Случилось так, что епископ Регенбургский Альберт Великий , направлявшийся по приказу Папы Григория Х на церковный собор из Кельна в Лион, проезжая через Брабант, заглянул к графу, всегда принимавшему духовенство с гостеприимством, не знающим границ. Граф встретил гостя, как подобает его положению и духовному званию, и заказал ему мессу, заплатив за неё сто золотых. Графиня, не желая отставать в щедрости от супруга, тоже заказала мессу, заплатив за неё столько же, и попросила досточтимого доминиканца исповедать её. Она откровенно призналась в своём бесплодии и ушла, утешенная им. Альберт запретил духовной дочери посты и покаяния и прописал ей и её мужу питательную диету, пророчески пообещав, что прежде чем он вернётся с собора, тело её будет благословлено плодом. Пророчество сбылось. По возвращении из Лиона, Альберт увидел на руках обрадованной графини, благодарившей всех святых за избавление от позора, очаровательную девочку – милое подобие матери. Граф Гундерих, правда, предпочёл бы наследника мужского пола, но маленькое создание было так мило и так ласково и невинно улыбалось отцу… Он часто брал девочку на руки, испытывая при этом ни с чем не сравнимую радость. В полной уверенности, что это благословение вымолил ему у Неба благочестивый Альберт, граф осыпал его благодеяниями и в день отъезда преподнёс великолепное церковное облачение, какого не найти и в гардеробе архиепископа в Толедо. Графиня попросила Альберта благословить её дитя, и тот сделал это с такой готовностью и таким участием, что придворные сплетники получили повод позлословить о происхождении малютки и о возможном заблуждении генеалогов на этот счёт. Однако отец не придавал значения этой болтовне и сохранял полное добродушие.
      Альберт Великий был странным человеком, и его современники относились к нему по-разному. Одни принимали его за святого, другие – за чернокнижника и заклинателя бесов. А некоторые считали его высокообразованным философом, проникшим во все тайны природы. Ещё он мог творить чудеса и удивлять ими всех. Так однажды, в один из зимних дней, когда император Фридрих II выразил желание посмотреть искусство Альберта, тот пригласил его на завтрак в свой монастырский сад в Кельне на Рейне и показал ему зрелище, не имеющее себе равных. В саду полным цветом цвели роскошные гиацинты и тюльпаны; некоторые фруктовые деревья ещё цвели, на других уже зрели фрукты; в кустах пели соловьи и малиновки, а высоко в небе вокруг монастырских башен носились и весело свистели ласточки. Когда император вдоволь насладился этим зрелищем, Альберт подвёл его вместе с придворными к балюстраде, увитой виноградными лозами, и вручив каждому гостю по ножу, предложил им срезать по зрелой кисти винограда, но не раньше, чем он даст знак. И вдруг исчезло обманчивое видение и оказалось, что каждый из присутствующих схватил свой собственный нос и, приставив к нему нож, приготовился отрезать его. Эта шутка так развеселила Фридриха, что он долго трясся от смеха, держась за своё царственное брюхо. Право, ни новоявленный профессор Пинетти, ни Филадельфийский Иуда не могли бы сравниться с мастером на все руки – Альбертом, если только этот случай действительно имел место. Когда достопочтенный доминиканец, благословив маленькую Рихильду, собрался уезжать, графиня попросила его оставить дочке на память какую-нибудь реликвию – божьего агнца или амулет. Альберт ударил себя по лбу и сказал:
      – Вы напомнили мне, благородная графиня, а я совсем упустил из виду, о подарке для вашей дочки. Скажите точно, в котором часу девочка первый раз огласила комнату своим криком, и оставьте меня одного.
      Девять дней, запершись в уединённой келье, епископ усердно трудился над созданием такой вещи для маленькой Рихильды, которая напоминала бы ей о нём. Закончив своё творение, Альберт нашёл, что оно удалось, и незаметно для посторонних глаз принёс его гостеприимной хозяйке. Он поведал ей о добродетелях и скрытом действии этого хитроумного подарка и попросил графиню, как только её дочь подрастёт, рассказать ей о его достоинствах и показать, как с ним обращаться. Тепло простившись с хозяевами, Альберт Великий уехал.
