После боя мы вместе с Митиным пошли по траншеям. Солдаты чистили оружие, приводили себя в порядок. Многие были перевязаны. Командир полка остановился возле раненого солдата, спросил, почему тот не идет в санбат.
      - Так ведь в наступление пошли, товарищ подполковник, - бодро ответил тот. - Кому же охота от своих отставать! А рана - пустяки. До свадьбы заживет... - И он стал крепче натягивать шапку-ушанку. Но как ни старался боец спрятать окровавленный бинт под шапку, так ему это и не удалось. Кончилось тем, что воин махнул рукой, улыбнулся и сказал:
      - Таи ведь только трошки осколком зацепило. По коже чиркнуло. Уже небось подживает.
      Вечером в расположение полка прибыл генерал Скворцов. Вместе с командиром полка он поехал на место, где несколько часов назад кипел рукопашный бой. В траншеях, окопах, на земле валялись трупы гитлеровцев. Наших воинов, павших в бою, с почестями похоронили. Комдив внимательно осмотрел поле боя.
      - Хорошо поработали. Молодцы! - удовлетворенно сказал он и тут же приказал подготовить на особо отличившихся воинов наградные листы.
      Успеху пехотинцев активно содействовали артиллеристы, которыми командовал майор М. И. Счетчиков. Поддерживая атакующих огнем, они уничтожили до двух батальонов пехоты противника, пять артиллерийских в одну зенитную батареи, шесть танков, подавили десятки вражеских блиндажей, дзотов и пулеметных точек.
      Оборона противника была прорвана как северо-западнее, так и южнее Сталинграда. 23 ноября наши войска соединились. 6-я армия Паулюса с приданными ей соединениями и частями оказалась полностью окруженной. Начались бои по уничтожению уже окруженных, но отказавшихся сдаться немецких войск. Противник отчаянно сопротивлялся, надеясь вырваться ив кольца окружения. О характере этих боев в отчаянном сопротивлении противника говорит тот факт, что только через трое суток непрерывного штурма дивизия совместно с 36-й гвардейской смогла взять один из сильно укрепленных районов врага - балку Караватка. Через два дня дивизия взломала второй мощный оборонительный рубеж гитлеровцев - балку Западная.
      На всех участках воины проявляли массовый героизм, В те дни дивизионная газета "Боевая красноармейская" сообщала, что гроза фашистов снайпер дивизии Гергель уничтожил в наступательных боях 67 фашистов. Лейтенант П. К. Мележиков и красноармеец С. Панин внезапно напали на врага, гранатами уничтожили расчеты трех пулеметов и принудили сдаться в плен группу фашистских солдат. Боец-киргиз А. Ешкоджаев истребил восемь гитлеровцев и захватил их пулемет. Красноармеец Л. Кряквин за день боя уничтожил двенадцать фашистов, а Ф. Вазгалов - девять. Пехотинец С. Смольников первым ворвался в немецкий блиндаж и автоматной очередью сразил четырех фашистов, а остальные шесть сдались в плен. Красноармеец Г. Гараев уничтожил восемь немецких солдат и офицеров. Отличились в этих боях рядовые М. Жарков, И. Михайлов, сержант-минометчик В. Мещеряков и сотни других.
      Из окопа в окоп передавалась весть о героизме комсомольца командира стрелкового отделения А. Кузнецова. Ведя бойцов в атаку, он первым ворвался на позиции противника, ручными гранатами уничтожил расчет одной пушки и три пулеметных расчета. Но вскоре вражеская пуля сразила героя.
      В одном из боев, оценив обстановку, командир роты коммунист К. Романов решил штурмом взять вражеские укрепления. Фашисты открыли ураганный огонь, но бойцы уже ворвались в окопы противника и навязали ему рукопашный бой. В ход пошли не только гранаты и штыки, но и финки. Во время боя Романов был ранен, но продолжал командовать ротой. Вскоре его ранило еще раз. Но и на этот раз он не ушел с поля боя. Ночью Романов снова повел роту в атаку, но здесь вражеская пуля оборвала его жизнь. "Его подвиг служит примером мужества и отваги для бойцов и командиров", - писала о герое-коммунисте газета "Соевая красноармейская".
