ГЛАВА 3

В Колуново пришлось спешиться: ни к чему раньше времени привлекать внимание к собственной персоне… По колено в навозе и грязи мы прошли через всю деревню задними дворами. Сначала я не хотел туда соваться — уж больно воняло, но Гаврила устроил целую пантомиму, взмемекиванием, взбрыкиванием копытами, размахиванием рогами и закатыванием глаз дав мне понять, что на центральной улице мы привлечем внимание всех местных цепных псов. И какая разведка под аккомпанемент многоголосого лая?!

Пришлось с ним согласиться… Гаврила прыгал по кочкам впереди, я шел, чуть приотстав, с трудом выдирая сапожки из густой грязи. Было тихо, правда, надоедливо трещали сверчки. Сверху свисал громадный голубой лунный глаз — из-за треска сверчков казалось, будто это и не луна вовсе, а гигантская неисправная лампа, готовая вот-вот мигнуть последний раз, зашипеть и погаснуть.

На окраине деревеньки Гаврила остановился, тряхнул бородой в сторону низенького, покосившегося на все четыре стороны домика, даже не окруженного забором.

— Нам сюда? — шепотом удивился я. Кивком рогатой башки спутник подтвердил мое предположение.

— В эту хибару? — никак не мог я поверить. — Ты ж говорил, что Георгий — богатырь всея Руси? Защитник православных, гроза басурман! И в такой развалюхе живет?! Что ж ему правительство за выдающиеся ратные подвиги в горячих точках приличной жилплощади не может выдать?

— Me!

— А?

— Ме-э-э!

— Не понимаю я тебя!

Гаврила замолчал. Подумав, уселся на задние копыта, передние задрав, как собачка. Видимо, это означало «служить».

— Служить?

— Me! — радостно кивнул Гаврила.

— Отлично, продолжай. Надо было тебя — перед тем как в козла превратить — выучить языку глухонемых.

Не поднимаясь с задних копыт, воеводин сын окинул окружающую грязь гордым взглядом.

— Служит народу, — догадался я, — а не государю, в греховных страстях погрязшему… Надо же, какой бессребреник!.. Ну пойдем, посмотрим, каков бессребреник в быту… Ты здесь подожди, а я сейчас.

Прокрался к лишенному ставень окошку и заглянул внутрь. Темно было в хибаре, но темнота для беса не проблема! Я, к примеру, и в темноте прекрасно вижу, если, конечно, не забываю взять на задание портативный фонарик…

Обыскав тонким белым лучом помещение, ничего не нашел. То есть совершенно ничего, кроме голых стен, засиженных мухами, и низкого деревянного топчана с лежавшей в изголовье березовой чуркой, очевидно заменявшей подушку… Действительно, бессребреник! Я бы на его месте хоть постельное белье себе выбил у подопечных православных. Ну и стол со стульями…

— Нет его дома, — вернувшись, сообщил я Гавриле.

Отрока-козла это известие повергло в состояние бешенства. Пригнув морду к земле, он зарычал. Увенчанный острой кисточкой хвост, задранный к небу, теперь напоминал копье.

— Тише ты! — зашипел я. — Ну да, нет его дома. Значит, он опять у вдовицы гостит. С ночевой… Слушай, а ты не рассматривал такой вариант: Георгия нашего не девица Оксана интересует, а вдова, а?

Гаврила злобно оскалил крупные желтые зубы.

— Ну, нет так нет. Поскакали к вдове. Посмотрим, чем они там занимаются.

Я вскочил козлу на спину очень вовремя. После слов «чем они там занимаются» он мгновенно сорвался с места и рванул по грязи, как джип-внедорожник на предельной скорости! Буквально через минуту деревня скрылась вдали.

Я изо всех сил цеплялся за косматую шерсть, чтобы не вылететь из «седла». Через овраг мы попросту перепрыгнули. Когда в ушах моих свистнул ветер, я еще успел заметить, как глубоко внизу промелькнула серебряная полоска ручейка… Еще несколько чудовищных скачков — и Гаврила остановился.

— Приехали? — осведомился я.

— Me.

Впереди тянулся невысокий забор, за которым угадывались очертания большого дома — с колоколенками, балюстрадами, широким крыльцом, бесконечными пристройками… Да, это, конечно, не хибарка Георгия… Имей я грязную хибарку без всяких удобств и знакомых с таким доминой, в родных стенах вообще не появлялся бы. Гостил и гостил себе. До вечера засиживался бы — и все дела! Не выгонят же хозяева на ночь глядя богатыря всея Руси?