      Графиня, которой чудесная вещь доставила большую радость, спрятала её в ящик стола, где хранила драгоценности. Её муж, Гундерих, прожил ещё несколько лет в уединении, скрываясь от мира у себя в замке. Хотя он и основал много монастырей и часовен, но большую часть ренты завещал любимой дочери, ибо лен после его смерти должен был перейти агнату . Почувствовав, что конец его близок, граф велел одеть себя в монашеское платье и умер в нём, исполненный надежды, что заслужил на это право в вечной жизни.
      Графиня перебралась в один из женских монастырей, служивших убежищем для вдов, и посвятила себя воспитанию дочери, которую хотела вывести в высший свет, как только та достигнет совершеннолетия. Но, прежде чем осуществились её мечты, к ней подоспела смерть. Фрейлейн к тому времени едва исполнилось пятнадцать лет, и она только вступала в пору цветения. Добрая мать близко к сердцу приняла преждевременную разлуку с Рихильдой, в которой надеялась ещё раз пережить свою молодость, но увидев, что её час пришёл, мужественно покорилась непреложному закону Ветхого Завета и приготовилась к смерти. Она позвала дочь и, заставив её осушить слёзы, сказала, прощаясь:
      – Я покидаю тебя, милая Рихильда как раз в такое время, когда тебе особенно нужна материнская поддержка. Но не печалься: потерю матери тебе заменит добрый друг и советчик. Он станет руководить твоими поступками, если ты будешь умна и рассудительна, и предостережёт от ошибок и заблуждений. Там, в ящике стола, где лежат мои драгоценности, хранится таинственный амулет. Когда я умру, ты можешь его взять себе. Один высокообразованный философ, по имени Альберт Великий, разделивший с нами радость твоего рождения, изготовил его по особому расположению звёзд и доверил мне научить тебя пользоваться им. Эта чудесная вещь – металлическое зеркало, вставленное в рамку из чистого золота. Для всех, кто смотрится в него, оно обладает свойствами обычного зеркала, верно отражающего всё, что находится перед ним. Но для тебя оно наделено ещё одним свойством. Стоит только тебе произнести изречение, написанное на этой умной дощечке, как зеркало тотчас покажет всё, о чём ты его спросишь. Остерегайся только испытывать его ради праздного любопытства, а также опрометчиво спрашивать о своей судьбе. Пусть это чудесное зеркало будет достойным уважения другом, которого не нужно утомлять мелочными вопросами, но кто в самые важные моменты жизни всегда становится верным советчиком. Поэтому будь умна и осторожна в обращении с ним и не сбивайся с дороги добродетели, дабы отравленное дыхание порока не нарушило его идеальной чистоты.
      Окончив свою лебединую песню, мать обняла рыдающую Рихильду. Потом приняла святое причастие, вздрогнула в предсмертной агонии и умерла.
      Девушка глубоко переживала потерю нежной матери. Она надела траурное платье и целый год провела в монастырской келье в обществе достопочтенной настоятельницы и набожных монахинь, ни разу не взглянув на мирское наследство – таинственное зеркало. Но время постепенно смягчило детское горе; источник слёз иссяк, и в одинокой келье девушку охватила невыносимая скука. Часто, посещая приёмную, Рихильда незаметно для себя стала находить удовольствие в беседах с тётками монахинь и их двоюродными братьями. Причём последние, в ожидании своих набожных кузин, толпой теснились у барьера, как только там появлялась прекрасная Рихильда. Среди них было много красивых, стройных рыцарей. Они говорили непостриженной пансионерке приятные слова, и в этой лести было заложено первое зерно тщеславия, которое, упав на благодатную почву, вскоре пустило корни и дало ростки.
