ГЛАВА 7

Стоял тот самый, желанный, весь день ожидаемый час вечерней прохлады. Солнце уже село, но сумерки еще не сгустились. Воздух — немутный, прозрачный — потихоньку колеблется, как тюлевая занавеска от едва ощутимого ветерка. Лодку легко несло по течению. Гаврила лишь изредка лениво отталкивался шестом от близкого дна.

Чтобы прогнать одолевавшую меня дремоту, я прочитал воеводину сыну небольшую лекцию на тему «Основы колдовского практикума. Применение и техника безопасности». Гаврила слушал внимательно — видимо, его забавлял тот факт, что помимо мастерства убойной плевбы, он теперь еще и магией владеет.

— …Традиционная функциональная формула проклятия, — говорил я, — содержит такой обязательный компонент, как ключевой речевой оборот. В данном случае этим оборотом является фраза «чтоб тебе…» Сама по себе она никакого смысла не несет, а служит сигналом для материализации последующего пожелания, которое должно быть заявлено в как можно более прямой форме. Никаких фигуральностей, символов, метафор и прочих гипербол. Иначе проклятие не сработает. Понятно?

— Не очень, — нахмурился Гаврила, шевеля шестом. — Ты бы, Адик, как-нибудь это… пояснее…

— Пожалуйста. Если ты скажешь: «Чтоб тебе провалиться, скотина такая…» — объект незамедлительно провалится под землю, возможно даже, что перед этим превратится в какое-нибудь животное. В корову, например, или овцу… А если ты загнешь что-нибудь вроде: «Чтоб тебе ни дна ни покрышки…» — эффект проклятия пропадет, поскольку пожелание прямого адреса не содержит. Понятно?

— Фертшейн! — усмехнулся Гаврила. — Можно попробовать?

— Потом! — сказал я. — Как-нибудь попозже и обязательно под моим присмотром… И вот еще что. Теперь тебе не рекомендуется произносить вслух фразы типа: «Чтоб я сдох!..»

— Чего это я себе смерти желать буду? — удивился воеводин сын. — Что я, дурак?

— Ну не будешь — и хорошо. А то знавал я одного колдуна — боцманом был когда-то. Обучался колдовству, обучался, но дальше проклятий первой ступени не пошел. Потому что была у него дурная присказка: «Эх, сто якорей мне в задницу…»

— О-о… — протянул Гаврила. — Понятно…

— Понапрасну проклятиями не разбрасывайся. Чем реже произносишь формулу, тем лучше.

— Почему?

— Потому что при осуществлении проклятия тратится приличное количество энергии, которая черпается из…

Я собирался объяснить детине формулу соотношения космической сферы и магической ауры практикующего колдуна, но запутался и замолчал.

Так мы и плыли, пока совсем не стемнело. Некоторое время я занимал себя вопросом: исполнять задание Пахом-Чика или нет? С одной стороны, договор подписан по всем правилам, но с другой — заказчика-то нет. Провалился под землю!.. Интересно, насколько глубоко? Хорошо бы, на такую глубину, чтобы его клиентом теперь нельзя было считать… А вдруг выберется на поверхность да предъявит счет? Накатает со своей паскудной бабкой жалобу на меня в высшие инстанции?..

Сделалось прохладно. Гаврила втянул руки в рукава, нахохлился на дне лодки, походя на гигантских размеров курицу. Я дремал, полузакрыв глаза, любовался скользившим по темно-фиолетовой водной глади серебряным лунным шаром. Хорошо-то как! Правда, комары надоедливо зудели, но Гаврила пробормотал сквозь сон: «Чтоб вас разорвало, сволочей!» — и сразу всё стихло.

Я ощутил что-то вроде прилива вдохновения. Чего это я к богатырю Георгию привязался? С самого начала надо было в другом направлении работать! Тогда бы не было ни позорного провала, ни неприятного разговора с Филимоном… Просто-напросто похитил бы Оксану да потихоньку приучил ее к Гавриле. Он — парень хороший, такого и полюбить честной девушке не грех! А я бы его манерам малость обучил, превратил бы орясину деревенскую в настоящего светского льва — девичье сердечко и дрогнуло бы…

Ну, лучше поздно, чем никогда, как говорится… Сейчас запихнем Оксану в мешок, отвезем подальше, подождем немного, чтобы оклемалась, и начнем очаровывать — «шармант, сударыня», «экселент, мадмуазель», «келе ре тиль, шерше ля фам, мерси боку…»

Лодка мягко ткнулась в прибрежный песок. В этом месте река делала крутой изгиб. Я толкнул Гаврилу в бок локтем, он всхрапнул, поднял голову и хриплым со сна голосом объявил:

— Приплыли… Сейчас через поле — и прямо к забору выйдем. Хорошо, что овраг в другой стороне остался…

Мы выпрыгнули на берег. Гаврила спрятал лодку в ближайших кустах.

