ГЛАВА 1

Когда я пришел в себя, никого вокруг не было. Брезжило утро, свинцовый туман скрежетал об оконные рамы.

— Филя! — позвал я.

— А я знала, что он останется! — прозвучал надо мной чей-то очень знакомый голос… Анна! Это Анна говорила.

Чуть повернув голову влево, я увидел зеленоволосую кикимору, стоящую в изголовье моей кровати.

— И я знал, — прогудел Петре — То есть догадывался.

Чтобы увидеть Карася, мне пришлось поворачивать голову вправо. О, друзья мои снова со мной! А интересно, где стоит товарищ комиссар Огоньков? В ногах, что ли? Или этот непримиримый борец за справедливость все еще в обиде на меня?

— Адольф, ты как себя чувствуешь? — спросила Анна и, не дожидаясь ответа, воскликнула: — Здорово ты все подстроил! Я ведь чувствовала, что ты не хочешь к Барону! Но это же надо было додуматься! Одурманить коменданта, полностью обезоружить гарнизон, да еще к тому же внушить майору идею насчет крестного хода! Крестный ход! Никакое бесовское колдовство не сработает! И ты ни к какому Черному Барону не улетишь!

— Молоток! — похвалил меня и Петро. — Ловко выкрутился! Наш комдив ради своего войска и не на такое способен! Не захотел, значит, нас в беде покидать…

— На моем месте так поступил бы каждый, — промямлил я. Не разубеждать же их. — А кстати, о какой беде речь?

Карась замялся. А Анна, вздохнув, ответила мне:

— Товарищ комиссар Огоньков пропал.

Я спрыгнул с кровати. Несмотря на все перенесенное мною накануне, чувствовал я себя неплохо. К тому же неприятное известие изрядно подстегнуло мой организм.

— Как пропал?

— Не то чтобы пропал… — угрюмо проговорил Петро. — Он как бы это… В общем, у нас с ним небольшая размолвка вышла. Когда ты с нами попрощался, мы пошли к себе на штаб-квартиру. Я Огонькова под руки держал, а то он все намеревался вырваться и тебе морду набить. А на штаб-квартире я его, конечно, отпустил. Правда, дождался, пока Анна не попрятала вилки, ножи и прочие колюще-режущие предметы. Ну тут товарищ комиссар разошелся! Орал по-всякому! Тебя обзывал перебежчиком и предателем, а нас — политически близорукими вредителями. Пришлось его связать, а то б он дел натворил… А поутру просыпаемся — нет Огонькова. И нет вверенного ему артиллерийского батальона. А на столе записка. Вот она…

Я принял из рук Карася скомканный листок бумаги и прочитал:

— Товарищи бывшие товарищи! В наше грозовое время, когда рушатся устои обыденности и гидра империализма поднимает головы, мягкотелость — величайшее преступление. Смерти подобно малейшее отступление от норм революционной морали. И потому считаю вашу позицию по отношению к гнусному двурушнику бесу Адольфу, этому мерзкому служаке отвратительной буржуазии, недостойной истинных борцов за дело справедливости! Прощайте навсегда! Подпись: товарищ (не ваш!) комиссар Огоньков.

— Вот скандалист, — пробормотал я. — Отделился. И что только с людьми делает идеология! А вы его искали?

— Отправили по окрестным лесам группу леших, — отрапортовала Анна. — Сплавили вниз по речке Рогуновке русалок и водяных. Речка бурная, она даже в сильные морозы не замерзает.

— Результаты? — осведомился я.

— Никаких! — отмахнулся Карась. — То есть какие-то есть, но их, ядреный штурвал, можно не принимать во внимание. Ну лешие выбрели на пасеку, напугали до икоты пасечника, залезли в омшаник, экспроприировали ульи, но пчелы оказали яростное сопротивление захватчику, вследствие чего двое пехотинцев вернулись с рейда и с тяжелыми покусами были доставлены в местный лазарет.

— Ага.

— С русалками и того хуже получилось, — приняла эстафету Анна. — Они, сплавляясь по реке, наткнулись на плотину. Стали обходить плотину посуху, а на берегу монастырь стоит. Посозерцав русалок, половина монахов бросила монастырь и ушла в большой мир. Точнее, по обычаям нашего времени, на большую дорогу. Таким образом, в местных пределах появилась новая банда. Разведчики докладывали, что монахи уже себе и флаг придумали: на зеленом фоне гологрудая русалка, бутылка вина и карты, подпись: «Вот, что нас губит».

— Н-да, — оценил я. — Надо было флотилии нашей выдать обмундирование — лифчики. И никаких следов беглого Огонькова не обнаружено?