      Таких примеров не счесть! Шаг за шагом бойцы освобождали родную землю, сжимали кольцо окруженного противника. В результате успешного наступления частями дивизии 22 января был занят овраг Талопый, а 24 - Стародубовка. Затем они атаковали два сильно укрепленных узла сопротивления противника на рубеже высота 120,0 и Водокачка, прикрывавшие западную окраину южной части Сталинграда. В течение дня эти узлы были полностью и подавлены.
      При этом наши воины захватили в плен более трехсот вражеских солдат и офицеров. К исходу дня дивизия и другие соединения армии овладели юго-западной частью города, вокзалом и лесопильным заводом.
      Первым из 730-го полка ворвался в город батальон старшего лейтенанта Виктора Осиса. Он с ходу захватил шесть укрепленных зданий. Пять немецких контратак пришлось отбивать воинам батальона, чтобы удержать занятую позицию. К исходу дня нужно было овладеть еще одним домом, откуда вели огонь пулеметы и автоматчики. Комбат вызвал двух солдат и поставил перед ними задачу с наступлением темноты подползти к зданию и пустить в подвалы ракеты. Так и сделали. Ракеты ослепительным светом залили подземелье. Бойцы, воспользовавшись замешательством гитлеровцев, внезапно ворвались в здание и после короткого боя захватили в плен около 50 солдат и три офицера. За умелое руководство боем и проявленный при этом героизм Виктор Осис был награжден орденом Красного Знамени.
      Приведу еще один пример из боевой жизни этого подразделения. Фашисты засели в дзоте с круговым обстрелом и не давали продвигаться батальону. Комбат В. Т. Осис и его замполит старший лейтенант С. К. Ремизов вызвали командира стрелковой роты лейтенанта Г. Ф. Усикова и приказали ему сформировать из коммунистов и комсомольцев штурмовую группу из девяти человек, чтобы уничтожить дзот и его гарнизон. Днем подойти к этой точке было невозможно. Усиков выделил четырех самых отважных и смелых бойцов во главе с коммунистом младшим сержантом И. И. Дулькиным. Перед ним была поставлена задача в сумерках подойти к дзоту с тыла, снять огнем автоматов наружную охрану и через вентиляционную трубу и амбразуру забросать его гранатами. Остальные пять бойцов во главе с Усиковым демонстрировали в это время ложную атаку с фронта, отвлекая огонь на себя.
      Минут через 30-40 раздались взрывы и огонь из дзота прекратился. Усиков и бойцы устремились к нему. Вскакивают в него, а Дулькин там уже. Докладывает, что четыре фашиста убиты, два ранены, шестеро сидят в углу... Там действительно сидели немцы с поднятыми вверх руками. На столе лежал огромный открытый портфель, до отказа набитый советскими деньгами. Оставшихся в живых гитлеровцев пленили и отправили в штаб полка, а деньги передали в штаб батальона. Боевая задача была успешно выполнена. Штурмовая группа не потеряла ни одного бойца. Батальон вновь начал продвижение к центру города.
      ...25 января бои шли уже на улицах Сталинграда. К исходу дня части дивизии выполнили задачу, поставленную командующим армией, - прорвались к Волге на южной окраине Сталинграда. Первыми вышли к Волге воины 700-го полка. В этот день полностью были разгромлены остатки 371-й пехотной дивизии немцев, 82-й пехотный полк румын - многие офицеры этого полка и 433 солдата были взяты в плен.
