Демидка кричал тонким юношеским баском, часто перебирая лыжами и все слабее отталкиваясь палками.
      — Помогите! По-мо-ги-те!
      Волчья стая преследовала мальчишку. Обессилев, упал Демидка на краю дорожной колеи, закрыл лицо рукавицами. Школьная сумка с учебниками упала рядом, книги высыпались на снег. Приблизились волки, сели полукругом, ожидая, как поведет себя вожак — крупный белолобый зверь. Подошел вожак, тронул осторожно лапой дрожащее тело. Вдруг выбежал на лесную дорогу из-за деревьев мужик, поднял топор.
      — А ну, пошли прочь!…
      Вожак зарычал, стая бросилась на нового противника. Вот уже два зверя бились в агонии на снегу, но устал мужик и пропустил бросок вожака. Упал человек на снег, просипел прокушенным горлом:
      — Беги, малец…
      Но не побежал Демидка. Поднялся он на ноги и не было страха в его светло-голубых глазах, а было другое — некое подобие восхищения и проснувшейся жестокости. Задрожали его ноздри, втягивая густой запах крови.
      Посмотрел вожак на мальчишку, приблизился, потянул зубами за рукав. Подчинился Демидка, упал на колени, лизнул красный снег, поднял голову. Перед ним стоял белолобый вожак, рядом на снегу — топор. Понял Демидка, сжал рукой топорище, взмахнул топором.
      — А ведь я спасти… — мужик захлебнулся кровью, замолчал.
      Лесные сумерки огласились торжествующим воем волчьей стаи. Подошел Белолобый к Демидке, положил свои лапы ему на плечи, лизнул в лоб. Засветлел после этого в мальчишеском чубе белый клок волос.

      Бабка Ульяна подняла вязанку хвороста, побрела по лесной тропе, тяжело опираясь на клюку. Мелькнула за редкими ветвями орешника серая тень, будто бы блеснули в листве два желтых огонька… Насторожилась бабка, зашептала, потеряв от испуга способность кричать.
      — Свят, свят…
      Привиделось ей, что стоит рядом большой белолобый волк, смотрит на нее желтыми глазами…
      Вышла бабка Ульяна на лесную дорогу, а навстречу верхом на своем черном скакуне объездчик Демид из соседнего села. Да так лихо проскакал мимо, что обдал бабку грязью из-под копыт. Рассердилась она, стала ругаться, вслед всаднику клюкой грозить. Обиделся на ругань Демид, вернулся.
      — Ты что это, бабка? Ты мне такие слова говоришь?
      — Тебе, а то кому же еще! И что только наша Тонька в тебе нашла?
      — Замолчи, старая, — взмахнул Демид плетью.
      — Уж не оборотень ли ты? Сейчас только страшного волка видела…
      Демид ударил знахарку плетью, хворост рассыпался, бабка упала.
      — Если еще где-либо про волка скажешь — убью…
      — Волк ты, волк, — упрямо закричала вслед ему Ульяна.
      Медленно развернул Демид к бабке свое лицо. И вместо голубых глаз увидела Ульяна желтые глаза, те самые, которые привиделись ей в лесу.

