И вот наш несчастный эргегор пробит. Куда из него выходит энергия? Разумеется, в сторону отрицательной активности закрытого эгрегора и чем больше, тем быстрее.

Формула, этого процесса, если кто забыл с прошлого раза, такова. Устремляем время тэ к тэ-один… – Эти множители уничтожаются… И вот вам, результат – все компоненты зет-итые обнуляются.

Это значит, что проходит немного времени и – вуаля – конспиративный эгрегор поглощает все энергетически более насыщенные эгрегоры реальных заговоров, а с ними разговоров о заговорах, мнений об этих разговорах и т.п.. Точно также как черная дыра поглощает вокруг себя все: звезды, газы, космическую пыль и неосторожных космонавтов.

Лектор подчеркнул эффект, стерев все мелкие конусы и оставив один большой.

– А теперь мы оставим ненадолго реальную жизнь и снова погрузимся в формулы, ибо впереди нас ждет самое интересное – операции с закрытыми эгрегорами и выход на общие законы конспирологии. А потом, если останется время, мы немного пофилософствуем. Но все это после небольшого перерыва. Мне надо позвонить маме.

Мы с Наташкой вышли в коридор. Мужики закурили, с ненавистью косясь на нас.

– Ну ты и воткнула этим своим Поппером, – восхищенно прошептала я.

– Не надо, я сейчас сама от смеха лопну. «Кому по попперу?»

– Давай отойдем.

Мы вышли на лестницу и только набрали воздуха и раскрыли рты, как наткнулись на Татьяну Ивановну.

– Где тебя носит? – заорала она на меня через пролет, – быстро наверх!

– А что такое?

– Тебя Марта Генриховна вызывает. На реасесмент.

Марта Генриховна – это вам не хухры-мухры. Это вам не шалтай-болтай. Представитель владельца издания. Та, кто раскладывает наши «черные» баксы по конвертикам, в то время как этой власти официально мы демонстрируем довольно сиротскую зарплату и платим копеечные налоги.

Я ее только пару раз видела, первый когда нанималась и еще когда у Ирины был юбилей. Кто она такая и кем была раньше, никто не знал. В молодости Марта была наверняка куколкой и сохранила талию и приятную округлость щек. Но потом это все пропиталось ботоксом изнутри и законсервировалось под косметикой извне и сейчас даже возраст ее нельзя было угадать. Она тогда произнесла невнятную речь, синтетически улыбнулась и подарила Ирине потрясающе безвкусную безделку, которую та теперь держит на своем столе, чтобы все видели. Если бы не та безделка, я бы и не вспоминала кто такая Марта.

Через минуту я робко постучалась в ее дверь.

– Да-да, прошу.

Я вошла.

В комнате царил полумрак, лампа ленинского типа с зеленым абажуром освещала стол и часть Марты. Она не спеша просматривала бумаги, делая отметки на полях. Посмотрела на меня поверх очков.

– Садитесь.

Я села и некоторое время наблюдала, как она неторопливо, как удав, вершит судьбы моих сослуживцев.

Затем ее глаза снова вскинулись на меня.

– Наркотики употребляете?

– Нет.

Она продолжала смотреть на меня так, что мне захотелось сказать «да», лишь бы она отвязалась.

– И не пробовали ни разу?

– Нет. То есть один раз было. Давно. В школе.

– И что?

– Не помню всего, мы пьяные были. Выпускной вечер, – помнить-то я помнила, но рассказывать всего не хотелось.

– Я спрашиваю что пробовали?

– Кокаин. Борька Ламицкий притащил. Показывал, как с руки нюхать и как через трубочку.

– Понятно. Бойфренд есть?

– Нет. То есть был. Сейчас нет.

– А почему так?

– Ну… дурак он.

– В постели дурак?

– Да.

– С этим понятно тоже. А с подругами баловались?

Я в ответ попунцовела так интенсивно, что Марта криво усмехнулась и сказала:

– Ладно, можете не отвечать. А вообще, какие у вас интересы? Чем вы интересуетесь?