— А как действовать будем? — спросил он, когда мы шли через поле.

— Как-как… По-бесовски хитро! — ответил я, высоко поднимая ноги, чтобы не очень промокли в мокрых от ночной росы травах. — А ты как хотел? Ворваться в дом, переплевать всю челядь, напугать до смерти вдову, гоняясь с мешком в руках по комнатам за ее племянницей?

Гаврила пожал плечами.

— Перелезем через забор, — объяснил я. — Покажешь, где окно в ее горницу. Знаешь ведь?

— А как же!

— Я постучу тихонько и выманю девицу…

— Так она и вылезет к первому встречному бесу темной ночью!

— Вылезет, не беспокойся, — заверил я. — У меня подход к женщинам есть. Можно сказать, талант к этому делу! Главное — тембр голоса. Голос должен быть в меру мужественным, чуть хрипловатым, глубоким и чувственным… В общем, трудно объяснить. Послушаешь — узнаешь.

— А что говорить-то ей будешь?

— Да ерунду всякую… Какая разница, что говорить? Главное — голос!.. Ну там — дорогая, любимая, не желаете ли прогуляться?.. Прекрасно сегодня выглядите…

— А я что буду говорить?

— Ты молчать в тряпочку будешь.

* * *

— Дорогая, — хрипел Гаврила, скользя спиной по бревенчатой стене забора, — не желаете ли прогуляться?.. Куда-нибудь подальше отсюда… Хоро-ошая собачка… Какая у нас мордочка, какой хвостик…

— Ты ей еще скажи, как она прекрасна сегодня выглядит, — подсказал я, с трудом отводя взгляд от пылавших злобой глаз громадного волкодава, встретившего нас с Гаврилой во дворе вдовы, когда мы перемахнули через забор.

— Я что угодно скажу, — простонал детина, — лишь бы убрали от меня этого зверя!

— Покричи, — предложил я. — Выйдут хозяева и посадят пса на цепь.

— Ага, и нас заодно. Потом опричникам сдадут. И те нас судить будут за то, что по-воровски в чужие хоромы проникли и бесчестье учинить хотели! Хотя… Лучше уж суд, опричники, даже черт с рогами… извини, Адик… чем это чудище!

Трудно было с ним не согласиться. Я вообще впервые видел вблизи такого монстра! Честно говоря, адские псы — стражи преисподней — в сравнении с ним явно проигрывали. Прямо не пес, а черный африканский носорог, только рога и не хватало!.. Отлично натасканная зверюга. Прижал нас к забору и рычит, не давая пошевелиться. Слюна ручейками бежит с оскаленных клыков; глаза, как крючья раскаленные, насквозь протыкают…

Что же нам, до утра стоять, что ли? Пока хозяева не проснутся?..

Псина между тем начала наступать: прижалась к земле, растопырив лапы с тяжелыми тупыми когтями, вздыбила жесткую шерсть на холке.

— Ты же говорил, что собак здесь нет?! — шепнул мне Гаврила.

— Не шевелись, — посоветовал я. — И не говори ничего — не волнуй зверя.

— С чего вдовица вдруг решила волкодава завести? Вот стерва!

— Не стоит упрекать людей за внезапно проснувшуюся любовь к домашним питомцам, — сказал я, а сам подумал:

«Уж не Филимоновы ли это происки? Усилил охрану вдовьего двора, чтобы я больше насчет девицы не рыпался?.. Чего ему она? Ведь не богатырь же Георгий?..»

Потянуло ночным теплым ветерком. Будто вздохнул кто-то сердобольно, увидев, в какое положение попали несчастный влюбленный и не менее несчастный бес… Лунный шар скрылся за тучами — совсем темно стало, в двух шагах ничего не видно, кроме пары огненно-злобных глаз и острейших синевато-белых клыков…

Псина коротко рыкнула, пригнув морду. «Готовится прыгнуть!» — догадался я.

Видимо, подобная мысль посетила и Гаврилу — он подобрался, втянул голову в плечи и шепнул:

— Давай побежим, а? В разные стороны! Кто-то уж точно в живых останется… А то ведь прыгнет сейчас! И разорвет обоих!

