ГЛАВА 2

Скрил-скрип… Ох, как голова болит. Скрип-скрип… Скрипи, нога моя, скрипи, костяная… Это еще откуда?

Я открыл глаза. Ой, лучше бы я их не открывал. Крайне, знаете ли, неприятная штука — пробуждаясь, увидеть себя на полу в какой-то подвальной комнате прикованным за ногу к замшелой каменной стене.

Решетчатая дверь, наглухо запертая, никаких окон, свет падает через дыры в обветшалом от старости потолке.

Скрип-скрип. Опять этот звук. Радует хотя бы то, что доносится он откуда-то извне.

— Здравствуйте, товарищ комдив…

От неожиданности я подпрыгнул, насколько позволяла цепь.

— Огоньков!

— Так точно… — уныло протянул товарищ Огоньков, ободранный и грязный, с такой же, как и у меня, ржавой массивной цепью на ноге. — А вы как здесь оказались?

— Догадайся с трех раз, марафонец! Кто тебя просил из города бежать? Искали тебя, искали… И нашли.

Товарищ Огоньков пошевелил закованной ногой I и вздохнул:

— Разве ж я знал! Я хотел как лучше. Я чистоту революционной морали это самое… блюл…

— Блюдун неистовый! И как тебя сюда занесло? А впрочем, можешь не рассказывать. Пошел через Глубокий Лес, заблудился и вдруг напоролся на странного человечка в темном костюме-тройке с мешком на плече…

— Не было мешка, — виновато поправил меня Огоньков. — Он с коровой был. Шел себе в чащобе, корову хворостинкой погонял.

— Еще интереснее…

— Вот-вот! И я обалдел! Спросил у него дорогу, он долго ломался, строил из себя невесть кого…

— Обзывался…

— Еще как! А потом все-таки согласился вывести нас из леса. Посадил меня на корову — и вдруг как побежит! Все быстрее и быстрее! И корова за ним! Мои домовые с тяжелыми рогатками отстали… А потом внезапно перед нами — овраг…

— Дальше можешь не рассказывать.

Огоньков снова вздохнул.

— Знаешь, что я думаю, Адольф? — поделился он. — Этот самый тип с коровой — колдун!

— Да что ты говоришь? — «поразился» я. — Не может быть! Я-то думал, он массовик-затейник! А если честно, никакой он не колдун. Самозванец! Нашел случайно в лесу амулет некроманта, нацепил на грудь и возомнил себя непревзойденным заклинателем. Бывает такое с людьми, и зубодеры здесь не исключение. Да я его одной левой! Вот только железяку эту ржавую сниму… Сейча-ас… Один простенький заговор — и цепь с меня слетит как миленькая!

— Не торопись! — воскликнул Огоньков. — Снимешь ты цепь, а дальше?

— Дальше? Пойду и набью морду нашему зубнику. От пары затрещин у него кислотно-щелочной баланс в башке враз восстановится!

— Посмотри, Адольф!

Я посмотрел. Огоньков показывал мне зубную щетку и початую жестянку мятного порошка. Такая же щетка и такая же банка валялась рядом со мной на грязном полу — явно эти инструменты предназначались мне. В голове моей тотчас нарисовалась картина: свихнувшийся зубник, завладевший неслабым амулетом, заманивает прохожих в свое логово, где и подвергает несчастных изуверским стоматологическим процедурам — заставляет по десять раз на дню чистить зубы, пытает бормашиной, громадными клещами сладострастно дергает резцы и коренные, сверлит дырки, ставит пломбы куда только можно и нельзя…

— Маньяк, — поморщился я. — Не люблю маньяков, честное слово. Злые они. Ничего, разберемся… Подумаешь, придется лишний раз зубы почистить…

— Какие зубы! — застонал Огоньков. — Он что, тебе ничего еще не объяснил?

— Нет. Как-то времени не было. Я, понимаешь, в овраг — прыг. Высота — ух! Башкой об корягу — бах! Вот так дело было.

