Глава 8

«Бригадир-два»

За окнами послышалась песня про зеленый лужок, про коня на воле.

Сергей и Костя выглянули в окно. По улице, мимо палисадника, шли девчата второй бригады с граблями и вилами на плечах. Они любили чуть свет выходить с задорной песней в поле и с песней приходить обратно.

Вместе с девчатами шагала Марина Балашова – «бригадир-два», как звали ее в колхозе.

Сергей убрал тетради в шкаф, быстро надел пиджак. застегнулся на все пуговицы.

– Крикнуть бригадира? – понимающе спросил Костя.

– Да-да, позови. Сообщить кое-что надо.

Сергей окинул взглядом избу: кажется, на «катере» все в порядке.

Костя выбежал на крыльцо. Но Марину звать ему не пришлось: она без его приглашения отделилась от дев» чат и направилась к дому Ручьевых.

Марина была темноволосая и почти коричневая от солнца. Выцветшая голубая майка плотно обтягивала ее плечи, рукава были закатаны выше локтя.

Рядом с Мариной, прилаживаясь к ее размашистому шагу, шел Пашка Кивачев и что-то оживленно говорил.

«О чем это он?» – ревниво подумал Костя и побежал им навстречу.

Домой с работы Марина никогда не возвращалась с пустыми руками: то принесет пучок спелой земляники, то пригоршню звездчатых гроздьев лесных орехов, то букетик серебристого ковыля или просто ветки молодой березы с клейкими, пахучими листочками.

Сейчас Марина держала в руках огромный букет влажных, душистых водяных лилий и желтых кувшинок с длинными шнурами потемневших стеблей.

– Сергей дома? – спросила Марина у Кости.

Тот кивнул головой, и они втроем вошли в избу.

– Здравствуй, председатель! – сказала от порога Марина. – Мы ведь с тобой сегодня не виделись?

– Здравствуй, бригадир-два! – в тон ей ответил Сергей. – По-моему, не виделись.

– Я вам цветов принесла. Не запрещается? – Девушка отделила половину букета и сунула Косте в руки: – В воду поставь! Не то совсем завянут.

– Откуда это? – удивился Сергей, зная, что лилии и кувшинки можно достать только в глубоком Черном омуте. – Сама нарвала?

– В мои-то годы в омут прыгать! – засмеялась Ма» рина и покосилась на Пашу: – Тут помоложе, меня нашлись. Вот он, молодец-удалец, целую охапку приволок.

Паша не выдержал пристального взгляда Кости и отвел глаза в сторону:

– А что ж такого… Купался и нарвал…

Марина подошла к лавке, зачерпнула из ведра кружку воды, жадно напилась. Потом присела к столу:

– Докладываю, председатель. С сенокосом моя бригада покончила. Завтра начинаю подготовку к уборке хлебов.

– Хорошо! По плану идешь! – похвалил Сергей и сообщил бригадиру новость: завтра в Высоково прибывает делегация из Соколовского колхоза «Заря» по проверке соцсоревнования; возглавляет делегацию бригадир Никита Воробьев.

– Ой, Сережа! – вскрикнула Марина. – И глазастый же этот старик! Ничего не пропустит. Все в акт запишет.

– А ты что, робеешь?

– Да нет… – помолчав, сказала Марина. – За пшеницу я спокойна – наверняка соколовским не уступим. И рожь, у нас неплохая, и овсы… А вот просо не радует… чахлое, редкое, трудов жалко.

– У соколовских, я знаю, просо тоже не лучше, – заметил Сергей.

– Все равно обидно. Над пшеницей или рожью мы вроде полные хозяева, а вот просо нам еще не подчиняется. Хоть не сей его больше! И в чем тут беда, разгадать не могу.

Марина вновь подошла к ведру, зачерпнула воды,

– Может, тебя обедом накормить? – предложил Сергей. – Костя сегодня щи готовил… Приняты с высшей оценкой.

