *
      Аркаша Вершинин числился в акционерном банке "Евразия" референтом. Эта малозаметная должность позволяла ему быть в курсе всех, даже самых секретных дел банка и самой Евразийской торговой компании. А будучи в курсе, владея всей массой информации, он мог анализировать ситуацию, прогнозировать дальнейшее её развитие и предлагать варианты действий высшему руководству компании. Это как раз и было его настоящей работой, а в секретном досье Кентавра, президента компании, его должность была названа прямо: аналитик.
      Бывший функционер обкома комсомола Кентавр нашел Вершинина лет двенадцать назад среди кандидатов в члены молодежного жилищного комплекса по анкете, где ему бросилась в глаза указанная профессия - "психолог", и название защищенной диссертации: "Методы решения внутренних конфликтов в трудовых коллективах на ранних стадиях". Поскольку конфликты разного рода периодически сотрясали правление МЖК, комсомольский лидер взял Вершинина к себе в штаб и вскоре понял, какое сокровище приобрел.
      Аркадий Александрович совершенно не походил на кандидата наук, его вообще трудно было принимать всерьез: маленький, щуплый, с лицом наивного подростка. Самым заметным в Вершинине были очки, все остальное выглядело настолько невзрачно, что многие его просто не замечали, смотрели, но не видели. А если видели, то принимали за недалекого простачка, робкого, застенчивого и все время немного испуганного. Большим самоуверенным людям и в голову не могло прийти, что Аркаша потратил несколько лет, целенаправленно вырабатывая такое выражение лица и манеру держаться, чтобы стать этаким вот человеком-невидимкой. Мало того, что он был чертовски хитёр, он был ещё и дьявольски умён. Говорил только тогда, когда спрашивали, а слушал всегда и всех с заинтересованным вниманием. Это подкупало, и Аркаша легко находил контакт с людьми, пролезал в душу и хозяйничал там, как хотел. Манипулировать людьми - вот в чем заключалось его истинное призвание, профессия и хобби.
      Сейчас он сидел сбоку от огромного "хозяйского" стола, привычно съежившись и застенчиво улыбаясь, словно тихо восхищаясь и одобряя слова Кентавра. Закрытое обсуждение наиболее важных деловых проблем и вопросов практически закончилось, все решения были приняты, остался последний пункт. Босс вынул из верхнего ящика стола, где держал только самые важные текущие документы, тонкую красную папку, изящным движением руки послал её по гладкой зеркальной столешнице.
      - Почитай, это наш домашний следователь собрал показания. Будешь готов, сразу приходи.
      Вершинин радостно кивнул, словно ему пачку денег послали, а не лишнюю работу. Поднялся и откланялся. В принципе, он уже знал, что поназаписывал начальник службы безопасности Коля Ченшин, бывший следователь облпрокуратуры. Коля допросил по отдельности четырех тагильских разгильдяев, пострадавших в стычке с неизвестной командой. Заставить их говорить оказалось делом нелегким, боевики не были расположены рассказывать о своем позоре. Пришлось давить на их главаря Шубу, грозить отстранением и снятием с довольствия. Были в красной папочке и агентурные данные о ночном набеге на изыскательскую базу УИК. Помощник бурильщика за не слишком большие деньги сдавал информацию связному. В этой роли выступал сам Ченшин. Работяга прекрасно понимал, что ещё пара пробуренных "дырок", и здесь работа кончится, а с ней и заработок. Надо будет опять искать богатых дачевладельцев, готовых платить по двадцать долларов за каждый погонный метр бурения артезианской скважины. Вот и спешил перехватить таким способом ещё хоть сотню-другую.
      Аркаша-аналитик заперся в своем персональном кабинете, включил кофеварку, выложил на стол пачку сигарет и принялся изучать представленные материалы, делая выписки в блокноте. Часа через полтора он закрыл папочку, захлопнул блокнот и отправился докладывать Кентавру. Для него дверь в кабинет босса была открыта всегда, он даже у секретарши разрешения не спрашивал, шел напрямую. Та и не рыпалась, знала, кому что позволено.
      Кентавр принимал каких-то двух пожилых дядек в серых костюмах и одинаковых галстуках. Типичные обломки прошлого. Они пытались убедить равнодушно-каменного Кентавра, что если в их паршивое предприятие вложить денег, да побольше, то скоро такая прибыль попрёт! Вершинин сел в уголке, положил перед собой на столик папочку с блокнотом и достал ручку шестисотдолларовый "Паркер". Генеральный директор пообещал просителям подумать, встал и протянул руку для прощального пожатия. Дядьки вынуждены были уносить прочь свои животы и потные лысины.
      - Подготовительная база монтажного управления, представляешь? хмыкнул Кентавр, когда за просителями захлопнулась толстая кожаная дверь. Государство им когда-то её доверило, а они все разграбили, прихватизировали, теперь дураков ищут, чтобы на шею сесть. Я их про оборудование спрашиваю, площади складские, а они мне, какая у них сауна шикарная. - Пренебрежительно махнул рукой. - Совки, одно слово. Ну, прочитал? Что скажешь?
      - Получается, что этих крутых пацанов не семь-восемь человек метелило, а всего двое. Причем внешность только одного из них все четверо описывают одинаково. Кстати, Коля пришел к такому же выводу. Судя по всему, пацаны не ожидали нападения, точнее, сопротивления, отняли рюкзак с вещами, занялись им и найденными в нем изумрудами, тут их и подловили. Скорее всего, эти же люди ночью атаковали и базу наших конкурентов, чтобы освободить своего разведчика, изловленного охраной.
      - Ты мне выводы дай, - перебил Кентавр, - это все я и без тебя знаю.
      - Пожалуйста, - пожал плечами Вершинин, - как хочешь. Значит, выводы: в районе действует слаженная команда минимум из трех человек. Они не боятся прямых столкновений, крови и риска. Возглавляет её профессионал, судя по почерку, армейский спецназовец. Их цель - изумруды, и они её уже достигли. Вчера двое доставили партию камней в город. Для нас эта команда опасней, чем УИК, поскольку те на виду, а эти в тени.
      - Так-так-так, - Кентавр размышлял. - Где готовят специалистов по войне в лесу?
      - В Финляндии, в Швеции, - Вершинин пожал плечами, - в Австралии, может, ещё где-то, но только не в России.
      - Что, в армии совсем этому не учат? - усомнился босс. - Даже спецназ и разведку?
      - У нас даже в городских условиях воевать не учат, только в голом поле. Ты на Чечню посмотри и сам все поймешь. После Отечественной войны учили одно время энкаведешников бороться с диверсионными группами, натаскивали на всяких бандеровцев и лесных братьев, но это было лет пятьдесят назад.
      - И что ты предлагаешь? Развести руками?
      - Команду охотников. Пусть Ченшин подберет несколько человек и возглавит. Он и район этот знает, сам на связь с агентом ходит. А этих тагильских долбаков полезно хайлом об тэйбл мочкнуть, чтоб мышей ловили, а не водку жрали на посту.
      * * *
      В Крутихе с поезда сошло довольно много народа, и Вовец затесался в компанию садоводов, на ходу обсуждавшую погоду и рассаду одновременно. Вместе с ними прошел через деревню и отстал только на лесной тропе, ведущей к садовым участкам. Быстрым шагом врезался в молодой сосняк, пробежал полсотни метров и затаился среди кустов жимолости. С полчаса выжидал, не проявится ли какой-нибудь шпик. После утреннего звонка Вовец стал слишком опаслив - уже понял, что никто и не думает висеть у него на хвосте, а все равно норовил спрятаться.
      Вернулся в деревню и сразу шмыгнул во двор к Адмиралу. Тот покуривал на лавочке, положив темные натруженные руки на колени. Никакого удивления не проявил, только вопросительно поднял бровь.
      - Привет! - как можно безмятежней воскликнул Вовец, сбрасывая рюкзак. - Как жизнь?
      - Здорово! - в тон ему откликнулся Адмирал и хитро прищурился. - Жизнь интересная. Вот сам посуди: приятель один сначала прошел мимо, а потом, видно, вспомнил про старичка да и вернулся.
      - А ты уж сразу и срамить! - рассмеялся Вовец, хоть и не слишком весело. - Кто-то за мной пытался следить, по телефону наехал. Правда, он не пояснил, что ему надо, но все равно неприятно. Вот я и сделал крюк, чтоб на тебя не вывести, если следом волокутся.
      - Ну и зря. В следующий раз, если кто увяжется, веди прямо сюда. Так угощу, что мало не покажется. Что, не веришь? Сейчас убедишься...
      Он бросил окурок в консервную банку, стоявшую тут же на лавочке, и скрылся в доме, точнее, на веранде. Буквально через пять секунд вышел уже с ружьем.
      - Понял? - спросил с гордостью и тут же сам ответил: - Ничего не понял. - Снова скрылся за двустворчатой дверью и вышел уже без ружья. Зайди, поищи.
      Вовец принял игру, пошел искать. Но на веранде не было ничего такого, что могло бы служить укрытием для ружья - ни шкафов, ни сундуков. Он подумал немного и понял, что тайник должен быть у самой двери. Стенка толщиной в одну доску не могла скрывать в себе ничего толще зубной щетки. Дверная коробка была собрана из более мощных брусков, но её косяки тоже не годились для потайных хранилищ. Тем не менее верхняя перекладина вполне могла сойти за полку. Вовец привстал на цыпочки и похлопал ладонями по верху дверной коробки. Ружье лежало там.
      - Никогда бы не подумал, - признался Вовец. - Это ты сам навёл, слишком быстро нашел ружье и ещё быстрее спрятал снова. Можно догадаться, что где-то близко. А оно что, у тебя все время здесь лежит?
      - Нет, зачем? Только когда я во дворе работаю. А на ночь забираю в дом. Тоже, знаешь, всякий народ нынче шляется, только пули и боится.
      - Ладно, - Вовец развязал рюкзак, - я тебе тоже сейчас кое-что покажу.
      Он принялся доставать и раскладывать на полу детали арбалета. Теперь настал черед Адмирала дивиться. Вовец вставил в прорезь ложа стальную изогнутую пластину лука, приложил спереди стремя и длинным болтом притянул его с помощью гаечного ключа, одновременно зажав лук. Надел дополнительные хомутики на рога лука и заклинил их с нижней стороны ложа скобой с натяжным винтом. Ловко орудуя отверткой, собрал спусковой механизм, привинтил рамочный прицел, установил опорные штифты для рычага натяжения и спусковую скобу. Адмирал только головой качал, наблюдая, как деревяшка и куча железок прямо на глазах превращаются в красивое и грозное оружие.
      - Здорово у тебя получается, - восхитился он, - только не пойму, зачем ты впереди эту дугу привернул? - Ткнул пальцем в стремя.
      - Всему свой срок, - урезонил его Вовец, - все покажу, погоди немного. Еще тетива не натянута.
      Он развернул моточек стального тросика с петлями на концах. Надел петлю на рог лука, поставил арбалет боком на пол, надавил ногой на пластину лука, накинул вторую петлю. После этого упер арбалет в пол, вставил ногу в стремя, прижал. Наложил рычаг - "козью ногу" на штифты, зацепил тетиву крючками и одним движением натянул её до зацепления за вырез "ореха" спускового механизма. Снял рычаг и вынул ногу из стремени.
      - Вот таким путем! Сейчас стрелы приготовлю, и можно будет попробовать.
      Вовец принялся ввинчивать граненые стальные наконечники в алюминиевые стержни стрел.
      - Слушай, - Адмирал как будто вспомнил что-то, - а я где-то читал, что из арбалетов стреляют болтами. А у тебя стрелы, да ещё без оперения.
      - Это и есть болты, по-немецки "болцен". Конечно, глупое название, в России все болты с резьбой, но зато сразу понятно, что речь идет о короткой арбалетной стреле. Представь, если бы назвали, скажем, просто стрелкой? Еще бы больше путаницы было: в часах стрелки, у лука на грядке тоже, даже шпана промеж собой стрелки забивает. А ещё железнодорожные...
      Вовец перестал балагурить и проверил балансировку болтов, главным образом для того, чтобы продемонстрировать Адмиралу. Он укладывал стрелу поперек вытянутого пальца и медленно тянул её, пока она не замирала неподвижно в горизонтальном положении. Центр тяжести располагался точно на расстоянии одной трети общей длины стрелы от острия наконечника.
      - Ну что, постреляем? - Вовец подмигнул Адмиралу.
      Они вышли во двор, Вовец поднял рамку прицела, наложил болт на едва заметную канавку по центру ложа и прицелился в стоящий по ту сторону огорода свежий сруб. Цокнула тетива, стрела глубоко вонзилась в верхнее бревно сруба. Адмирал сначала просто подержал арбалет, примеряясь и привыкая, потом долго целился и наконец выстрелил. Болт скользнул над кромкой сруба и исчез. Вовец побежал его искать и с облегчением увидел, что тот торчит из забора, а не из какого-нибудь прохожего.
      - Слушай, - удивленным тоном произнес Адмирал, - он у тебя вообще пристрелян или нет?
      * * *
      Чтобы не испытывать судьбу, Вовец отправился в дорогу почти за полночь. В начале лета в этих широтах темнеет поздно, в полдвенадцатого ещё совсем светло. Расчет был на то, что в столь поздний час на дороге не окажется никаких застав и засад, а если все-таки обнаружатся, то в темноте их легче будет обойти. В принципе, если дорога хорошая, то ночью даже лучше ходить, чем днем. Солнце не палит, нет изнуряющей полуденной жары, комаров и мошки, да и ничто не отвлекает - топай себе, дорога хорошо видна, особенно если луна хоть чуть-чуть светит. А если и луны нет, так все равно звездное небо видно, а значит, на его фоне и вершины деревьев по сторонам дороги отчетливо прорисовываются, тоже легко сориентироваться.
      Вовец шел бодро, ритмично, что-то напевая про себя в такт шагам. За спиной у него висел рюкзак, в который к привезенному из города снаряжению и свежему хлебу добавилось некоторое количество продуктов из крутихинских базовых запасов. Арбалет, оснащенный на манер ружейного ремня тонким шнурком, висел поперек груди, готовый к бою.
      На ходу прислушивался. Очень помогала привычка ходить бесшумно. Вовец ступал мягко, не бил каблуками по земле. Звуков в ночном лесу оказалось немного. Чуть слышно поскрипывали сосны. Изредка сонно пересвистывались птицы, а где-то далеко, в лугах, громко и монотонно кричал дергач. Но Вовца интересовали другие звуки: людской говор, шум двигателей, бормотанье радиоприемника или магнитофона, стук топора и тому подобное. Особенно он стал внимателен, когда пахнуло сыростью - впереди лежала болотистая низина, возле которой его с Валентиной вчера перехватили тагильские бандиты. Он даже специально остановился и, сдерживая дыхание, прислушался.
      Он совсем уже было собрался потихоньку двинуться дальше, но тут впереди гавкнула собака. В сыром ночном воздухе это прозвучало отчетливо и громко, словно совсем рядом, в двух шагах. Вовец тут же снял с шеи арбалет и взял наизготовку. И вместо того, чтобы идти вперед, наоборот, отступил на десяток шагов. Ему стало ясно, что по дороге мимо собаки не проскочить. Он попытался определить, с какой стороны ветер, но в лесу не чувствовалось ни малейшего движения воздуха, шелеста листьев в вершинах берез он тоже не уловил. Это было очень плохо. Будь хоть какой-нибудь ветерок, Вовец спокойно обошел бы собаку с подветренной стороны, а сейчас его мог выдать неожиданный лесной сквознячок, движение воздуха от нагретого болотца в сторону тенистой чащи. Вовец развернулся и быстро пошел в обратную сторону. Делать нечего, следовало предпринять глубокий обход.
      Когда снова вышел на дорогу, стало настолько светло, что он смог различит на коре берез риски, оставленные в первый день экспедиции маркером Сержа. Здесь Вовец уже не опасался засады, хоть и держался обочины, готовый в любой момент отскочить за ближние деревья и скрыться в лесу. Привал позволил себе только у ручья, на месте первого бивака их бригады. Почему-то грустно было видеть прямоугольные следы палаток - примятая травка там ещё не поднялась и не отросла, - кухонный столик со скамейками и бревна-лавочки вокруг холодного кострища. Но никакого мусора - консервных банок, бутылочных осколков, фантиков, кухонных отбросов и тому подобного. Даже окурка, даже горелой спички Вовец не увидел на земле и остался доволен. Осталось внести последний штрих. Он поднял крепкий сухой сучок и как следует взрыхлил кострище, выворачивая наверх глинистую почву. Теперь порядок: уже этим летом среди углей и золы прорастут иван-чай, крапива или другие травы, первыми заселяющие лесные гари.
      Отдохнул основательно, почти час сидел, откинувшись на рюкзак, даже чуть подремал под утреннюю птичью перекличку. Когда поднялся, чтобы продолжить путь, уже полностью рассвело, правда, солнце ещё не встало, только золотило редкие облачка острыми лучами. Вовец двинулся вверх по ручью в быстро опадающей дымке утреннего тумана. Удивился, что русло почти сухое, какие-то жалкие струйки и лужицы.
      Через час он был перед старой плотиной. Теперь стало понятно маловодье лесной речушки. Пока его тут не было, ребята плотину подновили, загородив проран стенкой из горизонтально положенных сосновых плах. За ними блестело изрядное зеркало чистой воды, есть где поплескаться в жаркий день после пыльной горняцкой работы. Вовец попробовал понять, в каком месте разбит новый лагерь. Внимательно огляделся по сторонам, принюхался. Слегка попахивало дымком. В сыром рассветном воздухе, впрочем, как и в вечернем и ночном, дым быстро остывает и опускается, наполняя низины. И сейчас голубая прозрачная пелена сползала по склону Изумрудной горы, клочковато цепляясь за колючие сосновые лапы.
      Вовец не полез прямиком, а обошел лагерь по склону, внимательно оглядел со стороны. Выбранное ребятами место ему очень понравилось - укрыто со всех сторон густым молодым сосняком, но открыто солнцу, не затенено высокими кронами. Площадка ровная и отделена от поднимающегося склона мелкой канавкой, поросшей травой. Это значит, что в сильный ливень, когда вниз с горы бегут потоки воды, они будут отводиться этой канавкой в сторону, а не подтапливать палатки, которые поставлены поперек склона входом друг к другу. Кострище оборудовано чуть в стороне. Прямо к стволам сосенок привязан полиэтиленовый тент, прикрывающий поставленный на камни почерневший деревянный щит и гладкие сухие бревна, положенные с двух сторон, как лавочки.
      У костра хлопотал Серый. Сушняк, слегка наволгший сырой ночью, трещал и стрелял искрами. Над огнем висел котелок, капли падали с днища на угли и шипели. Видно, Серый сбегал к запруде за водой перед самым приходом Вовца. Тот осторожно, отклоняя сосновые ветки, вышел из укрытия, нырнул под полиэтиленовый тент, поставил к столу рюкзак, предварительно разряженный арбалет сунул под стол, сел на бревнышко и принял скучающий вид. Серый почти беззвучно возился у костра, сидя на корточках, и не замечал его присутствия. Вовцу надоело ждать, и он решил обратить на себя внимание.
      - Что-то завтрака долго нет, - сказал как бы между прочим.
      - К семи же договорились, - возмутился Серый, не оборачиваясь, - а сейчас только половина. - Тут до него дошло, что это голос не Клима или Сержа, и он оглянулся. От удивления и резкого движения не удержался на корточках и хлопнулся на зад. - О, привет! А ты как здесь оказался? Мы тебя только к вечеру ждали.
      - Соскучился, - улыбнулся Вовец, - вот и прибежал пораньше.
      У палатки откинулось в сторону полотнище входа и высунулся ствол ружья. Следом показалась растрепанная голова Сержа.
      - А! Здорово, Вовец! А я слышу, какой-то базар, думаю, кого черт принес в такую рань на нашу голову? - спрятался на минуту в палатке. Слышь, Клим, Вовец пришел.
      Пока варилась каша с тушенкой, Вовец вкратце рассказал о своих приключениях. Некоторые детали, правда, опустил, например, глупое поведение Валентины, отправившейся распивать "Пепси" со шпаной, и её почти полное обнажение. Но ребятам попенял, что натравили девушку на него. Те смущенно оправдывались, мол, только хвалили Вовца, а вовсе не навязывали его в спутники жизни. Потом обсудили текущую ситуацию и пришли к выводу, что изумрудоносные территории притягивают к себе массу всякого народа, в том числе и опасного. Решили вести себя с максимальной осторожностью, не привлекая лишнего внимания. Совершенно очевидно, что присутствие здесь артели недолго будет оставаться тайной, кто-нибудь наверняка наткнется. Следует на этот случай придумать подходящую легенду и обставить её соответствующим реквизитом.
      Потом Клим представил устный отчет, сопровождаемый комментариями и дополнениями со стороны двух Сергеев. Они перебросили все снаряжение к шахте и, облазив окрестности, нашли подходящее место для лагеря. Полянка оказалась такой идеальной, что Клим пошуровал в земле каёлкой и нашел под дерниной древесный уголь. В старину тут стояла изба, но сгорела, и толстый слой слежавшегося угля и золы не позволил деревьям занять площадку. Скорее всего, тут обитали горщики, вырубившие в горе изумрудную шахту.
      Потом мужики, поставив палатки, навертели из бересты факелов, взяли фонарик и отправились в штольню на разведку. Хотели попробовать поднять воротом цепь с глубины и, может, кого-нибудь опустить вниз, чтобы посмотреть изумруды. Но вначале обследовали колесо и вал подъемника, так сказать, провели техосмотр. И обнаружили очень занятную вещицу.
      - Вот она! - С видом фокусника, достающего из цилиндра живого кролика, Серж вытащил из-под стола серую плоскую калабашку. - Оп-ля! Видал когда-нибудь такое чудо науки и техники?
      Размерами и видом она походила на пыльную консервную банку этак в полкило тушенки объемом. Вовец взял её, прикинул вес на ладони: примерно так и есть. Спрессована из какого-то волокнистого материала. Сквозь центр проделано сквозное круглое отверстие диаметром в сантиметр или чуть меньше. Вовец пожал плечами и положил кругляш на стол.
      - Впервые вижу, но, судя по вашим глазам, штучка с подвохом. Я думаю, Серж, что это какие-нибудь подпольные старательские деньги, монета в один хит, спрессованная из, - он задумался на пару секунд, - из табака, чая, пороха, спичек, сухарей и прочих жизненно необходимых товаров. Угадал?
      - Почти, - улыбнулся Серж, - гляди сюда.
      Он срезал ножом пластик волокнистого вещества, положил на угол стола и поднес зажженную спичку. Пласточек вспыхнул желтым пламенем полуметровой высоты, и почти мгновенно сгорел с громким шипением, оставив на черной доске желто-бурое пятно. Только легкий зеленоватый дымок поднялся к натянутому над головами полиэтилену.
      - Запах знакомый, - кивнул Вовец, - бездымный порох. Значит, действительно, про порох угадал, за остальное извиняюсь. - Подкинул на ладони серый кругляш. - Так что это такое, пороховой заряд снаряда для трехдюймовки?
      - Точно, пироксилин, - кивнул Серж, - и действительно прессованный. Пироксилиновая шашка, если быть точным, для взрывных работ. - Он вытащил из кармана штормовки позеленевший металлический патрончик с торчащей из него жесткой черной веревочкой в четверть метра длиной, вставил патрончик в отверстие шашки. - Вот как все это выглядело. Во избежание худших сюрпризов мы решили больше в шахте не шерудить, обождать, пока ты снаряжение притащишь.
      - Думаешь, может взорваться? - усомнился Вовец. - Этой холере лет восемьдесят, небось, давно разложилась, только гореть и способна.
      - А ты не сомневайся, - включился в разговор Клим, - Сержант спец в этих делах ещё с армии. Профессиональный пиротехник и любитель-оружейник.
      - Взрывотехник, - уточнил Серж и пояснил: - В армии занимался минно-взрывными делами, а потом ещё окончил курсы взрывников, получил допуск и год работал на гранитном карьере. Так вот, пироксилин, нитроклетчатка то бишь, был одним из первых химических взрывчатых веществ и сырьем для бездымных порохов. Охотничий бездымник, правильно говоришь, разлагается на свету, гигроскопичен и, слежавшись, может детонировать, превращаться во взрывчатку. - Сержа, похоже, хлебом не корми, дай только потрепаться на любимую тему. - А тут специально спрессовано, приготовлено для взрывных работ. Наверное, этим и рвали жилу в шахте.
      - Ну, раз ты такой спец-милитарист, - Вовец вытащил из-под стола арбалет, - скажи что-нибудь хорошее.
      - Ого, - глаза Сержа загорелись, - балестра! В смысле, арбалиста, он же арбалет.
      - Эрудит, спасу нет! - засмеялся Клим. - Сейчас забодает своими познаниями.
      - А ты не слушай, - парировал Серж. - На разных языках, а называется примерно одинаково, на латыни в том числе. Значит, изобретение очень древнее, а на Руси называлось самострелом, следовательно, сами придумали то же самое. - Он быстро и внимательно осмотрел арбалет. - Очень интересно: гибрид средневекового и современного, свободно плавающий орех, а спусковой крючок, как у спортивного. Штифты для одноплечевого рычага, значит, лук маломощный, правильно?
      - Метров на сто бросает, ничего. - Вовца задело замечание. - А больше-то зачем?
      - А представь, если бы прицельная дальность была метров триста?
      - Для моего зрения и сотни за глаза, - скаламбурил Вовец, - а тебе могу крепостной построить, станковый, будешь с балкона "Мерседесы" насквозь дырявить.
      - По рукам! - обрадовался Серж. - Но тогда уж лучше полевой, только я тебе схему дам другую, а механизм натяжения с немецким воротом сделай, шестереночный.
      - Хитёр бобёр! А где я тебе такую мощную пластину для лука найду?
      - Ничего, сам добуду подходящую рессору. Слушай, пойдем, постреляем? Болты у тебя есть? А "козья нога"?
      - Говяжьей обойдешься, - вмешался Серый, ставя на стол дымящийся котелок.
      После завтрака пошли к ручью помыть посуду, а заодно и пострелять из арбалета. Рассудили, если Вовец пришел на полсуток раньше, то это ещё не повод для того, чтобы сразу в шахту лезть. Тем более, что он ночь не спал, нуждается в отдыхе. Вовец после обильного завтрака действительно кемарил на ходу, время от времени встряхивая головой, чтоб прогнать подползающий сон. В общем-то, Серж и без него разобрался бы с арбалетом, но зачем-то потащил его с собой. Оказывается, решил опробовать пироксилиновую шашку. Отошел метров на полтораста вниз по ручью, оглянулся, проверяя, нет ли кого поблизости. Но ребята остались на безопасном расстоянии.
      Серж взвесил на руке серый кругляш с торчащим кверху хвостом бикфордова шнура, примериваясь к броску, и поднес синий огонек зажигалки к размохрявленному кончику. Шипящая струя порохового огня вырвалась наружу. Серж метнул бомбу, проследил взглядом её полет и падение, потом не спеша улегся за огромной каменной глыбой. Через несколько секунд ярко-оранжевый клубок пламени развернулся над полуобсохшим руслом ручья, расшвыряв во все стороны песок и гравий. Клубок погас, и к небу поднялся столб рваного буро-зеленого дыма. Грохнуло изрядно.
      Серж поднялся, отряхнул брюки и направился к месту взрыва. Вся команда поспешила туда же, оживленно обсуждая увиденное. К всеобщему разочарованию, воронки так таковой не обнаружилось, просто примятый грунт, слегка обожженный. Ближний ивовый куст тоже немного подгорел: листочки побурели от жара и скрючились. Не зная, что здесь что-то взрывали, неопытный человек ни за что бы не догадался об этом. Да и песка с камнями вокруг натрусило немного. Но Серж казался вполне довольным результатом.
      - А чего бы вы хотели? Я вообще не ожидал никакого взрыва, вон как детонатор окислился. Да и пироксилин всего раза в три-четыре мощней черного пороха. - Он обстоятельно разглядывал разбросанные камешки. - Фунтовая шашка, восемьдесят лет под землей провалялась, а они морды воротят. Да в то время в России тротила вообще не знали, всю германскую войну на импортной взрывчатке жили, потому и снарядов вечно не хватало.
      - Ладно, - махнул рукой Вовец, - бабахнуло громко, все целы, чего еще? Я пойду вздремну до обеда, а вы тут поразвлекайтесь.
      Он отдал арбалет Сержу и, зевая, отправился обратно в лагерь. Серый уже держал наготове стрелу и козью ногу, приплясывая от нетерпения.
      * * *
      Бригада не только развлекалась. Развивая решение о создании убедительного прикрытия своему присутствию в этом районе, пониже плотины начали разработку изумрудного отвала. Раскопали солидную ямищу, насыпали кучи слюдита, собранного по руслу ручья. Даже не поленились, наколотили породы, наковыряли дрянной изумрудной мелочи. Когда Вовец спустился с горы ополоснуться в пруду, его поразил масштаб провёрнутых земляных и щебеночных работ. Теперь любой забредший в этот район сразу поймёт, чем занимаются четверо мужиков в глухом лесу.
      Еще сделали комплекты батареек для налобных фонарей. Соединили последовательно по три штуки, примотав их скотчем к палочкам. Но Вовцу это не понравилось.
      - Закон Ома помните? - спросил недоумевающих приятелей. - Ну, неважно, я должен был вас предупредить, мой прокол. В общем, надо соединить две пары батареек параллельно, тогда они будут долго работать. А последовательные сядут через пару-тройку часов.
      - Погоди, - усомнился Клим, - в фонариках же батарейки одна за другой стоят, колбасой.
      - Ага, - кивнул Вовец, - так удобнее в руке держать, но если фонарик не выключать три часа, батарейки можно выбрасывать, сдохнут. Я это всё на собственном опыте проверил. Кто-нибудь из вас оставался без света в сырой пещере, в полукилометре от входа? Вот, а температура была всего плюс пять, сверху капала ледяная вода, под ногами скользкая глина, и на каждые сто метров коридоров было по три провала. Ладно, пообедаем и - вперед.
      Вперед так вперед, а обедать никого уговаривать не требовалось. Солнце палило вовсю, поэтому свитера и штормовки надели уже в штольне. У каждого на лбу светилась маленькая лампочка, а через плечо на широком стропе висели блоки из четырёх батареек, обмотанные скотчем. Практика показала, что Вовец был прав - налобники у всех исправно светили до вечера, а вот три батарейки в длинном фонарике скоро скисли.
      Поскольку у ребят не оказалось скальной подготовки, в шахту пришлось спускаться Вовцу. Его такая перспектива вполне устраивала, он любил неизведанные пути и был непрочь вспомнить альпинистскую молодость. Хотя подъёмный колёсный ворот казался достаточно прочным, все-таки не рискнули крепить к нему верёвку. Вовец забил несколько крючьев в трещины каменного пола и навесил основной и страховочный концы. Но перед тем, как пойти вниз, распорядился опустить в шахту горящую свечу. Ее поставили в консервную банку, для устойчивости, чтобы не валилась набок, засыпали туда же мелких камешков и подвесили на проволоке к толстой леске: имелся в запасе стометровый кусок на пластиковой бобине. В отверстие по оси бобины продели палочку, чтобы легче вращалась, и принялись опускать. Вовец лег на каменный пол, свесил голову в шахту и наблюдал за пламенем свечи в свои любимые очки-бинокль, дужки которых связал резинкой, чтоб лучше держались на голове.
      Много ли света дает огонек стеариновой свечи? В шахтном колодце этот свет рассеивался, не освещая стен, только создавая отблески в слюдистой породе. Да спущенная цепь мерцала. А на ней через каждые полтора-два метра висели серые кругляши пироксилина со свисающими, словно крысиные хвосты, обрезками огнепроводного шнура. Хорошо, что свеча опускалась на достаточном отдалении. Вовец представил, какой вулкан мог бы тут пыхнуть, перепрыгни пламя с фитиля на кончик такого хвоста, и поёжился. На противоположной стороне шахты лежал Серж и тоже внимательно смотрел вниз. Когда свеча достигла дна и остановилась, сказал:
      - Двадцать восемь штук. Порядочно. Неплохой тарарам можно устроить, как думаешь?
      - Это ты про взрывчатку? - переспросил Вовец - Слава богу, сейчас без тарарама обошлось.
      - Не-е, - Серж поднялся на ноги, - тот пироксилин, что утром рвали, вчера даже не загорался. Я его целый день просушивал на ветерке в тени, а вечером у костра. Тут главное, чтобы температура была не выше тридцати пяти градусов, тогда он высохнет без потери боевых качеств.
      - Успокоил, - Вовец тоже встал, - хотя я больше опасаюсь углекислого газа на дне. Но раз свечка горит, значит, и мне дышать можно. - Повернулся к Климу, державшему бобину с леской. - Сколько метров намерял?
      - Примерно тридцать восемь-сорок. - Клим завязал леску за стойку шахтного ворота, взялся за страховочный конец. - Ну что, начнём, благословясь?
      - Ладно, - Вовец пропустил основную веревку сквозь карабин на грудной обвязке, надел брезентовые рукавицы, - страховку слишком не зажимай, не тормози зазря. Эх, пронеси нелёгкая!
      Он откинулся спиной в тёмный провал, упираясь ногами в край колодца, постоял. Как всегда с отвычки, почувствовал противную мелкую дрожь в ногах и руках. Подавляя её, стиснул челюсти и напряг мышцы спины. Давно не стоял над пустотой, вот и занервничал. Пошел вниз по стене, постепенно увеличивая ширину шага. Клим страховку травил как надо, а Вовец с каждым шагом успокаивался всё больше. Быстро пришло ощущение уверенности в собственных силах и в надежности снаряжения. Луч налобника скользил по неровной каменной стенке, отблескивающей плотной массой чешуйчатой слюды с зелеными искрами. Рядом, у самого плеча, неподвижно висела тусклая цепь с калабашками пироксилина. Вовец пощупал одну - словно заскорузлый войлок, под затвердевшей коркой которого прощупывается упругая непросохшая сердцевина.
      Через каждые два шага Вовец вертел головой по сторонам и запрокидывался назад, чтобы осветить стенки. Через десять-двенадцать метров спуска сбоку открылся штрек, но неглубокий, видно, не оправдал ожиданий и продолжать его не стали. Следующий появился ещё через такое же расстояние, но этот был куда глубже. Вовец проник в него, отцепился от снаряжения и крикнул вверх Климу, что пойдет осмотрится. Стенки штрека то сходились почти вплотную, только боком протиснешься, то расходились, образуя просторный грот. Коридор уклонялся то вправо, то влево, следуя по изумрудной жиле. В самом его конце пол покрывала липкая глина, на стенах виднелись такие же бурые потёки. Очевидно, жила приблизилась к самому склону горы, где просачивались грунтовые воды. Вовец не стал проверять дальний конец штрека, чтобы не пачкаться в грязи, и так было ясно, что тут вся жила выбрана до конца. Он вернулся, посвечивая на стены и потолок, окидывая их внимательным, цепким взглядом. Несколько раз видел прицепившихся к потолку летучих мышей, в одном месте так целую колонию, штук двадцать. Одну мышь даже потрогал пальцем. Та пискнула и, цепляясь коготками за мельчайшие трещинки в голом камне, отползла в гущу подруг. Вовец подивился, что вход раскопали совсем недавно, а в шахте уже полно мышей.
      Он покричал Климу, чтобы страховал, и продолжил спуск. Следующий штрек представлял собой косую щель и тоже повторял путь изумрудной жилы. Вообще-то весь массив горы был сложен слюдитом с изумрудными включениями, но хорошие, ювелирные камни, судя по всему, лежали не сплошь, а достаточно узкими зонами. Пока он мог с уверенностью сказать лишь, что хозяева шахты не разменивались на мелочь, оставив её в породе. Косая щель шла вниз на протяжении десяти шагов. Дойдя до упора, Вовец взглянул вверх и увидел, как высоко находится потолок, метрах в пяти. Горщики разрабатывали только самые богатые зоны по традиционной методике: выкалывали большие куски породы, содержащие ювелирные кристаллы, вытаскивали их на поверхность, а возле ручья производили разборку, извлекая качественные изумруды.
      У Вовца вдруг появилась тревожная мысль: а что, если шахта выработана до конца, потому её и бросили, оставив только мелочь, недостойную внимания. Конечно, для их бригады и эта мелочевка, возможно, окажется настоящим сокровищем, но все равно хочется большего. И он решил спуститься на дно колодца, все боковые штреки наверняка пусты. Старые горщики ни за что не стали бы долбить сорокаметровую дудку в горе просто так, если прослеживается жила, нет, они только по жиле и пойдут.
      И Вовец скользанул по веревке вниз, притормозив у самого дна. И как раз вовремя: едва не шлепнулся в воду, скопившуюся внизу. Клим что-то крикнул, звук, многократно отраженный от неровных стен, скатился неразборчивым клубком. Наверное, Клим просто хотел понять, почему страховка понеслась с такой скоростью. Вовец, зависнув над черной водой, бросил на неё луч налобного фонаря. Из богатого спелеологического опыта ему было известно, что подземные воды прозрачны, но сейчас дно не просматривалось. Вода морщилась, конец веревки раскачивался, разгоняя неритмичные круги, отбрасывая блики. Он двинул головой, проследив лучом света направление цепи подъемника. Бадья, налитая по края, наполовину торчала из воды. Вовец толкнул её ногой, но та не шевельнулась, словно привязанная. Так оно и оказалось: какая-то ржавая проволока, прикрученная к ушку, уходила под воду. Он ухватился левой рукой за холодную влажную цепь, притянул к себе и стал ногой на край пятиведерной бадьи. Ослабил на груди перехлестнутую за карабин основную веревку, получив свободу движений. Присел, держась за цепь, отвязал от пояса обушок и одним ударом сбил проржавевший проволочный узел. Бадья сразу резко качнулась, и Вовец чуть не сорвался в воду. Он вытащил из воды конец веревки, привязал обушок и опустил обратно. В луче фонаря белая рукоятка была прекрасно видна в прозрачной воде. Обушок опустился всего на метр и мягко остановился. Вовец подергал веревку, словно рыбак леску с блесной. Крутящееся, искристое облачко окутало инструмент. Мельчайшие чешуйки слюды, отслоившиеся от слюдитовых стен, затянули дно. Этот зеркальный ил, отражая свет, создавал впечатление бездны.
      Вовец подергал за страховочный конец, подавая сигнал подъема, и постучал обушком по цепи. Глухое бряканье пошло вверх по шахтному колодцу. Серж с Климом, вытащив стопорный клин из колеса, принялись вращать подъемник. Вовец поехал кверху, стоя на ободе бадьи. Дорога оказалась долгой, с частыми остановками. Это Серж снимал пироксилиновые шашки. Через края бадьи выплескивалась вода, звонко шлепалась внизу. Но постепенно звук этот становился все глуше, а потом и вовсе перестал доноситься на высоту почти полусотни метров.
      Вовец коротко обрисовал ситуацию. Решение напрашивалось само: откачать воду и ил бадьей. За один подъем можно литров пятьдесят-шестьдесят извлечь, а пару кубов вычерпать часа за полтора, а то и быстрее. Выпотрошенную шахту никто бы не стал минировать и вход подрывать, значит, на дне как раз и должна быть жила с полновесными камнями.
      Воду выливали на пол входной штольни, слегка наклоненный в сторону лаза. Климу пришлось поработать ломом, чтобы пробить сток из ямы у входа на склон горы. Потом Клима опустили вниз, и он, стоя по колено в слюдяном иле, принялся орудовать совковой лопатой, наполняя бадью. Вовец принимал бадью на половине подъема, скособочась в щелевидном штреке, подтягивал к себе и опрокидывал. Темная, отливающая серебром гуща медленно ползла в дальний конец. Вскоре на дне шахты открылся ещё один узкий штрек, настоящая лисья нора. Оттуда тоже наползал вязкий ил. Через сорок минут Клима сменил Серж, а тот, сбросив мокрые сапоги, стал греть застывшие ноги, приплясывая босиком у колеса на охапке трухлявой соломы.
      В работе произошла непредвиденная задержка: Серж добрался до конца ржавой проволоки. Она оказалась привязана к артиллерийскому снаряду. Там же в иле отыскались какие-то ржавые железки и обрывки ремней - остатки адской машины. Тот, кто несколько десятков лет назад минировал шахту, соорудил какое-то хитроумное, а может, наоборот, глупое взрывное устройство. Снаряд, похоже, должен был взорваться в момент подъема бадьи. Детонация и пироксилиновое пламя по колодезной цепи побежали бы от шашки к шашке, уничтожая шахту. Но этого не случилось, потому что грунтовые воды собрались на дне и потопили в тяжелом иле пиротехнические хитрости. Что не сгнило и не заржавело, все равно уже не могло сработать, как планировалось. Даже снаряд для трехдюймовой полевой пушки так закопался в плотный ил, что бадью оказалось просто невозможно вытянуть.
      Серж заскреб лопатой дно от остатков ила и принялся вычищать обнаружившийся штрек, выгребая из него мокрую гущу. Вскоре ему пришлось встать на коленки и продолжать свое грязное дело, вползая на карачках в нору, и пятиться задом, вытаскивая наполненную лопату. Производительность труда резко упала. Вовец не вытерпел, натянул рукавицы и, обхватив руками и ногами цепь, съехал вниз. Вдвоем они быстро закончили расчистку. Штрек оказался всего метра четыре длиной и довольно круто падал вниз. Вовец заполз в него и перевернулся на спину. Мокрой рукавицей протер потолок. В луче фонаря вспыхнуло, загорелось изнутри сочной зеленью стеклистое округлое пятно величиной с бутылочное донце. У него перехватило дыханье.
      * * *
      Лучше всех клиньями орудовал Серж, у него был настоящий талант понимать хитросплетение прожилок, трещинок и зон контакта горных пород. Он ставил зубило в то самое место и ударял молотком именно с той силой, какая была необходима, чтобы не испортить кристалл, а отделить его от каменного массива. В этом деле ему не имелось равных, и когда доходило до разборки халцедоновой жилы или аметистового занорыша, командовать начинал он. Но с изумрудами он встретился впервые, впрочем, как и все остальные члены команды. Поэтому начал с осмотра инструмента, найденного в шахте. Старые горщики не стали бы держать бесполезное железо. Огромные клинья и долота ясно указывали, что "деды" отламывали изрядные глыбы породы, раскалывали на более мелкие куски и вытаскивали наверх. Слюдитовый массив пронизывали пропластки мягкого шпата, плагиоклаза и тальк-хлорита. Именно в них и следовало забивать "железо". Серж окидывал взглядом стенку и приставлял клин, Серый аккуратно подбивал его до тех пор, пока конец крепко "закусит", то есть зажмёт. После этого уже лупили кувалдой. Забив таким образом три-четыре клина, выворачивали глыбу "клювом" - титановым ломом с изогнутым плоским концом, или "кочергой", ещё более загнутой, чтобы рычаг был мощней. Есть несколько способов разделки каменной глыбы: обмолот - окалывание мелких кусочков со всех сторон, шинковка - раскалывание кувалдой на куски средней величины, и простой раскол. Вот в простой раскол и пускали слюдитовые глыбы, разбивая их на несколько частей. Потом их складывали в бадью, поднимали наверх и на тачке откатывали в штольню, складируя там до времени вдоль стен. Такая работа продолжалась почти неделю.
      Для разборки добытого назначили специальный день. Встали на рассвете, в начале пятого. После завтрака принялись гонять тачки с горы к плотине, свозя куски породы. Пока двое катали, двое других вытаскивали камни из штольни наверх. Эта каторжная работа длилась почти до обеда, слюдита много наломали, кубов десять. Потом принялись шинковать слюдит молотками и зубилами. Добыча камнесамоцветного сырья и коллекционных образцов в корне отличаются друг от друга. Для коллекции важен кристалл в своей первозданной природной красоте, а сырьё должно быть пригодным для обработки. Поэтому дробили камни без пощады. Кристаллы изумруда пронизаны неизбежными трещинами, их все равно придётся колоть и распиливать.
      Точно так же как деды сто лет назад, брали только крупняк, мелочевку не выковыривали, оставляли в обломках. Цельными кристаллы тоже не старались сохранять, выкалывали как получится. А попадались экземпляры чуть не в кулак величиной, а то и больше. Жаль, что рассыпались по трещинам. Зеленые осколки складывали в ведро, вскоре оно наполнилось доверху. Клим приподнял его за дужку и улыбнулся:
      - Килограммов двадцать. Эх, если хотя бы десять процентов товарного выхода!
      - Десять тысяч каратов, - присвистнул Серж, - даже по двадцатке за карат и то... - Сумма в перспективе маячила такая, что он не решился закончить вслух.
      Вовец окинул взглядом кучу породы, дожидавшуюся разборки. Пока что они перемололи едва ли треть заготовленного слюдита. Следовательно, ещё пару вёдер запросто насшибают. В принципе, всего за неделю они обеспечили себя если не на всю оставшуюся жизнь, то на изрядную её часть.
      - Эх, машину куплю! - мечтательно сказал Клим, прогибаясь, разминая уставшую спину. - Жену с ребятишками на юг скатаю, мебелишку наконец-то обновлю.
      - А я хату четырехкомнатную, - Серж отложил молоток, тоже потянулся и зевнул. - Вадьке своему компьютер поставлю, пусть осваивает. Младшей пианино.
      - А я учиться пойду, - Серый погрузил исцарапанную ладонь в ведро, приподнял и ссыпал обратно позванивающую, сверкающую на солнце пригоршню изумрудных осколков, - в архитектурный, на дизайнера. - Обиженно покосился на засмеявшегося Клима. - Думаешь, слабо? Найму репетиторов, на подготовительные похожу зиму. А рисую я и так хорошо. Оборудование кое-какое докуплю, стану классным ювелиром, художником, а не паялой-монтажником. А ты, Вовец, чем займёшься?
      - Первым делом с завода уволюсь, - Вовец отряхнул ладони от колючей зеленой пыли, - потом где-нибудь в деревне дом построю со всеми удобствами, а при нём агромаднейшую мастерскую, - он обозначил движениями рук приблизительные размеры, получилось с самолётный ангар. - Оборудую от и до: кузницу, литеечку небольшую, станки разные, камнерезку тоже, инструмент всякий. И стану мастерить в свое удовольствие. Видеокамеру куплю, буду путешествовать, фильмы снимать. На Приполярном Урале такие места есть обалдеешь, какая красотища! Ну и, - рассмеялся, - за камушками буду ходить для коллекции.
      - Меня-то возьмёшь? - подал голос Клим.
      - Ты же будешь на машине! - изумился Вовец. - Так что я к тебе проситься буду в пассажиры.
      * * *
      Эйфория от обрушившегося на их головы богатства длилась недолго. Изумруды ещё следовало доставить в город, обработать и реализовать. Пару дней продолжали разборку слюдита, выколачивая кристаллы, но в шахту больше не спускались. В свободное время купались в пруду, отходили от тяжелой работы. Серж сушил пироксилиновые шашки, тщательно следя за температурным режимом. Высушенные запаковывал в полиэтилен и плотно заклеивал скотчем.
      Потом приступили к съёму лагеря. Всю добычу решили сразу не тащить, мало ли что может случиться. Приготовили для выноса тридцать килограммов, а ещё почти столько же закопали и тщательно замаскировали. Почти весь пироксилин, надежно заполиэтилененный, Серж сложил в начале штольни до лучших времен. Там же разместил запакованные запальные шнуры с детонаторами. Оставил наверху всего пять шашек на всякий случай. В шахте же оставили и весь инструмент. Выходить решили в ночь, это самое безопасное время, меньше всего шансов на ненужные встречи. И налегке, чтобы скорость держать, а не ползти с грузом, как черепахи. То есть оставить в шахте палатки, спальники, матрасы и тому подобное. Все равно в ближайшее время это добро не понадобится, будут в городе сидеть, сортировать и доводить до обусловленной кондиции добытые изумруды. Но если бы они могли предполагать, как повернутся события, бросили бы на месте всё барахло, подхватили мешки с камушками и прямо с утра побежали бы лесами в сторону города.
      К обеду не спеша уложили рюкзаки, они получились легкие, почти пустые - одежда, всякая мелочевка да пакеты с изумрудами. Все остальное упаковали в полиэтиленовый тент и перевязали альпинистской капроновой веревкой. Осталось утащить этот тюк в штольню и завалить вход камнями, замаскировать как следует, чтобы любопытному прохожему не пришло в голову раскапывать подозрительное место. Когда спустились к пруду вымыть руки перед едой, там оказались гости, целых четверо. Мужики средних лет сидели на рюкзаках вокруг маленького костерка, устроенного среди камней, и ждали, когда вскипит чайник. Чтобы не терять попусту время, обколачивали молотками куски слюдита, добывая мелкие изумрудики. Последовал обычный в таких случаях разговор: как дела, что тут есть, кого знаете? Если даже хитники никогда не встречались, всегда найдутся общие знакомые. Нашлись и сейчас, ледок настороженности растаял, и Клим очень гладко изложил заготовленную легенду, мол, разбирали дедовский отвал, вон какую кучу породы намолотили, но осталось в сто раз больше. Речку специально запрудили, чтоб в обсохшем русле покопаться. Коренное месторождение поблизости не нашли, похоже, породу сюда привозили издалека, с того места, где сейчас буровая работает, но туда лучше не соваться, могут изувечить. Мужики в свою очередь рассказали, что едва ушли от каких-то бандитов, перекрывших дорогу. Мало того, когда выходили из Крутихи, к ним подкатила милиция на "Жигуле" с мигалкой, требовали документы и грозили всякими карами, если идут за самоцветами. Отбрехались, сделав удивленные глаза, дескать, и не слыхали ни о каких самоцветах, идут в свой коллективный сад, просто сделали крюк через лес, посмотрели, где растет черемша. А про этот район ходят самые фантастические слухи. Рассказывают, что изумруды прямо под дерном лежат, только ковырни, поэтому тут полно всяких уголовников, желающих погреть ручки на дармовщину. Сейчас-то уже все знают, что надо таиться, а поначалу многих здорово побили и снаряжение поотнимали. Но народ обратно возвращается, только осмотрительней держится, так что вся округа буквально кишит хитой. Идут от шоссейки и бьют шурфы. Они потому сюда и забрались в такую даль, что ближе уже почти всё обшарено. Скоро все к этому ручью подтягиваться начнут - тут вода питьевая и куски слюдита по всему руслу валяются.
      На этом разговор закончился, и обе компании расстались на время обеда. Но вместо того, чтобы сесть за стол, команда Вовца, подхватив тюк со снаряжением, кинулась в штольню. Пока новые знакомые не пошли в гору, следовало срочно замаскировать месторождение. Протолкнув в лаз полиэтиленовый сверток, оттащили его от входа. Вход загородили деревянным щитом и торопливо заложили кусками пегматита.
      Эти их поспешные действия наблюдал в полевой восьмикратный бинокль бывалый браконьер Саша Двужильный, прозванный так за необыкновенную выносливость. Вообще-то видно ему было плохо, так как его точка наблюдения, находившаяся на склоне горы по другую сторону долины ручья, располагалась ниже, да и деревья мешали. Его постоянный напарник по незаконному охотничьему промыслу, более молодой, но не менее опытный Венька-Басмач через оптический прицел карабина наблюдал за другой группой, что ковырялась в камнях под плотиной. Именно за ними они и следили с утра, здраво рассудив, что бывалые хитники не станут бродить наугад, а направятся в наиболее перспективные места. Туда же рано или поздно могут подтянуться и другие бригады "черных геологов". Действительно, возле пруда, у новенькой плотины обнаружились свежие разработки, целые горы битых камней, и четверо мужичков, заросших недельной щетиной.
      Браконьерскую команду нанял бывший следователь областной прокуратуры Коля Ченшин по указанию своего босса - Кентавра. Он просто попросил девочек из архива по старой дружбе подкинуть пару адресов подследственных, проходивших по делам о браконьерстве. В последние годы таких дел почему-то практически не возбуждалось, а вот в семидесятые и в начале восьмидесятых несколько злостных истребителей лесной живности попали под суд. Ченшин, будучи профессионалом, знал, что горбатого только могила исправляет, а не колония общего режима, а типичный браконьер - это маньяк охоты и большой специалист своего дела. Наиболее интересным ему показался свердловчанин, которого штрафовали за незаконный промысел и пытались судить в Свердловской, Пермской и Тюменской областях, а так же в автономной республике Коми. Бил он не только лосей и оленей, но и медведей, соболей, куниц и даже заповедных бобров. За них и получил свои три года общего. Мужику этому сейчас должно было перевалить за пятьдесят, но Ченшин решил с ним познакомиться.
      Он ожидал увидеть угрюмого старика в лохматой шапке и с махорочной самокруткой в желтых зубах, как обычно изображали таких лесовиков в кинофильмах, но в нормальной городской квартире его встретил нормальный дядечка вполне интеллигентного вида. Правда, квартиру украшали рога всех форм и размеров, на стенах висели клыкастые кабаньи и волчьи головы, а вместо ковров на полу и стенах лежали и висели звериные шкуры. Дядечка курил "Кэмел", элегантно стряхивая пепел в чугунный лапоть каслинского литья. Как Ченшин и предполагал, браконьер по прозвищу Двужильный снова состоял членом общества охотников и имел на вполне законных основаниях, зарегистрированные надлежащим образом три дробовых ружья и нарезной карабин СКС. Он спокойно выслушал предложение, задал несколько точных вопросов и, подумав пару минут, согласился за тысячу долларов в месяц принять участие в лесной прогулке. Он же подобрал ещё пару надежных человек в команду Веньку-Басмача и Акинфия, то есть Толика Акинфиева.
      В лесу они, одетые в камуфляжные костюмы, растворялись бесследно, Ченшин только диву давался. Двигались абсолютно бесшумно, ориентировались безошибочно, изредка поглядывая на солнце, запоминали с одного раза весь пройденный путь и каждое приметное дерево или камень, общались короткими скупыми жестами и кивками, понимая друг друга без слов. Ели они очень мало, а спали на куче лапника, завернувшись в брезентовые плащи, возле сухого бревна, жарко горевшего всю ночь, но совершенно без дыма и высоких языков пламени.
      Ченшин, в отличие от них, тащил в рюкзаке кучу всякого необходимого барахла: спальный мешок, поролоновый матрасик, запасную одежду, обувь и тому подобное, без чего его охотнички прекрасно обходились. Зато у него не было ружья, только пистолет и роскошная видеокамера. Она позволяла обходиться без бинокля, поскольку давала увеличение изображения в сто пятьдесят раз! Этой камерой он и зафиксировал дружескую встречу двух бригад хитников возле плотины, постаравшись снять крупным планом портреты всех действующих лиц. После этого переговорил по рации с группой поддержки, раскатывавшей по лесной дороге на придурковато-розовом БМВ, и в сопровождении Акинфия, вооруженного малокалиберкой, направился ей навстречу.
      После позорного побоища, когда один небритый лесной лох четырех пацанов опарафинил, причем двоих конкретно размонтировал, шубинские бойцы стали исполнять указания Ченшина, тем более, что он подогрел их интерес пачкой денег и выдал рации. Хромой Бык вставил своей розовой тачке лобовое стекло и купил новый магнитофон. Бригаду тоже переформировал, выгнав труса Прыщавого, а на его место взял татарина, с которым весной патрулировал малахитовый отвал. Получив по радио распоряжение Ченшина, Бык отогнал машину на указанную просеку и дисциплинированно ждал, не включая музыки и сохраняя тишину. Минут через двадцать начальник охотничьей команды появился из чащи и подошел к БМВ. Сопровождавший его мужик в камуфляже сел в стороне на кочку, положил на колени мелкашку, привалился спиной к сосне, надвинул на нос козырек армейской кепочки и вроде как задремал.
      Ченшин согнал татарина с переднего пассажирского места и уселся сам. Бык достал из сумки маленький телевизор с экранчиком в ладонь и прицепил над приборным щитком. Ченшин подключил к нему свою видеокамеру и пустил воспроизведение записи. Банда смотрела беззвучный фильм с интересом, все-таки какое-то развлечение в однообразном скитании по проселкам. Объектив камеры переходил с одного лица на другое, крупный план сменялся общим, чтобы можно было увидеть человека в рост, присмотреться к походке и жестам.
      - А-ну, постой, - Бык дернул Ченшина за рукав, - кажись, рожа знакомая.
      Ченшин остановил пленку, отмотал немного в обратную сторону и пустил снова. Сопевший у него за спиной парень с заклеенной пластырем переносицей и буро-желтыми пятнами рассасывающихся синяков вокруг глаз хлюпнул горлом, словно подавился, схватил Ченшина за плечо и сипло зашептал:
      - Точно он, коз-злина.
      Николай нажал кнопку, изображение остановилось, чуть смазавшись. Мужик на экране замер в три четверти анфас с полуоткрытым ртом. Внешность самая заурядная: лицо овальное, лоб открытый, волосы русые, давно не мытые, висят сосульками, нос прямой, средний, губы узкие, уши прижатые, на вид лет тридцать-тридцать пять. О цвете глаз сказать ничего нельзя, изображению не хватает четкости. Телосложение мужичка тоже не впечатляет, ни о какой косой сажени в плечах и речи нет, от силы пятьдесят второй размер пиджака. Не похож ни на спортсмена, ни на качка, впрочем, - Ченшин снова пустил пленку, - есть в его поведении нечто, отличающее его от остальных. Он ещё пару минут смотрел на экран, потом понял: тот всё время становится так, чтобы держать в поле зрения пришлую четверку, причем делает это ненарочито, вполне естественно, привычка у него такая.
      - Так значит, этот малый вас отколбасил? - Ченшин брезгливо стряхнул с плеча чужую руку и повернулся к обладателю перебитого носа. Уставился пронизывающим прокурорским взглядом. - Колись давай, Ломоносов.
      Банда заржала: что ни говори, а столь дебильный юмор они могли понять и оценить. Всякий другой, скорее всего, был для их интеллекта недоступен.
      - Я его тоже узнал, - подал голос татарин, - помнишь, Киборг, он с короедом своим малахит собирал на отвале? Ну, на другой день ещё петрунину тачку размолотили, вспомнил?
      - Вспомнил, - с угрюмым раздражением отозвался Бык, - я ему, козлу драному, сначала обе ноги переломаю, только потом удавлю. Ме-е-едленно...
      - Ладно, - Ченшин остановил плёнку и выключил телевизор, - всё ясно. Этого дядьку вы ещё будете любить и даже обожать. Он, считай, как-никак от смерти вас спас, потому что мог, пожалуй, и поубивать. Вот если он не захочет на нас работать, закочевряжится, тогда разбирайтесь. Но я бы на вашем месте, голуби, не рискнул к нему близко подходить. - Он достал продолговатую коробочку рации из большого нагрудного кармана на специальном жилете, там всяких кармашков было две дюжины. - Сейчас вызовем вторую машину и начнем операцию.
      * * *
      За вершиной горы в чаще затрещала сорока. Пару дней назад Вовец ходил в ту сторону посмотреть на местность, и сорока точно так же трещала, преследуя, пока он не ушел обратно на свой склон горы. Видно, гнездо у неё там. Сорочий крик приближался, совершенно ясно, что кто-то двигался в эту сторону. Вовец почувствовал неясную пока тревогу, насторожился и взвёл тетиву арбалета. Серж удивленно посмотрел на его сосредоточенное лицо и тоже прислушался. Раздумчиво покивал, мол, понятно, надо держать ушки на макушке, где-то в том направлении работает буровая, и там очень много плохих парней. Вдруг это они и пожаловали? Тут и Клим обратил внимание на необычное поведение друзей, взял наизготовку трофейный "Ремингтон".
      - Пойдем-ка, братцы, к рюкзакам, не нравится мне всё это. - Вовец бросил несколько горстей сухих сосновых иголок на камни, прикрывающие вход в штольню, и отряхнул руки.
      Они поспешили к месту бывшего своего лагеря. Там их встретил Серый, страшно недовольный:
      - Сколько можно ждать? Третий раз супешник разогреваю. Чего так долго?
      - Ты разливай, мы уже здесь, - урезонил его Вовец и торопливо вытащил из своего рюкзака завернутый в рубашку пакет с изумрудами. - Давайте-ка, ребята, мы это дело пока курканём для большей безопасности, обратно забрать всегда успеем.
      Сорока умолкла, видать, незваный гость миновал зону её жизненных интересов. Вовец улегся на землю, взял в руку узел с камнями, Клим сунул ему во вторую руку такой же узел, вынутый из своего рюкзака. Вовец, извиваясь, как змея, пополз в сосняк.
      - Чего это с ним? - оторопел Серый. - Э, а обедать?
      - Успокойся, - Серж достал завернутый в полотенце тяжелый пакет, опустил на спину проползавшему мимо Вовцу, - идёт кто-то сюда, а бережёного, сам знаешь, бог бережёт.
      Вовец прополз метров восемь. Здесь находилась квадратная ямка, найти которую можно было и с закрытыми глазами, по одному запаху, потому что это была помойка. Вовец сунул ладонь вдоль глиняной стенки, отодвигая пустые консервные банки и пищевые отходы, подцепил край дощечки, лежащей внизу, и приподнял её. Под ней была выкопана ещё одна квадратная ямка, только поменьше. Протолкнул в образовавшуюся щель один за другим все три пакета и привел помойку в первичное состояние. После этого пополз обратно, на ходу вытирая руки о землю, правда, чище они от этого не стали.
      Серому уже растолковали причину нервного поведения Вовца, но он только плечами пожал. Тем не менее тоже порылся в рюкзаке и вытащил свою порцию изумрудов, замотанную в старый свитер. Но Вовец жестом показал, чтобы он положил сверток обратно, и пояснил:
      - Если по наши души, то могут не поверить, что мы ничего не нашли. Пусть лежит.
      Серый опять пожал плечами, бросил сверток обратно в рюкзак и пошел за котелком. Все уселись на бревнышки вокруг стола. Взведенный арбалет с приклеенной на жвачку стрелой Вовец засунул в кусты. Серж положил ружьё под ноги вдоль бревна, снаружи его невозможно заметить. Там же под столом валялась пара пироксилиновых шашек, запечатанных в полиэтилен и с воткнутыми запальными шнурами. Поскольку окончательные сборы в дорогу были отложены на более позднее время, Серж не успел их убрать в рюкзак.
      Все чинно хлебали суп-лапшу с тушенкой и грызли сухари, когда на поляне появились гости. Первым вышел из-за молодых сосенок дядька в выгоревшем камуфляже с охотничьим карабином под мышкой. Окуляр оптического прицела закрывал кожаный колпачок. Он окинул цепким взглядом обедающую компанию и посторонился, пропуская вперед молодого мужчину с красивым лицом кинематографического героя, тоже в камуфляже, но почти новом и подогнаном по фигуре. Поверх пятнистой рубашки на нем был такой же пятнистый жилет со множеством разнокалиберных карманчиков, такие безрукавки обожают фоторепортеры. На широком кожаном поясе спереди висела аккуратная кобура с открытой пистолетной рукояткой. Мужчина, положив руку на кобуру, уверенно прошел к столу и в упор посмотрел на Вовца. Тот нисколько не смутился, продолжал хлебать лапшу, поглядывая исподлобья на пришельца. В остальных членах команды чувствовалась некоторая скованность. Все молчали. На поляне появился рыжеватый парнишка в тёмно-лиловом спортивном костюме, испещренном фирменными логотипами "Adidas", явно с китайского рынка. Его кошачью физиономию украшал кусок пластыря - от кончика носа ло середины лба. Вокруг глаз, как у очкового медведя, красовались светло-бурые круги. В руке он сжимал блестящий стальной ломик. Всем всё стало ясно. Первым разрядил молчание Клим:
      - Присаживайтесь, ребята. Свободных мисок, правда, всего две, но как-нибудь разберемся.
      - Нет, спасибо, мы уже обедали, - обыденным голосом отозвался красавец с пистолетом, продолжая разглядывать Вовца. - А у меня к тебе дело, кивнул ему, - поговорим?
      Вовец наклонил миску, подбирая ложкой остатки супа, стрельнул глазами исподлобья как ни в чем не бывало. Ответил вопросом:
      - Это ты мне звонил по утрянке?
      И сразу увидел, что тот не понимает, о чем речь. Значит, не он. Но облегчения это не принесло, поскольку, похоже, настал час держать ответ за победу в битве при болоте. Вон и Рыжий Кот пришел за окончательным расчетом. И в груди у Вовца неприятно заныло, но он удержал себя в руках, постарался не подавать вида, что душа в пятки уходит. Конечно, паршиво, когда два ствола ситуацию контролируют, даже три - появился ещё один мужик в задрипанной энцефалитке и с винтовкой, - но пока не убили, следует жить. Он отодвинул пустую миску, взял эмалированную кружку, отхлебнул остывшего чая, кивнул, одновременно пожав плечами:
      - Поговорим, какие проблемы?
      - Эй, мужики, вы чего? - начал было Клим.
      Но человек с оптическим прицелом резко его оборвал:
      - А ты молчи, коли не спрашивают. Понял?
      Как тут не понять? Все сидели молча, напряженно глядя перед собой. Вовец ещё сделал глоток и поставил кружку. Взял с угла стола пачку болгарских сигарет, положенных тут Сержем, вытащил одну.
      - Ну, вылазь, - снова подал голос красавчик, - отойдем в сторонку, пошепчемся.
      Вылезать Вовцу не хотелось, ничего хорошего это не сулило. Он тянул время, придумывая выход из безвыходной ситуации, соображая, что говорить, а о чем помалкивать. Жестом бывалого курильщика, все-таки бросил он это занятие всего каких-нибудь три года назад и не успел забыть прежние привычки, размял сигарету, дунул на фильтр, сгоняя невидимые табачные крошки и пылинки. Приподнялся и тут же плюхнулся обратно, тяжело отдуваясь.
      - Уф, обожрался, - повернулся к Климу, - дай-ка огонька. - Наклонился к зажигалке, машинально прикрывая язычок пламени ладошкой, поднял лицо, окутанное облачком дыма, кивнул красавчику. - Сейчас, пару затяжек сделаю и... - изобразил ладонью неопределенный жест, покрутил ею, словно индийский танцор.
      Все нежданные гости находились с одной стороны, окружить стоянку они не потрудились. Конечно, если настроены решительно, то лучше не дергаться, пристрелят. С пяти шагов трудно промахнуться, даже стреляя от бедра не целясь. Так что лучше не делать резких движений. У красавчика в длинном нагрудном кармане камуфляжного жилета пискнула рация, и он, вытащив её, приложил к уху. Вовец сделал пару быстрых глубоких затяжек. С отвычки даже голова закружилась, в глазах поплыло. Посмотрел на сигарету, подул, сдувая пепел прямо на стол. Длинный столбик тлеющего табака в добрых полсигареты длиной ярко зардел, теряя длинные искры.
      - Ничего, мужики, - бодро сказал Вовец, неожиданно повеселев, - сейчас расходимся по одному, а встречаемся у Адмирала.
      Команда смотрела на него непонимающе, смысл сказанного доходил с трудом. Вовец уперся левой рукой в стол и попробовал подняться, но что-то ему мешало. Он глянул под столешницу и оперся правой ладонью на бревно-сиденье, держа сигарету между выпрямленных пальцев. Торчащий кверху черный хвостик бикфордова шнура оказался рядом с тлеющим окурком. Вовец радостно уставился на общавшегося с рацией красавца, и его лицо приняло совершенно дебильное выражение. Такое обычно бывает у человека, вынужденного проделывать на ощупь какие-то манипуляции и сосредоточенного на них. Рассеянный взгляд и глупая улыбка в таких случаях появляются совершенно непроизвольно.
      Словно струйка сухого песка просыпалась на лист ватмана, такой громкий шелест послышался из-под стола. Глаза Вовца приобрели осмысленное выражение, он облегченно вздохнул и уронил не нужный более окурок. Вместо него он взялся двумя пальцами за середину бикфордова шнура и, будто дохлую крысу за хвост, поднял из-под стола пироксилиновую шашку. Струя оранжево-желтого порохового пламени с шипением била из просмоленной черной трубочки. Серый упал из-за стола на спину, испуганно пополз прочь. Клим онемело замер, а Серж вскочил на ноги. Уровень пламени в огнепроводном шнуре отследить очень просто: в месте горения смола на оплётке вскипает и дымится. А средняя скорость горения один сантиметр в секунду. Поэтому Вовец не особенно опасался пропустить критический момент накануне взрыва. Он поднялся в полный рост, опустил шашку на ладонь левой руки и сделал шаг в сторону нежданных гостей. Повернулся к своим товарищам:
      - Чего ждете? Встречаемся у Адмирала. - Двинулся к красавчику, округлившимися глазами уставившемуся на шипящий, плюющий огнем шнур. Поговорить, значит? А бомбу с хреном? - И заорал страшным истерическим криком: - Разбегайсь!
      До детонатора оставалось сантиметров пять ещё не сгоревшего шнура, а до взрыва, следовательно, пять секунд. Вовец метнул шашку в попятившихся пришельцев и рухнул под стол, вытянулся вдоль бревна, зажав руками уши и открыв рот, чтобы взрывной волной не порвало барабанные перепонки, зажмурился. Ребят за столом уже не было, только качались сосновые лапы окружающего подлеска.
      Грохнуло так, что уши заложило. Опахнуло горячим вонючим дымом. Сверху сыпались сосновые иголки, листья и всякая труха. Вовец приподнялся, опершись на руки, потряс головой, словно хотел вытрясти из ушей тугую неожиданную тишину. Под столом возле руки лежала ещё одна шашка, а с другой стороны под бревном - ружьё. С таким арсеналом ему теперь сам черт был не брат.
      Вовец поднялся и, пригибаясь, побежал через поляну. Земля уходила из-под ног, его пошатывало. Он улёгся рядом с потухающим костром, положил ствол "Ремингтона", как на бруствер, на чей-то валяющийся тут рюкзак. Ребята разбежались с пустыми руками, бросив всё, и в чем из-за стола выскочили.
      Только теперь он посмотрел в сторону взрыва и не узнал пейзаж. Словно стальной гребень прочесал молодые сосенки, обломал пушистые ветки и снес вершинки. Сквозь голые стволы с огрызками сучьев отлично просматривалась близкая дорога от шахты к плотине. Там сидел человек и, держась руками за голову, раскачивался из стороны в сторону: очевидно, контуженный. Из мятых кустов на дорогу вышел другой, линза оптического прицела его винтовки пустила солнечный зайчик. Тут же из какой-то рытвины поднялся обладатель роскошного жилета со множеством карманов. Вместо рации он держал пистолет, а свободной рукой растирал лицо. Чувствовалось, что эти люди не кадровые военные. Взрыв не нанес им существенного вреда, только оглушил и ошеломил, но они растерялись, вылезли в полный рост и сейчас топчутся, не зная, что предпринять.