Я не рассуждал… Не было на это ни времени, ни желания… Уж лучше бежать, чем принять смерть, скукожившись у забора и вытирая потные ладошки о трясущиеся колени… Мелькнула, правда, мыслишка о сопротивлении, мелькнула и пропала. С кем угодно в схватку вступлю, но только не с этим чудовищем!

— На счет «три»! — хрипнул я. — Раз!

Псина, взревев не по-собачьи, оттолкнулась лапищами от земли и взлетела в воздух. Я рванул влево, Гаврила затопал ножищами в противоположную сторону.

Не знаю, бежал ли за мной волкодав или стук когтей по земле был лишь игрой моего воображения… Пролетев несколько метров в полной темноте, я наткнулся на какое-то бревно, едва не упал, облившись холодным потом при мысли о том, что со мной будет, если я вдруг упаду, скакнул в сторону, сбивая с толку возможного преследователя, потом еще скакнул, словно заяц в прицеле охотничьего ружья, потом еще раз и еще…

Что-то невидимое врезало мне по коленкам. Взмахнув руками, я кувыркнулся и, вместо того чтобы покатиться по земле, провалился… черт знает куда! — обычно говорят в таких случаях.

Выглянувшая из-за туч луна показалась далекой-далекой… Я ощутил, что повис над бездонной пустотой. Пальцы мои, вцепившиеся в сырую бревенчатую кладку, дрожали и соскальзывали.

— Колодец! — выдохнул я.

Звук моего голоса гулко запрыгал вниз.

«Ничего страшного, — успел подумать я. — Только бы руки не разжать и не бултыхнуться… Главное — псина теперь меня не…»

Громадная туша на мгновение закрыла собой лунный шар. Я упреждающе вскрикнул, но было поздно: туша с хриплым ревом обрушилась сверху и без особых усилий снесла меня со стены колодца, как острая секира буйну голову с плеч!..

Летел я недолго — метра два, наверное… Чудовище вцепилось в мое тело мертвой хваткой и не разжало зубы даже тогда, когда мы с грохотом приземлились в какую-то грязную лужу.

Стражи чистилища! Лапищи стиснули мои руки так, что я и пальцем пошевелить не мог! Смрадное дыхание плавило кожу на моем лице, слюна капала в глаза… Я мычал и упирался подбородком в грудь, чтобы уберечь горло от мощных клыков. Остались относительно свободными лишь ноги, я и пользовался ими вовсю — молотил коленками агрессора…

— Хватит! — жалобно попросил Гаврила. — Больно же… Все почки отбил!

Тяжесть внезапно исчезла. Я перекатился, ощущая боль в суставах и в гудящей спине, побарахтался в грязи и поднялся на ноги.

— Ни хрена не видно, — простонал Гаврила. — Темень…

Некоторое время — очевидно, вследствие перенесенного потрясения — я находился под властью полубезумной мысли о том, что коварный пес, притворившись моим клиентом, разговаривает человеческим голосом… Потом опомнился:

— Зачем ты за меня схватился-то?

— А за что еще хвататься было? Бегу себе по двору, прыгаю из стороны в сторону, чтобы…

— …сбить с толку зверюгу!

— Ага, точно… И вдруг…

— …по коленкам что-то — ба-бах!

— Ну да… И я провалился! Лечу, чувствую — рядом кто-то есть… Подумал сначала — псина… Кстати, а где мы?

Я огляделся вокруг — черная темнота… Поднял голову вверх — луна далеко-далеко, прозрачным и каким-то нездешним, неземным светом освещает бревенчатую трубу, на дне которой мы и торчим.

— В колодце, — определил я.

— Колодец у вдовы о прошлом годе еще пересох, — припомнил Гаврила. — Повезло нам, а то бы утонули!

— Утонули не утонули, — передразнил я. — Наше положение ничуть не лучше, чем у утопленников! Теперь-то мы точно попались. Будем сидеть в грязи, как две лягушки, пока нас завтра утром отсюда не вытащат и не подвесят за жабры!

— У лягушек нет жабр, — заметил воеводин сын.

— Радуйся! За жабры не подвесят — найдут что-нибудь другое.

— Елки зеленые… — загрустил Гаврила, наверное, представив себе безрадостную перспективу. — Надо же, как всё неудачно вышло! Вляпались по самые уши… И грязища тут такая — вовек не отмыться!