– Ну, вот… Поппера читаем. Карла.

– Ааа, – кажется, она ни хрена не знает про Поппера.

Она снова принялась читать бумажки, видимо всякие записки про меня. Я ждала. Вдруг она сказала:

– Вы будете работать от нашей газеты в кремлевском пуле. Ирина рекомендовала вас. Я согласилась с ней. Вы грамотны, находчивы, преданы делу. Знаете что такое кремлевский пул?

– Знаю. А как же Наташа?

– Какая Наташа? А, Наташа! Она тоже молодец, но у нас на нее другие планы. Нагрузки у вас будут большие, дела ответственные, много разъездов. В обязанности также входят еженедельные рабочие встречи со мной. Оклад, понятное дело, повысится на 30%. Дальше посмотрим. Все, вы можете идти, инструкции получите у Ирины Максимовны. Успехов.

– До свиданья.

Выходя, я чувствовала ее неподвижный взгляд на своей спине. Брр.

Наташка, вопреки моим опасениям, нисколько не обиделась на то, что я ее обошла по карьере.

– А меня Абзац к себе зовет в группу. Новая задумка – активная молодежь против фашизма. Которая и акции уличные проводит, демонстрации, флеш-мобы всякие, и в интернете марку держит. Там такие мальчики – закачаешься. Помнишь, мы парня тащили с демонстрации? Он тоже там. У нас это… любовь-морковь. Абазц обещала ему протекцию устроить – он в один университет поедет в Штаты, на кафедру гей-культуры, свободным исследователем на грантах. Представляешь, как интересно! А Кремль, хоть с виду и логово врага, но на практике там все козлы перенапряженные и официоз нудный. Грызут друг дружку, потом жалуются на всю страну. Вот увидишь. Они тебе всю плешь проедят своими интрижками.

Зато Ирина была очень суетлива.

– Вот здесь – она протянула мне пачку бумаг, – всевозможные инструкции. Тебе придется много ездить, часто неожиданно и часто в самые идиотские места. Как себя вести, как ночевать, с кем, куда бежать в случае опасности, как доставать билеты на поезд или на самолет, когда их нет, как не заболеть желтухой, и так далее. Всего, конечно, не предусмотришь, соображать будешь сама. Ты будешь самостоятельной боевой единицей, в ранге командира торпедного катера. Никто тебе не подскажет, когда и какую торпеду выпустить и как уйти из-под огня. Выкручиваться будешь сама. Утонешь – никто не поможет. Зато если продержишься год – я тебе буду не нужна.

А сейчас надо составить список вопросов – завтра или послезавтра у тебя полноценное интервью.

– С кем?

– Отгадай с одного раза.

– Уй…

– Угадала. Завтра утром он должен уже быть отослан ихней пресс-службе. Порядка десяти-двенадцати вопросов. Выверенных, точных и взвешенных. У нас, то есть у тебя время до утра.

– А можно я поучаствую? – вмешалась Наташка, – у меня с ним свои счеты.

– Можно. Вот что, девки, поехали ко мне домой. Мозговой штурм сделаем. Я сейчас Жору найду. А вы давайте, начинайте думать.

Мозговой штурм прошел лихо. Начался он и еще в Жориной машине. И Жора приложился. Когда мы доехали, Ирина приказала все это быстро записать, пока не выветрилось. Как назло ни у кого из нас не нашлось ни ручек, ни бумаги. Поймали какого-то пенсионера, который был настолько любезен, что подождал, пока мы его ручкой на обрывках каких-то рекламных газет зафиксировали свои находки.

Жора в это время сбегал за водкой.

Принес три.

И уехал.

Пенсионер, осыпанный благодарностями, обнаглел и попытался сесть на хвоста, но получил от Ирины подробный мотивированный отказ на лагерном сленге. Я ничего не поняла, но пенс, пробормотав, «недодавили вас, гадов», смылся в момент.

Мы поднялись на квартиру к Ирине и тут пошел настоящий процесс. Водка кончилась моментально, даже вроде не успев начаться. Ирина расчувствовалась, достала литровую бутыль вискарика и приказала присоединиться.