– Можем на постоянное довольствие зачислить, – шутливо сказал Костя.

– Еще чего! Будто у меня и дома нет, – отмахнулась Марина.

Но тут Сергей напомнил ей, что сегодня звонили по телефону из почаевского колхоза и просили вернуть сортировку, которую «бригадир-два» взяла у них еще весной.

– Отвезу завтра, – пообещала Марина. – Вот кого послать только?

– А меня! И Костю еще, – поднялся от порога молчавший до сих пор Паша. – Мы быстро управимся.

Марина согласилась – пусть ребята прокатятся. Потом она оглядела избу, и взгляд ее задержался на бревенчатой стене, увешанной портретами прославленных на всю страну хлеборобов, льноводов, хлопкоробов – Героев Социалистического Труда.

Костя уже давно вырезал эти портреты из газет и журналов и по вечерам любил рассказывать старшему брату, кто из мастеров земледелия где живет, чем прославился, и все это с такими подробностями, что Сергей невольно удивлялся: «Ты, случайно, не в гостях ли у них побывал?»

А в прошлом году осенью, когда высоковского бригадира Марину Балашову за высокий урожай пшеницы наградили орденом Ленина, Костя снял со стены карточку Сергея и Марины, закрыл картонкой лицо брата и пополнил портретом Марины галерею знатных людей.

Сейчас Марина нахмурилась и попросила Костю снять со стены ее карточку:

– Сделай мне одолжение, сколько раз тебя просила! Никакой я не герой, и незачем меня тут пристраивать…

– А может, будешь в этом году… – вырвалось у Кости, и он переглянулся с Пашей.

Сергей улыбнулся:

– Видала, Марина! Надеются на тебя хлопцы, ждут…

– Да ну вас, Ручьевых! Разве с вами договоришься! – Девушка с досадой махнула рукой и хлопнула дверью.

Сергей вышел за ней следом. Костя и Паша посмотрели в окно.

Сергей и Марина молча и быстро спустились с крыльца, потом шаг их замедлился, и они остановились у палисадника. Буйно разросшиеся кусты акации и сирени лезли через изгородь. Сергей сломал ветку сирени и, щелкая ею по голенищу сапога, принялся в чем-то убеждать Марину. Посмеиваясь, девушка отобрала у него ветку и что-то ответила. Сергей заговорил еще горячее.

– Костя, это они все о колхозных делах беседуют? – спросил Паша.

Костя нахмурился. Этот простак Паша ни о чем, верно, не догадывается, в то время как весь колхоз знает, что Сергей ухаживает за Мариной Балашовой.

– О чем надо, о том и беседуют! – буркнул Костя и подозрительно оглядел Пашу:-А ты чего для Марины стараешься? И цветы ей, и «в Почаево могу съездить»!

– Понимаешь, какое дело… – мечтательно заговорил Паша. – Хорошая бригада у Марины, дружная. У них даже правило есть: работай не как-нибудь, а с отличием, с красотой. Вроде как марку ставь: наша работа, балашовской бригады.

– Поздненько же ты разобрался! – усмехнулся Костя. – Да кто же об этом не знает?

Паша, на редкость словоохотливый сегодня, продолжал говорить. Если уж работать летом в колхозе, так лучше всего им примкнуть к бригаде Марины Балашовой. Для начала они, пожалуй, поработают ездовыми.

– Что там ездовыми! – Костя махнул рукой, всем видом говоря, что у него на этот счет имеется свое особое мнение.

Утром Костя все же отправился в конюшню. Паша Кивачев был уже здесь и запрягал в телегу Командировочную.

Костя с неудовольствием покосился на пегую коротконогую кобылу.

– Попросил бы Гордого для выезда, – заметил он. – Как-никак, в Почаево едем! Засмеют нас с такой красавицей.

– Ничего… Лошадь справная, – заступился Паша.