      Вовец поискал глазами рюкзак Серого. Он не собирался и дальше оставаться в этом опасном месте, но хотел бы забрать с собой узел с изумрудами. Рюкзак лежал на боку, клапан откинулся и сверток вывалился самым простецким образом. При этом старый свитер Серого развернулся, и сквозь исцарапанный полиэтилен сверкали изумрудные осколки. До пакета была пара шагов, но Вовец не торопился: пистолет и винтовка в полутора десятках метров - хороший сдерживающий фактор. Взрыв - это война, но стоило предложить перемирие.
      - Эй! - крикнул Вовец. - Стой, где стоишь! - Он нажал кнопку предохранителя, приведя "помпушку" в боеготовность. - Давай, мужики, разойдемся по-хорошему! - Он внимательно наблюдал за противником, готовый в любое мгновение открыть огонь, ствол его ружья смотрел на парня с винтовкой. Даже если бы первым его атаковал красавчик с пистолетом, он все равно в первую очередь выстрелил бы в снайпера, тот со своей оптикой в сто раз опасней. - Мы вас не знаем, вы нас не знаете, годится?
      Охотник с карабином стал медленно пятиться: он прекрасно видел нацеленное ружейное дуло и старался не делать резких движений. Будучи охотником-профессионалом, он знал, что с такого расстояния даже мелкая дробь способна сразить человека наповал. Зато Ченшин, обремененный прокурорскими привычками, скрестил руки на груди и встал в позу гордеца, прикрыв сердце пистолетом. О тактике боевых действий он не имел ни малейшего представления, зато был здорово научен вести переговоры с вооруженным преступником, захватившим заложников. Обычно такой разговор ведется с позиции силы, преступник обложен со всех сторон, деваться ему некуда, он нервничает, трясется от страха, а ему компостируют мозги, торгуются, объясняют всю нелепость его требований и всячески тянут время, готовя захват.
      - Послушайте, мы не хотим кровопролития! - крикнул Ченшин. - Поговорим как мирные люди. Это чистое недоразумение, поэтому давайте проявим добрую волю. Я сейчас положу пистолет на землю. Смотрите, я его разряжаю.
      Он демонстративно отвел пистолет в сторону, нажал запорную кнопку. Обойма с патронами выпала на землю. Потом он так же демонстративно-медленно оттянул затвор и поставил на затворную задержку. Патрон, находившийся до того в стволе, тоже вывалился ему под ноги. Продолжая трепаться о мире и спокойствии, он положил пистолет перед собой и поднял пустые ладони. Тем временем охотник с карабином продолжал пятиться, все больше забирая влево, и оказался за спиной контуженного. Тот продолжал сидеть в прежней позе, обхватив голову, но раскачиваться прекратил, видно, перешел в неподвижную стадию. Охотник схватил его за шкирку и продолжил движение в кусты, прикрываясь чужим телом. Вовец ощутил смутную тревогу. Охотник, волоча полубесчувственного мужика, вскоре оказался в зарослях и перестал церемониться. Контуженный опрокинулся на спину, задрав кроссовки, и так въехал в кусты. Вовец понял, что его провели. В поле зрения остался безоружный человек, мирно рассуждающий об общечеловеческих ценностях, а оптический прицел исчез из виду.
      У Вовца мурашки пробежали по спине, перескочили на голову и там продолжили беготню: то ли волосы на голове шевелились, то ли стремительно седели. У него вспотел лоб и сильно зачесалась переносица. Возникло невыносимое ощущение наведенного прицела, он прямо-таки физически почувствовал, как черный крестик, награвированный на стеклышке оптического прицела, замер у него между глаз. Казалось, ещё секунда, и пуля просверлит здесь аккуратную дырочку. Это жуткое ощущение сковало его, он продолжал неподвижно лежать в прежней позе, хотя следовало тут же уронить голову вниз лицом, спрятаться за рюкзаком, сразу перекатиться к костру, сунуть в угли кончик бикфордова шнура и швырнуть вторую шашку в сторону врага. А после взрыва, пока дым не рассеялся, жарить в лес во все лопатки, и хрен с ними, с изумрудами.
      Но тут в затылок ему легонько тюкнуло что-то железное, и тихий проникновенный голос посоветовал:
      - Не двигайся, а то стрельну. Вот так, умница. А теперь отпусти ружьишко и сделай ручки в стороны.
      * * *
      Если бы пироксилин был хорошим взрывчатым веществом, его бы применяли до сих пор. Если бы брошенная Вовцом бомба имела стальную оболочку, её осколки могли бы кого-нибудь ранить или даже убить. Но взорванная шашка была, как говорят эксперты, устройством безоболочечного типа, и поражающими факторами в этом случае могли быть только температура взрыва и взрывная волна. Пока шашка летела по воздуху и катилась по тропке, дымя шнуром, незваные гости попрыгали в разные стороны и растянулись на земле. Рыжему Коту в очередной раз не повезло. Он, как настоящий крутой пацан, уже успел привыкнуть все делать с вальяжной показной ленцой, вот и промешкал. Взрывной волной ему оторвало пластырь и унесло вместе с присохшими коростами, а могло бы и голову снести. Вот он и сидел, оглушенный, слушал дурной звон в пустой башке, придерживая её руками, чтоб не отвалилась, а по лицу струилась кровь из разодранной переносицы и прочищенных давлением воздуха ноздрей. Как говорится, хорошо, что мозгов нет, а то бы точно сотрясение заработал.
      Зато остальные отделались только звоном в ушах. Один из охотников тут же побежал в обход поляны и, пока Вовец, развесив уши, слушал банальную проповедь пацифизма, бесшумно подкрался сзади и взял его в плен. На угрюмое замечание Жвачного Быка, мол, шмалял бы падлу в затылок и всех делов, охотник ответил, что нанимался на другую работу, а за мокруху плата раз в сорок выше будет. Он забрал в качестве трофея "Ремингтон", а Бык, первым сообразивший, что опасности больше нет, и подбежавший урвать что-нибудь, ухватил пироксилиновую калабашку. Теперь, как ребенок новой игрушкой, баловался ею, то перебрасывая из руки в руку, то помахивая черным огнеопасным хвостиком. Ченшину даже потрогать не позволил, только посмотреть у себя в руках. Тот мельком оглядел заклеенную в полиэтилен шашку, презрительно бросил: "Самоделка!" - и кинулся шарить по рюкзакам. Никто не обратил внимания, как торопливо он скомкал валявшийся на земле старый свитер и сунул под мышку. Только Вовец, увидев у него этот сверток, понял, куда из рюкзака Серого откочевали изумруды, без малого четверть ведра. Конечно, приятного мало сидеть под дулом винтовки, но он чувствовал себя достаточно уверенно и спокойно.
      Ребятам удалось убежать, значит, и с ним расправиться стало гораздо сложней, как-никак трое свидетелей где-то бродят. Да и он никого не убил, не изувечил слишком сильно, следовательно, серьезного повода, чтобы его казнить, пока нет. Тем временем, пока налетчики приводили в порядок амуницию, зализывали царапины и обтирали грязь с физиономий, можно было собраться с мыслями, морально подготовиться к неприятностям. То, что они скоро начнутся, Вовец не сомневался и раздумывал: орать или сцепить зубы и молчать, когда начнётся истязание. Решил вопить во всю глотку, так легче боль переносится, да и услышать кто-нибудь может, вмешаться. Хотя кому тут слышать, в глухом лесу?
      Красавчик Ченшин отыскал в траве свою рацию и связался со второй группой захвата, бравшей у плотины другую четверку хитников. У тех все прошло гладко, без эксцессов. Мужички покорно подняли руки и отдались на милость победителям. Вскоре их привели на гору. Потом Коля прошерстил оставленные рюкзаки, нашел топографические карты и конфисковал в свою пользу. Как большинство хитников, Клим никогда не обозначал найденных месторождений, отмечая только дороги, удобные места стоянок и чужие разработки, поэтому Ченшин не мог узнать, где находится изумрудная шахта, а увидал только чужие точки бурения, которые и так были ему хорошо известны. Зато его охотники наблюдали через оптику, как в штольню прятали большой тюк, и сразу разыскали забросанную камнями яму. Возле не все и собрались, даже Вовца привели. Мужиков, захваченных у плотины, заставили раскапывать. Тем временем шубинские орлы выпотрошили их рюкзаки и принялись уничтожать обнаруженную провизию - наперегонки жрать оттаявшую на жаре тушенку и сосать сгущенку из продырявленных банок. Пренебрежительно-брезгливые взгляды охотников, никогда бы не унизившихся до столь пошлого грабежа, их нисколько не смущали.
      Пока хмурые хитники с ленивым покряхтыванием выбрасывали из ямы камни, Ченшин беседовал с Вовцом, представившись для начала и разрешив называть себя просто Колей. Вовец своей фамилии не сказал и назвался просто Володей. Его настораживало и беспокоило любезное обхождение, за этим чувствовался какой-то подвох.
      - Где служил, Володя? - Ченшин с ходу взял быка за рога. - Чувствуется школа. Спецподготовочку изрядную прошел?
      Вовец неопределенно повел плечом. Не бойся, не раскрывайся, не проси этих принципов он сейчас держался. Поэтому лицо старался сохранять невозмутимым, глаза скучными, а мышцы расслабленными. Два охотника постоянно держали его под прицелом, чтоб чего не выкинул, а Ченшин старался находиться на расстоянии шага. Суть вопроса дошла не сразу, и Вовец улыбнулся, когда понял, что его принимают за спецназовца. Николай протянул ему раскрытую пачку "Мальборо", вероятно, полагал, что сигарета сближает и способствует откровенности в разговоре.
      - Не курю, - отказался Вовец.
      - Вот как? - Ченшин удивленно вскинул брови. - Ловко! Значит, специально отвлекал, прикидывался, а потом фитиль поджог?
      - Выходит, так, - согласился Вовец. В голове у него начал вырисовываться план. - Хочешь знать, где служу? - Раз Ченшин принял его за бывшего спецназовца, следует эту мысль развивать. - В армейской разведке. А подчиняюсь непосредственно штабу округа. А ты кто?
      Он старался не смотреть в лицо собеседнику, чтобы не смущать, да и самому не смущаться собственной бепардонной лжи. Ченшин помалкивал, размышляя о возникшей ситуации и возможных последствиях. Вовец, удовлетворенный своим пробным камнем и вдохновленный заминкой бывшего следователя, продолжил:
      - Сам понимаешь, мы тут неофициально, но по направлению, - вот теперь он повернулся к Ченшину и многозначительно посмотрел прямо в глаза. - Не надо было тебе, Коля, сюда приходить, сложности создавать...
      - Брось, - раздраженно прервал его Ченшин, - я тебе не верю.
      - Вольному воля, - Вовец снова безразлично пожал плечами, - моё дело предупредить, чтобы потом не обижался. - Он обернулся. Двое охотников сидели на траве в пяти шагах, держали пальцы на курках. - Слышь, стрелки! крикнул им Вовец. - Я прапорщик из разведроты штаба округа. Здесь отрабатываю учебно-боевую задачу. Убирались бы вы подобру-поздорову, пока мои орлы не нагрянули.
      Охотники переглянулись, их такой расклад явно не устраивал. Громко сказанные слова услышали и другие. Хитники сразу прекратили ворочать камни и выжидательно уставились на Вовца, словно власть перешла к нему. Шубинские рэкетиры зашептались, задергались. Было их аж шесть человек - экипажи двух машин. Еще один охотник, ходивший кругами и снимавший все происходившее на видеокамеру, сразу прекратил съемку и закрыл объектив крышкой.
      - Ладно, - Ченшин вынул из кармана и развернул красные "корочки", видишь, удостоверение. А где твое?
      Вовец прочитал и убедился, что перед ним действительно следователь областной прокуратуры, но не поверил. Подозрительные мужики с винтовками, тагильские рэкетюги в свите... Ченшин просто не сдал удостоверение, когда увольнялся, чтобы при случае козырять им. Но сегодня был не тот случай. Таинственный Володя никак не прореагировал.
      - Что ж, будем через органы выяснять, что ты за птица, - сказал Ченшин с угрожающей интонацией. - А вы что встали? - набросился на хитников. Копай дальше.
      Он решил отложить конкретный разговор с "прапорщиком" до более подходящего времени, а сейчас следовало пресечь разброд в команде.
      - Эй! - неожиданно закричал Вовец, обращаясь к хитникам. - Хорош там ковыряться, вылезай! Тайник заминирован. - Повернулся к недовольному Ченшину. - Пусти, разряжу. Или отведи меня подальше, я на тот свет не тороплюсь.
      Хита тут же полезла из ямы, норовя отбежать подальше, а шубинские попятились в стороны. Вовец пошел к шахте, и Ченшин его не остановил, только выругался. Все его планы летели к черту. Тем временем Вовец спрыгнул в яму и принялся быстро выкидывать камни. Лаз в шахту был уже почти откопан, следовало подобрать мелкий гравий и глину. Он высунулся наружу и попросил у хитников лопату. Но Ченшин не позволил им подойти, сам принес и встал наверху, нервно расстегивая и снова застегивая ремешок кобуры. Вовец, не обращая на него внимания, аккуратно выгреб всю каменную мелочь и выбросил наружу. Следом выкинул деревянный щит, прикрывавший вход в штольню. Потом встал на колени и сунулся головой в лаз. Теперь можно было бесшумно посмеяться. За спиной послышался металлический щелчок. Похоже, этот красавец в репортерской жилетке изготовил к стрельбе пистолет, испугался, что Вовец припас какой-нибудь спецназовский фокус. Он не ошибся, почти сразу за входом Серж сложил к стенке половину своего пироксилина, надо было только придумать, чем запалить огнепроводные шнуры. Если бы нашлись спички, Вовец, прячась в яме, как в окопе, забросал бы всю банду взрывчаткой. Сейчас он уже жалел, что столь опрометчиво бросил курить. У Николая, что ли, попросить? Он осторожно спятился назад, оглянулся. Черный зрачок пистолетного дула смотрел ему в лоб.
      - Темно, - Вовец отряхнул ладони о брюки, спросил деловито: Зажигалка есть?
      Ченшин, не отводя напряженного взгляда, сунул руку в один из жилетных карманчиков, потом в другой, отыскал одноразовую зажигалку и хотел уже бросить её Вовцу, но неожиданно раздумал. Кривая улыбка поползла по губам.
      - А может, ещё и закуришь? Ну-ка, вылезай оттуда, я сам твою мину проверю.
      - Ага, сейчас, - кивнул Вовец и сунулся обратно в лаз.
      - Стой! - заорал Ченшин. - Куда?!
      Но Вовец уже втянулся под свод, только ногами взболтнул на прощанье. А бывший следователь областной прокуратуры разразился такой семиэтажной нецензурщиной, что многие его прежние клиенты могли бы позавидовать и даже поучиться. Он спрыгнул в яму и, скорчившись, боязливо заглянул в темную нору. В лицо пахнуло прохладной сыростью. Ченшин разозлился - его провели.
      - Володя, лучше сам вылезай! - крикнул, как в бочку.
      - Давай лучше ты сюда! - глухо отозвался Вовец.
      Пироксилиновые шашки действительно лежали возле входа, но без детонаторов и шнуров. Серж их упаковал отдельно, а отыскать их в темноте оказалось невозможно. Надо было вначале вспомнить, где они сложили налобные фонари, а потом уже искать все остальное. Вовец двинулся вдоль стены, касаясь её рукой. К яме у входа приблизились двое охотников и парочка тагильских бойцов.
      - Ничего себе тайник, - сказал татарин, - целая пещера.
      - Пятьсот баксов, если его оттуда выгонишь, - Ченшин вытащил сложенную вдвое толстую пачку долларов, и, поплевав на палец, принялся отмусливать сотенные. - Давай, вперед плачу.
      - Тыща, - сунулся к яме Драный Кот, злобно ощерясь. Его лицо украшал свежий пластырь, больше прежнего. - И по чану ему настучу, козлу.
      Он спрыгнул в яму; заводя себя, врезал коротким стальным ломиком по каменной стенке так, что искры брызнули. Ченшин протянул ему деньги и вскарабкался наверх. Хотел сунуть пистолет в кобуру, но передумал и подал его Коту.
      - Держи газовик. Близко его не подпускай, стреляй прямо в рожу, пусть проплачется. Да смотри не изувечь здорово, он мне нужен будет. - Окинул взглядом своих охотников. - Ну, кто ещё пойдет?
      Браконьеры не шелохнулись. Эти люди знали, что такое настоящий риск, поэтому берегли себя. Тысяча долларов - очень хорошие деньги, но голова дороже. Зато татарин увидел ситуацию совсем иначе: впереди приятель с пистолетом, а он за его спиной. И торопливо соскочил вниз.
      - Я, я, давай бабки.
      - Всё, двоих достаточно, - подвёл черту Ченшин, хотя больше никто под землю не рвался. Быстро отсчитал зеленые, добавил к ним зажигалку, предварительно побулькав ею возле уха. Подал команду: - Давай по-шустрому.
      На всякий случай отошел подальше, мало ли что там припасено у этого псевдо-прапорщика. Из опроса захваченных хитников он понял, что сбежавшие были такой же хитой, да и в этом мужике не чувствовалось военной косточки, будь он хоть трижды разведчик. Правда, смущало его хладнокровие, уверенность в себе, словно у него за спиной действительно весь Уральский военный округ. Может, не стоило крутить кренделя, а прямо предложить работу? А на хрена ему какая-то работа, если вон какой кулёк изумрудов наковырял? Может, стоит самому к нему на работу попроситься за малую долю?
      Ченшин смутно представлял, сколько могут стоить изумруды, которые он незаметно для других отправил в свой рюкзак. Слишком сильно цена зависит от множества разных факторов: масса, цвет, блеск, чистота, форма. В любом случае кулёк тянет на миллионы рублей, а в той дыре, куда нырнул Володя и куда уползли шубинские бойцы, может быть, миллиарды схоронены. Сейчас этот Володя разделается с тагильской шпаной, Ченшин в этом ничуть не сомневался. Он специально подставил этих дураков, чтобы противник замарался кровью. После этого он сам будет проситься на поводок с ошейником, потому что все присутствующие перед любым судьей поклянутся, что озверелый расхититель государственных валютных ценностей в виде природных драгоценных камней убил ребятишек, заставших его за незаконным промыслом. А газовый пистолет побудит его к решительным и жестоким действиям.
      Но тут к яме прихромал Бык, поигрывая пироксилиновым кругляшом. Он его уже до того заиграл, что полиэтиленовая упаковка полопалась в нескольких местах.
      - Чо, в дыру слинял? Ништяк, ща мы его выкурим. - Ченшин ничего понять не успел, как Бык щелкнул зажигалкой, запалив бикфордов шнур, и бросил шашку под каменный свод. - Во, теперь ноги делаем.
      Он бодро заскакал прочь. Ченшин, ругаясь кинулся следом. Его охотнички не отставали.
      - Ты что сделал, ублюдок? - орал на бегу Ченшин. - Там же твои пацаны!
      * * *
      Скрывшись в темноте штольни, Вовец вздохнул с облегчением. Теперь ему ни к чему стало напускное безразличие, он по-настоящему почувствовал себя спокойно и уверенно. За время работы в шахте привык к ней и изучил каждый выступ. Это когда человек живет в городе, ходит по солнечным тротуарам и освещенным лестничным пролётам, то не обращает внимания на окружающее. А в подземном сумраке поневоле начинаешь замечать и запоминать, на каком шагу камешек торчит, а где следует нагнуться. Стукнешься лбом пару раз и уже машинально нагибаешься, даже шаги не отсчитываешь. Тем более, что и территория здесь невелика: штольня метров тридцать да зал с колодцем, да на нижнем горизонте штрек, который они же и вырубили, выламывая огромное изумрудное гнездо.
      Вовец прошелся вдоль стены. В большом полиэтиленовом мешке лежали штук семь пироксилиновых шашек без запалов. Серж хотел их при случае прихватить с собой, потому и поместил близко от входа. На мешке он оставил свой налобник, чтобы потом не искать. Вовец как нащупал его, так сразу и включил, на голову надевать не стал, только накинул на плечо лямку с подвешенными батареями. Быстро пошел вперед, обшаривая штольню ярким лучом. Еще через несколько шагов у стены стояла тачка с водруженным на неё тюком снаряжения. Они специально положили его повыше на всякий случай, а то натянет сырости с пола. Полиэтиленовый тент, в который он упакован, не очень надежен - от костра прилетают искры и прожигают маленькие дырочки, иногда и глазом их не заметишь, а вода просачивается. Но в этом свертке, Вовец точно знал, взрывателей с запальными шнурами нет, Серж вроде бы отнес их и остальную взрывчатку в зал.
      Сзади глухо доносились какие-то неразборчивые крики, видно, Коля Ченшин продолжал материться. А на вид такой интеллигент, небось, юридический закончил. Время - больше, чем деньги, потеряешь - снова не заработаешь, и Вовец припустил бегом по коридору. В общем-то он расчитывал, что сразу следом лезть побоятся, будут кричать и грозиться. Темнота пугает сама по себе, а помноженная на неизвестность, вызывает отвращение. А когда там, в черной глубине, злой мужик прячется, то и вовсе приближаться не хочется. Тем не менее, пока наверху не придумали какую-нибудь гадость, следовало быстро вооружиться и атаковать.
      Быстро достигнув зала и обогнув колесо над шахтой, Вовец увидел искомое. Под навесом на старой соломе, как консервы на прилавке, были составлены в пирамидку заполиэтилененные кругляши. Запальные шнуры, увязанные снопом и тоже заклеенные в полиэтилен, лежали рядом. Тут же в хирургическом порядке были разложены тусклые клинья, молотки, кайлы и кувалды. Ломы и лопаты стояли в ряд у стены. Но Вовец не успел воспользоваться всем этим арсеналом.
      Из штольни появился Драный Кот. Он увидел тусклое мелькание пятен света в конце туннеля и, выставив короткий ломик вперед, чтоб не наткнуться в темноте на что-нибудь, отправился в эту сторону. Его трясло от обилия переполнявших душу чувств. Жажда мести, нервный страх, саднящая боль в сломанной переносице, потеря привычных ориентиров в почти кромешной темноте, возбуждение от предстоящей схватки и тяжести рубчатой пистолетной рукоятки в потной ладони - всё это не давало собраться. У него и так никогда не было в голове больше одной мысли за раз, да и те типа: хорошо бы покурить, выпить бы чего, пожрать. А сейчас и вовсе остались одни инстинкты. Он не раздумывая спустил курок, как только увидел источник света. Яркая вспышка на миг разорвала темноту, пропечатав на неровных сводах огромную тень подъемного колеса. Гулкий грохот, отражаясь от стен и многократно накладываясь, ударил по ушам.
      У Вовца защипало глаза. Он сразу ткнул фонарик в солому, некогда было нащупывать выключатель, и так оставил, чтобы не выдавать своего местоположения в темноте. Отскочил в сторону, присел и сквозь навернувшиеся слезы попытался что-нибудь разглядеть. Оба противника замерли, прислушиваясь, стараясь на слух определить, где враг. Вовец осторожно протянул руку и на ощупь отыскал черенок лопаты, взял её на плечо. У него было преимущество, он знал шахту, как свою квартиру, и мог обойтись без освещения.
      И тут в штольне мелькнул слабый отблеск. Это татарин светил себе зажигалкой. Тонкое синее пламя давало мало света, и он шел медленно, удивленно озираясь по сторонам. Впереди хрустел по гравию приятель с пистолетом, за его спиной было не страшно, даже интересно. Когда грохнул выстрел и эхо прокатилось, словно чугунный шар по железной кровле, он и вовсе развеселился - так легко оказалось огрести тысячу баксов. То, что сейчас они выволокут наружу заплаканного мужика, предварительно попинав, конечно, не вызывало сомнения. И тут сзади что-то сбрякало и громко зашипело. "Змея!" - он в ужасе шарахнулся к стене, оглядываясь. Но это с шипением била тугая струя искристого порохового пламени. Несколько секунд татарин завороженно смотрел на нее, пока до него доходило, что это и зачем. С нечленораздельным криком он кинулся по коридору, обтирая плечом грязную каменную стенку, и выпал вбок, когда штольня вошла в шахтный зал. В это время круглая пироксилиновая шашка с догорающим запальным шнуром, медленно катившаяся по коридору, докатилась до мешка, наполненного такими же фунтовыми кругляшами, остановилась и рванула.
      Вспыхнувший свет был настолько ярок, что Вовцу показалось, будто слетела верхушка горы и в распахнувшуюся шахту хлынуло ослепительное солнце. Он, прищурясь, впервые увидел весь зал разом, до последней выбоины, с нестерпимо сверкающими вкраплениями кварца и слюды со всех сторон. Теней не было вообще! Свет, отражаясь от стен, проникал в малейшие щели. Потрясенный Вовец, как в замедленном кино, увидел накатывающий во всю ширину штольни огненный вал. Словно волна могучего океанского прибоя, смывающая всё на своем пути, клубящийся вал крутил пылающие деревянные обломки крепей и вырванные бревна-стойки, до того подпиравшие кровлю штольни. На фоне огня беспомощно дернулся парень с пистолетом, разворачиваясь лицом к штольне.
      Ужас пронизал Вовца, он мгновенно понял, что сейчас это море пламени захлестнёт зал, превратит его в вулкан, доменную печь и городской крематорий - всё сразу. Он оттолкнул не нужную больше лопату и повалился на спину, стараясь успеть прикрыть рукой глаза, хотя никакого смысла это уже не имело. В последние мгновения успел почувствовать, что яркий свет быстро меркнет, и заметил, как желто-оранжевое пламя переходит в красный спектр, становясь багровым, малиновым, пурпурным с черными хлопьями сажи и тугими клубками дыма, разворачивающимися на лету, как оно выдыхается и опадает. И ещё успел увидеть вылетающее из устья штольни бревно, перевитое сполохами пламени и дыма: это огромное сказочное копьё вонзилось в живот дурака с пистолетом, вбивая его в огромное деревянное колесо подъёмника. Свет погас, словно упал занавес, шоу закончилось. Началась дискотека.
      Тугая ревущая масса спрессованного жаркого воздуха, вонючего дыма и колючей пыли обрушилась на Вовца, придавила и расплющила, размазала по каменному полу. Дыхание перехватило. В уши словно ввернули по штопору и с хлюпаньем выдернули пробки, так, что от перепада давления мозги вспенились, а из глаз брызнули искры. Сознание погасло.
      Тот, кто находился снаружи, не удостоился счастья лицезреть грозную красоту взрыва в замкнутом пространстве. Даже звук сдетонировавших шашек оказался приглушен толщей горной массы. Но гора под ногами дрогнула вполне ощутимо. Над ямой у входа в штольню поднялся столб рваного дыма и пыли, а потом на глазах у всех земля стала проваливаться. Вначале вверх по склону стремительно побежали трещины. Звук был такой, словно резко рвали старую тряпку: это с треском рвались корни. Земля со скрежетом проседала, сосны, встряхнувшись, вдруг кренились и замирали, качая ветками. Энергия подземного взрыва в виде ударной волны и огненного вихря, катившихся по каменному коридору, смела шахтные стойки и разметала крепи, поддерживавшие кровлю. Свод штольни рухнул. Вслед за бегущей ударной волной рушились каменные глыбы - по порядку: от входа и до круглого зала. Снаружи казалось: невидимый великан провел гигантским пальцем по склону горы снизу вверх прямую линию, как по ватному одеялу, продавив чудовищный след - ровную покатую ложбину, в которой вкривь и вкось колыхались, раскачивались сосны, в то время как весь лес вокруг стоял недвижим.
      Некоторое время все стояли молча, потрясенные и подавленные произошедшим катаклизмом. Первым очнулся браконьерский вожак Саша Двужильный. Хмуро передернул затвор винтовки, спрятав в карман выпавший патрон, спустил курок и поставил оружие на предохранитель. Неторопливо надел рюкзак, обстоятельно подтянув лямки, и повесил винтовку на плечо стволом вниз. Оба его партнера тут же сделали то же самое, синхронно щелкнув затворами. По-прежнему не сказав ни слова, они цепочкой стали спускаться к плотине. Последний охотник остановился на секунду и бросил к ногам Ченшина помповый "Ремингтон", ясно давая понять, что в эти игры они больше не играют.
      - Эй! - растерянно завопил бывший следователь. - Я вам заплатил до конца месяца! - И сменил тон на просящий. - Вернитесь, мужики! Вы чего?
      Они, даже не оглянувшись, молча продолжали свой путь, пока не растворились в зарослях. Четверо хитников, совершенно убитые разыгравшейся у них на глазах трагедией, вытирали лица, влажные от пота, а, может, и от неожиданно выступивших слёз. Шубинские рэкетиры выглядели не лучше, до них наконец дошло, что двое подельников уже в могиле. Один Бык, тупо жевавший резинку, кажется, ничуть не был тронут тем, что натворил. То ли был абсолютным кретином, то ли законченным подонком. Только сейчас Ченшин понял, почему того прозвали Киборгом - бездушный, человекоподобный агрегат. Впрочем, сам он, насмотревшийся за годы работы в прокуратуре на всякие ужасы, запротоколировавший горы трупов - резаных, обугленных, расчлененных, разложившихся и прочих других, - привык ко всему. Чувства его притупились, если не атрофировались, и он испытывал сейчас только досаду от всего случившегося, больше всего злясь на тупого Володю, который довел ситуацию до столь гнусной развязки. Меньше всего ему сейчас хотелось самому попасть под следствие. И он прекрасно понимал, что охотнички бросили его по этой же причине. Ченшин подошел к хитникам.
      - Кто-нибудь из вас был там? - махнул рукой в сторону образовавшегося кулуара. - Могли они уцелеть?
      - Откуда нам знать? - зло откликнулся самый старший, уже лысеющий мужик. - Мы тут впервые. Похоже, всю выработку накрыло, до конца. Повернулся к своей бригаде. - Где инструмент? Пойдем посмотрим, что можно сделать. Если горизонтальная проходка, то в конце толща метров в пятнадцать, вон склон какой крутой.
      Но все попытки пробиться в штольню оказались тщетны. Старательские каёлки, пара тонких клиньев и молоток не годились для серьёзных горно-спасательных работ. Если верхние, выветренные породы, разрушившиеся под действием воды, мороза и времени, брались легко, то уже на глубине полуметра или чуть больше каёлка начинала со звоном отскакивать от массивных глыб. С одним из тагильских приключилась истерика.
      - Что я тёте Флюзе скажу? Где ейный Фаридка? Суки! Падлы! - он катался по земле, рыдая и колотя кулаками по просевшему дёрну. - Фарид! Кричи, гад, где ты там!
      * * *
      Голова звенела и раскалывалась от боли, как с тяжкого похмелья после банки гидролизного спирта. Если бы хоть чуть полегчало, на первый план вышла бы боль в спине или в ногах. Вообще все тело пронизывала боль. Во рту было горько, а желудок сжимали резкие спазмы. Но очнулся Вовец не от этого, а от удушья. Дышать было нечем, вместо воздуха плавал едкий дым. Он открыл глаза и увидел красные огоньки на черном фоне. Сел на холодный каменный пол, зажал руками рот и нос, зажмурил снова глаза, так их щипало дымом, и вспомнил огненный вал, катившийся по штольне. Содрогнулся, заново пережив весь ужас взрыва, и понял, что огоньки - это тлеющие деревяшки. Надо выползать из шахты наружу. Ничего не поделаешь, выкурили, как барсука из норы. Лучше сдаться Ченшину и посмотреть, как будет дальше развиваться ситуация, чем задыхаться под землей.
      Вокруг валялись клочья соломы, размётанные взрывной волной, но фонарь Вовец почти сразу нащупал. Его отбросило к стене и оборвало контактный провод. Вообще-то худо-бедно дышать можно, дым тянулся под купол, а не скапливался внизу, да и сырое, гниловатое дерево едва шаяло. Каждое резкое движение отзывалось взрывом боли в мозгу и сильным головокружением, поэтому Вовец старался двигаться неторопливо и плавно. Содрал зубами виниловую изоляцию с медной жилы, наощупь прикрутил к выводу батареи. Вспыхнул яркий луч света. Вовец растянул грязную резинку и нацепил фонарь на лоб, повесил на лямке через плечо блок батареек. Медленно ворочая головой, осмотрелся. Старый навес раскидало по досочке не хуже, чем гнилую солому. По всему полу валялись пироксилиновые шашки. И Вовец содрогнулся ещё раз, возблагодарив горных духов, что взрывчатка чудом не сдетонировала. Впрочем, ударная волна, вырвавшаяся из узкого коридора в обширный зал, просто разбежалась во все стороны и резко ослабла. Её давления уже не хватило, чтобы вызвать ещё один взрыв.
      Кашляя от горького дыма, Вовец побрел по залу, с трудом переступая через разбросанные доски и инструмент. Тлеющие деревяшки он просто затоптал, раздавил ногой и растер все красные огни до последнего уголька. При входе в штольню валялись большушие камни, а слева под стеной лежало недвижное тело. Вовец не стал его трогать, а сразу направился в коридор. Через два шага путь преградили огромные глыбы плотного пегматита, рухнувшие сверху. Вовец легонько побарабанил пальцами по завалу, на более сильные удары не стоило тратить силы. Тридцать погонных метров расчистки, необходимость ставить крепь через каждые сорок сантиметров, чтобы кровля снова не провалилась, миллион ударов кувалдой, чтобы расколоть глыбы на подъёмные куски... На это понадобятся недели и десять кубометров пиломатериалов.
      Вовец старался не думать о своем безвыходном положении. Это было тем более легко, что резкая головная боль и ломота во всем теле не позволяли думать вообще, только мучиться и стонать. И Вовец стонал, от этого становилось чуть легче, да и некого было стесняться. Сейчас бы он мог даже поплакать без всякого ущерба для чувства собственного достоинства и мужской гордости.
      Огромное подъёмное колесо опрокинулось и косо застряло в шахтном колодце. Его насквозь, как вязальная спица клубок шерсти, пронзила обугленная деревянная стойка. Вовец, пьяно качаясь на подламывающихся ногах, подошел ближе и ухватился за обод, почти повис, отдыхая. Повел головой, светя налобником. Луч желтого света выхватил мёртвое перекошенное лицо. Остекленевшие, широко раскрытые глаза отрешенно смотрели прямо на свет из темных провалившихся глазниц. Ленточка серого пластыря перекрутилась и прилипла ко лбу, открыв развороченную переносицу. Рот раскрыт, мелкие желтые зубы оскалены. Сейчас покойник ещё больше стал похож на кота, только дохлого. Ударной волной парня буквально вбило между толстыми спицами деревянного колеса, а выброшенное взрывом двухметровое бревно размозжило ему левый бок, разворотило, прошло насквозь и остановилось. Был он по пояс голым, курточку спортивного костюма, разодрав молнию, воздушная волна завернула на спину. Кровавые мясные лохмотья лежали на черном бревне, из них торчало плоское белое ребрышко, точнее, обломок его. Вовца от этакого натюрморта ещё больше затошнило.
      Он отвел луч налобника, постоял, мыча и постанывая, ожидая пока закончится рвотный позыв. В какой-то миг ему показалось, что он стонет не один, кто-то ему подвывает. Вначале подумал, что это шуточки головной боли и звона в ушах, но тут раздался такой крик, что Вовец даже испугался. Ну, не так чтобы по-настоящему, а не по себе сделалось. Еще бы: глубоко в горе, вход завален, дышать нечем, темнотища, трупы изувеченные, да ещё и орет кто-то диким голосом, а эхо подхватывает. Из-за этого эха и звона в ушах он не мог определить направления. Потом понял, что тот, который к колесу пришпилен, помалкивает, значит, надо посмотреть другого, возле штольни. Вовцу, когда он на него в первый раз мельком глянул, показалось, что парень изжарился, как поросенок в духовке, но сейчас он оказался живым, только чуть подпеченным. Очнулся и заорал, ожоги - штука очень болезненная, никому бы не посоветовал такого испытания.
      Вовец сел рядом, склонился над ним. Парень лежал на животе и плакал. Вовец осмотрел его спину и ноги. Синтетический спортивный костюм, униформа шпаны, сыграл дурную шутку со своим хозяином. Он расплавился от жара, правда, неравномерно. Местами ткань съёжилась, сделалась жесткой и хрупкой, кое-где сгорела, оставив дыры, а местами прилипла к коже, прикипела к ней. Вовец начал осторожно снимать клочки материала. Он ничего не говорил, не спрашивал, делая это скорее машинально, чем осознано, - увидел пострадавшего и начал оказывать помощь. А парень, заметив свет и поняв, что кто-то ему хочет помочь, прекратил кричать, только сопел и изредка постанывал. Выгоревшая ткань расползалась и ломалась, словно полиэтилен на морозе. Черные пятна прилипли только на лопатках, ягодицах и кое-где на ногах. Ситуация оказалась гораздо лучше, чем можно было ожидать. Вовец подцепил и осторожно потянул один такой пласт. Парень заскулил.
      - Ладно, - пробурчал Вовец, - не будешь лезть, куда не просят. Ты, что ли, вход подорвал, стервец?
      - Уй! - взвыл парнишка, это Вовец снял пригорелое вместе с кожей. Киборг, козел поганый, кинул сзади петарду. Я только выскочить успел.
      Лопатка без кожи была розовой и как бы шероховатой, на ней медленно проступали светлые капельки. Вовец подумал пару секунд и аккуратно наложил пласт на прежнее место, словно заплату, и разгладил, чуть прижав. Парень снова застонал.
      - Петарда, говоришь? - усмехнулся Вовец. - У вас в Тагиле все такие кретины или только бандиты? Это было четыреста граммов взрывчатки бризантного действия, понял? А твой безмозглый Киборг нас будет откапывать сам или спасателей вызовет?
      - А чего? - после некоторого молчания подал голос тагилец. - Завалило?
      Вовец решил на глупый вопрос не отвечать, даже думать на эту тему не хотелось, не то что говорить.
      - Кости целы? - и после унылого "угу" продолжил опрос: - Голова сильно болит? А звать тебя как?
      - Фарид, - тот глухо отозвался в пол, - затылок болит сильно, и лоб.
      - А задница? - Вовец не мог упустить случая маленько поёрничать. - Ты, Фаридик, теперь долго будешь кушать стоя, сплошной а-ля фуршет, так сказать, и спать придется на животике. Дома-то по-татарски разговариваете, что ли? Акцент чувствуется.
      - Ага, - зашевелился татарин, - я по-русски только в школе говорить стал, в деревне жили раньше. Уй! - он зашипел, втягивая воздух, сдерживая стон. - Спину жгёт. И холодно.
      - Если встать можешь, поднимайся. Сейчас посмотрю какую ни есть ветошку, прикроешься.
      Кроме инструмента, перед уходом они оставили в шахте грязную рабочую одежду и альпинистское снаряжение. Вовец всё это быстро отыскал. Выбрал брюки поцелее и почище, рубаху со спецовкой. На себя тоже куртку натянул, действительно, тут было прохладно. Заглянул в коробку с рабочей аптечкой, но в ней лежали только бинты, вата и прочие перевязочные средства, и никакой мази, годной при ожогах. Был ещё крем для рук в наполовину выдавленном тюбике. Этим жирным кремом он и смазал черные ожоги. С медицинской точки зрения, возможно, это было неправильно, но Вовец по собственному опыту знал, что жир облегчает, а то и вовсе снимает боль на обожженных местах, и всегда первым делом свои ожоги поливал растительным маслом, а потом уже искал какую-нибудь стрептомициновую мазь или другой подходящий антибиотик.
      После этого он прикрыл заблестевшие коросты слоями ваты и, где бинтом, где пластырем, закрепил. После этого разрешил одеться. Фариду действительно полегчало, и он прекратил подвывать. Вовец тоже стал чувствовать себя полегче, хоть голова и побаливала. Очевидно, ударная волна стукнула достаточно крепко, симптомы смахивали на сотрясение мозга. Оставалось надеяться, что оно не слишком опасно и головная боль скоро пройдет. Вовец нагрёб лопатой кучку соломы, уселся, чтобы спокойно поразмышлять. Рядом переминался Фарид, держась неестественно прямо, прогибая плечи, чтобы одежда на спине как можно меньше тревожила обожженные лопатки.
      - Присесть рядом не предлагаю, - начал Вовец, - даже если бы задница твоя уцелела, все равно бы не посадил. Ты сюда влез не для того, чтобы меня на сабантуй пригласить, а, небось, пришибить собирался. Верно говорю? Фарид в ответ пробормотал что-то невнятное, может, даже по-татарски. Скорее всего, конечно, я бы тебя пришиб, но это сейчас неважно. Самим нам отсюда не выцарапаться, вся надежда на спасателей. Если мои друзья оторвались от твоих, то они завтра-послезавтра вернутся меня искать. После этого заявят во все инстанции. И тогда многое будет зависеть от твоих корешей. Захотят они сознаться, что мы внутри горы, или заявят, что ничего не знают, не видали и не слыхали? Вопрос: не подохнем ли мы от голода и удушья до того, как нас откопают?
      Фарид понуро молчал. Он словно себя потерял, выпав из привычной обстановки, где каждый шаг, жест, слово должны были соответствовать определенному шаблону, где возникали только стандартные ситуации еды, выпивки, балдежа, дележа и прочего подобного. Всякий выход за рамки групповых устремлений и внутригрупповых иерархических отношений полностью исключался, и даже принятие решения, по праву принадлежавшее вышестоящей особи, сводилось к выбору одного из двух вариантов - сразу или потом.
      - В общем, - продолжил Вовец свои размышления вслух, - будем готовиться к долгому ожиданию. Первым делом надо прибрать твоего приятеля, о котором ты даже не вспомнил, а то завтра тут такой духан будет стоять, что сами удавимся. Потом колесо надо починить, наладить по уму. Без этого в шахту не спуститься. А не спустившись, воды не добудем, а без воды опять же сами удавимся. Что касается жратвы, то тут совсем дела плохи. Из растений только гнилая солома да деревяшки. А из живности, - Вовец задумался, - одни летучие мыши, да и те мелкие, не крупней обычных.
      - Я мышей есть не стану, - мрачно отозвался Фарид.
      - Дело хозяйское, - легко согласился Вовец, - была бы честь предложена. Так и быть, уступлю тебе половину своей соломы, а мне мясо нужно, я зверь хищный, одной соломой не наемся, её разве только на гарнир.
      - А Кучкин, может, ещё живой? - с надеждой спросил Фарид.
      - Сходи проверь, - предложил Вовец, - вон он, в колесо пристроился, покрутил головой, пытаясь высветить лучом налобника бездыханное тело. Но свет слишком рассеивался, не дотягивал. - Фонарь возьми, а то не увидишь ничего. Валяй, можешь попробовать откачать своего корифашку, искуственное дыхание сделать изо рта в рот, вдруг получится? А Кучкин - фамилия этого дурика?
      - Мы так звали, фамилия Кучкаров, - Фарид взял фонарь, неловко принялся цеплять на голову. - Я с ним в одной школе учился.
      - Такой же, поди, двоечник был, как и он? - Вовец не удержался, съязвил.
      - Не-е, больше тройки были, - парень его интонации не уловил, - зачем говоришь - двоечник? Четверки тоже были.
      - Лодыри, короче, - резюмировал Вовец, - лишь бы не трудиться, кантоваться без напряга от выпивки к опохмелке.
      - За три тысячи пусть лохи ишачат, - огрызнулся из темноты Фарид, он уже осторожно пошел к колесу, на ходу привыкая к свету со лба.
      - Конечно, - согласился Вовец, - зачем ишачить, если не за падло шакалить. Чем пробавлялись-то, деловые? Лотошников трясли?
      Ответом стал сдавленный вопль. Не то Фарид рыдал, не то блевал. Вернулся, хлюпая носом и сморкаясь, стянул с головы резинку с фонарем, протянул Вовцу, ничего не говоря. Тот напялил фонарь на лоб и поднялся.
      - А однокашник твой этот, Кучкин-Кучкаров, небось, согласился бы сейчас и за паршивую штуку всю жизнь ишачить, лишь бы она имелась, эта самая жизнь, как думаешь? - Но ответа не последовало, все то же хлюпанье. А был бы ты сейчас на работе, хоть грузчиком, хоть дворником, неважно, не думал бы, что жрать: мышей или солому. Тебе хоть сколько лет? Восемнадцать есть, или ещё голосовать не разрешают?
      - Уже шесть месяцев восемнадцать. А голосовать не пойду, мне никакого президента не надо. Кто бы в Кремле ни воровал...
      - Лишь бы вам не мешал, - закончил за него Вовец. - От армии, выходит, тоже закосил?
      - Я чо, лох? Пусть лохи с чеченами бодаются, а я не рогатый. Мне здесь хорошо.
      - Вижу, как тебе здесь хорошо.
      - Я хотел сказать, дома.
      - Судьбу, брат, не обманешь, она, тварь, мстительная. Кучкаров твой, Кучкин-Сучкин, небось, тоже косил от Чечни? Там ещё неизвестно, погнали бы его в Грозный или при кухне оставили, а тут вот он, лапти сушит. Ладно, хорош базарить, хватайся за бревёшко.
      - Не могу, - Фарид остановился, стараясь не смотреть на поблескивающий в луче фонаря оскал мертвого дружка, - я с ним сегодня пиво пил.
      - Значит, так, - Вовцу надоели все эти пустые разговоры, надо было ставить пацана на место, пока буреть не начал, - про ту жизнь забудь, чем быстрей, тем лучше. Сейчас я приказываю, ты выполняешь. Если не согласен, я отправляюсь на нижний горизонт, где вода, а ты сидишь здесь. Вопросы есть? - И тут же сам ответил: - И не должно быть. Короче, поворачиваешься спиной, бревно берешь под мышку и, как Ленин на коммунистическом субботнике, по команде - вперед. Давай, поехали.
      Фарид молча схватился за бревно и прогнулся, чтоб одежда спину не тёрла. Сосновая стойка сидела плотно, вытащили со второго рывка, татарин аж заскулил, так ему было больно напрягаться. После этого Вовец приказал ему взяться за левую руку мертвеца и опять по команде тащить. Сам Вовец взялся за правую, тяжелую и ещё тепловатую. Выдернули Кучкарова, поволокли на брюхе по каменному полу к стене, куча лиловых перекрученных кишок волоклась рядом, вытирая грязь, оставляя мокрую полосу. Фарида опять рвало, он плакал и сморкался, а потом завизжал.
      Вовец ему не мешал, занятый разглядыванием колеса, слушал в пол-уха мешанину из татарских слов и русского мата. Понял, что парнишка наконец сообразил, что шансов выбраться из каменного мешка нет, кругом горная толща, и никаким спасателям они на фиг не нужны. Поэтому помянул и собаку Киборга, и паскуду Колю, и дерьмовую тыщу баксов. Он даже дохлого однокашника Кучкарова попинал ногами, поглумился, так сказать, над трупом и поплевал на него. Вовец тем временем разобрался с подъёмником. Следовало его приподнять, закрепить и заменить переломленную стойку. Все эти манипуляции он мог и один совершить, пользуясь ломом как рычагом. Воспользовавшись в качестве топора плоским клювом обушка и широким долотом, отчекрыжил от нетолстого бревна кусок подходящего размера для замены стойки. Вместо гвоздей приспособил тонкий клин и пару длинных альпинистских крючьев. Позвал на помощь Фарида, но тот где-то шлялся в темноте, скребся по полу и не подошел. Вовец плюнул, взял лом, крякнул и выворотил колесо наверх, тем более, что только один край подъемника следовало приподнять. Подсунул кувалду, опустил, сделал ещё один подход, снова приподняв сантиметров на десять, и подсунул деревяшку. Таким макаром выровнял всё сооружение, оборвал сломанную стойку и прибил заготовленный обрубок. Только собрался покрутить колесо, как невдалеке вспыхнул огонек зажигалки. Фарид раскуривал сигарету.
      - Это ещё что? - закричал Вовец в ярости. - Кислород жечь? Убью, скотина!
      - А пошел ты! - заорал в ответ Фарид. - Дай покурить перед смертью, гад!
      Вовец вскипел, метнул килограммовый молоток, тот глухо ударил в стену. Огонек сигареты заметался в темноте. Вовец поймал лучом света перепуганного Фарида и с ломом на перевес кинулся к нему. Тому свет бил в глаза, и был виден только торчащий далеко вперед блестящий кончик стального стержня, отшлифованный работой.
      - Брось чинарик! - бушевал Вовец. - Проткну, как бутерброд, гнида!
      Красный огонек метеором чиркнул в темноте и рассыпался искрами, ударившись в пол. Фарид поспешно затоптал сигарету. Вовец со звоном вонзил ему под ноги лом, выбив из гранита ещё больший сноп искр. Отобрал зажигалку. Хотел дать по морде, но посмотрел на мокрое, замурзанное, перепачканное сажей и глиной лицо и расхотел. А парень вдруг упал на колени, схватился за лом, не давая Вовцу уйти, и, размазывая слёзы, сбиваясь с русского на татарский, принялся просить и умолять его спасти.
      - А ну, встать! - опять заорал Вовец. - Кодлой на одного - крутые, да девок лапать молодцы. А тут соплями давится, ублюдок. Заткнись, тебе сказал! Зашибу!
      Злился он не столько на этого бестолкового мальчишку с нищей рабочей окраины, сколько на безвыходную ситуацию, на собственное бессилье, на мрачную перспективу смерти от удушья. Вот и разрядился. И нисколько не жалел об этом. Не плакать же, в самом деле, как этот пацан. После яростного выплеска сразу полегчало. В конце концов грех жаловаться: жив остался после такого бэнца, все кости целы, даже ожогов не получил, руки-ноги и глаза тоже на месте. И целая шахта в распоряжении. Дымом и гарью пахнет, конечно, здорово, но глаза не ест. Возможно, дым через какие-то щели просачивается наружу, значит, и какое-то обновление воздуха будет происходить. Короче, надо судьбу благодарить, а не проклинать, могло быть и хуже: зажало бы в обвале и прессовало потихоньку, выдавливало душу, как сапожный крем из тюбика.
      Успокоившись, Вовец решил спуститься в колодец. Следовало посмотреть, сколько на дне собралось воды, подумать, как и во что её собрать. Фарид тоже успокоился, похоже, на него следовало кричать, командовать, управлять, короче. То, что он безропотно будет крутить подъёмное колесо, долбить камень и выполнять любые приказы, было ясно обоим. У одного имелась сила, у другого отсутствовала воля.
      Вовец распустил веревку, закрепив на каркасе подъемника, продел её через карабин на обвязке и привычно откинулся спиной в колодец, высветив налобником высокий поблескивающий потолок. Рядом в темноте беззвучно стоял Фарид. Вовец мог бы найти запасные лампочки для фонарика и подключить к батарейкам, их тут был ещё солидный запас, с полкоробки, но решил подержать парня в темноте наедине с мертвым подельником. Это окончательно сломает волю, покажет настоящую его цену и заставит подчиниться хозяину шахты. В экстремальных условиях, когда на карту поставлена жизнь, единственной формой правления может быть только неограниченная диктатура, иначе не выжить. А вот потом, когда опасность минует, надо переходить к безграничной демократии, чтобы освободить инициативу.
      Кроме нижнего горизонта с просачивающимися грунтовыми водами, Вовца интересовали ещё два штрека: косая щель, куда сбрасывали ил во время расчистки дна, и верхний штрек с летучими мышами. Обычную домовую мышь он бы съесть, пожалуй, не смог, хоть шоколадом залей, но летучие больше ассоциировались для него с птицами, а не с противными грызунами. А то, что вместо перьев у них рыжеватая шерстка, так даже удобнее - ощипывать не надо, только ободрать. Да и была давняя дружеская расположенность к этим удивительным созданиям, ещё с юности, когда нешуточно увлекался спелеологией, лазал по пещерам, где единственными живыми существами среди холода и известковой сырости были эти ночные летуны, ласково именуемые "мышки". И его дружеские чувства только окрепнут, если он употребит в пищу дюжину-другую этих подруг бродячей юности. Вот так Вовец морально готовил себя к борьбе за жизнь, пока скользил вниз по веревке, тем более, что эти мысли позволяли не думать о страховке, точнее, об отсутствии таковой. Не мог же он позволить держать страховочный конец какому-то деморализованному пацану - толку мало, только веревку запутает.
      Он достиг дна и вошел в знакомый слюдитовый забой. Зеленые искры кристаллов изумруда блестели из породы столь аппетитно, что у Вовца появилась дурная мысль: а может, лучше поработать, чем бездельничать в ожидании спасателей? У стены лежал инструмент: кайло, лопата, пара клиньев и кувалдочка. Это Серж оставил, хотел спуститься в последний раз и добыть кусок на удачу. Считается, что в самом последнем куске может оказаться лучшая находка. В выбоинах каменного пола собралось немного просочившейся сверху воды. На глазок - литра три. Накопилась тут за все дни работы в забое. Мало, конечно, водички проникает по тончайшим трещинам, но в дальних концах других штреков, где поверхность горы ближе, можно будет отыскать гораздо больше. Поскольку никакой посуды нет, собирать придется в полиэтиленовые мешки. Или просто брать соломину и тянуть, как коктейль в баре.
      Решив первый вопрос, о воде, Вовец полез вверх по стенке колодца. Поскольку шахту вырубали кайлами да клиньями, можно было лезть по уступчатой стенке почти как по лестнице. Конечно, до самого верха так взбираться замаешься, да и сорваться все-таки можно, поэтому он сделал схватывающий узел из куска тонкого репшнура, который всегда носил в комплекте с обвязкой, и привязался к веревке. Схватывающий узел, изобретенный ещё до войны одним умным австрийским альпинистом, легко скользит вверх по веревке, а вниз - затягивается. Только его надо постоянно передвигать выше. Бурча под нос, что давно завязал со скалолазаньем, да вот приходится, Вовец добрался до косой щели.
      Слюдяной ил, который они выгрузили сюда, когда очищали нижний горизонт, слегка подсох, сделался упругим, как резина. Это, наверное, из-за присутствия мельчайших частиц глины, связавших чешуйки слюды. Вовец ковырнул ил рантом ботинка. Ничего, внутри влажный, не сцементировался, копать можно. Значит, надо будет опустить сюда Фарида, дать лопату в руки, и пусть роет могилу другану. Здесь тот не будет вонять на всю шахту. Вовец возвратился к выходу из штрека и закричал вверх:
      - Фарид! Ты где-там? - и, услышав ответный крик, приказал: - Крути колесо!
      Звякнула цепь, пошла вверх. Вовец подтянул висящую в колодце веревку, пропустил с перехлестом через карабин на груди, перекинул через плечо и подхватил снизу рукой. Подождал, пока раскачивающаяся бадья поднимется до штрека, и поставил в неё ногу. Фарид, почувствовав, что вращать колесо стало труднее, остановился.
      - Колесо не отпускай! - крикнул Вовец. - Перехватывай руками, я поднимаюсь!
      По мере подъема он продергивал через карабин веревку, готовый в любое мгновение повиснуть на ней, если бадья начнет падать. Достигнув нужного горизонта, держась за веревку, прыгнул прямо в коридор.
      - Эй! - крикнул сверху Фарид, почувствовавший, что колесо снова крутится легко. - Что случилось?
      - Всё нормально! - отозвался Вовец. - Пока не крути! Я пойду штрек осмотрю!
      - Чего, чего? - не понял Фарид.
      - Штрек осмотрю и вернусь! - ещё раз громко пояснил Вовец.
      - Чего посмотришь? - не унимался напарник.
      Вовцу стало ясно, что парень попросту слово в первый раз услышал, вот и не понимает, о чем речь. Решил на этом диалог прекратить. Когда парень сам спустится в штрек, сразу поймет, что это такое. Освободился от веревки и направился в коридор. Опять подивился, насколько старые горщики тщательно выбирали жилу. Брали только богатую породу, а бедной лишний раз обушком не касались. Поэтому и ход такой извилистый, местами очень узкий, еле протиснешься.
      Он внимательно осматривал потолок, отыскивая летучих мышей. Вскоре нашел ту колонию, что обнаружил ещё во время первого спуска в колодец. Мышки висели группами штук по пять-семь, не очень плотно. Странно, что они проделали такой путь через входную штольню, зал, колодец, залетели в штрек, вместо того, чтобы повиснуть, скажем, на колесе. Ведь за деревяшку им цепляться куда легче, чем за камень. И тут Вовца пронзила догадка, он даже вспотел от такой мысли. Наклонил голову, бросив узкий луч на пол. Его покрывал слой засохшего помёта. Вовец опустился на корточки, привалившись спиной к холодной стене. Стянул с головы резинку с фонарем, вытер тыльной, чистой стороной ладони лоб. Опустил фонарь к полу, рассматривая его, и захохотал:
      - Господи! Сколько радости может доставить обычная куча дерьма!
      Поднялся, возвращая фонарь на место. Снял с потолка одну из спящих мышек, целиком уместившуюся в ладони, ощутил биение её крошечного сердца. Зверек проснулся и резко пискнул, пополз из кулака, царапая пальцы острыми, как иголки, коготками, остановился, раскрыв в беззвучном крике широкий рот.
      - Слышь, мышка? Клянусь никогда в жизни не есть летучих мышей! патетически воскликнул Вовец, породив гулкое эхо.
      Он был вполне искренен и готов пустить слезу радости. Даже чмокнул мышку промеж широких мягких ушей в рыжий гладкий затылочек, потом распрямил ладонь. Зверюшка, вихляя длинными локтями, быстро добралась до кончиков пальцев, поразевала беззвучный рот, зондируя округу ультразвуком, расправила кожистые крылья и бесшумно упорхнула. Десятки лет слетаются они на днёвки и зимовки в эту шахту, обжили надежный штрек с постоянной температурой и удобным потолком. Значит, есть отсюда выход на поверхность.
      Вовец торопливо пустился вперед по коридору. В луче фонаря мелькнула разбуженная им мышка, и он некоторое время на ходу наблюдал её стремительный и неровный полет, пока та не исчезла из вида. В прошлый раз он не достиг конца этого штрека, добравшись только до мокрой глины, растекшейся по полу. И как он сразу не вспомнил про эту глину? Ведь ясно же: в горный массив такое количество по тонким трещинам не просочится, должен быть прямой контакт с поверхностным почвенным слоем.
      Он бросился вперед по липкой глине, печатая рубчатые следы на гладкой поверхности, в радостном предчувствии скорого освобождения из каменной темницы. И наткнулся на завал. Массивные плиты, отвалившиеся от стен и потолка, хаотично громоздились, словно ледяные торосы, такие же холодные, гладкие и тяжелые. Вовец ткнулся лицом в треугольную щель между глыбами, как голодная лошадь в торбу с овсом, даже налобник заскрежетал, столкнувшись с камнем. Пьянящий, одуряющий, сумасшедший запах разогретой солнцем сосновой смолы, трав, цветов, листьев, муравейников, птичьих гнёзд - запах жизни дохнул в лицо. От него защипало глаза и запершило в горле, и Вовец не смог удержать слёз. Сколько можно строить из себя Железного Дровосека в конце-то концов?
      Потом Фарид ему сознался, что такой панический страх испытал всего раз в жизни, в раннем детстве, когда поздно вечером сидел дома один, а вокруг, за бревенчатыми стенами избы, бушевала жуткая гроза и хлестал град. Оконные стекла лопались и сыпались на пол, слепящий белый свет врывался в комнату, а гром бил сверху, как огромный молот. Ему показалось, что он остался один, все умерли, и его самого скоро убьет. Совсем уже в темноте пришли с сенокоса отец с матерью, переждавшие где-то бурю...
      Сегодня он пережил нечто подобное, если не хуже. Стоя в кромешном мраке, вцепившись в колесо, словно потерпевший кораблекрушение в спасательный круг, он вслушивался в невыносимую тишину, вздрагивая от холода, ужаса и саднящей боли в ожогах. В нескольких шагах от него лежал изуродованый труп приятеля и нагонял ещё больший страх. И ничто не мешало подумать о жизни, наоборот, ни о чем другом думать не удавалось. Наверное, перед лицом смерти у всех появляются такие мысли. Время, казалось, вообще остановилось, и Фарид успел тысячу раз раскаяться, что дружил не с теми, занимался не тем, обижал мать и сестренок. И тысячу раз обещал, что если удастся выбраться из этой могилы, начнет другую жизнь. Правда, довольно смутно представлял, в чем будут суть и смысл этой новой жизни. И ещё он понял, что презираемые "братвой" работяги, мелкие людишки, в поте лица добывающие свой жалкий прожиточный минимум, на самом деле и есть подлинные хозяева жизни, из врожденного миролюбия терпящие разнообразных паразитов. Они знают, что надо делать, когда и как, чтобы не пропасть. Поэтому Фарид начал молить Аллаха, чтобы всевышний уберег этого спокойного дядьку, помог ему в бездонном колодце и вывел на белый свет.
      Он безропотно крутил колесо, выполняя все указания. Вовец отыскал в разодранной коробке с батарейками запасную лампочку, с помощью клейкой ленты и пары проводов сделал ещё один фонарик. Ни отражателя, ни резинки, чтобы соорудить налобник, у него не было, поэтому он просто повесил лампочку Фариду на грудь, просунув в петлю для пуговицы. Блок батареек оттягивал боковой карман. Затем опустил парня в шахтный колодец. Фарид, содрогаясь от ужаса перед бездной под ногами, тем не менее встал в бадью и ухватился за цепь. Достигнув узла, завязанного Вовцом на висящей рядом веревке на уровне штрека, перебрался в коридор. Потом принял связку инструментов. Когда Вовец скользнул к нему по веревке, Фарид все ещё не отошел от спуска в темную пропасть, и его колотила дрожь.
      Сладкий запах свободы, сочащийся в проем между глыбами, привел парнишку в такое эйфорическое состояние, что он сразу схватился за кувалду и не дал Вовцу самому стукнуть ни разу. Лупил, куда велели, разбивая каменный торос. Вовец тщательно следил, чтобы лежащая сверху каменная плита оставалась на месте, удерживая кровлю от обвала. Поэтому ход получался довольно узкий, работать приходилось сидя. Вовец вползал внутрь, осматривался, в подходящую трещину загонял клин и уступал место Фариду. Тот, стоя на коленках, бил кувалдой, как мог. Потом вытаскивал отколотый кусок. Таким образом они разобрали одну из боковых вертикальных плит. Оба вывозились в глине, как черти. Фариду каждое движение, особенно резкое, доставляло мучительную боль, но он мужественно выполнял свою работу, хотя и срывался иногда на злобное рычание, если совсем невмоготу было, потому что выражать эмоции матом Вовец ему запретил.
      И вот они увидели свет. Большая пегматитовая плита стояла поперек прохода, над ней был трещиноватый свод, а между ними в десятисантиметровую щель лился дневной свет. Вовец велел бить по верхнему краю плиты. Пегматит из всех сортов гранита, пожалуй, самый мягкий, а этот оказался ещё и крупнозернистым, что характерно для самоцветных районов Урала. А такой колется гораздо легче. Да ещё под воздействием влаги и температурных изменений изрядно разрыхлился, повыветрел. Под ударами кувалды он проминался, осыпаясь песком, отслаивался и трещал. Фарид, рыча, молотил кувалдой, не щадил ни своих ожогов, ни сил, ни глаз, в которые отлетали острые песчинки. Наконец он бросил инструмент и выполз назад в штрек.
      - Всё, готово, - выдохнул, тяжело дыша, - есть дыра, можешь вылезать.
      - А сам чего ж не полез? - удивился Вовец.
      - Ты старший, я потом.
      Вовец посветил ему в лицо налобником, посмотрел изучающе, словно впервые увидал. Покачал головой, подобрал из-под стены большой сверток, упакованный в изодранную спецовку и перетянутый проводом, взял в руку обушок и пополз к выходу. Сначала просто высунул голову наружу и поглазел по сторонам, прислушался. Вокруг сосны, тихий птичий щебет, ничего подозрительного. На этом склоне Изумрудной горы был скальный выход, расслоившийся на гигантские плиты. Много лет назад он обрушился, и сейчас Вовец увидел в паре метров ниже себя нагромождение замшелых камней. А над ним козырьком нависал пласт глины, переплетенный древесными корнями. Вовец дотянулся до них, подергал, проверяя, насколько они прочны, сбросил вниз свой пакет и обушок, ухватился за голые толстые корневища, подтянулся, выбираясь из лаза, повисел чуток и отцепился. Скользнув по наклонной плите, загораживавшей выход, ткнулся ногами в мягкий сырой мох. Отошел в сторону, вытряхивая на ходу из волос насыпавшуюся сверху сухую глину, и помахал Фариду.
      - Давай, тут безопасно! Только вперед ногами, на пузе съезжай. Побереги задний фасад.
      Вовец пошел впереди, неся под мышкой пакет, с обушком на плече. Он старался не гнать слишком быстро, чтобы Фарид мог идти спокойным шагом, поменьше тревожа обожженные места. Ожоги сочились сукровицей, одежда прилипала, отрывалась болезненно, черные коросты морщились и отдирались. Вовец, предусмотрительно прихвативший тюбик с остатками крема и бинты с пластырем, извел их окончательно, ещё раз обработав черные и розовые пузырчатые ожоги. Он как-то легко отошел от переживаний, связанных с кратковременным подземным пленом, ставшим как бы продолжением той работы, которой они занимались в шахте по пятнадцать часов в день. Сегодня даже закончили засветло, ещё девяти нет.
      К обвалившемуся входу подходил с опаской. Не было желания передавать Фарида его приятелям из рук в руки, не маленький, сам бы дошел. С облегчением понял, что никого тут нет. Подошел ближе и ужаснулся, увидев прочертивший склон горы свежий кулуар, и только сейчас смог оценить масштаб катастрофы. Над ямой в месте входа в обрушившуюся штольню торчал деревянный желтый крест. Фарид буквально лишился дара речи, увидав его. Вовец потрогал неровно вырубленную поперечину, посоображал, кто бы мог не полениться, поработать топором, обтесывая толстые сосновые жерди. Логически рассуждая, это должны быть тагильские бандиты, ведь они потеряли здесь двух человек. Только вот незадача - крест-то один. Ну, да и на том спасибо. В общем-то, угадали, всего один покойник в шахте.
      Расчитывая, что бандиты могли бросить часть ненужных им вещей из рюкзаков хитников, Вовец направился к месту стоянки. Там он испытал ещё более сильное потрясение: четыре рюкзака, аккуратно запакованные, стояли в ряд возле холодного кострища. Сев на брёвнышко, Вовец крепко задумался. Рядом переминался и вздыхал Фарид, здорово уставший за день, но возможность присесть, как все нормальные люди, ему в ближайшее время не светила.
      Не поленившись встать и обойти ближайшую округу, Вовец не обнаружил никаких следов присутствия множества людей. Он сам видел, как тагильские боевики закуривали, распечатывали жвачки, да и другие тоже мусорили. Но ни одного окурка, ни одного фантика он не нашел. Вывод напрашивался простой и очевидный: после случившейся катастрофы налётчики замели следы и не взяли с собой ничего, что могло бы стать уликой. Следователь прокуратуры Коля Ченшин создал картину таинственного исчезновения некоего Вовы Меншикова. Если свидетели заткнутся, то понадобятся недели, чтобы докопаться в прямом и переносном смысле до истины. Да только кто же станет бить проходочный шурф бесплатно? Значит, Ченшин расcчитывает, что тайна останется тайной.
      На этом поставив точку в рассуждениях, Вовец подошел к своему рюкзаку и распечатал его. Всё лежало на своих местах. Тогда он раскрыл рюкзак Серого. Там не хватало только кулька с изумрудами. Тоже понятно: не такой Ченшин дурак, чтобы расстаться с подобной добычей, да ещё на глазах у банды. А если ребята вернутся, обнаружат пропажу, то заявлять о ней не станут. Вовец прошел к маленькой помойке, убедился, что Фариду за деревьями и кустами ничего не видно, и быстро сунул руку под днище. Спрятанные им пакеты лежали на прежнем месте. Облегченно вздохнув, он разыскал в рюкзаках аптечку и устроил Фариду капитальную перевязку. Содрал все пригоревшие коросты и обильно смазал ожоги мазью, потом забинтовал. Дал ему таблетку анальгина, а сам целых две проглотил. После этого нашел и распечатал пару банок говяжьей тушенки. Больше из еды практически ничего не осталось, всё умяла дружная бригада за время работы. Но ничего, сметали холодное мясо за милую душу даже без хлеба. Запили водой из пластикового баллона, тоже оставленного в одном из рюкзаков. После этого Фарид улегся плашмя на землю и сказал:
      - Хоть что делай, не встану. Сил никаких нет, столько времени на ногах. Даже на корточки не могу присесть, так сразу больно делается.
      Вовец, ковыряя щепочкой в зубах, смотрел на него без особого интереса.
      - Знаешь что, дорогой, - заговорил после тяжкого вздоха, - следуя неумолимой логике событий, я должен тебя убить. Да ты лежи, а то больно будет, - придержал дернувшегося Фарида. - Сам посуди: ты теперь знаешь, как попасть в шахту, - он помолчал, кусая щепочку, выплюнул её, - ну, и всякое такое. Но после всего пережитого, знаешь, и не могу, и не хочу. Будь что будет, помогу тебе добраться до своих, а дальше сам решай. Вход я все равно завтра взорву и отсюда свалю. Так что мы с тобой вряд ли ещё встретимся, но если придется, то не хотелось бы стать врагами.
      Фарид сунул руку себе под живот и вытащил за ствол увесистый пистолет. Приподнял в руке.
      - Вот, - сказал, уставясь в землю, - там возле колеса был. Бери, а мне и так ничего не будет, если наши вдруг придут. Он газовый, так что...
      Он не довел до конца мысль, но и без лишних слов всё было ясно. Вовец взял тяжелое оружие, выщелкнул обойму. В боковой прорези виднелась тусклая патронная латунь. Всего пять патронов, шестой, надо полагать, остался в патроннике. Он задрал у себя сзади спецовку, засунул револьвер за ремень. Жаль, что возле рюкзаков нет "помпушки", её таки братва прихватила. А арбалет? Вовец вспомнил, что сунул его в кусты. Он поспешил к ним, раздвинул густые ветки и увидел, что арбалет и "козья нога" лежат на месте. Даже стрела, как прежде, прилеплена жвачкой к ложе. Он переворошил рюкзаки, но ещё две стрелы пропали без следа.
      * * *
      Стрелы прихватил Серж. Сцапал их совершенно рефлекторно перед тем как рвануть в лес со всех ног, видно, сработала подсознательная тяга к оружию, а убегать с пустыми руками не хотелось. Когда позади грохнула пироксилиновая шашка, он уже был довольно далеко, тем более, что бежал под гору. Чуть погодя увидел бегущего параллельно Клима. А Серый к ним присоединился минуты через три. В руке он держал раскрытый складной нож, который обычно носил в кармане. Не хватало только Вовца. Они сбежали к своему пруду и быстро двинулись вдоль него к верховью ручья, русло которого скрыла поднявшаяся вода. Вдруг Клим остановился и сказал:
      - А чего мы идем-то? Поплыли!