Рассказала много интересного, про лагеря, про 70-е, про известных диссидентов. Походя обозвала Марту сучарой. Мы с Наташкой бурно поддержали последний тезис.

– Понимаете, девки, это же наша миссия. Наша. Мы воюем на переднем краю и подставляемся под пули, а она со всех сторон прикрытая только деньги дает. Мой покойный муж, царство ему небесное, говорил «Мы целились в коммунизм, а попали в Россию». Сентиментален был, мир его праху. Я тогда переживала, а сейчас скажу: да, мы тогда поступали правильно и сейчас надо еще раз поаккуратнее прицелиться в эту самую горько-кисло-сладкую. И шарахнуть по ней из всех стволов, врезать так, чтобы пух полетел от этого затвердевшего сгустка вороватого начальства и агрессивно-послушного быдла. И если надо для этого сотрудничать с Мартой, будем сотрудничать с Мартой. Да хоть с самим чертом. Но это огромное недоразумение в одну седьмую часть суши, этот чудовищный нарост на пути прогресса должен быть ликвидирован. Кроме нас этого никто не сделает.

В общем, к четырем утра все было закончено, вопросы вылизаны и отосланы, Ирина побрела спать и Наташка вызвалась ей помочь, а я еще ковырялась на кухне. Питие кончилось. Спотыкаясь, пришла Наташка.

– Уложила?

– Ага. Прикинь, она вся в наколках! А смотри что я нашла.

– Что?

– Костяной нож. Чукчи делают. Из моржовых окаменевших клыков. Ирина как-то рассказывала – вроде не острый, а если с силой вдарить, втыкается в тело как в масло. Ей на севере подарили, когда она из лагеря возвращалась. Раритет, сейчас чукчи таких не делают почти. Ломкий только и не режет, поэтому они больше стальные ценили.

Я повертела нож в руках. Он мне сразу понравился.

Мы посовещались и, оставив записку, пошли ко мне домой – идти было недалеко. Нож я взяла с собой, для самообороны от ночных хулиганов. Ну и еще кое для чего. Пришли, проговорили до шести. И свалились как попало.

Утром – если можно назвать девять часов утром, – мы едва успели продрать глаза и добежать до работы.

Ирина была уже там, бодрая как суперогурец, устроила всем привычный бенц-разнос.

Мы с Наташкой были никакие. Ирина сжалилась и отпустила нас домой.

Дойдя до подушки, я свалилась и встать уже не могла.

Так начался мой первый день в ранге журналиста кремлевского пула.

Вован сидел напротив меня на том конце длинного стола.

Даже на расстоянии была видна его бледность. Он сутулился, его знаменитый взгляд «мертвого судака», заставлявший осекаться даже президентов других стран, потух. Вдобавок он держал руки под столом, что делало его маленьким и похожим на бюст пионера-героя.

Он молчал и только нервно двигал скулами. Я терпеливо ждала и рассматривала невероятно роскошное убранство Георгиевского зала, затем переключилась на узоры на малахите стола.

Вошел референт.

Подойдя к Вовану, он зашептал ему на ухо театральным шепотом, я уловила только «никто не придет».

– Тоже мне, «кремлевский пул», – горько усмехнулся Вован, – ну что же начнем без них. Вы новенькая?

– Да, – ответила я, – от независимой газеты «Гражданин».

– Ох уж этот «Гражданин», – буркнул Вован в ответ, – каждый раз настроение мне портит на весь день. Вечно вы какие-то темы негативные находите.

– Мы пишем правду, – спокойно парировала я.

– Ну вот и пишите: сегодня я принял решение радикально отредактировать Конституцию с тем, чтобы учредить монархию. Я назначаю себя императором Владимиром Первым-дробь-Третьим, а Российскую Федерацию переименовываю в Священную Российскую Империю.

Империя на грани кризисов и катастроф и поэтому я вынужден возложить на свои плечи этот тяжкий груз. Рассуждать в парламентах уже поздно, только прямое действие может спасти страну. И только императорская форма правления способна предпринимать и проводить в жизнь такие действия.