— Нет. Хорошо хоть, нам известно направление поисков. Он явно на Ближне-Камышинск пошел. Ему идти больше некуда. Не в тыл же возвращаться! Он драки хочет.

— Будем искать, — твердо сказал я.

— Искать его еще… — проворчал Карась. — Погуляет и вернется, делов-то…

— А мы как без артиллерии будем?

— А, ну да… И правда…

— Кстати, — вспомнил я, — насчет монастыря. Коменданта надо бы туда отправить. Что-то из него больно буйный святой подвижник получился.

— Докладываю: уже отправили, — заверила меня Анна.

Вот почему так? Как случается что-то нехорошее, так враз забываются чины, звания и прочая лабуда. В беде, предчувствуя разлуку, легко и просто говорить о потаенных чувствах. А как только ситуация проясняется, снова появляется какое-то дурацкое смущение. И пошло-поехало: «слушаюсь», «докладываю»… и прочее. Я же вижу, что я ей нравлюсь очень! И она мне тоже — очень. А ведь ни одного слова признания не сказали друг другу…

— Итак? — вопросительно проговорил я.

— Выдвигаемся, — с удовольствием сказал Карась. — В сторону Ближне-Камышинска. Давно пора! Со вчерашнего дня на одном месте сидим. Я, как человек вольной балтийской души, такого не перевариваю. Эх, по моря-ам, по волна-ам! Нынче здесь, а завтра та-а-ам!..

— Далеко Огоньков не уйдет, — задумчиво проговорила Анна. — Верстах в десяти Глубокий Лес.

— Какой? — полюбопытствовал я.

— Глубокий. Очень глубокий. Так местные жители его называют. Понимаешь, он вдоль тянется на много-много верст, а поперек — версты три всего будет. Только через этот лес никто не ходит. Рассказывают, там когда-то могущественный колдун-некромант жил и, чтобы никто до его тайного убежища добраться не мог, наложил на лес заклятие Иди-Иди-Не-Дойдешь…

Я присвистнул — сильное заклинание! Если только не иссякло с течением времени…

— Колдун давно сгинул, но место все равно осталось проклятым. В том лесу даже и леших нет. Все предпочитают в обход тащиться. Далеко — зато безопасно.

— Понятно, — кивнул я. — Полоса препятствий такая. И что же, никак нельзя этот лес пересечь?

— Наверное, можно. Но его потому и называют Глубоким, что как войдешь, так и не выйдешь. Как в воду канешь, как в омут. Вроде три версты всего, если пересекать по прямой, а плутать будешь до скончания жизни.

— Насколько я знаю братишку Огонькова, — хмыкнул Карась, — в обход он не пойдет. Поговорка «умный в гору…» явно не для него писана. А что, неплохо! Войдет в Глубокий Лес, заблудится, кинет где-нибудь якорь, а мы — с нашими лешими-следопытами — его быстренько обнаружим.

Население Рогунова провожало нас песнями, цветами и слезами. Иначе как «избавителями» не называли. Видно, майор-комендант до знакомства со мной зарекомендовал себя таким зверюгой, что освободители в лице мохнатых леших, косолапых домовых и вполне ужасных оборотней вызвали в душе народных масс вовсе не отвращение, а самую настоящую любовь и уважение.

Эх и хорошо мне было шагать по полям, по лугам во главе своего войска, ощущая левым плечом присутствие Анны, а правым — Карася. Товарища Огонькова только недоставало, но ничего. Найдем. Хоть он и скандалист, но привык я к нему, привязался.

А Черный Барон? Да что Барон… Мне про него думать не хотелось. Что будет дальше, то и будет. А то, что я не появился перед ним в означенное время, так в том не моя вина. Крестный ход — вот мое оправдание!

Честно говоря, я развеселился до того, что попытался избавиться и от Кристалла Перемещения. А вдруг Барон, разозлившись, решит меня снова в тело желтого комдива Чапаева перекинуть? Перво-наперво я незаметно для окружающих уронил Кристалл на дорогу — и пошел себе дальше, посвистывая. Однако через минуту меня догнал леший Кузьма и, радостно улыбаясь, протянул артефакт.

— Обронили, а я нашел, — молвил Кузьма, счастливый по причине того, что сумел оказаться полезным своему командиру.

Я поблагодарил, едва сдержавшись, чтобы не отвесить лешему подзатыльник. А через несколько метров, когда мы остановились на водопой, я, задержавшись, бросил Кристалл в колодец. Версты две я прошел в прекрасном расположении духа, но, сунув руку в карман за сигаретами, неожиданно нащупал там проклятый магический шарик.