Раздался дурацкий хохот. По ту сторону решетчатой двери появился давешний зубник. Амулет некроманта теперь болтался у него поверх одежды.

— Зубы чистить! — хохотал он. — Да зачем мне нужны ваши зубы? Идкоты! Что же мне — всю жизнь в чужих оскалах ковыряться? У меня иное предназначение! Так, товарищи комиссары! Чтобы я больше никаких разговоров по поводу моей величавой персоны не слышал! А то обижусь. И помните — вы целиком и полностью в моей власти. А ты, гад, — это он мне сказал, — еще раз назовешь меня самозванцем, поплатишься жизнью! Мало ли что я нашел! Раз амулет попался мне в руки, — значит, такова судьба! Значит, я высшими силами предназначен править этим лесом. Сначала лесом, а потом уж — всем миром.

— Мания величия полноценная, — сообщил я Огонькову. — Клинический случай… Эй, ты, бормашина! А ну-ка зайди сюда! Я тебе сейчас покажу мировое господство, пломба недоделанная!

Зубник снова оскорбительно захохотал. Дернул какую-то ручку, и решетка, визжа, поехала вверх, освобождая проход. Я вскочил. Но самозванец не спешил входить в камеру. Вместо этого он посторонился, впуская к нам десяток самых настоящих скелетов. Крупные, блистающие молочной белизной костей человеческие остовы, механически прошагали через порог (скрип-скрип костяными суставами) и остановились, тупо глядя на меня пустыми глазницами.

Я схватил первое, что попалось мне под руки. А именно — зубную щетку. Конечно, сомнительное оружие, но другого нет…

— У него таких тварей десятков пять, — слабым голосом проговорил Огоньков, прижимаясь к стене. — И все злобные… Слушаются его, как собаки.

— Злобные и сильные, — уточнил зубник. — Ну не расстраивайтесь, и вы такими скоро станете. А пока за работу!

— За какую работу? — переспросил я. Драться мне резко расхотелось — еще бы, силы противника превосходили мои собственные в несколько раз.

— Не зли его… — шепнул Огоньков, подползая к первому скелету. — Смотри на меня, Адольф… Вот так, вот так… — Обмакнув щетку в жестянку с порошком, он принялся натирать костяную ногу, как уличный чистильщик — обувь прохожему. — Вот так, вот так…

— До блеска! — скомандовал зубник, опуская решетку. — И не жульничать! Сам проверю кости на блестючесть и равномерную промазанность! Давай-давай, комиссар! В одну руку — щетку, в другую — банку с порошком! Работай! А то развоевался: «самозванец!», «морду набью!»

— А вот хрен тебе… — вякнул я.

Некромант-самозванец хмыкнул и щелкнул пальцами. На моем горле тотчас сомкнулась костлявая рука. Все десять скелетов, подчиняясь хозяину, повернулись ко мне, угрожающе оскалив пустые рты.

— Пустите… — полузадушенно прохрипел я после нескольких безуспешных попыток освободиться. — Я больше не буду…

— То-то!

Еще щелчок, и хватка на моем горле ослабла. Я рухнул на колени, натужно откашливаясь. Огоньков подсунул мне жестянку с порошком.

— Равномерно! — издевался за решеткой зубник. — Вверх-вниз, вверх-вниз! Вот так… Молодцы!

Ой как стыдно! И руки гудят от усталости. Вверх-вниз, вверх-вниз… Тьфу, дьявольщина! Надо же, как низко я пал! И самое обидное то, что, наглый самозванец на всем протяжении процедуры чистки скелетов важно прохаживался за решеткой. Издевательски похохатывал. Когда ему надоело издеваться, он прочел лекцию о благотворном влиянии зубного порошка на костную ткань. Сволочь! Я представил, как сейчас безнадежно мечутся по заколдованному лесу Анна с Карасем и отрядом леших, и еще наш артиллерийский батальон домовых, лишившийся своего командира, — и мне стало совсем тоскливо.