– А что случилось-то? Что за катастрофы?

– Как что? Да вы любую газету возьмите, да хоть «Гражданина» своего, – каждая вторая статья про кризисы и катастрофы. Народ нищает и вымирает. Здоровый бизнес удушается на корню. Промышленность и оборонка разваливаются. Коррупция и воровство процветают как никогда. Везде наркотики и СПИД. Субъекты откалываются. В смысле субъекты федерации. И так далее. Понятно, о чем речь?

– Да. Но…

– Что еще за «но»? Неужели ваши газеты врут? Идем дальше. Первоочередные меры по наведению порядка будут… Что там за шум?

Откуда-то рядом донеслось «бу-бух», потом еще раз «бух».

Мы подошли к окну и подняли занавески.

Из-за зубчатой стены Кремля поднималась стена черного дыма. На ее фоне по самой стене беспорядочно металась охрана.

Вбежал референт:

– Восстание! Народ под руководством либеральной оппозиции штурмует Кремль.

– Что им надо?

– Свергают тирана. То есть вас.

Референт убежал.

– Но я даже не успел объявить себя императором! – недоумевал Вован, – откуда они узнали?

– В Москве все секрет, но ничего не тайна, – объяснила я.

– Проклятый город! Проклятая страна! Проклятый народ!

– Вы сами очень постарались вызвать всеобщую ненависть.

Вернулся референт.

– Вас в полном составе отказались поддержать МО, МВД, МЧС, ФСБ, Альфа, МВФ, ВТО, ООН, МАГАТЭ… В общем, список большой. И персонал Кремля мародерствует и разбегается.

Шум с улицы стал заметно громче. Кто-то истошно заорал. Мы выглянули в окно.

– Они уже здесь! Почему?

– Охрана открыла ворота.

– А кто орет-то так?

– Линчуют вице-премьера. Он один остался вам верен. – крики внезапно стихли – Оставался.

– У меня еще есть верные войска?

– Только гвардейцы Рамзана Мойдодырова. Но они выдвигают условие.

– Что там еще?

– Вы должны перейти в мусульманство. В ислам то есть.

– Ладно, я согласен. Нашли время. Скажи им, что пока я буду переходить, все уже кончится.

Референт исчез.

Раздалася голос Закарпова:

– Сдавайся Кровавый Тиран! Сопротивление бесполезно. Ты окружен со всех сторон. Кремль в наших руках. Весь народ против тебя. Чаша твоих преступлений переполнилась! Тебя ждет справедливый суд в Гааге. Гарантируем гуманное обращение, адвоката и трехразовое питание.

Его поддержал рев тысяч голосов

– А почему «кровавый»-то? Я еще не успел ничего кровавого сделать – обиделся Вован. Вбежал референт.

– Ну?

– Они говорят, что достаточно того, что вы согласны. Обряд проведут после боя.

– Хорошо. Пусть занимают позиции.

В зал ворвались вооруженные до зубов бородачи в тренировочных костюмах с отвислыми коленками. Они деловито распределились по окнам, выбив стекла гранатометами и дулами пулеметов.

– Сдавайтесь! Время истекло, – кричал с улицы Закарпов, – не усугубляй своего положения ненужной кровью. Что же, мы исчерпали мирные средства. Молчишь, трус?… У тебя еще есть несколько минут. Сейчас подъедет Си-эн-эн и мы начинаем штурм!

– Потопите это быдло в крови, – приказал Вован.

– Аллах акбар, – хором ответили чеченцы.

Референт бочком выскользнул за дверь, не забыв прихватить китайскую вазу эпохи Мин. Я тоже двинулась наружу, но Вован схватил меня за руку.

– Куда? Вы будете заложницей, – сказал мне Вован, – ничего личного, но я же теперь «кровавый», сами сказали. Пусть эта ваша либеральная шушера убьет вас перед камерами вашего сиэнена. Отдадите жизнь за свободу, как у вас говорят, польете своей кровью деревцо свободы, разве плохо?