В общем, я предпринял еще три попытки, — и всякий раз Кристалл Перемещения, куда бы я его ни ронял и ни закидывал, непонятно каким образом возвращался в мой карман. Дьявольщина! Причем в последний раз, когда я, разозлившись, швырнул артефакт в синее небо, он покружил под облаками, будто верный охотничий сокол, и спланировал вниз, больно ударив меня по макушке.

— Сволочь! — выругал я паскудный артефакт.

В ответ Кристалл завибрировал так злобно, что я поспешно сунул его в карман. Намек я понял прекрасно и больше попыток избавиться от артефакта не предпринимал.

Тем временем проезжая дорога кончилась. Впереди нерушимой стеной высился лес — какой-то особенно дремучий, нелюдимый и страшноватый, слева журчала речушка, впадающая в озерцо на лесной опушке; на берегу озерца нас поджидала флотилия русалок под предводительством водяных.

— Итак, — констатировал я, — план такой. Флотилия идет… то есть я хотел сказать: плывет в обход. Есть здесь какие-нибудь еще водные пути?

— Есть, батюшка, — промычал один из водяных. — Чую, вон там… — он махнул похожей на плавник лапой, — речка протекает. Мы по воде-то быстренько вокруг леса… А на той стороне встретимся.

— Отлично! А мы с лешими и оборотнями отмахаем эти несчастные три лесных версты, найдем беглого Огонькова и будем на месте встречи скорее, чем вы.

— Ох, не говори «гоп»… — пробормотала Анна.

— Подумаешь, —усмехнулся я.-Глубокий так Глубокий.

Оборотни заскулили, демонстрируя явное нежелание тащиться через лес в дневное время суток.

— Мы, — высказался один из них, — ночью, в зверином облике — пожалуйста. А сейчас не наше время. Солнце припекает, лапы… э-э, то есть ноги от долгой ходьбы болят. Прямо хвостом… э-э, то есть задницей чувствуем, что далеко нам не уйти.

— Пускай, — вступила Анна, — плоты свяжут да по реке вместе с флотилией поплывут.

— Я не против, — пожал я плечами. — Договорились.

Враз повеселевшие оборотни дружной стайкой побежали вязать плоты.

— А мы? — обиженно загомонили кикиморы. — Мы тоже на плотах хотим! Наша стихия не лес, а болото! Мы тоже устаем от долгих дневных переходов!

— Пускай остаются одни лешие, так и быть, — сказал я. — У леших, я надеюсь, возражений нет? Кузьма, лес — это чья стихия?

— Наша… — неохотно пробормотал Кузьма, с опаской поглядывая на Глубокий Лес.

— Вот и баста. Хватит разговоров, пора действовать! И мы двинулись к Глубокому Лесу. Петро Карась, пока мы шли до опушки, все оглядывался, завистливо вздыхал, — наверное, не прочь был и сам вступить в родную стихию плавания. Но не покидать же ему нас?

— Смотрите! — закричала Анна. — Бант! Красный бант с куртки комиссара на кусте болтается! Значит, он тут проходил недавно…

— Совсем недавно, — подтвердил леший Кузьма, обнюхивая бант. — Часика два назад.

— Ну мы его быстро нагоним, — резюмировал матрос Петро.

— Устал! — заявил Петро и сел прямо на покрытую подталым снегом землю. — Все, привал. Цельный день идем без роздыху. Больше не могу.

Анна взглянула на меня, потом нахмурилась по адресу Карася, но ничего говорить не стала, уселась сама на поваленный древесный ствол и вытянула ноги, прислонившись к коряге.

— Привал, — разрешил я. — Кузьма, свистни разведчикам, пусть возвращаются. Отдохнем и пойдем дальше…

— Дальше и дальше… — проворчал Карась, растирая себе лодыжки, — сколько можно? Мы не три версты прошли, а тридцать три! Ну и лес! Конца-края не видно. Давно уже должны были выйти по ту сторону, а все углубляемся и углубляемся.

— На то Лес и Глубокий, — серьезно проговорила Анна.

Кузьма засвистел козодоем. Близлежащие кусты зашевелились, и на полянку выбралась тройка леших — разведчики, которые шли впереди нашего отряда-.

— Ну? — спросил я у них. — Скоро лес закончится?

— Не могем знать, — мрачно ответил один из разведчиков. — Потому как странно здесь. Будто на одном месте кружим. И это мы-то?!

— Запущенное хозяйство! — подтвердили и остальные лешие, сгрудившиеся в центре полянки и настороженно оглядывающиеся по сторонам. — Ни тайных тропок, ничего… Даже зверей нет — спросить дорогу не у кого.