      26 января, осуществляя задачу полного уничтожения группировки противника в южной части Сталинграда, дивизия повернула на север и успешно продолжала уличные бои. Жаркие схватки не утихали ни днем ни ночью, непрерывно гремела артиллерийская канонада. В небе все еще шли воздушные бои. Обстановка иной раз складывалась так, что трудно было понять, где свои, где враг. Но бойцы знали главное: фашистам приходит конец. И они со все возрастающей силой наносили по ним удары.
      Город превратился в руины, полуподвальные помещения гитлеровцы приспособили к долговременной обороне, улицы, переулки заминировали. Все это создавало для наших воинов дополнительные трудности. Полки несли большие потери. Часто обрывалась телефонная связь. Отдельные штурмовые группы решали задачи самостоятельно. Случалось даже, что наиболее ловкие и смелые солдаты в одиночку проникали в расположение гитлеровцев, решительно нападали на них, разрушали оборонительные сооружения врага, нарушали его связь. В ход шла главным образом "карманная артиллерия" - гранаты. Нередко исход боя решала штыковая атака.
      К исходу 30 января вся южная часть города была очищена от противника. Соединения армии заняли Рабоче-Крестьянскую и Козловскую улицы, вокзал Сталинград-Кавказский, элеватор.
      В тот же день был взят в плен командир 20-й пехотной дивизии румын генерал Дмитриу, которого пленил и привел в штаб дивизии младший лейтенант Георгий Ротов, награжденный позже орденом Ленина.
      Об этом эпизоде, я думаю, следует рассказать несколько подробнее. Рано утром 30 января, когда еще было темно, на одном из участков 204-й дивизии перешел линию фронта и сдался в плен адъютант командира 20-й румынской дивизии. Он заявил командиру дивизии генералу А. В. Скворцову, что бригадный генерал Дмитриу со своим штабом находится на элеваторе и хотел бы сдаться в плен, но колеблется, не знает условий, к тому же боится немецких автоматчиков, которые охраняют его. Румынский офицер сообщил, что генерал направил его выяснить обстановку и условия сдачи в плен. Об этом Скворцов немедленно доложил командующему армией генералу М. С. Шумилову. Тут же Шумилов и член Военного совета З. Т. Сердюк вызвали меня и дали указание немедленно выехать в 204-ю дивизию и вместе с ее командованием принять практические меры для ведения переговоров и пленения частей 20-й румынской дивизии, ее штаба и командира.
      К моему приезду в дивизию румынскому офицеру была оказана медицинская помощь - сделана перевязка пулевого ранения, которое он получил при переходе линии фронта. Мы побеседовали с ним. Я предупредил, что с наступлением сумерек он пойдет с нашим представителем обратно через линию фронта в свою дивизию.
      К концу дня полоса наступления дивизии значительно сузилась, плотность насыщенности пулеметами, минометами, артиллерией, PC и танками настолько увеличилась, что они, находясь непосредственно в боевых порядках пехоты, стояли почти вплотную друг к другу. Мы провели румына по переднему краю, показали ему мощь нашего оружия и предупредили, что если их дивизия не сдастся, то вся масса огня будет направлена на нее и произойдет напрасное кровопролитие.
      С наступлением темноты румынский офицер и наш представитель младший лейтенант Ротов в сопровождении двух автоматчиков-связистов (они сразу же тянули связь в штаб румынской дивизии) благополучно перешли линию фронта и вскоре доложили по телефону, что находятся в штабе 20-й румынской дивизии и ведут переговоры с бригадным генералом Дмитриу.
      Мы с комиссаром дивизии А. П. Колесниковым все это время находились у телефона и сразу же предупредили бригадного генерала Дмитриу, что даем ему на размышление 30 минут. Если за это время он не отдаст приказа частям и штабу дивизии о сдаче в плен, то по ним будет открыт огонь из всех видов оружия. Это ускорило решение вопроса. Генерал Дмитриу вскоре сообщил, что он отдал всем приказ прекратить огонь, сложить оружие и сдаться в плен советским войскам и что сам он со штабом дивизии в сопровождении нашего представителя следует в наше расположение.