Он потащил меня к окну. Настал мой час.

Я достала из сумки костяной нож – его не заметила охрана и не засек металлоискатель, – и воткнула ему в грудь. Раздался хруст, как от рвущегося папье-маше и тошнотворное бульканье. Тиран пал.

Один из чеченцев выкрикнул «А, шайтан!», все обернулись и развернули на меня свое оружие.

Загрохотали очереди и острые куски стали начали рвать в клочья мое тело…

Настойчиво звонил телефон. Я вскочила как ошпаренная. В ушах еще тарахтели пулеметы.

– Алллёоооо…

– Вам звонят из администрации президента. Вы сможете прибыть на интервью сегодня, через час?

Остатки кошмара еще носились по комнате. Я встряхнулась.

– Алле, вы слышите меня? – домогались в трубке.

– Да… Сегодня? Ну… могу. А почему сегодня-то?

– Наши планы изменились. Так вы сможете сегодня? Вопросы мы ваши получили, ответы готовы, так что вам предстоит собственно беседа.

– Смогу, конечно.

– Очень хорошо. Записывайте адрес.

Я записала.

– Но это же не Кремль. Это же ресторан какой-то.

– А вам надо обязательно Кремль?

– Нет, но…

– Так вы будете?

– Да.

Я вскочила и принялась приводить себя в порядок. Через полчаса – рекорд! – была готова. Костяной нож, как я уже давно придумала, засунула за чулок, а торчащую ручку прилепила к ноге скотчем. Покрутилась перед зеркалом. Вроде незаметно. Ходить почти не мешает. И удобно доставать – в юбке как раз был разрез. Эх, клофелина бы еще пузырек, чтоб ему в кофе вылить. Гм, а что если клофелин и кофеин уравновесят друг друга? Но – некогда думать, вперед, Шарлотта Корде!

Подходы к улочке, на которой был ресторан, были перекрыта. Но меня без разговоров пропустили. Улочка была пуста. Я уже подошла к ресторану, как навстречу мне из дверей вышел сам Дороховский, глава ЖУКОСа. Благородное лицо его было перекошено, по щеке катилась слеза.

– Здрассь, – пробормотала я.

Он глянул на меня, кивнул, но разговаривать не стал. Только безнадежно махнул рукой и пошел прочь.

Я проводила его взглядом. Его широкие плечи его содрогались от рыданий. Что же такое надо было сделать с этим сильным человеком? Выглядело это неестественно поэтому вдвойне жалостно.

А ведь еще недавно я брала у него интервью на квартире у Маши – он был жизнерадостен, остроумен и полон планов. Мы с ним проговорили о будущем России целый час. Помню, как он сказал:

– Если в Кремле не захотят договориться с нами по-хорошему, мы обыграем их в два счёта. Потому что они в политике учился играть ещё в домино, а мы уже играем в шахматы.

В ответ я напомнила ему о травле и судьбе талантливого медиа-магната Кусинского, в которой Дороховский принимал участие.

– Ты еще не знаешь, кто играет на моей стороне, – загадочно усмехнулся он в ответ.

И вот теперь он проиграл, и явно не в шахматы, а в «чапаевцы». Кто бы там ни стоял у него за спиной, помочь ему не смог.

Из дверей высунулся охранник:

– Вы на беседу? Позвольте, мы вас немного осмотрим.

Я вошла.

Как я и ожидала, они осмотрели сумочку, поводили вокруг меня рамкой и пропустили, а нож не заметили.

Ресторан был пуст. Говорят, он раньше принадлежал Борису Вагранычу. Меня проводили до отдельного кабинета.

Там был Сам и несколько его амбалов.

Перед ним стояла початая бутылка шампанского и несколько пустых тарелок.

Он указал мне на стул рядом с собой.

– Садитесь.

– Я опоздала?

– Нет. Я просто иногда веду прием тут. В Кремле слишком много формальностей.

– Что вы сделали с Дороховским?

– Просто указал ему его место. Наглеет пацан.