— Следов Огонькова и артиллерийского его батальона не видели?

— Никак нет! Нашли только две коровьих лепешки. Свежие.

— Вот это да! — вскинулась Анна. — Что за лес чудес! Волков, зайцев, лосей, лис и медведей никаких нет, а коровы водятся.

— Потому и водятся, что хищники куда-то делись, — сказал Карась.

— Коровы не тараканы, — возразила Анна. — Они сами собой завестись не могут. Они только рядом с человеком существовать могут. Их же каждый день доить надо, они ведь не сами себя доят.

— Не о коровах речь, — прервал я коровью дискуссию, — а о товарище Огонькове. Значит, никаких следов артиллерийского батальона?

— Никак нет.

— Да что вы за следопыты такие! — возмутился я. — А еще лешие! Как так — следов нет? Не может того быть. Все, пора нашей разведке устроить курсы повышения квалификации, а то все свои лесные навыки позабыли, пошатавшись по городам.

Лешие потупились.

Я вздохнул. Что за напасть? И правда, идем уже невесть сколько. Темнеть начинает. А вокруг одни деревья, деревья, деревья… И кусты. И тишина странная. Ни птичка не чирикнет, ни волк не завоет. Пустой лес, будто выметенный гигантской метлой. И деревья какие-то истощенные, кренящиеся к земле. Кора свисает лохмотьями, точно кожа, пораженная экземой. Кусты чахлые, жалкие — даже для зимнего времени. Нет, это все понятно — растения закономерно хиреют, когда нарушен природный баланс. Животные куда-то делись, и прервалась пищевая цепь. Непонятно только — почему эта самая цепь прервалась. Может, во всем виновато наложенное когда-то на эту местность заклинание Иди-Иди-Не-Дойдешь?

— Так, — скомандовал я. — Тройка разведчиков отдыхает, на смену ей еще трое добровольцев патрулировать окрестности — шаг вперед! Все больше и больше мне этот лес не нравится.

— На плотах надо было, — поддакнул балтиец Карась. — Эх, как хорошо было бы сейчас поплавать…

— А Огонькова оставить в этом лесу? — спросила Анна.

— Н-ну… Сам он виноват. И потом, может, его тут и нет совсем? Может, он бант на куст повесил для красоты, а сам со своими домовыми вплавь пошел?

— Глупости, — сказал я. — Так, я не понял… А где добровольцы?

Лешие мялись, переглядываясь.

— Возмутительная несознательность! — воскликнул я. — Что это такое? Командир приказал, значит, надо приказ выполнить. Вот ты, ты… и ты! На разведку шагом марш!

Лешие, в которых я наугад ткнул пальцем, с тяжелыми вздохами выдрались из толпы и, обреченно опустив головы, скрылись за кустами.

— Может, лучше было бы не рассыпаться? — робко предположила Анна, с жалостью посмотрев вслед несчастной тройке. — А то переловят нас по частям…

— Кто переловит? — хором спросили мы с Карасем.

— Если б я это знала! Нехорошее место — Глубокий Лес. Про него мало что известно. Пожалуй, ничего не известно, кроме одного.

— Чего?

— Что сюда лучше не ходить.

— Ну ладно вам тоску нагонять! — попробовал взбодриться я. — Не век же нам здесь…

Истошный вопль прервал мои слова. Мы мигом оказались на ногах.

— Пымали! — радостно завопили где-то рядом. — Пымали!

Из кустов вывалились трое леших. В их лапах извивался и орал крепенький мужичок, похожий строгой темной одеждой и безволосой брюзгливой физиономией на отца-инквизитора (ох, сколько я перевидал этих типов в свое время!) — только на очень рассерженного инквизитора.

— Пустите меня! — вопил незнакомец. — Не имеете никакого права меня хватать! Уберите от меня свои грязные лапы!

— Отпустите, — приказал я.

Незнакомец шлепнулся на снег и тотчас вскочил. Принялся, злобно что-то ворча, отряхиваться и оглаживаться.

— Выпрыгивают из кустов, понимаешь… — бурчал он себе под нос, — хватают честного человека… Олухи лесные! Откуда вы здесь взялись?

— Шастал по лесу, — доложил мне один из разведчиков. — Мы к нему культурно подошли поговорить, а он деру…

— Культурно?! — взвизгнул незнакомец, предъявляя мне дыру на штанине.

— Вот… с собой тащил, — разведчик бросил мне под ноги мешок.

— Отдайте, это мое! — кинулся было незнакомец к мешку, но его удержали.