      Действительно, длинный узкий пруд, зажатый склонами горушек, был всего метров двадцать-тридцать в ширину. Прямо из воды торчали верхушки ивовых кустов. Глубина здесь не могла превышать высоту запруды, то есть полтора метра. Они тут же, стараясь не плескать зря, не создавать лишнего шума, сошли в воду прямо в одежде и поплыли к противоположному берегу. Серж тяжелые арбалетные болты разделил с Климом - каждому по одному. Вполне сносное колющее оружие. И плыть с одной стрелой за пазухой легче. Заплыв не сказать, чтобы оказался рекордным, но меньше, чем через минуту, они уже сидели в кустах на другом берегу, выжимали одежду и сожалели, что не прихватили мазь от комаров. Тут их и настиг отголосок ещё одного взрыва. Все решили, что Вовец использовал вторую шашку, и напряженно ждали ружейных выстрелов. Гадали шепотом: то ли там разошлись без стрельбы, незваные гости решили, что их так всех в клочья разнесут, и отчалили восвояси, то ли Вовец под шумок сам удрал потихоньку. О том, чтобы дружно идти в деревню и ждать Вовца в уютной избенке Адмирала, даже речи не заходило. Вначале намеревались выяснить обстановку в районе шахты и убедиться, что четвертый член бригады тоже скрылся в лесу. Вообще Клим считал, что Вовец не из тех людей, которые просто удирают от опасности, он если и убежал, то недалеко, без изумрудов не уйдет.
      Два часа они отсиживались и обсыхали, потом поднялись выше по склону и осторожно двинулись в сторону плотины, держа наготове нож и граненые стрелы. Издалека уловили стук и озадаченно прислушивались некоторое время. Потом рискнули приблизиться. Их глазам открылось удивительное зрелище: три браконьера, четыре хитника и три тагильских рэкетира, каждые своей компанией, бодро дробили слюдитовые обломки, добывая изумруды. Столь идиллическая картина никах не вписывалась в контекст произошедших событий. Решили оставить Серого наблюдать, а Клим с Сержем двинулись обратно вдоль пруда, чтобы проведать шахту. Плавать им больше не хотелось, поэтому предстояло сделать изрядный крюк, чтобы обогнуть полуторакилометровое водохранилище, упиравшееся в болото. Не выдержав столь бессмысленного путешествия, поскольку до противоположного берега было рукой подать, они наконец сообразили раздеться и по грудь в воде спокойно перешли на другую сторону. Опять сделали большой обход через вершину горы и начали тихо спускаться к шахте.
      Какие-то неуловимые на первый взгляд перемены произошли с окружающей местностью, открывшейся их глазам, - гряда покосившихся сосен среди прямо стоявшего леса не сразу бросилась в глаза. Потом они поняли, что на склоне появилась длинная ложбина, точно повторяющая путь штольни. Около бывшего входа в подземный коридор медленно расхаживал человек в камуфляже с болтающимся на шее ружьем. Он смотрел в землю и изредка что-то подбирал. Это был тот самый красавчик, что командовал набегом на их лагерь. И помповый "Ремингтон" у него на груди был тот самый. Не сговариваясь, поняв друг друга по одному только взгляду, они с разных сторон начали подкрадываться к красавчику. Тот слишком погрузился в разглядывание травы и лесного подстила, чтобы обращать внимание на подозрительные шорохи. Двигался он по кругу, точнее, по спирали, центром которой была площадка перед ямой у начала штольни. Поэтому Клим, легко вычислив траекторию его движения, просто занял удобную позицию за толстой сосной и выждал, пока красавчик с ним поравняется. Потом он вышел из-за дерева и одной рукой сильно надавил на ствол ружья, направив его в землю, а другую руку сунул под красиво очерченный подбородок, прижав холодную грань наконечника арбалетной стрелы к сонной артерии. Бывший следователь облпрокуратуры Коля Ченшин, а это был, разумеется, он самый, очень удивился и уставился в злое и решительное лицо Клима. Через пару секунд понял, что человек в таком взвинченном состоянии запросто может убить, решил не дергаться и расслабился. Тут сзади подошел Серж и завернул ему руки за спину. Ченшин и не думал сопротивляться. Он безропотно позволил снять с себя ружьё и замечательный жилет с двумя дюжинами карманов, спокойно просчитал обстановку и только после этого заговорил самым непринужденным тоном:
      - Этот ваш дурак Володя мало того, что сам взорвался, он ещё двоих пацанят с собой похоронил. Видели, какой ландшафт образовался?
      - Ты мне мозги не канифоль, - раздраженно бросил Клим, не сводя с Ченшина напряженного взгляда и дула ружья, - рассказывай по порядку. Серж, наблюдай за округой.
      Серж кивнул. Он был занят проверкой карманов жилета, который для удобства надел на себя.
      - Сначала он кинул взрывпакет, - бесстрастным профессиональным тоном продолжил Ченшин, - в результате чего отдельные граждане получили незначительные травмы, а вы убежали, бросив товарища. Я пытался с ним спокойно поговорить, вроде, получилось. Он рассказал, что вы здесь добывали изумруды, а это является нарушением ряда статей уголовного и гражданского кодекса, а также закона о недрах. Показал, где находится скрытый вход в шахту, даже помогал откопать. Всё это свидетельствовало о его чистосердечном раскаянии и желании сотрудничать со следственными органами. Вдруг он схватил лежавшее на земле взрывное устройство, ранее изъятое у него же, и скрылся в отверстие под... - он помешкал, подбирая подходящее определение, - под скалой. Следом за ним туда же проникли двое граждан. Буквально через несколько секунд последовал мощный взрыв. Результат налицо. Мои документы во внутреннем кармане жилета.
      - Ага, - подтвердил Серж, - следователь областной прокуратуры Ченшин Николай Евгеньевич. Действительно по тридцать первое декабря девяносто седьмого года. Тут ещё разрешение на газовое оружие.
      Он подошел к Климу, протянул раскрытые документы. Тот прочитал, скосив глаза и не опуская ружья, недоверчиво покачал головой.
      - Компания мне ваша подозрительна, Николай Евгеньевич. Сплошные уголовники.
      - Чем богаты, - пожал плечами Ченшин. - Городского милиционера по лесам гонять бесполезно. Поэтому используем внештатников, разрешение на оружие у них есть. Что касается этих, - он презрительно скривился, давая понять, кого имеет в виду, - то лучше держать их в пределах видимости, а не за спиной. До поры. Кстати, все ваши вещи лежат на месте, вас дожидаются, даже коробка спичек не пропало. Ружьё, естественно, пришлось изъять, но если представите документы на него, сразу верну.
      - Без тебя вернули, - мрачно отозвался Клим. - А чего ты здесь шляешься? Где остальная шайка?
      - Ну и выраженьица у вас, - сокрушенно покачал головой Ченшин. Фиксировал следы взрыва, а то пока следственная бригада доберется, лето кончится. Все остальные возле пруда, отдыхают. Предлагаю к ним пойти, ничего опасного. Заодно сниму с вас свидетельские показания. Впрочем, могу это сделать и здесь.
      - Думаешь, мы тебе поверим? - включился в разговор Серж. - Да ни капли! Вы, скорей всего, убили его и взорвали штольню, чтобы следы замести. И ты, и твоя шайка за это ответите.
      Они повели его к месту стоянки, где, вопреки их ожиданиям, действительно стояли все четыре рюкзака. Сосняк у входа на полянку был здорово искалечен близким взрывом, кругом валялись обломанные ветки и свежая хвоя. Серж достал из рюкзака топорик, срубил нетолстый сосновый ствол с обломанной верхушкой и быстро вытесал пару брусков. Пару гвоздей найти не удалось, все инструменты и стройматериалы спрятали в шахте. Только топор и остался, да и то потому, что был необходим для заготовки дров. Но Серж сделал в брусках точные выемки и парой ударов обуха плотно всадил их один в другой крест-накрест. Потом вбил крест в землю над ямой. Ченшин, стоявший рядом, тоже изобразил вселенскую скорбь и даже попытался высказать какие-то слова сочувствия.
      По тропе, набитой за неделю пребывания на Изумрудной горе, они стали спускаться к запруде. В жилетном кармане запищала рация. Ченшин молча протянул руку, словно начальник, привыкший, чтобы секретарь подавал ему телефонную трубку, и уверенный в его реакции. Поколебавшись, Серж протянул ему пластиковую коробочку.
      - Да, Ченшин, приём, - он привычно вскинул рацию к уху, та что-то пробормотала в ответ. - Погода портится, чувствую, давление повышается. Приготовьте пару таблеток. Я сейчас подойду, спускаюсь по тропке. Пока.
      Он выключил рацию и вернул Сержу. Настроение было прекрасное. Незамысловатый код, специально придуманный для разговоров в прямом эфире, сейчас позволил ему передать кучу информации. Во-первых, что дела его плохи и на него давят. А во-вторых, это делают два человека. Ну, и в-третьих, они уже на тропке. Двое конвоиров ничего не заподозрили и пришли прямо в засаду.
      Резкий свист слева заставил их дружно повернуться. В тот же миг Венька-Басмач двинул Клима по голове прикладом, а Акинфий сильно ткнул Сержа стволом винтовки в солнечное сплетение между расстегнутыми бортами жилета. Что ни говори, а опытный браконьер даст сто очков вперед любому хитнику. Ченшин тут же выбил из ослабевших рук Клима ружьё и завладел им. Потом пнул упавшего Сержа в живот, хотя тот и так не мог ни охнуть, ни вздохнуть, корчился на земле, разинув рот, словно рыба на песке. И содрал с него свой любимый жилет с карманами.
      Обезоруженных хитников, завернув им руки, отвели к их коллегам, лениво коловшим камни у запруды. Те им вкратце разъяснили ситуацию. После взрыва в шахте, накрывшего Вовца и двух тагильчан, все остолбенели, начался разброд, мужики с винтовками ушли к запруде и тут уселись на камешки. Ченшин бросился вдогонку, переговорил, что-то посулил, они вернулись, и ситуация вновь изменилась. Хитники вместо того, чтобы скрыться под шумок, тем временем пытались копать, долбить, пробиваясь в шахту, но все усилия оказались бесполезны. А потом уже было не сбежать, их отконвоировали сюда и предложили чем-нибудь заняться. Один из охотников продемонстрировал им стрельбу навскидку по консервным банкам: пока банка падала, он успевал в неё три раза попасть. Так что они и не думают о побеге, ждут дальнейшего развития событий. Тагильские тоже сюда пришли, но не все, кто-то отправился за продуктами и выпивкой. Кристаллы изумрудов, содержащиеся в кусках породы, породили неожиданный азарт у присутствующих, все вдруг принялись колотить камни чем попало, добывая зеленые камешки. Видно, мысль о неожиданном богатстве легко завладевает людьми, несмотря на печальные обстоятельства. Да и отвлечься надо было после потрясения. О причинах взрыва они ничего сказать не могли, поскольку Вовец заявлял, что вход заминирован, и они отошли подальше. Все отошли, кроме Ченшина и пары тагильчан.
      Серж с Климом чувствовали себя подавленно, тяжело терять друга. Да и пленение какой-то явно криминальной группой не располагало к беззаботному расслаблению. Но и предпринимать ничего рискованного не хотелось. Когда уже есть три трупа, становиться четвертым? Оставалось надеяться на Серого, что ему хватит ума и смелости помочь друзьям. А самим приходилсь ждать.
      Три браконьера с винтовками сидели так, что контролировали всю долину, не позволяя никому отлучаться и исчезать из виду. Что интересно, это относилось и к трем тагильским ребятам. Они тоже находились под надзором. Только Ченшин гулял, где хотел. Он подошел к унылым хитникам и отвел в сторонку Клима с Сержем.
      - Давайте-ка, ребятки, пошепчемся без обид и без свидетелей. Протянул пачку "Мальборо", предлагая закурить. - Ваши изумрудные разработки накрылись, друг погиб. Сами вы тоже остались без добычи. Есть деловое предложение, - он испытующе посмотрел на хитников, те промолчали, - скажем, вас принимают на работу, на приличные должности. Один, допустим, главный геолог с окладом долларов в шестьсот-семьсот, другой с тем же окладом главным инженером или ещё кем, сам может придумать. Кроме того, служебный транспорт, командировочные, премии, бесплатные путевки в ближнее и дальнее зарубежье, разные другие прелести за счет фирмы. А вы взамен даете информацию, где копать. Что скажете?
      - Хотелось бы обдумать, - дипломатично ответил Клим, - семьсот зеленых, конечно, деньги, горсть сырых изумрудов запросто купить можно.
      - Н-да, - намёк был слишком прозрачен, чтобы его проигнорировать, - но я не уполномочен обещать большее, об этом разговор будет там, - он ткнул пальцем вверх. - А можно ведь и по-другому повернуть. Вы, ребята, втягиваетесь в долгое разбирательство по поводу взрывчатых веществ, с обысками, допросами, содержанием под стражей в соответствии с президентским указом о борьбе с организованной преступностью. Дома у вас наверняка ещё что-то криминальное найдётся: ножи, признанные холодным оружием, боеприпасы, взрывчатые вещества и материалы, затем камушки первой категории, изумруды в частности. А это уже статья о незаконном обороте валютных ценностей. - Голос и интонация Ченшина сделались приторно-скучными, словно ему давно обрыдло разъяснять прописные истины всяким непроходимым тупицам. - А постоянная зарплата вовсе не подразумевает сиденье в кабинете с восьми до пяти, зарывшись по уши в бумажки. Нет, если вам нравится такая жизнь, можете отдыхать у этого пруда, ещё и суточные с полевыми получите, продуктовый паёк, да мало ли чего ещё можно придумать. Вашу непосредственную работу будет кому делать. Главное, чтобы начать добычу там, где есть что добывать. Или наоборот, вести дело так, чтобы и следа изумрудов не найти, пока команда не поступит. Так что я ваш ответ знаю заранее, он звучит "да". Угадал?
      На унылые кивки двух друзей он не обратил внимания, поскольку и так все было ясно, но главным образом потому, что в это время появился Киборг в сопровождении двух своих бойцов. Они поднимались по влажному руслу ручья, сгибаясь под тяжестью огромных баулов. Их появление вызвало заметное оживление среди присутствующих.
      Ченшин после взрыва шахты решил задержать всех присутствующих возле себя, чтобы не разбежались и не разнесли лишнюю информацию. Надо было успокоиться, собраться с мыслями и решить, как жить дальше. Поэтому он воспользовался растерянностью хитников и тагильских бойцов, бросился вслед за браконьерской бригадой и догнал возле запруды. Те и не подумали убегать далеко, устроились искупаться и отдохнуть, чтобы Ченшину их долго искать не пришлось. Ченшин отдал им половину имевшейся в кармане налички и пообещал вдесятеро. В общем-то они были нужны только для того, чтобы взять в узду присутствующую публику и подержать пару дней. За это время следовало придумать, как быть с телами, погребенными под толщей горных пород. Главное, сохранить в тайне наличие изумрудов в этом месте. Краем глаза он заглянул в похищенный из рюкзака кулёк, камни производили глубокое впечатление. Другой бы подхватил их и пустился наутёк, но Ченшин не умел довольствоваться малым. Здесь пахло миллионами долларов, и следовало застолбить свою долю.
      Киборга он отправил за продуктами, водкой и одеялами, подогрев тысячей долларов. Тот при всей своей тупости понял, что в его интересах помалкивать о причинах взрыва и гибели двух приятелей. Поэтому он напрямую кинулся к поляне у дороги, где оставались две машины под охраной водителей. По рации дал команду одному водиле ехать домой, собрать тёплые шмотки и подыскать двух бойцов на ночевку в лесу. Пока на второй машине Киборг рыскал по киоскам и магазинам, набирая выпивки, закусок и курева, подоспела подмога, и они втроём попёрли на себе тяжкий груз к плотине.
      Потом начался пикник, настоящая вакханалия. Чуть ниже плотины развели костер, хитники достали свои котелки. Серж хотел тоже сходить за рюкзаками, но Ченшин его не пустил, ему не хотелось испортить картину таинственного исчезновения людей при сохранившихся вещах. Потом все: и пленники, и охрана - уселись вокруг огня и подставили кружки, у кого они были, и пластиковые разовые стаканчики. Колбасы, ветчины, орешков, консервов, копченой горбуши и прочих даров оптового рынка была целая гора, водки море, а курева блоки. В бездонных баулах откопался и магнитофон с кассетам, у Киборга оказалась музыкальная душа. После всего пережитого за день даже трезвенник напился бы в стельку. Сначала помянули каждого из трех загинувших под землей. Потом уже пили просто так. Особенно усердствовала хита, наливалась на халяву выше глаз. И то сказать: будущее темно, может, в последний раз водку видишь. Тагильские скоро их догнали, и магнитофонная "Таганка" была подхвачена в несколько голосов. Последними дошли до кондиции браконьеры. Охотники люди пьющие, все время на холоде и в сырости, а греться надо, - как говорится, здоровье дороже. Но эти были народом дисциплинированным, оберегающимся от опрометчивых действий, да и меткий глаз с верной рукой наутро должны остаться такими же верными и меткими. Впрочем, увидав, что все кругом уже лыка не вяжут, охотники тоже постепенно втянулись в борьбу с зеленым змием. Только Ченшин старался сохранить если не трезвую голову, так хотя бы контроль над собой. И в один прекрасный момент он достал из бесчисленных карманов своего боевого жилета три пары наручников, весь носимый запас, и сковал попарно три пары хитников.
      Трезвые, они бы это могли стерпеть, но с пьяными так поступать нельзя. У них уже не было страха и выключился инстинкт самосохранения. Лысый из пришлой бригады, когда вдруг не смог поднять руку с кружкой водки, с недоумением обнаружил, что она соединена короткой цепочкой с рукой Клима, и разразился руганью. Мало того, второй, свободной, рукой ухватил за горлышко почти пустую литровую бутылку "Демидовской" и метнул её в голову Ченшину. Трезвый он бы раскроил ему череп, трудно промахнуться с двух шагов, но сейчас здорово закосел, в глазах двоилось, и он кинул не в ту голову. Увесистая ёмкость только шоркнула по Колиному виску и, кувыркаясь, улетела дальше, прямо в руки Киборга. Но его руки были заняты стаканчиком и копченой куриной ногой. Ченшин, схватившись за висок, со стоном сел на землю, хотя настоящей боли не почувствовал, больше от пьяного испуга. Кибер-Бык здорово получил по рукам, выпивку и закуску вышибло напрочь, а боль от удара по костяшкам пальцев была столь зверской, что он заскрежетал зубами, но не заорал. Молча поднялся и принялся избивать лысого. Тот и так на ногах не держался, а тут просто болтался под ударами, как тряпичная кукла. Клим, который весь вечер закрывал собой Сержа, чтобы Бык не узнал в нем человека, который дубасил его доской на высокогорском отвале месяц назад, теперь не утерпел и въехал свободной рукой бандиту в глаз. Тотчас подскочили ещё двое тагильских бойцов и принялись уже за него. Остальные члены шубинской команды тоже стали подниматься, потому что в их дружном сообществе принято всем принимать участие в подобных мероприятиях: каждый должен проявить доблесть и замараться кровью, иначе не будет круговой поруки.
      Через минуту метелили всех шестерых хитников. Серж успел одному бойцу разбить бутылкой голову, но, скованные друг с другом, хитники не имели возможности нормально двигаться. Какая уж тут драка, самое вульгарное избиение. Молодые подвыпившие парни молотили кулаками и ногами пьяных мужиков. Трое браконьеров, посмеиваясь, наблюдали. Увлеченные кровавым зрелищем, они не заметили, как к ним сзади подобрался Серый и схватил прислоненную к валуну винтовку.
      - Стоять! - заорал он, перекрывая орущий магнитофон и вопли хитников. - Перестреляю всех!
      Целясь поверх голов, он нажал спуск. Цокнул спущенный боёк, но выстрела не последовало. Теперь браконьеры смотрели только на него, но ухмылялись по-прежнему. Акинфий направил ему в лицо свою спортивную малокалиберку.
      - А ну-ка, я попробую.
      Сухо щелкнул негромкий выстрел. Серому показалось, что пуля взъерошила ему волосы, он даже присел слегка. То, что винтовка в его руках оказалась незаряженной, совершенно выбило его из колеи. Он столько ждал удобного момента, чтобы схватить оружие и положить всех лицом вниз, как в кино, что сразу растерялся, когда действие пошло не по сценарию.
      - Ружьишко-то положи, - сказал с набитым ртом Саша Двужильный, - а я тебе водовки плесну... - Он громко рыгнул и неожиданно громко закончил: - в рожу!
      С этими словами он действительно плеснул Серому в лицо водки из кружки. Тот, естественно, дёрнулся назад, зажмурился, начал утираться. Тут его сбили с ног и принялись пинать. Он ещё какое-то время, лёжа на спине, сам пытался отпинываться, но ему в колено саданули прикладом, и дальше сопротивляться он уже не смог.
      Ченшин отполз в сторону, сел на камень и спокойно закурил. Абсолютно нечувствительный к чужой боли, он не мешал расправе, наоборот, с удовольствием отметил, что появился последний член бригады Вовца, так что вся хита в сборе и некому сбегать в город пожаловаться. Когда избитых оттащили на склон горы и бросили под кусты, Двужильный спросил Ченшина:
      - И что теперь будет? Похоже, кое-кто из них может концы отдать.
      - Какие проблемы? - пожал плечами Ченшин. - Концы в воду, вспомни народную мудрость. Побросаете в пруд, пусть плавают. Можно камушками снабдить, чтоб лучше нырялось. Нам эти ребята больше не нужны, наоборот, вредны. Пока один из них бегал неизвестно где, надо было ладить, а сейчас следует с этим кончать. Да ты не волнуйся, черную работу делают темные люди. Балбесы их отнесут к водичке, замочат обстоятельно, - он хихикнул, довольный своим каламбуром, - чтобы не всплыло дельце, или тельце, - он снова хихикнул, - и дорогу сюда забудут. Так что отдыхай, расслабляйся. Кто-нибудь из этих лежачих больных обязательно попробует уползти, а наши тагильские друзья это обязательно пресекут, и всё произойдёт само собой.
      * * *
      В июне на Среднем Урале темнеть начинает поздно, ближе к полуночи. Вовец настелил на землю соснового лапника, наломанного взрывом, покрыл его пустыми рюкзаками и всем, что нашлось в них тряпичного, и уложил Фарида. Идти куда-то в ночь после трудного дня не стоило. Он и сам полежал рядом с ним на животе, убедившись, что долго в такой позе не протянешь. Посочувствовал обожженному парнишке и перевернулся на спину. Костра пока не разводил, не желая привлекать внимание, ждал ночи. Ночью по лесу не ходят, только по дорогам, так что незваные гости не явятся.
      Его безмятежный отдых прервал лёгкий запах дыма. Вовец насторожился. Фарид ровно посапывал: умаялся и уснул. Вовец осторожно поднялся. Проверил газовый пистолет на спине за ремнём, поднял арбалет и повесил на шею. Следовало выяснить степень опасности. Он подошел к кучке своих вещей на земле, взял очки-бинокль. Посмотрел, что есть у ребят. Следовало взять с собой только то, что могло уместиться в карманах энцефалитки. Вовец выбрал моток скотча, мазь от комаров, маленькую бобинку с леской, складной ножик и зажигалку.
      Только начал спуск по склону горы, как сразу понял, откуда дым. Тагильские пацаны, видно, думали, что хороший костёр - большой костёр, и развели такое пламя, что позавидовали бы пионеры советских времен, благо сушняка вокруг лежало навалом. Смеркаться только начинало, и Вовец сквозь кроны сосен с высокого склона горы попытался рассмотреть, что делается внизу. Вначале он думал, что это давешние хитники с ума сходят, но потом, расслышав музыку и нестройный хор, вторящий ей, понял, что репертуар для камнелюбов слишком блатной. Он спустился лесом к запруде, надел очки-бинокль и принялся разглядывать долину ручья.
      Метрах в двадцати ниже плотины на площадке, усыпанной мелким светлым песком, полыхал костёр. Раньше здесь была широкая отмель, этакий лесной пляж, а сейчас веселились крутые ребята. То ли по молодости, то ли по глупости, а может, по обеим причинам сразу они поминки по двум погибшим под землей приятелям постепенно превратили в веселую вечеринку. В шестикратных очках их раскрасневшиеся, возбужденные лица находились на расстоянии вытянутой руки. Казалось, можно шутя щелкнуть любого по носу. Вовец поймал в поле зрения Кибер-Быка. Тот сидел неподвижно, как Будда, вперив взгляд прямо перед собой, и Вовцу даже показалось, что он смотрит на него. Но, поборов это неприятное ощущение, Вовец продолжил разглядывать тупую физиономию своего врага. Тот вдруг покачнулся и едва не повалился набок, дернулся, заозирался, и глаза стали смотреть в разные стороны, как у зайца. Он просто был в отключке с открытыми глазами и неожиданно проснулся. Усмехнувшись, Вовец принялся разглядывать остальных. Узнал двух охотников, сидевших к нему спиной. Среди спортивных костюмов они выделялись своей лесной амуницией. Еще один охотник сидел боком к нему с винтовкой на коленях и посмеивался, глядя на подгулявших юнцов. Для полного комплекта не хватало Коли Ченшина. Вовец пошарил взглядом по камням и песку: может, прилёг уже, утомленный? Увидел массу бутылок, банок, кусков, огрызков и одного лежащего человека. Но это оказался какой-то слабак в спортивных штанах и красной майке, павший в неравной борьбе с алкоголем. Он лежал на боку в уютной домашней позе, поджав ноги и сунув ладони меж колен.
      Вовец снял свои мощные очки и окинул долину невооруженным взглядом. Начинало смеркаться, звенели комары, а у магнитофона садились батарейки, звук слабел. Но чем тише становился звук, тем громче орали пьяные парни. Неожиданно Вовец увидел Ченшина. Тот возник слева на фоне леса у кустов, похоже, сидел, а теперь поднялся. В руке он держал помповый "Ремингтон". Вначале Вовец подумал, что он там под кустами по нужде приседал, а ружьё прихватил для большей безопасности. Но тут с земли стал подниматься ещё один человек. Вовец быстро нацепил на нос очки и поймал его в окуляры. К его изумлению, это оказался Серый, и в страшном виде: всё лицо в запекшейся крови, один глаз почти полностью заплыл, волосы склеились неровными гребешками. Он вяло взмахнул рукой, пытаясь дотянуться до носа Ченшина, но тот отступил на шаг и резко ударил Серого ногой в живот, а когда тот согнулся от боли, врезал сверху прикладом. Серый упал, а Ченшин как ни в чем не бывало поспешил к костру, где ему тут же налили стаканчик водки.
      Вовец зажмурился, словно это его ударили, а он бессилен ответить тем же. Отполз назад, перевернулся на спину. Сдернул очки, сложил и убрал в карман. Дальнейшие его действия были спокойны, методичны и уверенны, но губы - плотно стиснуты. Он развязал проволоку, стягивавшую сверток из старой спецовки, который вынес с собой из шахты, развернул его. Внутри находились десять пироксилиновых шашек, плотно обернутых полиэтиленом, и запальные шнуры к ним. Взял пару шашек, поставил одну на другую столбиком, сбоку приладил длинный сучок и липкой лентой примотал его к шашкам. Потом на эти шашки стал укладывать другие и так же приматывать скотчем. Когда получился высокий столбец из восьми шашек, остановился. Вставил в отверстие в центре верхней шашки детонатор с бикфордовым шнуром. Черную веревочку шнура тоже разложил вдоль сучка и прихватил липкой лентой.
      Отойдя ещё дальше за деревья, Вовец взялся за конец сучка и приподнял бомбу, как бы взвешивая её. Покачал, прикидывая, как лучше её бросать. О том, чтобы приблизиться к костру и метнуть свой снаряд в гущу негодяев, не могло быть и речи. Какие бы пьяные они ни были, а могут и пристрелить. Да и разбросает камни, может в Серого попасть. Нет, он решил бросить бомбу в пруд и сейчас думал, быстро утонет она или не очень. На всякий случай прикрутил остатками липкой ленты килограммовый камень. Теперь надо было обеспечить точное попадание бомбы в предназначенное место. Вовец достал из кармана бобину с леской. Конец лески привязал к арбалетной стреле в том месте, где наконечник ввинчивался в алюминиевое древко и имелся небольшой кольцевой зазор. С гладкого алюминиевого стержня узел обязательно бы соскользнул, а тут затянется надежно. Затем Вовец тщательно прицелился и пустил стрелу. Леска со свистом рванулась с бобины, надетой на сосновый сук. Граненый наконечник с глухим ударом вонзился в верхнюю плаху запруды. Вовец замер, ему показалось, что этот громкий стук разнесся по всей округе. Но ничего не произошло. У костра орали по-прежнему. Вовец пошел вверх по склону, спуская с бобины леску и натягивая её. Он размотал метров пятьдесят, поднявшись метров на семь над уровнем пруда. Здесь он привязал леску к сосне высоко, как только смог, обрезал бобину и положил в карман. Тугая, как струна, леска уходила к запруде.
      Вовец спустился к воде, опять понаблюдал за весельем у костра, убедился, что там по-прежнему гуляют и не ждут неприятностей. Под кустом у основания горы, где лежал Серый, в мутном рассветном полумраке теперь можно было разглядеть ещё двух сидящих человек. Вовец, разволновавшись, не сразу приладил дужки очков за уши. Одного он опознал с первого взгляда, несмотря на разбитое лицо, - Клим. Второй был незнакомый, похоже, из бригады, подошедшей утром. Теперь Вовец был окончательно убежден в правильности своих действий. Он снова вытащил из кармана бобину и обвязал леской бомбу, перехлестнув пару раз через натянутую к плотине струну. Бомба почти в четыре килограмма весом тут же глубоко провисла. Вовец подвигал её вдоль лески - ничего, скользит. Надо было действовать, и он не стал больше ничего прикидывать, проверять, а подпалил бикфордов шнур и побежал вдоль лески вверх по склону. При этом, натянув рукав энцефалитки на ладонь, чтобы руку не резало, задирал леску над головой. И считал шепотом секунды: одна, две, три... Связка пироксилиновых шашек, шипя горящим фитилём, заскользила по леске к запруде. Девять, десять, одиннадцать... Леска провисала, бомба шлепнулась об воду в паре метров от запруды, но продолжала съезжать дальше. Шестнадцать, семнадцать... Вовец в последний раз двинул леску вверх, а потом полоснул по ней ножом. Тонко цвикнув, нижний конец лески улетел вниз, к пруду, а верхний куда-то верх, где и повис на ветвях. Вовец продолжал бежать. И тут внизу грохнуло. Он упал на четвереньки, продолжая по инерции двигаться вперед, и чуть не ткнулся носом в землю. Перекатился за ближайшую сосну, сел, прижавшись щекой к шершавой коре, и замер. Древесный ствол был всего сантиметров сорок толщиной, так что одно плечо торчало из-за него, но Вовец понимал, что каких-то крупных обломков прилететь не должно, просто следует прикрыть голову - самое ценное, что у него есть. Неожиданно вокруг резко потемнело и сверху стал быстро опускаться густой туман. Водяная пыль и капли покрупнее окутали лес, стало свежо, даже холодновато, и резко пропали все запахи.
      * * *
      Ченшин специально подошел к пленникам, чтобы спровоцировать их на сопротивление. Ему необходимо было убедить окраинную шпану, что избитые хитники представляют серьезную опасность - готовы мстить, в крайнем случае заявят в милицию, и тогда придется посидеть в тюряге. Первая часть плана ему действительно удалась. Он довел мужиков до вспышки, которую сам же легко ликвидировал кулаком и прикладом. После этого отправился раздражать Киборга. Но тот почти ничего не понимал, стекленел глазами и каменел телом, как истукан. Ченшин разозлился, поднялся на ноги, чтобы свысока осмотреть пьяную компанию, выбрать собеседника потрезвее. И тут плотина разлетелась вдребезги.
      Он ничего не успел понять, только увидел взметнувшийся в светлеющее небо гигантский столб воды. Разом сорванные с мест тяжеленные мокрые плахи запруды, вращаясь в воздухе, словно щепки, полетели прямо на него вместе с облаком брызг. Как завороженный, он уставился на них, ничего не понимая. Тут в уши ворвался грохот взрыва, дрогнула и покачнулась под ногами земля. Ченшин не удержался и упал навзничь. Это падение спасло его от немедленной гибели. Толстая двухметровая плаха, больше похожая на мокрую шпалу, огромной городошной битой пронеслась над лицом, обдав сырым ветром, хлестнув по глазам водяным жгутом, и со страшным екающим звуком врезалась тупым торцом в живот Киборга.
      Сметенный стеной летящей воды, разлетелся головешками костер, подобный в этот миг рассыпающемуся клубку огненных змей. С пронзительным шипеньем, выпуская клубы серого пара, перемешанного с золой и пеплом, летели полыхающие угли, мгновенно переходя от белого цвета к темно-бордовому, остывая на лету. Вода, сажа, песок и мелкий гравий, выброшенные взрывом вдогонку плахам запруды, пронеслись валом по долине. Ченшину словно мокрой наждачкой проехали по лицу, нестерпимая боль ожгла глаза, в мозгу вспыхнули и замелькали разноцветные пятна. Это ему под веки сыпануло острых песчинок.
      Боль была столь жгучей, что Ченшин не мог открыть зажмуренные глаза, только бессильно сучил ногами. Мокрый, грязный, он корчился в конвульсиях среди разбитых бутылок, шипящих углей и развороченных камней. Но уже через пару секунд собрался, почувствовав себя неожиданно трезвым и здравомыслящим. Надо было не жмуриться, а, наоборот, открыть глаза и проморгаться, чтобы со слезами вышли все песчинки. Он уселся, пальцами раздвинул веки, чувствуя, как невольные слезы сбегают по щекам. Несмотря на боль, подвигал глазными яблоками и ощутил, что жжение ослабевает. Он отнял руки от лица и поморгал, кончиками пальцев осторожно снимая песчинки из уголков глаз.
      И тут с неба обрушился водопад. Вся многотонная масса воды, подброшенная взрывом на несколько десятков метров, отвесно ухнула вниз. Удар оказался столь силён, что Ченшина буквально прибило к земле. Тяжелый, плотный ливень с ревом лупил прерывистыми толстыми струями. Отбойный молоток, гидромонитор и наказание шпицрутенами - всё одновременно, вот на что это было похоже больше всего. Вода покрыла окрестности плотины, мгновенно размыв и взрыхлив землю, глину и песок, придавив траву и кусты.
      Ченшин ощутил себя одним сплошным синяком, больно было пошевелиться. Голова гудела, как железная бочка, на которой какой-то ухарь отмолотил в бешеном темпе "Барыню". Он сел в липкую грязь и с трудом протер глаза. Рядом возились и матерно стонали такие же грязные люди, опознать которых можно было с трудом. Он поглядел в сторону плотины и остолбенел, разинув рот. За бревенчатым частоколом в двухметровом проране никакого пруда не было и в помине. Вокруг, насколько хватало глаз, простиралась мокрая долина, будто полуторакилометровое узкое водохранилище разом выплеснули, словно детскую ванночку. Едва Ченшин успел удивиться, как воздух наполнился нарастающим шуршанием, будто, шелестя чешуйчатой шкурой, где-то hzljv торопливо ползла гигантская змея. А ещё через пару секунд он увидел, как пустая долина стремительно заливается белой пеной, словно прямо из земли хлынуло кипящее молоко.
      Могучая ударная волна, расшвырявшая по досточке, словно ящик из-под помидоров, крепкую запруду, расходясь в противоположном направлении, вытеснила прудовую воду, загнала её на окрестные склоны, оттеснила вверх по руслу ручья, вздув и спрессовав огромным пузырем. И тут же вся эта масса ринулась обратно, волоча поваленные деревья, сухие ветки, сучья и прочий лесной хлам. Высокая вспененная волна, набирая скорость, понеслась вниз по голому руслу, выворачивая камни и с корнем вырывая тощий ивняк. С нарастающим скрежетом и шумом она наполнила узкую долину и с разбега ударилась в высокий частокол. Средняя часть волны вылетела сквозь проран, остальная масса, встряхнув старые бревна, взметнулась над ними и, подпираемая потоком, перехлестнула через преграду. Пенное облако окутало плотину, и, как карандаши из стакана, над ним взлетели три или четыре бревна, выбитые, выломанные и выброшенные из частокола.
      Ченшин, как во сне, тупо смотрел на стремительно надвигающуюся стену кипящей воды и не мог даже рукой пошевелить, оглушенный, растерянный, потерявший всякую способность соображать и действовать. Всё происходившее было настолько нереально, невозможно, немыслимо, что он просто не мог в это поверить. Да и не он один. Ревущая волна подхватила остатки костра и всех, кто здесь находился, и смыла, как дерьмо в унитаз.
      Молочная кипень пены почти сразу потеряла свой чистый цвет. Песок, земля, глина, сухая хвоя и листья, взметенные потоком, превратили его в жидкую грязь. Камни с громким стуком неслись, сталкиваясь и дробясь на куски. Осклизлые бревна, налетая на гранитные глыбы, взлетали, как торпеды, выскакивали из воды и падали обратно, расшвыривая тяжелые брызги. Мелькали взъерошенные ветки, перепутанные корни, деревянные обломки и какие-то непонятные клочья. Изредка появлялось перекошенное лицо с выпученными от ужаса глазами и разинутым ртом, жадно хватающим воздух.
      Лежащие в подножье горы избитые хитники очумело глядели на летящий мимо поток. Брызги доставали до них, а иногда выплескивалась волна, окатывая с ног до головы, оставляя на изумленных лицах прилипшие листья, как после парилки c березовым веником. Весь этот кошмар, к счастью, длился недолго, через несколько минут напор воды начал заметно ослабевать, а рёв и грохот - затихать вдали. Бурная река присмирела, опадая, сужаясь прямо на глазах. Из воды показались гладкие спины валунов, быстрое течение ещё крутило какие-то сучки и сухие стебли, но древесные стволы уже цеплялись за грунт и оставались на отмелях. Прошло ещё несколько минут, и долина приняла почти первоначальный вид, какой имела пару недель назад. Остался лесной ручей, петляющий среди гранитных валунов и плит. Только весь ивняк выкорчевало или сбрило под корень массой пронесшихся камней. И никаких следов присутствия человека, словно не было пиршественного костра с пьяной толпой. Насколько хватало глаз, вниз по долине простирались только россыпи камней, кучи мокрых веток да мутные лужи.
      И тут в сумерках со стороны расшатанного частокола плотины появился Вовец. Мокрый насквозь, он прыгал по камням, стараясь не ступать в оставшиеся после наводнения лужи, хотя ботинки у него тоже были мокрые и хлюпали на каждом шагу. За спиной на шнурке, перекинутом через плечо, болтался арбалет, а в каждой руке он держал по пироксилиновой шашке с торчащим бикфордовым шнуром. Поглядывая на всякий случай по сторонам, он приблизился и остановился перед лежащими в ряд хитниками. Критическим взглядом окинул грязные лица с пятнами запекшейся крови, покачал головой и, тыча пальцем, словно первоклассник, пересчитал вслух.
      - Итого: семь. Количество сходится. Ну, с легким паром! Как говорили в нашей бане: каждому клиенту - отличную помойку.
      - Ладно, кончай кровь пить, - хрипло оборвал его Клим, - для привидения ты слишком веселый. Расцепи-ка нас как-нибудь, если в самом деле живой.
      Он уселся, приподнял руку, а вместе с ней и руку лысого мужика, прихваченную наручником. Все сразу зашевелились, загалдели, в основном ругаясь и стеная от боли.
      - А я тебе у шахты крест поставил, слышь, Вовец? - сказал Серж, прерывисто дыша. - Классный такой. Как же ты, дьявол, уцелел-то?
      - Да так вот, выцарапался, - Вовец бродил по мокрым камням, пытаясь в сумерках найти какой-нибудь подходящий инструмент, - было чем откопаться. А у вас тут ни черта не найдешь.
      - Да весь струмент у тех каменюк оставался, - откликнулся кто-то из пришлых хитников, - посмотри, авось не смыло.
      Вовец посмотрел возле валунов: там вокруг все было как облизано, вода снесла всё до последнего камушка, зачистив место до гранитного основания. Но несколькими метрами ниже по ходу потока он отыскал в потемках тонкий узкий клин. На худой конец и это годилось. Приковылял Серж с прикованным к нему мужиком. Положили руки с наручниками на валун. Вовец приставил острие клина к цепочке, соединяющей стальные браслеты, скомандовал:
      - Держи зубило. Сейчас найду, чем ударить.
      Но Серж отрицательно помотал головой, сказал прерывисто, чуть слышно:
      - Не могу рукой пошевелить. Боль такая в боку. Дышать не могу.
      Незнакомый хитник с огромным синяком на пол-лица молча сжал в кулаке клин, упёр его в цепочку. Вовец отбежал в сторону, вернулся с большущим каменюкой, саданул по железу. С третьего удара цепь лопнула. Серж опустился на землю, скрючился, держась за бок. Поднял лицо, искаженное гримасой боли. Сказал с придыханием:
      - Надеюсь, вся эта сволочь всплывет кверху пузом в том болоте. А ты молодец, красиво сделал. Только с зарядом переборщил. Раза в два.
      Хитник с подбитым глазом тем временем рубил замки наручников остальным пленникам. Серый радостно потискал Вовца левой рукой, правая висела плетью, похоже, сломанная. Кроме него и Сержа, у которого были явно поломаны ребра, ещё один хитник заработал перелом челюсти. Некоторое время ушло на оказание помощи. Пришлось рвать кое-что из одежды, чтобы зафиксировать повязкой руку Серого между двумя палками и подвязать челюсть мужику. Между делом Вовец услышал о приключениях друзей. Тем тоже страшно хотелось узнать побольше о его счастливом спасении, но общая беда все-таки не настолько сблизила их с пришлой бригадой, чтобы разговаривать при посторонних об изумрудной шахте. Потом все тихонько заковыляли на гору к месту стоянки. Хуже всех было Сержу, ему каждый вдох причинял сильную боль, по-видимому, сломанное ребро пропороло легкое, и парня следовало бы поскорее доставить в больницу. Все здорово продрогли в мокрой одежде.
      Вовец побежал вперед, чтобы разжечь костер. Сюда не долетела выброшенная взрывом вода, и было сухо. Фарид лежал в прежней позе, но не спал. Чуть приподнялся и повернул голову.
      - Гремело. Ты вход взорвал, наверное, да?
      - Так, слушай внимательно, - Вовец торопливо сложил под стол арбалет и взрывчатку, - плотину прорвало, братву твою волной смыло к чертовой бабушке. Сейчас сюда моя братва идет. Все мокрые и израненные, так что постельку твою разобрать надо, пусть люди наденут хоть что-то сухое. А я пока огонь разведу.
      Сам он переодеться и не подумал: по-прежнему насквозь промокший, подскочил к кострищу, принялся ломать мелкие сухие сучочки, складывать шалашиком. Щелкнул газовой зажигалкой - вот великое чудо цивилизации, никакое наводнение не страшно, - яркое пламя, треща, быстро побежало, охватило растопку. Торопливо принялся накладывать более толстые деревяшки, а затем уже настоящие дрова, благо их тут было запасено ещё на целую неделю вперед. Только после этого с трудом стянул прилипающую к телу энцефалитку, повесил недалеко от огня сушиться. Покряхтывая, подошел Фарид, встал рядом неестественно прямо, покосился на пистолетную рукоятку, торчавшую над брюками у Вовца за спиной, спросил:
      - Может, что-то помочь тебе? Я ведь могу, ты не думай.
      - Болит? - вместо ответа спросил Вовец.
      - Так, чуть-чуть, терпеть можно. Могу за водой сходить.
      Вовец задумчиво покачал головой, ему такое желание показалось подозрительным. Хотя, если парень хочет убежать или поискать своих, так, может, и не надо его удерживать. Он здесь тоже не очень-то нужен. Тут к костру стали подходить хитники.
      - А это ещё кто? - закричал Серый, хватая здоровой рукой Фарида за воротник.
      - Больно! - взвыл парнишка, Серый попал по ожогу.
      - Стой, стой! - загородил Фарида Вовец. - У парня вся спина обожжена, а ты лапаешь без варежек. Он со мной вместе из-под земли пробивался, так что лучше руку пожми.
      - А! Ну извини, коли так, - смутился Серж, - а то я сердитый с некоторых пор на кое-кого. Как-то не подумал, что, кроме мокрых, ещё и обгорелые бывают. Помоги-ка раздеться, а то уже зуб на зуб не попадает.
      Вовец среди вываленного из рюкзаков барахла нашел фонарик и свою сменную обувь - старые кроссовки. Переобулся. Народ устраивался у костра, клубы пара валили от мокрой одежды. Серому уже заново накладывали шину на сломанную руку, он ругался от боли. Перевязочных средств в аптечке почти не осталось, но зеленки хватило на все ссадины и царапины. Фарид уже со всеми познакомился, но чувствовал себя несколько скованно, отмалчивался. За водой для чая пошел Клим. Вовец натянул влажную, зато горячую, разогревшуюся у костра энцефалитку и побежал следом. По пути к ручью вкратце рассказал о своих приключениях на земле и под землей. Обсудили и дальнейшие действия. Следовало немедленно всех пострадавших, в первую очередь Сержа, доставить к врачу. И выработать общую версию всего произошедшего, поскольку, вполне вероятно, придется давать показания милиции. Сошлись на том, что надо идти на знакомую буровую, ближе все равно других людей нет, а там транспорт имеется, могут подбросить до больницы. В сущности, сейчас, когда погибло всё имущество и продукты, всем следовало отправляться восвояси, главное, не напороться на новые неприятности. Конечно, Сержу с Климом, да и Вовцу тоже, не стоило появляться на той делянке, где был учинен пожар с погромом, с визитом надо было отправлять пришлых хитников, не вводя их в подробности того ночного боя. И посоветовать им общаться в первую очередь с работягами, а не с бешеной охраной.
      За чаем все вместе обсудили ситуацию ещё раз. Посмотрели карту, прикидывая маршрут движения. Приняли общую версию всего случившегося: большая толпа разного случайного народу собралась вечером в лесу в одном месте ниже маленькой плотины, вдруг плотина обрушилась, и всех смело потоком. Отсюда многочисленные травмы, а где остальной народ, неизвестно. В наступивших потемках никого не нашли. Двое наиболее целых хитников отправились с фонариком на буровую: судя по карте, до неё всего было километра три, иногда днем сюда, на гору, даже доносился рокот дизеля. Все остальные должны были выйти на дорогу и ждать транспорт. Вовец с Климом оставались закончить кое-какие дела, подобрать, так сказать, хвосты и выходить пешком на станцию, а оттуда ехать в город.
      Мужики убежали на буровую, следом двинулись потихоньку и все остальные. Шли налегке, у пришлых хитников из всего барахла остался один тонкий клин, да и тот они бросили на берегу вместе с обломками наручников. А Серж с Серым, учитывая все полученные переломы, никаких рюкзаков нести и даже просто надеть на плечи не могли. Поэтому всё, что имелось, осталось на стоянке. Вовец надел рюкзак, в котором болтались две пироксилиновые шашки с запальными шнурами. Долго думал, что делать с арбалетом без стрел, и решил пока оставить в кустах возле костра.
      Серж часто останавливался, пережидая приступы боли в поломанном боку. Тем не менее через час вышли к дороге и прямо на проезжей части развели костерок. Все молчали. Да и о чем, собственно, было говорить? Просто ждали, подремывая. Вообще-то посланцев на буровой могли и отшить, это в прежние времена работяги помогли бы не задумываясь, а сейчас всё изменилось. Кто захочет из абстрактного гуманизма жечь бензин, гонять машину и работать ночью? Над каждым работягой сейчас стоит хозяин или надзиратель, он и решает, что делать.
      Но машина все-таки появилась. Вначале замерцал свет фар, а затем к костру подкатил огромный черный джип. Стекла у него тоже были темные. Из джипа вышли двое в кожаных курточках, и Вовец с облегчением отметил, что это не те, с которыми он сражался, вызволяя Сержа и Клима. Еще успел через открытую дверцу заметить оставленное на переднем сиденье короткое ружьё. Приехали двое охранников, соблазненные возможностью срубить легкую деньгу. Посланных к ним хитников они пока оставили на всякий случай в вагончике на делянке в качестве заложников под охраной своих коллег. Убедившись, что тут действительно раненые, они принялись ожесточенно торговаться, требуя пять тысяч за поездку. Аргументы при этом предъявляли, с точки зрения Вовца, совершенно дикие. Например, им нельзя отлучаться с охраняемого объекта, если засекут, сразу уволят. Да надо ещё поделиться с другими, чтобы не заложили начальству. Ни о какой дороговизне бензина и ночной работе и речи не заводили, напирали на нарушение трудовой дисциплины. Когда им сказали, что таких денег с собой в лес никто не берет, да и дома может не найтись, согласились взять вещами, телевизором, в частности. Вовец уже хотел сказать, что черт с вами, вот ключ от квартиры, заезжайте и берите, что понравится, и телик заодно, но тут подал голос Фарид, молчавший до поры.
      - О чем базар, пацаны? Двести баксов посылаю, и поехали. Держи капусту, братан, и отпирай тачку. Видишь, пацаны в травматологию хотят?
      Его развязный, манерный тон резко выбился из робких уговоров старомодных хитников. Но на надменных кожаных ребят он оказал самое благотворное воздействие. Они сразу отнеслись к Фариду как к равному, хотя две сотенных предварительно потёрли слюнявыми пальцами в свете фар, как деревенские торговки на рынке, проверяя, не фальшивка ли с ксерокса, не смоется ли нос мистера Франклина. Нос остался на месте, и дверцы джипа распахнулись для всех болящих и страдающих. В самом худшем положении оказался Фарид, который не мог сесть. И хитники, которые сразу прониклись к нему уважением, положили его животом себе на колени. Но перед тем, как последним влезть в широкий салон, он наклонился к Вовцу и шепнул:
      - Там в подземелье тыща баксов в кармане лежит, понял, да?
      - А сам чего не взял? - так же тихо спросил Вовец.
      - Значит, не надо. А тебе пригодятся, да и пропало у вас всё.
      Вовец на прощанье дружески хлопнул его ладонью по животу, спина-то обгорела. Потом подошел к водителю и мрачно сказал:
      - Не вздумай их где-нибудь по дороге выбросить, из-под земли достану. И не тряси на кочках.
      И демонстративно прочитал номер машины, осветив огоньком зажигалки.
      * * *
      Клим и Вовец вернулись на стоянку, подбросили дров в костер, улеглись на постель из соснового лапника и тут же уснули. Проснулись они, как обычно в последние дни, от утреннего птичьего гомона. Из еды оставался только пакет макарон да несколько бульонных кубиков, но, будучи настоящими мужчинами, они не придавали большого значения еде, обходясь самой простой и грубой пищей. И сейчас они сварили в бульоне половину макарон и плотно позавтракали этим, так сказать, супчиком. Поскольку последние чай и сахар пошли на ночное чаепитие, обошлись щепоткой сухой душицы на стакан кипятка.
      В начале восьмого утра они уже полезли в шахту через новый вход. Здесь под нависающей плитой лежали налобник с батареями и тот фонарь, что Вовец сделал для Фарида. Предстояло вытащить наружу Дохлого Кота. Во-первых, нечего пакостить шахту гнилыми трупами, в ней и так вентиляции почти никакой, а во-вторых, ещё взбредет кому-нибудь в голову докапываться до пропавшего рэкетира. Нет уж, пусть лучше найдут на бережке, как жертву водной катастрофы, и никаких лишних вопросов.
      Они и не предполагали, что обеспечили себя работой на полдня, хотя понимали, конечно, что придется изрядно повозиться. Вначале пришлось карабкаться на верхний горизонт, потом ворочать тяжелое тело, из которого во все стороны лезли кишки и продолжала сочиться кровь. Пришлось заворачивать его в старые спецовки и обвязывать веревками и проводом. Потом спустили и поволокли узким изломанным коридором к выходу. А затем ещё к ручью несли, пытаясь не оставлять на земле следов волочения. При этом Клим старался на покойника не смотреть, чувствовалось, что он напряжен, нервничает и временами с трудом подавляет рвотные позывы. Вовец же спокойно делал самую противную и неприятную работу, ворочал труп, пеленал его и распеленывал у ручья. Тут Клим не выдержал, отбежал и так стоял спиной, наблюдая за горизонтом, пока Вовец стягивал с покойника пропитавшиеся кровью спецовки и сгребал в кучу расползавшиеся по песку внутренности. Он не поленился набрать в полиэтиленовый пакет воды из ручья и полить тело, чтобы покойник хоть чуть походил на жертву наводнения. Свернув спецовки, взял их под мышку и направился назад к стоянке. На ходу нервно куривший и сплевывавший Клим спросил:
      - Как ты так можешь? Словно всю жизнь в морге проработал. Неужели совсем ничего не чувствуешь, не боишься?
      - А чего бояться? - пожал плечами Вовец. - Он ведь не укусит, лежит себе. Как говорится, мертвые не потеют. Да ты к ним проще относись, как к мешку или, допустим, дохлой собаке. Первый раз, что ли, покойника трогал?
      - Конечно. А где бы мне их трогать? Я же не патологоанатом.
      - Если первый раз, тогда понятно. Следующего уже спокойнее будешь ворочать, а потом так и вовсе, как дрова, кидать станешь.
      - Ну, утешил, спасибо. - Клим поплевал на окурок, загасив, бросил на тропинку и тщательно растер подошвой, не потому, что следы заметал, а чтобы лесного пожара не случилось, - хорошая лесная привычка. - Надеюсь, это последний жмурик, с которым мне пришлось так плотно столкнуться.
      - Даже не надейся, - Вовец был неумолим, - нам ещё вниз по ручью надо пройтись. Там ещё неизвестно что увидим.
      На стоянке они сожгли испачканные кровью тряпки, сложили все вещи в два рюкзака и отправились в путь. Изумруды, спрятанные в маленькой помойке, решили все не брать, только один пакет, а два оставили под мусором, который закидали землей и сверху замаскировали квадратом дёрна. Вовец залил костер, убрал котелок в рюкзак, пощупал карман, на месте ли тысяча долларов, которые он выудил в шахте из кармана мертвеца, и дал команду двигаться. Рычаг для натяжения арбалета - "козью ногу" - он упаковал в рюкзак, а сам арбалет прицепил сверху; в боковые карманы рюкзака положил обе пироксилиновые шашки с аккуратно свернутыми запальными шнурами.
      Они двинулись склоном горы, сквозь стволы сосен и кустарник озирая долину ручья. Пронесшийся вал воды, камней, грязи и древесных обломков превратил её в пустыню, по которой множеством мелких струек разбежался ручей, словно раздумывая, где ему проложить новое русло. Километра через два они увидели труп, наполовину замытый песком. Вовец сразу направился к нему, остановился, не дойдя пары шагов, встал на гравий и принялся рассматривать. Клим, поколебавшись, подошел тоже. Вовец придержал его взмахом руки:
      - На песок не наступай. Нам тут следить ни к чему.
      Клим встал на камни, вытянул шею, вгляделся в лицо покойника. В песке лежал мертвый Бык. Выпученные глаза остекленели, и тупое лицо сделалось ещё тупей. Рот был открыт, и в нем поблескивала вода.
      - А ты знаешь, - сказал Клим, - действительно, второй покойник гораздо легче воспринимается. На этого так даже просто приятно смотреть, такой он смирный.
      - Я же говорил, а ты не верил. Погоди, вот найдем третьего...
      Клим так и не узнал, что там с третьим: послышались голоса, и приятели быстро скрылись в лесу. По долине ручья снизу вверх поднимались люди. Когда подошли ближе, Вовец сразу узнал Колю Ченшина и двух тагильцев. С ними шел милиционер. Он тоже оказался знакомым. И Клим его тоже узнал. Он был среди тех, что появились в районе буровой на следующий день после ночного побоища. В общем, картина была ясна: потерпевшие обратились в органы, идет осмотр места происшествия. Дальше тут задерживаться не стоит. Надо уходить и по дороге не попадаться на глаза милиции и плохим парням.
      Вовец с Климом, скрываясь в лесном подросте, пошли от ручья выше на склон, перевалили через гору и направились к дороге. Идти лесом, честно говоря, не хотелось, по дороге двигаться куда легче, да и клещей собирать по кустам ни к чему. Вовец ещё одного снял с себя и поместил в прозрачную пробирку. Их там уже десятка три копошилось, насобирал за неделю. Решили, что пока враги заняты сбором трупов, можно топать по проселку, а как машину заслышат - сразу в кусты.
      Часа через полтора сзади раздался отдаленный звук двигателя. Здесь дорога шла почти по прямой, видно было далеко, и Вовец глянул через очки-бинокль - что там ползет. Это оказался КрАЗ с буровой установкой. Похоже, разведка закончилась, и машина отправилась домой. В кабине сидели двое, похоже, работяги. Когда приблизились, Вовец убедился - точно, работяги. Он вышел из-за деревьев и дружески помахал им. КрАЗ остановился, урча мотором. Один из работяг открыл дверцу и высунулся с радостной улыбкой. Из-за его спины выглядывал водитель, он же бурильщик.
      - А! Здорово, здорово! - бурила их явно узнал. - А мы думали, уже не свидимся. Куда путь держите?
      - Привет, мужики! - крикнул в ответ Вовец. - До Крутихи не подбросите?
      - Запросто! - пролез вперед бурильщик. - Ты давай в кабину, а корешу придется за станок цепляться. Там сидушка за кабиной приделана, - потыкал оттопыренным большим пальцем в заднюю стенку, - забирайся и мешки затаскивай.
      Дважды повторять не пришлось. Клим забрался на сиденье, привинченное в кузове между опущенной вышкой и пакетом обсадных и буровых труб. Вовец забросил к нему оба рюкзака, а сам залез в кабину. Мужикам, похоже, очень хотелось с ним поговорить. С тяжелым ревом машина неспешно одолевала проселок, раскачивалась, и Вовца то бросало на мужиков, то, наоборот, они прижимали его к дверце. Он особо не стал им мозги крутить, сказал, что тоже искали тут изумруды, а в ночном побоище на делянке виноваты сами охранники. Работяги, надо отдать им должное, целиком и полностью оказались на его стороне. У них с охраной отношения оказались тоже отнюдь не дружескими. Оказывается, бездельники-стрелки получали столько же, сколько и они, но мужикам приходилось пахать от темна до темна, а эти дармоеды бездельничали, пьянствовали, резались в карты, а жрали за троих каждый, - дескать, спортсмены. Лучшую еду прижали, хотя она должна была пойти в общий котел. Да ещё заставляли готовить для них. В общем, одно удовольствие было смотреть, как им по башке стучат. Вовец, конечно, сочувствовал и, будучи рабочим человеком, разделял возмущение братьев по классу. Но его интересовали и другие вопросы. Бурильщики никаких тайн хранить не собирались и тут же выложили все подробности геологического строения разбуренного участка. Слюдитовая жила там хорошая, метров пятьдесят на сто площадью, уходит отвесно в глубину. По краям бедновата, а в центре, похоже, содержит приличные камни. Они маленько керн подломали и наковыряли чуток. Правда, качество слабоватое, трещин много в кристаллах. Тут к ним шлялся втихушку один деятель с пачкой долларов, покупал информацию. Мужики засмеялись, мол, шпион, наверное. Обещал сегодня утром явиться и купить за хорошие деньги всё добытое, но не пришел. Они его прождали полдня, переругались с охраной, которая требовала, чтобы они сматывались, а не торчали тут, раз работу закончили. Вовец расспросил подробнее и понял, что шпионом был Коля Ченшин. Он подбил мужиков, соблазнив деньгами, уничтожить лучшие образцы слюдита с изумрудами. Те подменили богатые керны бедными с краев месторождения, никто же за ними не следил. Теперь они и сознаться не могут в своей проделке, ведь накажут непременно. Да и сердиты на подрядчиков, которые, как им кажется, могли бы платить получше и не отдавать в подчинение охране. Во всяком случае, угрызений совести они не испытывали и даже предложили Вовцу купить у них камни. Вовец, конечно, посмотрел, что они из кернов выколотили, убедился, что кристаллы крупные, но очень трещиноватые и бледно окрашенные, и отказался. Перевел разговор на милицию, шастающую по лесам. Мужикам и тут было что порассказать. Оказывается, есть специальное подразделение, состоящее почти исключительно из офицеров, которое должно пресекать подпольную добычу и продажу драгоценных камней. Ничего в камнях они не смыслят, хватают на дорогах мужиков-любителей, которых в округе полно роется на старых отвалах, и увозят в Режевской райотдел, поскольку здесь территория Режевского района. Там отгружают хиту на шею местной милиции, а сами едут пьянствовать. С охраной делянки у них завязалась теплая дружба, согретая алкоголем, поскольку охрана страшно боится нового нападения, а также под милицейским прикрытием может уверенней бить бродячих хитников.
      Но больше всего позабавил Вовца рассказ о главном геологе фирмы, которого раз в неделю привозят на участок. Мужик уже в изрядном возрасте, плох здоровьем, как все старые геологи, и помешан на изумрудах. Когда-то ему не дали обследовать этот район, так он сейчас дорвался. Они ему выкладывают в ящиках керн, а он приезжает и смотрит. Когда после ночного побоища выяснилось, что ящики поломаны, а колонки перепутаны, они их скидали как попало, и ничего, сошло. Так они к следующему его приезду подсунули те же самые ящики с теми же образцами. Опять сошло. Его только одно интересует - изумруды. Все керны с изумрудами забрал на исследование в город, так они к следующему его приезду старые керны к новым прибавили и на три с лишним тысяч рубчиков лишней проходки приписали. С паршивых козлов хоть шерсти клок, да и приятно, черт возьми, начальника наколоть. Тут Вовец, как истинный советский рабочий, с ними был согласен на все сто процентов.
      Тем временем машина выкатила на шоссе, и Вовец с Климом тепло попрощались с новыми приятелями. В Крутихе они сразу увидели подозрительные машины, стоявшие возле кирпичного домика лесничества, и мимо него не пошли. Предпочли к Адмиралу добираться в обход. У него переоделись в дачников нарочито ярких и беззаботных. Со двора можно было наблюдать, что творится у лесничества. Машины уезжали, приезжали. Адмирал сходил на разведку и выяснил, что в лесу найдены трупы. Приехала милиция из района и из города, а также "Скорая помощь", которая увезла раненых. Все это он узнал на почте, располагающейся в том же здании. Подробностей пока никаких выяснить не удалось, поскольку лесничий уехал с милицией в лес, вернется только вечером.
      К вечеру истопили баню, купили водки, приготовили ужин и пригласили лесничего попариться за компанию. Тот охотно согласился, пришел усталый и хмурый, но от выпитого сделался разговорчив и весел. Его даже расспрашивать не пришлось. Как всякий человек, переживший неординарное событие, он торопился сам о нем рассказать. Всякому приятно оказаться в центре внимания, когда тебя слушают, разинув рты. В его изложении события последних суток выглядели приблизительно так.
      Вчера вечером компания туристов весьма странного вида, похоже, обычные молодые шалопаи из Нижнего Тагила, собралась выпить и развлечься в самом дальнем и глухом углу района. Как будто не могли найти место для пьянки ближе к дому. Сам лесничий там оказался в первый раз, поскольку территорию, освобожденную от военного постоя, лесники только ещё начали обживать. В этом месте была старая запруда и, соответственно, пруд. Вся компания уселась пониже запруды и принялась балдеть. Что там произошло, не поймешь, но лесничий считал, что шалопаи сами нарушили плотину. Во всяком случае, запруда обрушилась, пруд ушел и смыл к едрене-фене всю ораву. Гнало их и колотило о камни километров пять. Двоих заколотило до смерти. Одному так все кишки выдавило, смотреть тошно. Лесники их отвезли на своем грузовике в Реж, в больницу. Там сегодня же сделают вскрытие и определят, от чего умерли. Может, их свои же пришили, а потом воду спустили, чтобы следы замести. Есть у милиции такое подозрение. Следователь там винтовку нашел и разбитую видеокамеру, а шалопаи говорят, что у них этого не было.
      Эти новости Вовца с Климом вполне удовлетворяли. Раз рэкетиры хотят представить все происшествие как несчастный случай, природную катастрофу, так и не стоит им в этом мешать. Вовцу вовсе не хотелось оказаться под следствием за взрыв, повлекший человеческие жертвы, то есть по обвинению в умышленном убийстве с кучей отягчающих обстоятельств. Теперь, когда ситуация сделалась понятной и более-менее прогнозируемой, можно было выбираться в Екатеринбург. Тем более, что там раненые Серж и Серый сейчас одни, без друзей. Поэтому, проводив пьяного лесничего, оставив рюкзаки у Адмирала, налегке отправились к ночному поезду, проходившему через станцию в час ночи. Клим держал корзинку, где под ворохом укропа, редиски и петрушки, щедро наваленных Германычем, лежал увесистый пакет с изумрудами. Вовец шел налегке, но сзади за ремнем у него по-прежнему торчал газовый пистолет, прикрытый энцефалиткой. На ступеньках крылечка станционного здания несколько пожилых дачников рассуждали о преимуществе низкорослых помидоров открытого грунта над всеми остальными. Неизвестно, что погнало старичков в город среди ночи, но опасности они не представляли. Клим осторожно обошел пристанционные строения, ничего подозрительного не обнаружил, и они встали в тень покосившегося сарая, дожидаясь поезда. Сели в первый вагон вместе со старичками, купили у проводницы билеты и спокойно додремали до Екатеринбурга.
      Поскольку Вовец жил сравнительно близко от вокзала, изумруды отнесли к нему. Вовец пытался уговорить Клима заночевать у него, но тот рвался к семье. И ушел, неся на руке корзинку с зеленью, но только с растительной. Зелень каменная осталась у Вовца. Тот, поскольку сон все равно уже оказался сбит, вытер пыль на своей небогатой мебели, освежил мокрой тряпкой пол и замочил в ванной грязное белье. Несколько раз порывался позвонить Валентине, но вовремя вспоминал, что уже ночь. За окнами стало совсем светло, когда он наконец упал на софу и мгновенно заснул.
      В восемь утра его разбудило настойчивое треньканье телефона. Дотянулся, нащупал трубку, подтянул к уху и, не открывая глаз, что-то сонно пробурчал.
      - Володя! - раздался звонкий голос Валентины. - Ты дома? - Странный вопрос. А кто бы трубку взял? Вовец улыбнулся, сон как рукой сняло. - С тобой все в порядке? - В голосе девушки звучало неподдельное беспокойство.
      - Здравствуй, Валюша, - тихо сказал Вовец. Мысленно он так её называл все последние дни и сейчас назвал по привычке, выработавшейся за это время. - Я неистребим и вечен, как русский таракан. Меня и дуст не берет.
      - И такой же усатый? - засмеялась Валентина.
      - Даже хуже. Еще и с бородой. - Он провел ладонью по подбородку, почувствовал, что колючая щетина отросла ещё больше и стала мягче. Слушай, а как там ребята?
      - В больнице оба. У Сереги перелом, но, сказали, не опасно, через пару недель гипс, наверное, снимут. Но у него ведь ещё и воспаление легких! Сказал: "Перекупался!" - она изобразила его с ехидной интонацией. - Я ещё разберусь с этим вашим купанием. А у Сержа оказалось гораздо хуже. Сломаны три ребра и порвано легкое. Лежит в той же больнице, в хирургии, в легкое трубка вшита, и кровь из неё бежит в бутылочку. Давай сегодня к ним сходим?
      - Могла бы и не спрашивать, само собой. И Клим тоже пойдет. Слушай, а про Фарида знаешь что-нибудь?
      - В ожоговом твой татарчонок, дня три-четыре ещё продержат. Ты с какой сковородки его снял? О чем ни спросишь, он только "му" да "ну".
      - Тоже надо будет навестить. А когда пойдем?
      - Может, ты сейчас приедешь ко мне, тут и решим?
      - Можно, конечно, и сейчас, - Вовец почувствовал волнение, - если завтраком накормишь.
      - Конечно! - Ему показалось, что она сказала это с облегчением. Записывай адрес. - Она продиктовала. Вовец этот дом на углу Московской и Большакова знал. - Тридцать минут тебе на дорогу!
      В трубке раздались частые гудки, и Вовец решил, что Валентина специально так поспешно прервала разговор, чтобы он сразу же, без отговорок и оттяжек, ехал к ней. Во всяком случае, такая версия была ему больше всего по душе. Он глянул в зеркало на свое загорелое лицо, решил - бороду сбривать никак нельзя, и вовсе не потому, что она придает мужественный вид, а просто подбородок под ней белый, не загоревший. Быстро собрался, бросил в сумку пакет с изумрудами и направился к дверям. Он уже почти ушел, как снова настойчиво задребезжал телефон.
      Поколебавшись, Вовец вернулся и поднял трубку, хотя внутренний голос подсказывал ему, что делать этого не надо, что ничего приятного он не услышит, скорее, наоборот.
      - Здравствуй, Вова! - сказал некто с превосходством человека-невидимки: я, мол, тебя вижу, а ты меня нет. - Как настроение?
      Вовец узнал голос, испортивший ему настроение на рассвете десять дней назад. Произошедшие за это время события несколько затерли в памяти таинственный тот звонок, Вовец слегка подзабыл о нем, но стоило появиться в городе, как неизвестный шантажист - а в том, что этот человек станет что-то требовать, Вовец не сомневался, - тут же о себе напомнил.
      - Что ты хочешь? - резко спросил он, чтобы сразу расставить все точки над Ё, выяснить наконец, чего от него добиваются.
      - Ну, для начала выяснить, какое отношение ты имеешь к двум трупам и куче сломанных костей.
      - Никакого, поскольку даже не знаю, о чем речь, - раздраженно ответил Вовец. - Что еще?
      - Ну, допустим, допустим, - в голосе на другом конце провода звучало откровенное сомнение, слишком откровенное и нарочитое. - Что еще? Да вот камушков зеленых маленько хотелось бы.
      - Сколько? - Вовец вздохнул с облегчением. Это все объясняло и упрощало.
      - Половину.
      - Слушай, забирай все! - расщедрился Вовец. - Через час в мусорном контейнере у моего дома. Найдешь там красную обувную коробку. Мне они все равно не нужны.
      - Э, нет, - голос в трубке сделался настойчив и жесток, - через час подъеду к тебе домой, и поделим по-братски.
      - Извини, братан, по-братски некогда, - Вовец был вежлив как никогда, - или все, или ничего. Через час в помойке. Смотри, не опоздай, а то на свалку увезут. Всё, чао, целуйте кактус! Мне на работу пора.