– Имейте в виду, я знаю его, как исключительно честного бизнесмена, заработавшего каждую свою копейку честным трудом и изобретательной торговлей.

– Какое совпадение! Я тоже знаю его, как исключительно честного и изобретательного бизнесмена. Шампанского?

– Нет.

– Ну как хотите.

Он поднял бокал, подмигнул одной из своих бесцветных гляделок, и выпил.

Щелкнул кадыком.

– Может приступим к интервью? – спросила я, еле сдерживая отвращение.

– Ваши вопросы обработает моя пресс-служба. А мы давайте поговорим о чем-нибудь приятном, а?

Я незаметно отодрала скотч с ручки ножа. Это я-то подумала, что незаметно, я он проследил мою возню под юбкой и заинтересовался.

– Вы интересно делаете свою карьеру. Мне нравится.

Опять хлебнув шампанского, он похвастался.

– А у меня сегодня как раз опереточное настроение.

Его заметно развезло – видимо он изрядно выпил раньше. Понес какую-то чушь про детство, потом схватил меня за коленку на глазах своих амбалов.

Я высвободила коленку, движение получилось неловким, и я с ужасом почувствовала, как по поверхности другой ноги нож неудержимо проваливается в чулок.

Чтобы как-то разрядить обстановку я, твердо глядя ему в глаза спросила:

– Что вы от меня хотите?

– Я это… хочу… хочу… сделать вас жертвой своих самых низменных наклонностей! Во что хочу!

Не могла же я ему сказать «Подождите, я сейчас достану нож», а в голову ничего не приходило, и я лепила что попало.

– Но мама не разрешила мне целоваться в первое свидание.

– К черту маму! – включился в игру он.

– Отстаньте, низкое животное!

– Ваше сопротивление только распаляет мою похоть!

– Я буду кричать!

– Бесполезно! И персонал и посетители ресторана уже привыкли к женским крикам из этой комнаты.

Он прижал меня к стене. Меня обдало ароматами съеденного им и начавшего перевариваться бифштекса с луком. Я, уже не стесняясь, пыталась достать нож из чулка, но тот стал скользким, как селедка , и все время выскальзывал. От этого дрыгалась я, наверное, весьма сексуально. Рот же мой изрыгал чушь собачью:

– Да, вы можете получить мое тело, но вы никогда не получите мое сердце. Вы такой же подлец, как ваш бывший шеф!

При упоминании о мэре СПб Супчаке его лицо его исказилось отвратительной гримасой. Казалось, мрачные воспоминания поднялись из запретных глубин его памяти и отравили предвкушение животных удовольствий. Железные тиски его лап, сжимавшие мои дрожащие плечи, ослабели. Он выпалил мне в лицо:

– Ссука…

И, едва не вывихнув мне руку, толкнул меня к своим присным со словами «надругайтесь над ней по очереди». После чего, бормоча какие-то новые ругательства, вышел из комнаты.

Амбалы приближались. Они еще что-то тихо говорили друг другу – очередь, наверное, устанавливали – и гнусно хихикали. В ужасе я снова прижалась к стене. Наконец, каким-то чудом я достала нож, а в другой руке сжала ремешок от сумки, чтобы отмахиваться. Конечно, таких лосей этим не остановить, но хоть что-то. Вдруг открылась потайная дверь и чья-то рука втянула меня в узкий проход. Сверкнула знакомая лысина.

– Борис Ваграныч!

– Бегите! Этот тайный ход выведет вас прямо к Манежу.

– А вы? Как же вы?

– Мое кун-фу еще не так совершенно, но в этом узком коридоре они теряют преимущество в числе и в маневренности. Я применю стиль утки-мандаринки – и задержу их. Не беспокойтесь за меня. Мне не впервой вырывать невинных девушек из лап этого негодяя. Встретимся на пресс-конференции.

Я метнулась было в проход, но вернулась и запечатлела благодарный поцелуй на его высоком лбу мыслителя.

Он скупо улыбнулся и сказал:

– Довольно, девочка, тебе пора.

Первый амбал уже пер по коридору, громко сопя. Из-за его спины виднелись туши других.