Он неторопливо, но обстоятельно, как и всегда, завязал чересседельник, поправил шлею, проверил, прочно ли держатся подковы на копытах лошади. Потом положил в передок телеги охапку свежего сена, сунул банку с колесной мазью.

– Сборы такие, будто мы за сто верст едем! – засмеялся Костя.

– Это не мешает. В дороге всякое может случиться…

Мальчики подъехали к машинному сараю, погрузили на телегу сортировку и тронулись в Почаево.

Дорога шла полем, среди хлебов.

Костя и Паша Кивачев сидели на краю телеги, и граненые, никнущие к земле колосья пшеницы ударяли их по ногам.

Колхозники второй бригады немало потрудились над тем, чтобы вырастить добрые хлеба. Сейчас колосья были тяжелы и полновесны, словно отлиты из бронзы, и ветер, казалось, уже был не в силах пошевельнуть их.

Скоро уборка!.. Как чудесно преобразится тихое поле! Застрекочут жатки, на токах вырастут горы зерна, по дорогам побегут машины, полные пшеницы…

Костя вытянул руку и коснулся усатых, шершавых колосьев. Вид хлебов всегда приводил его в волнение… Потом он спрыгнул с телеги и шагнул в прохладную, густую пшеницу – было приятно ощущать, как колосья щекочут руки, бьются о грудь, тянутся к лицу.

– Паша, хлеба-то какие! Как река в половодье. Море.. До самого горизонта разлилось. Так бы вот и шел и шел!

– Тебе везде море видится… Ты брось пшеницу топтать! – охладил его порыв Паша. – Еще сторож увидит. – Паша оглядел поле, потом сорвал один колосок, вышелушил из него зерна, попробовал их на зуб и с досадой сказал:

– Эх, переспеет хлеб! Что это Марина с уборкой тянет?..

Они долго ехали молча.

Неожиданно среди хлебов замелькали головы людей,

Костя догадался, что это делегация Соколовских колхозников проверяет высоковские поля.

– Давай немного послушаем, – предложил он и, спрыгнул с телеги.

Паша нехотя остановил лошадь.

Делегация по узкой меже выбралась на дорогу. Впереди шел высокий белобородый старик с орденом Ленина и тремя медалями на новеньком пиджаке. Он еще раз зорко вгляделся в посевы, бережно провел рукой по тяжелым колосьям, потом обернулся к Марине:

– Твои труды, молодая?

– Наши… второй бригады, – сказала девушка.

– Да… Ничего не скажешь! – И старик кивнул стриженному под бобрик подростку с карандашом и блок^ потом в руках: – Пиши, Иван… Хлеба отменные, первой категории.

Костя вгляделся в подростка, на груди которого на полосатой ленточке сияла медаль «За трудовую доблесть».

– Паша! – шепнул он. – А ведь это Ваня Воробьев! Он когда-то в нашей школе учился… Узнаешь?

– Как не узнать!.. Ох, и надраил он медальку!

Делегаты сели отдохнуть. Ваня Воробьев, увидев ребят, подошел к ним, поздоровался.

Костя с завистью поглядел на медаль:

– За высокий урожай получил?

– Да, за пшеницу, – ответил Ваня. – С дедом на семенном участке работал. Ему орден Ленина дали, а мне вот это…

– По-большому, значит, живешь?

– Это как? – не понял Ваня.

– Ну, как… считаются с тобой… уважают.

– Это есть… Вот с делегацией от колхоза приехал. Договор проверять. Меня от комсомола назначили.

– Ну и как? – ревниво спросил Костя. – Кто в победителях будет?

– Пока сказать трудно. До конца уборки ждать надо! Но недоделок у вас еще много: с сенокосом запоздали, хлеба в первой бригаде засорены…

– У вас все очень чисто, гладко! – недовольно перебил его Костя.

– Ты погоди! – усмехнулся Ваня. – Мы и достижения замечаем. Здорово у вас вторая бригада работает!.. На большой площади – и такой урожай! Мой дедушка говорит: теперь ваша Марина Балашова на всю область прогремит. На Героя вытянет.