— Так, — оценил я обстановку. — Гаврила Иванович, оставайся здесь.

— Me?!

— И не спорь! Ты своей невоздержанностью всю разведку испортишь. Я просто посмотрю, примерюсь.

— Ме-э-э!

— Да не волнуйся ты так. Мы договор подписали? Подписали… Значит, тебе теперь беспокоиться не о чем. Я всё улажу. Ясно?

— Me…

— Вот и стой здесь. Жди меня. Я быстренько.

* * *

Вот что мною замечено: деревенские вдовицы никогда не спускают на ночь собак с цепи. Будто вечно пребывают в надежде, что как-нибудь темной ночью прекрасный царевич захочет посетить их гнездышко, и боятся его, распрекрасного, спугнуть!.. Я, конечно, никакой не царевич, но отсутствие во дворе злобного пса было мне на руку. Правда, когда перемахнул через забор, в конюшне забеспокоились-заржали кони — они всегда чуют нечистую силу, особенно по ночам, но это же пустяки! Еще у коров молоко скиснет, что только поутру обнаружат…

Я неслышно пересек двор, двинулся по стеночке, выискивая открытое окошко. Такового не нашел, зато, повернув за угол, увидел свет, пробивавшийся через щель в неплотно притворенных ставнях. То, что надо! Прильнул к щели и стал наблюдать.

Щель очень удачно располагалась напротив широченной, застеленной цветастым одеялом кровати. На ней восседал, свесив не достающие до пола ножки, мужичок в длинной стальной кольчуге и портках до середины лодыжек. Ни статью, ни рельефной мускулатурой мужичок не отличался. Он вообще ничем не отличался. Абсолютно ординарное лицо, маленькие серые глазки, нос пуговкой… Разве что растительность, густо покрывавшая его голову и лицо, была, пожалуй, излишне обильной — мужичку явно не помешало бы сходить к цирюльнику… Русые волосы аккуратно расчесанными прядями спадали много ниже плеч. Длинные усы покоились на впалой груди. Брови торчали этакими задорными кустиками. Пухлая борода, похожая на небольшую диванную подушку, прикрывала горло.

«Что это за тип в доме вдовицы и девицы? — подумал я. — Не может же быть, чтобы это был…»

В комнате прошелестели тихие шаги. В поле моего зрения появилась девушка, одетая в сборный красный сарафан. Стройная такая, тугие косы, высокая грудь, сарафаном не укрываемая (такое не скроешь!), а, напротив, подчеркиваемая. Черты лица — умопомрачительно правильной тонкости! Я даже заволновался… А вы думаете, бес — не человек, что ли?.. Совершенный тип русской красавицы в национальном костюме — только кокошника и не хватало.

«В двадцатом веке, — подумал я, сильнее прижимаясь к щели, — состоятельные иностранцы, желающие познакомиться для серьезных отношений со скромной, привлекательной русской девушкой, выстраивались бы в очереди километровой длины… Да и в шестнадцатом, надо сказать честно… Глаза то-омные. Разрез глаз — необычной для этих мест, изысканной формы. Миндалевидной — так, кажется, это называется… Как же я сразу не заметил? Красота — с чуть-чуть восточным налетом… Что, кстати, девицу нисколько не портит, но придает ей особый шарм… Удивительное лицо: чем больше всматриваешься, тем больше замечаешь того, чего раньше не видел. Словно картина старинного мастера… Наверное, кто-то из предков питал страсть к экзотике… Или матушка ее неровно дышала к симпатичным басурманам…»

Остановившись перед мужичком, девушка взялась за поясок на сарафане…

И в эту секунду, когда я, раскрыв рот, яростно завидовал мужичку, сидевшему на кровати, в комнате раздался голос — скучный, даже сонный:

— Негоже, Оксана, поступать так девице невинной…

Оксана! Эта девушка и есть та самая Оксана!.. Не будь я бесом, сам бы продал кому угодно душу, лишь бы оказаться на месте этого мужичка!

А он продолжил вещать с кровати своим скучным голосом:

— Негоже, Оксана, поступать так…

Девица оставила в покое поясок, повернулась ко мне в пол-оборота и опустилась вдруг на колени.

— Да как же, любезный мой, Георгий… Ведь сил нет при тебе находиться и желанной не быть…

Георгий?! Вот этот вот заморыш, которого Гаврила одним плевком в землю по кадык вобьет, и есть богатырь всея Руси, защитник православных, губитель басурман и гроза нечисти?!