— У него здесь целое хозяйство, — рассказывал мне лежащий рядом Огоньков. — Стадо коров, огород, садик плодоносящий. Собственник несчастный! Молоко, дескать, укрепляет кости! Скелеты в прислужниках ходят… По утрам обтираются молоком и сметаной, делают зарядку, маршируют на полянке, строевой подготовкой занимаются. А во второй половине дня — оздоровительные процедуры. Ну насчет этих процедур ты уже в курсе…

— Жрать хочу, — мрачно прервал я монолог комиссара. — Когда нам ужин принесут?

— Никогда, — равнодушно ответил Огоньков. — Зачем нам ужин? Мы же должны в скелетов превратиться естественным образом. Эх, не думал я, что таким образом завершу свою жизнь. Как обидно! Боролся, страдал за народное счастье, себя не помнил, все для пролетариата и крестьянства. Тебя вот обидел зазря, а ты меня спасать пришел…

Он вдруг приподнялся:

— Ты, товарищ Адольф, бес, а не человек. Порода у тебя, значит, крепкая — наверняка дольше моего протянешь. Об одном прошу. Когда я… ну это самое… Ты накрой мое хладное комиссарское тело красным коммунистическим флагом и пропой вместо поповского скулежа «Интернационал». Обещаешь?

— Нет, — ответил я. — Я «Интернационал» до конца не помню. И где я тебе красный флаг возьму?

— А у меня есть, — оживился Огоньков. — Я его теперь всегда с собой ношу. На всякий случай. Хочу уйти из жизни красиво. Вот погляди…

Он распахнул куртку, и я увидел в несколько раз обернутое вокруг худосочного тела комиссара красное кумачовое полотнище, фрагмент пентаграммы…

— Артист! — сказал я на это. — Ты бы лучше на всякий случай базуку с собой носил.

— А что это такое?

— Орудие мощное. Гранатомет.

— У меня маузер был. И что толку? Скелеты отобрали. Да и с маузером против скелетов не попрешь. Отстрелишь ему, скажем, руку, он тебя другой рукой. Отстрелишь обе ноги, он на карачках доползет и загрызет. Вот бы, в самом деле, базуку… — размечтался Огоньков. И сам себя прервал: — Ну нечего теперь. Давай поспим, Адольф, а? Нам еще сегодня до темноты коровники чистить. Я уже один раз чистил — адская работа, извини за выражение!

— Ну уж не-эт! — зловеще протянул я.

— Чего?

— Нет! Нет! И еще раз нет! — Я вскочил и зашагал по камере, гремя цепью. — Чтобы я — бес оперативный сотрудник — подчинялся какому-то вонючему зубни-ку, нацепившему амулет некроманта? Ни за что!

— Вы бы лучше не кричали, —печально посоветовал Огоньков. — А то еще опять прибежит этот…

— Костяшки полировать? — не мог остановиться я. — Коровники чистить? Ни за что! Ни за…

Тут я запнулся. Остановился напротив Огонькова. Он заинтересованно глянул на меня.

— Что-то придумал? — с детской надеждой в голосе осведомился товарищ Огоньков.

— Может, и придумал… А чего ты так сразу приуныл, борец за свободу? А еще революционер! Тебе же нечего терять, кроме своих цепей, а ты нюни распустил!

— Я революционер, — согласился Огоньков, бросив мимолетный взгляд на приковывавшую его к стене цепь. — Только я революционер, когда чувствую за собой народные массы. В одиночку-то особо не побунтуешь…

Я глубоко вдохнул. Вдруг проснувшееся вдохновение всколыхнуло меня и моментально освежило:

— Итак, нам сегодня коровники чистить предстоит, да?

— Ага…

— А быки у этого кулака-живоглота есть?

— Конечно. Раз коровы есть, то и быки есть. Три штуки. Я их назвал Маркс, Энгельс и Гегель.