      Он бросил трубку, выскочил из квартиры, поспешно запер двери и сбежал по лестнице. Быстро пошел дворами и дальше через гаражи, проверяя, нет ли хвоста. Слежки не обнаружил и вышел к трамвайной остановке. На нем была просторная светлая летняя куртка, отлично скрывавшая заткнутый за ремень газовик. Сумка с изумрудами висела на плече. Этот дурацкий телефонный шантаж его, безусловно, обеспокоил, но гораздо меньше, чем в прошлый раз. Ситуация оказалась понятной, и выход из неё можно было найти. В принципе, Вовцу следовало опасаться только тагильских бандитов, но самый опасный из них, Киборг, был уже на том свете, а остальные, вполне вероятно, уже не появятся на лесной дороге и не захотят устраивать разборки.
      * * *
      Вовец уложился ровно в тридцать минут. Когда Валентина открыла дверь, он обмер, до того она была хороша. Неназойливая косметика, обрисовавшая губы и высветившая глаза. Какая-то сложная, двухслойная, кажется, юбка из невесомого шифона в розовых цветах и белый льняной жакетик. Пышные каштановые волосы подняты на затылок и изящно заколоты. На ногах кремовые босоножки. Оба несколько оробели, засмущались. Валентина поспешно повела его на кухню, усадила за стол.
      Вовец подумал, что сразу после завтрака они отправятся в больницу к ребятам, но оказалось, что раньше одиннадцати туда не пускают. И он понял Валентина нарядилась специально для него. Но радость этого открытия тут же сменилась уныньем: он не хотел, боялся сближения с ней. Испугался перемен в устоявшейся, отлаженной холостяцкой жизни, испугался недолговечности замаячившего счастья, словно бывшая жена незримо возникла на кухне и ехидно сказала: "У нас тоже красиво начиналось".
      Он со вздохом поднялся из-за стола, понес тарелки и чашки в раковину, машинально открыл краны и поискал глазами тряпочку для мытья посуды. Валентина подошла сзади и мягко придержала за локти.
      - А вот этого тебе делать больше не придется.
      - Ты хозяйка, - пожал плечами Вовец, отходя от мойки, - тебе и чашки в руки.
      - Ты не понял, - Валентина повязала кухонный передник, - теперь я всегда буду мыть за тобой посуду. - Она поставила на сушилку вымытую чашку. - И готовить буду я, и стирать. Я достаточно понятно излагаю?
      Вовец ошарашенно молчал. Все это не укладывалось в голове. Валентина тем временем закончила с посудой и сняла передник. Села к кухонному столику напротив Вовца. В её взгляде была решимость, не терпящая возражений.
      - Ничего, - сказал Вовец с грустью, - это скоро пройдет, не переживай.
      Валентина пропустила его замечание мимо ушей.
      - Я сходила к подружке, она психолог и занимается как раз семейными проблемами. Всё ей рассказала, и она говорит, что мы идеальная пара. Оба сильные личности, лидеры, оба любим работать, умные, творческие, оба надежные. Кроме того, имеем жизненный опыт - нажглись по разу, значит, будем относиться друг к другу более бережно. Я целую неделю думала обо всем этом и пришла к выводу: она права. Так что с сегодняшнего дня будем жить вместе.
      - Мне скоро сорок лет, - как можно мягче сказал Вовец.
      - Нормальный мужской возраст. Мне скоро тридцать, тоже не ребенок. Так что не комплексуй по этому поводу. Ты, Володя, просто боишься, думаешь, один раз не получилось, так и сейчас нормальной жизни не будет, и мой такой напор тебя пугает, подвох ищешь. Правильно?
      - Как-то странно. Подруга сказала, ты решила. А я что?
      - Можно подумать, я не чувствовала твоих взглядов. Ты же с первого дня был согласен. Если бы я тогда у тебя дома легла рядом, ты бы отказался? Тебе просто не нравится, что я проявляю инициативу, а не ты. Но я тебя уже успела понять, ты никогда не подойдешь первым. Так что я просто тебе помогла. Ладно, ничего не говори, думай, сейчас у нас другие дела. Ты должен был принести камни.
      Потрясенный Вовец не сразу понял, что надо делать, потом отыскал в прихожей свою сумку и достал пакет с изумрудами. Таким скованным и бестолковым он давно себя не ощущал. К столь крутому жизненному повороту оказался совершенно не готов. Одно дело - романтическая интрижка, плавно переходящая в более прочные отношения, и совсем другое, когда тебя берут за рога и ставят в стойло.
      Двухкомнатная "хрущовка" была обставлена весьма небогато, вся мебель, чувствовалось, досталась в наследство от родителей. Только телевизор и магнитофон новые. В большой проходной комнате обитал Серый, а меньшую комнату занимала Валентина. Но на будуар эта комната походила меньше всего: только тахта и платяной шкаф придавали жилой вид, всю остальную территорию занимала мастерская.
      Тут Вовец почувствовал себя в родной стихии. Пока Валентина, включив лампы боковой подсветки, сортировала изумруды под огромной лупой, установленной на штативе, он разглядывал станки и всякую ювелирную оснастку. Главным был ограночный станок, привинченный прямо к письменному столу: двигатель с горизонтальным опорным диском для шлифовальных план-шайб, стойка с ограночной головкой, снабженной квадрантом, несколькими регулировочными винтами, рычагами и делительным кольцом. На массивной тумбе стоял, притянутый болтами, горизонтально-шлифовальный станочек. На стеллаже покоились два станка с отрезными дисками - один помощнее, другой поменьше. Двигатель с толстым войлочным диском на оси был намертво привинчен прямо к стеллажу. Рядом с ним, притянутый струбцинами к полке, стоял обычный заточной, но вместо наждачных кругов на валы были установлены толстые обдирочные диски из пористого карбида кремния. Еще Вовец увидел зубоврачебную бормашину с гибким валом, с закрепленной в наконечнике толстой алмазной головкой.
      На стеллаже чувствовался порядок, наведенный женской рукой. Мужики обычно суют инструмент на любое свободное место, а здесь все было размещено в строгом порядке, сразу видно, что где лежит. Тут отрезные диски, здесь шлифовальные. Ручной ювелирный инструмент отдельно от грубого слесарного железа. Вся мелочь по коробочкам, кассетам и гнездам. В самом низу - ящики, набитые камнями. Кругом лампочки с отражателями, легко поворачиваемые в нужном направлении.
      Валентина искоса бросала лукавые взгляды на своего возлюбленного, с горящими глазами обследующего многочисленное оборудование. Теперь она была твердо убеждена, что никуда он от неё не денется.
      * * *
      Прозрачная пластиковая трубочка, вшитая под ключицу, спускалась с кровати в пузатую бутылочку, до половины наполненную желтоватой жидкостью. А в трубочке жидкость была бледно-розовой и то поднималась, то опускалась в такт дыханию Сержа. Но сам он выглядел весьма бодро на фоне трех других ломаных-резаных обитателей палаты, вовсе лежавших пластом. А Серж даже вставал и ходил, держа бутылочку в руке, только дышать глубоко не мог больно. Через неделю его вообще обещали выписать, но с месяц ещё предстояло ждать до полного срастания ребер и восстановления пробитого легкого. А синяки с лица почти сошли, остались желтоватые пятна. От принесенных фруктов и всяких деликатесов он категорически отказался, продемонстрировав полную тумбочку еды, принесенной женой.
      К Сержу они зашли в первую очередь, поскольку его отделение располагалось близко от входа. Потом отправились в терапию, где лежал с пневмонией Серый. Тот страшно обрадовался, особенно, как показалось Вовцу, тому, что они пришли вдвоем. Лицо Серого, ещё не отошедшее от побоев, напоминало недозрелый баклажан, его покрывали фиолетовые и зеленые пятна синяки и ссадины, замазанные зеленкой. Загипсованная рука висела на перевязи, но торчащими кончиками пальцев он демонстративно шевелил, показывая, что дело пустяковое, травма несерьезная. Надо сказать, что Валентина не охала и не причитала, держалась совершенно спокойно, и Вовцу это понравилось. Он считал, что охи делу не подмога, а только лишняя нервотрепка. На Серого от больничного безделья, а он считал, что от антибиотиков, напал жор. Сразу накинулся на жареную курицу, ещё теплую внутри кокона из фольги. Впрочем, убогая больничная еда стимулирует аппетит, если не отбивает напрочь. Но Валентина приготовила ему много всего, чуть не полную сумку, так что до следующего дня должно было хватить.
      Тут появился Клим с авоськой, полной апельсинов, бутылок с минералкой и пакетов с соком. В палате стало шумно. Вовец взял сумку, где ещё был изрядный кусок курицы в фольге, пластиковая банка йогурта и несколько яблок, добавил пару апельсинов и литровый пакет сока, поднялся и объявил:
      - Мне надо ещё с одним больным конфиденциально пообщаться. Повернулся к Валентине. - Я схожу, ладно?
      Та заботливо поправила ему воротничок, коснулась руки, кивнула и разрешила:
      - Сходи, только не очень долго.
      У Клима с Серым глаза на лоб полезли от такого зрелища.
      В ожоговом отделении Вовец спросил пробегавшую по коридору медсестру, не скажет ли, в какой палате Фарид.
      - Фамилия какая? - бросила та через плечо, уносясь дальше.
      - Да хрен её знает, - чертыхнулся Вовец, бросаясь следом, - татарская, поди. Задница у него обгорела и спина тоже.
      - В восемнадцатой, - буркнула сестра и исчезла за поворотом.
      Фарид лежал на животе, подсунув под грудь тощую подушку, сложенную вдвое, и читал растрепанную книжку. Спину его охватывала марлевая повязка с проступившими серо-желтыми лекарственными пятнами. Нижнюю часть тела прикрывали широкие больничные штаны неопределенного цвета. Вовец придвинул табуретку и присел рядом. Две койки в палате были пусты, а ещё на одной сидел синий человек с толсто забинтованными по самые плечи руками. Чуть приглядевшись, Вовец понял, что это просто старый алкаш. Фарид повернул голову и удивленно уставился на Вовца.
      - Здорово, что ли, - улыбнулся тот и пожал лежащую на простыне руку. Не узнал?
      - Узнал, как не узнал? - обрадовался Фарид. - Не ожидал просто. Думал, все, не увидимся больше. А я вот так лежу все время, не шевелюсь, чтоб зарастало скорей. Дня через три уже могут выписать.
      Вовец полез в сумку, зашелестел фольгой, развернул курицу, положил на постель перед Фаридом. Вкусно запахло жареной курятиной. Алкаш поднялся с койки и взволнованно прошелся по палате, осторожно неся перед собой забинтованные руки, словно огромные белые варежки. Фарид поднял лицо и беспомощно, как ребенок, взглянул на Вовца. И тот увидел, как на темно-карих глазах парнишки набухают слезы. Фарид зажмурился, аж влага проступила меж веками, ударил кулаком по матрасу и яростно прошептал:
      - Сволочи, сволочи, твари...
      - Ты что это? - Вовец потрепал его по затылку. - Брось. Поешь-ка лучше.
      - Приехали, твари, - Фарид закрыл лицо руками, упер локти в матрас, слова сквозь сомкнутые пальцы доносились неразборчиво, - сам Шуба явился. Баксы отобрал, двести не хватило, на долг перевел. Сказал, разборка со мной будет, когда домой приеду. Говорит: деньги взял - обязан был тебя грохнуть. Ищи, говорит, где хочешь, и кончай. А деньги в зачет той тыщи баксов, что у Кучки не нашли. - Он потер глаза, шмыгнул носом. - Даже курить не оставили, паскуды, а ты мне поесть принес...
      - Федя, - проскрипело за спиной. Это алкаш подал голос. - Феденька, ты меня покормишь?
      - Дед, уйди, а? - отозвался Фарид не поднимая головы.
      Вовец молча отделил пласт белого куриного мяса с поджаристой шкуркой и сунул в готовно распахнувшийся беззубый рот. Мелко жуя, так, что все лицо двигалось, алкаш с довольным видом направился в коридор.
      - Мать только обрадовалась, - снова заговорил Фарид. - Когда меня нет, у ней с отчимом все хорошо. Не люблю я его. А тебя я узнал. Тогда на отвале с сыном был, а мы... Ты ведь меня тоже узнал? В темноте, когда завалило, что хочешь мог со мной сделать. Или там оставить. Мог ведь?
      - Мог, мог, - Вовец опять по-отечески потрепал его по волосам. И то сказать: Фарид всего-то на четыре года старше его Олежки, и в самом деле в сыновья годится. - И ты со мной мог. Но не сделал. Ты ешь давай, успеешь наговориться. А кто такой этот Шуба?
      - Смотрящий, главный в районе, авторитет, в общем, - Фарид промокнул глаза узким вафельным полотенцем и принялся за курицу. Похоже, изрядно оголодал на больничных харчах.
      Вовец расспросил его поподробней о делах Шубы и его людей, о том, как они изложили Фариду ситуацию с прорывом плотины. Ободрил, выложил из сумки гостинцы, дал десятку на сигареты и распрощался.
      Когда вернулся в терапию, Клим тут же кинулся к нему и принялся яростно трясти руку.
      - Поздравляю, Валя нам все рассказала, - радость его была совершенно искренней. - Вот уж не думал.
      - Чего не думал? - так же искренне удивился Вовец.
      - Что вы так быстро поженитесь.
      Порозовевшая Валентина взяла под руку оторопевшего Вовца.
      - Это он уже сам придумал. Ты его, Володя, не слушай. Ему просто гульнуть как следует хочется, вот и пытается на свадьбу раскрутить.
      - Да хотя бы на банкетик мало-мальский, - рассмеялся Клим.
      - Вот ребят выпишут, соберемся семьями и отпразднуем все сразу - и выздоровление, и ваш фарт, и мой, - она глянула Вовцу в глаза и прижалась к нему плечом.
      * * *
      Кентавр и Дыба были раздражены. Шуба со своей шайкой окраинной шпаны не оправдал их надежд. Ленивые, тупые, бездарные истребители пива и жвачки не очистили территорию от хиты, не обнаружили буровую, потому что так далеко не заезжали, и вообще превратили работу в пикник на обочине. Мало того, потеряли двоих убитыми и нескольких ранеными. Слухи о такой катастрофе распространились по всему Тагилу и достигли ушей тех, от кого Шуба тщательно скрывал свою операцию. В результате городские авторитеты выразили свое глубокое разочарование окраинным смотрящим. Он ввязался в какие-то сомнительные дела на чужих территориях, что могло вызвать обострение отношений с местными преступными лидерами. Почти перестал вносить деньги в общак, поскольку не умел увеличить доходы, да ещё понес потери и не отомстил за убитых и изувеченных. Такой человек не мог далее занимать руководящую должность в криминальных структурах, и Шубе ясно дали понять, что его заменят, как только найдется подходящий кандидат.
      Было отчего прийти в уныние. Падение с вершины иерархической пирамиды к самому подножию весьма болезненно. Бывшие подчиненные обычно тут же припоминают все обиды, а кроме того, предстоит заново отбивать для себя местечко ближе к верхам, чтобы не оказаться на нижней ступеньке, так сказать, возле параши. Поэтому Шуба стремглав кинулся к своим екатеринбургским партнерам за содействием. У него ещё имелся шанс остаться наверху. Для этого следовало наказать виновных в гибели его бойцов и срочно добыть денег, да побольше.
      На одной из пригородных баз отдыха состоялось совещание. По отдельности приехали Кентавр, Дыба, Шуба, Коля Ченшин и Аркаша Вершинин, как бы на рыбалку. Никакой сауны, выпивки и закуски в этот раз не было, только минералка, хоть и импортная. Шуба было завозникал насчет ужина и рюмки, но его сразу поставили на место, объяснив, что не гулять собрались, а по делу. Тогда Шуба начал требовать денег в качестве компенсации за бесславно павших и побитых, чем вызвал неудержимый смех у всех присутствующих. А Дыба сказал:
      - Если тебе за них сейчас бабки дать, завтра ты остальных перебьешь и снова за компенсацией явишься. Если они такие бараны, что дали себя замочить, значит туда им и дорога.
      Объяснив всю бесперспективность притязаний, Шубе указали на провал по его вине всей операции и объявили о расторжении договора, чем привели Шубу вначале в замешательство, а потом в дикую ярость. Он принялся рвать у себя на груди рубаху, материться, брызжа слюной, угрожать и махать пистолетом, мол, от него так просто не отделаться, у мафии, мол, длинные руки с острыми когтями. Никого он не испугал. Дыба и не таких видывал, сам на зоне парился в свое время. Кентавр, как бывший комсомольский вождь, тоже не привык склонять голову перед каждым уголовником, да ещё и просчитал ситуацию наперед. Эту вспышку предугадать тоже было несложно, и он к ней морально подготовился. Коля Ченшин сидел у Шубы за спиной на пристенном диванчике и держал руку в кармане на рукоятке "Макарова", снятого с предохранителя. А Аркаша, словно серый мышонок, скрючился в уголке, положив на коленки папку со стопкой бумаги, и тихонько стенографировал происходящее, фиксируя психологическое состояние тагильского партнера. Он тоже просчитал ситуацию и ждал, когда Шуба сломается и начнет клянчить.
      Ждать пришлось недолго. Шуба, влезший без разрешения криминальной верхушки на чужую территорию и пожелавший в одиночку заглотить жирный кусок, не мог теперь обратиться к авторитетам за помощью, а сам по себе ничего не значил. Через пару минут, когда набор угроз и ругани стал повторяться в третий раз, а резкие жесты утомили и сделались вяловатыми, он перестал выглядеть страшным, а сделался смешным.
      - Высказался? - остановил его Кентавр. - Теперь моя очередь. Будем считать, что ты ничего не произнес, а мы ничего не услышали. Хотя обычно такие слова не прощаем. По нашим сведениям, у тебя осложнились отношения с боссами, да и орлы твои ропщут. Короче, или ты прекращаешь выпендриваться и начинаешь работать, или вали в свой Тагил. - Поморщился. - И не тряси пушкой, как молодой боец.
      Шуба скис. Он прекрасно понимал, что его нанимают для выполнения грязной работы, а потом собираются выбросить за ненадобностью, но выбора не оставалось. Убрал свой облезлый ТТ и, катая желваки на щеках, кивнул. К столу подсел Ченшин и расстелил карту. Он получил нагоняй гораздо раньше, но сохранил самообладание. В общем-то ему уже незачем было работать на эту фирму, но резко уходить не хотелось, чтобы не вызывать лишних подозрений. Объемистый пакет с изумрудами он припрятал у себя в гараже, и теперь предстояло найти покупателей.
      - Так, - сказал Ченшин, - вот здесь обосновались наши конкуренты. Намереваются приступить к разработке месторождения изумрудов. Надо им испортить малину.
      * * *
      Странное ощущение - проснуться среди станков и ящиков с камнями. А в плечо уютно посапывает молодая женщина. Ее густые каштановые волосы пахнут ромашкой, а теплое дыхание согревает руку. Вовец осторожно, чтобы не разбудить Валентину, дотянулся до часов. Уже восемь, впрочем, не так уж и много, можно ещё понежиться в постели с любимой женщиной. Валентина сонно пошевелилась, потерлась щекой и осторожно поцеловала Вовца в грудь, двинула головой, откидывая волосы с лица.
      - До чего же хорошо! - она потянулась, обняла Вовца и крепко прижалась к нему полной грудью. - Давай весь день проваляемся? Тебе ведь тоже хорошо?
      - Еще как! - он провел ладонью по её гладкой спине.
      - Лучше, чем с другими?
      - У меня нет других, - улыбнулся Вовец, - да и не надо.
      - Не будешь объявление в газету подавать про женщину с ребенком?
      - Теперь уже поздно, постаралась одна перехватчица, - он потрепал её каштановые локоны, глубоко погружая в них руку, - а жаль, такое классное объявление пропало, полночи сочинял.
      - Ну-ка, - Валентина подняла голову, с интересом поглядела в глаза Вовцу, - огласи.
      - Значит, так, - он откашлялся, как артист, настраивающий голос, и с пафосом объявил: - "Мужчина! Будет рад!"
      - Здорово! - восхитилась Валентина. - Прямо в точку. А теперь я отвечаю через ту же газету. - Она тоже откашлялась и артистически откинула руку. - "А уж я-то как рада! Подпись - Женщина."
      И тут противно зазвонил телефон. Валентина со вздохом отлепилась от Вовца, завернулась в одеяло, нехотя пошлепала босиком в другую комнату. Вовец, оставшийся голым на раскладном диване, прогнулся, потягиваясь, и обессиленно расслабился. Прошедшая ночь по энергозатратам равнялась дню работы в шахтном забое.
      - Володя! - крикнула из другой комнаты Валентина. - Это тебя! Вернулась, придерживая на груди одеяло, и ещё раз повторила удивленно: Тебя спрашивают. Ты кому-то номер уже успел дать?
      - Даже не думал, - Вовец был удивлен не меньше.
      Он быстро натянул брюки и прошел к телефону, ломая голову, кто бы мог ему сюда звонить? Внутренний голос сразу подсказал, что ничего хорошего этот звонок не принесет. Вовец поднял со стола трубку и, вкладывая в голос некую решительность, хрипло спросил:
      - Кому я нужен? - У него ещё успела мелькнуть мысль, что кто-то ошибся номером, а имя совпало.
      - Какой-то голос у тебя странный. Не выспался, что ли? Хотя с такой девушкой, наверное, трудно уснуть.
      Это был тот самый таинственный вымогатель. У Вовца голова кругом пошла. Откуда тот знает номер телефона? Как он его выследил? Они с Валентиной вчера вместе сходили в больницу к ребятам, потом завернули в магазины и больше из дому не высовывались.
      - Никак нам с тобой толком поговорить не удается. Ты только трубку не бросай, - обеспокоился неизвестный, - разговор есть серьезный. Слышишь?
      - Слышу, - отозвался Вовец. - Чего надо?
      - Я же сказал уже - серьезный разговор. Конкретно - деловое предложение.
      - Понял, предложение настолько заманчивое, что отказаться нельзя, Вовец не скрывал иронии, - а если откажусь, то будет плохо и мне, и моим родственникам, и друзьям, и знакомым, и даже соседям.
      - Ничего подобного. Я не собираюсь тебя шантажировать, мне нужен добровольный партнер. И отказаться ты сможешь, но только после разговора. И будет лучше, если мы встретимся прямо сегодня. А станешь упираться и дальше, тогда придется тебя подвести к ситуации, когда сам начнешь проситься. Кстати, если ты действительно выбросил камни в помойку, они пропали. Мне они не нужны, и я в мусоре не роюсь, по крайней мере в таком. Ну так как, встречаемся сегодня?
      - Хорошо. Где и когда? - в конце концов следовало разобраться в этой истории с ранними звонками и поставить точку.
      - Совсем другой разговор, - обрадовался неизвестный собеседник, сразу бы так. Поскольку на работу тебе только первого сентября и ты человек свободный, то к трем часам я подойду к тебе домой, чтобы вы с девушкой успели в больницу сходить. Только ты уж будь один, пожалуйста, разговор конфиденциальный. До встречи.
      Появилась Валентина в домашнем халатике, снова прижалась к Вовцу.
      - Ладно, раз уж поднялись, пойду завтрак приготовлю, - она ласково потрепала Вовца по подбородку. - А тебе идет борода, пусть ещё немного отрастет, не сбривай пока. Ты можешь ещё поваляться, я позову. Или тебе завтрак в постель подать?
      - Еще чего, - возмутился Вовец, - я же не лежачий больной и не аристократический выродок, чтоб в койке кормиться.
      Он отметил и оценил, что Валентина совершенно не обмолвилась о странном звонке и ничего не спросила. Редкая женщина способна на такое наступить на горло собственному любопытству и ревности. А поскольку Валентина поступила столь сдержанно и мудро, Вовец прошел следом на кухню и все ей рассказал. Девушка его откровенность тоже отметила и оценила. Чтобы там ни говорил неизвестный абонент, Вовец не собирался что-то таить от близкой подруги, за исключением некоторых кровавых подробностей своей жизни, которые ей знать все равно ни к чему.
      Вовцу, кроме других соображений, требовался собеседник для того, чтобы логически, как говорится, прокачать ситуацию, осмыслить её. Умная Валентина может правильно поставить вопросы и дать толковый совет. За завтраком они спокойно обсудили телефонный разговор и сделали некоторые выводы.
      Для того, чтобы выяснить номера телефонов, ситуацию на работе у Вовца и другие подробности его жизни, тот человек должен иметь доступ к закрытой информации. Значит, он связан либо с мафией, либо с органами. Мафия не стала бы церемониться, а сразу взяла бы в оборот, так что этот вариант, слава богу, отпадает. Человек из органов преследует, скорее всего, какой-то свой личный интерес, иначе вызвал бы повесткой или сам явился на дом безо всяких звонков. Возможны ещё варианты: неизвестный нанял частное сыскное агентство для сбора сведений, вхож в высокие кабинеты или имеет друзей в органах. В любом случае, прямой угрозы пока не просматривается. Надо его выслушать, а потом решать, как жить дальше.
      Разделив таким образом свое беспокойство на двоих, Вовец почувствовал себя гораздо уверенней и сел рядом с Валентиной учиться резке камня. Узкий алмазный диск вращался на валу небольшого электродвигателя, нижняя кромка диска касалась воды, налитой в ванночку. Таким образом охлаждалась режущая кромка. Валентина внимательно рассматривала камень в ярком свете лампы, медленно поворачивая его. Яркие зеленые блики падали ей на лицо и руки.
      - Вот, смотри, - говорила она, - трещина отражается, отсвечивает изнутри. - Узким черным маркером Валентина провела линию-отметку. - Трещина идет до середины кристалла, поэтому пилить надо с противоположной стороны, навстречу трещине.
      Она макнула камень в ванночку и поднесла к вращающемуся диску, сразу глухо зарокотавшему, словно довольный кот, получивший пищу. Сделав пропил до трещины, Валентина разломила кристалл руками. Вовец прилежно следил за всеми её манипуляциями, вертел изумруды в лучах лампы, радуясь каждой неожиданно открывшейся трещине. Он даже отпилил кусок, пронизанный массой слюдяных чешуек, и пришел к выводу, что ему камнерезное дело по душе. Иногда Валентина увлекалась работой, забывая об ученике, начинала действовать быстро: с одного взгляда определяла все изъяны камня и быстро принималась пластать его на алмазном диске, отсекая все лишнее, на глазах уменьшая его объем в три-четыре раза.
      Потом они сходили в больницу, и прямо оттуда Вовец отправился к себе на квартиру, ждать визита неизвестного. Поставил чайник, намолол кофе, посмотрел в холодильнике, из чего можно соорудить бутерброды. Кто бы ни пришел, а встретить его надо, как подобает.
      Ровно в три часа звякнул дверной звонок. Вовец, сдерживая волнение, отпер дверь и впустил мужчину средних лет, крепкого телосложения, с загорелым лицом. Одет он был в непритязательные джинсы и синюю футболку с какими-то рекламными надписями на груди и спине. Крутым не выглядел, держался спокойно, можно сказать, по-деловому. Лицо прикрывали затемненные очки, похоже, с диоптриями. Темно-русые волосы были коротко пострижены. Весь облик его оказался настолько невыразителен, стандартен, что Вовец испытал даже некоторое разочарование. В руках мужчины имелась только маленькая мужская сумка-бумажник, тоже весьма заурядного вида.
      Он сразу прошел на кухню, очевидно, привык, что в России все мужское общение, как правило, происходит именно здесь. Вовец молча поставил на стол пепельницу, большие фарфоровые бокалы, налил в них кофе. Так же молча выставил сахарницу с чайными ложками и блюдо с бутербродами. Мужчина, не говоря ни слова, вытащил из нагрудного кармана футболки сигарету, щелкнул зажигалкой. Несколько минут они сидели, попивая кофе, гость ещё и курил, но разговор не начинался. Похоже, каждый выжидал, когда у противника кончится терпение. Но ни тот, ни другой не проявляли нервозности.
      Наконец кофе был выпит, сигарета докурена до фильтра. Гость распахнул сумочку, вынул красные "корочки", раскрыл и положил на стол перед Вовцом. Тот взял удостоверение в руки и внимательно вгляделся. Подполковник Косарев Александр Владимирович, Федеральная служба безопасности. Что ж, нечто подобное предполагалось. Удостоверение, похоже, подлинное. Вовец его закрыл и, возвратив гостю, посмотрел выжидающе.
      Подполковник Косарев улыбнулся и прервал молчание:
      - Вас ничем не удивить, Владимир Павлович. Завидую вашему самообладанию.
      - У вас оно не хуже, - пожал плечами Вовец, - чему ж тут удивляться? Понятно, что человек из конторы легко может установить личность, адрес, телефон. Опять же слежка.
      - Вы таким брезгливым тоном это сказали, - усмехнулся подполковник. Не прятались бы, не пришлось бы вас и разыскивать.
      - Эка хитрость! Небось, у больницы подловили.
      - Действительно, Владимир Павлович, вам не откажешь в определенных способностях. Когда пришло сообщение о прорыве лесной плотины, я послал запрос в больницы и сразу нашел твоих приятелей, а там и ты объявился. Ты надежный товарищ, на тебя можно положиться.
      - Мы уже на "ты"? - поморщился Вовец.
      - Конечно, я ведь всего на четыре года старше тебя. Да и тебе, Вовец, гораздо привычнее на "ты".
      - Что ты хочешь? - Вовцу не понравилось, что его назвали именем, принятым только между своими, и он решил переходить к делу.
      - А ты ещё не догадался? - Полковник достал и прикурил новую сигарету. - Предлагаю сотрудничать.
      - То есть стучать? - Вовец задумался. - Интересное предложение.
      - Стучать, доносить, закладывать, - Косарев оставался спокоен, русский язык богат. Служить Родине, правосудию, защищать честь и достоинство граждан. Я занимаюсь экономической безопасностью. Конкретно оборотом драгметаллов и иных валютных ценностей. - Выпустил колечко дыма и проследил, как оно растянулось и смялось в воздухе. - Изумрудами в том числе. Мы не имеем права выпускать их добычу из-под контроля.
      Вовца мучила только одна мысль: знает или нет подполковник Косарев об их добыче? Если знает, то почему не берет с поличным? А если не знает, то какой он к черту кагебешник? Так знает или нет?
      - Да, - продолжал Косарев, - нас интересует, кто добывает изумруды, в каком количестве, по каким каналам и куда они уходят. В последнее время несколько снизился их сбыт внутри страны, потому что появились левые камни, дешевые. А это означает недополученные акцизы, налоги и так далее. Но и это ещё не все. Может повториться ситуация, которая сложилась на мировом рынке алмазов - переизбыток и падение цен. Сейчас мировой рынок изумрудов находится в состоянии баланса, предложение соответствует спросу и удовлетворяется полностью. Но этот хрупкий баланс легко нарушить, и тогда цены упадут. Россия недавно заключила контракт на поставку крупных партий изумрудов израильской ювелирной фирме по мировым ценам, и если сейчас на рынок кто-то выбросит партию сырья по демпинговым ценам, мы вынуждены будем продавать изумруды по той же низкой стоимости. И у нас есть сведения, что эти изумруды для подрыва рынка подпольно скупаются здесь, в Екатеринбурге. То есть нашими же камнями нам же и по башке.
      Вовец был патриотом России. В грудь себя не бил, на митингах не орал, но сердцем понимал, что значит - за державу обидно. Сейчас ему за державу стало чрезвычайно обидно. Но и превращаться в заурядного стукача не хотелось даже по столь веской причине. Не чувствовал в душе призвания к такого рода деятельности.
      - И что от меня потребуется? - задал осторожный вопрос.
      - Информация, - Косарев оживился. - Сам понимаешь, мы люди городские, кабинетные, да и образование не совсем то, что здесь требуется. Я в эти леса пару раз выбрался, а куда идти, на что смотреть, понятия не имею. Хорошо, ты на глаза попался. У меня все же память профессиональная, вспомнил твою фотографию из личного дела.
      - Из какого дела? - Вовец похолодел. Дело какое-то. Темнит подполковник.
      - Прошлым летом производилось следствие в отношении неофашистской группы "Вервольф", занимавшейся подготовкой боевиков. Была там куча трупов, а ты проходил как свидетель и потерпевший. Вспомнил? Тогда же тебя проинструктировал полковник Васильев и, как положено, завел агентурное дело. Правда, полноценной вербовки не провел, а сам вскоре трагически погиб, - Косарев вздохнул, - на боевом посту.
      Вовец напряженно ждал. Он давно выбросил из головы события прошлого лета и не хотел вспоминать. Тогда он попал в скверную ситуацию, а Васильев, как ему показалось, протянул руку помощи. И если бы предложил тогда подписать какую-нибудь бумагу о сотрудничестве с госбезопасностью, Вовец не колеблясь подмахнул бы её, лишь бы не остаться один на один с бандой убийц. Но сейчас ситуация была совсем другой. Существовала только одна серьезная опасность - со стороны самих органов.
      - Так вот, - продолжал Косарев, - я вспомнил твое дело, а потом увидел, как ты разделался с теми молодыми идиотами. Подготовки у тебя никакой, зато есть воля, самообладание, целеустремленность, находчивость, да и девушку не бросил, тоже плюс большой в твою пользу. Такие люди нам очень нужны. Конечно, в штат тебя никто не возьмет, и не надейся, но в качестве агентурного работника - вполне. Сразу скажу, что зарплаты у нас нештатникам не платят. Но зато тебе и твоим приятелям, естественно, будет дозволено продолжать добычу изумрудов.
      Вовец молчал и думал. Подполковник в штатском ненавязчиво подводил его к мысли о неизбежности сотрудничества, поскольку в противном случае пострадают ребята и, главное, Валентина. В сущности выбирать особого не приходилось. Либо сопротивляться, пока не прижмут как следует, и тогда согласиться на предложение Косарева, успокаивая себя мыслью, что вынужденно пошел на вербовку, либо соглашаться сразу, не подвергая бригаду и себя самого лишнему риску.
      - Что я буду должен делать? - спросил Вовец.
      - Ну, милый мой, так вопрос не ставят, - усмехнулся Косарев. - Сейчас я тебе растолкую тонкости оперативной работы, принципы связи и так далее, а ты откажешься и станешь обладателем секретной информации. А я окажусь дураком, не соответствующим должности. Я и так тебе лишнего сказал.
      - Хорошо, - твердо сказал Вовец, - я согласен стать вашим агентом.
      - Сотрудником, - поправил его Косарев. - Не сомневался, что мы найдем общий язык. Если заметил, я тебя не шантажировал, не ловил на нарушении закона и не припоминал некоторых несуразностей в твоих показаниях по делу "Вервольфа". Ты умный, покойный Васильев тут оказался абсолютно прав, и все схватываешь на лету. Сейчас я продиктую тебе текст заявления, потом заполнишь анкетку и пару форм.
      Когда подполковник ушел, сложив в сумочку исписанные бумаги, Вовец ещё с полчаса сидел на кухне, уставясь в одну точку, опустошенный и ожесточенный. Честно говоря, он не мог понять, плохо поступил или, наоборот, правильно. В стране, где доносительство на протяжении сотен лет поощрялось и развивалось, а для немалой части населения до сих пор остается вполне приемлемым способом сведения счетов, самоутверждения и удовлетворения элементарной зависти, где министры и политики перед объективами телекамер на весь мир размахивают грязными подштанниками своих противников, ничего особо позорного в секретном сотрудничестве с тайными службами нет. Кое-кто даже позавидовать может. А большинство просто боится таких секретных сотрудников. С другой стороны, в среде интеллигенции доносчиков презирают. Но это в первую очередь относится к политическому надзору, которым сейчас, в эпоху некоторой демократии, почти не пахнет.
      В общем, Вовец себя успокоил. Будучи патриотом России, он не хотел, чтобы Родина понесла ущерб от махинаций на международном рынке изумрудов, но не будучи патриотом нынешнего российского государства, на каждом шагу норовившего содрать с него три шкуры, он не собирался делиться с ним своими доходами и добытыми самоцветами. И тут сотрудничество с госбезопасностью открывало лазейку. Косарев, правда, предупредил, что часть добытого сырья придется сдать. Возможно, что и кое-какие заработанные деньги тоже, когда будут брать с поличным перекупщиков. Но Вовец был склонен думать, что так просто с заработанным не расстанется. Еще Косарев собирался вместе с ним совершить поход на изумрудоносные территории, чтобы лично освидетельствовать обнаруженные месторождения.
      В обмен на согласие о сотрудничестве Вовец получил информацию необыкновенной важности. Косарев, вероятно, и не подозревал, чего она стоит. Если правда, что некая зарубежная фирма тайно скупает в Екатеринбурге изумрудное сырье, то израильский контрагент Клима и есть представитель той фирмы. Следовательно, он располагает очень солидными деньгами. Тот, кто решился опрокинуть мировой рынок изумрудов, мелочиться не станет, тут могут оказаться задействованы сотни миллионов долларов. Во всяком случае, никакого подвоха со стороны заграничного оптового перекупщика быть не должно, он заинтересован в том, чтобы скупить максимально возможное количество изумрудов.
      Просчитав таким образом ситуацию, Вовец воспрянул духом. Все получалось замечательно. Надо будет толкнуть израильтянину партию камней, получить деньги, а потом преспокойно сдать его госбезопасности. Если Косарев думает, что хитники поделятся с ним добычей, то он заблуждается, хватит с него этого экономического диверсанта, пусть у него изымает изумруды и валюту.
      Довольный собой, Вовец отправился к Валентине, прихватив из дому некоторые необходимые вещички. По пути заглянул в уличный бар и хлопнул полтораста граммов водки, чтобы отметить это дело. Валентине же сказал, что все ночные и утренние звонки всего лишь розыгрыш, устроенный старым приятелем-раздолбаем. Он явился к нему в гости в три часа с бутылкой водки, они пообщались и расстались. Валентина вздохнула с облегчением, попеняла, что, небось, ничем не закусывали, и принялась кормить Вовца.
      * * *
      - Если изумруд идеально чистый, значит, он ненатуральный, искусственный, выращенный в расплаве, - объясняла Валентина. - Природный изумруд обязательно с изъянами, хоть и стоит в десять раз дороже синтетического. Поэтому их так легко различить. Искусственный, в общем-то, тоже не дешевый, так и себестоимость у него приличная. Растет в горячем расплаве медленно, месяцами, емкость футерована золотом, температуру расплавленного бериллия тоже надо поддерживать. А гидротермальным способом выращенные тоже не на много дешевле.
      - А игра света в каком лучше? - спросил Вовец. Он сидел рядом с Валентиной у работающего станка и следил за её действиями.
      - Считается примерно одинаковой, поскольку минерал один и тот же. Игра больше зависит от правильной огранки. Всякие включения и пятна надо оставлять у краев рундиста - это поясок, разделяющий ограненный камень на верх и низ. Верхняя часть называется коронкой, а нижняя павильоном, Валентине нравилось рассказывать о своей работе, да и веселее под разговор камень пилить. - Свет попадает внутрь через боковые грани коронки, преломляется, отражается от граней павильона и выходит через верхнюю площадку.
      - Погоди, - Вовец посоображал немного, - стало быть, грани должны иметь определенный угол наклона, чтобы свет отражался правильно?
      - Умница, - сказала Валентина вполне серьезно, - вот именно! Существуют специальные ограночные таблицы, где весь процесс огранки расписан для каждого вида камня, для каждой формы огранки, со всеми углами, с последовательностью нанесения граней. Для наших изумрудов углы коронки должны быть в пределах сорока-пятидесяти градусов, а павильона - сорок три градуса ровно.
      - Постой, - снова задумался Вовец, - получается, что от заготовки ничего не останется после огранки?
      - Останется ровно столько, сколько нужно, а остальное уйдет в обрезки. Но их ведь тоже можно огранить. Изумруд камень хрупкий, поэтому его гранят в простых ступенчатых формах, не то что бриллианты.
      - Да, - вздохнул Вовец, - в курсе минералогии этого ничего нет. У тебя литература какая-то есть на эту тему? Да и самому попробовать интересно.
      - Книжки есть, целая полка. А пробовать будешь на кварце, а ещё лучше на бутылочных донышках. Когда освоишься, руку набьешь, дам и с приличным камнем поработать.
      - Если следовать правилам, - Вовец поднял к свету маленькую заготовку, - то из этого кусочка получится камень вдвое меньшего размера?
      - Втрое, - поправила его Валентина, бросив короткий взгляд на изумрудную плашку, - если сохранить правильное соотношение между коронкой и павильоном. Готовый камень будет примерно в треть карата.
      За пару дней работы изрядный пакет изумрудов превратился в почти такой же пакет обрезков и отбраковки, а также горстку заготовок. Обрезки оставили на далекое будущее, сейчас было не до мелочевки. Большинство заготовок имело шестигранную форму - этакие гайки без дырок. От шестигранных кристаллов отсекались трещиноватые, замутненные концы, а серединки, годные для ювелирной обработки, остались. Интересно, что чем кристалл был крупнее, тем хуже было его качество, бледнее окраска. Многие изумруды, когда их осветили мощной лампой, вообще оказались неювелирными - непрозрачные, пронизанные чешуйками слюды, собиравшимися в черные пятна. В конечном счете осталось чуть больше сотни заготовок. Вес половины из них едва дотягивал до грамма, остальные почти все тянули на два-три, то есть на десять-пятнадцать каратов. Было пять камней вообще великолепных - густо-зеленых, без трещин и почти без включений. Каждый из них стоил минимум по десять тысяч долларов, никак не меньше. Глупо отдавать такие за бесценок, их Вовец решил оставить. Общая масса предназначенных на продажу заготовок составила сто семьдесят шесть граммов, или восемьсот восемьдесят каратов. По двадцатке за карат это семнадцать тысяч шестьсот долларов! Сумма для простых хитников совершенно фантастическая. И это только первая партия. Таких у них ещё две спрятано под помойкой на стоянке, да ещё килограммов двадцать-тридцать закопано в лесу. Это, в общей сложности, ещё тысяч на восемьдесят. Конечно, цена грабительская, но приходится мириться. За настоящую цену все равно никто не купит. В конечном счете на каждого придется тысяч по двадцать зелеными, а если рублями, то тысяч по шестьсот! А там можно будет снова в шахту наведаться.
      Вовец как-то даже забыл о своих обязательствах перед Федеральной службой безопасности Российской Федерации.
      * * *
      Вдвоем с Климом они тщательно обдумали предстоящую встречу с покупателем-оптовиком. После этого Клим позвонил посреднику, точнее, связному, и назначил место и время встречи. Назвал и число "восемьсот восемьдесят", то есть количество каратов, предназначенных к продаже. Его попросили перезвонить через два часа. Клим позвонил и получил подтверждение - покупатель согласен.
      Исторически сложилось, что уральские города своим рождением обязаны медеплавильным и железоделательным заводам. Сначала ставились печи, кричные и листобойные молоты, а потом вокруг разрасталось поселение. Но ещё раньше на реке ставилась плотина, потому что энергия падающей воды вплоть до двадцатого века крутила валы машин и двигала меха воздуходувок. Поэтому в каждом мало-мальском городке или поселке горнозаводского Урала есть пруд. В Екатеринбурге, стоящем на не слишком многоводной Исети, их целых четыре: Верх-Исетский, Городской, Парковый и Нижне-Исетский.
      На следующий день Вовец взял напрокат лодку на лодочной станции Городского пруда и не спеша принялся грести вдоль берега. На площадке набережной недалеко от плотины стоял Клим. Израильтянин появился на пять минут позже назначенного времени в сопровождении рослого малого, который держал в руках маленький гладкий "дипломат". Они вышли из машины, остановившейся на набережной, и неторопливо двинулись к Климу. Еще один остался сидеть за рулем. Вовец приналег на весла, стараясь поскорее достичь асфальтированной площадки.
      Оставив сопровождающего с "дипломатом" наверху, у чугунной ограды набережной покупатель спустился по каменной лестнице к Климу. Они поговорили: каждый пытался определить, какой подвох мог приготовить собеседник. Их настороженность была понятна и легко объяснима - тот и другой нарушал закон, тот и другой должен был иметь при себе немалое богатство. Они обменялись несколькими ничего не значащими фразами, почувствовали взаимное недоверие и замолчали. Вовец, лениво двигая веслами, держался метрах в двадцати от берега, наблюдая вполглаза за переговорами. Изумруды были у него.
      Наконец до высоких переговаривающихся сторон дошло - раз оба опасаются, то, значит, сами ничего не замышляют. Ледок отчужденности растаял, и Клим помахал Вовцу, чтобы подплывал ближе. Тот подогнал лодку к низенькой заасфальтированной площадке, на полметра возвышающейся над водой, и выбрался на нее. Молодой, русый, чуть с рыжа, израильтянин с курносым веснушчатым лицом рязанского колхозника протянул руку и представился:
      - Иван, - усмехнулся хитро и добавил: - Кацман.
      - Владимир Меншиков. - Вовец, слегка ошарашенный контрастом внешности и фамилии, пожал протянутую руку. - Ну что, поплаваете?
      - Так давай и ты с нами, - предложил Кацман, - ты уже к веслам привык. Далеко отходить не будем, чтоб моих ребят не волновать, а тут рядышком - с удовольствием.
      Современная цельнопластиковая шлюпка вполне позволяла на кормовой скамейке сесть рядом двум пассажирам. Вовец, снова взявшийся за весла, оказался к ним лицом. Было что-то фантасмагорическое в том, что практически в центре Екатеринбурга, на открытом месте происходил процесс купли-продажи изумрудного сырья. Но широкая плотина и пролегающий по ней во всю её ширь главный городской проспект, до революции с провинциальной гордостью так и называемый - Главный проспект, всегда переполненный транспортом и людьми, от всего этого лодка находилась достаточно далеко. Ближняя набережная, лежащая в стороне от городских магистралей и людских потоков, была пуста, а до противоположного берега простиралось несколько сот метров водной глади, по которой перемещались редкие прогулочные лодки.
      Иван Кацман с деловым видом вытащил из брючного кармана складную лупу и принялся рассматривать заготовки, которые подавал ему Клим. Он наводил на каменную плашечку сконценрированный увеличительным стеклом луч солнечного света, и изумруд вспыхивал сказочным зеленым огнем, ярко загорался, словно кошачий глаз в чулане. А на простоватом рязанском лице израильско-подданного вспыхивал детский восторг. Вовец только диву давался, наблюдая за молодым оптовиком. Глядя на того, можно было подумать, что человек имеет весьма смутное представление о своей работе. Похоже, Ивану в общих чертах обрисовали, как должны выглядеть изумруды, и вот он до них дорвался, наиграться не мог. Вся его настороженность исчезла, он причмокивал, словно смаковал деликатесы, крякал и восхищался.
      - Иван, а ты действительно еврей? - задал Вовец бестактный вопрос, не удержался.
      - Конечно, - Кацман довольно улыбнулся, - я даже в синагогу хожу.
      - Так у нас же в городе вроде нет синагоги.
      - Вот именно! - радостно воскликнул Иван. - Поэтому я здесь. - Он подмигнул Вовцу и заговорщицким шепотом, прикрыв от Клима ладонью рот, сказал: - А моя Клара Соломоновна там, в Рамат-Гане, в мировой столице изумрудной огранки, - и он заразительно расхохотался. - Слышь, а хошь, я и тебя в евреи выведу? Человеком станешь. И здесь, и там.
      - На еврейке, что ли, женишь? - спросил Клим.
      - Не, ты что! Это я таким образом в землю обетованную попал, а чтобы нормальным евреем стать, надо обрезание сделать.
      - Нет уж, спасибо, - посерьезнел Вовец, - ещё чего лишнего отхватят. Лучше пока русским побуду.
      - Как знаешь, а то представь как клёво: тут ты русский, а там полноценный еврей со всеми льготами, - балагурил Ваня Кацман. - Это все фигня, что они шибко хитрые. Лохи полные, даже от армии закосить не могут, а я по здоровью не гожусь. - Он загоготал во всю силу своих богатырских легких. Вся его скованность пропала без следа, он чувствовал себя в своей тарелке. Похоже, трепать языком было его любимым занятием. Вот так, весело балагуря, Иван просмотрел изумрудные заготовки, причем последние - видно, надоело это однообразное занятие, - уже не высвечивал солнышком, а только чуть слюнил, чтобы на влажном камне цвет проявился. - Так, отлично. Сколько, говоришь всего?
      - Восемьсот восемьдесят карат, - сказал Клим. - На чьих весах будем взвешивать?
      - А чего тут взвешивать? - удивился Иван. - Дело ясное, камни мне нравятся, плачу бабки - и весь разговор.
      У Клима такой подход к делу вызвал подозрение, лицо стало озабоченным. А рыжий Кацман ссыпал изумруды в полиэтиленовый мешочек, завязал его узлом и сунул в карман брюк.
      - Денежку надо заплатить, - сказал Вовец простецки. Ему тоже не понравился такой подход к делу. Уж не хочет ли этот веселый еврей русских кровей их кинуть на семнадцать с половиной тысяч долларов?
      - Сейчас причалим, Саня вынет из чемодана вашу фанеру, - Кацман благодушно развалился на сиденье, - нет проблем.
      Вовец развернул лодку носом к берегу и принялся быстро грести. Через несколько минут они достигли площадки. Накачанный Саня нервно топтался на асфальтовой площадке. Ему было жарко в костюме, он упрел в темном пиджаке, но не снимал его. Можно было смело биться об заклад, что под пиджаком у него висела подмышечная кобура. Видя, что хозяин возвращается, он успокоился и задышал ровней. Кацман замахал со своего места, показывая жестами, что надо открыть дипломат и что-то достать. Но потный Саня не торопился, ждал, пока подойдут ближе. Наконец лодка ткнулась носом в каменную стенку, и Ваня Кацман крикнул:
      - Давай, Саня, бабки. Все в ажуре.
      Саня, отдуваясь и отирая пот со лба, положил "дипломат" на ступеньку лестницы, открыл его и, покопавшись, достал газетный сверток. Вовец положил весла на борта лодки, поднялся и, покачиваясь, прошел в нос. Лодка по-прежнему стояла перпендикулярно берегу. Вовец выбрался на площадку и получил сверток. Развернул газету и обнаружил внутри толстую пачку новеньких стодолларовых купюр. Встал спиной к набережной и принялся считать слипающиеся тисненые бумажки. В затылок ему пыхтел перегревшийся на солнце Саня. Кацман тем временем договаривался с Климом о следующей партии изумрудов. Ему надо было больше - килограммы, пуды. Не дождавшись, пока Вовец пересчитает деньги, он полез на берег. В общем-то на глаз чувствовалось, что пачка достаточная для семнадцати тысяч, и требовалось ещё минимум полчаса, чтобы сосчитать до конца.
      - А может, сунемся в какой-нибудь бар, вот хоть на Плотинке? - еврей Иван дружески хлопнул Вовца по плечу, и тот сбился со счета. - Накатим по рюмахе водовки, а?
      - Вы там у себя в Израиле привыкли в жару водку жрать, - Вовец едва сдерживал раздражение, предстояло снова начать пересчет пачки, - а мы, русские, ещё до этого не докатились.
      - Да брось ты их мусолить, - добродушно пихнул его в бок Иван, - все давно посчитано, пересчитано и в поленницу сложено. Ну, раз вы, русские, такие трезвенники, пойдем как-нибудь без вас посидим, своей еврейской компанией. Бывай!
      Кацман бойко взбежал по лестнице на набережную. Накачанный Саня с облегчением вытащил руку из-за отворота пиджака и поспешил следом, помахивая "дипломатом". Вовец вернулся в лодку, но место на веслах уже занял Клим. Пришлось пролезать и садиться на корму. Там он снова взялся считать деньги, а Клим принялся неспешно грести, внимательно следя за его манипуляциями.
      - Ну, Ванька, ну, еврей! Наколол-таки на сотню! - Вовец закончил считать.
      - Ничего подобного, я тоже считал, - возразил Клим. - Ровно семнадцать шестьсот, так что нечего на евреев клепать. Вообще, конечно, настоящий колхозный Ванька - без взвешивания, только визуально кое-как проверил. Натуральный русский раздолбай. Как только умные евреи такого болвана додумались послать? Лучше, что ли, не нашли?
      - Я так думаю, - Вовец снова завернул деньги в газету, сунул сверток в сумку, стоявшую под скамейкой, - что эксперт эти камни будет сегодня смотреть, как положено, под микроскопом, в иммерсионной жидкости. А с деньгами у них, похоже, вообще никаких проблем. Даже если мы их накажем на десяток-другой граммов, они и внимания не обратят. - Он глянул на часы. Ого, время-то. Я лодку всего на час взял, надо возвращать на станцию, а то штрафные придется платить.
      Клим остервенело принялся грести.
      * * *
      В пятницу Вовец с Валентиной отправились на "Минерал-шоу" крупнейшую, и, пожалуй, единственную в России и во всем СНГ ярмарку самоцветов, камнерезного сырья, ювелирных изделий и всего, что связано с их производством. Полтора десятка лет назад, когда Горная академия, тогда ещё Свердловский горный институт, провела первую такую выставку-ярмарку, это расценили как неслыханную победу рыночных отношений и нового мышления. Но набег милицейских ревнителей госмонополии в сфере валютных ценностей, поддержанный ОМОНом и завершившийся конфискацией ряда ценных экспонатов, несколько охладил попытавшуюся легализоваться хиту. Правда, больше таких наездов на ярмарку не было, народ взбодрился и начал врастать в рынок, а "Минерал-шоу" сделалось традиционным и международным. Раз в квартал в спортивном манеже Горной академии разворачивалось феерическое зрелище, привлекающее тьму народа.
      Вообще-то это Валентина взяла с собой Вовца, поскольку он за всякими иными жизненными заботами ни на одну из полутора десятков прошедших ярмарок так и не собрался. Валентина же, наоборот, не пропустила ни одной, поскольку именно на ярмарке определялись текущие цены на сырье и готовые изделия, здесь можно было приобрести необходимый рабочий инструмент и найти покупателей на собственную продукцию.
      Все обочины и закоулки вокруг манежа оказались забиты транспортом: роскошные иномарки, пропыленные "уазики" и "нивы", грузовики и фургоны, всякая легковая мелюзга. Особенно бросались в глаза тяжелые мотоциклы "Урал" с колясками. Кое-кто из горщиков предпочитал именно эту технику. Мотоцикл в случае чего можно и руками вытолкать, и на месте развернуть, и центнер камней в коляске вывезти по лесным просекам. По номерам машин можно было легко определить, где добывается камень и хорошо продаются готовые изделия. У самого входа припарковался банковский броневик, придавая особую респектабельность происходящему действу.
      Несмотря на будний день и довольно ранний час, девять утра, Валентина с Вовцом с трудом продирались сквозь толпу, заполнившую огромный спортзал. Десятки тесно составленных прилавков в прямом смысле слова ломились от каменного изобилия. Словно потайной карман земных недр вывернули наизнанку, вывалив груды сверкающих самоцветов. Фиалковые аметисты; топазы-тяжеловесы; самой природой отполированные друзы горного хрусталя, чистого и прозрачного, как родниковая вода; агаты, таинственно светящиеся изнутри, затягивающие, как водоворот, ритмическим чередованием цветных концентрических полос - ячеистые, моховые, глазчатые, луковичные, мозаичные, бастионные, сферические, точечные, звездчатые, муаровые, дендритные и такие, что и названия ещё не придуманы; пестроцветные яшмы полусотни месторождений от сургучных до зеленых и от пейзажных до однотонных; нежно-голубые целестины; лимонно-желтые цитрины; шелковистый, с волнообразным отливом, жмурящийся на свету, тигровый глаз; яблочно-зеленый хризопраз; дымчатый кварц - от светло-чайного до густо-коричневого раухтопаза; и совсем уже черный - морион; турмалины от чуть розового рубеллита до траурного шерла; бело-голубой байкальский лазурит; невзрачные кусочки необработанной среднеазиатской бирюзы и уже отполированные вставки из нее, облагороженные в масляно-парафиновой бане, столь любимые женщинами; темно-розовый с черными деревцами и белыми кварцевыми прожилочками родонит, традиционно именуемый на Урале орлецом; мерцающий золотыми искорками красновато-коричневый авантюрин - солнечный камень; и лунный камень с сияющими голубыми переливами; коллекционный пирит - нагромождения латунно-желтых тонко штрихованных кубиков с металлическим блеском, всего-то сульфит железа, а смотрится замечательно, наивные люди принимают его иногда за чистое золото; и оксид железа - гематит, именуемый также кровавиком, камень для траурных украшений; аквамарины цвета морской волны - и неисчислимое множество иных минералов и горных пород.
      Странное чувство вызывала груда прозрачных полиэтиленовых пакетиков с ограненными, чуть голубоватыми бериллами. На каждом пакетике шариковой ручкой было написано "100 грамм". Но можно и в розницу: совсем крошечный рублей за пятнадцать-двадцать, а каратник выходил под двести долларов. Редкостные золотисто-зеленые демантоиды, самые ценные из всех разновидностей граната, добываемые только на Урале, стоили гораздо дороже по несколько сотен долларов. Зато всякая камнерезка из поделочного камня бусы, броши, серьги, вставки, подвески - распродавалась неимоверно дешево. Мелкие оптовики закупали их охапками. Женщины всех возрастов, составлявшие большинство среди посетителей ярмарки, примеряли кольца и сережки - и покупали, покупали, покупали, завороженные обилием, а главное, дешевизной предлагаемого товара. В принципе все это можно купить в Екатеринбурге на каждом углу, но здешние цены потрясали своей фантастической мизерностью. В дальнем углу примостились прибалты, торгующие изделиями из янтаря. Здесь цены были куда как круче, но и у них покупали охотно. Правда, опытный глаз мог заметить, что немалая часть янтарных вставок изготовлена из мутно-желтого прессованного янтаря, хотя продавцы божились, что в таком виде он и добыт.
      Хрустальные и морионовые друзы продавались на вес. На рычажных весах могли отвесить и единичный кристалл величиной с месячного поросенка. Любителям ископаемой экзотики предлагались зубы мамонтов и акул, окаменелые кораллы, чертовы пальцы - белемниты, спиральные раковины аммонитов, в том числе и распиленные вдоль, открывающие изумленному взору свое агатовое нутро. И масса других окаменелых останков, ведомая только настоящему знатоку палеонтологии, свободно оперирующему заковыристыми латинскими названиями и миллионами лет геологических эпох.
      Несколько прилавков были заняты литьем. Мельхиоровые кольца, темные, незачищенные, с торчащими проволочками литников лежали мешками. Пожалуйста, если хочешь, купи свой размер, потом полирни дома, купив тут же шлифованный кабошон-вставку, и все кольцо обойдется тебе втрое дешевле готового. Камнерезы брали килограммами фигурные бронзовые ножки для шкатулок, бронзовых ящерок, разные накладочки и ручечки. Литых собачек с удовольствием раскупали в розницу. Особенно усердствовали дети, вереща от требовательного восторга, пока мамаша не раскошеливалась на десятку - цена мороженки и бронзового пуделька примерно одинакова. Зато Христос распятый был взят оптом солидной дамой, и шустрый помощник её, кряхтя, поволок к выходу тяжеленный ящик. Распятие монтируется на каменное пасхальное яйцо, придавая ему законченность и особую умильность. Яйца, точеные из пестроцветной яшмы и темно-зеленого змеевика, продавались в соседнем ряду. Размером и формой они точно соответствовали крупным куриным и стояли на яичных картонных решетках, словно привезенные с какой-то самоцветной птицефермы. И хотя до Пасхи был ещё чуть ли не год, яйца шли нарасхват, прямо решетками по тридцать штук на каждой.
      Вовец с трудом проталкивался сквозь людскую толчею, все время теряя Валентину. А та чувствовала себя как рыба в воде среди разноцветных россыпей минералов и бижутерии, затевала разговоры с продавцами граненых камней и солидной ювелирки. Те, чувствуя знатока, спешили распахнуть заветные плоские коробки, где на черном бархате лежало самое ценное, предлагали сумасшедшие оптовые скидки и сотрудничество на вечные времена. Похоже, серьезные покупатели, тем более оптовики, были здесь не частыми гостями. Видно, ювелирные фабрики продолжали по старинке работать с дешевыми синтетическими корундами, гордо именуемыми в ценниках рубинами и сапфирами, а натуральный камень казался им слишком мелким и несолидным. Или попросту денег не было.
      Вовца удивило, что на прилавках практически не оказалось изумрудов. Асбестовские рудоуправления и геологические партии привезли в основном бериллы. Были ещё "Изумрудные шахты Урала", но у них и ещё у нескольких фирм все изумруды оказались ограненными и вставленными в изделия. Валентина только хмыкнула, глядя на тонкие золотые кольца с крошечными зелеными камешками. Можно подумать, ювелиры сэкономили на всем: на золоте, на камне и даже на дизайнере. Но, возможно, никто не хотел бесплатно давать дизайнерские идеи, вот и выставили простейшие формы. Только один перстень выбивался из общего ряда - отличного качества квадратный изумруд ступенчатой огранки в шесть каратов, окруженный мелкими бриллиантиками. На ценнике с трудом поместились нули - 1 899 000 рублей. Без малого шестьдесят тысяч долларов.
      - Представляешь, сколько на самом деле стоят наши камушки, - сказал Вовец, склонясь к уху Валентины.
      - Хочешь, я у них сторгую на пятьсот тысяч дешевле? - засмеялась Валентина. - А если ещё откинуть налог на добавленную стоимость, да акциз... Это они так, для рекламы выставили. А бриллиантишкам этим красная цена пятнадцать долларов в розницу, машинная огранка.
      Зато искусственно выращенные изумруды заполняли целый прилавок, ведь именно в Екатеринбурге их производят в промышленных масштабах. Нарезанные для огранки кусочками по несколько каратов и разложенные в бумажные конверты вроде почтовых, камни отличного качества стоили четыре-пять долларов за карат, а плохонькие, сваленные в картонные коробки, продавались по цене трамвайных абонементов. Вот эти дешевые скупались горстями. Брали их в основном какие-то тетки сельского вида и девочки старшего школьного возраста. Вовец долго не мог понять, зачем они это делают, пока одна тетка не проговорилась, что хорошо вложила деньги. Две дамы строгого вида по ту сторону прилавка умело и бесшумно оперировали с ювелирными весами, помещенными в стеклянный аквариум. Движения их были профессионально выверены, точны и несуетливы. Позади них сидел милиционер в бронежилете, положив короткий ствол автомата в локтевой сгиб левой руки, а указательный палец правой держал на спусковом крючке. Рядом стоял штабель длинных деревянных ящичков, в которых плотными рядами, как картотека, стояли конверты с изумрудами. На каждом конверте имелся буквенно-цифровой шифр паспорт камня, понятный только специалисту: оттенок цвета, прозрачность, качество и так далее. Большинство активных покупательниц, намеренных спрятать в чулок на черный день парочку-другую каратов, и не подозревали, что роскошные изумруды выращены гидротермальным способом в автоклавах. Впрочем, они ничего не проигрывали, поскольку цены все равно были на порядок, если не на два, ниже мировых.
      Через час у Вовца уже голова шла кругом, а Валентина как ни в чем не бывало пробивалась дальше через толпу: её интересовал инструмент, отрезные алмазные круги тонкого сечения. На прилавках лежала масса всякого хитрого железа: длинные конические и ступенчатые ригели для правки колец, плоскогубчики, надфили разных форм, тончайшие пилки для лобзиков, ручные тисочки и наковаленки, фильеры для протяжки золотой и серебряной проволоки, алмазные сверла, правочные молотки, штампы, штихели и многое такое, что Вовец видел впервые. Долларов за триста можно было купить ограночный станок - полный аналог японского. А за двести долларов предлагалась самая ценная часть к нему - квадрант с делительным кольцом. Имелись в продаже газовые и бензиновые горелки, шлифовальные и полировальные круги, тюбики с алмазными пастами, рулоны мельхиоровой проволоки - все для ювелира.
      Засмотревшись на негров, Вовец потерял-таки Валентину, но уж больно зрелище было колоритное. Два африканца торговали малахитовыми бегемотами, каждый зверь с кирпич величиной и почти того же веса. По-русски они изъяснялись довольно сносно и на все лады расхваливали свой товар, утверждая, что лучший малахит только в Заире. Некоторые задетые за живое уральские аборигены совали им под нос вставки из шелкового тагильского малахита, доказывая, что настоящий сортовой камень должен иметь вот такой концентрический узор, но негры двумя руками поднимали в ответ своих толстых полосатых уродов, мол, наши зато ну очень большие. Какой-то мужик купил африканского гиппопотама, покрутил, примериваясь, словно пытаясь проникнуть взглядом внутрь камня, увидеть, каков тот изнутри, и, пряча покупку в объемистую хозяйственную сумку, подмигнул Вовцу:
      - Наискосок пошинковать потоньше, пластин штук на двадцать шкатулок выйдет.
      Приподнявшись на цыпочки, Вовец глянул поверх голов, пытаясь увидать в толпе рыжеватые кудряшки Валентины. И сразу наткнулся на знакомый внимательно-настороженный взгляд. Это был Саня - телохранитель Вани Кацмана. Его голова возвышалась над толпой, и он тревожно осматривался, словно жираф в саванне. Вовец стал протискиваться в его сторону и через минуту выбрался прямиком к Ивану. Тот был в светлом льняном костюме поверх цветной футболки, на шее горела плоская златая цепь в два пальца шириной, он благоухал французской туалетной водой и коньяком, возможно, тоже французским. Вовцу обрадовался, как старому другу, которого не видал сто лет.
      - Понял, нету изумрудов? - широко ухмыльнулся и добавил хвастливо: Моя работа! - Дружески приобнял Вовца, притянув его голову к своим губам: Мы там глянули ваш кулек, короче, по весу сошлось. Давай, любое количество примем сразу и за наличку. Понял, да? - Отстранился и заговорил уже громко: - Ну, телефон друган твой знает. Пойду, поищу, может, кого не охватил еще, - Кацман прощально махнул толстой кожаной записной книжкой и, работая локтями, внедрился в людское месиво. Рослый Саня, прикрывая его со спины, двинулся следом.
      Вовец, примеряясь к ритму потока покупателей, пошел вдоль прилавков в противоположном направлении. На ходу вертел головой, стараясь обнаружить Валентину. Но опять увидел знакомого, только уже совсем другого плана. В параллельном встречном потоке двигался по проходу меж прилавков подполковник ФСБ Косарев. Из толпы он не выделялся ни внешностью, ни одеждой, и Вовец его с первого взгляда даже не узнал. Но, скользнув взглядом по окружающим ещё раз, он наконец вспомнил его. В груди слегка ёкнуло, и Вовец уставился на Косарева, ощущая некоторую неловкость, переходящую в испуг. Он подумал, что сейчас подполковник подойдет и спросит тихо, но строго, о чем это можно шептаться с христопродавцем и предателем Родины неким Кацманом? Но Косарев окинул его безразличным взглядом, словно не видя, и отвернулся. Вовец с облегчением подумал, что ошибся, принял похожего человека за грозного чекиста, но потом сообразил, что подполковник, занимающийся драгоценными камнями, просто не может пропустить минерал-шоу, обязан посетить и посмотреть профессиональным взглядом. А что прикинулся незнакомым посторонним гражданином, так на то он и офицер госбезопасности, чтобы менять личины и скрывать свои связи и намерения. Другое дело, что встречу Вовца с обрезанным иудеем Иваном он мог просто не заметить в такой давке. Но настроение все равно испортилось.
      Неспешное движение толпы само вынесло Вовца прямо к Валентине. Она торговалась у прилавка, заполненного тонкими металлическими дисками с алмазными кромками. Хозяин всего этого пластиночного изобилия, унылый малый с вислыми, такими же унылыми усиками, не хотел уступать и рубля. Похоже, он приехал откуда-то издалека, заплатил за место положенные пятьсот рублей за день и, убежденный, что все тут с ума сходят по его дискам, пытался держать цену. Валентина хотела купить десяток маленьких пятисантиметровых дисков, но считала, что цена великовата. Вовец, прикинув в уме, предложил:
      - А ты купи десятисантиметровые. Смотри, они всего процентов на тридцать дороже, а длина режущей кромки вдвое больше. Формулу длины окружности помнишь? Разрешите? - бросил вопросительный взгляд на продавца и принялся быстро перебирать тонкие кружки. Он уже знал, какой должна быть маркировка инструмента для резки драгоценных камней, а вот продавец, похоже, смутно разбирался в собственном товаре, только глазами хлопал. Вовец быстро отшелушил и отправил в сумку двенадцать дисков. Больше подходящих не было. Достал из кармана деньги. Из заработанной пачки долларов они сообща решили вложить в необходимый инструмент целую тысячу. Вчера Вовец зашел в обменный пункт и превратил их в рубли.
      - Зачем нам столько? - удивилась Валентина. - Да и великоваты будут, слишком вязко пойдут, ведь угловая скорость другой будет.
      - Ничего, добавим оборотов. Станки регулировать - моя забота. Ну что, дядя, - снова обратился к унылому продавцу, - в половину цены от этих пятисантиметровые отдашь? Десять штук возьму.
      Унылый сделался совсем тоскливым и задумчивым, словно затеял внутренний диалог сам с собой: ругал себя за то, что взялся за малознакомый товар, и сам же винился. Вовцу пришлось повторить вопрос. Вяло махнув рукой, продавец согласился.
      - Пригодятся, нам ещё резать и резать, - сказал Валентине довольный Вовец, заворачивая в бумагу стопочку дисков.
      Мимо них прошли два офицера милиции, их лица показались Вовцу знакомыми. Капитан и лейтенант нахально оттирали покупателей от прилавков, хватали ограненные камни и допытывались у продавцов, что это такое. Покопавшись в памяти, Вовец их вспомнил. Они приезжали на делянку после памятного ночного побоища с поджогом электродвижка и гонкой на бульдозере. И сюда наверняка неспроста явились. Может, и они озабочены сохранением национального богатства? Вообще слишком много знакомых тут сегодня собралось: Ваня Кацман, подполковник Косарев, теперь вот менты эти. Не хватает только Коли из прокуратуры, Вовец не мог сходу вспомнить фамилию, что-то шипящее вертелось на языке, а на ум не шло. Впрочем, на то оно и "Минерал-шоу", чтобы все заинтересованные лица вместе собрались. Может, и Коля здесь, если не шибко изувечился при прорыве плотины? На всякий случай Вовец стал внимательней осматриваться по сторонам.
      Еще через полчаса передвигаться стало несколько полегче. Возле прилавков по-прежнему толпился народ, но проходы сделались свободны. Валентина, похоже, уходить пока не собиралась. Теперь у неё наконец появилась возможность поговорить со знакомыми, которых только на ярмарке минералов и видишь. Попутно по просьбе Вовца выясняла ситуацию на рынке с изумрудами. Получалось, что все мало-мальски стоящее скупает рыжий Ваня, причем совершенно открыто, не опасаясь ни милиции, ни мафии. В общем, или он особо наглый дурак, или имеет сверхмощное прикрытие.