Хрустнули сжимаемые кулаки Бориса.

Я , наконец, бросилась бежать. Сзади раздались первые звуки ударов. Его аристократические пальцы… нет, лучше не думать.

Я попала в длинный освещенный коридор, в конце которого виднелась дверь.

Приоткрыв ее, я с опаской заглянула.

Впереди был новый коридор и новая дверь в конце.

Я бросилась вперед и в один миг подлетела к двери. Она также была незаперта.

Новый коридор был также пуст и снова дверь в конце.

Потеряв всякий страх, я побежала через бесчисленные коридоры и двери, боковым зрением отмечая наличие в стенах еще каких-то дверей и боковых коридоров.

Это было похоже на дурной сон.

Я никого не встретила, лишь в одном боковом коридоре мне показалось, что я вижу каких-то людей в военной форме. Они крикнули мне «Эй! Вы к кому?», но преследовать не стали.

Наконец, открыв очередную дверь, я попала в подсобку какого-то магазина, а из нее выбралась подземелье Манежа.

В уши ворвался базарный гул.

Где-то рядом играла зазывная музыка.

Народ сновал вокруг меня, не обращая никакого внимания. Аппетитные запахи доносились из маленьких ресторанчиков. Я как-то сразу успокоилась. Нож, который я все еще держала в руке, я сунула в сумочку, чтобы не пугать народ.

Мирное и уютное царство рынка – таким я и представляла его холодными зимними вечерами во времена СССР, когда мы с подругами собирались на моей маленькой кухне в родном Пескоструйске и необыкновенно вкусную ели картошку в мундире. Картофелины моя мама-уборщица приносила закрытого распределителя, где отоваривалась партийная элита. Картошку и прочую еду туда привозили отборную, но жены партбонз все равно брезгливо отбраковывали часть. И бросали в ящик, откуда мама доставала ее и несла домой – в иерархии магазина она была на самой низшей должности и больше ей ничего не было разрешено. И это было уже удачей. Мы читали вслух Солженицина и Бжезинского, и мечтали – о красивых машинах, поездках на далекие острова, сильных и богатых иностранцах в смокингах… А в это время за окнами завывала метель и изредка проносились зловещие черные воронки.

Воспоминания о наивной молодости меня окончательно успокоили. Нисколько не опасаясь уже преследований, я спокойно походила вдоль витрин, отмечая то там то сям милые безделушки и вещи для дома.

Шляпка одна дико понравилась и я уже рванулась было внутрь, на ходу расстегивая сумочку, чтобы достать бумажник – такую шляпку могли перехватить в любую минуту. Но тут я вспомнила о Борисе Ваграныче – как он там?

Его телефон не отвечал. Полная самых мрачных мыслей, я ушла подальше от магазина – брать в такой момент шляпку было бы кощунством, но невыносимо было бы и увидеть, чтобы ее купили при мне.

За углом обнаружилось кафе, я села за пустой столик и принялась думать – чего я, признаться, терпеть не могла всю жизнь.

А подумать было надо.

Куда я теперь пойду? Ведь он и его банда теперь меня не оставят в покое. Переехать на другую квартиру? Сменить работу? Уехать из Москвы? Найдут везде.

Бежать из страны? Эта мысль показалась мне совершенно глупой – что я диссидент какой-нибудь? Но тогда, как ни крути, найдут… и убьют…

На мое плечо легла рука.

Я было взвизгнула, но это был Борис Ваграныч.

– Жив! – выдохнула я.

Он сел напротив. Кулаки его были разбиты, остатки волос всклочены, рукав пиджака порван – но в целом он был в форме. В руке какая-то коробка.

– Ну как утка-мандаринка? Победила боевое самбо?

– Да какое-там самбо, дилетанты попались, – отмахнулся он, – могло быть хуже.

– Вы их обратили в бегство?

– Типа того. Телефон вот разбили. От Сороса подарок.

Он достал из кармана мобильник с заметной вмятиной.