      К 21 часу 30 января 20-я румынская дивизия была полностью пленена нашими войсками, а ее командира генерала Дмитриу я доставил в штаб 64-й армии.
      Глава третья
      Конец армии Паулюса
      Ночь на 31 января 1942 года была для меня особенно тревожной, беспокойной. До самого утра не удалось сомкнуть глаз, хотя пытался заставить себя хоть немного поспать. Только в полночь закончил составлять обстоятельную докладную записку члену Военного совета З. Т. Сердюку, в которой в деталях нарисовал картину пленения командира румынской стрелковой дивизии генерала Дмитриу. Но и после этого заснуть не смог. Думалось о многом. Прожитые дни были насыщены событиями, и некоторые из них с удивительной подробностью восстанавливались в памяти.
      Сомнений не оставалось: армия Паулюса стояла на грани катастрофы, и дни, возможно, и часы ее сочтены. В ноябре более чем 300-тысячная фашистская группировка была окружена нашими войсками. Тогда стало известно из данных разведки, что генерал-полковник Паулюс принял решение попытаться прорвать кольцо окружения на юго-западном направлении, вывести армию в район Котельниково и за Дон и организовать там оборону. Однако в штабе нашей армии считали, что Паулюсу не позволят осуществить свой маневр и подчиненные ему войска, оставшись на месте, будут ждать помощи. Так и произошло. Разорвать кольцо окружения фашистское командование поручило танковым дивизиям генерала Гота. Они начали продвижение из района Котельниково вдоль железной дороги, но, потеряв в боях более 200 танков, остановились и заняли оборону.
      Командование Сталинградским фронтом приняло решение развернуть широкое наступление на этом участке. 28 декабря сопротивление войск генерала Гота было сломлено, и советские воины овладели городом Котельниково. Таким образом, возможность облегчить участь окруженных фашистских войск, помочь им разорвать кольцо, в котором они очутились, была начисто ликвидирована. Понимало ли это верховное командование фашистской армии? Думаю, что понимало. Но отдало Паулюсу приказ держаться до конца. Было ясно, что этим оно стремилось удержать, сковать у Сталинграда крупные силы Красной Армии.
      Казалось бы, не так много времени прошло с тех пор, как более чем 300-тысячная группировка фашистских войск была полностью окружена, но какие это были дни! Сколько самых различных событий произошло в моей жизни и в жизни моих товарищей! А скольких из них потерял навсегда!
      64-я армия многие месяцы вела ожесточенные, кровопролитные бои, и ряды ее заметно поредели. Вопрос о пополнении вставал с особой остротой. Командующий, начальник штаба, члены Военного совета не раз обсуждали эту проблему, высказывали различные предложения. Оставалась одна надежда - на помощь командующего Донским фронтом генерал-лейтенанта К. К. Рокоссовского, приезд которого в нашу армию ожидался со дня на день.
      О Рокоссовском я был много наслышан, но встречаться с ним не приходилось. Естественно, встречи с ним ждал с особым волнением. Однако все произошло просто, обыденно. Рокоссовский поздоровался с работниками штаба, крепко пожав каждому руку. Он был весел, шутил - чувствовалось, что командующий в хорошем настроении. У меня почему-то сразу мелькнула мысль, что просьба командующего армией будет удовлетворена. Однако я ошибся. М. С. Шумилов в узком кругу работников штаба высказал Рокоссовскому просьбу о пополнении.
      - Что бы вы хотели? - спросил генерал-лейтенант, прервав доклад и глядя в лицо командарму.
      - Нужно пополнение людьми. Необходимо усилить артиллерийские подразделения техникой.
      - Согласен, необходимо и то, и другое, - ответил командующий фронтом. Но не будет ни того, ни другого. Есть участки, где нужда в людях, в артиллерии значительно острее, есть соединения, где потери в людях и технике значительнее. Так что пока обходитесь тем, что имеете. А главную задачу как можно активнее истреблять врага, сковывать его действия, держать в постоянном напряжении, добиваться, чтобы он бросил на ваш участок и часть резервов, - решать необходимо. Уверен, вы ее решите!