      И вот тут Вовец и увидел Ченшина. И хотя тот оделся весьма неприметно, а половину лица скрыл под зеркальными очками, не узнать его было невозможно. Манера держаться осталась прежней, а очки, наоборот, привлекали внимание. Вовец отвернулся, стараясь не попасть в поле зрения прокурорского работника. Подождал, пока тот отойдет подальше, и быстро протолкался к Валентине.
      - Слушай, Валюш, видишь того типа в пляжных очках? Я ему на глаза попадать не могу, а вот если ты аккуратно предложишь купить у него изумруды и отведешь куда-нибудь в скверик, я буду тебе очень благодарен. Только действуй осторожно, из-за него ребята пострадали.
      - Ах, вот как? - сказала Валентина с легкой угрозой. - Ладно, попробуем.
      Вовец сделал вид, что разглядывает разложенные на прилавке браслеты и броши, низко склонил голову, искоса следя за Валентиной. Та как бы между прочим пристроилась вслед за Колей, подходя к тем же прилавкам, потом обогнала. Теперь тот оказался позади. Ему было слышно, как Валентина спрашивала торговцев каменным сырьем, нет ли у них для продажи необработанных изумрудов. Вовцу очень мешал какой-то продавец. Увидев человека, вроде бы заинтересовавшегося его товаром, ювелир принялся убеждать Вовца купить его уникальные изделия. Пришлось срочно менять позицию, чтобы не отвлекаться на бесполезный разговор. Он все-таки пропустил тот момент, когда Ченшин заговорил с Валентиной. Свою роль она сыграла блестяще, спровоцировав противника. Вовец оказался прав в своих предположениях, что раз прокурорский следователь утаил от остальной банды похищенные изумруды, то и сбыть их постарается тайком и как можно быстрей. А где же ещё искать покупателя самоцветов, как не на ярмарке?
      Они двинулись вдоль прилавков к выходу из зала. Вовец склонился ниже, ткнулся носом в распиленные агаты на прилавке. Валентина все время отвлекала Ченшина на себя, не давала глазеть по сторонам. Когда они проходили мимо Вовца, Валентина неожиданно громко сказала с капризной ноткой в голосе:
      - Чего это ради я буду садиться в вашу машину? Можем пойти куда-нибудь, на лавочке посидеть.
      - А чего ради я буду садиться на вашу лавочку? - возражал Ченшин.
      Прячась за спинами людей, Вовец увязался следом. У Ченшина не было с собой никакой сумки, и если он приехал на машине, то мог действительно оставить изумруды в ней. Вовец был уверен, что так оно и есть. И помощник Ченшину не нужен: зачем открывать кому-то постороннему тайну похищенного пакета? А если уж явился на ярмарку с целью реализовать камни, то и товар должен иметь при себе.
      Ченшин с Валентиной вышли на улицу, двинулись вдоль тесно припаркованных вдоль обочины машин. Вовец старался не отставать. Нужный "жигуленок" оказался чуть ли не в самом конце квартала. Ченшин достал ключ, отключил запиликавшую сигнализацию, сел за руль и открыл изнутри правую дверцу. Валентина села в салон на переднее место, развернулась к Ченшину лицом, забросив руку за высокую спинку сиденья. Выждав подходящую секунду, подняла шишечку дверного запора на задней дверце. Ченшин ничего не успел заметить и понять, как Вовец уже скользнул на заднее сиденье и снова заперся. Ченшин повернулся к нему и уставился как на привидение, раскрыв от изумления рот. Вовец тем временем нащупал в сумке газовик и поднял, предварительно накрыв носовым платком. Ченшин видел, что на него направлен пистолет, но ему и в голову не могло прийти, что это его собственное оружие, утерянное в шахте. Платок скрывал широкий ствол, разделенный пополам пластиной рассекателя, чтобы нельзя было пользоваться никакими иными патронами, кроме газовых. Зато платок совершенно не мешал слышать, как взводится курок.
      - Николай, есть деловое предложение, - сказал Вовец. - Возвращаешь, что своровал, и мы расходимся, как в море корабли. Устраивает? Есть ещё вариант: давай двести тысяч баксов и получай взамен кучу изумрудов и, главное, богатющее месторождение.
      - А если ни то, ни другое? - Ченшин взял себя в руки, успокоился.
      - Хочешь проблем? - Вовец ввязался в дискуссию. Рядом с ним на заднем сиденье лежала спортивная сумка. Он осторожно левой рукой потянул "молнию", сумка открылась. - А если я выстрелю?
      Ченшин с усмешкой принялся объяснять, почему Вовец никогда этого не сделает. Они смотрели друг на друга через зеркало заднего вида, поэтому Вовец был уверен, что Николаю не видны его манипуляции с сумкой. Не отводя взгляда от зеркала, он шарил левой рукой в сумке. Угловатый тяжелый пакет был тем самым, что он искал.
      - Дорогая, - сказал Вовец, обращаясь к Валентине, - иди домой и жди меня. Я через полчасика подойду.
      - Хорошо, милый, - кивнула та в ответ. Но перед тем, как выйти из машины, вытащила ключ зажигания и перебросила его на заднее сиденье. Потом раскрыла бардачок, заглянула, пошевелила лежащие там пластиковые стаканчики, бумажки, железки и пакетики с медикаментами. Выкопала газовый баллончик и протянула Вовцу. - Не опаздывай к обеду!
      Пока Ченшин отвлекался, с неприязнью наблюдая, как девушка шарит в его вещах, Вовец аккуратно, стараясь не шуршать, вынул из сумки тяжеленный пакет и опустил его в свою сумку, стоявшую в ногах. Когда за Валентиной захлопнулась дверца, Ченшин развернулся к нему и спокойно сказал:
      - А теперь, Володя, опусти пукалку, и поговорим как деловые люди. Я ещё там, на горке, предлагал тебе работать на нашу фирму, но ты не понял. Повторяю свое предложение ещё раз и более внятно. Тысяча долларов в месяц, премиальные, командировочные, транспортные расходы или персональная машина, как эта, например, и перспективы роста. Все действия в рамках закона, никакой уголовщины. Сегодня я лишний раз убедился, что ты настоящий профессионал. Нам как раз такие нужны.
      - Без уголовщины, говоришь? - усмехнулся Вовец. - Да по тебе уже тюрьма плачет. Ты зачем с этой тагильской бандой связался?
      - Ну да, - кивнул Ченшин, - информацию из этого зажаренного шпаненка ты добыл, дело нехитрое. К сожалению, надо мной тоже начальство есть, вот оно и подрядило этих кретинов. Некоторые поверили, что так называемая мафия и в самом деле всесильна, а это обычная шпана оказалась. А сейчас наступает время профессионалов. Попомни мои слова: через год-другой вся мафия будет под органами и госчиновниками, а не наоборот.
      - Мне плевать, что там будет, - грубо оборвал его Вовец. - Мне интересно, что сейчас.
      - Обожди плеваться, - примирительным тоном сказал Ченшин, - тем более против ветра. Я тебе дам визитную карточку одного человека. Он о тебе знает. Подумай, потом позвонишь и выскажешь свои предложения и пожелания. Можешь и претензии присовокупить.
      Он осторожно двумя пальчиками извлек из нагрудного кармана пижонскую визитную карточку с поблескивающей голограммой, протянул Вовцу. Тот быстро взял её, не задерживая руку возле руки Ченшина, опасался какого-нибудь фокуса. Не глядя, бросил визитку вниз, в сумку. Туда же опустил пистолет, вместо него взял с колен баллончик со слезоточивым газом. Он был холодным на ощупь, внутри плескалось.
      - Володя, имей в виду, - Ченшин смотрел в упор, - я тебя шутя разыщу.
      - Значит, мне тебя искать не придется. Отъезжай, Коля, - Вовец открыл дверцу, осторожно стал выбираться наружу, таща за широкую лямку свою сумку, - и не вяжись к нам, не буди лихо, пока оно тихо.
      Вовец забросил сумку на плечо, быстрым шагом скрылся за ближним углом. Ченшин полез на заднее сиденье, отыскивая ключ зажигания. Его взгляд упал на расстегнутую "молнию" спортивной сумки. Он сунул руку внутрь, лихорадочно зашарил, лицо исказилось злобой. Пакет с изумрудами исчез. Выскочив из машины, Ченшин бегом ринулся вслед за Вовцом. Он завернул за угол дома, чуть не наткнувшись на густой сиреневый куст, раскинувшийся под окном. Резко остановился, и в этот миг прямо из листвы в лицо ему ударила холодная струя слезоточивого газа. Дыхание перехватило, глаза обожгло. Он зажмурился, схватился руками за лицо, согнулся, не в силах дохнуть, медленно опустился на корточки и замер, чувствуя, как горячие слезы стекают в ладони.
      Вовец вышел из-за куста, опустил баллончик в карман и, не оглядываясь, пошел прочь. Он не опасался, что Ченшин снова побежит следом или проследит его путь. Во всяком случае, в ближайшие полчаса Коля не должен был доставить ему каких-либо хлопот. Но на всякий пожарный сделал небольшой крюк. Через пару минут откуда-то сбоку появилась Валентина. Вжимая голову в плечи, она всем видом показывала, что виновата, не послушалась его, осталась неподалеку. Но на лице девушки играла довольная улыбка.
      Дома, выгружая все из сумки, Вовец выложил и пакет с изумрудами. Валентина, подозрительно косясь на Вовца, вынула горстку камней, окинула их изучающим взором.
      - Володя, а ведь они родные тем, что я уже пилила. Про них ты этому Николаю говорил?
      - Про них, родимых, про них. Наши камушки, своим горбом из горы добытые.
      - А ведь он не хотел тебе их отдавать.
      - Да я и не спрашивал, так взял.
      - Вовец, а Вовец, - Валентина пристально поглядела в глаза любимому, а ведь ты, пожалуй, можешь человека убить.
      * * *
      Впереди у Вовца громоздилась куча проблем и дел. Необходимо было куда-то пристроить Фарида, которого со дня на день должны были выписать из больницы. Следовало выяснить до конца отношения с Колей Ченшиным и его боссом. Подполковник Косарев ждал отчет и план дальнейшей работы. А из тайников Изумрудной горы надлежало вынуть и доставить в город все спрятанные изумруды, потом рассортировать, распилить и сбыть Ване Кацману. С чего начать?
      Самым важным, конечно же, следовало признать доставку изумрудов. Тут расклад был такой: Серж с поломанными ребрами и рваным легким месяца на два выбывал из игры, Серый с загипсованной рукой тоже. Значит, идти Вовцу с Климом. Перед этим надлежало разобраться с Ченшиным. Следовало обезопасить от его поползновений остававшихся в городе ребят и Валентину. Вычислить их адреса не представляло для опытного следователя никаких проблем. Один телефонный звонок в больницу или личный визит, а адреса вписаны в историю болезни.
      На визитной карточке, данной Ченшиным, была припечатана голографическая эмблема банка "Евразия" и на русском и английском языках написано: "Аркадий Александрович Вершинин. Референт". Внизу совсем мелким шрифтом приводились адрес банка и телефоны. Вовец хотел вначале позвонить, прощупать таким образом ситуацию, а потом решил сразу пойти лично, нагрянуть, так сказать, застать врасплох. Референт фигура мелкая, как правило, почти секретарь. Его, наверное, уполномочили вести предварительные собеседования с людьми, нанимаемыми на работу, а решения принимают более высокие начальники.
      В банках Вовцу бывать ещё не приходилось, но он не ожидал каких-то осложнений. Ну, зайдет, спросит, где референт сидит, пройдет в нужный кабинет. Но сразу за тяжелыми банковскими дверями, снабженными маленьким полупрозрачным окошечком, его ждал сюрприз. Вначале его просто полминуты держали у запертых дверей, разглядывая сквозь окошечко, а когда наконец впустили, оказалось, что у входа стоят два милиционера и спрашивают о цели визита. Вовец сунул им под нос визитную карточку и спросил номер кабинета референта.
      - А вы кто? - вежливо осадили его милиционеры. - Вам назначено?
      - Конечно, - не моргнув глазом, соврал Вовец и глянул на часы. Опаздываю, уже две минуты одиннадцатого.
      - Документ, - протянул руку милиционер и, видя замешательство клиента, пояснил: - Надо в журнал записать и пропуск заполнить.
      Такой неприятности Вовец никак не ожидал. Повернуться и уйти? Дверь за спиной заперта, сразу заподозрят неладное, могут задержать. Сказать, что не думал о таких строгостях и никакого удостоверения не взял? Так все равно придется с этим Вершининым как-то встретиться. Если в банке, то опять потребуют документы. У Вовца имелся с собой паспорт, забыл выложить из кармана после обмена долларов на рубли. Он его сунул под нос милиционеру, раскрыв на фотографии.
      Милиционер взял паспорт в руки, внимательно посмотрел на Вовца, потом на снимок, удостоверился, что человек один и тот же. Положил документ перед собой и стал списывать данные в журнал. Потом заполнил маленькую бумажку, вложил в паспорт и протянул Вовцу.
      - Пропуск отметите в том кабинете, когда будете выходить. Вас сейчас проводят.
      Вовец под конвоем охранника, вооруженного дубинкой и пистолетом, дошел до нужного кабинета. Он уже понял, что в этом доме права качать не следует, надо быть вежливым, корректным и миролюбивым.
      Кабинет оказался чрезвычайно мал и почти без мебели. Однотумбовый письменный стол, сбоку ещё маленький столик с компьютером. Узкий стеллаж, заставленный и заложенный папками и стопами бумаг. Еще за мебель можно было посчитать широкий подоконник, на нем стоял электросамовар на расписном подносе и кое-какая посуда. Стол был сплошь завален газетами, а над ними чуть виднелся обитатель кабинета. Назвать его хозяином язык не поворачивался. Маленький, худенький, как подросток, он глядел на Вовца с некоторой робостью. Можно было подумать, что какой-то студент в отсутствие настоящего хозяина забрался в чужой кабинет, листает газеты и курит, как большой. Обитатель несмело улыбнулся, глядя на Вовца снизу вверх, и спросил:
      - Вы ко мне? Можно ваш пропуск?
      Вовец протянул ему маленькую прямоугольную бумажку, выданную милиционером, и уселся на стул возле стола. Хотя в пропуск были вписаны его имя, отчество и фамилия, он решил все-таки представиться:
      - Меншиков Владимир Павлович. Меня попросил с вами побеседовать Ченшин. Сказал, что у вас есть для меня работа.
      - Аркадий Александрович, - кивнул ему Вершинин, назвав себя, и поглядел озадаченно. Похоже, он не понимал, кто и зачем к нему пришел. Простите, - начал осторожно, - а какая работа вас интересует?
      - Меня? - удивился Вовец. - Я так понял, что это вы мной интересуетесь. Получается, что Ченшин меня просто надул. Впрочем, что ещё ждать от воришки? - Он поднялся, намереваясь откланяться.
      - Постойте, постойте, - неожиданно оживился Вершинин, - куда вы? Садитесь, поговорим. Я просто не сразу сориентировался. Что вам сказал Ченшин? - Он тронул электросамовар, отдернул руку, чуть обжегшись. - Вам кофе или чай?
      - Кофе, - усмехнулся Вовец. Разговор становился интересным. - Ченшин сказал, что наступает время профессионалов. Пообещал зарплату в тысячу долларов, командировочные, премии и кучу разного другого за малопонятную работу. Я так подумал, что это какая-то охранная работа или, как это принято сейчас называть между культурными людьми, конфиденциальные поручения.
      - А вы профессионал? - Вершинин вдруг улыбнулся совсем по-другому радушно, открыто и доверчиво. - Можно узнать, в какой области?
      - В нашей, в Свердловской, - плоско сострил Вовец. Его насторожила смена маски на лице обитателя кабинета, на глазах становившегося хозяином. Будучи человеком из низших слоев общественной иерархии, Вовец не привык, чтобы ему так улыбались. - Давайте определимся. Я к вам на работу не рвусь. Можете считать мой приход визитом вежливости. Неудобно было не прийти, уж очень Коля настаивал. Выкладывайте свои карты, а я подумаю и дам ответ. А можем расстаться прямо сейчас.
      - Вот ваш кофе, сахар сами положите, - улыбка Вершинина несколько поблекла. - Да, мы берем работников только по своей инициативе. И у нас бывают конфиденциальные поручения, в основном курьерская работа. Профессионалы у нас получают не менее шестисот долларов в месяц, даже если весь месяц сидят дома без работы. Можно узнать, как вы вышли на Ченшина?
      - Это он на меня вышел в сопровождении целой банды придурков. Надеюсь, он вас проинформировал, чем дело кончилось? Честно скажу, что работать с ним плечом к плечу у меня не получится, все время придется следить, как бы он за спиной не оказался.
      - Вы его ещё и воришкой назвали, Владимир Павлович, - сочувственно покивал Вершинин. - Он что, действительно воришка?
      - Конечно, раз на большого вора не тянет. Спёр из рюкзака кулек с изумрудами, - в голосе Вовца чувствовалась обида.
      - Вы хотите, чтобы он их вам вернул? - сочувственно вздохнул Вершинин. - Если они ещё у него, то обязательно вернет. Я вам гарантирую.
      - У него их нет, я уже сам забрал обратно. Но он, похоже, крепко обиделся.
      - А изумруды эти стоили того, чтобы так ссориться? - с легкой наивностью спросил Вершинин.
      - Сами прикиньте, - Вовец положил на стол прозрачный травянисто-зеленый кристалл, отдающий легкой желтизной, и в половину спичечного коробка величиной. - Таких было почти три килограмма.
      Вершинин проявил интереса не больше, чем если бы перед ним положили обкусанный карандаш или пивную пробку, а не сверкающий драгоценный камень, лучший из всей партии. В свете настольной лампы изумруд отбрасывал зеленые блики на разложенные газеты. Любой человек выказал бы по крайней мере любопытство, полюбовался бы, взял в руки, покрутил. Вовец понял, что сидящий по другую сторону стола человек мастерски владеет своими эмоциями, он великий лицедей и обманщик.
      - Наверное, такое богатство и бывшего следователя способно смутить, вздохнул Вершинин, - а вам и в самом деле ни к чему на работу наниматься. Один этот камень равен квартальной зарплате нашего директора. Поздравляю!
      Он сказал это столь искренне, что у Вовца все сжалось внутри. Чего ради радоваться успеху незнакомого человека, облившего грязью вашего сотрудника и обвинившего его в воровстве? Искренность Вершинина напоминала искренность подполковника Косарева, такого же невыразительного улыбчивого обманщика, готового в любой момент схватить за горло. За тем и другим ощущалась великая сила мощной корпорации.
      - Пойду, пожалуй, - Вовец забрал камень и поднялся со стула. - Пропуск отметьте, пожалуйста.
      - Конечно, - Вершинин поставил кофейную чашку, вывел шестисотдолларовым "паркером" завитушку, поднял глаза. - А вы, значит, Владимир Павлович, приходили только на Ченшина пожаловаться?
      - С этой шушерой я и сам разберусь, - пренебрежительно махнул рукой Вовец. - Думал, может, ваш банк интересуется изумрудами.
      - Увы, - развел руками Вершинин. - Лицензия на работу с золото-валютными ценностями у банка есть, но необработанные драгоценные камни, тем более у частных лиц, покупать нельзя. Это незаконно. Так же как и добыча изумрудов частными лицами.
      - Я в курсе, - согласно кивнул Вовец, - и в общем-то особо не рассчитывал на вашу контору. Ладно, мне пора. - Он направился к дверям.
      - А если я распоряжусь вас не выпускать? - неуверенно, словно высказывая некое маловероятное предположение, подал голос Вершинин.
      - Сейчас шею тебе сверну на всякий случай и выйду спокойно, пропуск-то подписан, - тоже неуверенно, словно грубо пошутил, сказал Вовец, изобразив принужденную улыбку. Но глаза смотрели внимательно, безо всякого юмора.
      Он вышел за дверь, миновал коридор, пересек холл, где у стойки пара клиентов разговаривала с операционистками, отдал на выходе пропуск. Охранник нажал кнопку, с жужжаньем открылся электронный замок, и Вовец очутился на улице. Ощущение, что он побывал в пасти крокодила, не покидало его. Крокодил пасть не захлопнул, дал спокойно прогуляться до самой глотки и выпустил. Вершинин парень непростой, только простачком прикидывается. Он не торопится высказываться, предпочитает помалкивать, слушать и провоцировать шутливыми вопросами. Угадать ход его мыслей и возможные поступки вряд ли удастся. Надо его просто опасаться. А лучше всего заключить с ним союз. Ченшина Вовец подставил: скорее всего, тот теперь лишится поддержки корпорации, стоявшей за спиной. Это умерит его пыл и желание связываться с Вовцом и его командой.
      * * *
      Но Вовец опоздал. Если бы он днем раньше поговорил с Вершининым, Ченшин сейчас сидел бы, поджав когти. Но в это самое время он находился в квартире Валентины. Как Вовец и предполагал, бывший следователь запросто узнал в больнице адреса Сержа и Серого. После этого, пользуясь прежними контактами, моментально выяснил, кто совместно с ними проживает. Сестра Серого сразу привлекла его внимание, особенно тем, что после школы закончила уникальное ГПТУ-42, получив экзотическую специальность огранщика бриллиантов. Ченшин тут же направился к ней домой в сопровождении двух охотников-браконьеров - Двужильного и Басмача.
      Вовец строго проинструктировал Валентину, когда и кому можно открывать дверь. Вкратце инструкция звучала так: никому. Но Ченшин знал волшебное слово. Он решительно позвонил, а когда из-за двери спросили: "Кто там?" ответил: "Из больницы. С вашим братом плохо." Дверь тут же распахнулась, и трое мужиков ворвались в квартиру. Валентина и пикнуть не успела, как ей завернули руки и защелкнули на запястьях браслеты наручников, потом бросили на диван лицом к стенке. Так что она не видела толком, кто хозяйничал у неё за спиной.
      Ченшин сразу прошел во вторую комнату, присвистнул, увидев такое количество оборудования и инструмента, и сразу обнаружил картонную коробку с изумрудными заготовками. Он аккуратно пересыпал их в полиэтиленовый пакет и засунул в карман. Обрезки кристаллов его не заинтересовали. Некоторое время, не больше пяти минут, он ещё похозяйничал, но ничего интересного для себя не отыскал. Деньги не тронул, не та сумма, чтоб мараться. Но не смог удержаться, чтоб не унизить девушку, а косвенно Вовца. Сунул руку за пазуху Валентине и потискал грудь. Та попыталась его укусить, но Ченшин другой рукой схватил её за волосы, запрокинув голову. Потом крепко связал плачущей девушке ноги и снял наручники. На спину положил камень, взятый со стеллажа, и сказал:
      - Это граната. Чеку я вытащил. Если пошевелишься, скатится и взорвется. Поэтому лежи тихо. Двери я закрывать не буду, кто-нибудь придет и аккуратненько снимет, а чеку вставит обратно. Я её на стол положу.
      Ченшин успел сделать всего пару шагов в сторону выхода, как Валентина резко повернулась. Камень с грохотом покатился по полу. Бывший следователь бросился бежать. Два его помощника уже ушли и ждали в машине, а оставаться один на один с разъяренной тигрицей ему не улыбалось. Валентина в ярости разорвала бы его в клочья. Если бы не связанные ноги, она бы наверняка догнала его на лестнице и отделала как следует. При её росте и комплекции это не составило бы большого труда.
      Через полчаса пришел Вовец и застал её всю в слезах. Валентина плакала не о камнях, хотя ей очень жалко было свой пропавший труд, три дня старалась, а от обиды и злости. Она рассказала, что случилось. Вовец воспринял все произошедшее, как ей почудилось, почти равнодушно, со спокойным лицом. Его волновал только один вопрос:
      - Валюш, а тебе они ничего не сделали? Скажи мне правду.
      - Нет, ничего, - помотала головой, промокая щеки платком, - только этот, паскуда, который в машине тогда сидел, излапал всю. Пойду, душ приму, а то вся как в грязи извалянная.
      - А это был точно Ченшин? - допытывался Вовец. - Ты не ошиблась? Именно тот, который на ярмарке предлагал наши изумруды?
      - Да тот, тот, - Валентина всхлипнула в последний раз и пошла в ванную.
      Вовец вынул из кармана визитную карточку с голограммой и набрал номер вершининского телефона. Несмотря на внешнее спокойствие, внутри он весь кипел, с трудом себя сдерживая, чтоб не сорваться на ругань. Но срываться было нельзя. Человек, теряющий самообладание, теряет все. Телефон оказался занят, и Вовец получил возможность собраться, обдумать предстоящий разговор и окончательно успокоиться. Собственно говоря, что произошло? Старый знакомый Ченшин в сопровождении ещё двух типов, возможно, тоже знакомых, совершил чисто уголовный налет, вторично захапал камни, только уже отшелушенные от всего лишнего, и оскорбил девушку. Прямой угрозы для бригады хитников не возникло, материальный ущерб тоже можно перенести. В сущности, это всего лишь неполученный доход. Осталась только обида, да оскорбленное самолюбие взыграло. В конце концов можно плюнуть на все это и забыть, продолжать заниматься своим делом, не отвлекаясь на такие вот частности. Подумаешь, пропало семьсот карат, да у них ещё килограммы в лесу остались. Не станет Вовец специально гоняться за этим подонком. Подвернется случай, рассчитается сполна, а пока хватит и телефонного тычка. Он наконец соединился с Вершининым.
      - Аркадий Александрович, это Меншиков. - Вовец старался говорить ровно, не проявляя эмоций. - Я был у вас час назад.
      - Рад слышать ваш голос, - телефонный кабель не мог передать всей радости, которую вложил в свои слова Вершинин. - Что хотите сказать?
      - Да ничего хорошего. Порядочные люди так не поступают.
      - Что случилось? - забеспокоился банковский референт.
      - Пока я с вами кофеи распивал, наш общий друг Коля Ченшин посетил мою девушку и очень сильно её обидел. Да ещё и обворовал на тридцать тысяч долларов. А теперь скажите, как я все это должен расценить? Как некое предупреждение с вашей стороны? Рискнули наехать?
      - Да упаси бог! Хорошо, что вы сразу позвонили. Мне даже трудно поверить в подобное. Мы разберемся с Ченшиным, я вам обещаю. Все будет возвращено и компенсировано.
      - Ладно, Аркадий Александрович, но имейте в виду, что человек ваш, значит, и спрос с вас тоже. А сейчас я эту выходку расцениваю как начало войны. Пока только с Ченшиным. Естественно, что ни о каком сотрудничестве с вами, пока эта ситуация не прояснится, не может идти и речи. Я этой скотине башку отвинчу, - сорвавшись, закричал Вовец, - а потом за вас возьмусь, если все не вернете!
      Вовец бросил трубку. Он специально заорал под конец разговора, чтобы Вершинин хоть немного забеспокоился. Ченшина необходимо было лишить поддержки со стороны его боссов. Для них должно быть выгоднее освободиться от скомпрометировавшего себя неудачника, провалившего дело и замаравшегося в уголовщине, да ещё и нажившего врагов.
      * * *
      Валентина подняла трубку зазвонившего телефона. Спрашивали Вовца. Он выключил шлифовальный станок, недовольно отложил агатовую пластину. Подполковник Косарев вызывал на связь. Встречу назначил на конспиративной квартире в Ботаническом районе. Адрес Косарев велел запомнить, не записывать. Вовец все-таки записал, чтобы не забыть, во-первых, а во-вторых, назло подполковнику, проявив таким образом собственную независимость. Его смешила вся эта конспирация. Ну кому надо их выслеживать?
      Ботанический был новым районом, отличавшимся от остального Екатеринбурга абсолютно нехарактерным равнинным ландшафтом. Раньше здесь располагался аэродром, откуда летали маленькие самолеты местных авиалиний. Тогдашний Свердловск разрастался, и аэродром почти в самом центре города сделался слишком опасен, да и место под строительство требовалось. Самолеты перелетели на новый аэродром в Арамиль, а здешнее зеленое поле застроили серыми высотками. Принцип нумерации домов Вовец долго не мог понять. Никто из прохожих не сумел указать направление, все жители только что переехали и не знали ничего. Кругом шло строительство, вместо дорог лежали разбитые грязные колеи и гравийные насыпи. Кучи земли и строительного мусора громоздились где попало.
      Совершенно отчаявшись найти нужный дом, с трудом сдерживая раздражение, Вовец неожиданно увидел на стене нужный номер, косо намалеванный желто-коричневой половой краской. Видно, кто-то из жильцов проявил инициативу, чтобы не плутать в поисках собственного дома. Подполковник встретил Вовца с недовольным видом, попенял на опоздание. Тот огрызнулся, мол, нечего забираться в такой район. Косарев снисходительно объяснил, что ещё лет пять здешние жители не запомнят соседей в лицо и не будут обращать внимания на посторонних. Двухкомнатная квартира оказалась обставлена в бедном казенном стиле, словно из общежития мебель перевезли. Не было ни холодильника, ни телевизора. Из домашней техники имелись только электроплита да телефон.
      Косарев усадил Вовца за письменный стол, положил перед ним несколько листков бумаги, ручку и сказал:
      - Пиши обо всем, что имеет отношение к изумрудам.
      - Опер велел про всех писать, - хмыкнул Вовец. - Друзей обязательно закладывать?
      - Желательно, - бросил Косарев, выходя в другую комнату. Там он развалился на диване, вытащил из портфеля пачку газет и журналов, настраиваясь на долгое ожидание.
      Вовец почесал переносицу обратным концом ручки и вывел крупным чертежным шрифтом название своего агентского доклада: "Всё, что имеет отношение к изумрудам". Полюбовался на дело рук своих и начал излагать.
      Изумруд - хромсодержащая разновидность благородного берилла. Прозрачные, имеющие различные оттенки зеленого цвета ювелирные разности относятся к драгоценным камням первого порядка наравне с алмазом, рубином и сапфиром. Считался чрезвычайно редким, пока в 1830 году не было открыто месторождение на Урале. В настоящее время добывается в Колумбии, Бразилии, Зимбабве, Танзании, ЮАР, Австралии, Индии и России.
      Сделав необходимое, на его взгляд, вступление, Вовец перешел к текущим событиям. Он обстоятельно описал месторасположение обнаруженных вдоль проселочной дороги скважин, тем более, что карта, выученная вдоль и поперек, четко отпечаталась у него в памяти. Потом рассказал о делянке, где бурильщики обнаружили слюдитовую зону и месторождение изумрудов. Ночное побоище опустил, но о вооруженной охране, хватающей неосмотрительно забредших людей, поведал. И бригаду милиции, наезжавшую к ним в гости, помянул. Потом перешел к тагильской шпане, оседлавшей дорогу и избивавшей всех подряд. Следом настал черед Коли Ченшина и троицы мрачных мужиков с винтовками. Тут Вовец красок не пожалел, особенно черной. Он постарался дать словесные портреты всех, кого запомнил. Не забыл включить эпизод с нападением на Валентину. Поскольку Косарев оказался свидетелем этой драчки, Вовец лишнего плести не стал, но заметил между прочим, что гебист мог бы не отсиживаться в кустах, а помочь маленько. Историю с подрывом входа в штольню, своим спасением, избиением хитников и разрушением плотины он изложил в собственном варианте, несколько отличном от подлинных событий. Например, из этого рассказа было совершенно непонятно, откуда у Киборга взялась взрывчатка. Очевидно, свою принес. Шахта предстала в виде короткого коридора, а плотина упала от легкого тычка.
      Исписав таким образом пять листов и потратив два часа времени, Вовец поднялся из-за стола и прошелся, разминаясь. Таким обстоятельным писательским трудом он не занимался, пожалуй, со студенческих времен. Косарев решил, что он уже закончил, но Вовец сказал, что к самому интересному только подступает, и сел за продолжение. Подполковник же снова углубился в журнал "Деньги", видно, они у него были, раз учился правильно с ними обращаться.
      Вот теперь Вовец с мстительным удовольствием расписал, так сказать, новые приключения Ченшина. Как тот явился на "Минерал-шоу" продавать ворованные изумруды, но вынужден был расстаться с ними. При этом приглашал работать в его фирме, даже дал визитную карточку человека, с которым следует вступить в контакт по этому поводу. Но потом, точнее, прямо сегодня ворвался с двумя помощниками в квартиру Валентины и снова украл все изумруды, уже подготовленные для огранки. При этом девушку унизил гнусным образом, всю излапал, а на спину положил камень, сказав, что это граната. Валентина, оскорбленная до того, что жизнь не дорога, сбросила эту "гранату", чтобы самой погибнуть и гада этого достать. Но камень не взрывается.
      После этого Вовец рассказал о своем визите к референту управляющего банком "Евразия". Тихий, застенчивый Вершинин предстал монстром преступного мира, замаскированным под мелкого клерка. Он вербовал Вовца и предлагал шестьсот долларов в месяц. Размяв пальцы, Вовец одним небольшим абзацем сообщил об израильско-подданном Иване Кацмане, скупавшем изумруды и хваставшимся этим. О своем катании на лодке с вышеупомянутым рыжим иудеем он из скромности умолчал. О проданных камнях и полученных долларах - тем более. Вовец был уверен, что бесшабашный русский еврей, готовый выпивать и трепаться с каждым встречным, давно попал в поле зрения чекиста Косарева, так что умалчивать о нем нельзя - вызовет подозрения. Закончив на этом, Вовец прогнулся, потом потянулся, разминая усталую спину, и спросил:
      - Подпись разборчиво ставить или так, попроще?
      - Фамилии не надо, - тут же отозвался Косарев. - Подпиши: Слесарь. Это твой агентурный псевдоним.
      - Ну спасибочки, товарищ подполковник, - разочарованно протянул Вовец, - что хоть просто слесарь, не сантехник.
      - Что, не нравится? - засмеялся Косарев. - Звучит неэстетично?
      - Да как-то, знаете... Вон в книжках какие клички - Трианон, Алекс, Юстас, "ноль ноль семь". Юстас - Центру. Звучит! А тут: Слесарь сообщает. Тьфу. Словно к начальнику участка пришел клянчить гаечный ключ.
      - Ладно, не придирайся. У меня вон один есть - Крючок. И ничего, подписывается. И звонит, тоже себя называет Крючок. Хочешь быть Крючком?
      - Нет уж, - замахал руками Вовец, - ни Крючком, ни Живцом, ни какой другой Наживкой. Еще проглотит какая-нибудь Акула. Слесарем как-то спокойней. А, может, меня в Рыбака переименовать?
      - Рыбак у меня пятнадцать лет уже работает. Каждый второй хочет быть Рыбаком, никакой фантазии. Закончил писать? Сдавай. Можешь журнальчик полистать, а я пока почитаю, что ты там наврал. - Он взял пачку исписанных листов и принялся быстро их просматривать.
      - Так ведь не зря же я хотел Рыбаком стать, - Вовец повалился на диван. - Мы, Рыбаки, все такие. Рассказ без вранья, как уха без соли, если не хуже.
      - А что может быть хуже? - спросил Косарев, продолжая читать. Похоже, он, как Юлий Цезарь, мог одновременно читать, писать и говорить по телефону.
      - Без рыбы! - ответил Вовец и уткнулся в журнал.
      Быстро просмотрев все листы, Косарев принялся их перечитывать заново, но уже медленнее. Иногда отрывался от чтения и секунд на десять замирал, задумавшись, словно вспоминая что-то, сопоставляя или таким образом давая информации отложиться в мозговой картотеке. Минут через пятнадцать убрал доклад Вовца в папку, папку в портфель, и сказал:
      - Что ж, неплохо, - похвалил и пояснил, за что: - Орфографических ошибок практически нет, изложено связно, подробно, масса полезной информации. Ты снова в ту шахту не собираешься? Хочу с тобой пойти.
      - Так я ведь не один пойду. - Вовец с сожалением отложил журнал. - А мы в бригаду чужих не берем.
      - Кстати, ты про свою бригаду ни слова не написал.
      - Так вы сказали "желательно", а не "обязательно", - возразил Вовец. А я и так вон сколько накатал.
      - И все-таки придется тебе найти способ пойти одному, - не терпящим возражений тоном сказал Косарев. - А сейчас запомни номер телефона. Будешь звонить и говорить: "Я - Слесарь". А потом говори, что надо связаться с Четвертым. Четвертый - это я. Звонить можно в любое время суток. Но запомни: никакой информации, только просишь контакт. А там или соединят, или скажут, когда позвонить, или твой телефон спросят. Встречаться будем здесь, на этой квартире. Относительно задания. С Вершининым этим не ссорься. Тут может открыться любопытный, перспективный вариант. Возможно, будешь туда внедряться.
      - У меня просьба, товарищ Четвертый. "Я - Слесарь" как-то чересчур помпезно, прямо какой-то Гамлет. Можно, я лучше так скромненько спрошу: "Слесаря вызывали?" А мне уже передадут: так, мол, и так, адрес и все прочее. Вот это будет конспирация!
      Косарев ещё с полчаса инструктировал Вовца, потом отпустил.
      * * *
      Коля Ченшин решил пойти ва-банк, не хватило выдержки. Он ушел из прокуратуры, чтобы прилично зарабатывать, а не перебиваться от получки до получки. С его квалификацией, умениями и связями это оказалось нетрудно. Но денег слишком много не бывает. А когда ты видишь, с какой легкостью набивают карманы круглые дураки, просто перешедшие некий эфемерный моральный барьер, то задаешься вопросом: а почему не я? Уж он-то, повидавший всякого за годы работы в прокуратуре, прекрасно знал, что пословицу: "Если ты такой умный, то почему такой бедный?" - придумали негодяи, дабы унижать интеллигентов в шляпах и очках. На самом деле она должна звучать так: "Если ты такой подлец, то почему такой бедный?" По крайней мере для современной России это будет абсолютно верно. Если какой-то интеллектуальный гвоздь начинает высовываться, ему сразу дают по шляпке и забивают обратно. А подлец заключает союз с другими подлецами, сообща они химичат, крутят бабки, прихватизируют, мотают халяву, отметают налево, обувают лохов, окучивают деревню, строят пирамиды, дураков учат, оказывают себе гуманитарную помощь и так далее: русский язык богат на идиоматические выражения и каждый день создает новые. Главное, напарив бабки, успеть кинуть своих друганов-партнеров и вовремя смыться, пока они тебя самого не обобрали или не догнали.
      С моральными барьерами у Ченшина все было в порядке за полным отсутствием таковых. Возможно, постоянное общение с преступным контингентом выработало в нем профессиональный цинизм, постепенно заместивший совесть, а может, он таким был с детства. Не в том суть. Главное, что Коля сделал осознанный выбор: есть возможность рвануть крутую деньгу - рви. В Евразийской корпорации у него была очень хорошая зарплата, ему даже стали давать на подотчет солидные суммы налички для проворачивания щекотливых дел, и он быстро понял, что львиную часть их следует класть в личный карман. Кентавр или Дыба сами не могли вступать в контакт с разным преступным отребьем типа шубинской шпаны, для этого использовался в качестве посредника Ченшин. В случае чего и погорел бы только он. Ченшин, в свою очередь, прекрасно понимал, что от него в любой момент могут отказаться, поэтому торопился нахапать побольше. Когда ему в лапы попал пакет с изумрудами, он сразу понял, что это счастливый случай, который больше вряд ли подвернется. Глупо им не воспользоваться. Сами по себе камни его не ослепили, он понимал, что стоят они не так уж и много. А вот месторождение тянет на миллиарды. Он понимал, что его боссы заинтересованы как раз в том, чтобы никто помимо них изумруды не добывал. А заставить людей отказаться от добычи можно только силовыми методами. Прольется кровь, и Ченшина боссы подставят.
      Он долго думал, для наглядности расписывая на бумаге варианты действий и их следствия. Идеальный расклад получался такой: он берет у Кентавра деньги на проведение силовой акции в отношении псевдолесорубов УИК. Убеждает их бросить свою затею. После этого увольняется. Боссы его задерживать не будут: раз он выполнил грязную работу, незачем рядом держать, ещё и их испачкает. Затем он с группой партнеров начинает разрабатывать месторождение на горке. Обязательно нужно включить в дело хитников, которые месторождение нашли, особенно пресловутого Володю Меншикова, который в противном случае может здорово навредить. После того, как будет добыта изрядная партия изумрудов, Ченшин кинет партнеров и, прихватив добычу, смоется без следа. Он уже знал, чего хочет от жизни: солидный особнячок на берегу теплого моря, Средиземного, например, спортивный "Порш" или "Ягуар". Ну и прочее, весь джентльменский набор: яхта, девочки, коктейли... Счет в банке и доля в прибыльном бизнесе. Жену с детьми он тащить с собой не собирался, тут надоели. Если вдруг соскучится по ним, то потом привезет.
      На ярмарку минералов Ченшин пришел, чтобы выяснить цены на изумруды и при случае сбросить ворованные камни. Девушка, так удачно подвернувшаяся, которая хотела бы купить партию необработанных изумрудов, не вызвала у него подозрений. Во-первых, она совершенно не походила ни на работника органов, ни на сообщницу уголовников, на тех и на других у Ченшина был особый нюх. Во-вторых, она так легко оперировала специальными терминами, что невольно вызывала уважение. Ченшин посчитал её снабженцем, возможно, технологом-производственником, закупающим сырье. Потом, анализируя происшедшее, он пришел к выводу, что Вовец специально готовился к его возможному появлению на "Минерал-шоу". Ченшину и в голову прийти не могло, что это был чистейший экспромт, потому, наверное, и удался. Во время разговора в машине он постарался опять заинтересовать Вовца совместной работой, даже визитную карточку Вершинина дал. Впрочем, об этом его просил сам Вершинин, которому требовался человек для щекотливых поручений. Когда Ченшин обнаружил, что Вовец увел из сумки свои же изумруды, он разозлился и бросился в погоню, нарвавшись на струю газа. И тут им овладели эмоции, Вовец его, что называется, окончательно достал. Он бросил в Ченшина бомбу, выбрался из засыпанной шахты, устроил наводнение, а в довершение всего шутя отобрал изумруды и дал понюхать газку.
      Ченшин снова пошел к браконьеру Саше Двужильному и посвятил того в свои планы. Естественно, не полностью, о своем намерении кинуть партнеров в подходящий момент он даже не заикнулся. Двужильный, авантюрист и разбойник по своей природе, тут же согласился. Совершая набег на квартиру Валентины, Ченшин, честно говоря, не рассчитывал обнаружить там изумруды. Главной целью было установить, а не занимается ли подпольной огранкой подруга Вовца? А ещё таким образом он давал понять, что с ним шутить не следует, с ним надо жить мирно и сотрудничать.
      Но все вышло по-иному. Вершинин, мягко улыбаясь, сказал Ченшину, что Кентавр сильно недоволен и в случае чего адвоката для него нанимать не станет. Ну а тем фактом, что Ченшин скрыл источник изумрудов, босс вообще взбешен. Но идти на ковер надо, раз вызывает и даже время специальное назначил. Ченшин явился в кабинет Кентавра точно к указанному сроку. Там оказался и Дыба. Этот, побывавший на зоне и имеющий свои счеты с прокурорскими, в выражениях не стеснялся. И даже пригрозил разделаться, если такие вещи будут повторяться. Ченшин, сгорая от злобы, терпел, даже пытался культурно объяснить, что хотел найти само месторождение. Может, эти камни мужики принесли за десять километров? И тут ему принялись втолковывать, что его задача - пресечь всякую добычу изумрудов вообще. А Кентавр показал расходные ордера на пятнадцать тысяч долларов, подписанных Николаем, и договор о материальной ответственности, и напомнил, что Ченшин за эту сумму пока не отчитался. Бывший следователь сразу заткнулся, больше не оправдывался, а только поддакивал. Ему напомнили и о следствии по факту трагической гибели двух молодых жителей Нижнего Тагила. Ченшин понял, что его обложили, и вовсе присмирел. Тут Дыба подал ему для ознакомления приказ о командировке на неделю в Набережные Челны. Поездка должна осуществляться на личном легковом автомобиле с оплатой бензина и компенсацией за счет предприятия. Цель командировки - закупка запчастей для грузовых автомобилей. За наличный расчет. Деньги получить в бухгалтерии. В общей сложности со всеми суточными и прогонными двести тысяч рублей. Кентавр сказал, что за эту неделю Ченшин должен ликвидировать все изумрудные разработки. Что сможет из этой суммы сэкономить, все будет его. Потом ещё сто пятьдесят получит, если дело сделает. Липовые отчеты за командировку ему соорудят. Но если он дело провалит, будет серьезное разбирательство.
      Ченшин успокоился. Он не ожидал столь обнадеживающей концовки. Деньги были ему нужны для будущего дела. Все складывалось очень удачно. Он заставит уйти с делянки УИК, натравит на буровиков шубинскую шпану, которая разгромит там все до основания, камня на камне не оставит. Выход из взорванной шахты он тоже запросто отыщет: заберет из больницы недожаренного пацана, тот все и расскажет. А будет упираться, получит по обгорелой заднице. Впрочем, зачем ему упираться? Да сунуть ему в зубы десять тысяч, так и про ожоги забудет, побежит вперед машины место показывать. Вот только что с ним делать потом? Еще растреплет своим тагильским, создаст проблемы. В общем, надо его из больницы забрать незаметно, как будто сам сбежал, а дальше будет видно.
      Когда у хитников кости срастутся, они непременно явятся на месторождение, тут их и прихватят. Ни Ченшин, ни браконьеры ничего не смыслят в добыче изумрудов, поэтому обязательно потребуются опытные люди. Надо будет Вовцу с его артелью предложить нормальное партнерское сотрудничество. Деваться хитникам все равно некуда, вынуждены будут согласиться, а то ведь и без них в крайнем случае можно обойтись. Все добытое Ченшин должен держать под контролем, друзья-браконьеры в этом помогут. А чтобы никто не заподозрил его в преступных намерениях, станет делать вид, что продает камни некоему тайному покупателю. Сам же будет отдавать деньги из тех, что получит от Кентавра. У партнеров появится доверие, он возьмет под контроль добытые измруды, а там в подходящий момент - фьють!
      В общем, на следующий день, посадив в "ниву" Двужильного и Басмача, Ченшин поехал в больницу забирать Фарида. На вахте никаких проблем не возникло. Он просто показал удостоверение охраннику. С некоторых пор не только в крупных магазинах, но и во всех больницах появились люди в камуфляже и с резиновыми дубинками на поясе. Прежние больничные бабки, десятилетиями стоявшие на страже входных дверей и грубо осаживавшие назойливых посетителей, уже не могли управиться с новым поколением, навещавшим порезанных и раскумаренных друганов.
      В палате ожогового отделения Фарида не оказалось. Сосед с забинтованными по самые плечи руками сообщил, что тот вышел покурить, сейчас вернется, мол, и принялся развлекать гостей историей своих по пьянке сгоревших рук. Ченшин вышел в коридор, чтобы отделаться от разговорчивого обожженца, и там его засек Серый. Он за время болезни при посредничестве Вовца сошелся с Фаридом. Каждый попавший в больничную атмосферу нуждается в общении, а у них, что ни говори, оказались общие знакомые, оба пострадали почти в одном месте и продолжали страдать дальше. Впрочем, оба шли на поправку. Воспаление легких у Серого почти залечилось, даже температуры не наблюдалось, и держали его только для окончания курса уколов. Сломанная рука потихоньку срасталась, и гипс должны были снимать уже в районной поликлинике. У Фарида на всех обожженных местах появилась розовая кожица, хотя оставалась ещё пара пятен, чуть гноившихся и сочащихся кровянистой влагой.
      В палате Серого окружали пенсионеры, целыми днями рассуждавшие о своих бесчисленных болячках и ругавшие власти и молодежь. Поэтому периодически Серый отправлялся к Фариду. Они вдвоем курили на лестничной площадке, разговаривая о том, о сем. Вот и сейчас они часа полтора чесали языки, опершись на перила и поплевывая в пролет, выкурили штуки по четыре сигаретки, вспомнили, что подошло время докторского обхода, и отправились по местам. Серый решил проводить Фарида в его палату и в коридоре, бросив взгляд над плечом приятеля, увидел знакомое лицо. Среагировал сразу схватил Фарида за хлястик больничной куртки, остановил и потащил назад. Тот поначалу затрепыхался, но Серый сердитым шепотом быстро втолковал ему, что к чему, и вытащил на лестничную площадку. Пару минут они понаблюдали в щель между дверными створками, как топчутся трое подозрительных мужиков. Потом гости направились по коридору в сторону курилки, и оба приятеля, не сговариваясь, побежали вверх по лестнице. Поднявшись на два этажа, они прошли насквозь терапевтическое отделение. Серый по ходу забежал в свою палату, вытащил из тумбочки кроссовки, футболку и полотенце. Внутренний голос ему подсказал, что пора сматываться, лечение закончено.
      Они спустились по другой лестнице в противоположном конце длинного больничного здания и оказались в приемном покое. Какая-то медсестричка зашипела на них, но они нахально проперлись сквозь приемное, вышли на улицу и быстро завернули за приземистый домик, в котором размещался морг. Тут устроили совещание. Фарид последние два-три дня и так уже начал нервничать. Он боялся возвращаться домой, слишком плохо воспринял Шуба его спасение, требовал, чтобы тот убил Вовца, отомстил за своих, да ещё штрафные деньги выплатил. Сейчас Фарид подумал, что это Шуба за ним прислал. Серый ничего такого не думал, но и встречаться с кем-то из врагов, пока рука не зажила, тоже не собирался.
      Можно было переждать какое-то время, вернуться в больницу и осмотреться, но Фарид, тоскливо оглядевшись, категорически отказался. Правда, в широченных больничных пижамных штанах, чуть ниже колен, в такой же широченной куртке и стоптанных тапочках он походил на пугало. Да и сложная гамма запахов фурацелина, мазей и пота - ведь принять ванну он не мог из-за ожогов, - была способна отпугнуть гиену, не то что человека. Тем не менее он согласен был в таком виде скитаться, ночуя в подъездах и питаясь на помойках, лишь бы не оказаться жертвой бандитской разборки.
      Серый, у которого после всех случившихся событий вдруг прорезались интуиция и обостренное чувство опасности, сразу, как только увидел Ченшина в коридоре, тоже нацелился бежать из больницы. Тем паче, что ему тут давно надоело, а больничный лист, как и Фариду, тоже официально нигде не работающему, не был нужен. Поэтому он свои домашние тапочки отдал приятелю, а сам надел кроссовки. Потом помог тому натянуть свою запасную футболку, а казенную куртку бросил на землю. Тут к моргу подкатил маленький похоронный автобус, приехали за покойником. Усталая, задерганная женщина по квитанции получала старичка. Водитель катафалка и не думал ей помогать, а у той, видимо, не оказалось денег ему заплатить. Увидев двух парней, куривших за углом морга, она взмолилась:
      - Мальчики, помогите, ради Христа!
      - Какие разговоры, мамаша! - сразу отозвался Серый.
      Затоптав окурки, они вытащили из дверцы в торце автобуса обитый красной материей гроб и внесли в коридорчик морга. Пожилой участливый санитар выкатил высокую больничную каталку. На ней лежал плоский дедок с острым носиком и полуоткрытыми глазами, коричневый костюм был ему великоват.
      - Один подсовывает руки под голову, второй под ноги, - тихо посоветовал санитар, встав посередине, - по команде поднимаем и опускаем в гроб. Раз-два-три...
      Серый опасался, что тело как-то провиснет, согнется, но оно легко и совершенно горизонтально было поднято и опущено в гроб. Санитар позволил переставить его на каталку и отвезти к машине.
      - Как мне вас и благодарить... - начала женщина.
      - А вы нас подвезите немного, - предложил Фарид.
      - Ага, до трамвая, - поддакнул Серый.
      Таким образом они совершили побег из больницы. Оказалось, что им по пути с покойником. Сошли в нескольких кварталах от дома Серого и дворами спокойно добрались. Валентина вначале возмутилась, что братец сбежал, не закончив лечения, но Вовец, выслушав рассказ Серого, одобрил его действия. Ребят накормили обедом, вызвонили Клима и устроили совещание. Фарид чувствовал себя не в своей тарелке, как нищий на губернаторском балу, смущался и робел. Но никто его не упрекал в связях с уголовным элементом, наоборот, отнеслись с пониманием и сочувствием. В беде парень, надо помочь. Тем более, что он с Вовцом на пару хлебнул подземных ужасов. Пришли к выводу, что в Тагил ему возвращаться нельзя. Шуба, который подставил своих балбесов, втравив их в чужую войну, сделает из Фарида козла отпущения. Решили вызвать его мать на телефонные переговоры. Пусть пообщаются, а она потом привезет документы сына. А его сообща уж куда-нибудь пристроят.
      Вовец сразу и вопрос со своим походом за оставшимися изумрудами решил. Высказался в том духе, что теперь следует присматривать в больнице за Сержем, как бы до него Ченшин не добрался. Что надо бывшему прокурору, компаньоны могли только догадываться, но на всякий случай Клим решил подежурить возле Сержа, которого врачи раньше, чем дней через пять, выписать не соглашались. Серый должен был сидеть дома и оберегать сестру от возможного вторжения Ченшина, а Фарид - быть у него на подхвате. Ему уже можно было сидеть на мягком, а руками махать мог вообще неограниченно.
      Вовец заставил Фарида написать на бумаге все, что знает о Шубе и его шайке. Тот заупирался, мол, это предательство, друзей закладывать, но Вовец уже усвоил некоторые приемы подполковника Косарева и быстренько обломал парнишку. Объяснил, что тому нужно прикрытие на всякий случай. Если будут слишком круто наезжать, всегда можно припугнуть, что отнесут записи в милицию. Фарид подумал, да и написал корявым почерком с жуткими ошибками про всех своих боевых товарищей, припомнив клички, адреса и, главное, нехорошие поступки. Вовец заверил, что записи останутся у него. Но не обещал не снимать с них копию. Впрочем, он не торопился заваливать Косарева информацией. Оставил про запас. Отправился к себе на квартиру, собрал рюкзак и, позвонив по секретному телефонному номеру, передал кодовую фразу:
      - Слесаря вызывали?
      В ответ ему назвали другой номер телефона. Вовец его сразу же набрал. Ответил женский голос.
      - Слесаря вызывали? - Вовец снова сказал свой личный пароль.
      - Говорите, Слесарь, - отозвалась женщина. - Что передать Четвертому?
      - Скажите Четвертому, что я готов завтра ехать в лес. Ага, за ягодами. Они, правда, зеленые...
      * * *
      В Крутиху Вовец отправился поездом, хотя Косарев предлагал ехать с ним сразу на машине. Но Вовец отказался, мол, кто-нибудь увидит невзначай, начнутся вопросы, расспросы, придется врать. Договорились, что встречаются на проселке утром. Таким образом, Вовец провел приятный вечер в компании Адмирала. Как следует, от души попарился в бане и выпросил несколько старых облупленных электродов, чтобы сделать из них стрелы для арбалета. Дядя Саша-Адмирал принял в этом деле самое горячее участие и даже лично заточил их на наждаке. Вообще-то следовало сделать наконечники потяжелей, но не было времени возиться. Вовец попробовал, как они летят, выстрелив пару раз в забор. Результаты оказались неутешительными. Метров на пятнадцать-двадцать стрелы шли хорошо и ложились достаточно кучно. Но на более дальнее расстояние несбалансированность и отсутствие оперения давали себя знать: стрелы отклонялись от прямой траектории, теряли остойчивость и на пятидесятиметровую отметку прилетали боком, звонко ударяясь в забор и отскакивая в траву. Но на безрыбье, как говорится, и "Запорожец" автомобиль, даже иномарка.
      С утра Вовец приступил к тщательным сборам. Надел защитного цвета брюки из плотной ткани, заправив их в высокие туристические ботинки на толстой подошве. Он был консерватором и упорно отвергал кроссовки, считая, что для дальних обстоятельных походов ботинки лучше. Рукава рубашки завернул выше локтей, при этом закатал в левый рукав прозрачный футлярчик с наловленными клещами. Их там кишело уже штук сорок, и ни один ещё не сдох. Говорят, что клещ может семь лет обходиться без пищи, и у Вовца даже зародилась мысль: а не проверить ли это экспериментальным путем? Сверху он натянул привычную энцефалитку. Конечно, в ней жарко, зато не только клещи не попадают на тело, но и комары, мошки и всякая труха, которой полно всегда сыплется с вершин деревьев.
      Нож пришлось попросить у Адмирала. Тот предложил на выбор целых два: один подлиннее, другой покороче, оба с наборными пластиковыми рукоятками. Вовец предпочитал деревянные, они не холодят руку и весят меньше. Он с грустью вспомнил свой охотничий нож, отобранный бандитами, когда Валентина легкомысленно пожелала испить их водицы. Взял тот, что поменьше, на скорую руку сметал ножны из старого сапожного голенища. Повесил на ремень под энцефалитку, как привык. Газовый пистолет решил приладить под мышку. Чтобы долго не мудрить с кобурой, приспособил обычную рабочую рукавицу, только пару лямок к ней пришил. Пистолет в рукавицу поместился аккуратно. Потом попробовал, насколько быстро можно его выхватить, потренировался. Получалось не слишком быстро, но главное - пистолет не цеплялся, вытаскивался легко, а лишняя секунда большой роли не играет.
      Помня таежную мудрость "Собираешься на день - бери на неделю", Вовец положил в рюкзак кусок полиэтилена и одеяло. Котелок, запас продуктов, спички, ремонтный набор и аптечка - все по обычной программе. Он привык в каждый свой выход в лес иметь с собой все необходимое и просто почувствовал бы себя неуверенно, не будь при нем бинтов или иголки с ниткой. Мыло, полотенце, ложка, кружка; подумав, добавил топорик. В конце концов повезут на машине туда и обратно, не на горбе тащить. Фонарик, любимые очки-бинокль, мазь от комаров, моток липкой ленты, пять заточенных электродов и две пироксилиновые шашки. "Козью ногу" привязал к рюкзаку сбоку, вертикально, чтобы удобно было в случае необходимости её отцепить.
      После завтрака Вовец вскинул рюкзак на спину, повесил на грудь арбалет и отправился на проселок. Сзади затихали ритмичные удары топора - Адмирал с утра пораньше рубил свои бесконечные срубы. Вовец краем леса прошел до шоссе, выждал, когда оно опустеет, и быстро перебежал, пока машины не появились. Незачем каждому проезжающему видеть его арбалет. Он прошел с километр по проселку и присел на поваленную осину. Ждать пришлось без малого час. Потом появился затрапезного вида уазик, самая подходящая машина для этой местности. Он остановился рядом с Вовцом, и из-за приоткрывшейся дверцы выглянул Косарев, одетый в камуфляж без погон.
      - Ну что, грузимся? - спросил он весело. - Залезай, подкинем километров на двадцать.
      - Лучше плохо ехать, чем хорошо идти, - ответил Вовец банальной присказкой, вытащил из-под лесины арбалет и сунул в машину рюкзак.
      - А эта штука у тебя на законных основаниях? - покосился Косарев на арбалет. Не поздоровался, руки не подал, а сразу начал претензии предъявлять.
      - Конечно, я же её не украл, сам сделал, - Вовец умостился на заднее сиденье, кивнул водителю в знак приветствия. Косарев их друг другу так и не представил. То ли не положено, то ли у них в конторе таких секретных сотрудников за людей не считают. Но Вовец не обиделся. Он и арбалет-то прихватил, чтобы проверить реакцию гебешника на свою наглость. Ничего, прошло.
      Они уже собрались отъезжать, как сзади подкатил желто-голубой милицейский "жигуленок". Усиленный мегафоном гнусавый голос заорал на весь лес:
      - Водитель автомобиля УАЗ, оставайтесь на месте!
      Водитель усмехнулся и опустил боковое стекло, высунул голову. "Жигуль" проехал чуть вперед и встал, загородив дорогу. Из автомашины одновременно вылезли с двух сторон лейтенант и сержант и подошли тоже с двух сторон, остановились у противоположных дверок уазика. Лейтенант, не представившись, не отдав чести, с ходу попер буром:
      - Кто такие? Куда? Документы!
      - Вы что, пост ГАИ? - с любопытством спросил водитель и щелкнул зажигалкой, прикурив сигарету, - А где нагрудный знак с номерочком?
      - Поговори у меня! - взвился лейтенант. - А ну живо все из машины!
      Вовец положил арбалет себе в ноги и ждал, что будет дальше. Он видел, что Косарев начинает злиться. Милиционеры были те самые, что болтались в этом районе и бухали с охранниками буровой вышки. Их же Вовец встретил на ярмарке минералов. Он ожидал, что сейчас подполковник вынет свое удостоверение и устроит разгон зарвавшимся ментам. Но Косарев повел себя иначе. Он достал из полевой сумки какие-то бумаги и, почти распластавшись на коленях водителя, протянул их в открытую дверцу. Лейтенант резко вырвал их у него из рук и, на ходу разглядывая, направился к своей "Ладе". Там сидели ещё два офицера. Минут десять они совещались, передавая друг другу бумаги. Сержант все это время топтался возле уазика. Наконец подошли скуластый капитан и тот же лейтенант. Лица у обоих были недовольные.
      - Так, значит, старший инженер Уральского управления геодезии? капитан переворачивал на ладони бумаги. - Водитель и рабочий... Так... А чего надо здесь?
      - Там все указано, - тяжело вздохнул Косарев, - будем производить триангуляцию на местности. Давайте документы и, в порядке одолжения, покажите свои, пожалуйста. Наша деятельность является государственным секретом, и я должен знать, кто ею столь обстоятельно интересуется.
      Капитан, зло засопев, ничего не говоря, сунул бумаги обратно в кабину, развернулся и потопал к своей машине. Следом заспешили и лейтенант с сержантом. "Лада", презрительно фыркнув и выбросив клубок вонючей гари, рванула по проселку.
      - Ты всех троих сфотографировал? - спросил Косарев водителя, убирая документы в полевую сумку. - Чувствую, у нас с ними будут проблемы.
      - Посмотрим, - пожал плечами шофер, которого подполковник ни разу не назвал по имени. - Сержант был с твоей стороны, так что может хуже получится, чем эти держиморды.
      - Ничего, сержанта я продублировал. Поехали, - махнул рукой Косарев и повернулся к Вовцу. - До места можно на машине продраться?
      - Вряд ли, - тот отрицательно покачал головой, - там ни просек, ни дорожек никаких. Считай, лет тридцать не ступала нога человека.
      Возле мостика через ручей, где Вовец с Валентиной вляпались в приключение, уазик облаяла овчарка. На полянке, где в тот раз стояла придурковато-розовая БМВ, сейчас торчала линялая палатка, и три мужика маялись бездельем. Поляна была вытоптана и замусорена, как пригородная свалка. Овчарка бежала рядом с машиной метров пятьдесят и давилась злобным лаем. Водитель сбросил скорость, словно стараясь её ещё больше раздразнить, и помахал блестящей зажигалкой возле бокового окна,
      У Косарева оказалась с собой новенькая карта района с грифом "Секретно". Такая же военная километровка, как у Вовца, только отражающая текущую ситуацию. На ней был обозначен проселок, ручьи, болота и лес. Вовец показал, где примерно находится выход из шахты, и Косарев согласился, что на карте это место закрашено сплошным зеленым цветом, обозначающим лес. Сам по себе сосняк не был слишком густым, но перестоявшим, поэтому много старых деревьев попросту упало, а на их место торопился молодой подрост. Так что удалось проехать всего метров пятнадцать, после того, как свернули с дороги. Пришлось вылезать из машины. Вовец надел рюкзак, подтянул лямки, попрыгал на месте, чтобы почувствовать груз, убедиться, что лежит на спине нормально. Повесил на шею арбалет.
      - А ты зачем тащишь все это барахло? - спросил Косарев. - Мы же сразу обратно и к вечеру домой.
      - А я, может, останусь, - беззаботным тоном отозвался Вовец. - Погуляю тут денек-другой, вернусь пешочком.
      - Смелый парень, - усмехнулся гебист, - а если тебя эта ментура повяжет? Да ещё с арбалетом? Как-никак холодное оружие, любой эксперт с ходу под статью подведет.
      - А пущай, - махнул рукой Вовец. - Скажу, в лесу нашел, хотел вам сдать. Спасибо, встретили, дальше самому не тащить. Ну, пойдем, что ли?
      Вовец превосходно ориентировался и чувствовал направление. Косарев, который взял только полевую сумку, несколько раз доставал компас, молча смотрел на циферблат и убирал в карман. Сорока громка затрещала, перепархивая по нижним веткам сосен, извещая всю округу об их появлении. Вовец сразу понял, что идет правильно, осталась сотня метров до вершины Изумрудной горы. Эта сорока была единственной на всю округу. Вернее, единственной, которая орала, потому что вторая, очевидно, сидела на гнезде и голоса не подавала. Хотя, какого хрена ей сидеть на гнезде, если все птицы давно птенцов вывели?
      Через несколько минут вышли к вершине и, чуть спустившись по противоположному склону, увидели обвал на месте штольни. Косарев только головой покачал, осмотрев место катастрофы. После этого отправились искать выход, через который Вовец с Фаридом выбрались на белый свет. Примерно сориентировавшись, Вовец двинулся наискосок по склону и вскоре увидел скальный выступ. Под ним нашел знакомую черную дыру.
      - Ну что, сползаем? - спросил он Косарева, доставая фонарик из рюкзака.
      - А там очень грязно? - озабоченно ответил тот вопросом на вопрос.
      - Очень, - кивнул Вовец и полез в дыру, - рюкзачок мне подайте потом, хорошо?
      Вообще-то особой грязи в штольне не было, только в узких местах приходилось тереться о стены, но Вовец таким образом хотел оставить подполковника за пределами шахты. Тот и так достаточно узнал, будет с него. Но Косарев, вздохнув, подал рюкзак и сам полез следом. Каменный коридор привел его в восторг, видно, кабинетная работа и городская жизнь не могли удовлетворить романтическую натуру. Он потому и по лесам самолично ходил, что это ему нравилось. Холодный и мрачный колодец шахты несколько его смутил. Луч фонарика не доставал ни до низу, ни до верху, скользя вдоль колодезной цепи.
      - А где ж тут изумруды? - спросил Косарев, столкнув ногой камешек. Тот булькнул внизу. - Там вода, что ли?
      - А вы что хотели? В шахтах всегда грунтовые воды. Хороший дождик пройдет, так тут целый день на откачку потребуется. - Вовец не видел ничего зазорного в том, чтобы вешать лапшу на уши офицеру-гебисту. Пусть знают, что не только они одни это умеют, мы тоже способны. Какие-то лужицы на дне, конечно, собрались, но до откачки дело дойдет не скоро. - А изумруды внизу. Там ещё один штрек имеется, вот в конце его и надо камушки выкалывать. Потом наверх и к речке, чтобы мокрые разбивать.
      - А почему именно мокрые? - поинтересовался Косарев.
      - Мокрый изумруд сразу виден в породе. Такой вот обогатительный цикл.
      - А как-то спуститься, посмотреть самому можно?
      - Чего ж нельзя, - благодушно отвечал Вовец, - запросто. На цепь цепляйтесь да и валяйте вниз. Пара секунд - и тама. Тут метров двадцать всего. Только оттуда тоже по цепи ползти придется. Вы мужик крепкий, у вас получится. Фонарик я дам, как-нибудь уж тут подожду в темноте.
      Но Косарев, поколебавшись, решил не испытывать судьбу, тем более, что в шахте было ощутимо прохладно и он уже слегка задрог в своем камуфляже на голое тело. Он ещё пошарил лучом фонарика по слюдитовым стенам, надеясь отыскать изумрудный глазок, но с огорчением вынужден был констатировать, что здесь жила выбрана полностью. Вовец усердно помогал ему в этом убедиться, поплевывая на подозрительные места и растирая пальцем. Смачивал таким образом будто в надежде, что высветится влажная зеленая искра. Но он знал, куда плюнуть, чтобы действительно не нарваться на изумруд. Его попытка разочаровать Косарева полностью удалась, и, в отличие от подполковника, он направился к выходу совершенно удовлетворенный результатами похода.
      Выбравшись из холодного подземного мрака на белый свет, полный птичьего гомона, лесных ароматов и солнечных лучей, лишний раз убедились, что жизнь прекрасна. Вовец оставил рюкзак в штреке, да и сам возвращаться к машине не собирался. Но Косарев настоял, чтобы тот его хотя бы проводил. Мол, неприлично так расставаться. Устроим, как люди, пикничок на обочине, разопьем коньяк и закусим тоже по-людски. Да и дорогу одному ему не найти, ещё заблудится в лесу, чего доброго. Этот аргумент оказался самым сильным. Вовец хоть и не особенно поверил в такую возможность, но допускал, что Косарев может проплутать лишних пару часов. Решил проводить. Только теперь шел налегке, с одним арбалетом, натяжным рычагом и несколькими заточенными электродами, стянутыми резинкой. Да ещё на поясе висели нож. Через полчаса вышли точно к уазику, только тут им сразу стало не до пикника. Да и коньяка с закуской не оказалось на месте.
      Все дверцы машины были распахнуты настежь. На земле валялись разбросанные бумажки и всякие карманные мелочи: расческа, авторучка, раздавленные солнцезащитные очки, какие-то тряпки, явно вытащенные из багажного отсека. Косарев тревожно огляделся и остановил Вовца движением руки.
      - Не затаптывай, стой на месте.
      Он вытащил из кармана зажигалку и, уже не скрывая, что это миниатюрный фотоаппарат, сделал несколько снимков. Он старался ступать предельно осторожно, не касаясь ничего, лежащего на земле. Вовец терпеливо ждал, что будет дальше. Подполковник заглянул в машину и вернулся обратно.
      - Вопрос: где Кожевников? - он впервые назвал водителя по фамилии. На земле пятна, похожие на кровь. Давай, пойди налево, а я направо, посмотрим. Только следы если встретятся какие-то или предметы, не трогай. Понятно?
      - Как не понять. А может, он убежал? - предположил Вовец.
      - Исключено, - решительно возразил Косарев, - скорее погибнет, чем бросит оперативную машину. Похоже, было нападение. Машину разграбили, значит, Кожевников уже не мог оказать сопротивление. Найдешь что, не трогай, меня зови.
      В десятке шагов от уазика в неглубокой рытвине Вовец обнаружил тело водителя, закиданное свежим сосновым лапником. Он сразу крикнул Косареву. Тот подошел неторопливо, внимательно глядя под ноги и по сторонам. Присел на корточки на краю ямки.
      - Волоком тащили, - сказал Вовец, указывая рукой на потревоженный лесной подстил. Слой сухой сосновой хвои пересекали неровные борозды. - А ветки наломаны вот с тех сосенок. Сейчас у этих отморозков все руки в смоле.