— Дело жизни моей, — голос мужичка окреп и приобрел торжественные нотки, — дело жизни моей бороться до конца своих дней со злой силой, православный народ мучающей. Семья только помехой мне будет. Я лишь сегодня здесь, а раны кровавые заживут — снова в поход двинусь…

— И я с тобой, любезный мой Георгий… — тихо так пообещала девушка, делая движение вперед, — кажется, попыталась обнять колени богатырские.

— Со мной нельзя! — возразил Георгий, ловко подбирая под себя ноги. — Против меня опасностей много! Враги со всех сторон копья и стрелы мечут! Мечи сверкают, как молнии в чистом небе…

— Мне всё равно, — сказала девица, прижимая руки к груди. — Лишь бы рядом быть…

— Топи болотные сапоги гложут, — подумав, добавил богатырь. — Твари ползучие идти мешают, вороны волосья рвут, в глаза когтями метят.

Ну и дела!.. Что это? Охмурил девку, да как охмурил — по полной программе, по высшему классу! — а теперь на попятный?! Мол, ратные подвиги — это вам не так себе!.. Долг чести превыше всего!.. Интересно, у них что-то уже было и он теперь жениться не хочет, или?..

— Позволь же мне хоть эту ночь с тобой провести, — попросила Оксана. — Чтобы в боях смертельных знал ты: ждет тебя любимая, под сердцем у которой дите твое родное…

Ох, как хорошо, что Гаврила остался за забором и ничего этого не видит!

— Ни-ни-ни! — вскричал мужичок, отодвигаясь к стенке. — Дал обет я — пока всю нечисть не истреблю, не познаю плотских утех и радостей семейных тоже!

Я повеселел. Ничего, значит, не было. Нетронутая девица-то… Повезло Гавриле! И мне, соответственно, тоже… Хотя это как еще посмотреть! Большие сомнения меня одолели относительно того, что этот постник охмурить кого-нибудь мог. Такой-то святоша — и охмурить? Маловероятно!.. Почему же тогда Оксана, обладающая внешними данными, которые ни одной мисс мира и не снились, так по нему с ума сходит? Да ей только свистнуть — со всего света женихи набегут, не чета этому волосатику!

Правда, герой он… Всем известный, среди честного народа популярный… Одно слово — богатырь всея Руси!.. А мнение большинства всегда для неопытных молодых девиц много значит.

Я задумался. Оксана тихо плакала, сидя на полу. Богатырь Георгий, нахмурившись, жевал свой длинный ус и смотрел в потолок.

Так, надо разобраться… Кажется, Оксана не притворяется, а на самом деле втюрилась по самые уши в этого неказистого Георгия. Не фальшивит она, не гонится за высоким общественным положением, не мнит остаться на страницах истории женою великого ратного деятеля… Любит по-настоящему, искренне… Фальшь бы я сразу учуял! Кому, как не мне, чуять, когда люди правду говорят, а когда лгут?

А Георгий… Может, он и богатырем в здешних местах считается, но, по-моему, просто идиот! Будто семейная жизнь с такой красавицей ратному делу помешает! Обет какой-то глупый дал… Ох уж мне эти средневековые личности! Навыдумают условностей и сами же мучаются потом!

Так, так, так… Надо разобраться, в конце концов… Что мы выяснили? Она — любит, он — идиот… А почему она любит? Ясно, не красотой его неописуемой пленилась — было бы чем пленяться!.. Ратные успехи его в Оксане горячие чувства пробудили — вот как! И недоступность богатыря!

— Уходи… — пробубнил Георгий. — Раны мои свербят. Отдохнуть мне нужно… Не ровен час — Параша заметит тебя в моей комнате… Вставать мне завтра рано. Сам государь на обедню велел приехать…

Не переставая плакать, закрыв лицо ладонями, Оксана поднялась и выскользнула из комнаты. Богатырь спрыгнул с кровати, задул свечи, горевшие на столике рядом. В темноте раздался протяжный вздох и сразу после этого скрип — Георгий улегся почивать…

Я отошел от темного окошка. Возвращаться к истомившемуся Гавриле не спешил — успею… А сарафан, между прочим, — это очень сексуально! Девица стоит — одежда скрывает фигуру; шаг сделает — сквозь тонкую ткань явственно обозначаются безупречной формы ножки и бедра… Какой простор для непристойных фантазий!.. Мама дорогая, какой же идиот этот Георгий, какой идиот!..