– Ага, признаешь, – обрадовался Костя.

– А вы что, тоже у Балашовой в бригаде работаете?

– Нет… мы пока где придется, – сознался Костя.

– Зря! – пожалел Ваня. – У вашего бригадира есть чему поучиться.

– Наша Марина свое дело понимает, – сказал Костя с достоинством.

– Еще как! Я тут всю ее агротехнику записал! – Ваня открыл испещренный записями блокнот. – Только вот не пойму: в чем она наш колхоз опередила? Та-ак… Глубокая зяблевая вспашка, весеннее боронование… Но это и у нас было…

Ваня листал блокнот, щипал себя за нижнюю пелную губу и, забыв, казалось, про Костю и Пашку, задумчиво рассуждал:

– Яровизация семян, двукратная прополка, три подкормки… Ага! А у нас всего две. Интересно, чем Марина третий раз посевы подкармливала: суперфосфатом или калийной солью? Вы, ребята, не помните?

Костя с Пашей с недоумением переглянулись – откуда им знать?

– «Внесены гранулированные удобрения», – прочел Ваня и вдруг сердито ткнул в блокнот пальцем: – Вот оно! Я ж говорил дедушке: «Давай испытаем, дело верное». А он все выжидал, опасался. А Марина ваша не побоялась, внесла гранулированные удобрения. Вот и прибавка к урожаю!

– А какие это гра…гранулированные? – часто моргая глазами, спросил Паша.

– Вы что, не знаете? –удивился Ваня и охотно принялся объяснять: – Они вроде зернышек, вносятся в почву через сеялку вместе с семенами…

– Слышали мы, – покраснев, сказал Костя и отвернулся в сторону.

– Ну, пока! – спохватился Ваня. – Зовут меня. Сейчас пойдем третью бригаду проверять.

Он сунул ребятам руку и убежал.

Костя с Пашкой сели на телегу и тронули лошадь.

Черные когцы осей наклоняли стебли трав, росших около дорожной колеи, и пачкали их колесной мазью. Нагретый воздух струился над хлебами.

Через час ребята были в Почаеве. Сдали сортировку в машинный сарай, напоили у колодца лошадь и тронулись в обратный путь.

Костя лежал на телеге и, подперев щеку рукой, задумчиво жевал соломинку.

Паша никогда толком не понимал своего приятеля: то он оживлен и весел, строит несбыточные планы, всех будоражит и подзадоривает; то вдруг задумается, часами смотрит в пустое небо, словно видит там невесть что примечательное.

Левое заднее колесо надсадно поскрипывало, и Паша опасливо прислушивался – как бы не застрять в дороге.

Но Костя, казалось, ничего не замечал. Перед глазами его стоял Ваня Воробьев с медалью на белой рубашке. Вот он ходит сейчас вместе с делегацией по полям и усадьбам высоковского колхоза и все видит, все примечает. Вот эти хлеба хороши, а эти запущены, заросли сорняками. Эти жатки исправны, завинчены на все гайки – хоть завтра выезжай на косовицу, а у этих тупые ножи и худое полотно. А чьи это нерадивые руки ладили телеги для перевозки зерна? Только посмотрите, какие крупные щели в ящиках!.. А потом на собрании Ваня достанет блокнот, попросит слова и расскажет обо всем, что видел. И все будут слушать его, смотреть на его медаль и думать: «Какие боевые ребята есть в колхозе „Заря“!

– Вот как в колхозе жить надо, – наконец со вздохом проговорил Костя: – чтобы считались с тобой, уважали… А мы куда годимся? «Гранулированные удобрения»! – вдруг передразнил он самого себя. – А что это такое?

– Ты же сказал, что знаешь, – заметил Паша.

– Слышал с пятого на десятое. – Костя сорвал с досадой колос пшеницы. – Да и вообще! Живем рядом с Мариной, крутимся около нее, а толком ничего не знаем. Как она работает? Какие у нее секреты?.. Видал, как Воробьев нас в лужу посадил?