      Фрейлейн Рихильда подумала, что на свободе, за стенами древней обители, ей будет лучше, чем в клетке за железной решеткой. Она покинула монастырь, набрала придворный штат, пригласила для благопристойности гофмейстерину и с блеском вступила в большой свет. Слава о её красоте и целомудрии разнеслась далеко вокруг. Многие принцы и графы приезжали из дальних стран попытать у неё счастья. Таго, Сена, По, Темза и седой Рейн посылали в Брабант своих героев-сынов преклониться перед красотой прекрасной Рихильды. Её дворец был похож на замок фей. Чужеземцы встречали там наилучший приём и не упускали случая, тончайшей лестью отплатить за учтивость прелестной хозяйке. Не проходило дня, чтобы ристалище не было занято облачёнными в боевые доспехи рыцарями, объявлявшими через своих герольдов на площадях и рынках города вызов тому, кто не признаёт графиню Брабантскую прекраснейшей дамой своего времени или осмелится утверждать обратное. Принявший вызов должен был явиться к барьеру турнирного поля и оружием доказать свою правоту паладину прекрасной Рихильды. Обычно никто не объявлялся, а если иногда, во время какого-нибудь праздника кое-кто из рыцарей и соглашался принять вызов, то делалось это только для виду. Их деликатность не позволяла им выбить из седла паладина графини, и рыцари, сломав копья, признавали себя побеждёнными, а «Приз красоты» доставался юной графине, обычно принимавшей эту жертву с девической скромностью.
      До сих пор ей не приходило в голову попробовать испытать магическое зеркало. Она пользовалась им только как обычным зеркалом, чтобы проверить, к лицу ли ей подобранный девушками головной убор. Ни разу Рихильда не позволила себе обратиться к нему за советом. Потому ли, что ей пока ещё не приходилось стоять перед разрешением такой трудной задачи, которая потребовала бы участия советчика, а, может, из-за излишней робости и опасения, не покажется ли её вопрос слишком нескромным и опрометчивым и не потускнеет ли от этого его блестящая поверхность.
      Между тем голос лести всё больше возбуждал в сердце Рихильды тщеславие и вызывал желание убедиться в справедливости молвы, ежедневно доносившейся до её ушей, ибо она обладала редкой для людей большого света проницательностью, чтобы доверять речам своих придворных. Цветущей девушке её положения и звания знать, хороша ли её фигура или дурна, так же важно, как прилежному богослову о четырёх последних вещах . Поэтому нет ничего удивительного, что прекрасная Рихильда всё-таки захотела удовлетворить своё любопытство. А от кого она могла ожидать более точного ответа, как не от своего неподкупного друга – зеркала? Подумав немного, она подобрала вопрос настолько скромный и справедливый, что с ним можно было без всякого опасения обратиться в самую высокую инстанцию. Итак, однажды девушка заперлась в своей комнате, встала перед магическим зеркалом и спросила его:
      – Золотое зеркало, светлое и блестящее,
      Покажи мне самую красивую женщину Брабанта.
      Быстро отдёрнув шёлковую занавеску, Рихильда, к великому своему удовольствию, увидела собственное отражение, которое и без того видела уже много раз. В душе она очень обрадовалась этому; щёки её порозовели, а глаза засияли от удовольствия. Но Рихильда стала гордой и высокомерной, как королева Басфи. На всех девушек она теперь смотрела свысока, и если при ней осмеливались превозносить красоту дочери какого-нибудь чужеземного князя, то это было для неё, словно удар кинжалом в сердце: губы её кривились, а румянец на щеках сменялся бледностью.
      Придворные скоро заметили слабость повелительницы и стали ещё больше ей льстить, бесстыдно лицемерить, злословить о других женщинах, не оказывая чести ни одной из них, даже если она и впрямь славилась своей красотой. Льстецы не щадили даже знаменитых красавиц древности, отцветших много столетий назад. Так, прекрасная Юдифь была, по их мнению, слишком неуклюжа, судя, по крайней мере, по её изображениям на картинах художников, с незапамятных времён наделивших её мощной фигурой женщины-палача, обезглавившей кудрявобородого воина Олоферна; красавица Эсфирь – чересчур жестока, так как приказала повесить десять красивых, ни в чём неповинных юношей экс-министра Аммана; о прекрасной Елене говорили, что она была рыжей и веснушчатой; царица Клеопатра, хотя и славилась своим маленьким ртом, но у неё были вздутые толстые губы и торчащие египетские уши, о которых ещё не так давно после осмотра мумии говорил профессор Блуменбах; у царицы Фелестры, как и у всех амазонок, была искривлена талия и отсутствовала правая грудь, и эти пороки она не могла скрыть, ибо корсет, исправляющий многие недостатки женской фигуры, тогда ещё не был придуман.