      - А с чего ты решил, что отморозки? - спросил Косарев не поднимая головы, продолжая рассматривать набросанный лапник, из-под которого торчала нога в одном носке.
      - А кто ещё человека ни за что убить может? Что у него взять было можно? Оружие, деньги? Даже машину не угнали.
      - Оружие мы только в тир берем. А машину угнать невозможно по причине некоторых конструктивных особенностей. Ладно, давай посмотрим.
      Он принялся осторожно поднимать ветки и откладывать их в сторону. Вскоре труп был полностью раскрыт для обозрения. То, что человек мертв, стало ясно с первого взгляда. С перерезанным горлом не живут. Темно-красные сгустки свернувшейся крови, словно комки протертой свеклы, лежали на земле. Косарев потрогал лоб, потом руку покойника, засунул ладонь ему под задравшуюся на боку рубашку.
      - Еще не остыл. Похоже, сразу, как мы ушли, на него и напали. Сюда ещё живого приволокли и тут уже прикончили. - Он встал и с разных сторон сделал несколько снимков своей шпионской миниатюрной камерой. - Если бы в таком виде волокли, следы крови остались бы через всю дорогу, и положение головы было бы иным. Рукав и плечо видишь? Собака рвала. Одну собаку мы сегодня видели, клыки тоже будь здоров.
      Вовца покоробило деловитое спокойствие Косарева, словно тот осматривал труп совершенно постороннего человека, а не своего товарища, которого оставил здесь два часа назад в полном здравии. Интересно, их в госбезопасности такими бездушными делают или специально отбирают при приеме на работу? И он спросил, кивнув в сторону убитого:
      - А как его звали?
      - Что? - отвлекся на миг Косарев от своей следовательской работы. Как звали? Капитан Кожевников.
      - Да нет, - поморщился Вовец, - я про имя спрашиваю.
      - На венке прочитаю, тогда скажу. Он не из моего отдела, закрепили с машиной на время. Ты, наверное, думаешь, я - сухарь? Нет, брат, я сейчас следователь и криминалист в одном лице. Следы имеют свойство пропадать, надо вовремя все зафиксировать.
      Правда, Вовец не заметил, чтобы он что-то как-то фиксировал, кроме разве фотографирования. Подполковник просто четко и раздельно называл вслух все, что видел, словно заучивал наизусть. Положение тела, рук, ног, то, что один полуботинок коричневого цвета лежит справа возле поясницы, видно, слетел с ноги, когда труп тащили по земле. Он осторожно подсунул руку под затылок, пошарил там пальцами и, когда вытащил, они оказались испачканы кровью.
      - Затылок разбит ударом тяжелого предмета малой площади, возможно, кастетом.
      Вовец понял, что Кожевникова ударили по голове, оглушив, потом оттащили в эту яму и перерезали горло. Косарев осторожно прощупал одежду на убитом и сказал, что карманы пусты. Часов на руке тоже не оказалось. Аккуратно прикрыв тело ветками, они вернулись к машине. Сунув руку под переднее пассажирское сиденье и чем-то там щелкнув, подполковник откинул кожаную подушку сиденья. Под ним размещался радиотелефон: металлическая коробка с телефонной трубкой в специальном зажиме и четырьмя рядами пластиковых кнопок с цифрами. В середине коробки виднелась вмятина с круглым отверстием на дне. Надорванные края прогнулись внутрь лепесточками. Косарев чертыхнулся и опустил сиденье. Потыкал пальцем в коричневый кожзаменитель. Нашел проделанное пулей сквозное отверстие.
      - Получается, что они знали и таким образом лишили связи. Кто-то решил объявить нам войну... Почему ж они в Кожевникова не стреляли?
      - Я понял, - отозвался Вовец, хотя вопрос был адресован Косаревым не ему, а самому себе, - это не кастет, его ломиком ударили. Ну, блестящие такие, с накаткой, чтоб рука не срывалась. Тагильская братва с такими ездит. Вспомнили?
      - А ведь, пожалуй, ты прав, - подполковник задумался. - Во всяком случае, как версия вполне подходит. Ладно, версии мы потом будем разрабатывать, а сейчас давай-ка займемся машиной.
      Из-под приборного щитка свисали разноцветные проводки. Преступники, не сумев завести машину ключом, пытались соединить провода зажигания напрямую. Косарев сунул руку под щиток, потом нажал на педаль акселератора. Двигатель часто зафыркал и умолк.
      - Ясно, бензин на нуле. Пойдем посмотрим.
      Подполковник вылез из машины. Крышка на горловине бензобака отсутствовала. Косарев поднял с земли сухую ветку, опустил конец в бак и постучал в гулкое сухое днище. Запасной канистры в багажном отсеке тоже не оказалось. Косарев сосредоточенно принялся осматривать землю возле машины.
      - Крышка вон валяется, - подсказал Вовец и ткнул пальцем, - возле куста.
      - Машину завести не сумели, решили бензин хотя бы слить, шпана дешевая. - Косарев словно не слышал ничего, погруженный в собственные мысли. - Как ещё аккумулятор не додумались вытащить. И инструменты не взяли. Погоди-ка, - он быстро заглянул в кабину. - Самое смешное, что нет пустой бутылки из-под минералки. Кожевников допил, а флакон сунул в коробку с едой. Ну, еду и коньяк уперли, это понятно, а пустая бутылка-то им зачем? Сдать в киоск за пятьдесят копеек?
      - Может, бензин в ней унесли? - Вовец саркастически усмехнулся.
      - Стоп, - вдруг остановился Косарев, - а в этом что-то есть. - Он снова стал вглядываться в землю. - А вот и пробка от бутылки валяется. И ещё кое-что. - Он поднял обрывки некогда белой, а теперь серой в черных разводах тряпки. Такие водители держат в кабине, чтобы стекла протирать. Для чего они её рвали?
      - Раненых бинтовали, - подсказал Вовец.
      - Ладно, с этим успеем разобраться, - Косарев достал из полевой сумки карту, развернул на земле. - Покажи-ка, где здесь буровая с охраной.
      - Вот, - ткнул пальцем Вовец, - километра три отсюда, получается. Там, кстати, у охраны джип был с радиотелефоном. Давайте схожу? Да и ментовская эта бригада, что нас утром тормознула, там же наверняка кучкуется.
      - И что ты им скажешь? И как они себя поведут? Ты остаешься здесь. Никого не подпускай. Учти, что могут вернуться те, кто Кожевникова пришил. Аркебузу свою держи наготове, если что, стреляй, но лучше не до смерти. Живому мы язык потом развяжем. А если прикончишь какую сволочь, помни, что ты теперь наш человек, мы тебя не сдадим. Главное, не вздумай потом от нас прятаться.
      Он не сказал, мол, от нас бесполезно прятаться, мы тебя из-под земли выковыряем, из-под воды выкачаем, но Вовец и так понял. Он отошел на несколько шагов в лес, сел на валежину, слившись с фоном, ткнул арбалет в землю, вставил ногу в стремя на конце ложи и с помощью козьей ноги двумя руками, кряхтя от усилия, натянул тетиву. И стал ждать, что будет дальше. А Косарев уже скрылся из глаз в направлении лесной делянки, где стоял немного помятый вагончик и был джип с радиотелефоном.
      * * *
      Сегодня Ченшин собирался вести отряд громить псевдолесорубскую делянку УИКа. Правда, считалось, что операцию возглавляет лично сам Шуба, которому требовалось укрепить свой авторитет, взбодрить команду и повязать её огнем и кровью. На дело отправилась вся группировка, точнее, все, кто мог по состоянию здоровья. Четверо не могли. Но одиннадцать человек, вооружившись клюшками для хоккея с мячом, ножами, любимыми блестящими ломиками, несколькими обрезами и малокалиберными самодельными пистолетами, выехали на трех машинах в лес. Сам Шуба с облезлым пистолетом ТТ за поясом был двенадцатым. Точнее, первым и главным.
      Ченшин на "Ниве", где, кроме него, сидели трое браконьеров, прибыл на место заранее. Личную свою команду он высадил в километре от делянки, приказав вести наблюдение, а сам поехал в обратном направлении, чтобы встретить тагильскую банду. Но вначале встретил бригаду капитана милиции Хабибулина, от которого услышал о наглых геодезистах на уазике, требовавших предъявить удостоверения. Ченшин с милицейской бригадой по борьбе с незаконным оборотом драгоценных камней стакнулся сразу после памятного прорыва плотины на лесной речушке. Как говорится, рыбак рыбака видит издалека. Хабибулинская команда оказалась на месте происшествия раньше городской следственной группы. Убедившись, что пострадавшие от водного потока парни совершенно не похожи на лесных работяг, капитан потерял к ним интерес, только пообщался с Ченшиным, прикинувшимся случайным свидетелем. Они сразу поняли, что могут пригодиться друг другу. Ченшин, конечно, утаил свои контакты с шубинской группировкой, но сообщил, что является начальником службы безопасности крупной фирмы, тоже не заинтересованной в незаконной добыче изумрудов разного рода черными геологами. Вообще-то Ченшин не ожидал, что борцы с драгоценностями будут тут болтаться, нормальная милиция по лесам не шатается целыми днями. Ему было невдомек, что доблестные блюстители и хранители уральских недр мечтают изловить какого-нибудь удачливого хитника и конфисковать у него мешок с изумрудами. Но до сих пор им не удавалось поймать человека хоть с какими-то камнями в рюкзаке. Поэтому они отправлялись на делянку в вагончик жарить шашлыки и выпивать на чужой счет. Впрочем, им там были рады и даже сожалели, что милиция не может у них обосноваться на круглосуточный пикник. Охранники постоянно вспоминали стремительный ночной налет с поджогом и захватом бульдозера, и присутствие людей в погонах придавало им большую уверенность в себе.
      Ченшин же почувствовал, что сегодняшний набег срывается. Не станешь же устраивать погром в присутствии милицейской бригады. Он загрустил и потихоньку поехал дальше встречать боевую дружину. И тут впереди увидел уазик, сворачивающий в лес. Ченшин притормозил, сдал назад, пряча машину за густой сосновый подрост, заглушил двигатель и выскочил из кабины. В бинокль он увидел людей, совещающихся возле уазика. Один оказался старым знакомым Вовцом Меншиковым. У Ченшина сразу заныло под ложечкой. Он вспомнил, как тот его обчистил после "Минерал-шоу", да ещё окатил слезоточивым газом. А уж о том, что Вовец сейчас обозлен ответным нападением на квартиру его женщины, и говорить не приходилось. Бывший следователь прокуратуры вдруг понял, что до тошноты боится этого мужика с холодными глазами и на все бы пошел, лишь бы проклятый Вовец исчез с его пути. Но пока что тот, нагрузившись рюкзаком, исчез в лесу в сопровождении одетого в камуфляж дядьки с полевой сумкой на боку. Ченшин сразу понял, что они двинулись в направлении изумрудной шахты. В уазике остался сидеть водитель.
      За последние дни Коля Ченшин как-то уже свыкся с мыслью, что месторождение изумрудов переходит в его личную собственность. Сейчас он увидел, что какие-то геодезисты норовят захватить его достояние. Проклятый Вовец нашел покровителей. Но дело ещё можно было поправить. Раз делянка, на которую планировалось нападение, находится сегодня под милицейским прикрытием, следует изменить направление удара. Шуба с радостью кинет банду на главного своего врага. Ченшин сел в "Ниву" и покатил встречать боевиков. Проезжая мимо уазика, развернутого носом к дороге, ехидно хохотнул, предвкушая предстоящую месть. Он был готов уничтожить хоть сто человек, лишь бы изумрудное месторождение досталось ему, тем более, что сам он не будет пачкать руки чужой кровью. Для этого есть молодые "быки", которых самих можно будет в случае чего отправить на убой.
      Банда в полном составе уже дожидалась Ченшина на замусоренной полянке у болотистого ручья. Огромная овчарка, возбужденная присутствием такого большого количества людей, носилась огромными скачками, радостно размахивая лохматым хвостом, и мешала сворачивать палатку. Шуба, надвинув на нос длинный козырек расшитой золотом бейсболки, тянул в тенечке баночное пиво. Ченшин в двух словах объяснил, что налет отменяется, чем вызвал поток отборной матерщины со стороны партнера. Спокойно подождав, пока тот выдохнется, и выкурив за это время сигарету, предложил взамен другую добычу. Последовал ещё более отборный поток восторженных ругательств. Шуба вскочил, швырнув в кусты недопитую банку и параллельно овчарке забегал по поляне, громкими криками подгоняя братву.
      Брать водителя уазика отправились четыре самых крутых бойца на "Москвиче". Инструкция, полученная ими, была простой: захватить водителя и привезти на его же машине. Если окажет слишком активное сопротивление мочить на месте. Шуба хотел повязать своих людей кровью, а Ченшин таким образом устранял претендентов на изумрудную залежь. Остальные бойцы восприняли это распоряжение как своеобразную шутку.
      Когда к уазику подкатила легковушка и из неё вылезли четверо парней, не скрывавшие своих намерений, капитан Кожевников не испугался. Его к подобным ситуациям готовили. Он вылез из машины, чтобы иметь простор для маневра, и мгновенно обезоружил бойца, приставившего к его груди обрез. Руку другого с зажатым в ней пистолетом вывернул вниз, грянул выстрел, пуля ушла в раскрытую дверцу, продырявив сиденье и спрятанный под ним радиотелефон. Но больше капитан ничего предпринять не успел. Откуда ни возьмись появилась огромная овчарка и повисла у него на руке, а удар стального ломика раскроил ему затылок. Кожевникова оттащили в ближайшую рытвину, наскоро обшарили карманы и забросали сосновым лапником. Напоследок один из бойцов полоснул его финкой по горлу. Но уазик завести не смогли и вернулись к остальной банде.
      Молодые "быки", первый раз выехавшие на дело и предвкушавшие куражливый мордобой по отношению к напрягаемым лесорубам, сразу приуныли, услышав про убийство. Шуба, наоборот, обрадовался и решил устроить засаду, подкатить всей бандой к уазику и подождать в лесной тишине возвращения Вовца с прогулки. Ченшин пришел в ярость от столь безумной идеи и с трудом себя сдержал, чтоб не наорать на партнера. Три машины и толпа бестолковых пацанов - всякий, кто мимо проедет, обратит внимание и запомнит. А завтра тут найдут труп со следами насильственной смерти... А если нечистая сейчас понесет куда-нибудь капитана Хабибулина, он ведь просто так мимо не проскочит, обязательно нос сунет и на заметку возьмет. Никаких проблем не возникло бы, если б удалось завести двигатель уазика и отогнать подальше. Но эти бездари оказались способны только глотки резать да морды бить, а в технике ни бум-бум.
      Ченшин втолковал-таки Шубе, что засада должна быть невидимой. Из уазика слили бензин, набрали его в опустошенные пивные бутылки, заткнув горлышки тряпками. Наделали таким образом зажигательных бомб, претенциозно именуя их "коктейль Молотова". Никто из бандитов не знал, что зажигательная смесь времен Великой Отечественной представляла собой сплав фосфора и серы, воспламенявшийся сам по себе. А если использовался бензин, то в него добавлялся специальный загуститель, чтобы горючая смесь лучше прилипала к вражеской броне. Вся банда отъехала на пару километров в сторону и устроила пикник подальше от дороги. Остался только один наблюдатель с радиопереговорным устройством.
      Он лежал на земле, пялился в бинокль и помирал со скуки. Его приятели выпивали и закусывали, подставив голые спины солнышку, а он вынужден был кормить комаров. Подержав минут двадцать бинокль у глаз, пацан утомился. Он перевернулся на спину и решил пару минут отдохнуть. Он не ожидал, что нужные ему люди выйдут из лесу очень скоро, и потому прошляпил появление Вовца и Косарева. Его лежбище было расположено далековато, отсюда хорошо просматривался уазик, но когда наблюдатель снова взялся за бинокль, Вовец и Косарев как раз склонились над телом капитана Кожевникова. И только ещё через десять минут пацан увидел Вовца. Косарев, уже успевший уйти, в поле зрения не попал. Боец торопливо принялся давить кнопку вызова и хрипло шептать в микрофон:
      - Он здесь! Давай скорей!
      * * *
      Вовец чувствовал себя неуютно. В десятке шагов стоял автомобиль с пустым бензобаком и простреленным радиотелефоном, а чуть в стороне лежал под кучей веток молодой мужик с пробитым затылком и перерезанным горлом. Вовцу показалось, что Косарев оставил его здесь слишком легко, словно сбросил с плеча старую телогрейку - слишком жарко стало. Может, Слесарь стал уже не нужен так называемым компетентным органам? Месторождение показал, всю интересующую информацию выложил, можно теперь и наплевать на агента... И потом: если преступники, убившие Кожевникова, удирают сейчас как можно дальше - это одна ситуация, совершенно понятная. Но если они рыщут по округе, неважно с какими намерениями, надо быть начеку.
      Вдали послышался быстро нарастающий звук мотора. Вовец встрепенулся, вскинул арбалет, приготовившись наложить на ложе стрелу. Возможно, это уже возвращался Косарев, договорившийся с охраной делянки, а может, просто проезжал случайный автомобиль. На всякий пожарный следовало укрыться получше.
      Розовый БМВ пролетел мимо уазика ещё метров двадцать по дороге и резко затормозил, все четыре дверцы разом распахнулись, и из них выскочили четверо парней. Размахивая толстыми хоккейными клюшками и сверкающими ломиками, они кинулись в лес. А напротив уазика остановился пыльный "москвичонок", из которого тоже горохом посыпались парни в спортивных костюмах, разогретые алкоголем. Третий автомобиль слегка не доехал. Первой из него выпрыгнула, буквально вырвалась огромная немецкая овчарка и радостно рванула в лес. Следом вывалился, путаясь в длинном собачьем поводке, потный, раскрасневшийся мужик. Он был старше всех в банде, очевидно, оказался здесь случайно, шубинским понадобилась собака, а ему водка, вот и сошлись. Собаковод и сейчас, в разгар дня, находился уже в крепком подпитии: судя по всему, это было его обычное состояние. Размахивая биноклем, к машинам бежал наблюдатель, правой рукой он придерживал скачущую за пазухой рацию.
      Двенадцать человек и одна собака быстро разворачивались в неровную цепь, словно охотники, загоняющие дичь. Обрезы охотничьих ружей делали картину ещё более похожей на звериную облаву. Крайние загонщики ускоряли бег, цепь принимала вид полумесяца, концы которого стремились сомкнуться в кольцо. Бандиты сегодня уже попробовали крови, преодолев барьер между пацаном, живущим по "понятиям", и отморозком, которому все до фени, один закон - кулак. Командовал всеми, точнее, матерился громче всех и махал руками сухощавый малый, разрисованный татуировками, с железными зубами и в кепи, расшитой золотыми позументами.
      Вовец эту блестящую бейсболку сразу заприметил и взял на прицел. Электрод, с которого обколотили обмазку, - четырехмиллиметровой толщины железный пруток с заостренным, словно игла, концом, - покоился на ложе взведенного арбалета. Эту стрелу весьма условно можно было назвать болтом арбалетным снарядом. Но тут уж, как говорится, чем богаты, тем и рады. Вовец нажал спуск и бросился бежать. Через два десятка метров полета пруток начал заворачиваться и под козырек роскошной бейсболки прилетел уже плашмя, боком. Хлесткий удар в лоб опрокинул Шубу на спину и заставил заткнуться. Из глаз брызнули искры, в голове зазвенело и помутилось. Ближние загонщики бросились на помощь своему атаману, принялись подымать.
      Кожа лопнула полосой и на глаза хлынула кровь. Шуба схватился обеими руками за рассеченный лоб, пальцы сразу сделались скользкими и липкими. Кто-то не целясь лупанул из обреза в сосны. Атамана поволокли обратно к машинам. Каждый из присутствующих стремился продемонстрировать боссу свою заботу о нем, громко крича на других:
      - Осторожно, сволочь! Не картошку несешь!
      - Смотри, падла, куда прешь! Чуть на дерево не налетел!
      - Аптечку из машины тащите! Да быстрей, ты, тормоз, ускоряйся!
      Цепь смешалась. Фланговые загонщики, лишившись поддержки центра, постепенно умерили бег и, услышав, что главарь ранен, тоже поспешили на подмогу. Никто не торопился сложить голову в порыве мщения. Хотя всех проинструктировали, как действовать, но такой случай предусмотрен не был. Вообще никто не подумал, что кто-то из команды может быть ранен или убит. Типичная психология шпаны: мы всех отметелим, а нас никто, потому что мы банда!
      Вовец, заметив, что погони больше нет, остановился и быстро взвел арбалет. Он бежал к выходу из шахты, где оставил свой рюкзак. Он мог бы засесть в штольне и держать там оборону неделю или даже две, ожидая подмоги от Косарева или от своих ребят, которые через день-другой наверняка отправятся его искать. А можно было бежать дальше. В лесу он запросто оторвался бы от погони. Его, правда, обеспокоил выстрел, раздавшийся позади. Огнестрельное оружие резко меняло соотношение сил. Противник мог, прикрываясь огнем, проникнуть в штольню и натуральным образом выкурить его из шахты. Что такое дым под землей, Вовец уже знал.
      Добравшись до шахты, он уже принял решение - уходить лесом. Достал рюкзак и надел за спину. Его беспокоило, что бандиты, если идут по следам, обнаружат выход из штольни, но с этим приходилось смириться. Вовец быстро пошел вниз по склону. На поясе под энцефалиткой у него висел хорошо наточенный нож, под мышкой на боку в брезентовой варежке лежал газовый пистолет с четырьмя патронами. На шее болтался взведенный арбалет, в руке был зажат пучок заостренных стальных прутков, а за спиной в рюкзаке, кроме всего прочего, имелись две пироксилиновых шашки с запальными шнурами. Если каким-то кретинам хочется напиться его крови, пусть рискнут.
      * * *
      Вовец не бежал, просто шел быстрым шагом. Но все равно скоро весь взмок. Жарким солнечным днем ходить с грузом - удовольствие небольшое. Он пересек долину ручья, уже просохшую после прорыва плотины. Ручей, который все-таки, наверное, следовало именовать речкой, уже выбрал себе русло среди нагромождений гравия и древесного хлама, предпочитая держаться ближе к гранитным валунам, и деловито журчал. Вначале Вовцу пришла мысль пробежаться по воде, чтобы собака потеряла след. Но по всей долине лежали песчаные полосы, и след неизбежно проявился бы. Поэтому Вовец не стал ничего мудрить, а пересек долину и поднялся на лесистый увал, с которого открывался замечательный вид на склон Изумрудной горы. Тут Вовец сбросил рюкзак и присел на поваленное дерево, отдыхая.
      Мысль о вероятной погоне тревожила его. Увидев розовый лимузин, подъезжавший к уазику, Вовец сразу понял, что это его тагильские знакомые. Их повадки он уже успел изучить, поэтому испугался не очень сильно, умеренно, скажем так. Конечно же, он испытывал страх, только психи ничего не боятся. Он знал, что пощады от этих ребят не будет, слишком сильно он их обидел при предыдущих встречах, так что прикончат наверняка, да ещё поизмываются напоследок. Но действовали они достаточно бесхитростно, все их ходы можно было угадать и просчитать заранее. И главаря банды Вовец определил с первого взгляда. Кепку с такой помпезной кокардой рядовой "бык" вряд ли посмел бы напялить. И если арбалетная стрела вывела атамана из строя, то погони, скорее всего, не будет. Понадобится время, чтобы в стаде утвердился новый вожак и принял решение о дальнейших действиях. Поэтому Вовец посчитал, что особо суетиться не стоит. Если погоня появится, то он со своего места, имея перед глазами всю долину и противоположный склон, вовремя заметит опасность и примет меры.
      На всякий случай Вовец решил приготовить сюрприз для тех, кто вздумает отправиться по его следам. Он вынул из рюкзака пироксилиновую шашку и обрезал бикфордов шнур почти до основания, оставив небольшой пенечек, торчащий в центре взрывчатого кругляка. Достал из-под мышки пистолет, извлек обойму и выщелкнул один патрон, начиненный газом. Вернув пистолет обратно в рукавицу на лямке, Вовец принялся осторожно разряжать патрон. Блестящая латунная гильза была закрыта желтой пластиковой заглушкой. При выстреле заглушка не вылетает, а раскрывается четырьмя лепесточками и затем выкидывается вместе с гильзой. Желтый цвет обозначает слезоточивый газ "си-эс". Сам газ имеет вид сухих кристаллов. Силой выстрела они выбрасываются в противника и, быстро испаряясь, образуют газовое облако. Некоторые любопытные граждане, интересующиеся внутренним устройством патронов для своих газовиков, выковыривают прокладки, а потом долго вытирают слезы, кашляют, сморкаются и проветривают помещение, потому что пресловутый хлорбензилиде... - язык сломаешь, а до конца не выговоришь и не запомнишь, - испаряется и без выстрела.
      Вовец лизнул большой палец и выставил вверх. Так в старину моряки парусного флота, а в наше время яхтсмены определяют направление ветра. С какой стороны палец захолодит, оттуда и ветер дует. Вовец сел с наветренной стороны, ножом выкопал ямку в земле, опустил гильзу к самой ямке дульцем вниз и острым кончиком лезвия поддел желтую прокладку. Кристаллы хлорбензил-и-так-далее высыпались в ямку. Вовец каблуком сбросил в неё горсть земли и быстро притоптал. Потом ещё раз тщательно загладил подошвой, рассчитывая, что под землей газ не будет слишком быстро испаряться и просачиваться на поверхность. Теперь в гильзе остался только пороховой заряд, прикрытый круглой картонной прокладкой. Заточенным кончиком металлического прутка, острым, как игла, Вовец выковырял и эту прокладку. Зеленовато-серые гранулы пороха зашуршали, словно сухой песочек, когда он чуть покачал гильзу. Он надел её прямо с порохом на пенек запального шнура, торчащий из пироксилиновой шашки, и примотал липкой лентой. Если теперь достаточно сильно ударить чем-нибудь острым по капсюлю, впрессованному в донышко гильзы, порох воспламенится, пламя мгновенно проберется в сердцевину бикфордова шнура, достигнет детонатора и - бах!
      Теперь следовало соорудить ударник. Вовец срезал березовую ветку и сделал из неё маленький лук, натянув как тетиву обрезок капронового шнура. Потом вытесал ножом деревянный клинышек и привязал к нему трехметровый кусок лески. Воткнув в землю короткий колышек, он приладил на него лежащий лук, натянул его и закрепил клином. Осторожно наложил стальной пруток на взведенный лук, набросал сверху сухой хвои и листьев, таким образом хорошо замаскировав, протянул леску в сторону и привязал к сосновому стволу. Прошелся, на ходу зацепив ногой леску. Клин вылетел, лучок распрямился и метнул стальную стрелу. Заостренный конец глубоко вошел в дерево. Удовлетворенный проведенным испытанием, Вовец собрал детали своего минного устройства и сложил на рюкзак. Он не изобрел ничего нового. Примерно так устроена ловушка на соболя, которую уже много сотен лет применяют северные охотники. Только вместо лески в старину использовали конский волос. И стрела имела толстый тупой конец. Это чтобы убить зверька, но не дырявить драгоценную шкурку. Впрочем, охотники настораживали и огромные луки-самострелы на лосей и медведей. А ещё сооружали пасти, давившие пушных зверей тяжелыми деревянными плахами, черканы и кулемки, разбивавшие головы ударом колотушки сверху, натяжные петли, вздергивающие пойманных зверушек или птиц высоко вверх, и тому подобные хитропакости, изобретенные за тысячелетия охотничьего соревнования между зверем и человеком. Все это Вовец тоже знал и умел. В тех суровых краях, где он вырос, ребятишки постигали это ремесло наравне с рыбной ловлей и вязанием сетей как само собой разумеющееся обычное домашнее дело.
      За всеми своими хлопотами Вовец и не заметил, как прошло обеденное время. Но желудок - этот враг, который вчерашнего добра не помнит, а время кормежки не забывает, - заявил о себе. Вовец быстро распечатал банку консервов, отпластал от буханки кусок черного хлеба. Достал пластиковый баллон с водой, правда, тепловатой и чуть отдававшей пластмассой. Но для такого спартанца, как Вовец, это был вполне нормальный обед, и вода годилась для питья, а не только для споласкивания рук. Но трапезу пришлось неожиданно прервать.
      По ту сторону долины, на склоне Изумрудной горы, замелькали цветные спортивные костюмы. Если бы преследователи оделись как он или как Косарев, в камуфляж, Вовец заметил бы их гораздо позже. Но ярко-красные и желтые вставки на лиловом, зеленом или голубом фоне синтетических тканей горели, как сигнальные ракеты. За версту видать. Вовец торопливо отставил банку с воткнутой ложкой и взялся за бинокль. Погоня двигалась бегом, но не слишком скоро, трусцой. Гораздо неприятней было то, что впереди неслась огромная овчарка, время от времени тычась мордой в землю. Что ж, на нечто подобное Вовец рассчитывал. За овчаркой, отдуваясь и обливаясь потом, торопился пухлобрюхий хозяин, довольно молодой мужик, но, похоже, не привыкший к столь активному образу жизни. Он уже изрядно утомился и дергался на конце длинного собачьего поводка, как ватная кукла. Именно его скорость и задавала темп погони. Надо сказать, темп весьма невысокий. Вовец принялся считать разноцветных врагов, но те бежали кучей, а не цепочкой, постоянно менялись местами, и он это занятие бросил. Да и смысла в пересчете никакого не было. Какая разница: десять или двадцать? Много. И у каждого в руке что-то весомое. Так что незачем время терять.
      В запасе ещё имелось несколько минут. Быстро сбросав все вещи под клапан рюкзака, Вовец торопливо набил рот тушенкой. Накинул на одно плечо лямку рюкзака. Побежал меж деревьями, на ходу прикидывая, где лучше устроить ловушку. Не останавливаясь, собрал ложкой со дна банки куски получше и, раздирая щеки, затолкал в рот. Почти пустую банку бросил, а грязную ложку сунул в карман рюкзака. Метров через сорок увидел подходящее место. Слева густые заросли молодых сосенок, а справа лежит старая осина, придавившая разросшийся куст жимолости. Не переставая жевать, деловито принялся устанавливать свою самодельную растяжку. Лучок расположил под густым кустом жимолости, насторожил и заклинил. Осторожно наложил стальную стрелу. Еще более осторожно поставил перед ней пироксилиновую шашку с торчащей над детонатором патронной гильзой. Острие стального прутка, направленное в центр капсюля, находилось от него всего в паре сантиметров. Вовец нагреб в руку сухих хвоинок и листьев и стал аккуратно ими маскировать свою мину. Ему казалось, что он делает все слишком медленно, но он сдерживал себя, потому что неловкое движение могло тут же повлечь взрыв. Сапер ошибается, как правило, только раз. Перед глазами у Вовца лежал тусклый стальной пруток с блестящим заточенным кончиком, рядом с которым поблескивало латунное донышко гильзы. Если шарахнет, то голову точно оторвет и на сосну забросит. Он искоса глянул на запястье, отметив, что секундная стрелка наручных часов завершила ещё один круг и у него в запасе осталась минута. Он расслышал, как плещется вода в ручье, разбрызгиваемая множеством ног. Погоня пересекала долину.
      Вовец положил сверху последний сухой листочек, тихонько отодвинулся, поднялся и отступил в сторону. Пронес вперед рюкзак, вернулся и поперек своих следов осторожно натянул леску, но не туго, побоялся случайно выдернуть клинышек. Привязал леску к сосенке и, неслышно ступая, словно от его шагов мог сорваться лучок, вернулся к рюкзаку. Тут наконец он прожевал и проглотил остатки тушенки. Последние манипуляции с миной он проделывал затаив дыхание, с набитым ртом, только изредка челюстями двигал. И вот смог с облегчением вздохнуть, ничто не мешало. Вскинул рюкзак на спину, подтянув одной рукой на ходу лямки. На шее висел взведенный арбалет, пучок из трех стальных стрел был зажат в кулаке. Некоторое время он ещё забирался вверх по склону, а потом направился вниз, перейдя на легкий бег: под гору это делать не только легко, но даже приятно, несмотря на рюкзак.
      * * *
      Овчарка радостно взвизгнула и рванулась вперед с такой силой, что уронила своего хозяина. Столь яростный восторг вызвала банка из-под тушенки. Собака сунула длинную морду в жестянку, радостно сопя и фыркая, принялась вылизывать. Длинный язык звонко бил в металлическое донце и шуршал по стенкам. Хозяин, распластавшийся на земле, словно обожравшаяся жаба, уперся руками в мягкий лесной подстил и уселся, кряхтя, тяжело отдуваясь. Появилась возможность отдохнуть. Одной рукой он по-прежнему держался за ременную петлю на конце поводка, а другой вяло стряхивал с пропотелой майки бурые хвоинки и труху.
      Бежавшая рядом с ним команда в спортивных костюмах смешалась и остановилась. Похоже, минутка отдыха требовалась всем. Только один нашелся недовольный - рябой парень с пустыми глазами снулой рыбы и в шитой золотом бейсболке на коротко стриженной голове. Королевскую кепочку он получил от Шубы как символ власти вместе с приказом изловить и доставить стрелка, рассадившего атаманский лоб. Вождь понял, что не царское это дело - вести банду в бой. Командир вовсе не должен лететь впереди на лихом коне, а должен наблюдать из тыла и отдавать умные приказы. Вперед выдвигаться ему следует после полной победы, чтобы братва трофеи не прикарманила. Поэтому Шуба отрядил в погоню семь человек, а восьмого назначил над ними главным. Этого ранее судимого гражданина с незаконченным шестиклассным образованием звали Барсук, но в последнее время он требовал, чтобы его называли Барсом. А по повадкам это был натуральный Хорек - пакостливый, вороватый и вонючий, поскольку со времен бродяжьего детства не любил мыться, точнее, терпеть не мог.
      - Чего уперлись! - заорал Барсук, размахивая коротким обрезом. - Давай вперед! - Подскочил к собаководу. - Гони своего барбоса!
      - Не-е, - добродушно усмехнулся дядька, размазывая комаров по потному лбу, - бесполезняк, пока насухо не отполирует, банку не бросит. Я уж знаю.
      Еще бы ему да не знать! Ленивый выпивоха сам приучил пса подбирать всякие отбросы, поскольку не мог прокормить на свои случайные заработки. В последнее время овчарка сама начала зарабатывать, охраняя платную автостоянку, но хозяин почему-то решил, что это ему на водку. Не избалованный приличным кормом кобель действительно минут пять со всей тщательностью болтал на языке жестянку, а потом ещё минуты три с довольным видом облизывал морду. Вся команда бойцов в это время устало валялась на земле, отдыхая. Даже Барсук присел под сосну, хоть и не прекратил ругаться. Не привыкли ребята такие кроссы бегать, да ещё в гору. Наконец собака прекратила послеобеденный туалет, завиляла хвостом и выжидательно уставилась на хозяина, готовая продолжать погоню.
      - След! Ищи! - гаркнул хозяин, к этому времени едва успевший отдышаться, обреченно махнул рукой и запыхтел дальше.
      Минуты через полторы собака остановилась и сунула нос под поваленную осину. Ее заинтересовали находившиеся там предметы, судя по запаху, оставленный тем же человеком, чей след она вынюхивала. Но одутловатый хозяин, глаза которого заливал едкий пот, ничего интересного в сухой листве под осиной не увидел, дернул поводок, слегка шлепнув им овчарку по спине, и скомандовал:
      - Вперед! Ищи!
      Собака рванулась с места, увлекая за собой хозяина. Она даже не почувствовала леску, протянутую поперек дороги. Тонкая прозрачная нить упруго взвилась. Бегущий вслед за овчаркой хозяин успел заметить краем глаза улетевший в сосновую чащобу деревянный клинышек, сверкнувший оструганным бочком, и понесся дальше большими шагами. Даже громкий треск слева не привлек его внимания. Сзади бежала орава бойцов, и треск стоял такой, что только взрыв гранаты мог выделиться в общем шуме.
      Каким бы коротким ни был обрезок огнепроводного шнура, оставленный Вовцом в пироксилиновой шашке, скорость горения его оставалась прежней один сантиметр в секунду. За те несколько секунд, что прошли от удара стальной иглы в капсюль патронной гильзы до взрыва детонатора и всей шашки, собака и её хозяин успели отбежать шагов на двадцать и оказались ниже по склону, да ещё прикрытые выступом этого самого склона. Их даже не оглушило как следует, только перепугало и обсыпало сбитыми сучьями. Бомба взорвалась в центре растянувшейся цепочки бойцов, пробегавших между длинной поваленной осиной и стеной соснового подроста.
      Осина лежала давно, так что кора успела полопаться и облезть кусками, а древесина сделалась серой и ломкой. Взрыв разбил ствол на куски и получившиеся поленья расшвырял по сторонам в облаке огня и дыма. Когда дым рассеялся, а ветерок снес в сторону облако пыли, древесной трухи, сухих прошлогодних листьев и убитых муравьишек, погибших вообще ни за что, открылась картина разрушений и потерь.
      Один из бойцов сидел на земле с белым, как свежая простыня, лицом и обеими руками удерживал расползавшийся живот. Он переводил непонимающий взгляд с одного приятеля на другого и словно хотел что-то спросить, но не решался. Сучковатое полено пронеслось мимо него, но один острый, торчащий в сторону сучок полоснул по животу и, будто скальпелем, распластал от бока до бока как раз над поясной резинкой спортивных шароваров. Куртка, чтоб было не так жарко бежать, была расстегнута, и голое брюхо оказалось совершенно открыто. Вообще-то парню здорово повезло. Будь сучок не такой острый, рана оказалась бы рваной, а тут получился замечательно ровный, щадящий разрез кожу и слабые мышцы брюшного пресса распластало, а внутренние органы не задело. Но они, словно обрадованные таким исходом, так и лезли наружу, особенно кишки. Вот их-то и сдерживал боец скользкими от крови ладонями.
      Другого швырнуло в сосновый подрост, как куль с картошкой. Этот, наоборот, сам обломал кучу сучьев, пробив в густом лапнике целую просеку, в конце которой с трудом пришел в себя. Исцарапался здорово и штаны порвал, но никаких серьезных травм и увечий не получил. Только потерял мелкашечный револьвер. Так и не нашел потом, сколько ни старался.
      Третьему полено прилетело в голову. Он получил снизу в челюсть и оказался в глубоком нокауте. Удивительно, как ему вообще башку не оторвало? Когда очнулся, то чуть не захлебнулся кровью, наполнившей рот. Попробовал его открыть и взвыл от адской боли. Схватился рукой и почувствовал, как нижняя челюсть распадается на части. Наклонился и между бесчувственных губ слил кровь и половину зубов. Раздробленная челюсть обвисла, как у бульдога, и он придерживал её рукой, скуля, а из глаз катились слезы. Очень ему себя стало жалко.
      Еще один парнишка лежал вниз лицом и не шевелился. Голую спину сплошь покрывала кровь, словно взрывом с него содрало кожу, осталось только розовое кровоточащее мясо. Он выглядел страшнее всех, и приятели даже сперва подумали, что он мертв. Но малый вдруг застонал, заныл и зашевелился. Начал жаловаться, что спина болит. Оказывается, когда он уже пробежал мимо мины и находился к ней спиной, в его сторону взрывом выбросило некоторое количество грунта. Разные песчинки, камушки, крошки, сучочки, иголочки, обломочки и прочая мелкота здорово посекли голую спину, густо вонзившись, местами глубоко проникнув под кожу, создав своеобразную абстрактную татуировку.
      Но сразу после взрыва, когда все оцепенели, а облако пыли и лесной трухи застилало обзор, рябой Барсук подумал, что в его банду метнули гранату. Он бросился на землю и испуганно заползал между сосен, не зная, откуда могут напасть. Потом почему-то решил, что гранату кинули снизу, а, может, просто ему было удобнее контратаковать вниз по склону. Он вскочил и заорал, прячась за стволом сосны:
      - Твари! Падлы! Всех поубиваю! Порву, как тапочки!
      И с громкой матерщиной принялся поливать свинцом из обреза кусты можжевельника и старый выворотень, выбивая из сухих корней комья удерживавшейся там земли. Банда, точнее, те, кто был в состоянии, поддержали его жидкими хлопками из полусамодельных револьверов и ещё более крутым матом. Через тридцать секунд боевой дух увял, поскольку противник не отвечал и не появлялся, да и спрятаться ему было тут совершенно негде. И все, прекратив попусту жечь порох, обратились к пострадавшей братве. Правда, собаковод, который побаивался вида крови, ещё побегал со своим псом вокруг места происшествия, хотел обнаружить врага. Но овчарка никого не учуяла и, помахав хвостом, легла отдыхать, вывалив длинный узкий язык. Ей, похоже, надоела эта беготня по лесу.
      Поскольку братва собиралась воевать малой кровью и на удобной территории, то аптечки взяла только автомобильные, и то потому, что их положено иметь в автомобилях. Там же они и остались. Фляжки тоже не додумались взять. Когда через ручей перебегали, то похлебали из ладошек да поплескали на разгоряченные лица, а вот сейчас нечем было даже кровь смыть. Правда, ручей журчал в нескольких десятках метров ниже по склону. Двое пострадавших смогли спуститься к нему сами, в том числе тот, что с перемолотой челюстью. Только он пить не мог - слишком много крови было во рту. Плескал воду в рот, а она выбегала красная. И он неразборчиво скулил, пуская пузыри. Поскольку выговорить ничего абсолютно не мог, то писал пальцем на мокром песке кошмарным почерком, словно курица лапой, да ещё с жуткими грамматическими ошибками.
      Самого окровавленного, с изодранной спиной, свели к ручью под руки. Он улегся на песок, а ему на спину стали выжимать воду из намоченных маек, обмывая таким образом. А потом его исцарапанный товарищ, пролетевший сквозь молодой сосняк, принялся выдергивать разнокалиберные занозы из разрыхленной кожи, напоминавшей костромской сыр. Все остальные, кроме будущего пациента челюстно-лицевой хирургии, разумеется, занимались бойцом со вспоротым животом. Парнишка насмерть перепугался, потерял немало крови, но держался мужественно, даже не стонал. Живот ему перетянули изодранными майками и спортивными курточками, все оказались голыми до пояса. Потом долго придумывали, как транспортировать раненого. В конечном счете соорудили какие-то уродливые носилки из пары жердей с набросанными поперек ветками, и вся команда двинулась в обратный путь. О продолжении погони никто и речи не заводил. Разгром был полный. Даже собака это понимала и шла понурив голову и опустив хвост. А хозяин её тяжко вздыхал. Он вспомнил, как не дал собаке что-то как следует разнюхать под поваленным деревом, но никому об этом не сказал.
      * * *
      Вовец с тревогой прислушивался, хотя и продолжал свой неспешный бег наискосок по лесистому склону увала. Ему казалось, что мина подозрительно долго не срабатывает. Может, её обнаружили? Или стрела прошла мимо капсюля? Но вот, наконец, позади глухо рявкнул взрыв. И тотчас послышалась частая стрельба. Выстрелов десятка с полтора, по его прикидкам, прозвучало, занервничала шпана. Довольный Вовец с бодрой трусцы перешел на быстрый шаг. Он пересек долину ручья, опять вернувшись на ту сторону, где находилась продолговатая Изумрудная гора, и оказался на дальнем её конце. Тут он, не снимая рюкзака, встал, привалившись спиной к сосне, и принялся рассматривать в бинокль склон увала, который только что покинул.
      Облако пыли и плавно кружащихся сухих листьев медленно сползало к ручью, цепляясь за деревья. Постепенно оно делалось все прозрачней, наконец превратилось в легкую дымку и осело. И тут из лесу повалила братва, голая по пояс. Расстояние было метров триста, поэтому даже в восьмикратный бинокль Вовец не мог рассмотреть все подробности. Все же он увидел, что одному парню подвязали челюсть, но тот продолжал поддерживать её обеими руками. Еще один долго лежал на животе возле ручья, а другой манипулировал у него над спиной, словно грядку пропалывал. А вот третьему, похоже, крупно не повезло. Его таскали на руках, и он сплошь был обмотан разноцветными тряпками. Когда же его положили на кособокие носилки и осторожно понесли, Вовец понял, что погоня закончилась. Вскоре маленькая колонна разбитой армии исчезла из поля зрения. Вовец осторожно спустился к ручью, неторопливо умылся, сполоснув и потную шею, не только лицо. Набрал свежей водички в пластиковый баллон, да и сам напился вволю. После этого посидел, отдыхая, в тени на опушке леса, подумал, как жить дальше.
      Ясно, что возвращаться обратно к дороге, к уазику и мертвому Кожевникову не имело смысла. Вовец проанализировал произошедший налет шубинской банды и пришел к очевидному выводу: за местом наблюдали, а затем лихо десантировались из трех машин. Нет никакой гарантии, что уазик оставили без надзора и сейчас. А если добавить сюда ещё и овчарку, прошедшую курс служебной дрессировки, то и вовсе пропадает всякое желание возвращаться на печальную обочину. И Вовец, прикинув по карте свое местонахождение и предстоящий маршрут, двинулся в сторону знакомой делянки, куда ещё раньше отправился подполковник Косарев. Через час Вовец уже был там.
      Он зашел с тыльной стороны, с того края, где стояла буровая в памятную ночь бульдозерной гонки. Сейчас здесь был наворочан бульдозером высокий вал из перепутанных сучьев, корней и древесных стволов. Вовец устроился в этом буреломе, как в дзоте, нашел подходящую щель, нацепил на нос очки-бинокль, отрегулировал окуляры и стал методично изучать открывшийся ландшафт.
      Арендаторы хозяйничали на делянке, как оккупанты на вражеской территории. Отбросив всякие приличия, они уже не притворялись лесорубами, а приступили к разработке недр. Бульдозером расчистили площадку величиной с футбольное поле, провели, так сказать, вскрышные работы. Метровый слой земли, песка и глины со всей площадки сгребли в высокий курган, на вершине которого поставили будку, похожую на скворечник. В ней сейчас изнывал часовой с биноклем. Он лениво поднимал его к глазам и так держал, словно и в самом деле что-то разглядывал. Посреди расчищенного участка несколько загорелых до черноты мужиков били шахтный ствол. Здесь стоял большой компрессор на автомобильных колесах и грохотал на весь лес, бросая вверх клочки серого дыма из выхлопной трубы. От него в квадратный сруб шахтного колодца струились два шланга. Слышалась дробная пальба отбойных молотков. Над колодцем торчала пирамида из трех бревен, скрепленная стальными скобами. В её вершине висел блок с перекинутым тросом, одним концом прицепленный к колесному "Беларусю", оборудованному к тому же экскаваторным ковшом. Время от времени "Беларусь" отбегал, вытягивая трос, на другом конце которого висела железная двухсотлитровая бочка, наполненная дробленым слюдитом. Двое работяг подхватывали её, отводили в сторону и опрокидывали в наклонный коробчатый желоб из сварного железа. Камни с грохотом сыпались по желобу к ногам двух интеллигентного вида мужчин. Один поливал камни из садовой лейки, обмывая, а второй быстро сортировал. Отдельные обломки откладывал в ящик, остальные бросал в большую кучу. Похоже, бульдозер, сейчас мирно стоящий возле земляного кургана, периодически отгребал в сторону пустую породу. Еще один мужик с топором возился с сосновыми бревнами, срубая сучки и подтесывая, где надо. Вовец понял, что весь срубленный здесь лес пойдет на шахтную крепь.
      За расчищенной площадкой стояли уже два вагончика: один слегка помятый, тот самый, который Вовец катал бульдозером, а другой новый, но примерно такой же. Еще появился большой деревянный навес, крытый рубероидом, над длинным столом со скамьями вдоль него. Тут же стояла большая железная печь с высокой дымящей трубой. Рядом суетился повар. Ближе к лесу торчала будка сортира. Вместо сгоревшего движка стоял уже целый дизель-генератор, а в десятке метров от него из неглубокой ямы виднелись грязные бочки с горючим. Рядом с генератором был вкопан невысокий столб с приколоченным к нему распределительным щитком. От столба кабель тянулся к вагончикам и кухне-столовой. От кухни шел дальше по вершинам трехметровых столбов к шахте. Возле вагончиков красовался огромный черный джип.
      Вовца удивило, что не видно охранников, кроме одного наблюдателя в будке. Он думал, что тут целая система обороны после того случая оборудована. Но, приглядевшись повнимательней, заметил маленькие столбики по периметру делянки. Вначале подумал, что на них натянута колючая проволока, а потом разглядел тонкий провод, паутинкой поблескивающий на солнце. Только по этому блеску и обнаружил. Немного поразмышляв, пришел к единственному выводу: сигнализация. Либо срабатывает при разрыве, либо, что более вероятно, это сигнальный антенный контур, реагирующий на емкостные изменения электромагнитного поля, подобно тому, как микрофонный шнур при приближении человека иногда порождает противный свист в динамиках.
      Но вот милицейской машины Вовец не увидел. Это могло означать, что Косарев тут был и вместе с грубиянской ментовской командой выехал на место убийства. Поразмышляв, Вовец решил обосноваться в буреломе и, может, даже тут заночевать. А на рассвете пойти и выкопать припрятанные изумруды. И потом уже спокойно отправиться домой. А с Косаревым как-нибудь объяснится.
      Вовец и подумать не мог, что три браконьера, как следует замаскировавшиеся для наблюдения за делянкой, давно его засекли.
      * * *
      Ченшин на своей "ниве" подкатил к месту убийства с некоторым запозданием. Он, когда был следователем, тоже не торопился в таких случаях, покойник ведь не убежит.
      Шуба, получив железным прутом по лбу, резко поумнел. С головой, обмотанной бинтами, словно мусульманин в чалме, он сразу забрался в машину, а все руководство передал Ченшину. Тому только это и требовалось. Он, во-первых, обследовал уазик и обратил внимание, что вытащенные наружу проводки снова убраны под приборный щиток. Мало того, ключ зажигания торчал из замка. Было понятно, что в машине имеется какое-то секретное включение двигателя, и её пытались заводить. Он тут же распорядился принести канистру с бензином и залить в бак несколько литров. Потом повернул ключ, и двигатель завелся, к удивлению Шубы, который даже из машины вылез, чтобы лично подойти и убедиться. А Ченшин тем временем приказал принести убитого водителя и бросить на заднее сиденье. Поскольку, кроме него и Шубы, возле машин остались всего три бойца, им и пришлось тащить окровавленный труп. Впрочем, они не побрезговали и не побледнели. Сегодня двое из них уже тащили это тело, только в противоположном направлении. А горло резал рябой Барсук.
      Ченшин все время торопил своих партнеров, раздраженный их вальяжной медлительностью. У тех, видно, ленивая неторопливость считалась признаком крутизны. Наконец все расселись по машинам, даже Шубе пришлось взяться за руль, так как его персональный шофер переместился в уазик. Колонна из пяти легковых автомобилей, досель невиданная в столь глухих местах, быстро скрылась по заброшенной боковой дороге. Остановились километров через пять. Ченшин вылез из "нивы" и подошел к Шубе. Сам он старался напрямую не командовать, предлагал вожаку отдать определенные распоряжения, а тот уже посылал бойцов. И сейчас один из пацанов получил указание отогнать уазик с убитым мужиком как можно дальше в лес, в какую-нибудь ложбину. А другой отправился наблюдать в бинокль за местом убийства и сообщать обо всем по радиопереговорному устройству.
      Теперь можно было и отдохнуть. Ченшин, Шуба и ещё один боец сели на надувные матрасы перекурить и хлебнуть теплой газировки. Боец вытащил из кармана никелированную зажигалку, украшенную эмалью, принялся разглядывать занятные узоры. Потом попытался прикурить, но зажигалка щелкала, не давая огня. Пожав плечами, повертев и потеребив в руках непослушный предмет, парень сдернул с него металлический кожух. Под ним вместо обычной емкости для газа или бензина оказался некий маленький механизм, больше похожий на внутреннее устройство часов. Ченшин сразу обратил на это внимание, подался вперед и чуть сигарету изо рта не выронил от удивления:
      - Ну-ка, ну-ка, - потянулся к зажигалке, - ты где это взял?
      - Не цапай, - боец лениво сменил позу, повернувшись боком к Ченшину, дедушка подарил.
      - Да ты хоть знаешь, что это такое? - разозлился Ченшин. - Кто тебе это дал? Продать всех нас собрался?
      После таких слов и Шуба встрепенулся. Повелительно махнул рукой и скомандовал:
      - А ну, подгони. Да скорее давай. - Бестолково повертел в руках и взглянул исподлобья на Ченшина. - Ну, и что это за хреновня?
      - Оперативная фотокамера, причем, похоже, многокадровая. - Он взял аппарат и скомандовал бойцу: - Где колпак с нее? - Внимательно оглядел и понимающе покивал. - Точно, фотоаппарат для скрытой съемки.
      - А чего ты на меня смотришь, - вскочил боец, истерически хватая у себя на груди майку, словно готовясь разорвать её до пупа и кинуться в драку, - я её у жмура этого взял, который в машине.
      Ченшин холодно взглянул на него, словно не верил ни единому слову, поднаторел в следователях такие взгляды бросать.
      - Так, - процедил сквозь зубы, - примем пока за рабочую версию. У нас таких шикарных игрушек не было. Тут на кассетке даже стрелочка есть, указывает количество оставшихся кадров. Милицейским операм такие и во сне не виделись, да и нашим в прокуратуре тоже.
      - Американская, наверное, - уверенно предположил Шуба, - или япошки смастырили.
      - Нет, - покачал головой Ченшин, - советская штучка, кагебешная. Похоже, братаны, вы гебешника замочили.
      - Ни хрена себе! - широко улыбнулся Шуба. - Круто! Это по-нашему!
      Ченшин достал носовой платок, тщательно протер миниатюрный механизм, надел кожух, снова протер и аккуратно убрал в карман. Он не разделял бандитского восторга. И даже поежился, представив, как за него, Колю Ченшина, принимаются суровые люди из конторы. Гебешники эту шпану местечковую теперь из-под земли выроют. Убийство своего человека они безнаказанным не оставят, можно не сомневаться. И опять у него засосало под ложечкой: проклятый Вовец! Вот почему он спокоен, так безмятежен: за ним контора. И не надо ему быть каким-то лихим спецназовцем, он, может, тихий убийца из какого-то спецотдела... Вот какие жуткие мысли зароились в голове бывшего следователя. По спине прошел озноб, хоть солнце сверху палило вовсю. Следовало убираться поскорее из этой зоны смерти.
      Но Ченшин ничего не сказал восторженному идиоту Шубе, уже подписавшему себе смертный приговор. Пусть сходит с ума и раздувается, как индюк, от значительности своих преступлений. Таким дураком легче манипулировать. Он уже готов себе шею сломить, лишь бы слух пошел по земле, какой он крутой и никого не боится. Пусть рвется в авторитеты, делает бандитскую карьеру...
      Шуба тем временем пытался связаться по рации с командой Барсука, но безуспешно. Горы и увалы, заслонявшие долину ручья, поглощали радиоволны. И тут на связь вышел наблюдатель. Оказывается, к месту убийства подъехала знакомая бригада из четырех милиционеров, а с ними ещё какой-то мужик с полевой сумкой. Со слов наблюдателя выходило, что менты осматривают местность, а мужик им что-то доказывает. Потом он заспорил с бригадой, и кончилось тем, что его повязали, затолкали в машину, и все поехали в сторону города.
      Ченшин был в полном восторге. Он понял, что произошла обычная в таких случаях вещь. Милиционеры, которым сообщили об убийстве, а затем показали кровь и другие следы преступления, поступили просто - схватили заявителя как первого и главного подозреваемого. Тем более, что утром он им нагрубил. Вот и отыграются, научат уважать власть и её представителей. Сейчас отвезут в город, запрут в камеру, он завыступает, мол, незаконно схватили, ему какой-нибудь брюхатый старшина азиатско-кавказской национальности отцепит почку и отстегнет легкое, он присмиреет, а через день его вызовут и начнут разбираться, кто он, собственно, такой. И если он тоже гебешник, этим козлам в форме мало не покажется. Во всяком случае, из этого района они исчезнут надолго, если не навсегда. Сегодня, во всяком случае, они уже не должны вернуться. Значит, следует использовать такую возможность и сделать налет на делянку УИК. Только Шубу надо предварительно чуток раззадорить.
      Но тут стало не до того. Пискнула рация. Это вышел на связь рябой Барсук и начал убого расписывать, налегая главным образом на междометия, героическую погоню неизвестно за кем, пока Шуба не прервал его злым рыком в микрофон:
      - Короче! Ты поймал или не поймал?
      - Хренов там ловить! - заорал в ответ Барсук. - В засаду влетели! Нас гранатами закидали. Еле отбились, почти все патроны расстреляли. Приколись в натуре: у Джека все кишки наружу вывалены, Толкуну челюсть напрочь снесло, ещё двое раненых. Мы скоро на дорогу выйдем. Джека надо в больничку, а то прямо тут кони двинет.
      - Сейчас машину подгоню, - нехотя отозвался Шуба. Его, как по башке мешком огрели, сразу увял.
      Да и Ченшин оторопел от таких новостей. И его снова бросило в озноб. Это все проклятый Вовец. Если из трех геодезистов одного мужика убили эти отморозки, другого увезла милиция, то остается один Меньшиков. И он в одиночку заворотил восьмерых вооруженных долбаков и собаку с волчьей пастью. Это прямо какой-то злой дух на пути Николая Ченшина, не дающий ни проходу, ни продыху.
      После недолгого совещания сопровождать в больницу двух раненых откомандировали на БМВ парня с изодранной спиной. Все равно тут от него было мало толку, а рулить с грехом пополам он ещё мог. На спину ему для дезинфекции плеснули водки, и он завыл от жгучей боли в обожженных спиртом ранах. Впрочем, эта варварская процедура вполне укладывалась и в его представления о первой медицинской помощи. Толкуну, запрокинувшему голову, аккуратно влили в раздробленный рот полбутылки водки, а поскольку закусывать он не мог, влили на запивку пивка. Он сразу окосел и перестал чувствовать боль. А вот бойцу с собачьей кличкой Джек, как он ни просил, ничего не дали, дескать, раненым в живот пить настрого запрещено. Это они в кино видели. Хотя внутренние органы у Джека были целехоньки, и ничего бы ему не сделалось. Да кто ж об этом знал? Так и уехал трезвехонький и голодный, скорчась на заднем сиденье.
      Пока все возились с ранеными и жрали водку в дурных количествах, снимая стресс, Ченшин отошел в сторонку и связался по своей личной рации с Двужильным, продолжавшим наблюдать за делянкой. И тот сообщил сенсационную новость. Оказывается, проклятый Вовец уже находился там с рюкзаком и арбалетом. Наш пострел, как говорится, и тут поспел. Он забрался в бурелом и затаился там с непонятной целью. А на делянку приходил какой-то мужик с полевой сумкой, поговорил с ментами, и те, все четверо, сели вместе с ним в свою машину и уехали.
      - Знаешь что? - ответил Ченшин. - Если этот сукин сын вылезет из бурелома, вали его из винтовки прямо на месте. Сто тысяч за него я тебе железно гарантирую. Глаз с него не спускай, чтоб не ушел часом. Мы скоро подъедем. Все, до связи.
      * * *
      Вовец и сам не знал, почему пришел сюда. Может, подсказал инстинкт, который заставляет мелких пичужек вить свои гнезда в основании орлиного гнезда. Никакой хищник не посмеет приблизиться, а самому орлу дела нет до мелкоты. Да и куда было идти? А главное, зачем? Следовало переждать опасность, отсидеться, а потом уже тихонько красться за припрятанными изумрудами.
      Вовец осторожно освободился от рюкзака, положил его на землю. Укрытие было отличное. Кривобокие сучковатые осины, длинные, раскидистые, и перестоялые березы с гниловатым нутром, разломавшиеся при падении на несколько частей, составляли основу навороченной древесной груды. Еловые и сосновые сучья были с ними густо перемешаны. Вовец вытаскал сосновых и еловых лап из боковин своего убежища и настелил на землю, чтобы не было сыро и холодно снизу. Острым охотничьим ножом принялся срезать торчащие внутрь ветки и сучья. Аккуратно вставлял их в просветы вверху и по бокам, стараясь не производить лишнего шевеления, чтобы не заметил охранник из будки на насыпи.
      Вскоре образовалась уютная берлога, достаточно просторная, чтобы внутри можно было удобно лежать и даже сидеть. В щель между осиновыми стволами хорошо просматривалась шахта с работающими людьми, и Вовец время от времени наблюдал за ними, пытаясь определить, попадается им что-нибудь стоящее или в основном идет пустая порода. Между делом - война войной, а обед по распорядку - он привычно заправился холодной говяжьей тушенкой с хлебом, слегка отсыревшим в полиэтиленовом мешке, попил водички из пластикового баллона и предался блаженному безделью. Солнце его не жгло, поскольку лежал в тени, комары не доставали, поскольку намазался соответствующей мазью, только клещи могли испортить настроение. Поэтому приходилось лежать в наглухо затянутой энцефалитке, Предварительно Вовец осмотрел себя, заглядывая за спину с помощью зеркальца. Было темновато, но, вроде, никаких подозрительных букашек на себе не нашел. Энцефалит - болезнь скверная, запросто можно концы отдать или стать инвалидом, в том числе и соображаловкой повредиться.
      Провалявшись бездельно целый час, Вовец заскучал и решил поискать какое-то тихое занятие. Его заинтересовало: а нельзя ли проползти под этим древесным нагромождением дальше, посмотреть на делянку с другой точки? Он не боялся слегка пошуметь, поскольку треск компрессора и пальба отбойных молотков не позволили бы часовому что-то расслышать. А вот заметить шевеление он мог. Поэтому Вовец не боялся ломать ветки, но опасался их шевелить, если концы торчали наружу. Он надрезал сучья ножом и надламывал. Обломки распихивал по сторонам. Так поступал с теми, что загораживали путь. Некоторые горизонтально лежащие стволики можно было вытащить на себя на метр-другой и отвести в сторону, зацепить за другие. Спешить было некуда, поэтому Вовец работал тщательно, неторопливо, обстоятельно разбираясь в переплетении ветвей, чтобы одним ударом ножа освободить охапку сучьев или, наоборот, с помощью гибкой березовой вицы стянуть их в тугой длинный веник. Кое-где он, действуя, как рычагом, короткой толстой жердинкой, приподнимал лежащие вершины и подпирал снизу трухлявыми пеньками и обломками, чтобы можно стало проползти. Рюкзак он тащил за собой.
      Такой удобной берлоги, которую Вовец нашел в самом начале, больше не попалось, а от неё он утянулся уже метров на двадцать. Возвращаться не хотелось. Тут навороченный бульдозером бурелом заканчивался кучей земли, дальше ползти было некуда. И Вовец решил здесь залечь, может, даже поспать до вечера. А в ночных сумерках отправиться по своим делам. Но предварительно он заново уложил рюкзак, прямо под клапан поместил последнюю пироксилиновую шашку с воткнутым в неё детонатором и огнепроводным шнуром. Теперь её легко было вытащить, только руку сунуть. А зажигалка, чтобы в случае чего подпалить шнур, лежала в нагрудном кармане энцефалитки.
      Вовец ещё понаблюдал за делянкой в щель между ободранными бревнами, но там было все то же самое: работяги работали, охранник зевал, повар возился у печки. И Вовец задремал под приглушенный стрекот отбойных молотков. Ему и в голову прийти не могло, что он окажется на острие атаки.
      А между тем Шуба вел свою потрепанную банду на штурм строящейся шахты, вдохновляя бойцов отборным матом. Но пьяные орлы и так отлично настроились на схватку. Им и море было по колено, шахта - по пояс, остальное все - по фиг. После унизительного поражения требовалось самоутвердиться, доказать самим себе и всем другим право называться крутыми пацанами.
      Ченшин предварительно изобразил военный совет, предложив Шубе и Барсуку высказать свои соображения. Те важно и витиевато, в основном матерными терминами, изложили свой тактический замысел: идти и мочить всех подряд, а ещё бутылками с бензином закидать. Ченшин одобрительно кивал, поддерживал и поддакивал. Мол, правильно, два пацана отвлекут, а остальные из-за бурелома как врежут! А стрелки, подчиненные непосредственно Ченшину, откроют снайперский огонь, чтобы деморализовать противника и заставить отказаться от сопротивления. Но когда все войско займет позиции для атаки, следует в буреломе накрыть одного мужика, которого с собаками с утра ловят. Это предложение вызвало бурный восторг остальных членов военного совета. Шуба тут же распорядился выступать, но перед этим произнес зажигательную речь.
      - Короче, блин! Щас идем и мочим всех, кто попадет. Пацаны, конкретно! Жгем на хрен все до полного нуля. А кто и что - это Колян сейчас обрисует. Короче, братва, не вздрагивай!
      Ченшин обрисовал, разжевал каждому его роль, понимая, что в этих головах сказанное все равно долго не удержится. Но объяснил, что до смерти никого убивать не надо, а вот все строения и механизмы следует сжечь. Идти брать Вовца собрался сам Барсук, понимая, что в противном случае ему никогда не стать Барсом, а наоборот, есть риск оказаться и вовсе Барсучонкой, он уже что-то подобное расслышал за спиной. После того, как все единогласно подтвердили, что поняли поставленную задачу, банда расселась по машинам и выступила в боевой поход. Ченшин посадил к себе в "ниву" Барсука, чтобы по дороге втолковать тому всю степень опасности столкновения с неистребимым Вовцом. Советовал действовать с крайней осторожностью и стрелять в того сразу, как только появится в поле зрения. Барсук нетрезво хмурился, громко отрыгивал и постоянно поправлял длинный козырек шитой золотом бейсболки, которую забыл у него отобрать Шуба. Ченшина раздражал этот дурацкий головной убор с изображением переплетенных якорей, пальмовых ветвей, меч-рыбы, штурвала, каких-то веревок и тряпок. Вокруг навороченной эмблемы шла английская надпись "Лас-Пальмас Отель", а над козырьком более мелкими буквами было вышито: "Я с удовольствием отнесу ваш багаж". Гостиничный носильщик, лишившийся фирменного головного убора с помощью какого-то "новораша", и не подозревал, как точно эта надпись будет соответствовать характеру деятельности её нынешнего хозяина. Но Барсук, как и остальная братва, не знал языков, ему блатной фени и русского матерного хватало за глаза.
      * * *
      Ченшин в грош не ставил боевую подготовку шубинских бандитов, хоть те и именовались бойцами. Боец - это ещё не воин. Воевать надо уметь. Поэтому он больше полагался на свою личную гвардию - трех браконьеров с винтовками. Эти умели маскироваться, подстерегать, снайперски стрелять и заметать за собой следы. Поэтому Ченшин по радио проинструктировал охотников, как они должны действовать, а потом отправился расставлять по местам дислокации братву.
      Венька Басмач взобрался на сосну, уселся на толстый сук, обхватив ствол ногами, распустил из-под пряжки сложенный вдвое длинный поясной ремень и прицепился к дереву. Теперь, не боясь свалиться, он через оптический прицел прикинул цели и довольно улыбнулся. Вся делянка лежала как на ладошке. Вскоре по радио поступила команда начинать, и он неторопливо, как и положено снайперу, чтобы не сбить ровное дыхание, приложил к плечу самозарядный карабин конструкции Симонова образца 1949 года в охотничьем варианте и неторопливо расстрелял всю обойму в десять патронов калибра 7, 62 мм. Тарахтящий компрессор и отбойные молотки отлично маскировали треск выстрелов.
      Первые три пули пробили бочки с горючим, стоявшие в неглубокой квадратной яме. Предусмотрительные шахтостроители специально поместили их так в противопожарных целях, чтобы в случае утечки бензин или солярка не растекались по всей делянке, а оставались в яме. И действительно, из трех отверстий в трех бочках горючее потекло в яму и начало скапливаться на глинистом дне, плохо пропускавшем жидкость.
      Четвертая пуля пробила плоский бак дизель-генератора, расположенный под двигателем. Агрегат вообще-то имел ещё один бак, но тот размещался с противоположной стороны, и Басмач его достать не мог. Но тонкая струйка солярки, быстро пропитывающая лесной подстил, вполне его удовлетворила.
      Такая же кривая струйка мутно блеснула после пятого выстрела, продырявившего бак позади кабины бульдозера. Этому баку определенно не везло, он второй раз попал под обстрел. После ночного боя, когда обезумевший охранник изрешетил его, бак пришлось снимать и везти в город заваривать. И вот - опять двадцать пять. Поскольку бульдозер стоял на расчищенном от земли слюдитовом массиве, выливающаяся солярка стала растекаться по скалистому основанию во все стороны.
      Шестая и седьмая пули пробили левые колеса черного джипа - переднее и заднее соответственно. По мере того, как из баллонов выходил воздух, джип все больше кренился на левую сторону. Уехать теперь он вряд ли был способен, но Басмач с удовольствием всадил в него восьмую пулю - в район бензобака. Еще две пули он послал в топливный бак работающего компрессора. Это ничуть не отразилось на работе агрегата, поскольку уровень бензина был пока что достаточен, а через маленькие отверстия весь оставшийся бензин вытек бы только минут через двадцать.
      Солнце припекало, и запах быстро испаряющегося горючего пополз по делянке. Это раздражало присутствующих, но тревоги не вызывало. Над ямой с бочками колыхалось прозрачное марево огнеопасных паров, заметное даже с дерева, где сидел Басмач, сожалея, что у него нет патронов с зажигательными или трассирующими пулями. Уж он бы тогда устроил фейерверк, как говорится, за всю мазуту!
      В это время шубинские пацаны двинулись в атаку. Со стороны въезда на дороге появились двое, волоча за комель срубленную елку, словно собрались праздновать Новый Год и даже заранее надели маскарадные маски. Один напялил маску обезьяны, а лицо другого скрывала личина медведя. Задача у них была самая простая - перегородить на всякий случай дорогу и отвлечь внимание.
      Одновременно с ними, только с противоположной стороны делянки, пошел вперед Барсук в роскошной кепочке заграничного носильщика и с двуствольным обрезом в руках. Он подкрадывался к засевшему в буреломе Вовцу, чтобы прикончить на месте. Двужильный сообщил, что Вовец из завала не вылезал, а сидит внутри тихо. Предполагалось, что как только Барсук разделается с проклятым Вовцом, так начнется общее наступление. Барсука подстраховывал сам Шуба с пистолетом ТТ. Он держался в нескольких шагах позади, а ещё дальше сидел в густых елках Саша Двужильный с винтовкой и тоже ждал случая вогнать пулю в затылок диверсанту, недавно спустившему на него целое водохранилище. Двужильный тогда потерял свой любимый карабин с поддельным номером.