* * *

      Поплавок медленно заскользил по водной глади озера, затем стремительно ушел в глубину. Ванька, парень лет шестнадцати, ловко подсек добычу. Леса туго натянулась, нехотя выплеснулось на поверхность золотисто-коричневое тело рыбы, вновь скрылось.
      — Тяни! — суетился рядом с парнишкой дед Степан, — линь это!…
      Федька, белобрысый малец, и второй парень, Егорка, завистливо следили за удачливым Ванькой.
      Рыба затрепетала на берегу. Федька подхватил линя, понес к садку.
      — Будет уха, — радовался Ванька, — сварим рыбу и душа из нее вон…
      — Не мели, — скривил губы Егорка, — нам в школе батюшка говорил, что душа только у человека, а у других ее нет…
      — Батюшка, может, и правильно говорит, — протянул задумчиво дед Степан, — А видали вы, как лошадь плачет? Слышали, как волк зимой от тоски воет?… Давно, еще до Крымской войны, помню, здесь много волков водилось, оттого озеро это Волчьим прозвали. Не зевай, Федька, клюет.
      Федька вытянул на берег окуня, обрадовался, повернул к деду взгляд.
      — А как душа вселяется в человека, дедуня?
      — А получает она приказ от Господа нашего, падает с неба, да и летит к народившейся твари.
      — Да кто это видел? — взгляд Егорки неверяще скользнул по лицу деда.
      — Видать не видал, а люди по-разному бают…
      — Когда помирает кто, то душа уходит? — упрямо продолжал Федька.
      — Покидает она мертвого и летит либо на небо, либо к чертям под землю, либо вселяется в только что народившееся другое тело…

* * *

      Волчица тяжело пронесла сквозь густой кустарник свое разбухшее тело к логову, спряталась среди корней, заскулила…

* * *

      Девушка на лесной опушке наклонилась среди травы раз, другой…
      Рука ее ухватила стебелек зверобоя, понесла растение в корзину.
      Мелькнула среди деревьев красная рубаха, замер на краю опушки объездчик. Увидел девушку, потянул в себя лесной воздух, расширил ноздри.
      Увидев Демида, Антонина оставила корзинку, пошла навстречу, протянув руку и ответно улыбаясь. Взял Демид ее пальцы в свои, заглянул в синие тонькины глаза, притянул девушку к себе. Все больше подчиняясь желанию, вдруг начал целовать ее плечи, шею. На мгновенье показалось Тоньке, что не человек ласкает ее, а желтоглазый белолобый волк. Испугалась девушка, стала вырываться из грубых объятий, но все настойчивее был Демид. Вот уже сорвал он с плеч девушки сарафанные лямки…
      — Нет! — закричала Тонька, все еще пытаясь вырваться, — не надо!…

* * *

      Тучи находят… — Егорка зевнул, — совсем клевать перестало.
      — Да уж домой пора, — дед Степан потянул снасть из воды, — Федька, просыпайся, кончилась рыбалка… Гроза собирается!
      Первые капли забарабанили по воде, грозовые раскаты, вначале робко, а затем все увереннее и громче загремели среди быстро надвинувшихся туч.
      На край недалекого обрыва выбежала девушка, остановилась на мгновенье и вдруг прыгнула в серую воду Волчьего озера.
      Заморгал удивленно дед Степан, испугались парни.
      — Никак это наша Тонька, — забормотал дед и вдруг закричал, — чего рты раскрыли, девку спасайте!
      Бросился в озеро Егорка, за ним Ванька, замахали они поспешно руками, взбурлили ногами воду, стремясь туда, где скрылась под водой Тонька.

* * *

      Дрогнула в последних родовых потугах волчица, склонилась над только что родившимся волчонком, стала вылизывать едва различимого за толстыми корнями детеныша.

* * *

      — Тонька! — кричал возле бесчувственного тела сестры маленький Федька, — сестрица!
      Дед Степан склонился над тонькиным телом, стал ритмично давить на ее спину обеими руками…
      — Дедушка, из нее душа выходит, я вижу! — закричал Федька.
      Белая полупрозрачная душа, имея тонькины очертания, склонилась над покинутым телом, огладила мокрые косы, вдруг метнулась к лесу, пролетела к волчьему логову, тронула нежно мокрую черную отметину на лбу детеныша.
 
      Полилась вода у Тоньки изо рта, девушка зашевелилась, застонала.
 
      Насторожилась над волчонком Душа, оставила детеныша, пролетела быстро сквозь чащу леса на берег озера к Тоньке, склонилась над нею, вгляделась в ожившие, безумно смотрящие глаза девушки, вновь метнулась к лесу, остановилась, повиснув в пронизанном дождем воздухе. Полупрозрачное шарообразное тело ее заколебалось, влекомое неведомыми силами то в сторону Тоньки, то в сторону леса. Вдруг ударила молния, разорвав мятущуюся Душу напополам, и повлеклась каждая половина к своему телу.