– Это верно, – согласился Паша. – Мало еще, очень мало мы в колхозном деле понимаем. Мне вот на днях дед Новоселов показывает сорняки и спрашивает: «Объясни по науке, как этих кровососов из поля изгнать?» А я глазами хлопаю. «Мы, говорю, в школе этого не проходили».

– Вот то-то!.. – Костя подумал и искоса посмотрел на приятеля:-А знаешь, Паша, чего я хочу?

– Мало ли ты чего хочешь.

– Нет, ты послушай… Вот если бы что-нибудь такое сделать… чтобы и в районе узнали, и в области, а может быть, и в Москве! Как вот о Воробьеве…

– Куда нам до него!…

Костя не успел ничего больше сказать, как Паша привстал на телеге и закричал:

– Смотри, смотри… белка бежит!

Глава 9

Белка

Неизвестно кем перепуганная белка как оглашенная мчалась через поляну, наискось к дороге.

– Ружье бы теперь! – с сожалением воскликнул Паша и погрозил белке кнутом.

Костя, в душе которого никогда не умирал заядлый охотник, спрыгнул с телеги и кинулся навстречу белке. Ружье, конечно, было бы очень кстати, а вот попробуй, если ты настоящий охотник, взять зверька голыми руками!..

Остановившись на минуту, Костя сорвал с плеча пиджак. Белка, ничего не видя и не слыша, летела прямо на мальчика. Когда она была уже совсем близко, Костя вытянул вперед руки с пиджаком и упал на землю. Чтото упругое и сильное ударилось в пиджак.

– Ага, векша, попалась! – восторженно заорал Костя, крепко прижимая под пиджаком драгоценную добычу. – Паша, тащи мешок! Есть трофей!

Паша остановил подводу, схватил пустой мешок и только было собрался бежать к Косте на выручку, как увидел, что белка как ни в чем не бывало скачет по траве.

– Эх ты, голова, два уха! Выпустил! – с досадой крикнул он лежащему на траве приятелю и, раззадорившись, тоже пустился за белкой.

Костя, обнаружив свой непростительный промах, поднялся, чертыхнулся и снова бросился в погоню.

Белка выскочила на дорогу, заметила подводу и резко изменила направление. Теперь она как бы оказалась меж двух огней: с одной стороны, улюлюкая и размахивая мешком, бежал Паша, с другой – нажимал на нее Костя.

Белка бестолково заметалась. Мальчишки то и дело падали на землю, стараясь накрыть ее пиджаком или мешком. Со стороны казалось, что они ловили какуюто редкую бабочку, которая никак не давалась им в руки.

Так бы, наверное, и ушла рыжая белка восвояси и потом в кругу бельчат, в уютном дупле, не раз бы хвалилась, как она ловко провела своих преследователей, если бы в охоту не вмешался еще один человек. Это была девушка лет двадцати пяти, среднего роста, с тугими русыми косами, уложенными вокруг головы. Через ее правое плечо был перекинут красный плащ, похожий на свернутый флаг, а в левой руке она держала букет полевых цветов.

Увлеченные охотой за белкой, Костя с Пашей не заметили, откуда появилась девушка, но, судя по тому, как блестели ее туфли, словно щеткой высветленные сухими травами, можно было угадать, что девушка прошла немалый путь полями и перелесками.

Она давно уже стояла около кустов и с улыбкой наблюдала, как мальчики азартно гонялись за белкой.

Белка, наконец сообразив, в чем ее спасение, помчалась к перелеску.

Какое бы, казалось, девушке дело до мальчишек и до резвой белки! Но она вдруг положила на землю цветы, распахнула красный плащ, бросилась вперед и, как сачком, накрыла белку. Зверек забился, но, почувствовав сильные руки девушки, вскоре успокоился, притих. Девушка закутала белку в плащ, оставив маленькое отверстие для мордочки, и взяла на руки.