      Барсук с предельной осторожностью вполз в лесной завал, вглядываясь меж перепутанных веток и бревен. Он втянулся в уютную берлогу, застеленную лапником, увидел пустую консервную банку и понял, что враг был тут недавно, но смылся. Он высунулся и крикнул, что никого здесь не нашел. В пьяную башку и прийти не могло, что таким воплем можно все дело провалить. На рабочей площадке, где грохотали отбойники, его, конечно, никто не услышал, а вот Вовец встрепенулся. И хоть не разобрал ни слова, но понял, что в завале кто-то лазает. Он взял в руки арбалет, наложил стрелу и прислушался, стараясь сквозь частые очереди отбойных молотков определить степень опасности. Тут только сообразил, что не позаботился о выходе из бурелома. Он приполз сюда под наваленными деревьями, но обратно этим путем быстро не выберешься, тем более, что нередко, расчищая путь вперед, он отправлял вытащенные сучья назад, за спину, заваливая себе обратную дорогу.
      А у въезда на делянку тем временем разыгрывалось цирковое представление. Двое в масках, уложив елку поперек дороги, вышли вперед и принялись валять дурака. Один изображал медведя: отклячив зад, косолапил по дороге в полуприседе. Второй скакал как обезьяна, вертел головой, а руки его болтались, словно веревки, сами по себе. Он почесывался, вдруг замирал, как бы прислушиваясь, и снова принимался носиться вокруг своего напарника.
      Из вагончика высыпали охранники с ружьями и оторопело уставились на двух дураков. Впрочем, это ещё вопрос - кто тут дурак? Из будки-скворечника в бинокль пялился часовой, покатываясь от смеху. А за его спиной выдвигались на боевую позицию бойцы Шубы с бутылками бензина, горлышки которых были заткнуты длинными тряпками.
      Старший над охранниками наконец сообразил послать пару подчиненных, чтобы выяснить причину веселого карнавала. Один из них был вооружен резиновой дубинкой, а второй вообще ничего не имел, кроме жвачки во рту. Карнавальная пара по мере приближения посланцев отступала к елке, сохраняя дистанцию. Когда охранники добрались до лежащего дерева, веселые ребята уже отступили метров на двадцать по дороге и продолжали удаляться, танцуя на ходу. Маски уже были у них на затылках, и это только добавляло комизма. И вдруг на делянке заглох компрессор и раздались громкие вопли. На охраняемую территорию посыпались бутылки.
      Удобнее всего кидать трехсотграммовые маленькие бутылочки из-под импортного пива или "колы". Они достаточно легкие и удобно лежат в руке, потому и летят гораздо дальше, чем нормальные российские поллитровки, называемые в народе "чебурашками". А если метать с разбега, то дальность броска ещё больше увеличивается. Как правильно метать бутылки с бензином, каждый может научиться самостоятельно с помощью телевизора. Когда бунтуют южнокорейские студенты или европейские антиглобалисты, программы международных новостей во всех ракурсах демонстрируют технику броска. Сначала поджигается конец тряпки, которой заткнуто горлышко. Потом делается несколько вращательных движений, чтобы бензин быстрее пропитывал ткань, а пламя лучше разгорелось. А после этого с разбега в развороте бутылка посылается вперед мощным броском из-за головы.
      Места для разбега у шубинских бойцов было более чем достаточно. Двое выскочили из леса: неся в откинутых назад руках огненные ленты, добежали до завала и швырнули через него свои склянки. Маленькие коричневые бутылочки, словно кометы с хвостами из мелко вздрагивающих синих огней, прибиваемых встречным потоком воздуха, прочертили дуги легкого дымка и глухо раскололись о слюдитовую площадку. Два огненных веера брызнули в сторону компрессора, стоявшего в зыбком мареве испаряющегося горючего. И тут же гулкое желтое пламя, прозрачное при свете солнца, охватило весь агрегат. Буквально через пару секунд рванул почти пустой бак, наполненный в основном перегретыми парами бензина. Огненный шквал выплеснулся на лежащие бревна, приготовленные для шахтной крепи. Побросав затихшие отбойные молотки, из шахты стремительно взлетали по лесенке работяги. Бросив свою лейку и ящик с изумрудным сырьем, улепетывали двое специалистов.
      Колесный "Беларусь" рванул с места, как бешеный бык. Тракторист сразу позабыл, что к машине привязан стальной трос, а к нему - бочка с породой. Влетевшая в вершину подъемной пирамиды железная бочка, естественно, застряла в блоке. Трактор дернул, и все бревенчатое сооружение рухнуло. Трактор заметался, как коза на привязи, которую окружила стая волков. Впрочем, пламя гораздо хуже любых, даже самых лютых, хищников, от него невозможно отбиться. Поэтому тракторист выскочил из кабины и, закрывая руками лицо от нестерпимого жара, кинулся наутек. Вся площадка оказалась во власти пламени. Неуправляемый "Беларусь" недолго дергался. Двое парней, прибежавшие на смену первой паре нападавших, перескочили завал и, достигнув сигнального провода, лежавшего на низких столбиках, недружно бросили свои поджигательские флаконы. Трактор оказался высоким задним колесом в огненной луже. Через мгновение оранжевое пламя полезло вверх по резиновому протектору, к небу потянулась струйка копоти, на глазах превращающаяся в толстый черный столб. Вскоре пламя перекинулось на кабину и охватило двигатель. Еще одна бутылка упала в шахту, и пламя быстро объяло свежие крепи, выстилавшие стены, лесенку, опрокинутую треногу с блоком и резиновые шланги отбойных молотков.
      Охранник в деревянной кабинке не сразу пришел в себя. Переход от дурацкого спектакля к огненной трагедии оказался слишком резким. Но парень все-таки понял, что враги жгут доверенное ему имущество. Он бросил бинокль и подхватил помповый "ремингтон", заряженный картечью. Вскинул ружье, прижал к плечу приклад, ловя на мушку парня, бегущего прямо к нему с бутылкой, вскинутой над головой. И тут в деревянную стойку, поддерживавшую крышу будки, вошла винтовочная пуля, отколов длинную щепку, оттопырившуюся в сторону, чуть не доставшую острым концом лицо стрелка. Тот сразу присел и увидел, как следующая пуля прошила дощатую стенку, отщепив ещё пару светлых лучинок, и оставила дырку в противоположной стенке. Он мгновенно сообразил, что если следующая пуля попадет в стенку на полметра левее предыдущей, то такая дырочка будет уже в нем самом. И он, словно на тренировке, нырнул в проем входа вперед руками, которые крепко сжимали ружье. Кубарем скатился с насыпи и занял позицию за штабелем свежих бревен.
      Теперь никто не мог помешать шубинской братве ворваться на территорию и захватить господствующую высоту. Двое поднялись по осыпающемуся склону к будке, набрав полные кроссовки сухой земли. Глупый охранник лежал за штабелем, как на ладошке. Один из бойцов щелкнул зажигалкой, поднес голубой газовый язычок к грязной мокрой тряпке и небрежно бросил навесом зеленую "чебурашку" на штабель. Она даже не разбилась, скатилась внутрь, застряв между бревен, а через минуту лопнула, когда пламя её как следует разогрело. Горящий бензин тут же пролился сквозь штабель, и бревна бодро заполыхали. Охранник сломя голову бросился к остальным своим товарищам, которые уже поливали картечью деревянную будочку.
      Барсук не принимал участия в атаке, он ползал по завалу, заглядывал между изломанными стволами, раздвигал дулом обреза сосновые ветки и яростно кричал:
      - Где ты там, козлина? Порву на тряпки! Я же чую тебя, волка драного! Выходи, гнида!
      Несколько раз ему казалось, что он отыскал своего врага, однажды даже выстрелил в темную щель, но оказалось, что почудилось. Рядом с завалом шел с пистолетом наготове Шуба, стараясь ступать неслышно. Он ждал, что Вовец выскочит из кучи ветвей, зашевелится или ещё как-то себя выдаст. А посреди завала стоял в полный рост Ченшин и, словно Наполеон под Аустерлицем, наблюдал, как его гвардия теснит превосходящие силы противника.
      А Вовец сидел тихо, как мышь под веником, и осторожно трогал сучковатые бревна у себя над головой и по бокам, пытаясь определить, можно ли в случае необходимости их растолкать, чтобы выбраться наружу. Он слышал угрозы и ругательства, изрыгаемые Барсуком, они то приближались, то отдалялись, но не очень боялся. В крике все явственней проступала растерянность. Похоже, ещё немного, и этот крикун решит, что под завалом никого нет.
      Но Барсук, натянув козырек раззолоченной кепочки на самый нос, чтоб солнце не мешало, решил в последний раз пройти весь завал от начала до конца. Больше он не кричал, а просто прыгал по лесинам, и от этого весь завал трещал и ходил ходуном. Он неумолимо приближался к дальнему концу, где под грудой изломанных стволов и сучьев полулежал Вовец. Тот вытащил газовый пистолет, положил на землю рядом с собой. Возле него опустил пироксилиновую шашку с торчащим хвостиком запального шнура. В руки взял арбалет, водя им вслед за звуками снаружи. А треск и нарочитый топот были уже совсем близко, почти над головой. Барсук в очередной раз прилег на древесную кучу и сунул голову в щель между бревен, отведя стволом обреза ветки, закрывающие обзор. И встретился взглядом с Вовцом. Он издал торжествующий вопль и сразу же заткнулся. Острая, как игла, стальная стрела с хлюпаньем вонзилась ему в левый глаз и, пройдя сквозь череп, стукнулась в теменную кость, даже голова назад дернулась. Капля темной крови пробежала по железному прутку и соскользнула на руку Вовцу. Тот брезгливо вытер её об отслоину осиновой коры, свисавшую сбоку, отложил арбалет и взял газовик.
      Шуба после вопля Барсука замер, наведя пистолет на груду лесного хлама. Он ждал выстрела из обреза, но партнер вообще не шевелился. Чуя недоброе, Шуба вскочил на завал, свободной рукой резко дернул Барсука за плечо, переворачивая на спину, и отскочил назад. Его приятель и близкий помощник поехал с груды деревьев вниз головой, зацепился рукой, по прежнему сжимавшей обрез, и повис неподвижно. Из левого, рефлекторно зажмуренного глаза, торчал пятнадцатисантиметровый кусок стального прутка. Правый глаз был широко раскрыт и полон удивления. Расшитая бейсболка упала с головы. Ошарашенный Шуба машинально поднял её и попробовал надеть обратно, словно опасался, что покойнику голову солнышко напечет. Но кепочка снова свалилась. И только тут до Шубы окончательно дошло, что Барсук прижмурился навсегда. Исторгнув нечленораздельный яростный вопль, точь-в-точь такой же, какой тридцать секунд назад накануне смерти издал Барсук, вожак бросился на завал. Он дважды выпалил из пистолета между ободранных корявых бревен просто, чтобы выразить свое состояние. Но в ответ тоже раздались два выстрела.
      Вовец стрелял прицельно, подавшись вперед и вытянув руку среди веток, почти в упор. Струя газа, порохового пламени и латунные чешуйки, сорвавшиеся с закраин гильзы, ударили Шубе в лицо. Он взвыл и тут же задохнулся от боли в глазах и раздирающего горло кашля. Дернулся назад, крепко ударившись локтем о торчащий сук. Пистолет из сразу ослабевших пальцев вывалился на сосновый лапник. Шуба скатился на землю и пополз на четвереньках, как свинья, тычась носом в грязь. Он не мог ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни открыть глаза, ни продолжать дальше их жмурить. Лучше всего было бы ему сейчас сдохнуть и не мучиться.
      Ченшин соскочил с завала и подбежал к месту перестрелки. Он сразу почувствовал резкий запах газа и, сдерживая дыхание, отступил на пару шагов. Газовое облако на открытом воздухе может держаться считанные секунды, поэтому он не особенно боялся надышаться или наплакаться. Снова подскочил к завалу и поволок за плечи мертвого Барсука, но у того рука прочно застряла в древесной развилке. Ченшин поставил ногу на торчавшее бревешко, поднялся повыше, схватился за ствол обреза и выкрутил его из пальцев мертвеца. Барсук ту же съехал вниз. Ченшин окинул быстрым взглядом завал и заметил пистолет. Цепким обезьяньим движением схватил его и отправил за пазуху, соскочил на землю и воровато огляделся. Но один из присутствующих пялился остекленелым глазом в голубое небо, а второй, раздираемый надрывным кашлем, размазывал по лицу слезы и сопли и не только ничего не видел, но и не соображал. Ченшин поднял из-под сосны единственную оставшуюся бутылку с бензином, перевернул её, наблюдая, как быстро намокает серая тряпка, и щелкнул зажигалкой. Тут же с силой шабаркнул поллитровку о завал. Взвился полутораметровый столб пламени, тонко засипела сосновая хвоя, корчась в огне.
      Вовец, лежа на земле, уперся ногами в расщепленную осину и толкнул её, напрягая все силы. Надтреснутая лесина окончательно переломилась, и одна половина вылетела наружу. Вовец нырнул в образовавшуюся щель с газовым пистолетом в одной руке и с пироксилиновой шашкой в другой. И тут ему на спину пролился горящий бензин. Он почувствовал нестерпимый жар, словно в бане на полке, когда поддают парку, и тот горячей струей хлещет из каменки в спину зазевавшемуся. Вовец перекувыркнулся через голову, выронил газовик и, распластавшись спиной на земле, принялся вертеться и тереться, как шелудивый пес. Потом вскочил и, пригибаясь, помчался прочь что есть духу, без оглядки на пылающий завал, под которым остались арбалет и рюкзак со всем добром. Спина его дымилась, и с неё осыпались бурые, обгоревшие клочья энцефалитки.
      А сражение продолжалось своим чередом. Пока охрана ружейным огнем прижимала к земле атакующих, с тыла снова появились два клоуна в потешных масках. Только в руках вместо елки на сей раз они держали по бутылке с бензином - всего четыре. Они зашли со стороны вагончиков, невидимые за ними. Одна бутылка полетела в яму с бочками. И словно вулкан проснулся на лесной делянке. Ревущее пламя вышвырнуло перекрученные обрывки раскаленного металла. Огненный дождь выпал в окрестностях ямы. Дизель-генератор вспыхнул, словно это была скирда соломы, а не железный агрегат. Пламя поползло по стенке вагончика, набирая силу. У второго балка дымились цельнолитые резиновые колеса, через минуту-другую и они должны были загореться.
      Прочертив огненную дугу через головы стрелков охраны, ещё одна бутылка с бензином мягко шлепнулась донышком на землю и кувыркнулась под перекошенный джип. Раздался звонкий хлопок, и плотная стена пламени закрыла машину. С противоположной стороны распахнулась дверца, и оттуда кубарем выкатился квадратный человечек с телефонной трубкой в руках. Витой, словно пружина, телефонный шнур натянулся и лопнул. Трубка осталась в лапе у приземистого атлета, а все остальное прямо на глазах превращалось в обгорелые останки. Последняя "чебурашка" подкатилась к свежесколоченной будочке сортира. Никакой стратегической ценности он не представлял, туалет жгли уже просто так, из любви к огненной работе. Дело было сделано, и братва приступила к организованному отступлению. Ружейный огонь резко ослаб, только один охранник продолжал стрелять почти не целясь, но вскоре и у него кончились патроны. Охранники и рабочие, прикрываясь руками от нестерпимого жара, отходили от разгорающегося огня, пока вовсе не ушли с делянки.
      Ченшин, после того как метнул бутылку в завал, отбежал назад, опасаясь огня, и не увидел за грудой деревьев выкатившегося Вовца. Поднявшееся пламя и дым ещё больше скрывали его побег. Но Ченшин перебрался через завал в нескольких метрах от поднявшегося пламени, чтобы проследить, все ли в порядке с той стороны. Он опоздал, Вовец уже нырнул в лес. Но на земле валялся пистолет, поблескивая на солнце никелированными деталями. Ченшин поднял его привычным приемом следователя - двумя пальчиками, чтобы отпечатки не смазать. Отметил про себя, что это газовик знакомой конструкции. Машинально понюхал ствол, тухло пованивающий свежесгоревшим порохом, потом взглянул на номер. Это был его пистолет, исчезнувший в шахте. Проклятый Вовец, похоже, опять сбежал, обронив или специально бросив оружие.
      А Вовец быстро шагал от сосны к сосне, прячась за янтарные стволы. В одной руке он держал пироксилиновую шашку, в другой - зажигалку, чтобы в случае опасности сразу пустить в дело свою ручную артиллерию. Он двигался вдоль делянки, держась шагах в двадцати от открытого места, где бушевали огромные костры. Отсюда могла возникнуть опасность, поэтому Вовец все время поглядывал в ту сторону. А навстречу ему быстро шел человек, тоже в основном пялившийся на пожар. Они заметили друг друга, когда между ними оставалось метров десять. Вовец сразу отпрянул за дерево. Шедший навстречу сделал то же самое. Вовец осторожно выглянул и увидел, что из-за сосны точно так же выглядывает глупая обезьянья морда с оттопыренными ушами. Он вначале глазам своим не поверил, решил, что показалось, но, приглядевшись, с облегчением понял: не галлюцинация, а детская карнавальная маска. Некоторое время они вот так смотрели друг на друга. Но Вовцу следовало уходить, и он перебежал в глубь леса за другую сосну. Но и обезьяна перебежала, опять оказалась против него. Мало того, поднесла к уху радиопереговорник с коротенькой антенной.
      Вовец разозлился. Он запалил огнепроводный шнур, бросив более не нужную зажигалку на землю, и, убрав пироксилиновую шашку за спину, пошел вперед, считая шепотом секунды. Решил бросать её при счете двадцать, когда шнура останется сантиметров пять, то есть на пять секунд горения. Конечно, пороховое шипение за спиной нервировало, хотелось взглянуть на шнур и убедиться, что он ещё не весь сгорел, но Вовец терпел. Обезьяна тоже вышла из-за сосны, держа правую руку за спиной. Передатчик висел у неё на поясе. Вовец, чуть пригнув голову, как перед прыжком, остановился не дойдя пяти шагов до противника. Сквозь круглые дырочки маски за ним настороженно следили чьи-то злые глаза. Не выдержав напряжения, обезьяна с резким воплем выбросила вперед правую руку. Длинный и узкий клинок зеркально сверкнул, разбросав солнечных зайчиков.
      - Двадцать! - выдохнул Вовец, закончив счет, и тоже выбросил вперед правую руку. - Лови!
      Он успел заметить, что фитиль сгорел уже почти до самой шашки, и отпрянул за дерево, когда враг свободной левой рукой машинально подхватил пироксилиновый кругляш. Вовец прижался спиной к шероховатой коре старой сосны, втянул голову в плечи и весь поджался, стараясь, чтобы плечи не торчали. Сзади грохнуло, аж в голове отдалось и в ушах зазвенело, и с обеих сторон мимо него пронесло дым и всякий мелкий мусор.
      Он тут же выскочил из-за сосны, готовый схватиться с врагом, нашаривая нож на поясе под энцефалиткой. Но противник, отброшенный на несколько метров, лежал без признаков жизни. Одежду с него почти всю сорвало взрывной волной, остался лишь поясной ремень, но уже без передатчика, да ещё какие-то дымящиеся клочья. Тело обуглилось до черноты, словно мумия фараона. Сходство довершала маска. Это раньше маски делали из картона, папье-маше, а нынешний импортный товар штампуется из какого-то полимера. Высокая температура и давление взрыва перештамповали её ещё раз, вдавив в череп. Тонкий пластик, все ещё не остывший и мелко пузырившийся, прикипел к коже, сросся с ней. В глазных отверстиях колыхалась сварившаяся кровяная пенка. И странно было видеть часы на руке без кисти, чуть выше торчащей розовой кости с обрывками мышц и сухожилий. Впрочем, часы тоже остановились навсегда, даже толстое стекло лопнуло и покрылось мелкими трещинами.
      - Вот таким макаром, - сказал Вовец. - Только мартышек мне и не хватало...
      Он не стал тут больше задерживаться, а стремительно бросился в лес. Саша Двужильный отнял глаз от оптического прицела и опустил винтовку. Мелькающая среди деревьев спина в грязных разводах совершенно сливалась с фоном. Он чертыхнулся. Сто тысяч премии скрылись в лесу.
      - Ладно, - сказал Двужильный сам себе, - не взяли зверя из засидки, значит будем тропить по следу. Где там эта гончая псина бездельничает?
      Он включил рацию и связался с Ченшиным.
      * * *
      Вовец осторожно вышел из леса. Он снова находился на том месте, где погиб капитан Кожевников. Но сейчас здесь не оказалось его бездыханного тела, только в земляной ложбинке остались потемневшие наплывы запекшейся крови на лесном подстиле, да валялись зеленые сосновые ветки. И уазика тоже след простыл. Вовец уныло побродил, вглядываясь в истоптанную землю, словно там можно было прочитать, что произошло. От каждого скрипа веток и шума ветра, неожиданно налетавшего на высокие кроны сосен, вздрагивал и озирался. Послышался шум автомобильного мотора, и Вовец сразу присел за кусты, вглядываясь сквозь ветки. По проселку со стороны Крутихи неторопливо катил милицейский "жигуленок". Вовец с облегченьем вздохнул и выбежал навстречу, размахивая руками. Машина остановилась, и из неё полезли милиционеры, все четверо сразу.
      - Вы моего начальника видели? - торопливо спросил Вовец, подбегая.
      - А как же, видели, - кивнул чернявый лейтенант, окидывая Вовца недобрым взглядом. Ткнул пальцем Вовцу в грудь, спросил с кавказским акцентом: - Геодезист, да? На том же УАЗе приехал?
      - Ну да, - ответил Вовец после некоторой заминки, у него как-то не сразу всплыло в голове, что они приехали сюда как представители геодезической партии. - Уазик, значит, удалось завести?
      - А что это там горит? - не удосужившись ответить, задал встречный вопрос скуластый капитан.
      - Даже не знаю, как их и назвать, - Вовец помешкал, подыскивая слово, - лесорубы, а, может, шахтеры. У них горит.
      - Слышь, Хабибулин, - послышался голос сзади, - ты у него на спину посмотри. Сплошной колорит.
      Вовец завернул руку за спину, пошарил пальцами, поскреб по краям огромной дыры, по шероховатой майке, испачкав ладонь в саже.
      - Вы лучше скажите, начальник мой что-нибудь просил передать? Что мне делать дальше?
      - Начальник твой в каталажке под шконкой крысу представляет, - с хохотком откликнулся голос сзади.
      Кто-то поймал руку Вовца, заведенную за спину, и дернул кверху. Вовец согнулся, вскрикнув от боли, пронзившей плечо. Его тут же схватили за волосы и оттянули голову назад, так что позвонки хрустнули. Это действовал капитан Хабибулин. Он изучающе взглянул в перекошенное лицо Вовца и утвердительно кивнул:
      - Так точно, сейчас твоего начальника в райотделе потрошат, как рыбу хек. Знаешь, серебристый такой? Ты тоже с ним кого-то тут убивал?
      - Что? - Вовцу трудно было говорить в таком положении, с закинутой назад головой. - Подполковник никого не убивал. Когда мы пришли, Кожевников уже был мертвый. И рация прострелена.
      - И этот туда же, лапшу вешать, - наигранно вздохнул капитан, отпустив волосы. Голова Вовца сразу свесилась вниз, он судорожно сглотнул. - Ну, мы из тебя дурь быстро выколотим. Давай, Магомедов, ты специалист.
      Чьи-то руки деловито принялись обшаривать Вовца, грубо и быстро тиская бока, грудь, похлопали по бедрам.
      - Это был подполковник Косарев из госбезопасности, - не унимался Вовец. - Вы что, с ума посходили? Вам же...
      Жестокий удар по печени оборвал его излияния. Он задохнулся от пронизывающей боли и, наверное, упал бы, но его грубым тычком толкнули вперед, бросив грудью на капот автомашины. Вовец ударился лицом в гладкое железо, почувствовав вкус крови во рту.
      - Ы-ы, гляди, какой кынжал, - раздался радостный голос Магомедова, таким тысаком быка зарэзать можно.
      Это он нащупал на поясе у Вовца охотничий нож с наборной рукояткой. Тут подкатила запыленная зеленая "нива". Хлопнула дверца, на землю спрыгнул Ченшин.
      - Здорово, отцы-командиры! - поприветствовал весело. - Никак особо опасного рецидивиста изловили?
      - Слышь, капитан, - подал голос Вовец, - сдаюсь. Готов давать показания и во всем сознаться. Надевай наручники и поехали в райотдел.
      - Э, да тут знакомый, - Ченшин восхищенно поцокал языком, - неуловимый Джон наконец-то попался. - Он подошел и заглянул в лицо Вовцу, прижатому щекой к капоту. - Как же тебя так угораздило? А обгорел-то... - снова поцокал.
      - Здорово, прокуратура, - Вовцу неудобно было говорить, слишком сильно придавили. - А у тебя там, по-моему, ещё хуже кое-кто погорел, прямо сказать, изжарился. Эй, капитан, поехали.
      - Знакомый и в самом деле? - Хабибулин не торопился. - Что за хмырь такой?
      - А он что говорит? - Ченшин нарочито неторопливо достал сигарету и принялся не спеша разминать.
      - Да дуру гонит, чуть ли не гебешником себя называет. Ничего, мы ещё не таким гебешникам рога обламывали.
      - А он, между прочим, не врет, - Ченшин прикурил и выпустил тонкую струйку дыма. - Отойдем-ка, капитан, на пару слов.
      Они отошли к ближней сосне. Ченшин достал из кармана носовой платок, неторопливо развернул на ладони. Внутри оказалась никелированная зажигалка, украшенная эмалевыми цветочками.
      - Час назад я тут проезжал, смотрю: что-то блестит. Остановился, Ченшин сделал интригующую паузу. - Оказывается - зажигалочка, да не простая. - Он манерными движениями фокусника снял металлический кожух, обнажив механическое нутро. - Электронно-оптический фотоаппарат. Гляди: вот миниатюрная батарейка, как в электронных часах. А это вот кассета с микропленкой. - Ченшин извлек черную кассетку в форме восьмерки. - Ты у него подобной игрушки не находил?
      - Мало ли кто тут мог потерять, - недовольно пробурчал капитан. - У того в планшетке все бумаги были геодезические. Ты точно знаешь, что он гебист? Сейчас такие фотики в магазине купить можно.
      - Видишь маркировку? Завод "Ленэмаль". Это сделано у нас для использования внутри страны. Мой совет: отпусти его с богом, а я в случае чего засвидетельствую, что ничего такого не было. Да и Володю попробую уговорить, чтобы зла не держал. Ты знаешь, у меня в этом районе интересы, и не хочется, чтобы вместо вас других прислали.
      Хабибулин недовольно засопел, соображая, как поступить. Он и верил бывшему следователю прокуратуры, и в то же время не мог смириться с мыслью, что пойманного придется отпустить. Все его милицейское нутро восставало против этого. А на Вовца уже надели наручники и усадили на заднее сиденье. Наконец капитан решил возвратиться к машине, чтобы ещё раз попробовать расколоть задержанного. Тот сидел спокойно, даже расслабленно, но явно не мог дождаться отъезда.
      - Поехали уже, капитан, - снова принялся канючить. - Я сознаюсь, что убил Кожевникова и устроил поджог. - Вовец был согласен ехать в милицию, лишь бы не остаться с Ченшиным, который едва сдерживался, чтобы не броситься на него с кулаками. Из милицейской камеры Косарев его может вытащить, а вот из лап разъяренных бандитов вряд ли успеет.
      - Что у него при себе? - спросил Хабибулин лейтенанта, сидевшего рядом с Вовцом. - Документы какие-нибудь есть?
      - Нэт ничего бумажного, - ответил Магомедов. - Вот, все здеся.
      Он подал капитану полиэтиленовый пакет, в котором лежали: нож в ножнах, компас, складной ножичек, немного денег и прозрачная пробирка с завинчивающейся крышечкой и черными зернышками внутри. Хабибулин ткнул в неё пальцем:
      - Это что еще?
      - Клопы, жучки, - со снисходительной надменностью ответил Вовец, насекомые, короче. - Он уже настроился ехать, и его раздражал пустой разговор.
      - Электронные? - с любопытством спросил капитан. Он смотрел по понедельникам телесериал "Багз - электронные жучки", и мысль у него сразу сработала в этом направлении. - А ну-ка, Ващенко, наковыряй мне пару штук. Ни разу в руках не держал.
      - Эй, эй, не вздумай, - не на шутку испугался Вовец. - Не смей, слышишь?!
      Но сидящий с другой стороны младший сержант уже вытащил из пакета пробирку и принялся откручивать пробку.
      - А ну, кончай! - заорал Вовец и попытался скованными руками выхватить пробирку. Ващенко выставил локоть, загораживаясь, от толчка пробирка дернулась, и все содержимое вылетело на дверцу. - Все вон из машины! - ещё громче завопил Вовец.
      - Тихо! - рявкнул Хабибулин, перекрыв его голос. - Сам из машины, живо!
      Магомедов тут же выскочил наружу и выволок Вовца. Капитан быстро разомкнул наручники, снял и вернул лейтенанту. Быстро поднес ладонь лодочкой к козырьку, вроде как честь отдал.
      - Приношу свои извинения. Надеюсь, инцидент исчерпан. - Крикнул своим: - По местам!
      Неистовые крики Вовца как-то сразу убедили его, что в пробирке на самом деле были электронные жучки - подслушивающие устройства: не зря же гебешник так разорался. И понял, что следует торопиться в райотдел, пока там не зашло слишком далеко. Отдубасят подполковника, а потом всем крышка. И с Хабибулина с первого спросится, что, не разбираясь, сотрудника ФСБ приволок, да ещё поди начальника какого-нибудь. А то, что жучки эти в машине остались, ничего, Ващенко подметет.
      - Барахло мое верните, - заорал вслед Вовец и бросился за машиной.
      Магомедов швырнул в окно полиэтиленовый пакет. Вовец подбежал, поднял его. Сразу вложил нож в ножны, остававшиеся на ремне.
      - Володя! - окликнул его Ченшин. - Садись, я тебя подвезу. Да не бойся ты, все нормально. Давай мириться?
      Правда, он шел не к Вовцу, чтобы пожать руку в знак примирения и прощения, а к своей "ниве", стоявшей по другую сторону дороги. Там, в сумке на сиденье, у него лежал ТТ, оброненный Шубой на завале. Надо было только руку протянуть, взять его и большим пальцем опустить флажок предохранителя. И он вслепую нащупал холодную пистолетную рукоятку внутри сумки, потому что неотрывно следил глазами за Вовцом, который уже почувствовал неладное. Если бы не колючая боль в отшибленном боку, Вовец уже бегом скрылся бы в лесу.
      И тут на дороге показался пожарный автомобиль. Леспромхозовский старый ГАЗ-66 спешил на пожар, видно, крутихинские лесники заметили с вышки дым и вызвали машину. Ченшин встал, пряча пистолет за спиной, натянуто улыбаясь, и поглядел на Вовца, примерился, куда сперва выстрелить - в живот или в грудь? Красный облупленный фургон с лестницей наверху на несколько секунд закрыл от него мишень, а когда проехал, то на другой стороне дороги никого не оказалось.
      Ченшин оторопело уставился на пустое место, потом быстро подбежал, надеясь обнаружить своего врага спрятавшимся за какой-нибудь куст. И только тут, беспомощно оглядевшись, увидел его. Вовец уезжал на пожарке, прицепившись сбоку к каким-то дверцам, а одной задранной рукой ухватившись за лестницу. И он подтягивался, явно намереваясь залезть на крышу.
      Злобно выругавшись, Ченшин кинулся к "ниве", торопливо завел мотор, принялся разворачиваться, чтобы пуститься в погоню. Но когда он через пару километров настиг красную машину, уже почти у самого пожара, Вовца на крыше не оказалось. Он спрыгнул, как только увидел, что Ченшин перебегает на противоположную сторону дороги, где оставил свою машину.
      * * *
      Некоторые люди специально голодают и даже утверждают, что это полезно для здоровья. Вовец к данной категории граждан не относился. Он вообще не понимал, каким образом всякие крутые Рэмбы и Шварценеггеры на протяжении целого фильма ничего не едят, только носятся, как дикие лошади, стреляют и дерутся. Вовец не очень жалел последний рюкзак, сгоревший в завале, ему не хватало тушенки и сухарей. Тем не менее, намеченную программу следовало выполнять.
      Компас у него имелся, местность он уже знал великолепно и мог свободно ориентироваться без карты. Боль в печени постепенно проходила, и он мог идти пусть не самым скорым шагом, но достаточно быстро. Через полчаса был уже на Изумрудной горе. Подобрав возле шахты железный клин, принялся добывать из тайников изумруды. Наполовину сгоревшую энцефалитку выбрасывать не стал, здраво рассудив, что в неё можно завязать пакеты с изумрудами. По низу куртки был продернут шнур, чтобы плотно притягивать её к телу. Шнур уцелел, Вовец его вытащил и использовал для увязки. Перебросил длинный сверток через плечо и затянул рукава энцефалитки на груди. Груз оказался за спиной, не болтался и спину особо не давил. И руки свободны. После этого Вовец заглянул в штольню: не осталось ли там чего полезного? Но, кроме фонарей, ничего не нашел. Подумав, решил взять налобник с батарейкой, чтобы ночью идти не запинаясь о коряги.
      Потом Вовец спустился к ручью и двинулся краем леса, на ходу оглядывая долину. Через пару километров нашел, что высматривал: пустую бутылку из-под водки. К сожалению, без пробки. И на дне её лежали дохлые мухи, видно, напробовавшиеся остатков алкоголя. Правда, из горлышка пахло вовсе не водкой, а гнилью. Но Вовец не страдал излишней брезгливостью, не в Лондоне воспитывался. Он выполоскал бутылку как следует и наполнил ручьевой водой. Лучше такая, чем в пути из болот и придорожных луж грязь с разной живностью хлюпать. А при такой жаре без питья далеко не уйдешь, уж это-то он знал совершенно точно. Отмахать же предстояло изрядно, а за день он уже находился и набегался сверх всяких сил. Здраво рассуждая, в преддверии наступающего вечера следовало бы подумать о ночлеге. И тут ему почудилось какое-то подозрительное ауканье. Вовец остановился и прислушался. Уже собирался идти дальше, как снова донесся этот же приглушенный звук. Где-то в лесу на горе гавкнула собака. Вряд ли собачку просто вывели погулять. Начиналась очередная гонка с преследованием. И призом в этой гонке снова была жизнь Владимира Меншикова. Тяжело вздохнув, Вовец швырнул в кусты бутылку с водой и лениво потрусил вперед вдоль русла ручья.
      Он бежал, потихоньку набирая скорость, соображая на ходу, что бы такое придумать. У него имелся нож, который, безусловно, может пригодиться в ближнем бою, но главным образом против собаки. Потому что кобели у нас пока что огнестрельного оружия не носят. Вот о людях этого сказать нельзя. Тут результат ближнего боя наверняка окажется в пользу того, кто с обрезом или пистолетом.
      Еще у Вовца был налобный фонарь. Он протащил голову в кольцо резинки и повесил налобник на шею, а лямку с батареей перекинул через плечо. Блок батареек и отражатель с лампочкой вряд ли могли послужить мало-мальским оружием, а вот двойной провод мог пригодиться. Поскольку в открытый бой Вовец вступать опасался, следовало придумать какую-то ловушку, чтобы охладить пыл погони. Он знал множество различных охотничьих хитростей, надо было только выбрать подходящую, чтобы ловушка оказалась эффективной, малозаметной и, главное, простой в изготовлении. На её устройство Вовец мог потратить всего несколько минут. Поэтому он, не снижая темпа своей трусцы, внимательно оглядывал окружающий пейзаж, рассчитывая обнаружить подходящий для западни материал.
      На острие погони всегда в таких случаях находится собака. Она держит след, а за ней бегут уже все остальные. Достаточно вывести собаку из строя или просто сбить со следа, и погони можно больше не опасаться. Если бы у Вовца с собой были какие-нибудь остро пахнущие вещества, он, конечно, воспользовался бы ими для обработки следа. Но даже курить он бросил несколько лет назад. В противном случае не пожалел бы пачки сигарет, чтобы посыпать табаком дорожку позади себя.
      Мысленно он уже рассортировал все известные ему способы лова крупных хищников. Большая овчарка, а именно такая гналась за ним, вполне сопоставима с волком. Западни, в которых хищник отлавливается живьем, не годились. От собаки следовало избавиться раз и навсегда, а не до тех пор, пока её снова пустят по следу. Ловушки и капканы, в которые зверь заманивался с помощью привады, тоже не подходили. Оптимальным средством казалась петля. Двойной провод от налобного фонаря вполне годился для этой цели. Но следовало ещё подыскать соответствующее место.
      Километра через два Вовец увидел то, что надо. Огромная старая ель лежала перпендикулярно руслу ручья. Густая темно-зеленая хвоя говорила о том, что дерево рухнуло не так давно, всего несколько месяцев назад. Ель росла на крутом склоне горы, и сейчас её узловатые корни находились гораздо выше вершины. Косо лежащий ствол образовал плотную завесу густого лапника, в котором просматривался всего один узкий проход на месте нескольких выломанных сучьев. Вовец нырнул в эту щель, убедившись, что даже собаке нет другого пути. Позади елки было пустое пространство, но уже в нескольких шагах по склону горы поднимались молодые березы, рябины и осины. В густой поросли деревца теснили и затеняли друг друга, поэтому каждое торопилось перерасти свое окружение, тянуло тонкую вершинку к небу.
      Вовец взбежал по склону на несколько шагов и выбрал прямую высокую березку. Он поднялся ещё чуть выше и прыгнул на белый ствол, постаравшись ухватиться за ветки - нижняя росла на высоте четырех метров. Ему это удалось, и береза стала клониться под его весом. Вовец подтянулся, зацепился ногой за нижнюю ветку и поднялся ещё ближе к вершине. Береза согнулась, и Вовец повис на руках, перехватываясь дальше по стволу. Деревцо согнулось дугой, и Вовец почувствовал, что ноги касаются земли. Он передвинулся ещё к тонкой вершине, твердо встал на грунт и притянул березу к поваленной ели. Зажав вершину березы под мышкой, чтоб не вырвалась, он вытащил нож и несколькими движениями острого лезвия быстро срезал все ближние ветки, а затем снес и верхушку. Потом двумя ударами срубил торчавший прямо в его сторону толстый еловый сук, оставив короткий пенечек, и зацепил за него конец березового ствола. Осторожно отпустил и убедился держится достаточно прочно. Даже для проверки слегка постучал по березе, чтобы удостовериться в надежности зацепа.
      Теперь следовало заняться петлей. Вовец оторвал от проводов блок батареек и забросил подальше в лес. Следом полетел и налобный фонарь. Он быстро сделал затягивающуюся петлю и крепко прикрутил к березовому стволу напротив прохода среди еловых ветвей. Вовец прикинул, на какой высоте примерно должна находиться собачья голова, и воткнул в землю тонкую веточку с небольшой развилкой на конце. На эту развилку опирался нижний край проволочной петли, чтобы она не провисала и не затягивалась под собственным весом. Боковые края петли он аккуратно зацепил за еловую хвою. Теперь удавка была готова принять свою жертву. Вовец осторожно отступил на шаг, оглядел сделанное и решил, что ловушка получилась вполне подходящей.
      Он быстро пошел по кромке леса, забирая постепенно вверх по склону и оглядываясь. Позади явственно послышался собачий лай, и Вовец остановился, оглядывая с возвышения долину. И неожиданно совсем близко, буквально в сотне метров от себя, увидел погоню. Впереди бежала все та же овчарка, за которой едва поспевал потный толстяк, с трудом удерживая в руке длинный поводок. А вот за ним бежал всего один человек. Но это был вовсе не молодой отморозок в спортивном костюме и белых кроссовках. Это был зрелый мужчина в удобном камуфляже. Его голову покрывала мягкая кепочка защитного цвета с низко надвинутым на глаза козырьком. За спиной виднелся небольшой рюкзак, лямки плотно охватывали плечи и соединялись на груди поперечной стяжкой. В руках он держал винтовку. И бежал ровно, короткими шажками, уверенно ставя ноги в высоких шнурованных ботинках, но под ноги не смотрел. Его взгляд был направлен вперед, туда, где должна была появиться дичь. Так может бежать только настоящий охотник.
      Вовец понял, что задерживаться тут не стоит, надо удирать, и как можно быстрей. Он бросился наискосок по склону, поднимаясь в гору, стараясь скрываться за деревьями. Но охотник его уже заметил. Он замедлил бег, на ходу переводя винтовку в боевое положение, поднимая и прижимая приклад к плечу. Для хорошего выстрела следовало восстановить нормальное дыхание и сердцебиение, чтобы оружие в руках лежало неподвижно. Стрелок замер и поймал в окуляр оптического прицела бегущую фигурку. Знакомая спина в грязной футболке мелькала среди деревьев, только через плечо была надета какая-то дурацкая скатка. Человечек бежал вдоль шкалы, нанесенной на стекло прицела, от угольничка в центре по вертикальным рискам, и Двужильный - а это был, конечно же, именно он, - машинально пересчитал эти черточки, переводя в секунды упреждения. Он повел стволом, перенося линию прицеливания на пару делений впереди бегущей цели, как это делал обычно при охоте на лося. Потом плавно нажал на спусковой крючок. Грянул выстрел. Горячая гильза улетела в траву.
      Пуля просвистела перед самым лицом Вовца. Ему даже показалось, что он почувствовал воздушную волну, отброшенную пролетевшим кусочком свинца. И он тут же резко присел, опершись руками о землю, отскочил в сторону и понесся зигзагами, через каждые три-четыре шага меняя направление. Еще одна пуля пропела в стороне.
      Двужильный ошибся. Между бегущим мужиком и бегущим лосем есть одно существенное различие. И это вовсе не рога, как могут подумать некоторые. Лось иногда бывает безрогим, так же, как и мужик рогатым. Просто лосиная туша очень большая, поэтому плюс-минус полметра отклонения пули от точки прицеливания могут никакой роли не играть. Мужчина же нормальной комплекции в эти полметра может целиком ужаться. Этого Двужильный и не учел, машинально перенеся приемы привычной охоты на крупных копытных в охоту на худощавого человека. Следовало более тщательно просчитать упреждение и стрелять точнее. А так оказался утерян эффект первого выстрела, когда дичь ещё не подозревает, что находится под прицелом, и позволяет взять себя на мушку. Следующий выстрел Двужильный сделал скорее с досады, чем от желания попасть в цель. Будучи профессионалом, он прекрасно понимал, что, стреляя в гору, да ещё в лесу и с расстояния метров в сто пятьдесят-двести по мишени, которая постоянно выбегает из поля зрения, - дело совершенно безнадежное. Поэтому он крикнул хозяину собаки, чтобы тот спускал своего пса, а сам кинулся бежать в гору. Он хотел подняться повыше, рассчитывая, что оттуда будет лучший обзор, и когда собака остановит беглеца, его можно будет спокойно расстрелять.
      После выстрела бегущий собаковод встрепенулся и поднял глаза от земли. Впереди поперек дороги лежала огромная разлапистая ель с узким просветом среди густой хвои. А дальше, на склоне горы, среди деревьев мелькал человек.
      - Стоять! - заорал собаковод. - Стой, тебе говорят!
      Овчарка остановилась, вздрагивая и поскуливая. Ей не терпелось продолжить погоню, настичь человека, чей след она вынюхивала уже несколько километров, вцепиться в него клыками, почувствовать вкус горячей и соленой крови, сбить с ног и сторожить до прихода хозяина. Хозяин похвалит и даст кусок сахару. И когда был отстегнут от ошейника карабин поводка и прозвучала долгожданная команда: "Фас!" - овчарка помчалась вперед широким волчьим махом, стелясь над землей, аж комья летели из-под когтистых лап. Она была гораздо ниже хозяина, поэтому не могла с высоты своего собачьего роста увидеть беглеца, заслоненного еловыми ветками, словно театральными кулисами. Но она прекрасно чуяла его запах - острый, чуть горький и кисловатый. Беглец прошел здесь считанные минуты назад, и нерассеявшийся запах стоял в воздухе высоким коридором, упиравшимся в узкую щель хвойных кулис.
      С громким злым лаем овчарка влетела в проход среди еловых сучьев. Ее морда вошла в петлю, выдернув её из всех закрепов. Удавка затянулась и остановила псину. Рывок за шею опрокинул её, по инерции мчавшуюся вперед. Она покатилась по земле, скручивая провод. Разинув пасть с вывалившимся длинным липким языком, оскалив острые желтые клыки, она задергалась, пытаясь вдохнуть воздуха. Из стиснутого горла не вырвалось ни звука. Здоровое, сильное животное не хотело погибать, неистово билось на земле, пытаясь вырваться, но удавка затягивалась все туже, врезаясь в горло. От мощного рывка конец пригнутой березы выскочил из зацепа, и дерево резко распрямилось, вздернув бессильно трепыхающуюся овчарку.
      Спустив с поводка собаку, хозяин дальше пошел уже не торопясь. Он за сегодняшний день пробежал больше, чем за весь прошлый год, и свалился бы отдыхать прямо там, где стоял, но надо было ещё брать собаку на поводок. Когда овчарка нырнула в просвет среди еловой хвои, он посчитал, что дело сделано. Хотя убегавший человек уже скрылся, петляя, среди деревьев, через две-три минуты с ним будет покончено. Останется только получить обещанные тысячи. Он даже приостановился, чтобы увидеть, как овчарка взбежит на склон. Но она в поле зрения так и не появилась. Хозяин почувствовал неясное беспокойство и побежал вперед. И тут над встопорщенными еловыми лапами косо взлетел и закачался длинный березовый хлыст с несколькими ветками, словно огромная удочка, сгибающаяся под богатым уловом. На метр ниже верхушки к хлысту была за шею подвешена собака. Она неистово била лапами по воздуху, сворачиваясь клубком и резко разворачиваясь, словно продолжала бежать большими скачками. Пасть её была широко разинута, и длинный язык обвис и болтался сбоку, словно сбившийся красный галстук.
      Хозяин онемел поначалу от такого зрелища, а потом бросился к елке, бестолково крича и размахивая руками. Он звал на помощь. И потом, когда уже пролез в проход среди колючих сучьев, продолжал так же вопить и топтаться на месте, нелепо подпрыгивая, пытаясь дотянуться до своей собаки. А она по-прежнему раскачивалась над ним вверх-вниз, только резкие конвульсии становились все реже. И по мере того, как все меньше качалась береза, все слабее становились и движения погибающего животного, а когда дерево прекратило качаться, собака тоже замерла, растопырив все четыре лапы, с обвисшим хвостом и свернутой набок головой. С оскаленных желтых клыков капала пена. А хозяин стоял под ней и плакал навзрыд, сотрясаясь всем своим обрюзгшим телом молодого алкоголика.
      Минут через пять к нему спустился с горы мрачный и злой Двужильный. Он настолько был уверен в том, что выдрессированная служебная собака настигнет Вовца, что даже бросил за ним следить, побежал к вершине. Спохватился, когда услышал вопли собаковода. Но было уже поздно. Не зря Ченшин называл этого Вовца неистребимым, тот в очередной раз это блестяще подтвердил. Бежать одному в лес, пытаясь его разыскать, - предприятие абсолютно безнадежное. Двужильный, старый браконьер, увидев собаку, болтающуюся на дереве, понял, что нарвался на такого же бывалого охотника. С одной стороны, он теперь смог по достоинству оценить всю степень риска, которому подвергался, охотясь на Вовца, но, с другой стороны, это разожгло его охотничий азарт. Его самолюбие было глубоко уязвлено. Но он понял - это не лось, которого можно взять простой гоньбой по следу, это хищник, сам умеющий нападать. Его следует осторожно скрадывать, долгие часы проводя в засаде и стараясь не выдать своего присутствия.
      Собаковод продолжал всхлипывать и размазывать слезы по грязному лицу. Брезгливо поморщившись, Двужильный, как раньше это сделал Вовец, поднялся по склону выше березы и прыгнул на ствол, схватившись за ветки. Дерево со скрипом наклонилось. Двужильный вполз повыше, сгибая березу в дугу, добрался почти до повешенной собаки и повис, встав на землю. Собаковод сразу схватил в объятья свою овчарку, принялся бестолково тормошить её и дуть в пасть.
      - Дерево держи! - раздраженно крикнул Двужильный. - Псина твоя не убежит!
      Потом он обрезал ножом провод и спросил:
      - Может, под елку положишь, да пойдем? - А когда хозяин отрицательно замотал головой, посоветовал: - Тогда камнями вон обложи у ручья.
      Сам он и не подумал помогать. Сел на еловый лапник, удобно привалясь спиной к свисающим сучьям, закурил и задумался. Перед тем как уходить, сказал, ни к кому не обращаясь:
      - Может, где-то и есть легкие денежки, но это не тот случай.
      * * *
      У Вовца было достаточно опыта, чтобы понимать: бесконечно идти невозможно. Наступит усталость, и все равно придется восстанавливать силы, отдыхать. Ходьба по лесу имеет свои особенности. Во-первых, ты никогда не движешься по прямой, все время надо обходить деревья, кусты, нагромождения камней, сырые бочажины, перелезать через поваленные деревья. А уж когда лес достаточно густой, так скорость падает в несколько раз. Вылезать же на дорогу Вовец не рисковал. В конце концов он просто сел под выворотень, привалившись спиной к разлапистым кривым корням, с которых ему на спину осыпались земляные крошки, и расслабился. Тут подлетело несколько комаров и с противным зудом повисло в воздухе. И не садились, и не улетали, нервы трепали.
      Он попробовал подсчитать, сколько километров сегодня уже накрутил. Получалось не так уж и много - километров двадцать пять. Но к этому следует добавить нервное напряжение, постоянные выбросы в кровь порций адреналина. Убитый Кожевников, погоня с собакой, потом жуткий пожар, милиция, затем Ченшин с нехорошими глазами и побег от него на пожарной машине. Вовец усмехнулся, вспомнив этот эпизод. Впрочем ему было не до смеха. Лай собаки за спиной и просвистевшую рядом пулю вспомнил с содроганием. Он чувствовал себя не просто усталым, а совершенно разбитым. Правильно говорят, что после адреналина наступает упадок сил.
      Он закрыл глаза и чутко задремал. Правая рука покоилась на рукоятке ножа. Впрочем, комару, присевшему ему прямо на нос и напившемуся до отвала, он ничего не сделал.
      Проснулся Вовец уже часов в одиннадцать вечера. Было светло, как днем, обычное дело для конца июня в этих широтах. Смеркаться начнет после двенадцати, а после часа опустится короткая ночь, когда угаснувший запад сразу сменится светающим востоком, и голоса тихих вечерних птиц перейдут в громкие песни утренних. Вовец растер по лбу зазевавшихся комаров, поднялся, разминая суставы, поправил поклажу за спиной и двинулся в путь. Не слишком бодро, но уверенно. На рассвете он рассчитывал быть в Крутихе.
      Выбравшись на дорогу, Вовец пошел краешком, не очень опасаясь нежданных встреч. Внутренний голос подсказывал, что после всех дневных убийств и побоищ никто из замешанных в этих делах не рискнет остаться вблизи места преступления. И точно, даже на самом опасном повороте возле болота, где обычно шубинские ребята устраивали засаду, никого не оказалось. К четырем часам Вовец, как и планировал, уже добрался до шоссе. Лучше было бы его пересечь под покровом темноты, но этот тонкий покров рассеялся слишком скоро. Сейчас уже было достаточно светло, одновременно сыро и прохладно. Вовец постоянно ежился, пытаясь таким образом согреть хоть немного спину, а грудь и плечи можно обнять руками.
      Ничего подозрительного он не заметил и решил не делать крюк, а махануть через шоссе напрямую. Если в лесу его никто не поджидал, так с какой стати должны подстерегать здесь? Да лихая братва давно убралась домой в Тагил, пьет водку и похваляется подвигами.
      Он перебежал асфальтовое полотно и нырнул в редкий лесок, отделяющий деревню от автомобильной магистрали. Предвкушение окончания долгого пути и скорого завтрака подгоняло его. Откуда только энергия взялась. Ощущая прилив сил, напевая на ходу, Вовец сместился в сторону засыпанного гравием проезда к Крутихе, вдоль которого теснились молодые сосенки и березки. Тут были набиты отличные тропы, протоптанные приезжими "садистами", ходившими напрямую в свои коллективные сады.
      Саша Двужильный прозевал появление Вовца. Он занял место на высоком склоне, возвышавшемся над дорогой, и со вчерашнего дня следил за подходами к деревне. Шоссе отсюда просматривалось километра на четыре в обе стороны. Когда стало темнеть, он сменил оптический прицел на ночной инфракрасный и продолжал наблюдение. Шансы на успех Двужильный оценивал как средние. Вовец мог пойти и в другую сторону, например, к Асбесту или в Костоусово. Мог напроситься в любую из машин, которых немало понаехало в связи с пожаром. А мог и просто затаиться, хотя бы в тех же садах, и сидеть там неделю.
      Но Вовец вышел к Крутихе. Двужильный как раз переставлял обратно оптический прицел, а ночной прятал в футляр. Когда схватил винтовку, было уже поздно, противник скрылся в лесу. Браконьер швырнул футляр в рюкзак, торопливо забросил его за спину, подхватил винтовку и прыгнул на откос. Осыпая груды глины с крутого склона, съехал вниз, выбрался из кювета и побежал через шоссе. Для него не впервой были такие ночные бдения в засадах. Двужильный предварительно плотно поужинал, а на засидку его привезли на "ниве". Он был бодр, полон сил и решимости заполучить сто тысяч, обещанных Ченшиным за голову Вовца.
      Двужильный стремительно и бесшумно бежал по рассветному лесу, ловко уворачиваясь от несущихся навстречу деревьев, перепрыгивая через валежины и муравейники. И он снова увидел спину врага, мелькающую среди сосен метрах в трехстах впереди. Двужильный замедлил ход и через несколько шагов остановился. Привалился к дереву, прижал к сосновой коре винтовку и закрыл глаза, восстанавливая дыхание. Через пятнадцать секунд глаза открыл и приложился к окуляру. Пошевелил стволом, ловя в перекрестие спину врага. Поймал, повел винтовку, делая небольшое упреждение, готовясь на выдохе сделать плавный спуск. И тут Вовец растворился в густых сосенках, растущих вдоль гравийки. Выругавшись, Двужильный снова бросился вдогонку.
      Он опять настиг Вовца и опять опоздал. Вовец уже добрался до деревни. Стояла тишина, население ещё спало. Соответственно и Адмирал похрапывал на старом диванчике, ничего не слыша. Калитка была заперта изнутри. Вовец, не долго думая, швырнул через забор глухо брякнувший в клубнику узел с изумрудами и перелез сам. Будить старого Адмирала не хотелось, но и бродить по двору до семи утра тоже особого желания не было. Вовец снова повесил узел через плечо, только камни оказались на груди, спина уже болела от их угловатого свертка. Он постучал в окно и громко позвал:
      - Дядя Саша! Отопри! - Постучал повторно, гораздо сильней. - Дядя Саша! Впусти, и снова спать ляжем!
      За стеклом возникло заспанное лицо, всклокоченные седины стояли дыбом. Адмирал непонимающе уставился, протер глаза, узнал и махнул рукой, мол, иди, сейчас отопру. Вовец стал обходить дом, чтобы снова оказаться возле дверей веранды. Он вышел из-за угла и замер. Среди грядок стоял человек в камуфляже с винтовкой наперевес. Он резко повернулся, заслышав шаги, и направил ружейное дуло на Вовца. Это был один из людей Ченшина. Вовец его вспомнил. Тот держал его на прицеле точно так же, как сейчас, возле изумрудной шахты.
      Тут брякнул засов, распахнулась дверь веранды и на пороге появился всклокоченный Адмирал в семейных трусах, в линялой майке и с ружьем. Он вскинул приклад к плечу и крикнул:
      - Брось! Не балуй!
      Двужильный нажал спуск, выстрелив прямо от пояса. Пуля ударила Вовца точно в грудь, отбросив обратно за угол дома. Браконьер развернулся, намереваясь расстрелять и старика, но Адмирал успел раньше. Грохнуло ружье, выбросив длинное пламя и облако дыма. Браконьер выпустил винтовку, отступая назад и покачиваясь, прижал руки к лицу. Между пальцами проступила кровь, закапала на зеленые пучки прорастающей моркови. Двужильный согнулся и побрел к забору, едва приподнимая ноги. Через несколько шагов он упал в борозду между грядок и судорожно задергался в долгой агонии. Никто не хочет умирать на рассвете. На рассвете особенно хочется жить.
      Адмирал возвратился на веранду, тяжело сполз спиной по стене, сел на корточки. Приклад ружья брякнул в пол между колен. Старик крепко стиснул ружье обеими руками, уперся в него лбом и зажмурился. Но из-под век все равно выбились быстрые слезы, а плечи сотрясала крупная дрожь.
      - Слышь, Германыч, ты чего?
      В дверях появился Вовец, привалился к косяку. Восходящее, пока ещё низкое, солнце било ему в спину, слепило Адмирала, который сквозь слезы не мог видеть кровавое пятно на грязной футболке Вовца. А тот, прерывисто дыша, держался за грудь и морщился от боли.
      - Я же, - всхлипнул Адмирал, - я же человека убил.
      - Брось, - Вовец опустился рядом, скорчился, опустив плечи, - стоит ли из-за какого-то дерьма самому так убиваться? Он бы тебя грохнул и высморкался, а ты слезы льешь.
      - Да как ты не понимаешь? - Старик выпустил ружье, оно с грохотом упало на пол. Обхватил голову руками, словно спрятаться хотел от всего приключившегося, закачался из стороны в сторону. - Как же мне теперь жить? Под старость лет наказал Господь...
      - Ты тут посиди, а я сбегаю посмотрю, - поднялся Вовец.
      Потирая грудь, вышел в огород. Боль постепенно отпускала. Пуля браконьера врезалась в узел с изумрудами, надетый спереди. Удар оказался настолько силен, что сбил Вовца с ног, а острые края кристаллов изодрали майку и кожу под ней. В общем, обыкновенное чудо. Изредка бывает.
      Охотник не подавал признаков жизни. Вовец поискал пульс на безвольной, липкой от крови руке и понял - готов. Он вернулся к дверям и вытащил из замочной скважины связку ключей. Адмирал по-прежнему раскачивался и что-то горестно бормотал. Вовец не стал его отвлекать, а принялся подбирать ключ к замку на сарае. Подобрал и распахнул створку. Изнутри тупо сверкал фарами лупоглазый самодельный тракторишко. Вовец подобрал какие-то старые брюки, перемазанные в краске, и вернулся к мертвецу. Просунул штанину тому под грудь, намотал на руку. То же сделал с другой. Приподнял убитого на этой лямке и поволок между грядок в сарай. Опустил на земляной пол, подсунул скомканные штаны под окровавленное лицо, чтоб меньше растекалось. Вовец прибрал в дровяной сарай винтовку и рюкзачок, обнаруженный возле малинника. Запер сарай и вернул ключи на место. Хозяин все продолжал свои моральные мучения и самоистязания. Похрустывающий узел с изумрудами Вовец тоже пристроил в чуланчик в конце веранды. После этого принялся отпаивать хозяина. В доме, небогатом мебелью, единственным местом, где могли оказаться лекарства, была тумбочка под телевизором. Там в ящике среди разной ерунды Вовец нашел корвалол, валидол и, главное, настойку валерианы. Ему удалось успокоить Германыча, напоить не только лекарствами, но и чаем. Заодно и сам поел, благо, в погребе оставался огромный запас продуктов, завезенных в расчете на долгую летнюю экспедицию. Но хозяина заклинило на том, что он убийца, совершил преступление и должен отвечать.
      - Вот интеллигент хренов! - разозлился Вовец. - Когда боеголовки ядерные рассчитывал, небось не комплексовал, что полпланеты выжечь может, а тут вон какую достоевщину развел! Студент Раскольников, едрена мать!
      Но все уговоры оказались бесполезны. Адмирал твердо решил явиться в милицию с повинной и, считая, что совершил убийство с целью самообороны, надеялся на снисхождение суда. И если даже снисхождения не будет, совесть его успокоится. Мимо дома деревенским проулком пошли городские садоводы, приехавшие в свои коллективные сады на бывшем торфянике. Утренний поезд пришел. Адмирал ещё больше расстроился, сообразив, что не успеет на станцию до отхода поезда, чтобы уехать в райцентр. Решил ловить попутку на шоссе и незаметно выскользнул за калитку. Только через несколько минут захлопотавшийся Вовец заметил его отсутствие, но махнул рукой, не стал догонять и возвращать. Следовало приготовиться к визиту милицейской бригады. И тут калитка скрипнула, и во двор ввалился Клим. Он узнал из вечерних телевизионных новостей местных телеканалов о дерзком нападении на лесорубов и поджоге неких построек среди леса и утренним поездом поспешил в Крутиху, переживая за Вовца.
      * * *
      Милицейская машина из райцентра прибыла только к обеду. Приехала дамочка-следователь, лейтенант в штатском и капитан в форме. Адмирала, само собой, тоже привезли. В райотдел он попал быстро, но там застрял. Опергруппа выехала на какую-то кражу, и он её дожидался три часа, мучаясь от казенной атмосферы и духоты в пустом кабинете с решетчатыми окнами, куда его на всякий случай поместили писать явку с повинной. Сейчас вид у Адмирала был неважный, он подрастерял свою всегдашнюю молодцеватость и даже немного спал с лица.
      Из дома навстречу опергруппе вывалился Вовец с соленым огурцом на вилке, раскрасневшийся и веселый, прямо из-за стола.
      - Ну наконец-то! - заорал радостно. - А мы ждали, ждали, да так и сели завтракать. Германыч, ты чего убежал не евши?
      - Что тут вообще творится? - возмутился милицейский капитан, промокая платком изнутри околыш фуражки. Ткнул пальцем в Вовца: - А ты кто такой? Где труп? Где оружие?
      - Я - Меншиков! - веско ответил Вовец, словно был тем самым Меншиковым, который приятельствовал с царем Петром. - А труп там, - махнул в сторону дома, - закусывает. И выпивает, естественно. Айда за мной. Все сюда! - Указал направление огурцом.
      Ружье валялось на веранде у стены. Капитан понюхал ствол, тухло пахнущий сгоревшим порохом. Переломил стволы, посмотрел на донышко стреляной гильзы, торчащей из казенника, убедился, что капсюль насечен курком. Ружье закрыл и глянул на номер, словно помнил на память все ружья района. Не глядя, сунул оружие лейтенанту:
      - Оформить изъятие.
      В доме на столе стояла любимая сковорода Адмирала размером с банный таз, наполненная жареной картошкой, трехлитровая банка с огурцами, ещё какие-то консервы и пара раскупоренных бутылок водки. Прямо на клеенке в шеренгу выстроилась дюжина краснощеких редисин, а на дощечке зеленела мелко порубленная петрушка. Клим, тоже веселый и изрядно подвыпивший, расставлял дополнительные стаканы. Радостно бросился навстречу Адмиралу.
      - Германыч, здорово! Мы тут похозяйничали у тебя. Ты чего убежал, чудак? Шуток, что ли, не понимаешь?
      - На службе не пьем, - недовольно сказал капитан, но стакан взял, повертел и со вздохом поставил на место, - подозреваемому тоже нельзя.
      - Да какой подозреваемый? - засмеялся Вовец. - Дядя Саша, прости нас, гадов, за гнусную шутку, но вот ей-богу не думали, что ты сдаваться побежишь. Думали, труп начнешь прятать, на огороде закапывать. Хотели вместе посмеяться. Извини, не поняли, что ты такой совестливый окажешься. Таких людей уже вроде как и не осталось больше, а ты вон чего...
      - Стоп, - громким голосом прервал его капитан, хлопнув ладонью по пустому стакану, - рассказывай все по порядку. Пока без протокола.
      - Ну, вот - шутка дурацкая, - начал Вовец. - Дядя Саша, то есть гражданин Егоров, пенсионер, не судимый, образование...
      - Короче, - опять хлопнул по стакану капитан.
      Клим понял это по-своему и налил в стакан водки, примерно на две трети.
      - В общем, он как-то тут клялся, - продолжил Вовец, - что любого, кто не с добром к нему полезет, уложит из ружья. Ну, мы решили проверить. Я патрон разрядил, дробь высыпал, пороха половину тоже. А утром вот с ним, кивнул на Клима, - разыграли сценку, как будто он с ружьем на огород залез и стреляет в меня.
      - Так, ясно, - капитан становился все мрачней, - с каким ружьем залез?
      - А вот с этим, - Клим вытащил из-за кровати кривой сук, к которому проволокой была прикручена ржавая ножка от кровати. - Туда немножко пороху забил, а сбоку, возле дырочки, - вот, видите? - изолентой зажигалка приклеена. Пшик - бах. - Он громко икнул и стыдливо прикрыл рот ладошкой. Такая вот констр... - ик! - ...юкция.
      - Да я что, слепой? - возмутился Адмирал.
      - А ты лицо его видел? - накинулся на старика Вовец. - Тебе солнце прямо в глаза било. А к покойнику ты подходил? Вот скажи, сколько у него глаз было: два или один?
      - Как может быть один глаз? - удивился Адмирал. - Вообще он лицом вниз упал.
      - Вот! - торжествовал Вовец. - А кровь ты видел? Не видел. А как он был одет?
      - В камуфляжную куртку... - начал было Адмирал, но тут же осекся, глядя на Клима. Тот, опасно кренясь на табурете, невозмутимо оправлял на себе именно такую курточку.
      - Хватит, - хлопнул по стакану капитан, как бы машинально поднял его и выплеснул содержимое в рот. Водка беззвучно утекла, а милиционер и глазом не моргнул.
      Вовец даже усомнился, а не воду ли им подсунули в сельмаге, и тоже хватанул полстаканца. Успокоился - водка, хоть и дрянная. Захрустел огурчиком.
      - Пошли на огород, - капитан осторожно поставил стакан и двинулся к дверям, - там ещё поглядим.
      Грядки находились в идеальном порядке, зеленые побеги бодро тянулись к солнцу, нигде не было никаких следов кровавой схватки. Только у забора лежала куча свежесрезанных веток. Это Вовец с утра произвел обрезку ягодных кустов. Сейчас кусты смородины и крыжовника стали похожи на японские икебаны - по три ветки в нелепых позах.
      - Я очень аккуратно упал, - похвалился Клим, - ни одной грядки не задел.
      Тут его повело в сторону, и он, чтобы не свалиться, твердо встал ногой в морковку. Но сам продолжал покачиваться.
      - Мы тут время теряем, бензин жгем, - благодушно принялся журить Вовца капитан, от его мрачности не осталось и следа, - а тем временем в лесу целые разборки идут, труп обгорелый обнаружен, а вы тут шутки хулиганите да водку пьянствуете. Ладно, Александр Германович, будь свободен, но ружьишко я заберу. Оно ведь у тебя, небось, не зарегистрировано?
      - Да я после этого близко ни к чему такому не подойду. Черт меня дернул, старого дурака... - не договорив, Адмирал махнул рукой и направился в дом.
      - Вы уж извините, что так глупо вышло, - развел руками Вовец, ткнул локтем Клима. - Слышь, отлей там из запасов ведерко бензина ребятам, мы же им должны.
      Клим кивнул, икнул в подтверждение и бодро пошел к сараю.
      - Ладно, изъятый ствол пойдет в плюс, - капитан добрел на глазах, неподтвержденное убийство - в минус, итого - приличная дневная сводка. Разобраться бы с этим пожаром еще.
      - Могу помочь, - предложил Вовец, - запишите: розовый БМВ из Нижнего Тагила и зеленая "нива" из Екатеринбурга. - Он на память продиктовал номера. - Хозяина "нивы" знают милиционеры, которые в этом районе постоянно ошиваются. Тряхните их.
      - Ага, они из области, - кивнул капитан, - их тряхнешь, а собственные яйца зазвенят. Да их уже без нас трясут. Вчера умудрились феесбешного полковника к нам привезти. Хорошо, мы сразу разобрались.
      - Это Косарева, что ли? - проявил осведомленность Вовец. - Ладно, так и быть, сдам вам хозяина "нивы". Фамилия Ченшин, следователь прокуратуры, бывший, скорее всего. Адрес сами узнаете.
      - Может, ты и хозяина БМВ впалишь? - ненавязчиво поинтересовался капитан.
      - Поинтересуйтесь в Тагильском РУОПЕ, кто у них проходит под кличкой Шуба.
      - Знаешь, иди к нам в райотдел, - хлопнул Вовца по плечу капитан. Квартиру дадим. Лейтенантом будешь.
      - Ну, ты и предложил, - засмеялся Вовец и погрозил пальцем: - Хочешь меня на три ступени в звании понизить?
      Капитан так и замер с открытым ртом. После того как новый знакомый назвал фамилию гебешника и выдал информацию относительно машин, совершенно очевидным фактом становилось и то, что поддатый мужик, любитель жестоких розыгрышей, является офицером серьезных органов.
      - Извините, товарищ майор, - стушевался капитан, - если что не так. Нам уже пора.
      - А, может, заглянешь вечерком, почирикаем за рюмочкой чаю? - Вовец становился все развязней.
      - Извините, некогда, - капитан неловко взял под козырек и бросился к машине.
      Довольный Вовец возвратился в дом, где Адмирал уже добил до дна початую бутылку водки и сейчас пьянел на глазах. Через пять минут он уже снова стал прежним лихим дедом.
      - Подумаешь, забрали "шестнадцатку"! Да наплевать! У меня ещё есть!
      Он полез в шкаф и вытащил легонькое ружьецо тридцать второго калибра, щелкнул затвором. Клим с Вовцом захохотали.
      - Да ты же клялся, что близко теперь к оружию не подойдешь? - подначил Клим.
      - А чего к нему подходить, если само в руки идет, - хитро прищурился Адмирал. - И если какая сволочь полезет, уложу на месте.
      - И в милицию бегом, сдаваться! - подхватил Клим.
      - А вот шиш! - Адмирал уселся на табурет, положил ружье на колени, ухватился за край стола, чтоб не сверзиться. - Одного раза достаточно. Из-за какого-то гада в тюрьму? Да лучше я его разрублю и в печке сожгу.
      - Ну, крутой дед! - восхитился Вовец. - Тогда заводи трактор, повезем твоего крестника хоронить.
      - Какого ещё крестника? - Адмирал сразу стих, до него начало доходить, что в этой истории не все так просто.
      - Спасибо, дядя Саша, - Вовец крепко его обнял. - Ты ведь мне жизнь спас. Я тебе по гроб теперь должен буду.
      - Да ты что, ты что, - начал было вырываться старик, а потом сам обнял Вовца и сморгнул слезу. Только одну, других не появилось.