      На этом разговор, собственно, и закончился.
      Проводив К. К. Рокоссовского, Михаил Степанович сразу пригласил к себе некоторых работников штаба, объяснил им положение дел, сказал о разговоре с командующим фронтом.
      - Так что, товарищи, на пополнение рассчитывать не приходится, - сказал он в заключение. - Будем рассчитывать только по свои силы. Больше организованности, дисциплины, умения использовать внутренние резервы... Выход только в этом.
      Буквально на другой день меня пригласил к себе член Военного совета дивизионный комиссар К. К. Абрамов. Предложив сесть, он долю в задумчивости ходил по блиндажу, оборудованному под кабинет, наконец остановился напротив, спросил:
      - Сравнительно недавно вы были тесно связаны с комсомольскими руководителями области. С секретарем Сталинградского обкома комсомола товарищем Левкиным знакомы?
      - Знаком, - ответил я, мысленно стараясь угадать, куда клонит Константин Кирикович.
      - Очень хорошо. Поезжайте к нему, поговорите с ним, объясните, в каком мы положении находимся. Пусть обком обратится к молодежи области с призывом добровольно вступать в ряды армии. Уверен, призыв будет услышан.
      Заметив, что я собираюсь что-то уточнить, Абрамов жестом остановил меня и пошел к столу.
      - С секретарем обкома партии товарищем Чуяновым мы договоримся, сказал он. - Думаю, что он нас тоже поддержит. Пусть это вас не тревожит.
      Левкин принял меня приветливо, даже радостно, но слушал то, что я ему толковал, казалось, невнимательно, вроде бы думал о чем-то совершенно другом. В душе шевельнулась обида: речь идет о деле, связанном с судьбой Сталинграда, а он... Разве может быть что-нибудь важнее?
      - Вечером состоится заседание бюро обкома, - сказал Левкин, когда я замолчал. - Все предупреждены, обо всем уже знают, обком партии одобряет ваше предложение.
      Теперь только я понял, что секретарь обкома комсомола уже знал о цели моего прихода, что член Военного совета К. К. Абрамов успел поговорить с обкомом ВКП(б) и заручился его поддержкой.
      Заседание бюро, обкома комсомола проходило без особых дискуссий. И хотя для обсуждения было намечено несколько вопросов, мое сообщение слушалось первым. Единогласно приняли решение обратиться к комсомольцам и молодежи области с призывом добровольно вступать в ряды Красной Армии, помочь наголову разгромить окруженные фашистские войска, заставить их капитулировать.
      Прощаясь со мной, Левкин с грустной улыбкой спросил:
      - Ты, надеюсь, доволен? А мне еще придется выдержать бой: многие члены обкома давно просятся на фронт, и теперь у них большой козырь в руках.
      Искренне посочувствовав ему, я от души поблагодарил секретаря за активное участие в решении вопроса и сразу же поехал на доклад к члену Военного совета. Тот принял меня без промедления и сразу же поинтересовался, как прошло заседание обкома комсомола. Узнав, что наше предложение одобрено, он сдержанно высказал свое удовлетворение и, словно забыв обо мне, обратился к находившимся, у него офицерам:
      - Жаль только, что никак не удается избежать кровопролитной схватки. Сколько людей еще может погибнуть! Паулюс снова отверг наш ультиматум...
      Член Военного совета имел в виду ультиматум с требованием о капитуляции, подписанный представителем Ставки Н. Н. Вороновым и командующим фронтом К. К. Рокоссовским.
      Текст ультиматума был размножен, и отпечатанные листовки с самолетов разбросаны на территории, занятой противником. Кроме того, к Паулюсу были направлены парламентеры. Естественно, зная повадки фашистов, я сразу же подумал о судьбе наших товарищей. Дело в том, что и раньше Паулюсу не раз предъявлялись ультиматумы с требованием прекратить сопротивление и капитулировать, не раз и расположение фашистских войск направлялись и парламентеры. Но к Паулюсу их просто-напросто не допускали, а ультиматумы оставались без ответа.