* * *

      — Душа вернулась, вот она! — закричал, указывая на сестру, Федька.
      Дед Степан внимательно посмотрел на мальчишку.
      — Ты что, видал это? А вы? — обратился дед к парням.
      — Да врет он все, — Ванька махнул рукой, — наслушался разговоров наших.
      — Я тоже ничего не видал, — поддакнул Егорка, — дед Степан, а чего это она утопнуть захотела?
      — Не твоего ума это дело, — дед наклонился к девушке, — как ты, Тонюшка? Сама пойдешь?
      Антонина приподнялась, села в траве, обхватила руками согнутые колени. Взгляд ее, обращенный к лесу, был полон страха и недоумения.

      Выбежала со двора Тонька, метнулась в сторону осеннего леса, исчезла среди деревьев. Вот она блуждает в зарослях, взгляд ее полон непонятного ожидания. Странная сила заставляет ее искать нечто неизвестное. Кланяется Тонька каждой яме, осматривает каждую норку, взгляд ее блуждает в чаще, ноги ведут то в одну, то в другую сторону. Вышла она к берегу Волчьего озера, вновь вернулась в заросли, ее взгляд нашел среди корней логово, то самое, где родился чернолобый волчонок.
      Спрятала Тонька в складках своей шали клок волчьей шерсти.
      Входная дверь хлопнула и в горницу вошла темнолицая старуха.
      — Сочельник завтра, на дворе мороз приударил, да звезды высыпали…
      У окна, глядя в заснеженное заоконное пространство, безучастная ко всему, сидела Тонька.
      — Зашла проведать, — бабка Ульяна достала из-под полы паницы бумажный сверток, развернула, — очень эти корешки от сглаза помогают…
      — Да чего уж только она не пила, — вздохнула Ефросинья.
      — Ну как она? Молчит все? — знахарка присела к столу.
      — Молчит, — еще больше опечалилась хозяйка, — за эти три года ни разу даже не заплакала… А уж сколько раз в лес убегала! Клок волчьей шерсти хранит… Зачем? Мы ее теперь взаперти держим, зачахла совсем…
      — А ты утром ее вместе с Федькой выпускай, привяжи их друг к дружке… — дала совет Ульяна, — не потянет же она малого в лес.
      — Страшно на улице, прошлым утром вокруг нашего дома опять волчьи следы видала, да большие такие — страсть! — перекрестилась Ефросинья.

* * *

      «Гуляют» ранним утром возле своего подворья привязанные друг к другу Тонька и Федька. Взволнована девушка, насторожена…
      Вдруг залаяли на соседских подворьях собаки. За завесой редких крупных снежинок в конце сельской улицы появилась огромная волчья фигура, медленно приблизилась к людям. Не дойдя десятка шагов, волк останавливается, пристально вглядывается в тревожные лица, задерживая свой взгляд на Антонине… Его синие неподвижные глаза смотрят изучающе.
      Тонька вдруг протянула руки и сделала шаг вперед. Волк, помедлив, заворчал все же, ушел, скрывшись за ближним поворотом.
 