Белка смотрела сиротливо, жалостливо.

Подбежали запыхавшиеся, красные Костя с Пашей. Увидев белку на руках у незнакомой девушки, они растерянно переглянулись.

– Послушайте, – осторожно начал Костя, – это наша белка… Мы ее сколько гоняли!

– Ваша? – удивилась девушка. – А может быть, общая? Вы гоняли, а я поймала.

– Ловкие вы очень! – нахмурился Паша. – Мы семь потов спустили, а вы тут как тут. Из-под самого носа выхватили!

– Если так – не спорю. Возьмите, пожалуйста! – Девушка протянула Паше закутанную в плащ белку. – Только жалко мне ее. Убьете, а шкурку – на шапку. А какой хороший зверек, мог бы пригодиться.

– Что вы! – обиделся Костя. – У нас так не водится, чтобы убивать. Что ни поймаем, все в школу несем… для живого уголка.

– В школу? – переспросила девушка, и лицо ее осветилось улыбкой, словно она встретила добрых старых друзей. – Тогда, мальчики, молчите, я сейчас угадаю, из какой вы школы.

– Так уж и угадаете! –не поверил Паша. – Мы же не меченые.

– А вот увидите…

Девушка прикрыла глаза, потерла лоб, словно что вспоминала, потом лукаво оглядела ребят:

– Ну вот и отгадала!.. Вы из высоковской школы.

Ребята оторопело переглянулись.

– Может, вы и директора нашего знаете? – удивленно спросил Паша. – И учителей?

– Знаю. Директор – Федор Семенович Хворостов, преподаватель русского языка – Клавдия Львовна, географ – Илья Васильевич Звягинцев, историк – Матвей Иванович Полозов…

– Вот и не угадали! – тихо, не скрывая печали, сказал Костя. – Историк у нас теперь другой. Матвей Иванович на войне погиб.

– Вот что… А я этого не знала, – так же опечаленно призналась девушка. – Я ведь давно школу закончила… в сороковом году. – Она вдруг пристально оглядела мальчиков: – Расскажите мне про школу… про все расскажите.

– Садитесь с нами, подвезем, – предложил Костя, показывая на подводу. – Вы, наверное, к Федору Семеновичу?

– Теперь вы угадали! – кивнула девушка.

Забрав свои цветы, она села на телегу. Паша осторожно вытащил из плаща белку и сунул ее в мешок.

Подвода тронулась. Костя сидел рядом с девушкой и искоса посматривал на нее. Интересно, откуда она родом:

из Почаева, из Соколовки или из Липатовки? Но спросить никак не удавалось – девушка засыпала их вопросами.

И ребячьи языки развязались. Да и как могло быть иначе, если в школе прожито семь лет, полных труда, радостей и открытий, если известен каждый школьный закоулок, изучен каждый шаг учителей!

Паша в своих рассказах больше напирал на хозяйственную сторону школьной жизни. Школа теперь не чета старой: просторная, двухэтажная, под железной крышей. Строили ее все восемь колхозов; одних бревен пошло на стены, может быть, не меньше тысячи. А какой у них физический кабинет, школьный музей!

– А сад? – нетерпеливо спросила девушка. – Я ведь помню, как мы его закладывали.

– Живет, здравствует… От морозов все сады в районе погибли, а наш школьный выжил. Потому как из семечек выращивали!

Костю больше занимала судьба учителей. Он рассказал про Федора Семеновича. Учитель прошел всю войну рядовым солдатом. Домой он вернулся по ранению: правая рука его висела, как плеть, – мертвая, безжизненная. Это было большое горе для Федора Семеновича. Деятельный, живой человек, он любил физический труд, движение. Надо ли привить яблоньку в школьном саду. взрыхлить грядку на огороде, установить плуг в борозде или отрегулировать сеялку – он всегда учил наглядным примером. «Делай, как я!» – казалось, говорили его ловкие, отточенные движения. А теперь он мог рассчитывать только на слово. И ребята видели, как страдал их учитель. Левой рукой он пытался писать или рисовать на доске, брался за лопату, садовый нож, но все получалось не так, как прежде.