      - Паулюс отдал приказ не принимать парламентеров и в случае их появления открывать по ним огонь без предупреждения. Вот каков ответ на наши предложения! - сказал К. К. Абрамов. - И все-таки мы будем принимать все меры к тому, чтобы избежать кровопролития. Политорганам надо более активно использовать все средства, и особенно звукоусилительные установки, для пропагандистской работы среди немецких солдат. Надо настойчиво разъяснять, в каком безвыходном положении они находятся, призывать их сдаваться в плен. Повернувшись ко мне, он сказал: - Военный совет принял решение выделить для этой цели двадцать установок. Ответственность за организацию передач возлагается на вас...
      Собственно, дело это было для меня не новым, занимался им и раньше, но масштабы работы явно возрастали. И как я понял, Военный совет придавал ей все большее значение. За дело следовало браться без промедления и, как говорится, засучив рукава.
      Возвращаясь от члена Военного совета, заглянул в разведотдел армии. Начальник разведки армии, давнишний мой добрый знакомый, внимательно выслушал о том, какая у меня миссия, и сказал, что готов ответить на любые вопросы, дать сведения, необходимые мне в работе.
      - Какая там в целом обстановка? - спросил я, зная, что сведения об обстановке в войсках противника в разведотделе самые свежие и наиболее достоверные. Здесь нередко можно было узнать и о том, что пишут фашистские солдаты в письмах домой, какие настроения высказывают, как ведут себя офицеры, как относятся к предложениям советского командования о капитуляции.
      - Самое главное, - ответил он, - все больше немцев начинают понимать, что им пришел конец и выход один - капитулировать. По трупам ходят - как тут не поймешь. Раненые лежат без медицинской помощи. Голод. Листовки наши читают и, естественно, задумываются, что лучше - плен или смерть. Несколько генералов Паулюс отстранил от командования только за то, что те не верили в возможность разорвать наше кольцо окружения. Да он и сам не верит. Но дисциплина! Есть приказ, который гласит примерно так: "Каждый, кто пожелает капитулировать, будет расстрелян! Каждый, кто выбросит белый флаг, будет расстрелян! Каждый, кто поднимет сброшенный с самолета хлеб или колбасу и не сдаст их, будет расстрелян!" Раненым и больным почти не выдают хлеба - все только тем, кто держит оружие. Ну как, интересно?
      - Скорее ужасно. Ну что же, во всем они виноваты сами.
      В блиндаже, куда я возвратился из штаба, находился Вальтер Ульбрихт. Он приветливо улыбался, но лицо у него было бледное, усталое.
      - Вы и сегодня, наверное, забыли отдохнуть? - спросил я, снимая шинель. - Могу вас обрадовать: для пропагандистской работы среди немецких солдат Военный совет выделил еще двадцать звукоусилительных установок.
      Ульбрихт положил мне руки на плечи и, заглядывая в глаза, строго сказал:
      - Когда-нибудь и они, - он кивнул в сторону, где находились окруженные войска Паулюса, - поймут, сколько подлинного, настоящего гуманизма в ответ на варварство проявлено русскими, поймут и оценят. Чтобы это произошло быстрее, будем работать...
      Мы с Ульбрихтом, кстати, уже несколько дней жили в одном блиндаже. Я имел возможность наблюдать этого общительного, остроумного, разносторонне образованного человека и в работе, и в короткие минуты отдыха, в беседах с офицерами штаба и политотдела армии. Нетрудно было заметить, что все, кто хоть раз беседовал о Ульбрихтом или просто слушал его выступление, уносили в сердце огромное уважение к этому человеку, были покорены и его глубокими знаниями в самых различных областях, и силой логики, и умением говорить увлекательно, убедительно, просто. Он очаровывал собеседника, слушателя искренностью суждений, доверительностью, откровенностью. К тому же все мы знали, что Ульбрихт - бывший рабочий - прошел и большой путь профессионального революционера, много лет участвовал в подпольной работе, занимал руководящие должности в Компартии Германии. И каждое слово этого человека, неутомимого борца за дело рабочего класса и крестьянства, коммуниста-антифашиста было наполнено правдой, основанной на жизненных наблюдениях, фактах, многие из которых нам не были известны.