— Так вот успокойся и слушай сюда… Есть план!

— Эй, комиссары! Выходи по одному!

Безмолвные скелеты отковали нас от стены и, конвоируя, сопроводили наружу — в небольшой дворик, окруженный наполовину осыпавшейся каменной стеной. Я осмотрелся — ого-го… Неведомый чародей, чьи владения захватил зубник, отгрохал себе нехилый домик. Даже не домик, а что-то вроде замка в миниатюре — сплошная стена с бойницами и смотровыми башенками; собственно дом — трехэтажный со шпилем, украшенный каменными гаргульями и львами у входа, немногочисленные подсобные постройки, также из камня, вымощенный плитами двор, через который теперь тянулись веревки с выстиранным бельем. Тьфу, надо же было так испакостить строгую готику? На каменных плитах тут и там — коровьи лепешки различной степени свежести, среди лепешек бродят куры, выклевывая редкую травку; суровые, выложенные известняком окна обмазаны вокруг веселенькой желтой краской и завешены ситцевыми занавесками в цветочек; смотровые башни забиты доверху сеном; в пастях каменных львов и гаргулий гнездятся папиросные окурки и яичная скорлупа, а на шпиле, где по правилам некромантской этики должен быть флюгер в виде летучей мыши, сидит и задорно квохчет румяный петушок… Он бы еще на подоконники фикусы в кадках поставил! Немного, правда, поддерживают изначальную стилистику стройные ряды воинов-скелетов, стоящих вдоль стен, но… только и всего.

— Получите орудия производства! — усмехнулся вышедший на крыльцо зубник. — Ребята, выдайте им…

Огоньков отшатнулся от скелета, который шагнул к нам, протягивая две деревянные лопаты.

— В коровник! — скомандовал зубник, указывая на низкое каменное строение, откуда доносилось протяжное мычание и ощутимо веяло навозом.

Я с ненавистью взглянул на стоматолога-узурпатора, на железный череп с костями поверх его домашнего халата. Тот давний некромант, наверное, в гробу устал переворачиваться. Ну ничего, браток, мы за тебя отомстим.

— Действуй по плану, Огоньков! — оценив ситуацию, шепнул я товарищу комиссару. — В конце концов, нам с тобой не привыкать с мертвецами сражаться. А я пока расшевелю это мертвое царство…

— Ага, — кивнул Огоньков и, втянув голову в плечи, отбыл по направлению к коровнику, волоча за собою лопату.

— Ну а тебе особое приглашение надо? — нахмурился зубник. — Чего стоишь?

— А чего мне надрываться? — пожал я плечами. — С какой стати? Я и так полдня зубной щеткой твоих солдафонов начищал. По закону, между прочим, каждому гражданину положен восьмичасовой рабочий день и два выходных в неделю. Это уж не говоря об обязательной зарплате, отпускных выплатах и бюллетене!

— Что? — округлил глаза самозванец. — Перечить мне? Властелину мира? Ребята! Взять его!

Скелеты разом отлипли от стен (чего я и добивался) и медленно, но неотвратимо двинулись ко мне. Я мгновенно оказался в плотном кольце врагов. Ох, поскорее бы там Огоньков… Я же и минуту не продержусь в битве с костяными истуканами!

Огоньков, где же ты?! Зубник уже открыл рот — надо думать, для того чтобы отдать приказание.

В следующую секунду из коровника вырвался полный ужаса вопль, вслед за воплем — разъяренное мычание, а потом и сам товарищ комиссар Огоньков вылетел, голый по пояс, размахивающий красным знаменем.

— Что это за… — ахнул зубник, вместо того чтобы скомандовать скелетам: «Взять его!»

Огоньков, не сбавляя скорости, круто повернул, в развороте замахнувшись и швырнув знамя, покрывалом опустившееся на ближних ко мне скелетов, а сам скользнул к стене. Я бы и рад был последовать его примеру, тем более что так и предусматривалось по плану, но вырваться из кольца костяных воинов было невозможно.