Костя уже не помнит, с чего это началось, но все школьники, точно по сговору, принялись помогать Федору Семеновичу. На уроке, едва только учитель, по привычке, подходил к классной доске, как около него вырастал кто-нибудь из учеников: «Федор Семенович, что нужно нарисовать? Скажите, я сделаю».

Когда учитель появлялся на пришкольном участке, за ним следили десятки ребят и по первому его знаку хватались за лопаты, мотыги, грабли. Особенно отличался Митя Епифанцев. Он отдал по кружку юных мичуринцев строжайший приказ: «Научиться прививать яблони так, как Федор Семенович».

Началось повальное увлечение прививками. Чтобы набить руку, школьники упражнялись на чем только можно. Щадя пока яблони, они делали надрезы в форме буквы «Т» на молодых березках и осинах, вставляли в надрезы черенки с глазками, забинтовывали деревца тряпками и мочалой.

Потом Митя привел юннатов к Федору Семеновичу, и те «держали экзамен» – показывали учителю свое умение владеть садовым ножом.

И в зависимости от того, одобрительно ли учитель кивал головой и замечал: «Хорошо», «Умеет», «Молодец», или хмурился и говорил: «Пусть на березе поучится», – Митя выставлял юннатам оценки: одних зачислял в «перворазрядники по прививке», других – в «резерв».

Весной Федор Семенович пришел с «перворазрядниками» в колхозный сад.

– Желаем помочь вам, Василий Кириллыч! – сказал он садовнику.

– Дело доброе… У вас рука счастливая: все ваши прививки всегда хорошо приживались. А вот теперь… – Садовник покосился на правую руку учителя.

– Дот они – моя правая рука… – кивнул Федор Семенович на учеников. – Не беспокойтесь: привьем не хуже прежнего.

И ребята под присмотром учителя привили саженцы мичуринскими сортами.

Но Федор Семенович все же не мог смириться с тем, что одна рука его беспомощна. Он начал заниматься лечебной гимнастикой: захватывал здоровой, левой рукой кисть правой и, преодолевая острую боль, часами поднимал и опускал ее. Учителю казалось, что он занимается гимнастикой втайне от всех, но ребята еб этом хорошо знали.

На уроках они зорко следили за больной рукой учителя, в перемены азартно спорили, сколько еще нужно времени, чтобы рука совсем ожила, а горячие головы даже уверяли, что видели, как Федор Семенович держал в правой руке топор и рубил дрова.

Мало-помалу рука учителя заметно окрепла, обросла мускулами, и только из-за неправильно сросшейся кости рука не сгибалась. По совету местного врача, Федор Семенович решил этим летом поехать в Москву, на операцию к известному хирургу…

– Так его нет в школе? – озадаченно переспросила девушка.

– Скоро должен приехать. Его все ждут… – ответил Костя и невольно посмотрел вдоль дороги: а вдруг изза поворота покажется Федор Семенович, высокий, худощавый, а в руке – обязательно в правой – тяжелый тюк с книгами или учебными пособиями?.. Учитель, откуда бы ни возвращался, всегда привозил что-нибудь для школы.

За разговорами не заметили, как подъехали к Высокову. Девушка увидела дом на горе и спрыгнула с телеги:

– Хорошо, ребята, рассказали!.. Спасибо вам. Я, пожалуй, пройду прямо к школе, сад посмотрю…

Взяв с телеги плащ и цветы, девушка помахала мальчикам рукой и легко пошла по белой тропинке. Костя проводил ее взглядом, потом вдруг схватил мешок с белкой, догнал и сунул мешок ей в руки:

– Возьмите!

– Так это же ваша белка. Сами передадите Федору Семеновичу.