— Тэ-эк-с… — заинтересованно бормотал Карась, копаясь в мешке. — Посмотрим, что тут… Наверное, оружие или драгоценности… Что за… Адольф, посмотри!

Я посмотрел. Действительно, странно. Мешок полон был жестяными круглыми коробочками с чем-то вроде муки внутри.

— Ого! — сказал я. — Товарищ Карась, прошу указать в протоколе: в ходе оперативных действий сотрудники задержали гражданина, у которого было обнаружено большое количество белого сыпучего вещества. Дальнейшая экспертиза показала, что вещество является… — Я осторожно понюхал порошок.

— Кокаин! — выдохнул Карась, и глаза его замаслились. — И мне дай! И мне!

— …зубным порошком с ярко выраженным ароматом мяты, — закончил я «экспертизу».

— У-у… — разочарованно скривился Петро.

— Это мое, отдайте! Чего вы ко мне привязались?

— А зачем вам столько зубного порошка? — осведомилась Анна.

— Да мешочник он! Спекулянт! — ответил за незнакомца Карась. — Городской пижон! Деревню дурить приехал? Продукты питания, тренъ-хрень через капитанский мостик, на порошок выменивать? Дурачок, кто ж из потомственных крестьян зубы чистит? Личная гигиена — буржуазная выдумка! — с пафосом закончил матрос.

Лешие бурными аплодисментами поддержали последнее высказывание — и тут же осеклись под строгим моим взглядом.

— Отдайте мне мешок! — твердо заявил незнакомец. — И отпустите! Что я вам сделал? Чего вы ко мне прицепились?

— Хотелось бы узнать, товарищ, — надвинулась на него Анна. — Что вы делали в этом лесу? И куда направлялись?

— Что хотел, то и делал, — огрызнулся незнакомец.

— Я бы хотел спросить вот что, — влез Карась. — Не «куда» он направлялся, а «какой дорогой»? Или, может, он тоже заблудившийся?

— Не заблудившийся, — вступили лешие-разведчики. — Он уверенно так шагал. Как будто знал дорогу! Нечисто здесь, товарищ комдив! Мы коренные лесные жители — и то блуждаем, а этот…

— Тихо! — гаркнул я и повернулся к незнакомцу. — В общем, так. Видите ли, любезнейший, нам всем, конечно, интересно: что делает в глухом лесу одетый в костюм-тройку гражданин с мешком, полным жестянок мятного зубного порошка. Думаю, и ревтрибуналу… — значительно проговорив это слово, я выдержал паузу, — это покажется крайне интересным. Отпустите-ка его, никуда он не денется.

— Я зубник! — с достоинством представился незнакомец. — Или, как сейчас модно говорить, стоматолог, вот! Ни к какой политической партии я отношения не имею! Нечего мною интересоваться. Отпустите меня, и все тут.

— Ну уж нет! — взревел Карась, сняв с плеча винтовку и передернув затвор. — Покажешь, барабулька вонючая, так тебя и эдак через форштевень с размаху, путь на другую сторону Глубокого Леса? А?

Зубник минуту мрачно косился по сторонам, потом все-таки пробурчал:

— Ладно уж, покажу. Только не думайте, что вы меня напугали. Плевать я на вас хотел!

— Плевать? — оскорбилась Анна, опустив руку на эфес шашки.

— Потом, потом… — шепотом сказал ей совершенно успокоившийся после вытянутого из зубника обещания Карась. — Пусть сначала выведет нас…

Незнакомец, явно услышавший шепот Карася, только пренебрежительно хмыкнул. Странная самоуверенность! И леших он не испугался. Да и слова относительно ревтрибунала на него должного воздействия не произвели. Недоволен тем, что его задерживают; кричит, ругается, надменен и бранчлив, как пьяный депутат Госдумы, которому не досталось места в первом классе элитного авиалайнера. Странно… Зубник!

— Пошли быстрее! — скомандовал стоматолог, взваливая себе на плечо мешок. — Некогда мне! — И, не дожидаясь нас, резво поскакал прочь с полянки, будто у него за спиной висел не мешок, наполненный жестянками, а пуховая подушка.

— Убежит, товарищ братишка Адольф, — тихонько сказал мне Карась.

— Не убежит… Эй, Кузьма! Возьми-ка веревку и привяжи к себе этого рыцаря бормашины.

Кузьма кивнул и кинулся выполнять приказание. Через минуту Глубокий Лес наполнился визгом, воплями и проклятиями. Зубник неистово выдирался и дрался так, что, казалось, Кузьма намеревается не просто-напросто привязать его руку к своей, а по меньшей мере — обесчестить в извращенной форме.