– Травматические пистолеты у них были. Спецназовская модель. Пришлось мне повертеться. – пояснил он. – можно я позвоню с вашего?

– Да, конечно.

Он набрал номер и сразу заговорил:

– Это я. Да, у меня все в порядке. Давай сюда Мишу… Нет его? Тогда этого, новенького, как его Андрея…

Он говорил, а я откровенно пялилась на него, открыв рот от изумления. Какой матерый человечище! Ноги мои, как будто сами по себе начали двигаться, принимая наиболее выгодную для показа позицию. Боковой разрез на юбке раскрылся сам собой, показав треугольник белой кожи над кружевом чулка. Я отметила, что его взгляд задержался на нем – но разве что на миг. По крайней мере, ровный тон его разговора не сбился.

«Боже, кого я тут изображаю! И это после того, как меня только что чуть не изнасиловали!" – удивилась я себе. «Молчать, ханжа!" – ответила я же себе же – «потом будем об этом думать. А сейчас – жить! Свободно! Как мечтала!»

Напряжение отпустило окончательно, стало удивительно легко.

Мне захотелось просто прижаться к нему и замурлыкать.

Тем временем он прекратил разговор и окинул меня задумчивым взглядом, от которого сладкая дрожь пробежала у меня по спине.

Пододвинул ко мне коробку.

– Это вам.

Я открыла… О боже, там была эта шляпка!!! Я онемела. Глаза мои, видимо достигли размера 7 копеек. Или 8.

– Я шел мимо витрины, думал вам такая пойдет, – произнес он извиняющимся тоном, видимо, озадаченный моей реакцией, – нормально?

А смогла только кивнуть.

Сейчас, сейчас, когда я смогу говорить, первое что я скажу: «Борис, мы едем ко мне. Отмените все дела. Никаких возражений.»

Но он заговорил первым.

– Новости плохие. В Кремле паника и разносы. Он приехал злой как собака, а еще узнал, что я вмешался, вообще взбеленился. Ни Вам, ни мне это даром не пройдет. Мне придется бежать – нет, нет, не беспокойтесь, я давно уже к этому готов. Паспорта все есть, деньги переведены, английское гражданство на мази. У меня есть время, чтобы доехать до аэропорта.

Но и Вам надо поспешить убраться отсюда. Я приставлю к вам охрану. Через несколько минут сюда подойдет мой человек – его зовут Андрей Угловой. Доверьтесь ему, он вас будет защищать. Надеюсь, увидимся в Лондоне.

Не знаю, сколько я просидела в некоем подобии обморока или ступора или транса или как там еще в медицине это называется.

Но очнулась. Я снова была одна за столиком.

Передо мной была коробка с этой самой идиотской шляпкой и телефон.

Был ли Борис Ваграныч?

Не приснилось ли мне это все? Еще… – я глянула на часы – еще полчаса назад я входила в пустой ресторан, прокручивая в голове вопросы для интервью и на заднем плане обдумывая как провести вечер – и тут все так поменялось! Глупо звучит, но со мной такого никогда не бывало.

Я взяла телефончик, еще, кажется, не потерявший тепло его рук и повертела в руках.

Ну, позвони…

И он позвонил!

– Борис Ваграныч!

– Это не Борис Ваграныч. Это Андрей. Охранник.

– Ааа…

– Слушайте меня внимательно. Сейчас вы должны уйти отсюда.

– Хорошо, иду…

– Коробку не забудьте.

– Ах, да… Вы где?

– Не надо вертеть головой. Я вас вижу. Не торопясь, выходим из кафе. Очень хорошо. Теперь спокойненько так, направо, к выходу. Не оборачивайтесь.

Я пошла вперед, сворачивая как механическая кукла, когда требовал Андрей.

Поднялась по эскалатору – до поверхности оставалось пройти немного и подняться по небольшой лестнице.

И вдруг грянул взрыв. Под ногами качнулась земля и я упала, но тут же вскочила. Вокруг все заволокло белой известковой пылью, звенели рушащиеся стекла и все кругом принялись носилиться туда-сюда. Замигал и погас свет. Стало страшно.