— Взять его! — все-таки рявкнул зубник. Десятки костистых рук пронзили тот самый кусок пустого пространства, где секунду назад находилось мое тело. Я прыгнул изо всех сил, как еще никогда, наверное, не прыгал. На мгновение я повис в воздухе, сверху наблюдая, как копошатся подо мной скелеты, а потом сила притяжения неумолимо потянула меня вниз.

Все, что произошло потом, произошло в доли секунды. Не успел я грохнуться на пустые черепа, как из коровника, словно вихрь, метнулся громадный черный бык и, взревев, кинулся на красное знамя.

Бах! Бык пронзил толпу скелетов насквозь! В воздух взвились обломки костей, взвились и посыпались на землю, а я, грохнувшись-таки вниз, внезапно ощутил под собой не каменные плиты, а мускулистое бычье тело.

— Держись, Адольф! — крикнул Огоньков.

Хороший совет. Теперь мне оставалось одно — ни в коем случае не свалиться со спины обезумевшего от ярости быка. Я и держался. Схватился обеими руками за бычьи рога, на которых болталось знамя, и впился коленями в ходуном ходившие бока.

Перед моими глазами завертелся чудовищный калейдоскоп. Кажется, я неприлично визжал и орал, подпрыгивая на бычьей спине. Некрасиво, куда деваться, но пусть тот, кто в подобной ситуации будет способен сохранить ледяное хладнокровие, первым кинет в меня коровью лепешку.

Бычара, пытаясь стряхнуть с рогов ненавистную красную тряпку, ревел и бешеным ледоколом носился по двору. Скелеты так и трещали под его копытами, черепа разлетались на мелкие кусочки от ударов бычьих рогов.

— Ага!!! — восторженно завопил Огоньков, и я увидел, как на арене сражения появились новые действующие лица. Вернее — действующие морды.

Два быка — поменьше того, на котором я сидел, но все равно далеко не карлики — добросовестно принялись вносить свою лепту в правое дело уничтожения армии скелетов, чего они, кстати, совсем не замечали, видя перед собой только раздражающую зрение красную тряпку.

Собственно, это было даже не сражение. Это было тотальное уничтожение. Быки топотали друг за другом по малому пространству двора. Они кружились по двору как ножи в мясорубке. Грохот стоял такой, будто какой-то оголтелый маньяк ломом крушил лавку керамических изделий. Некромант-самозванец застыл на крыльце в своем идиотском домашнем халате, бессильно наблюдая за тем, как его войско в прямом смысле слова разлеталось в прах.

А Огоньков, взобравшийся на стену, размахивал руками и вопил с интонациями завзятого футбольного болельщика:

— Маркс, давай-давай! Бей рогом! Энгельс, куси! Гегель, работай копытами!

А врагов уже не осталось. Только ползал где-то в уголке, слепо тычась в стены, похожий на паучка тазобедренный сустав.

— Скомандуй им остановиться! — крикнул я. — Битва окончена! Я сейчас свалю-у-усь!

— Как же я им скомандую! — бегая взад-вперед по стене, взволнованно орал Огоньков. — Они же не дрессированные! Они это… за флагом бегают…

Несчастный зубник с белым перекошенным лицом по стеночке продвигался в сторону закрытых ворот. Вот гад-то! Властелин мира! Поди, ума хватило только одно заклинание скелетообразовательное и выучить. Ну что, нечем крыть?

Одной рукой держась за бычье ухо, второй я сорвал с рогов животного порядком истрепанный и продырявленный флаг, размахнулся, прицелился — выбрал удачный момент, когда мой скакун пролетал в непосредственной близости от врага, — и швырнул знамя прямо на ворота.

Стоматолог-узурпатор моего маневра и не заметил, увлеченный отодвиганием массивного запора. Он оглянулся только тогда, когда Маркс, Энгельс и Гегель, взревев одновременно, рванули к воротам.