— Зато приземлились мягко, — сказал я, чтобы хоть что-то сказать. — Впрочем, ты не почувствовал ничего, поскольку на меня упал.

— Я же не специально… Тьфу ты, а холодно!

— Да, не курорт, — согласился я.

Довольно долго мы молчали. Говорить было не о чем. Вокруг темнота, под ногами грязь, высоко вверху издевательски светит свободная луна и рычит сторожевая псина. Судя по всему, ходит кругами вокруг колодца, роняя паутинки вязкой слюны, проклинает весь свет самыми страшными собачьими проклятиями за то, что ужин ушел из-под носа…

— Кстати, — спросил я. — А чего ты волкодава не проклял, как давешних разбойников?

— Спужался… — смущенно отозвался из темноты Гаврила. — На ум только «Отче наш» пришло. Ну, знаешь, наверное: «Отче наш, иже еси на небесех…»

— Час от часу не легче! — вздохнул я. — Спасибо за моральную поддержку.

— Ой, прости…

Еще полчаса прошло в полном молчании.

— Вот невезуха, — прокряхтел детина. — Надо же — именно в эту ночь собака во дворе появилась. Да еще какая!.. Вообще не понимаю людей, которые подобных чудищ заводят. Зачем? Нет бы дворняжку обычную, пустобреха кудлатого, чтобы лаем воров отгоняла да хозяев будила… А эта зверюга не лает — рычит и сразу в горло норовит вцепиться!.. Сроду у нас в округе таких псов не было. Убийца!

— Значит, для того и завели, — тоскливо проговорил я, — чтобы сразу в горло… Будто знали, что гости к ним в скором времени пожалуют…

Снова возникло мрачное подозрение о Филимоновой подставе…

Эх, Филимон, Филимон… Ну разве я виноват, что вынужден работу свою выполнять и Оксану к Гавриле приваживать? У тебя одно задание, у меня другое… Не тронул бы я Георгия, не нарушил бы равновесия. Разве ж не понимаю, чем это чревато? Зачем так перестраховываться? Пакостить мне зачем? Георгий Георгием, а Оксана Оксаной… Не сидеть же мне в этом временно-пространственном периоде до скончания веков? Пока бюрократы из нашей конторы спохватятся, пока вышлют спасательную экспедицию…

— Сыро тут, — пожаловался Гаврила, — знобко… У меня ноги промокли. Еще и сквозняк…

— Не ной! Мне тоже сыро и знобко, и тоже сквозняк достает… Сожалею, Гаврюша, но мне не удастся подняться и прикрыть форточку, так что терпи… Сквозняк! — заорал я так, что детина от неожиданности потерял равновесие и — судя по звучному всплеску — шлепнулся в грязь. — Сквозняк!

Сверху мне ответил злобный псиный рык.

— Ну и что? — поднимаясь и стряхивая с себя липкую грязь, недовольно осведомился Гаврила. — Зачем так орать? Рассудком повредился после падения в колодец?

— Сквозняк — это что? — спросил я.

— Ну когда дует. Бывает в голове сквозняк… кое у кого.

— Сквозняк — это движение воздуха, — объяснил я и, не теряя времени, принялся шарить руками по осклизлым стенкам. — Где-то здесь должно быть… отверстие… может быть, нора… дырка… Или — ход!

— Правда? — взволновался Гаврила. — Выбраться отсюда сможем? Только странно мне… Сроду не слышал о колодцах с подземными ходами… Ничего не нашел? Посмотри еще! Настоящий бес должен в темноте видеть лучше, чем днем!

— Ах да! — спохватился я. — Совсем забыл… Пошарив по карманам, вытащил свой фонарик.

Нажал кнопку и — хвала владыке адских пределов! — вспыхнул яркий сноп белого электрического света. Из сырой мглы проступило перепачканное грязью и копотью бледное лицо воеводина сына.

Гаврила ойкнул и скрылся в темноте. Я продолжал исследовать стены и скоро наткнулся на щель сантиметровой ширины.

— Щель, — прокомментировал я.

— Ура! — воскликнул детина.

— Чего «ура»-то? Сюда и мышь не пролезет… Хотя погоди…

Щель начиналась на уровне моей груди и вела влево. Затем вниз… Затем направо… Затем вверх… В общем, когда моя рука описала правильный прямоугольник и вернулась на то место, откуда начиналось движение, я понял — передо мной дверь. Правда, не имеющая ни ручки, ни щеколды, ни чего-нибудь еще, за что можно было бы потянуть.