      Двор считал Рихильду единственным и высшим идеалом женской красоты, а так как она действительно была самой красивой дамой Брабанта, о чём поведало магическое зеркало, и, сверх того, обладала большим богатством, а также многими городами и замками, то у неё не было недостатка в блестящих женихах. Их у Рихильды было больше, чем когда-то у Пенелопы, и она умела так тонко и так хитро держать их в сладкой надежде, как это делала в более поздние времена и с таким же успехом королева Елизавета.
      Наивысшее желание, о котором грезят тевтонские дочери в наши дни, – быть предметом восхищения, обожания, поклонения, выделяться среди подруг и, подобно луне среди мелких звёзд, превосходить их блеском. Они всегда стремятся быть в окружении поклонников и обожателей, готовых, по старому обычаю, пожертвовать ради своей дамы жизнью на ристалище или, как это принято сейчас, плакать, вздыхать, грустно смотреть на луну, бушевать от любовного бешенства, глотать яд, сломя голову бежать топиться, вешаться, резать вены или благородно пускать себе пулю в лоб.

      Все эти мечты, обычно кружившие девушкам головы, захватили и графиню Рихильду. Её красота уже стоила жизни нескольким молодым рыцарям, а некоторых несчастных принцев возвышенное чувство тайной любовной страсти так иссушило, что оставило от них только кожу да кости. Но жестокая красавица только тешилась при виде жертв собственного тщеславия, и муки этих несчастных доставляли ей большее наслаждение, чем нежное чувство разделённой любви. До сих пор её сердце испытывало лишь лёгкое волнение зарождающейся страсти. Она сама не знала, кому оно принадлежит, ибо было открыто для любого вздыхателя, но, как правило, его гостеприимство продолжалось обычно не более трёх дней, – как только им овладевал новый пришелец, его прежний хозяин устранялся с холодным равнодушием.
      Графы Артуа, Фландрии, Брабанта, Генегау, Намюра, Гельдерна, Гронингена – словом, все семнадцать нидерландских графов, за исключением некоторых уже женатых или стариков, добивались сердца прекрасной Рихильды. Мудрая воспитательница полагала, что такому кокетству её юной госпожи пора положить конец. Она опасалась, что обманутые женихи могут, из мести, опорочить имя и добрую репутацию прекрасной гордячки. Поэтому Рихильде в мягкой доброжелательной форме был сделан упрёк и взято с неё обещание – в течение трёх дней выбрать себе супруга. Достигнутое соглашение, с которым был ознакомлен двор, очень обрадовало всех соискателей. Каждый из них надеялся, что жребий любви достанется ему. Между собой они договорились одобрить и дружно поддержать выбор графини.
      Строгая воспитательница с её благими намерениями добилась лишь того, что прекрасная Рихильда, проведя три бессонные ночи, ни на шаг не продвинулась в своём выборе. В течение трёх дней она бесконечное число раз просматривала список женихов, изучала, сравнивала, сортировала, выбирала, отвергала, вновь выбирала и вновь отвергала, десять раз выбирала и десять раз отвергала, и от всех этих забот не получила ничего, кроме бледного цвета лица да пары затуманенных глаз.
      В сердечных делах Разум – всегда жалкий болтун и своим холодным резонёрством так же мало согревает сердце, как нетопленный камин комнату. Сердце девушки не принимало участия в совещании и отвечало отказом на все предложения оратора верхней палаты – Головы. Поэтому и не мог быть сделан правильный выбор. Рихильда тщательно взвешивала происхождение, заслуги, богатство, положение претендентов, но ничто не могло склонить чашу весов в чью-либо пользу, и её сердце по-прежнему молчало. Правда, когда её внимание привлекала стройная фигура жениха, это вызывало в её душе нежный отзвук.
      За сотни лет, отделяющих нас от той поры, когда на свет появилась Рихильда, человеческая природа не изменилась ни на волос. Предложите современной девушке сделать выбор между умным женихом и красивым, – вы можете держать пари сто против одного, что она, подобно её сверстницам давно минувших лет, хладнокровно пройдёт мимо первого и выберет второго. Так и прекрасная Рихильдаю. Среди её поклонников было не мало статных мужчин, но всё дело в том, что ей предстояло выбрать самого красивого из них.