– Возьмите, возьмите! Раз в школу идете, без подарка нельзя… Вы затем и ловили белку. Я знаю!

– Опять угадал! – засмеялась девушка, принимая мешок. – Тогда пусть это будет наш общий подарок – от троих.

– Пусть общий! – облегченно согласился Костя.

Глава 10

Родной дом

С волнением приближалась девушка к школе. Это чувство не покидало ее с той минуты, когда она сошла на маленьком полустанке с поезда. Добраться до Высокова оказалось нетрудно: у коновязи стояли попутные подводы, и возчики охотно соглашались подвезти девушку. Но она попросила высокого старика захватить ее чемоданчик, а сама налегке направилась к родному селу, но не большаком, а кратчайшим путем, который знала с детства.

Узенькая тропинка сначала тянулась лесом. То ее пересекали узловатые обнаженные корни деревьев, то укрывали темно-зеленые мшистые коврики, то она круто сбегала в лесные овражки, где пахло сыростью, прелым листом, дикой смородиной.

И кратчайший путь оказался самым долгим. Девушка собирала цветы, забиралась в заросли малинника или черничника и лакомилась ягодами.

Потом, когда лес поредел, на полянках стали попадаться грибы. Они словно сбегались на звук ее легких шагов, и девушка не могла равнодушно пройти мимо них.

Красная плащ-накидка превратилась в кошелку. Вскоре она стала тяжелой, и девушка спохватилась: к лицу ли ей появиться с такой необычной ношей в родных местах? К счастью, повстречались на пути трое ребят, и девушка пересыпала все грибы им в кузовки…

Слева невдалеке лежало Высоково: памятный порядок изб, широкая прямая улица, высокие тополя и могучие березы с черными шапками грачиных гнезд.

Девушка на минуту приостановилась. Может быть, все же сначала зайти домой, где она так давно не была?.. Нет, сперва в школу. Ведь это тоже дом, родной и близкий!

Тропка бежала среди хлебов. На межниках и углах делянок девушка заметила высокие шесты с перекладинами. На них то и дело садились птицы и, как зоркие часовые, всматривались в поле.

«А ведь это школьники о птицах позаботились, – догадалась девушка. – Когда я училась, мы тоже такие шесты в поле ставили».

И чем ближе девушка подходила к школе, тем вес больше и больше видела она примет и знаков того, что к светлом доме на горе живут люди с отзывчивым сердцем и трудолюбивыми руками.

Изреженная аллея белоствольных берез и лип, ведущая к школе, была пополнена молодыми посадками, а старые, видавшие виды деревья окружены почтительной заботой: мертвые ветки спилены, срезы и дупла тщательно обмазаны смолой.

Через глубокую, обрывистую канаву был перекинут легкий мостик из жердочек. Он казался зыбким, обманчивым, ненадежным, и девушка на минуту задержалась: не обойти ли мостик стороной? Но тут в глаза ей бросилась дощечка с надписью: «Сделано школой».

И девушка, устыдившись своего недоверия, смело вступила на мостик и на самой середине даже слегка подпрыгнула.

Там, где «школьная гора» круто спадала к речке Чернушке и курчавилась кустами, из земли пробивался родничок. Был он маленький, неприметный, но такой живой и неугомонный, что только самые лютые морозы могли смирить его, да и то ненадолго. Весна еще только подавала первую весточку о своем приближении, а родничок, точно храбрый подснежник, уже пробивался на волю, и, не умолкая, звенела его серебряная песенка.

Вода в роднике была такой обжигающе студеной, что от двух глотков у ребят начинало ломить зубы. Казалось, пробуравив толщу земли, родничок прибежал к школе с самого Северного полюса. Но школьников это не страшило. Они с удовольствием пили родниковую воду в жару и холод. Мальчишки пили на спор, на выдержку – кто из них дольше не застучит зубами, а девочки даже немного верили, что если перед экзаменами выпить родниковой воды, то непременно достанется счастливый билет.