Луна тем временем скрылась за облаками. Стало совсем темно. Пригибаясь, я отбежал к забору, одним прыжком перемахнул через него и едва не рухнул на козла-Гаврилу.

— Ме-э? — сердито забил он копытами. — Me?? Ну, ме-э-э???

Пришлось мне соврать.

— Там он, — сказал я. — Спит. Один. Оксану не видел, но, надо думать, она тоже не полуночничает. Слушай, посмотрел я на этого Георгия… Объясни мне, в чем его сила-то? На вид уж очень… плюгавенький.

Гаврила ничего мне объяснять не стал… Может, не захотел, а может, просто побоялся перетрудить свой козлиный речевой аппарат.

— Поехали обратно! Я днем выспался, остаток ночи в безопасности буду разрабатывать план дальнейших действий.

— А ме?

— А ты ляжешь спать, утром проснешься человеком — таким же, как был.

Гаврила просиял. Первый раз видел выражение безграничного счастья на мохнатой морде животного!.. Запрыгнув на спину козла, я крепко уцепился за рога.

— Ме-ме! — протрубил Гаврила. Должно быть, на козлином языке это обозначало: «Поехали!»

И мы рванули вперед. Вернее, назад — к лесной избе бабки Заманихи.

ГЛАВА 4

— Главное, — проговорил я, — это чтобы Оксана всю сцену пронаблюдала от начала до конца.

— Me… Тьфу ты… привязалось… А если она не увидит?

— Увидит, — немного подумав, сказал я. — В окошко смотреть будет.

— А почему это она обязательно в окошко смотреть будет? — напрягся Гаврила.

Я вздохнул:

— Кто мне говорил, что охмурил богатырь Оксану, — ты или не ты? И потом, обыкновенный долг гостеприимства — хотя бы из окошка гостю помахать… Будет смотреть, и всё тут! Тебе же лучше, чтобы она всё видела!

Гаврила промолчал…

Мы уже второй час сидели в кустах недалеко от оврага. Шагах в полусотне от нас высились хоромы вдовицы Параши. Денек обещался быть жарким. И не только потому, что Гаврила, руководствуясь выдуманным мною планом, собирался спровоцировать на драку богатыря Георгия. Солнце, не успев взойти как следует, начало ощутимо припекать.

— А если он просто мимо пройдет и в мою сторону не посмотрит? — заговорил снова Гаврила. — Всё-таки, я — отрок несмышленый, а он — о-го-го!

— Мало ли что о-го-го… Помни, чему я тебя учил, и старайся действовать четко по плану! Очень важно, чтобы Оксана увидела: вы случайно повздорили, подрались и ты накостылял богатырю всея Руси по шее без всякого почтения. Попытайся также нанести ему как можно более позорные повреждения. Чем смешнее выглядит поверженный противник, тем лучше… Запомни — ничего непригляднее опровергнутого авторитета нет! Осрами его, понял? Поплюйся — это то, что надо!

— Сомневаюсь я… — поскреб покрытый светлым пушком подбородок Гаврила. — Как мне его победить-то? Ну зацепить его я, пожалуй, смогу. Но накостылять…

— Ты что — боишься? — разозлился я наконец. — Если боишься — так и скажи. Я сам всё сделаю, а ты иди к батьке своему, подставляй задницу под отеческие нравоучения… Да видел я этого богатыря! По сравнению с тобой — червяк! Ты его на одну ладошку посадишь, а другой прихлопнешь — так, кажется, у вас принято выражаться?

— Не боюсь я, — возразил Гаврила, — а сомневаюсь. Странный какой-то у тебя этот… план. Что же я, как разбойник с большой дороги, среди бела дня ни с того ни с сего на доброго христианина напрыгну?

Я на минуту прикрыл глаза рукой и мысленно попросил владыку адских глубин даровать мне еще немного терпения. Потом начал заново:

— Для индивидуумов, обладающих особо выдающейся интеллектуальной мощью, объясняю в двадцатый раз! Оксана твоя ошибочно считает Георгия самым сильным, самым ловким, самым удачливым воином. Помимо ратных достижений за ним, как я понял, никаких других не числится. Красотою он не блещет, богатств не имеет…

— Благолепием отличается и богобоязненностью! — угрюмо подсказал Гаврила.

— Ага, ну и это еще… Но для девицы, готовой… э-э… — Я осекся, вовремя сообразив, что о вчерашней попытке Оксаны соблазнить набожного богатыря Гавриле лучше не рассказывать. — Короче говоря, для девицы благолепие и богобоязненность — не самое главное! Ратные подвиги душу девичью разбередили, так? От этого и будем танцевать!