      Время медленно тянулось в этих тяжких раздумьях. И вот, в назначенный час двор собрался в зале. Графы и благородные рыцари пришли в полном облачении и с бьющимися сердцами ожидали решения своей судьбы. Графиня находилась в большом затруднении. Несмотря на настойчивые требования разума, её сердце отказывалось выбирать. «Будь что будет», – наконец решилась она, быстро спрыгнула с софы, подошла к зеркалу и обратилась к нему с просьбой:
      – Дорогое зеркало, светлое и блестящее,
      Покажи мне самого красивого мужчину Брабанта.
      Рихильда попросила показать ей не самого лучшего из добродетельных, верных и нежных мужчин, а самого красивого, и зеркало послушно выполнило эту просьбу. Подняв шёлковую занавеску, юная графиня увидела на гладкой зеркальной поверхности стройного рыцаря в полном облачении, но без шлема, – прекрасного, как юный Адонис. Его лицо обрамляли каштановые локоны; тонкие, резко очерченные брови над сверкающими отвагой и доблестью глазами были подобны радугам, а смуглое мужественное лицо дышало молодостью и здоровьем. Слегка приподнятая верхняя губа, казалось, стремилась навстречу поцелуям, а тугие икры ног говорили о мужской силе.
      Едва девушка увидела прекрасного рыцаря, как в её душе проснулось спящее до сих пор чувство любви. Из его глаз она пила наслаждение и восторг… Вот он, её избранник! И Рихильда дала торжественную клятву, что никому другому она не отдаст своей руки. Правда, её очень удивило, что прекрасный рыцарь был ей совершенно не знаком. Она никогда не видела его у себя, хотя едва ли во всём Брабанте можно было найти такого кавалера, который ни разу не посетил бы её двор. Графиня внимательно рассматривала знаки отличия на снаряжении рыцаря, равно как и его одежду. В продолжение часа, стоя перед зеркалом, она не сводила глаз с заинтересовавшего её лица. Каждая его чёрточка оставляла неизгладимый след в её душе.
      Между тем в приёмной становилось шумно. Гофмейстерина и придворные девушки ожидали выхода госпожи. С неохотой опустив занавеску, Рихильда открыла дверь и подошла к воспитательнице. Обняв почтенную даму, она сказала дружелюбно:
      – Я нашла его, избранника моего сердца. Радуйтесь вместе со мной и вы, любимые. Прекраснейший мужчина Брабанта принадлежит мне! Мой покровитель, святой епископ Медардус явился мне в эту ночь во сне и в присутствии Пресвятой Девы и многих других небесных свидетелей подвёл ко мне избранного Небом супруга и обвенчал его со мной.
      Эту святую ложь хитрая Рихильда придумала, чтобы не открывать тайну магического зеркала, неизвестную кроме неё ни одному смертному. Гофмейстерину это известие очень обрадовало, однако она поинтересовалась, кто же этот счастливый принц, кому предназначена Небом прекрасная невеста? Все благородные придворные дамы навострили уши, вполголоса нашептывая друг другу имя того или иного храброго рыцаря. Но прекрасная Рихильда после короткой паузы, собравшись с духом, произнесла:
      – Я не могу вам объявить имя моего наречённого и сказать где он живёт, – это не в моей власти. Его нет среди князей и рыцарей моего двора, и я никогда не видела его. Но его образ живёт в моей душе, и если он придёт за мной, я не могу не узнать его.
      Эта речь очень удивила мудрую воспитательницу и всех придворных дам. Они решили, что графиня нарочно придумала эту историю, чтобы уклониться от выбора супруга, однако та твёрдо стояла на своём и заявила, что выйдет замуж только за того, с кем обвенчал её во сне благочестивый епископ Медардус. Пока шел этот разговор, рыцари ожидали в приёмной. Но вот их пригласили в зал, и они приготовились выслушать окончательный приговор. Прекрасная Рихильда, сохраняя достоинство, выступила перед ними с великолепной речью, которую закончила следующими словами:
      – Не думайте, благородные господа, что я вас обманываю. Я опишу вам внешность и отличительные знаки вооружения незнакомого рыцаря, и пусть тот, кто о нём что-либо знает, скажет мне, кто этот человек и откуда он родом.