Я скатился со спины быка, грохнулся о землю, усыпанную осколками костей, и не успел еще подняться, как Глубокий Лес сотряс тяжкий, громовой раскат. Ворота разлетелись на куски, некромант-самозванец…

— Мама дорогая… — прикрывая глаза рукой, прошептал впечатлительный Огоньков.

Петушок со шпиля, потрясенный увиденным и услышанным, сложил крылья и, теряя по дороге пестрое оперенье, рухнул вниз.

— Дело сделано? — осведомился я, поднимаясь на ноги.

— Более чем… — прокряхтел товарищ комиссар Огоньков.

— А что, неплохой получился половичок, — высказался я, отдирая амулет некроманта от расплющенного бычьими копытами бедного стоматолога.

— Ужас! — подтвердил Огоньков. — Конечно, так этой контре и надо, но все-таки… прикончить его можно было более гуманным способом.

— Ты что говоришь! — сказал я, поместив себе на грудь амулет. — Вдумайся в символический смысл произошедшего! Пакостный вредитель буквально раздавлен классиками передовой теории!

— Да? И правда неплохо… — повеселел Огоньков. — Что делать будем? Маркс, Энгельс и Гегель, сослужив службу, убежали в лес.

Он извлек из-под обломков невообразимые лохмотья, в которых довольно трудно было признать флаг, и бережно обмотал красную тряпочку вокруг себя:

— Еще понадобится.

— Сплюнь!

— А, да, действительно, тьфу-тьфу-тьфу…

— Пойдем, — сказал я, — поищем дивизию.

— Опять по лесу плутать? — застонал Огоньков.

— Дурак! У нас теперь амулет есть! С ним заклинание Иди-Иди-Не-Дойдешь на нас не действует. Забыл, как тебя сюда приволокли?

— Правда? Здорово! Не разбираюсь я в этих ваших колдовских штучках…

Искать дивизию нам пришлось совсем недолго. Отшагав не более ста метров, мы заметили, что просветы между деревьями стали шире, вместо разлапистых, иссохших великанов чаще стали попадаться тоненькие деревца и кустики, задорными вениками торчащие вверх.

— Опушка, — констатировал Огоньков. — Ой, а вон там что-то шевелится…

«Шевелился» Петро Карась. Угрюмо засунув руки в карманы бушлата, он топтался в нескольких шагах от выхода из леса и бормотал себе под нос:

— Когда же эта чертова чаща закончится?

— Он что, слепой? — удивился Огоньков.

— Забыл о заклинании? Эй, Петро! Анна! Мы вернулись!

Когда стихли приветственные вопли, объятия, сошли на нет разговоры типа «а мы думали, что вы уже никогда…», я торжественно закопал амулет под неприметным деревцем. Как только слой промерзшего дерна укрыл железный череп, нечто похожее на отдаленный гром прокатилось над Глубоким Лесом.

— Заклятие снято! — догадалась Анна.

— Вот именно, — подтвердил я. — Глубокий Лес теперь не такой уж и глубокий. Вон посмотрите — да тут же рукой подать до противоположной опушки!

— Насквозь видно! А вы целый день плутали.

Неподалеку приободрившийся и согревшийся Огоньков зычными приказами выгонял из расколдованного леса свой артиллерийский батальон, проблуждавший больше суток вокруг двух сосен. Несчастные домовые, замерзшие до состояния сосулек, рыдали в голос и, не веря в пришедшее неожиданно избавление, норовили ухватиться за своего командира покрепче. В общем, на опушку комиссар Огоньков вышел, шатаясь от тяжести облепивших его со всех сторон подопечных.

— Все к костру! — распорядился я. — Погреемся, тогда двинем дальше.

— Товарищ братишка комдив! — подлетел Петро. — Докладываю — оборотни идут в нашу сторону! Они, оказывается, прибыли на место назначения давным-давно и все жгли плоты, ожидая нас. Русалки и водяные на дне реки в версте отсюда. Им так привычнее греться.