      Труп, спрятанный в сарае, они под вечер загрузили в тракторную тележку, завалили ветками, предусмотрительно нарезанными Вовцом, и увезли в маленький карьер. Он находился в километре от Крутихи. Когда-то отсюда брали песок на засыпку дорог, а теперь устроили свалку. Вся деревня стаскивала разный мусор и всякую дрянь. Здесь и нашел вечный покой браконьер по кличке Двужильный. А его винтовку и патроны Вовец почистил, основательно смазал, упаковал в десять слоев полиэтилена и пристроил под крышей сарая. Так аккуратно зашил широкой доской, что никому бы и в голову не пришло искать там что-либо. А прицелы спрятал на чердаке. Пусть лежит добро, пока надобность не появится.
      * * *
      Кентавр был раздражен, а Дыба прямо озверел от ярости. Этот ничтожный Ченшин, этот бывший прокурорский клерк вздумал их пугать! Когда после устного отчета о проведенной операции Кентавр начал ему выговаривать, что работа выполнена грязно, что бросили обгорелый труп своего парня да ещё убили гебешника, Ченшин нагло заявил, мол, шли бы тогда сами жечь объект. И вообще они ему денег должны. А раз вопрос поставлен ребром, так он больше не собирается подставляться за гроши, пока они в саунах кайфуют. Пусть гонят денежку, и - чао! И если его загребут, то хозяева тоже в стороне не отсидятся, следом на тюремную шконку пойдут, семимильными шагами полетят, как ошпаренные ласточки.
      Дыба чуть с кулаками на него не бросился, Кентавр удержал. Он все-таки был воспитан комсомолом, а не ресторанной мафией, и такие прямолинейные методы не одобрял. Он извлек из стола пластиковую папочку умеренной толщины, раскрыл с задумчивым видом и, щелкнув никелированным зажимом, принялся выкладывать на стол ксерокопии. Это были заявления Ченшина о выдаче денег на подотчет и расходные кассовые ордера, подписанные им же. Только сейчас до бывшего следователя дошло, что так называемая пустая формальность оказалась очень даже не пустой. Получая грязные, теневые деньги для выполнения грязной работы, он был убежден, что сразу после выполнения задания эти бумажки уничтожаются. Кентавр сам рвал их у него на глазах...
      - Это всего лишь ксерокопии, - сказал Ченшин севшим голосом, - ни один суд не признает их подлинными документами.
      - А для суда у нас в сейфе есть оригиналы, - заверил Кентавр. - Но это все семечки, верхний слой. А внизу лежат бумажки покруче, показания твоих юных друзей, которых ты заставил выполнять свои преступные замыслы. У нас они не работали, это ты их нанял. По личной инициативе и в личных целях. А сейчас они вынуждены прятаться от тебя, потому что сделались опасными свидетелями твоих преступлений, гражданин Ченшин.
      - Короче, спалят тебя, как ту усадьбу в лесу, - удовлетворенно констатировал Дыба из глубины кресла. Он успокоился, расслабленно развалился и покачивал лаковым ботинком, пуская зайчиков по стене. - Они сейчас отдыхают и лечатся в одном маленьком профилактории по профсоюзным путевкам, - он ухмыльнулся, - проходят, так сказать, реабилитационный курс. Попутно решают, что говорить, если зацепят.
      Ченшин круто развернулся, распахнул дверь настежь и вышел, так её и не закрыв за собой. Это сделала секретарша, продемонстрировав в дверном проеме, словно в раме, умопомрачительные ноги, почти не прикрытые короткой юбочкой.
      Теперь злоба душила Ченшина. Его запутали, подставили, а теперь намерены окончательно сдать. Конечно, гебешники так просто дело не оставят, все вверх тормашками перевернут, чтобы разыскать убийц. А эти козлы, гребущие деньги экскаватором, вытерли об него ноги и собираются выбросить за порог. Он быстро шел по улице куда глаза глядят, не зная, где приткнуться, кому излить свое горе и отчаянье. Сам не заметил, как оказался перед офисом банка "Евразия". Видно, подсознательно шел к единственному человеку, который искренне был с ним дружен, никогда не отказывался помочь и обязательно находил подходящее решение всех проблем. Этим человеком был тихий референт управляющего банком господин Вершинин.
      Референт, как обычно, просматривал газеты, когда в кабинет ввалился расстроенный Ченшин, буркнул приветствие и тяжело плюхнулся на стул. Вершинин виновато улыбнулся, и в глазах у него засветились искорки радости. Он засуетился, включил электросамовар, побежал мыть чашки. У Ченшина потеплело на душе.
      Он пил кофе и изливал душу. Вершинин понимающе кивал, сочувственно вздыхал, хмурился и поддакивал. Конечно, Николай не сказал ему и половины правды, просто жаловался на начальство, столь жестоко подставившее его. Когда поток жалоб иссяк, Аркаша Вершинин задумчиво поскреб в затылке и с обычной своей робкой улыбкой принялся рассуждать вслух:
      - Они, конечно, ребята подленькие, но для того, чтобы так высоко взлететь, одной подлости мало, нужен ещё и ум. Так что они тоже не дураки, соображают, что творят. Они тебе сказали, чего хотят?
      - Знаешь, нет, не сказали, - Ченшин отрицательно покачал головой. - У меня от такого наката мозги помутились, начал права качать, потом дверью хлопнул...
      - Вот видишь! - многозначительно сказал Вершинин, подняв указательный палец. - Ты их не понял, а они впрямую не сказали. А с чего им на тебя так наезжать? Не знаю, в чем там у вас дело, но они ведь тоже участвуют. И ты, как опытный следователь, знаешь, как их ловчее за хвост поднять. Так что в их интересах помочь тебе прятать концы и самому ховаться. Я правильно рассуждаю? Ты меня поправляй, если ошибаюсь.
      - Логично, - Ченшин заерзал, в глазах вспыхнул интерес. Не утерпев, соскочил со стула, принялся быстро ходить по кабинету из угла в угол. Точно! Что-то им из-под меня надо. И, похоже, что-то такое, что не могут назвать впрямую. Вот и завели меня, чтобы обложить, прижать и вынудить. И я даже знаю, что им надо. Убить кого-то!
      - Нет, ну это ты чересчур хватил, - замахал руками Аркаша, - не думаю, что до этого может дойти. Но тебе следует вернуться и переговорить спокойно. Только не с обоими, а с одним Кентавром. Он мужик умный, спокойный, с ним легче найти взаимопонимание. Давай, иди прямо сейчас, а я дозвонюсь до босса и уговорю тебя принять.
      Ченшин прекратил метание по кабинету, остановился, размышляя, даже ноготь большого пальца принялся машинально грызть - дурная привычка, от которой он, вроде, давно сумел избавиться, но в минуты сильного волнения забывался и принимался за старое. Очевидно, прокрутив в голове ситуацию, он решительно направился к дверям, на ходу коротко бросив:
      - Звони!
      Когда дверь за ним закрылась, Вершинин ещё пару минут посидел, замерев в птичьей позе: подавшись вперед, втянув голову в плечи и чуть склонив её набок. Так ему лучше думалось. В глазах стояла отрешенность, а на губах играла иронически-глумливая улыбка. Потом он встряхнулся и ткнул пальцем в клавишу телефона, подавая сигнал автоматического дозвона на вызванный из памяти аппарата номер. Кентавр ответил почти сразу. И Аркаша, продолжая улыбаться, негромко сообщил:
      - Клиент готов. Он сам понял, какая предстоит работа. С ним сейчас надо помягче. Извинись, поругай партнера и сделай деловое предложение. Держись как с равным, и все пройдет гладко. Любашу предупреди, чтоб не мурыжила в приемной, а то мужик остынет.
      Пока все шло именно так, как замыслил Вершинин.
      * * *
      Ченшин удивился, насколько другим, совершенно дружеским, стал тон Кентавра. Не называя впрямую, какую работу требуется выполнить, он тем не менее доходчиво объяснил, что весь компромат уничтожается, все расписки и денежные документы, где фигурирует подпись Ченшина, - тоже, ему заплатят пятьдесят тысяч долларов и отпустят с миром на все четыре стороны, если он "устранит препятствие". Затем Кентавр продиктовал номер и шифр ячейки в автоматической камере хранения на железнодорожном вокзале.
      Ченшин успокоился, взял из гаража свою "ниву" и отправился на вокзал. Там достал из ячейки средних размеров потертый коричневый чемодан и поехал домой. В чемодане оказалось двадцать штук видеокассет, папка с бумагами, пакет с фотографиями, компьютерная дискета и пистолет ТТ с глушителем. Остальной объем чемодана заполняли зеленые резиновые перчатки, словно на дело должен был идти целый батальон киллеров. Ченшин засмеялся, представив такую картину: человек триста в спортивных костюмах и черных трикотажных шапочках, а на руках зеленые перчатки, в каких дачницы землянику пропалывают. Вообще им овладело какое-то ненормальное веселое настроение, словно на дискотеку собирался. Впрочем, он понял, что перчатки своей упругой массой плотно прижимали содержимое чемодана, и внутри ничего не брякало, не двигалось. И весу лишнего было немного, старые газеты куда тяжелей. И, видимо, у тех, кто "заряжал" чемодан, под рукой как раз оказался мешок перчаток, а может, и целый вагон.
      Видеокассеты, досье в папке, фотографии и содержимое дискеты рассказывали о привычках, образе жизни и характере человека по имени Иван, а по фамилии Кацман. Вот этого ухаря-еврея, уроженца Удмуртии, до женитьбы носившего фамилию Козлов, и надо было ухлопать.
      Ченшин до двух часов ночи смотрел отснятый неизвестно кем бесконечный фильм о бесконечной пьянке жизнерадостного израильтянина, постоянно торчавшего в кабаках и снимавшего там девочек на ночь. Время от времени он вступал в контакт с подозрительными мужиками и покупал у них необработанные изумруды. Было только непонятно, куда он их девает и откуда деньги берет? Повсюду его сопровождали два телохранителя. Один, правда, в основном рулил на машине, а второй был настоящий профессионал. Постоянно следил за обстановкой, прикрывал своего босса с опасной стороны и всегда был готов выхватить пистолет. Постепенно Ченшин приходил к выводу, что в первую очередь придется гасить его, а потом уж валить Кацмана. Сам Иван казался человеком совершенно беспечным, говоря по-русски, законченным разгильдяем, легко идущим на знакомство с кем попало.
      Постепенно Ченшин подустал от однообразного поведения Кацмана и стал пускать пленку на ускоренный просмотр. Ленивый Иван сразу начинал двигаться быстрее, опрокидывать в баре одну рюмку за другой, а его телохранители крутили головами, как заводные. Интересно, что при этом становилась очевидной шаблонность их действий, определенная заштампованность приемов охраны. Ченшин тоже оживился: он пытался угадать, как в следующий момент поведут себя охранники, и уже через полчаса шутя мог предсказать каждый их шаг. Телохранители нервничали в толпе, зато успокаивались на безлюдной вечерней улице. Если приходилось идти пешком, они старались прижать хозяина к стене, а сами двигались со стороны проезжей части. Ченшин выключил видеомагнитофон, сладко потянулся и отправился спать. Теперь он знал, что выполнит работу легко, чисто и с максимальной безопасностью. Для себя, разумеется.
      * * *
      На следующий день Ченшин снова пришел к Вершинину. Его мучил один вопрос: а не обманет ли Кентавр? Если бы Аркаша держал приготовленный гонорар у себя, было бы легче. Ему Ченшин доверял гораздо больше.
      Но Вершинин пустился в пространные рассуждения о том, что Кентавр не такой человек, да и деньги для фирмы не такие большие, чтобы зажимать. Потом осторожно поинтересовался, как идет подготовка акции. Ченшин сказал, что уже сегодня, возможно, решит вопрос. Никто из них не называл вещи своими именами, словно собеседники стыдились того, что должно произойти. Впрочем, возможно, так оно и было на самом деле.
      Вершинин позвонил Кентавру, чтобы сообщить о близком мероприятии. Тот удивился, что так быстро, высказал свое начальственное одобрение и попросил уточнить "у нашего друга" время акции. На это Ченшин уклончиво ответил, мол, после девяти вечера.
      - Вот и отлично, - Кентавр, похоже, был чрезвычайно рад, чего нельзя было сказать о все более мрачневшем Ченшине, - скажи ему, что сегодня у нас банный день, то есть вечер. Пусть сразу приезжает в сауну. Там и рассчитаемся. Передай мои наилучшие пожелания.
      Передавать ничего не пришлось. Вершинин предусмотрительно отрегулировал громкость на своем супер-телефоне таким образом, что Ченшин все слышал сам. Он состроил кислую физиономию и недоверчиво покачал головой. Аркаша понял его без слов, сунулся в стол и вынул пластмассовую коробку. Открыл крышку. Внутри лежал маленький приемник с телескопической антенной. Подвинул его к Ченшину.
      - Пользоваться умеешь?
      Тот утвердительно кивнул.
      - Это тебе, Коля, на всякий случай. Там, в сауне, пара закладок сделана, так что можешь предварительно послушать, о чем боссы говорят, какое у них настроение. Если с бабами и пьяные, значит, празднуют и готовы озолотить. Можешь смело идти и получать свои баксы.
      - А если трезвые и злые? - мрачно спросил Ченшин.
      - Подождешь, пока налакаются. Микрофоны там чувствительные, новые, батарейки свежие - все услышишь. А там уже решишь. Главное, чтобы поверили, что твое дело сделано чисто.
      * * *
      У Козлова-Кацмана имелись свои излюбленные места отдыха - ночные клубы, казино и рестораны: "Каньон", "Катариненбург", "Эльдорадо", "Старая крепость", "Водопад", "Русалка" и пара заведений попроще. Одни он посещал чаще, другие реже, но каждую пятницу неизменно появлялся в "Русалке". В ночь на субботу там проходило эротическое "Экзотик-шоу", страстным поклонником которого был Иван, вообще неравнодушный к дамскому контингенту ночных заведений.
      Рестораны в последнее время росли в Екатеринбурге, как грибы после теплого дождя. Они открывались на месте столовых и домовых кухонь, в домах культуры и кинотеатрах, сейчас в ход пошли уже административные здания, помещения которых подвергались переделке. "Русалку" приютил институт "Уралгидропроект", стыдливо спрятав за спину злачное заведение. Вход в ресторан находился позади здания, со двора. Но в этом были и свои плюсы: огороженная, хорошо освещенная, охраняемая стоянка, никаких прохожих и зевак.
      Двор делился на две части решеткой из поставленных вертикально стальных пик. На дальней половине теснились институтские машины, две-три, не более, и целый автопарк, принадлежащий многочисленным арендаторам институтских помещений. Эта часть территории выглядела довольно запущенно, была изрядно замусорена и довольствовалась тем светом, что падал через решетку со стороны ресторана. Охрану же осуществляли не добры молодцы из вневедомственной охраны в полной милицейской форме, а дедушка Фролов из кирпичной кандейки, пристроенной к воротам. Когда начинало смеркаться, он крепко запирал ворота, забирался в свою сторожку и запирался в ней ещё крепче.
      "Русалка" открывалась в десять вечера, но шоу начиналось ровно в полночь. Основная масса посетителей подъезжала к этому времени. После тяжелой трудовой недели пребывающие в состоянии постоянного стресса бизнесмены, менеджеры и просто "крутые" являлись снять напряжение, забыть о проблемах, отпраздновать успехи и, что называется, оттянуться на полную катушку. Кацман подкатывал к половине двенадцатого и в сопровождении телохранителя, пока второй ставил машину, бодро топал по выгороженному решеткой широкому коридору к помпезным стеклянным дверям, забавно выглядевшим на облупленном заднем фасаде института.
      Ченшин дожидался его по другую сторону решетки, сидя в кузове потрепанного долгой эксплуатацией грузовика. Отсюда, с высоты, отлично просматривался освещенный ресторанный дворик. Впрочем, настоящей темноты ещё не было, просто высокие городские здания бросали тени, загораживали закатный свет. Поэтому во дворе стояли легкие сумерки. Тем не менее пижонские граненые фонари светили вовсю, спуская на асфальт конусы света. Из-за этого людям, шедшим под фонарями, казалось, что небо уже померкло до густой синевы и вокруг уже расползается ночная тьма. Машины въезжали во двор. Какой-то малый в кожанке указывал места для парковки, а небольшие компании весело шли продолжать гульбу, уже где-то начатую раньше, скорей всего, по офисам.
      Сегодня Кацман задерживался, и Ченшин начал волноваться. У него вдруг промелькнула мысль, что израильтянин знает о готовящемся покушении, что Кентавр с Дыбой его опять подставили. Он нервничал все больше и уже готов был бросить свой пост, когда во двор вкатился перламутровый "форд", который он ждал. Ченшин, стараясь особо не высовываться, боком перевалился через борт кузова, встал на асфальт. Еще раз окинул взглядом пути отхода и, прижимаясь к автомашине, двинулся к решетке, на ходу надевая на правую руку резиновую перчатку. Вспотевшая рука плохо пролезала, и он помогал левой, оттягивая резину.
      - Не нервничай, - чуть слышно сказал он сам себе одними губами, - все будет хорошо.
      Перчатка, наконец, наделась. Ченшин вытащил из-за пояса пистолет и спустил предохранитель. Присел, скрывшись за высокой мордой грузовика, держа оружие обеими руками и прислушиваясь. Представил до мелочей знакомую походку жертвы, изученные после многочасового просмотра видозаписей жесты и характерные движения. И почти сразу услышал тяжелые, внушительные шаги, словно Кацман таким образом предупреждал всех окружающих: я иду!
      Ченшин расставил ноги, сделал вдох-выдох, вытянул вперед руки, стискивающие пистолет, и начал медленно выпрямляться, прислушиваясь к приближающимся шагам. Иван, как и полагается крутому мужику, топал по середине прохода, не более чем в двух метрах от решетки, и по сторонам не глазел. Когда он появился в поле зрения, Ченшин выпрямился, подался вперед, навалился грудью и положил руки на капот автомобиля, жестко зафиксировав пистолет на этой удобной опоре. Он смотрел только на коротко стриженую голову Кацмана, надвигавшуюся на линию ствола, переходившего в глушитель. Через секунду линия прицеливания и висок Ивана совпали. Ченшин нажал курок. Он сделал это чуть нервно, но стиснутый обеими руками пистолет не дрогнул. Тут же нажал ещё раз, успев заметить, как дернулась голова, словно сбоку врезали кулаком.
      Ченшин тут же присел обратно за машину и услышал ответный выстрел. Но широкоплечий телохранитель Саня чуть запоздал, ему ведь надо было вытащить пистолет и принять нужное положение для стрельбы. Ченшин бросился бежать между автомашинами. На ходу выщелкнул обойму и сунул в карман, а "замаранный" пистолет кинул через плечо. Сзади раздавались крики, грохнул ещё один выстрел, видимо, выражая ярость и бессилие, потому что увидеть убийцу, прикрытого фургонами и КАМАЗом с контейнерами, никто не мог. А стальная трехметровая решетка давала отличную гарантию от погони.
      У стены гаража высился штабель деревянных водочных ящиков. Ченшин заблаговременно сложил из них лесенку. Сейчас он взбежал по шатающимся, разъезжающимся под ногами ящикам, упал грудью на край пыльной крыши, подтянулся на локтях и перевалился боком на теплый рубероид кровли. Над головой свистнула пуля: его заметили. Он боком перекатился, уходя из поля зрения людей, мечущихся у решетки, спрыгнул и перебежал безлюдный двор. Кто-то курил на балконе дома напротив, виден был огонек, но лица не разобрать, и Ченшин подумал, что его лицо тоже не видно.
      Между торцами двух пятиэтажек была припаркована его "нива" с предусмотрительно замазанными грязью номерами, Ченшин специально её не помыл после поездки в лес. Сейчас он успел скрыться до того, как во двор влетел перламутровый "форд" с разгоряченным Саней и вневедомственным милиционером из "Русалки". Шоу с экзотическими обнаженными танцовщицами в эту ночь так и не состоялось. Администрация понесла убытки, так как пришлось возвращать клиентам немалые деньги за входные билеты.
      * * *
      Ченшин знал, как надо заметать следы. За гаражным массивом на окраине города остановил машину. Здесь начинался обширный пустырь с котлованами, полными воды, с нагромождениями железобетонных плит и блоков, потихоньку обрастающими мхом, с горами железного и резинового мусора, наползающими со стороны гаражей. Коля зачерпнул из котлована ведро отстоявшейся воды, достал из машины широкую щетку на длинной рукоятке, автошампунь, и вскоре "нива" сияла как новенькая. Он стянул с себя линялый спортивный костюм, сбросил драные туфли и переоделся в обычную свою одежду. Старье сложил в ведро, бросив туда же резиновую перчатку и трикотажную шапочку. Плеснул бензина и подождал, пока впитается. Потом кинул спичку.
      Через полчаса он подъехал к сауне, находившейся на балансе одного из дочерних предприятий Евразийской торговой компании. Это был солидный пристрой к котельной, обеспечивавшей горячей водой полтора десятка жилых домов, небольшой завод и автобазу. Чумазое здание располагалось на отшибе, окруженное горами каменного угля и шлака. Но изнутри сауна, естественно, выглядела достаточно роскошно, чтобы не пускать в неё простых работяг.
      На асфальтовой площадке между угольными кучами перед входом в сауну стояли два "Мерседеса". В один из них забрались оба водителя и ещё какой-то парень из свиты шефа. Включив в салоне свет, они азартно резались в карты, в эмоциональном порыве перекрывая забористой руганью и смехом скороговорку ди-джея и вой рок-н-ролл из радиоприемника. В сотне метров от них, прикрытый высоким бетонным забором, сидел в "ниве" Ченшин и тоже слушал маленький радиоприемник, приложив его к уху. Транслировались разговоры в сауне. Пара микрофонов работала превосходно.
      - ...и на Аркадия оформил две тысячи акций, хочу ввести его в совет директоров, - это сказал Кентавр.
      - А на кой черт? - Это уже Дыба. - Какой-то этот твой Вершинин жидкий, напора нет. Только и хорошего, что надежный кадр, не зажмет твои акции.
      - Зажилить их у нас только самоубийца может, а Аркаша, не скажи, это голова. Если он в совете будет сидеть, считай, Госкомимущество нам вообще не указ, он всех облапошит и заставит под свою дудку плясать. Кроме нас с тобой, естественно.
      Разговор шел деловой и самый секретный, значит, никаких девочек в бане нет. Это вовсе не пятничный ночной оттяг, а продолжение рабочей недели. Стоило послушать дальше. Оба босса выпили, закусили, похвалили копченую рыбку. Кентавр пожаловался на печень, мол, начала прихватывать, собака. Дыба посочувствовал. После некоторого молчания спросил:
      - Как-то там наш прокурор? Не провалился часом?
      Ченшин вздрогнул. Вот и о нем самом заговорили. Естественно: боссы знают, что он отправился убивать человека, а потом должен явиться к ним за расчетом.
      - Да хрен его поймет, - отозвался Кентавр. - Вообще-то мужик опытный, уж ему ли не знать, как такие дела проворачивать. Главное, чтобы сумел оторваться, сюда хвоста не притащил. А если не явится, что тогда?
      - Давай сразу подумаем, чтоб завтра не напрягаться. Сообразим, куда его лучше заманить, чтоб лишних свидетелей не оказалось.
      У Ченшина сердце захолонуло, словно оказался на краю пропасти и заглянул в бездну. Он почуял смертельную опасность. Напряженно ловил каждое слово, убеждаясь, что чуть не оказался в ловушке. Его собирались самого убрать, прямо в сауне.
      - Смена в кочегарке как раз та, что надо. Эти бухнуть никогда не откажутся, - говорил Дыба. - Следующая ночная смена у них только на той неделе в четверг. Долго ждать. Может, в дневную, послезавтра?
      - Ага, кто-нибудь припрется - эти дрыхнут, а наши труп в топку запихивают, - возразил Кентавр. - А впрочем, может, ты и прав... - Принялся размышлять вслух. - Сюда же, в сауну, привезти, а потом через дверь в предбаннике протащить... Работяг - сюда на диван, а ребят переодеть в спецовки. Правда, если знакомые этих кочегаров заявятся...
      - Да наплевать, ребята скажут, что подменили. Те потом после клофелина один хрен ничего не вспомнят и не объяснят. Главное, чтобы прогорело как следует и шлак выгрузили, закопали в кучу.
      Выключив приемник, Ченшин молча сидел в машине. Сначала он просто остолбенел от услышанного, а потом усмехнулся. Значит, сделал грязную работу, теперь можно и самого в расход? И в топку головой, чтоб следа не осталось? Шалите, не на того напали!
      Ченшин подошел к котельной с тыла, обогнул её и оказался возле распахнутых настежь железных дверей в торце здания. Дверь в сауну, естественно, находилась с противоположной стороны: негоже кочегарам видеть, кто с кем париться ходит. Поскольку горячая вода и летом нужна, топки пылали, но только две из трех. Два дежурных кочегара поддерживали огонь, в перерывах коротая время в дальнем углу, где имелся столик и самодельная лежанка, на день убиравшаяся. Они пекли картошку на раскаленных заслонках, ели её с солью и запивали сладким чаем, восстанавливая водно-солевой баланс организма. Поэтому не заметили, как в жаркое помещение, разогретое не хуже сауны за стеной, проник посторонний.
      Ченшин, хоронясь за теплообменниками, наворотами толстых труб и насосами, прокрался узким грязным проходом вдоль стены к двери, соединявшей сауну и котельную. Кто-кто, а уж начальник службы безопасности обязан был знать про этот проход. Дверь, разумеется, была заперта на внутренний замок. Ключ, разумеется, у Ченшина был, равно как и два десятка ключей от других замков, принадлежавших фирме.
      Он аккуратно отпер дверь и потянул на себя. По ту сторону стоял шкаф для одежды, перекрывая путь. Как положено советской мебели, задняя стенка шкафа была из тонкой древесно-волокнистой плиты. Ченшин вынул нож и, нажав кнопку, освободил короткое острое лезвие. Отличная германская сталь вспорола советское ДВП так же легко, как рыбье брюхо. Николай развел края прорези и просунулся внутрь шкафа. Ощупал висящую на плечиках тонкую льняную куртку, но ничего в ней не обнаружил. В предбаннике стояла тишина, и он полез дальше.
      Вышел из шкафа осторожно, словно любовник в анекдоте, прятавшийся там от ревнивого мужа. Светила только маленькая лампочка у зеркала, а люстра была погашена. Ченшин не торопясь надел резиновую перчатку на правую руку и вынул ТТ, до того заткнутый сзади за ремень брюк. Этот пистолет буквально ещё пару дней назад принадлежал Шубе. Сейчас его обойму пополнили патроны, взятые из магазина пистолета, брошенного возле "Русалки". Ченшин убрал правую руку за спину и толкнул дверь в чайную комнату.
      Дыба с Кентавром возлежали голые в мягких креслах, задрав босые влажные ноги на стол, уставленный бутылками и закусками. Оба онемели, словно увидели привидение. Дыба уронил с ложки икру в мокрые волосы на груди, поднес пустую ко рту и машинально принялся облизывать. Первым очнулся Кентавр.
      - Ты сделал? Все нормально? - он снял ноги со стола и вынул пробку из отдельно стоявшей початой бутылки коньяка. - Давай, за успех.
      - Клофелин или цианистый? - кивнул на бутылку Ченшин.
      - Коля, ты чего? Ты чего, Коля? - Дыба бросил ложку на стол, поднялся, натягивая на плечо мокрую простыню.
      - Где мои деньги? - хмуро спросил Ченшин.
      - Сейчас будут, какой базар? - Дыба наконец запахнулся в простыню. Сейчас ребятам в машину команду подам, мигом принесут. - Он потянулся к лежащей на столе трубке мобильного телефона.
      - Назад, - крикнул Ченшин, вскидывая руку с пистолетом. - Значит, решили меня в топку загрузить? В шлак переработать? Получи!
      Он выстрелил Дыбе в грудь, отбросив его обратно в кресло. Развернулся к Кентавру, пытавшемуся выбраться из-за стола, и дважды выстрелил в него. Потом произвел контрольный выстрел в затылок каждому. Пистолет аккуратно положил на стол. Выбрался тем же путем через котельную, никому не попав на глаза. На улице прижался к стене и прислушался. По его прикидкам, выстрелы внутри сауны не должны были быть услышаны снаружи, но стоило сохранять осторожность. В нескольких шагах от него, в куче шлака, рдели остывающие спекшиеся комья, чуть дымили. Ченшин стащил с вспотевшей руки перчатку, с резиновым чмоканьем вывернувшуюся наизнанку, бросил в дымящуюся кучу. Перчатка зашкворчала, зашипела, съежилась и вспыхнула синеватым пламенем. Ченшин обогнул котельную и быстро, почти бегом, направился к своей "ниве".
      * * *
      Екатеринбург убийствами не удивишь, разве только случится нечто совершенно беспрецедентное. Как-то за неделю сорок пять человек было убито, в том числе один злодей перерезал горло пяти женщинам, мужику и ребенку в двух соседних квартирах, а через день среди бела дня на людной улице два отморозка расстреляли инкассаторскую бригаду из трех человек и унесли пятнадцать миллионов неденоминированных рублей - меньше трех тысяч долларов по курсу того дня. Эти случаи чуть не месяц вспоминались народом. А потом другие кровавые события произошли, а потом опять расстрел на улице... В общем - рутина.
      После гибели крупного бизнесмена его финансово-промышленная империя начинает рушиться. Партнеры расторгают контракты и не торопятся рассчитываться по поставкам, банковские документы не подписываются, налоговые органы набрасываются с ревизией. Если есть соучредители, а они есть всегда, сплошь и рядом, правда, иногда фиктивные, подставные, - все они начинают активно делить власть, имущество и деньги. Да и родня, наследники тоже лезут в дело или становятся объектами "обработки" со стороны партнеров. А есть ещё неучтенная наличность, засекреченные договора, личные связи, контакты с коррумпированными чиновниками, политиками и чинами из правоохранительных органов. Есть долги и обязательства, счета и дочерние фирмы за рубежом. И все концы покойник уносит в могилу. Поэтому сплошь и рядом процветающая корпорация после убийства главного босса, хозяина, игравшего ключевую роль, на глазах хиреет, теряет влияние и становится в общий ряд, борясь за дальнейшее существование наравне со всеми. Исключения редки, хоть и случаются. Евразийская торговая компания как раз и оказалась таким редким исключением.
      Вершинин был в курсе всех дел компании и знал обо всем, поскольку являлся особо доверенным лицом и советником самого Кентавра. Мало того, он был соучредителем целого куста дочерних фирм, подставным, естественно. Таким образом Кентавр скрывал свое участие, но усиливал влияние. Большая часть других учредителей тоже была фиктивной. Эти люди не вложили ни копейки своих денег, хотя по документам значилось, что они внесли существенные суммы. Но в сейфе Кентавра лежали договора займа, из которых следовало, что данные граждане взяли эти деньги взаймы у него самого под лихие проценты, и в случае невозврата их доля в учрежденном предприятии переходила к нему. Такие договора были оформлены и с Вершининым. Но именно Аркаша получил ключи от сейфа генерального директора после его трагической гибели в сауне. Естественно, что он произвел ревизию документов, уничтожив "лишнее". Затем вызвал по одному всех соучредителей-должников, и они безропотно подписали новые договора, из которых вытекало, что деньги заняты у Вершинина и все права принадлежат ему. Кроме того, Кентавр оформил на его имя солидные пакеты акций банка "Евразия" и самой Торговой компании. Были и другие подставные акционеры, которых Аркаша быстро взял на короткий поводок и срочно созвал внеочередное собрание для выборов нового Генерального - в бурном море нельзя без кормчего.
      Началось собрание с минуты молчания. Присутствующие скорбели о безвременно павших от руки наемного убийцы любимых руководителях, ещё пребывавших в это время в холодильниках судмедморга. Аркаша сидел в президиуме среди десяти других уважаемых членов, но вовсе не председательствовал. Достаточно того, что он заблаговременно подготовил все протоколы, проекты решений и написал подробный сценарий. И Генеральным директором избрали вовсе не его, а предложенного одним из солидных акционеров бывшего завкафедрой экономики энергетического института профессора Арнольда Калистратовича Товстых. Многим присутствующим он пришелся по душе именно тем, что сам не был акционером и не являлся близким другом никого из сидящих в президиуме. Оклад ему установили такой, что хватило бы и сорока профессорам, да ещё с премией по итогам года, зависящей от прибыли. Профессор вел себя сдержанно, призвал работать лучше и зачитал очень толковый план развития корпорации. Вершинина, впрочем, как и весь президиум, избрали в Совет директоров. После общего собрания Совет директоров провел свое закрытое собрание, на котором решались кадровые вопросы. Были разорваны контракты с несколькими крупными работниками, друзьями Кентавра по комсомольской молодости, но в профессиональном плане ничего ценного из себя не представляющими. Их должности сократили как бесполезные, но учредили новую должность заместителя генерального директора по общим вопросам. Им стал Аркадий Вершинин.
      На следующий день новый Генеральный вселился в кабинет, в котором прибавилось роскошной мягкой мебели, но убавилось телефонов и бумаг. Они перекочевали в кабинет напротив, на дверях которого уже висела приклеенная прозрачным скотчем бумажка с принтерной распечаткой: "Заместитель по общим вопросам А. А. Вершинин". В просторном "предбаннике", куда выходили обе двери, появился ещё один огромный стол, оснащенный могучим компьютером со всеми мыслимыми прибамбасами, и двухэтажный ксерокс. За стол уселась новая секретарша - похожая на воблу особа неопределенного возраста, не глядя молотившая по клавиатуре со скоростью авиационного пулемета и при том без ошибок. За её спиной расположилась скромная девушка, поднимавшая телефонные трубки, отвечавшая на звонки, в том числе по-английски и по-немецки, и решавшая, кому переадресовать посетителей. Еще она вела кучу всяких записей и носила боссу бумаги на подпись и кофе с печеньем.
      До сей поры в приемной царствовала личная секретарша Кентавра, типичная фотомодель Любаша с фантастическими ногами и ещё более фантастической грудью. Узрев вторжение на свою территорию, она игривой походкой манекенщицы протекла в кабинет нового гендиректора, присела на край стола, закинула ногу на ногу и продемонстрировала свое сексуальное белье. Профессор Товстых поперхнулся печеньем. Любаша нежным голоском поинтересовалась, как увеличится её оклад в связи с появлением двух подчиненных. Профессор отер нежданные слезы, с трудом прокашлялся и, махнув рукой в сторону дверей, просипел:
      - К заму. Кадровые вопросы - к заму.
      Рассерженно фыркнув, Любаша направилась к Вершинину, который всегда был для неё никем: круглый ноль безо всякой палочки. Она собиралась задать ему хорошую взбучку. Аркаша как раз сидел за компьютером и вскрывал секретные файлы, коды и пароли к которым ему однажды доверил Кентавр. Он оторвался от монитора и нажал кнопку блокировки входной двери. Послушал вопли сексапильной Любаши и виновато улыбнулся. Но улыбка эта из виноватой постепенно перешла в другую, не знакомую ни секретарше, ни самому покойному боссу, ни вообще кому бы то ни было. Так улыбался Вершинин в минуты торжества, оставаясь наедине с собой. Он прищурился и спросил:
      - Напомни-ка, милочка, какой у тебя оклад?
      - Я тебе не милочка! - возмутилась Любаша. - Восемьсот долларов! И надеюсь, теперь, когда мне дали двух помощниц, он вырастет хотя бы наполовину!
      - Одна из новых служащих - помощник директора, вторая секретарь-референт-переводчик. К ним скоро добавится секретарь-делопроизводитель, - Вершинин говорил ласково, словно объяснял бестолковому ребенку прописные истины. - А ты просто секретарь. И оклад у тебя, - он открыл лежавшую наготове папку, - и по штатному расписанию, и в приказе о приеме на работу, и во всех ведомостях три тысячи рублей рублей. Грубо округляя - сто баксов. Да и сама подумай, за что тебе платить? Языков не знаешь, в том числе и русского, все документы с ошибками печатаешь, да и то одним пальцем, по телефону разговаривать не умеешь, за рабочим расписанием не следишь...
      - Я - лицо фирмы! - оборвала его перечисление Любаша.
      - Лицо фирмы, милочка, - годовой баланс, а мраморные фасады, лакированные "Мерседесы" и смазливые девицы - всего лишь макияж на этом лице. Или грим, в том числе порой и клоунский. Так что - три тысячи рублей.
      - Но я же получала восемьсот долларов, - растерянно пролепетала Любаша и закусила чувственные губки, на огромных синих глазах выступили слезы. Вы же знаете, так делалось специально, чтобы налоги были меньше.
      - Очевидно, Кентавр платил из своего кармана, - пожал плечами Вершинин, - у фирмы лишних денег нет. Может, он это делал ради твоих прекрасных глаз или изумительных ног? Могу понять, но это вряд ли потянет больше чем на сотню баксов. Может, за интимные услуги? Тогда другое дело. В этом случае можно платить и дальше восемьсот.
      - Что? - Любаша вспыхнула румянцем. - С этим старым козлом?
      - Не обижай профессора, милочка, - Вершинин поморщился, - он все-таки твой босс. Да ему и не надо: сердечная недостаточность, почечная колика... И деньгами он не распоряжается. Нет, я имею в виду себя. И чтобы не тянуть резину, ставлю вопрос ребром: или ты сейчас отправляешься на свое рабочее место, вот туда, - он ткнул пальцем в сторону пышного кожаного дивана, или за дверь, будешь девочкой на побегушках с ненормированным рабочим днем согласно контракту.
      Любаша всхлипнула и на подгибающихся ногах поплелась к дивану.
      - Раздеться надо, - посоветовал Вершинин почти ласково. Он поднялся из кресла, развязывая галстук.
      - Сволочь, какая же ты сволочь, - гневно шептала Любаша, путаясь в итальянских колготках.
      - Еще какая сволочь! - гордо подтвердил Аркадий, хозяйским взглядом окидывая свое приобретение.
      * * *
      Следующий серьезный разговор заместитель по общим вопросам провел с Николаем Ченшиным. Личная секретарша зама - Любаша - вызвонить его по домашнему телефону не смогла, только оставила сообщение на автоответчике. Но вскоре Коля сам позвонил, и Любаша сразу соединила его с шефом. Вершинин как ни в чем не бывало сообщил, что Ченшину кое-что причитается в центральном офисе, но надо с собой прихватить и зеленые камешки, сдать за наличный расчет.
      Через полчаса Ченшин уже сидел у него в кабинете и с легким изумлением смотрел на плотные пачки рублей и долларов, которые громоздил перед ним Вершинин. Бывший следователь, откровенно говоря, не ожидал полного расчета за проделанную работу, и плохо скрываемая настороженность в его глазах растаяла далеко не сразу. Изумруды, трижды переходившие из рук в руки, закончили путь в сейфе Вершинина, заменив там на полочке пачку новых стодолларовых купюр в банковской упаковке. Таким образом, полная сумма выложенных денег достигла шестидесяти тысяч долларов.
      - Кстати, тот парень, что добывает такие красивые камушки, не занимается их продажей? - как бы между прочим спросил Вершинин.
      - За двести тысяч баксов предлагал мне все добытое заодно с месторождением. Поторгуйся, может, и дешевле отдаст. Можешь и на работу к себе сговорить, раз я не годен.
      - Я думаю, мы ещё не раз пригодимся друг другу, - проникновенно улыбнулся Вершинин, двумя руками передвинув к противоположному краю стола денежные стопки.
      - Посмотрим, - уклончиво отозвался Ченшин, быстро укладывая в сумку заработок. - Кстати, там где-то болтались всякие такие бумажки, типа расписок. Они ведь тебе ни к чему?
      - Прости, совсем запамятовал, - Вершинин подвинул на место денег красную папку, лежавшую сбоку на столе. Словно для того, чтобы не смущать собеседника, отвлекся, включив небольшой аппарат, внешне напоминавший процессорный блок компьютера. Откинул верхнюю крышку и опустил в открывшуюся щель мелко исписанный лист бумаги. В пластиковый контейнер, привешенный сбоку к столу, из аппарата полезла бумажная лапша.
      Ченшин усмехнулся и развязал тесемки папки. Внутри лежали все его расписки, расходные ордера, командировочные удостоверения, отчеты и так далее. Он покачал головой, удивляясь такому количеству документов.
      - Ты проверь, все ли тут, - мягко посоветовал Вершинин. Он шерстил другую папку, быстро перекладывая бумаги. Иногда он вытаскивал ненужную и спускал в щель уничтожителя.
      - Да вроде полная отчетность, - пожал плечами Ченшин. Он взял одну из расписок и тоже опустил в щель. С интересом понаблюдал, как ползет мелкая лапша. После этого принялся толкать в аппарат сразу по несколько листов.
      - Николай, приборчик-то верни, он за мной числится, - Вершинин бросил исподлобья быстрый взгляд. - Завхоз потребует предъявить, а я где тебя потом найду?
      - Резонно, - Ченшин достал из сумки футляр с радиоприемником. - Это значит, что я должен написать заявление на увольнение?
      - Нет необходимости, - Вершинин убрал приемник в стол, - ведь твоя трудовая книжка находится, насколько понимаю, в какой-то другой конторе? Тут ты как бы по совместительству работал.
      - Так я же писал заявление о приеме на работу?
      - А что ты только что в резку бросил? Не посмотрел? Сейчас здесь нет ни одной бумажки, подтверждавшей твою работу на нас. И мой тебе добрый совет: уйди в тень. Тагильскую братву я из профилактория приказал выгнать, не хрен за наш счет отъедаться. Они на тебя почему-то сердиты очень, так что им на глаза тебе тоже попадаться не следует. Можешь сейчас заняться бизнесом или отдохнуть с годик. А там, если денежка понадобится, заглядывай, - Вершинин поднялся, давая понять, что встреча закончилась, протянул руку. - Ну, бывай здоров!
      * * *
      Вовец не сразу понял, кто ему звонит, даже встревожился. Только когда приятный девичий голос в третий раз объяснил, что с ним хочет переговорить заместитель гендиректора Евразийской торговой компании господин Вершинин Аркадий Александрович, он вспомнил, о ком идет речь. Просто не сразу соотнес уже знакомого ему банковского референта и какого-то важного зама.
      - Я слышал от одного знакомого, - сразу взял быка за рога Вершинин, что вы продаете небольшую, но ценную коллекцию минералов. Возможно, мы бы с вами сторговались.
      - Что ж, идея интересная, - Вовец торопливо соображал, стоит за всем этим какой-то подвох, или Вершинин в самом деле хочет купить изумруды. - И сколько вы предлагаете? Моя цена - две сотни.
      - Я же ещё ничего не видел. Привозите к нам в центральный офис, посмотрим у меня в кабинете, оценим. Можете для надежности прихватить пару приятелей.
      - И когда нам подъехать?
      - Да хоть прямо сейчас. Только мне нужна вся коллекция, до последнего камешка. Договорились?
      Через два часа Вовец в сопровождении Клима входил в старинное трехэтажное здание на улице Мамина-Сибиряка. Возможно, сто лет назад сам Дмитрий Наркисович бывал в этом доме, принадлежавшем в те времена золотопромышленнику Абакумову. Перед этим визитом провели короткое совещание. Присутствовала вся бригада, поскольку Сержа и Серого уже выписали из больницы. Решили, что самое разумное - это пойти на встречу. После убийства разгильдяя и выпивохи Кацмана нового канала сбыта пока не наблюдалось, и возможность сдать оптом сразу все до последнего обрезка казалась весьма привлекательной. Конечно, имелся определенный риск. Их могли просто вышвырнуть из офиса, не заплатив ни копейки и отняв изумруды. Но Вовец только хмыкнул, даже не стал обсуждать такой прокольный вариант.
      Вышколенная секретарша с умопомрачительными ногами тут же доложила шефу о прибытии гостей. Радушный Вершинин встретил их на пороге своего кабинета, но внутрь прошел только Вовец с двумя сумками. Его партнер изъявил желание подождать в приемной. Вершинин возражать не стал, решив, что если мужикам так спокойнее, то пускай.
      - Знаете, Владимир Павлович, - начал Вершинин, - я понимаю ваши меры предосторожности. Один из временных работников нашей фирмы доставил вам много неприятностей, но сейчас у нас сменилось руководство, и мы от таких сотрудников решительно избавляемся.
      - Я видел по телевизору в новостях процесс, так сказать, смены вашего руководства, - усмехнулся Вовец. - Точнее, вынос из зала заседаний забаллотированных кандидатов. Вид у них был весьма унылый. Я бы даже сказал - печальный.
      - Если вы изучали социальную психологию, то должны вспомнить: революция в менеджменте неизбежно влечет жертвы в первую очередь среди менеджеров. Скажем, пять лет назад бизнес был чисто криминальным. Затем начались набеги омоновцев, аресты, разборки, дележки - невозможно работать. И бизнес стал полукриминальным. Естественно, что прежнее руководство не желало менять курс добровольно, потому что не могло работать иначе. И тех упертых лидеров бизнеса ликвидировали органы и киллеры. Но сейчас экономическая и социально-политическая ситуация совсем иная, чем пару лет назад. Сейчас полукриминальный бизнес тоже становится рискованным. В любой момент может обрушиться налоговая полиция, таможня, даже пенсионный фонд со своими претензиями: накопают криминала и разорят дочиста, - Вершинину явно доставляло удовольствие разворачивать свою теорию даже перед случайным слушателем. - Поэтому доля криминала в бизнесе неизбежно должна уменьшаться с половины до четверти. Так вот, четвертькриминальный бизнес, по моим прикидкам, продержится достаточно долго, потому что из этой четверти хлебать будет не блатная братва, а господа чиновники, государственный рэкет, так сказать. Они не допустят, чтобы кормушка захлопнулась. Но вся беда в том, что люди, которые привыкли сами черпать полной ложкой, никогда не откажутся от этого приятного занятия, поэтому они обречены. Им так и так пропадать. Либо государство сожрет, либо тот, кому они кислород перекрывают.
      - А Ванька Кацман за что голову сложил? - хмыкнул Вовец.
      - Ну, у этого свежеобрезанного иудея бизнес был чисто криминальным и бешеный навар давал. Кто-то и позавидовал.
      - А может, конкуренты шлепнули? - предположил Вовец.
      - Вполне, - согласился Вершинин. - Нашу фирму, во всяком случае, он здорово подсадил. И ты наш конкурент, и очень опасный, поскольку наши камни шахтеры добывают, у них себестоимость совершенно дикая, а ты со своими приятелями кайлой постучал и вон какие сумки наворотил. И даже пугать вас бесполезно, поскольку ничего серьезного у вас за душой нет, да ещё долю, похоже, своей крыше в ФСБ отстегиваете.
      Вовец на эти слова ничего не ответил, только уклончиво повел головой, словно раздумывая, признаваться в гебешных связях или нет?
      - Чего ж тогда пугали? - не удержался от ехидного вопроса.
      - Понятия не имею, - в искреннем недоумении пожал плечами Вершинин. Спросил бы, да ответить уже некому. Вот мужиков из Индустриальной компании шугнули за то, что шахту копать начали. И нормально получилось. Они уже все дела свернули. Ведь у них, сам понимаешь, коттеджи, лимузины, недвижимость всякая. А ну как все это добро жечь начнут?
      - И ты не боишься все это мне рассказывать? - удивился Вовец.
      - А то ты этого не знал? - засмеялся Вершинин. - Да и занималось этим прежнее руководство, а не нынешнее. Сейчас корпорацией управляют порядочные люди. И я от их имени предлагаю тебе и твоим людям отступного. Не глядя, за весь товар и отказ от дальнейшей добычи даю сто тысяч долларов. Наличными и прямо сейчас.
      - Я уже предлагал Ченшину то же самое за двести. Могу повторить ещё раз: двести тысяч.
      - Ну, сам подумай, - Вершинин подался вперед, почти лег на стол, заглядывая Вовцу в глаза, - Кацман убит, камни лежат без движения, кругом проблемы. А тут тебе сто тысяч чистоганом. В рублях это знаешь сколько?
      - Знаю, считать умею. Двести тысяч баксов. Я прошу не больше десяти процентов от настоящей стоимости.
      - Вот, гляди, - Вершинин принялся выкладывать на полированную столешницу пачки банкнот, - это сто тысяч долларов. Живые деньги, надежные. А вот там у тебя камни - необработанные, незаконные, тяжелые, опасные. Завтра вас всех ОБЭП накроет, и пойдете в тюрьму с конфискацией. - Он опять посмотрел в бесстрастные глаза Вовца. - Ну, ладно как говорят цыгане на толкучке, ни тебе, ни мене - сто пятьдесят! Ну, по рукам?
      - Уговорил, - кивнул Вовец, - по рукам. Выкладывай ещё полтинник.
      Вершинин тут же выдвинул ящик стола и одну за другой выбросил заранее приготовленные пять пачек стодолларовых купюр. Вовец тем временем выкладывал пакеты с изумрудами. Аркадий тут же принялся хватать увесистые полиэтиленовые кульки и швырять их с глухим стуком в картонную коробку из-под видеомагнитофона.
      - Ты что делаешь, варнак! - возмутился Вовец. - Это ж тебе не картошка, а самоцветы!
      - А ты можешь свои баксы об пол шваркнуть, - в ответ спокойно посоветовал Вершинин, но последние кульки положил аккуратно. - Дай честное слово, что больше не будешь изумруды добывать.
      - Да я тебе клянусь, что с такими деньгами в жизнь туда не полезу. Больно надо голову подставлять! - Вовец убрал в сумку последнюю пачку, закрыл "молнию" и поднялся. - Приятно было пообщаться, а теперича нам пора. Счастливо оставаться.
      - Счастливо, - помахал из-за стола Вершинин, нажав кнопку и разблокировав тем самым электронный запор на укрепленной двери кабинета.
      * * *
      В одном из маленьких ресторанчиков Нижнего Тагила обедали авторитеты местного уголовного сообщества. За столиком, заставленным деликатесами, они сидели вдвоем. Но за другим столиком, располагавшемся между ними и входом в зал, сидели четверо накачанных ребят с короткими прическами и тянули слабое пиво. Их задача была прикрывать хозяев от нежелательных контактов. И они рьяно кинулись останавливать какого-то дядьку в приличном костюме, попытавшегося пройти мимо них к боссам. Дядька остановился и крикнул через головы охранников:
      - Господа, а я к вам!
      - И чего ты хочешь? - равнодушно спросил один из боссов, ковырнув во рту вилкой и цыкнув дырявым зубом. Второй буровил острыми глазками, словно рентгеном просвечивал. Меньше чем через минуту он уже вычислил, что перед ним человек служивый.
      - Помощи жду и совета, - уже спокойно сказал мужчина.
      - Ну, тогда подойди, расскажи, из каких будешь, в каком звании?
      - Подполковник Косарев, Областное управление Федеральной службы безопасности, - мужчина извлек из нагрудного кармана удостоверение, раскрыл и положил на стол. - Можете не представляться, я вас знаю.
      - И чем же мы сделались интересны такому большому человеку, что он из самого Свердловска прикатил?
      Косарев оставил без внимания то, что Екатеринбург был назван прежним советским именем. Возле стола не имелось свободного стула, очевидно, чтобы никому в голову не пришло подсесть. Подполковник небрежно выдернул стул из-под ближнего бойца и обосновался напротив авторитетов у чистого столового прибора. Один из боссов двинул к нему чистую рюмку из центра стола, где стояло ещё несколько, и налил доверху водки из запотевшего графинчика. Подполковник молча выпил и полез вилкой в мясное ассорти. Только закусив как следует, начал разговор:
      - Один из ваших людей, некто Шуба, убил нашего работника. Эта Шуба нам нужна.
      - А если мы не знаем такого? А если он не убивал никого? - один из боссов начал подниматься из-за стола, и тон его голоса тоже возрастал.
      - Очень плохо, - Косарев изобразил разочарование. - Придется самим искать, всех на уши ставить... Найдем, не иголка, целая Шуба как-никак...
      - Спасибо, что не побрезговал нашей выпивкой-закуской, - второй босс был постарше, поопытней и правильные понятия не забыл, - что пришел, как человек. Нам с твоей конторой ссориться причин нет. Вы там Россию оберегаете, а не людей утесняете. А что до этого, как его, Шапки, что ли? Так поспрошаем людей, может, кто и вспомнит.
      - Шуба, - подсказал Косарев. - Я тут на бумажку все записал, чтобы память не грузить лишний раз. - Он положил на крахмальную скатерть сложенный вчетверо глянцевый лист.
      - Пойду, пожалуй, - поднялся сердитый босс, обращаясь к пожилому, - а то ещё скомпрометирует.
      - А ведь лет пять назад я бы компромата побоялся, - заметил подполковник и вздохнул: - Что перестройка с людьми сделала.
      - Да и мне пора, - поднялся второй, кивнув Косареву, - дела, все дела. А ты кушай, любезный, не стесняйся.
      - А расплачиваться по счету тоже мне придется? - рассмеялся подполковник.
      - Не переживай, за все вперед уплочено, - махнул рукой авторитет и неторопливо поковылял к выходу.
      Когда вся братва исчезла за дверями, Косарев не глядя махнул рукой. К нему тотчас подошел незаметный молодой человек щуплого телосложения.
      - Садись, лейтенант, - подполковник двинул к нему рюмку, разлил водку. - У чекиста должна быть холодная голова, горячее сердце и крепкая печень. Будь здоров!
      К столу подбежал пузатенький господинчик в отличном твидовом костюме и вытянулся в струнку. Лоб его влажно поблескивал. Похоже, господинчика глубоко потряс интеллигентного вида дядечка, высадивший из-за стола криминальную пару, державшую в кулаке половину Тагила, города с шестисоттысячным населением.
      - Может, что-то ещё подать? - задыхаясь, спросил господинчик.
      - Спасибо, мы уже уходим, - Косарев отправил в рот финальный ломтик семги и неторопливо поднялся.
      * * *
      Вечером того же дня на территории приватизированного пионерского лагеря собрался весь криминальный бомонд Нижнего Тагила. Подавали горячие шашлыки с пылу, с жару, водку со льда, пиво баночное семи сортов и прочую такую чепуху. Листок с компьютерной распечаткой уже прошел по рукам, и все знали причину срочной сходки. Боссов мафии неприятно поразила осведомленность "конторы", расписавшей все подвиги Шубы. Еще неприятней была информация о его сотрудничестве с екатеринбургской фирмой и жертвах среди молодой братвы. Сам Шуба уныло сидел на табуретке, и шашлык не шел ему в пересохшее горло. Он знал, что его не короновать сюда привезли, а судить. Выступавшие говорили в одном ключе.
      - То, что гебешника твои ребята пришили, - туда псу и дорога. За это честь тебе и слава. Кегебейка нас во все времена гоняла, стукачей подсылала и сейчас житья не дает, хуже легавых. Но ты ведь не по понятиям поступил, законы наши нарушил. Пошел служить каким-то фраерам, да ещё на чужую территорию влез. Решил нас с екатеринбургской братвой поссорить? А они ведь недовольны. Тебя поставили смотрящим, ты законы поддерживать должен, молодую братву воспитывать. А на деле что? Тебе малую долю денег дали, ты пацанов запродал, послал на смерть. Теперь что получилось? Целый район, считай, разгромлен. Денег в общак не отстегнул, наоборот, надо пацанов теперь хоронить. Думаешь, дешево? Ну, отвечай старшим.
      - Виноват, признаю, - просипел Шуба, - снимайте со смотрящих.
      - Дурачком отойти хочешь? - вскочил с места рослый парень, заговорил, резко жестикулируя, топыря пальцы в золотых "гайках". - По беспределу, блин, гебешника замочил, а это тебе не менты, не судья с прокуратурой. Тем можно денег дать, а этим твоя головешка нужна безмозглая. Гебешники своего не простят, всех наизнанку вывернут, а у нас, понял, бизнес. Короче, пусть идет в ментовку, берет на себя, следаков путает, братву отмазывает, а на покойников валит. На суде и на зоне человеком себя покажет, значит, обратно примем со всем, блин, уважением.
      - Режьте меня тут! - заорал Шуба, сорвавшись с табуретки. - Не пойду в ментовку!
      - Пиши тогда записку, что не идешь в сознанку, - бросил самый авторитетный вор, уходя с поляны. Обернулся к поспешившим следом коллегам. - Людям хороший урок нужен.
      На следующий день сторож одной из новостроек, обходя вверенный объект, обнаружил в пустом помещении Шубу. Глаза несостоявшегося воровского авторитета вылезли из орбит, посиневший язык был прикушен до крови, и по нему ползали большие зеленые мухи. Ноги его не доставали до полу каких-то пары сантиметров, а конец веревки был намотан на арматурину, торчащую из потолочной плиты.
      В течение ближайшей недели вся шайка Шубы была выловлена местной милицией. Точнее, не шайка, а её остатки. К матери Фарида тоже приходили, спрашивали, где сын. Правда, говорили, что он нужен как свидетель, поскольку вовремя вышел из игры, ещё до убийства и поджогов. Мать разводила руками и показывала справку, подтверждавшую, что её сын действительно в это время находился в больнице, в Екатеринбурге. Но где он теперь, она и в самом деле не знала, поскольку последний раз видела его ещё на больничной койке. Привезла по его просьбе паспорт, школьный аттестат и военкоматовское приписное свидетельство.
      * * *
      Фарид, получив от матери документы, по совету Вовца отправился в областной военкомат. Вначале сама мысль об армии его испугала, а потом согласился, что на гражданке у него гораздо больше шансов угодить на тот свет или, в лучшем случае, сесть в тюрьму. А тут уже в Чечне замаячило замирение. И если учесть, что солдата, пока он полгода не отслужил, в Чечню сейчас не посылают, то через шесть месяцев война там может уже закончиться, и Фарида туда не отправят. Да хоть и отправят! Он что, не мужчина? А через два года вернется, там видно будет, как жить.
      В облвоенкомат его не пропустили, велели явиться по месту жительства. Но Фарид твердо решил не возвращаться в Тагил. И тут к крыльцу подкатила черная "Волга", из которой выбрался генерал.
      - Товарищ генерал! - радостно заорал Фарид. - Меня в армию не берут! Прикажите, чтобы взяли!
      - Я не глухой! Чего орешь? - столь же зычно отозвался генерал и поморщился. - Изложи существо вопроса.
      - Так в армию не берут, говорят - отсрочка. Вот... - Фарид не знал, что ещё можно тут добавить.
      - Кто не берет? Ты толком расскажи. Сам кто такой? - Генерал тяжело поднимался по ступенькам.
      - Фарид Валиулин, восемнадцать лет, из Нижнего Тагила. Хочу в армию. Вот мое приписное.
      - Так, все правильно, Фарид. Езжай в Тагил, я распоряжусь, отправят на медкомиссию.
      - Не могу я обратно ехать, товарищ генерал. - Фарид пытался задержать его, не пропустить к дверям, но это было все равно что пытаться удержать танк. - Там у меня компания плохая, отговорят.
      - А чего это ты вдруг служить намылился? - Генерал остановился. Часом не наркоман? Или, может, в розыске?
      - Да вы что? - изумился Фарид. - Какой наркоман? - Он задрал рукав, показывая вены. - Вот, глядите, это мне кровь переливали в больнице, всего два следа. Я в больнице лежал с ожогами, неделя, как вышел. На животе лежал и думал - неправильно живу.
      - На животе, говоришь? - хмыкнул генерал. - Где ж у тебя ожоги?
      - А вот, - Фарид без стесненья обнажил спину, показав лопатки, обтянутые тонким розовым пергаментом, - ниже тоже есть. И на ногах.
      - Хорош гусь! - генерал засмеялся. - Экий ты зажаристый.
      На крыльцо поднялся полковник в фуражке с черным околышем, козырнул, здороваясь.
      - Товарищ полковник, - генерал продолжал благодушно улыбаться, - тебе танкисты нужны?
      - А как же, товарищ генерал. Мне все нужны, не только танкисты.
      - Тогда забирай парня прямо сейчас. Гореть он уже умеет, осталось научиться танк водить. - Он протянул руку Фариду. - Ну, танкист, бывай здоров. Через два года зайдешь, доложишь, как служил.
      Через полчаса рыжий прапорщик отвел Фарида на медкомиссию, а на следующий день он получил на руки проездные документы и сам отправился в Елань учиться на механика-водителя боевой машины десанта.
      * * *
      Вовец с Климом, получив из рук Вершинина сто пятьдесят тысяч долларов, поначалу даже слегка растерялись. Для простого российского гражданина сумма казалась совершенно невероятной. Правда, поделенная на пятерых, она уже не выглядела столь внушительно, и доля каждого по отдельности казалась не такой уж и великой. Впрочем, Вовец и все остальные не успели ещё насладиться видом груды долларовых пачек, как в двери настойчиво позвонили. У всех одновременно возникла одна и та же дурная мысль.
      Клим быстро смахнул деньги со стола обратно в сумку и застегнул "молнию". Серый здоровой рукой ухватил со стеллажа стальной ригель для правки колец, длиной сантиметров в семьдесят и в два кило весом. Валентина прошла к дверям, заглянула в глазок, пожала плечами и громко спросила:
      - Кто там?
      - Простите, гражданин Меншиков у вас сейчас находится?
      Вовец стоял у неё за спиной. Он приник к дверному глазку и вгляделся в человека, стоявшего на лестничной площадке. Выпуклая стекляшка искажала черты лица, но Вовец мог поклясться, что видит этого типа в сером костюме впервые в жизни.
      - А кто его спрашивает? - после минутного замешательства снова спросила Валентина.
      - Пожалуйста, пригласите его, - раздалось из-за двери.
      Валентина испуганно схватила Вовца за руку и попыталась оттащить его от дверей вглубь квартиры. Но он не поддался её паническому настроению, хотя тоже почувствовал неясную угрозу, исходящую от незнакомца.
      - Я здесь! - крикнул он. - Что вам нужно?
      Но напротив двери не встал, сдвинулся к стене прихожей, только голову выставил из-за косяка. И Валентину, пытавшуюся снова приладиться к глазку, тоже оттеснил к стене, и ребятам махнул рукой, мол, не торчите в проходе. Он опасался выстрелов сквозь дверь. Когда ты кучу народа отправил к праотцам или изувечил, да ещё приволок в дом охапку денег, следует соблюдать предельную осторожность в общении с настырными незнакомцами.
      - Добрый день, Владимир Павлович! - раздалось с лестничной клетки вполне дружески. - Федеральная служба безопасности вас беспокоит. Имеется настоятельная необходимость с вами побеседовать.
      - А с какой стати? - Вовец не поверил. Косарев вызвал бы его просто телефонным звонком. - Я что, замечен в шпионаже?
      - Да вы не пугайтесь, Владимир Павлович, - начал его успокаивать неизвестный гость. - Мы знаем, что вы не шпион, а простой слесарь. Но нам и слесаря бывают полезны.
      Агентурная кличка прозвучала как бы невзначай, но Вовец понял, что человек этот действительно гебешник и пришел по делу. Несмотря на подаваемые Валентиной отчаянные знаки не делать глупостей, Вовец отпер дверь и высунулся наружу. Мужчина лет тридцати и самой ординарной внешности с готовностью сунул ему под нос удостоверение. Но Вовец даже читать не стал, просто рукой махнул, мол, и так все ясно. Спросил только:
      - Прямо сейчас?
      Человек утвердительно кивнул. Но тут на лестничную площадку выскочила Валентина и набросилась на пришельца чуть ли не с кулаками.
      - А по какому такому праву? Где у вас ордер? Сейчас не тридцать седьмой год!
      Вовец еле её успокоил. Его, правда, и самого здорово разозлил неожиданный приход неизвестного гебешника. Позвонить не могли, что ли, в самом-то деле? Или побоялись, что он может не явиться после звонка? Было в этом визите что-то непонятное и раздражающее. В конце концов гость разъяснил, что надо побеседовать на тему посещения территории бывшей военной базы. Вовец вернулся в квартиру, чтобы обуться и взять паспорт, попутно шепотом дал команду в его отсутствие перебросить деньги в другое место, но так, чтобы не выследили. Держался он спокойно, и Валентина, хоть и всхлипнула пару раз, все же взяла себя в руки и крепко поцеловала Вовца перед тем, как расстаться.
      У подъезда ждала черная "Волга", в ней сидели двое. Никто не представился, не поздоровался, и это произвело на Вовца неприятное впечатление. До областного управления ФСБ было, слава Аллаху, недалеко, иначе эта молчаливая поездка довела бы его до стрессового состояния. Все мысли Вовца крутились вокруг изумрудов и кучи долларов, он боялся, что сейчас с него потребуют их сдать, а потом ещё и уголовное дело шить начнут по поводу незаконной добычи и сбыта. Он мысленно проклял подполковника Косарева со всей его конторой, попытался сделать равнодушное лицо и запел про себя какую-то старую туристскую песню, первую, какая пришла на ум. Это несколько отвлекало от дурных мыслей.
      Вопреки ожиданиям, его не повезли в железные ворота, а высадили у подъезда и повели через проходную. Сопровождал Вовца все тот же молодой мужчина. Прапорщик на вахте записал паспортные данные Вовца и выписал пропуск. Все это здорово напоминало обхождение с клиентами в банке "Евразия". Потом его отвели в кабинет, и там с ним затеял разговор некий следователь Зорин. Тут все и разъяснилось. Оказывается, гебешники расследовали убийство капитана Кожевникова. Вовец вздохнул с облегчением и принялся выкладывать все, что только мог. Он даже рассказал про мину-растяжку, которую поставил на лесной тропе, чтобы остановить погоню. Следователь тут же принялся дотошно выяснять происхождение взрывчатки. Пришлось ещё раз рассказать про изумрудную шахту. Время от времени Зорин вдруг задавал вопрос, на который Вовец уже отвечал, или начинал интересоваться его здоровьем. Потом, когда, казалось, все вопросы были исчерпаны, он предложил ещё раз рассказать всю историю с поездкой в лес с самого начала. Долго и подробно расспрашивал о встрече с милицейской бригадой. Наконец успокоился, попросил из кабинета не выходить, собрал свои бумажки и вышел. Вовец глянул на часы и чуть не присвистнул. Четыре с половиной часа длился допрос.
      Вместо Зорина в кабинет явился Косарев. Он довольно улыбался; тепло поздоровался и дружески пожал Вовцу руку. Оказывается, показания Вовца подтвердили, что вины Косарева в гибели Кожевникова нет. Теперь он может со спокойной душой писать рапорт о наличии месторождений изумрудов на территории бывшей военной базы.
      - А что с теми милиционерами? - поинтересовался Вовец.
      - Двое в больнице лежат, - усмехнулся Косарев, - с подозрением на энцефалит. У бывшего капитана, похоже, диагноз подтверждается, причем в тяжелой форме. Но министерской пенсии он не получит, потому как отдел по борьбе с незаконным оборотом драгоценных камней при Областном УВД ликвидирован, а личный состав с позором уволен из органов. Кстати, о драгоценных камнях, - прищурился Косарев. - Сдай-ка камушки, я их к отчету приложу.
      - Так ведь нет у меня ничего, - изумился Вовец, - нас же с ними кинули.
      - Кто, когда? - ещё больше изумился Косарев.
      - Да еврей этот тамбовский, Ванька Кацман, - пояснил Вовец, - взял камни, обещал на следующий день рассчитаться после проверки и взвешивания, а ночью его ухлопали. И все, никаких концов. А остальное Ченшин унес, я же вам рассказывал.
      - Так я и поверил, как же, - хмыкнул подполковник. - Ты не из тех, кто вот так запросто отдаст свое добро. Врешь ведь?
      - Как хотите, можете не верить. А лучше проверьте. У него наши камушки должны обнаружиться. Впрочем, их было-то всего ничего. Гораздо хуже, что Ваньку грохнули, другого покупателя сейчас не найти. Камней-то я съезжу ещё наковыряю, тут проблем нет.
      - А вот это вряд ли, - возразил Косарев. - Вся эта территория изымается у лесхоза и закрывается для посещения. Твоя шахта будет законсервирована, вход засыпан. Государство не должно нести ущерб. Так что ты туда не ходи больше.
      - Да и хрен с ним, - беспечно махнул рукой Вовец, - проще жить без этих изумрудов. На заводе вкалывать как-то спокойнее. Да и вы, поди, кантовать перестанете, а, товарищ подполковник?
      - Что ж, - Косарев задумчиво пригладил волосы, - тебя, как и шахту, тоже придется до поры законсервировать. Только взрывать не будем, - пошутил и сам же рассмеялся. - Живи обычной жизнью, пока не понадобишься.
      - Надеюсь, - Вовец поднялся, - что никогда не понадоблюсь, как и вы мне.
      - Не зарекайся, Слесарь, - Косарев направился к дверям. - Провожу тебя до выхода, а то ещё заблудишься в коридорах. А потом, - он хитро прищурился, - как знать, может, мы тебе самому вдруг понадобимся? Так ты звони, спрашивай Четвертого, не стесняйся.
      * * *
      Вообще-то Вовца консервация не то чтобы обидела, но слегка задела: попользовались - и в чулан, до следующей рыбалки. Впрочем, с другой стороны, он получил свободу. Никто не выдернет среди ночи из дому, не заставит писать километровые отчеты и стучать на друзей. Артели своей он доходчиво объяснил, что госбезопасность провела с ним профилактическую беседу и не советовала больше соваться на изумрудные залежи.
      - Да провались они! - сказал Серж и потрогал бок: как там ребра?
      - Без них как-то крепче спится, - сказал Клим и сладко зевнул, прикрывая рот.
      - А, - беззаботно махнул рукой в гипсе Серый, - мне изумруды никогда не нравились. Лучше пойдем, ребята, агаты на Синаре копать?
      - Жалко, - вздохнула Валентина, - так мечтала изумруды погранить, колечко себе сделать или сережки.
      - Да и я бы своей старухе.., - следом вздохнул Клим. - Зря ты, Вовец, не оставил чуток для себя.
      - А я оставил, и не только для себя. - И Вовец вытащил из кармана сверток размером в сигаретную пачку. - Думал, если госбезопасность прижмет, отдам. Все ж таки не в доме найдут, а как бы сам принес сдавать. Тут пятнадцать лучших камней из всей добычи.
      Его чуть не задушили в радостных объятиях. Особенно старалась Валентина. Потом спросила Вовца:
      - Сейчас я с богатым приданым, не хуже тебя. Чего тебе подарить? Проси, что хочешь.
      - Да у меня и так все есть, - он пожал плечами. - Ты есть, друзья надежные. Рюкзак только пропал.
      - Ладно, рюкзак, - кивнула Валентина. - А ещё что?
      - Да хватит и этого. Теперь ты скажи, что тебе подарить?
      Валентина обняла его, ткнулась губами в ухо и что-то неразборчиво прошептала.
      - Ничего не понял, - сказал Вовец, - ты толком скажи.
      - Ребенка! - громко и четко произнесла Валентина и уточнила: - Лучше девочку.
      - Что, прямо сейчас? - захохотал Вовец, и вся артель подхватила этот веселый смех.
      * * *
      Екатеринбург - Крутиха - Екатеринбург 1996, 2002