      Она описала с ног до головы фигуру рыцаря и добавила:
      – У него латы отливают золотом и лазурью; на его щите чёрный лев посреди серебряного поля, усеянного красными сердцами, а перевязь на нём цвета утренней зари.
      Едва графиня умолкла, как выступил вперёд граф Брабантский, наследник престола, и сказал:
      – Любезная кузина, мы собрались здесь не за тем, чтобы вступать с вами в спор. Вы вольны поступать как вам угодно. Нам достаточно знать, что вы честно отказываете нам и не будете больше обманывать нас ложными надеждами. За это вам наша благодарность. Но я не могу скрыть от вас, что достойный уважения рыцарь, которого вы увидели во сне и ошибочно полагаете, будто он предназначен вам Небом в супруги, мне хорошо известен. Судя по вашему описанию его знаков отличия и вооружения, это никто иной, как граф Гомбальд Ловенский – мой ленник. Однако он уже женат и не может быть вашим супругом.
      При этих словах графиня побледнела и чуть не упала в обморок. Она не предполагала, что зеркало может сыграть с ней такую шутку и показать человека, который, в силу закона, не может разделить с ней любовь. Она не допускала также мысли, что самый красивый мужчина Брабанта может носить ещё чьи-либо оковы. Тут и святой Медардус оказался в затруднительном положении, подшутив так над духовной дочерью и позволив воспламениться в её сердце запретному пламени любви. Однако графиня, дабы поддержать честь покровителя, заявила, что её видение во сне могло, пожалуй, иметь и другое, скрытое значение, но оно, по крайней мере, указывало на то, что ей пока не следует связывать себя брачным контрактом. Все женихи разошлись, кто куда; двор графини опустел и стал безлюден.
      Между тем стоустая молва разнесла повсюду весть о чудесном сне графини. Достигла она и ушей графа Гомбальда. Граф был сыном Теобальда, прозванного «Братским Cердцем» за то, что преданно любил своего брата Бота, родившегося последним, и всегда готов был разделить с ним свои привилегии старшего сына. Оба брата вместе с жёнами, любившими друг друга, как сёстры, жили в одном замке. Так как у старшего брата был только один сын, а у младшего только одна дочь, то они захотели, чтобы дружба родителей перешла к детям, и обручили их с колыбели. Юная пара воспитывалась вместе, и, когда смерть преждевременно расторгла братский союз родителей, им ничего не оставалась, как выполнить их последнюю волю и обвенчаться друг с другом.
      Три года они, по примеру своих родителей, прожили в счастливом браке, когда граф Гомбальд вдруг услышал о чудесном сне Рихильды. Людская молва, как известно, всегда всё преувеличивает. Пошли слухи, что графиня, зная, что не может разделить с рыцарем свою любовь, решила уйти в монастырь.
      До сих пор Гомбальд испытывал только тихую радость и спокойное блаженство в кругу семьи и в объятиях достойной любви супруги. Ни одна искра ещё не упала в трут его страсти и не воспламенила её, но теперь в сердце графа проснулось вдруг страстное желание, исчезли покой и удовлетворённость, и родилась безумная мысль, тайно питавшаяся постыдной надеждой, что может быть смерть супруги разорвёт брачные оковы и вернёт ему свободу.
      Так или иначе, неотступная мысль о прекрасной Рихильде испортила сердце прежде хорошего и добродетельного человека, сделав его восприимчивым ко всяким порокам. Где бы он ни был, куда бы ни шёл, перед ним всегда витал образ прелестной графини Брабантской. Его самолюбию льстило быть единственным мужчиной, овладевшим сердцем гордой красавицы. Распалённое воображение в самых ярких красках рисовало ему картины обладания ею, тогда как собственная жена всегда оставалась в тени. Вся любовь и привязанность к ней погасли в его сердце, и он желал только одного – освободиться от неё. Жена вскоре заметила холодность мужа и удвоила нежность к нему. Любой его намёк был для неё приказом, но ни в чём она не могла ему угодить. Он стал угрюмым, мрачным и ворчливым, покидал её при каждом удобном случае, – уезжал в свои сельские замки или бродил в лесах, в то время как супруга сидела дома одна, грустила и горевала так, что даже камень и тот сжалился бы над ней. Однажды, раздражённый её любовными излияниями, муж вспылил:
      – Что ты постоянно скулишь и стонешь, как сова? Мне это опротивело! Ведь ни тебе, ни мне твои причитания не помогут!