Ну вот все и налаживается. Впереди лежит город Ближне-Камышинск — последний населенный пункт перед конечной остановкой, на которой меня с распростертыми объятиями встретит Черный Барон. А, что сейчас-то об этом думать? Пока что…

В кармане у меня завибрировало. Опять?! Сейчас же выкинуть к чертовой бабушке Наине Карповне дурацкий Кристалл, пока он не…

— Товарищ комдив? — встревожился Петре — Что с вами? Братишка Адольф, ты чего шатаешься? Эй! Эй! Комдиву плохо!..

ГЛАВА 3

Это мне плохо? Да нет, мне хорошо. Даже очень. Только что холодный ветер пронизывал меня до костей, копыта сами собой притоптывали, согреваясь, а сейчас меня всего, словно ватное одеяло, окутывает дремотная теплота.

И пробивается сквозь дремоту чей-то голос:

— Уколы для четвертой палаты!

Я вскочил и тут же рухнул… с кровати. Ну да, я ведь на кровати оказался, когда снова посредством кретинского Кристалла Перемещения переместился в дурацкий параллельный мир!

А где «дзи-инь»? Где «дзи-инь», я вас спрашиваю? Вот ведь дело — мотаюсь в параллельный мир как в магазин на углу, даже перестал обращать внимание на обязательные атрибуты перемещения.

— Уколы для пятой палаты!

А интересно, где я нахожусь? Небольшая комнатка без окон, с большой дверью, украшенной застекленным глазком посередине. Две койки — одна, с которой я только что свалился, на второй лежит, укрытый простыней с головой, какой-то человек. А стены нашей комнатки обиты в несколько слоев толстыми одеялами. Та-ак… Что-то это все мне напоминает…

Уныло осмотрел я самого себя. Теперь на мне были только нательная рубаха и подштанники, заплатанные на коленях; босые ноги — отвратительные человеческие босые ноги стояли на голом полу. Как же все-таки некрасиво человеческое тело. Кривые пальцы с желтыми ногтями, редкие волосенки, торчащие у щиколоток, монументальные мозолистые пятки. Тьфу! Вот копыта — это да! Намного удобнее, не говоря уж об эстетической стороне. Вы видели когда-нибудь на бесовских копытах мозоли или, скажем, желтые торчащие ногти?

Дернув себя за пышные усы, я проговорил вслух:

— Ну здравствуй снова, Василий Иванович…

Человек на соседней койке зашевелился. Простыня сползла на пол, и я увидел рыжеватого толстенького мужичка с обширной коричневой и как бы лакированной лысиной. Одет он был так же, как и я, в нательную рубаху и подштанники.

— Привет, — поздоровался я.

— Доброго здоровьечка, —доброжелательно откликнулся мужичок.

Я хотел было уточнить, где именно мы имеем честь находиться, но тут дверь в комнатку распахнулась и одновременно с восклицанием:

— Уколы в шестую палату! — к нам проник шустрый типчик в белом халате.

— Доброго здоровьечка, доктор, —поздоровался и с ним мужичок.

— Так, батеньки! — весело проговорил доктор. — Обнажайте тылы…

В руках его откуда-то появился неприятного вида медицинский металлический пенал с тремя шприцами.

— Э нет… — попятился я. — Мы так не договаривались! То, что я в больнице, это я уже понял. Но лечиться не собираюсь. Я полностью здоров! Как бык! Маркс, Энгельс и Гегель, вместе взятые! Не подходи, вредитель, а то укушу!

Доктор не удивился. Он надавил на какую-то кнопочку возле дверного косяка — где-то в коридоре омерзительно продребезжал звонок. Когда в палату вбежали два свирепого вида санитара, я прижался к стене. В своем нормальном состоянии я бы их в единый колобок слепил, как двух пластилиновых зайчиков, и запулил бы колобок в небушко, но сейчас… Слабо и немощно человеческое тело, что и говорить!