      Ульбрихт вместе со своими товарищами - немецкими коммунистами Вилли Бределем, Эрихом Вайнертом и сыном Вильгельма Пика Артуром писали листовки-воззвания, готовили звукопередачи, обращения к немецким солдатам и офицерам. А вечером или ночью мы вместе организовывали передачи. Ульбрихт, Бредель, Вайнерт начинали их со знакомства с теми, для кого предназначалась передача, рассказывали о себе, откуда родом, чем занимались ранее, как оказались в Советском Союзе, и только затем обрисовывали обстановку, в которой оказались окруженные фашистские войска, призывали прекратить сопротивление и сдаться в плен, чтобы потом вернуться на родину, в свой дом. Такие "беседы" были наиболее доходчивыми, задевали немецких солдат за живое, заставляли их задуматься о своей судьбе.
      Вальтер Ульбрихт постоянно интересовался, как воспринимаются передачи в окруженных войсках, с любопытством изучал любую информацию об этом. С особым интересом он читал добытые разведкой письма солдат и офицеров, в которых были хоть какие-то характеристики передач.
      Однажды мне довелось застать его за чтением письма. Долго наблюдал за выражением его лица. По блуждающей, едва заметной улыбке Ульбрихта можно было судить, что письмо ему нравится. Наконец, откинувшись спиной к стене, он посидел несколько секунд с закрытыми глазами и подал мне письмо. Это было письмо офицера к своему другу, в котором он делился впечатлениями о прожитых днях, письмо, которое, если бы оно попало в руки командования, не сулило, мягко говоря, ничего хорошего автору. Вот лишь некоторые строки из письма.
      "...С рождества в котле зазвучало нечто новое. Это голоса самих немцев, обращающихся к нам через линию фронта, голоса офицеров, которые вот уже несколько месяцев считаются пропавшими без вести, голоса немецких писателей и даже одного депутата рейхстага. Его зовут Ульбрихт... То, что говорит он нам, что повторяется ночь за ночью, находит своих слушателей. Словам его во всяком случае внимают гораздо сильнее, чем тем пластинкам, которые русские крутят нам последние недели. Это немецкий голос, это настоящий немецкий язык... Этого немца с той стороны слушают. И у него есть убедительные аргументы, когда он говорит о безвыходности нашего положения и о том, что каждый из нас еще понадобится после войны... Русские ненавидят только гитлеровское государство и его заправил, а не немецкий народ. Кажется, это в самом деле так: иначе выступающие вслед за тем немецкие офицеры не стали бы тоже утверждать это. Наш невидимый собеседник умеет немногими словами обрисовать бедствия каждого из нас в отдельности и показать их во всей взаимосвязи событий, поставив таким образом солдата-фронтовика перед решением: или бессмысленно продолжать сопротивление, или капитулировать. А если этого не хотят офицеры, то капитулировать на собственный страх и риск..."
      - Такое признание неспроста, - сказал Ульбрихт, когда я возвратил ему письмо. - За него можно жизнью поплатиться. Выходит, труд наш не пропадает даром. Кстати, мы подготовили несколько листовок. Хотите почитать?
      "Мы, немцы, обращаемся к вам, немцам! - говорилось в листовке. ...Гитлеровская пропаганда скрывает от вас тот факт, что в этой войне наступил решительный поворот. Красная Армия перешла в наступление. Война, затеянная Гитлером и фашистскими империалистами, проиграна. Ради отсрочки на короткое время гибели Гитлера и его клики бессмысленно приносятся в жертву ваши жизни. Под Сталинградом вы находитесь в безнадежном состоянии, вы окружены. Если будете продолжать борьбу - все погибнете.