      – Дорогой господин, – отвечала кроткая страдалица, – оставьте мне мою боль. Я очень расстроена, и тому есть причина. С некоторых пор я утратила вашу любовь и благосклонность и не знаю, что послужило причиной такой немилости. Если я только достойна, скажите, чем вы недовольны, чтобы я знала, как я должна измениться.
      Гомбальда глубоко тронули эти слова.
      – Добрая жена, – сказал он и ласково взял её за руку, – ты ни в чём не виновата, но я не хочу скрывать от тебя, что меня угнетает и что ты все равно не сможешь изменить. Меня мучают угрызения совести. Ведь наш брак кровосмесительный, а это великий грех, и нам не искупить его ни в этом мире, ни на том свете. Ты видишь, как совесть мучает меня день и ночь и жжёт мою душу.
      В те времена совесть, особенно у больших господ, была утончённой, хрупкой и чувствительной, подобно оболочке на костях, называемой надкостницей, малейшее повреждение которой причиняет сильную боль. Эту боль легко можно заглушить и усыпить снотворным, и тогда повреждённое место смело можно пилить и сверлить, но рано или поздно она все равно проснётся и вызовет под мозговой оболочкой сильное жжение и зуд. Однако ничто так не угнетает и не бывает более чувствительным, как сомнительный брак в запрещённой степени родства.
      С давних пор, как правило, все христианские короли и князья одной династии не могли заключать браки вне своего клана и поэтому вынуждены были выбирать жён среди своих тёток и двоюродных сестёр, и, пока последние были молоды и красивы, чувственная любовь убаюкивала нравственные начала, погружая их в наркотическую дремоту. Когда же любимая кузина начинала стареть, или пресыщение порождало скуку, или другая женщина оказывалась более привлекательной, просыпалась вдруг нежная совесть благонравного супруга, преследуя и угнетая его, не давая ни покоя, ни отдыха, пока он не получал от Святого Папы в Риме разводного письма. Что до кузины, то она шла в монастырь, вынужденная уступить свои супружеские права другой, свободной от претензий канонического права. Так, Генрих VIII, побуждаемый угрызениями хрупкой совести, освободился от своей супруги Екатерины Арагонской, что не помешало ему в полном согласии с той же самой совестью по ложному обвинению в запретном флирте обезглавить двух её преемниц. Таким же образом, как утверждают историки, до него освободились от своих жён очень многие совестливые князья и монархи, хотя его примеру не последовал, пожалуй, ни один из благочестивых королей. Поэтому нет ничего удивительного, что граф Гомбальд, как только ему представился случай завести любовную интригу с другой взволновавшей его чувственность женщиной, стал испытывать мучительные угрызения совести из-за слишком близкого родства с собственной супругой. Добрая женщина, напротив, старалась, как могла, успокоить его совесть. Но её старания были напрасны.
      – Ах, любимый супруг! – говорила она. – Если вы не имеете никакого сострадания к вашей несчастной жене, то сжальтесь хоть над невинным залогом вашей умершей любви, который я ношу под сердцем. Если бы сейчас я могла дать его вам в руки, может, тогда вас тронул бы вид невинного малютки, и вы вернули бы мне своё сердце.

      Поток горьких, солёных слёз хлынул вслед за этими словами, но медное сердце жестокосердого человека не чувствовало и малейшей доли страданий супруги. Он поспешил покинуть её, вскочил на коня и поехал к архиепископу в Мехелен, где за большие деньги выкупил разводное письмо, после чего сослал верную добрую жену в монастырь, где тоска и печаль совсем иссушили её. В назначенный час у неё родилась дочка. Мать ласкала её, прижимала к груди и орошала горючими слезами. Но ангел смерти уже стоял у изголовья несчастной женщины и скоро закрыл её глаза. Так что не долго довелось ей любоваться на своё прелестное дитя.
      Вскоре после этого за девочкой приехал граф. Он поручил её заботам гувернантки в одном из принадлежавших ему замков, дал в услужение слуг и придворных карликов, а сам как следует снарядился и отправился в путь, ибо теперь все его устремления и помыслы были направлены на то, чтобы добиться руки красавицы Рихильды.