— Танцевать?

— Не перебивай. Тебе необходимо побить Георгия на его поприще! Доказать, другими словами, что как воин ты богатыря превосходишь многократно!.. Когда великий ратоборец окажется в пыли у твоих ног, Оксана подумает: а так ли он велик на самом деле, богатырь-то этот?.. Лично мне рассказы о тысячах посрамленных басурман кажутся сомнительными! Георгий — такой хлюпик, что и одного-то вряд ли сможет одолеть. Так что не бойся! Действуй, и не забывай — я рядом! Страхую тебя!

— Ты меня — что? — напрягся Гаврила.

— Рядом буду! — рявкнул я. — Стану невидимым, и если вдруг каким-то чудом Георгий станет тебя одолевать, приду на помощь. Уж вдвоем-то мы богатыря уделаем! Фертшейн наконец, дубина?

— Фер-р-штейн… — медленно выговорил Гаврила явно незнакомое ему слово. — Но лучше мне было бы вместе с Георгием на ратное дело пойти и в одном бою, плечом к плечу с басурманами рубясь, в воинском мастерстве его честно превзойти! И с почестями домой вернуться!.. Только меня батюшка на войну не отпустит… И еще — по законам царевым за оскорбление прилюдное наказание полагается суровое.

— Я тебе о чем толкую! Сделай так, чтобы все поняли — не ты его оскорбил, а он тебя! Мол, богатырь первым начал, а с меня и взятки гладки!..

Ворота отворились. Со двора Параши на белом коне выехал всадник. Я, честно говоря, с трудом узнал в нем Георгия. Богатырь всея Руси закован был с ног до головы в железо. На левом его бедре висел громадный меч; за спиной боевой лук скрещивался с посеребренным колчаном; султан из цветных перьев на высоком шлеме увеличивал рост Георгия едва ли не вдвое… Да, теперь богатырь выглядел куда более внушительно, чем ночью в спальне в одних портках!

— Пошел! — подтолкнул я Гаврилу.

— А Оксана… может быть, и не смотрит вовсе… — прохрипел Гаврила.

— Вон! Глянь!

Отрок посмотрел туда, куда я указал, и вздохнул. Оксана, прикладывая к влажным глазкам белоснежный платок, маячила в раскрытом окне… Нет, какая всё-таки красивая девушка! А Георгий, повторюсь, идиот!

— Пошел! Делай так, как я тебя учил!

На этот раз я подтолкнул Гаврилу немного сильнее, чем требовалось. Тумбообразный детина выкатился из-под куста и затормозить успел, только оказавшись на расстоянии метра от испуганно вставшего на дыбы скакуна.

— Отроку следует чинно по улице следовать, — осаживая коня, степенно проговорил Георгий. — Не бегай без оглядки, не то набьешь себе шишек… Не поранился ли ты, мил человек?

Гаврила поднялся на ноги, стряхнул с себя пыль.

— Ну, давай! — прошептал я.

Воеводин сын прокашлялся, бросил косой взгляд на притихшую в окне Оксану и довольно громко проговорил:

— Зачем ты конем меня стоптать хотел, дяденька?!

Георгий очень удивился — даже мне это было заметно.

— Разве не узнал ты меня, отрок? — подбоченившись в седле, спросил он. — Или, падая, буйну голову всё-таки повредил? Не могу я вред причинить человеку православному, доброму. Обет такой дал. Ступай себе с богом домой.

Я заскрипел зубами. Не может он православному доброму Гавриле вред причинить! И тут у него обет! Что же делать теперь?

Гаврила, явно сбитый с толку, стоял столбом, загораживая дорогу богатырю.

— Ну же, дай мне проехать, мил человек… — ласково проговорил Георгий.

— Больно! — неожиданно завопил воеводин сын, хватаясь обеими руками за свою правую ногу. — Конем стоптал! Ног лишил!

Георгий открыл рот, а вошедший в роль Гаврила рухнул ничком и зашелся в таких стенаниях, что даже мне стало не по себе.

— Обет нарушил! — вопил Гаврила. — Убил меня совсем! Ах, на что я теперь годен без ноги буду!

— Мил человек… — начал было богатырь, но голос его заглушила серия стонов.

Из открытых ворот уже выглядывали любопытные слуги.