      ...В то время когда мы пишем эти слова, мы сидим рядом с немецкими военнопленными: если бы вы там, у себя, знали, как здесь по-человечески обращаются с ними, вы бы больше не сделали ни одного выстрела.
      Соотечественники! Единственные ворота для вашего спасения открыты! Договоритесь между собой и пошлите к нам одного из ваших товарищей, чтобы переговорить обо всей остальном. Но там, где Красная Армия будет наступать, - не стрелять! Оставаться в окопах! Если вы сдадитесь, каждый командир Красной Армии даст вам возможность поговорить с нами.
      Соотечественники! Представьте себе радость ваших родных, если они получат от вас известие, что вы находитесь в безопасности и по окончании войны вернетесь к себе домой.
      Вальтер Ульбрихт - избранный народом депутат рейхстага, Берлин,
      Эрих Вайнерт - писатель, Берлин,
      Вилли Бредель - писатель, Гамбург".
      Во второй листовке давался экономический и политический анализ состояния дел в гитлеровской Германии.
      Прочитав, я несколько секунд сидел в раздумье: как воспримут там, в окружении, эти слова, призыв, с которым обращаются к обреченным на гибель людям их соотечественники? Неужели не увидят в них выход из создавшегося положения?
      Молчал и Ульбрихт: он, видимо, ждал, когда я выскажу свое мнение.
      - Все правильно и убедительно. Интересно бы узнать, какое впечатление произведут эти листовки на самого Паулюса.
      Ульбрихт улыбнулся: дескать, этого не узнаешь. Мы узнали об этом много лет спустя, когда вышла книга первого адъютанта армии Паулюса полковника В. Адама "Трудное решение". Вот о чем он свидетельствует:
      "Паулюс сидел за письменным столом, подперев голову, правой рукой поглаживая лоб. Я уже знал эту его привычку. Почти всегда в это время его лицо особенно сильно подергивалось.
      "Что случилось?" - подумал я. Перед Паулюсом лежала какая-то бумага. Молча он протянул ее мне.
      Это была листовка, адресованная непосредственно Паулюсу и подписанная Вальтером Ульбрихтом, депутатом германского рейхстага. Внимательно прочел я ее, слово за словом. Ясными, логическими аргументами Ульбрихт доказывал, что Паулюс, подчиняясь приказам Гитлера, действует не в интересах Германии и немецкого народа... Я вопросительно посмотрел на командующего армией и возвратил ему листовку.
      - Конечно, - задумчиво сказал Паулюс, - автор этого послания, если смотреть с его колокольни, прав. Все события он рассматривает как политик. Как человек штатский, он не может понять, что значит для солдата повиновение, не понять ему и тех соображений, которыми я руководствовался, приняв решение... Скажем так, Адам: они видят все в ином свете, чем мы. Я ни в коем случав не отказываю этим людям в добрых намерениях. Но для меня это подрыв солдатской дисциплины, и с этим согласиться не могу"{1}.
      - Ведь когда-нибудь узнаем. Наверняка узнаем! - сказал я.
      - Возможно, возможно, - все еще улыбаясь, согласился Ульбрихт. В эти минуты лицо его было удивительно похожим на то, которое мне запомнилось еще в те годы, когда проходил 7-й конгресс Коминтерна.
      Именно тогда, в 1935 году, я впервые увидел Вальтера Ульбрихта, Вильгельма Пика, Мориса Тореза, Пальмиро Тольятти и других руководителей братских коммунистических партий. Мы, молодежь, находились в те дни в Москве, в ЦК ВЛКСМ, и нам была предоставлена возможность присутствовать на конгрессе. Тогда я, конечно, не мог и подумать, что жизнь так близко сведет меня с этим человеком.