— Стоптал! Стоптал! — надрывался заметивший пополнение аудитории Гаврила. — Ах, боль какая! Ах, боль!.. Чтобы девицу-невесту суженую у меня украсть, обет свой нарушил, на безоружного напал!..

— Не нападал! — еще громче закричал Георгий. — Врет он всё, поклеп возводит! Сам налетел, как смерч, из кустов!

— Умираю! — взвизгнул Гаврила и, закатывая глаза, добавил. — А святой обет ты всё-таки нарушил, бесстыдник…

— Врешь! — проревел богатырь, выхватывая из ножен громадный свой меч. — Сейчас я тебя, дьяволово отродье!..

Ну молодец, Гаврила! Довел-таки Жорика до белого каления!.. Талантливый парнишка… Как бы теперь только ему голову не срубили этим чудовищным кладенцом!.. Я торопливо пробормотал заклинание невидимости и выбежал на свет.

Георгий, соскочив с коня, несколько опомнился. Меч вложил обратно в ножны, припомнив, что перед ним — безоружный отрок, да еще вроде и травмированный… Не знаю, наверное, он хотел Гаврилу в назидание отшлепать или пенделей надавать — иначе зачем ему было спешиваться? Но намерения Георгия так и остались нереализованными, потому что воеводин сын, забыв о поврежденной конечности, резво вскочил на ноги и с криком:

— Никому не позволено отрока Гаврилу обижать! — влепил богатырю нехилую оплеуху. Что самое удивительное, богатырь устоял на ногах!.. Не в полную силу Гаврила бил, что ли? Стеснялся, или не до конца захватил его азарт драки еще?.. Слуги вдовицы Параши, густо заполнившие проем между раздвинутыми полностью створками ворот, оживленно загалдели, предвкушая увлекательное представление. На всякий случай я подошел поближе. — Вот же тебе за мою обиду еще! — Гаврила снова широко размахнулся, но на сей раз его удар не достиг цели. С непостижимой ловкостью закованный в стальные доспехи богатырь увернулся от увесистого кулака, схватил одной рукою детину под локоть, а второй за пояс и умелой подсечкой обрушил его наземь… Не видать мне во веки вечные родного адского пламени, если это не прием самбо! Нет никакого сомнения — Гавриле требуется помощь! Как бы это поаккуратнее сделать?..

Пока я соображал, события развивались со стремительностью просто поразительной. Гаврила вскочил на ноги, размахнулся сразу обеими руками, но богатырь и на этот раз без труда ушел от удара — воеводин сын, по инерции пролетев два шага, головой врезался в кованое седло. Конь шарахнулся в сторону, а Гаврила снова опрокинулся.

Второй раз поднялся он уже не так быстро. Надо отдать ему должное, теперь он действовал явно осмотрительнее: без оглядки в бой не бросался, топтался вокруг противника, делая обманные выпады, — пытался подловить Георгия и врезать наверняка и в полную силу.

Наконец, как ему показалось, удобный момент настал. Георгий, отступая от сучившего во все стороны кувалдами отрока, споткнулся. Гаврила взревел, занося над головой врага кулак, и… тут же полетел вверх тормашками! — богатырь, взмахнувший руками вроде бы для того, чтобы удержать равновесие, мгновенно перегруппировался, несильно толкнул кончиками пальцев детину под подбородок, для пущего эффекта еще и зацепив шпорой правую Гаврилину ногу.

Гаврила, Иванов сын, рухнул как подкошенный!.. Вот так богатырь Георгий! Вот так мастерство рукопашного боя!.. Честное слово, такого я не видел даже при непосредственном участии в урегулировании конфликта между кланом шаолиньских монахов и сектой дзинь-циустов-душителей!.. И ведь Георгий даже не ударил пока ни разу детину по-настоящему! Всё время в обороне! Меч свой и тот не обнажил — хотя бы для устрашения! Не может и Гаврила применить искусство убойной плевбы — лицом к лицу с противником особо не поплюешься…

Встав на четвереньки, Гаврила бросился вперед, намереваясь схватить богатыря за ноги и повалить. Тот взвился в воздух, в безупречном сальто пролетел метра два и приземлился точно позади отрока. Легонько толкнул его ногой в массивную задницу, и воеводин сын пропахал носом землю.

Ну всё!.. Пора этому конец положить!.. Увальня-переростка богатырь победил с блеском — посмотрим теперь, как он справится с невидимым бесом…

Разминая руку для фирменного хука слева, я неслышно подошел к богатырю, укоризненно наблюдавшему за тем, как посрамленный отрок барахтается в дорожной грязи.