      Ночь. В избе тишина. Среди сонного дыханья поднялась вдруг с постели неслышно Тонька, двинулась к окну, опустилась осторожно на табурет, привычно вгляделась в залитое полной луной заснеженное подворье.
      Заскрипел под тяжелым звериным шагом загрубевший в ночном приморозке мартовский снег, ушастая тень упала на окно, явился перед девушкой странный лик. Не было злобы в синих блестящих волчьих глазах, было удивление и некое подобие преданности. Волк лапой тихо царапнул стекло, будто бы погладил тонькину щеку, вздохнул и исчез, словно его и не было.
      Закрыла Антонина лицо руками и тихонько, чуть слышно, заплакала.
      Мать подхватила с пода печи кулич, понесла торжественно к столу.
      — Завтра Пасха, — обратилась она к привычно сидящей у окна Тоньке, — вон как небушко-то разгулялось.
      Солнечные лучи грели Тонькино лицо, золотя ее белые косы.
      — Ма…ма, — вдруг протяжно позвала Тонька, — ма…ма…
      Ефросинья выронила из рук ухват, подбежала к дочери, остановилась перед нею, прижала ее голову к теплому животу.
      — Заговорила, Тоня заговорила, услышал Господь, — женщина закрестилась часто, повернув лицо к образам.
      Федька вышел во двор, огляделся, поманил из глубины сеней сестру.
      — Только я с тобой не пойду, — схватил он девушку за руку, — боюсь.
      — Не бойся, мы поглядим на него, как тогда зимой… Да и придет ли он? — заспешила Тонька за угол.
      — Придет… Я его уже много раз видел…
      И верно… На задах, возле старого дуба вышел к ним Чернолобый, остановился, часто перебирая лапами и блестя синими глазами.
      — Волк, — заговорила Тонька, пошла медленно вперед, — пошто ты мучишь меня, зачем приходишь под окно ночью, снишься мне?
      Чернолобый, склонив морду набок, шевельнул ухом, слушал внимательно.
      — Я все время хочу видеть тебя, меня что-то тянет к тебе, — Тонька подошла совсем близко, — ты колдун, волк?
      Зверь заворчал недовольно, замолчал, не отрывая взгляда от девушки, и вдруг… вильнул хвостом.
      — Волк, не мучай меня, уходи, — заплакала Тонька.
      Моргнул обиженно волк, отвел синий взгляд в сторону, медленно развернулся и тяжело затрусил прочь…

* * *

      — Лето пришло, самое время травы собирать, — бабка Ульяна, вытянув тонкие губы, тянула с блюдца горячий чай, — ты, Ефросинья, пусти Тоньку со мной в лес, она одна из всех наших девок в травах толк знает…
      — Боюсь я… Помнишь, три года назад что было?… Да и волк этот…
      — И-и, милая, волк пропал. Нет его. Ушел куда-то… Ходили за ним мужики с ружьишком-то. Умный зверь, не дался охотничкам нашим. А ты что? — обратилась бабка к побледневшей Тоньке, — за волка испугалась?
      — Да нет, — смутилась под взглядом знахарки Антонина.

* * *

      На лесной дороге, что ведет к Волчьему озеру, — две женские фигуры. Боится Тонька и словно ждет чего-то. Взгляд ее ищуще бегает по придорожному лесу, тянется в глубину чащи. Знахарка оглядывается, затем, остановившись, спрашивает девушку:
      — А правду бают, что когда ты утопла, то Федька душу твою видал?
      — Откуда же я знаю, бабушка? — Тонька подняла осторожно взгляд к острым глазам старухи, — ничего не помню я…
      — А ведь я его видала три дня назад…
      — Кого? — еще больше испугалась девушка.
      — Да волка твоего… Здесь возле озера в лесу гуляет. Мужики специально для него три волчьих ямы выкопали, а ему все нипочем…
      Когда женщины вышли к озеру, старуха клюкой указала в сторону песчаной косы, где стояли рядом три сосны.
      Тоня вначале медленно пошла, затем ускорила шаг, а потом побежала, неловко придерживая корзинку.
      Показался из-за сосен Чернолобый, побежал навстречу Антонине.
      Сблизились они, остановились, присела девушка на траву. Подполз к ее ногам волк, уложил голову на вытянутые лапы, затих, уставив на Тоню синий немигающий взгляд. Подняла она руку, медленно опустила пальцы на черное пятно волчьего лба, погладила жесткую шерсть. Молча принял зверь ласку, закрыл глаза, дрогнув хвостом.
      — Бедный ты мой, — пожалела девушка волка, — бедные мы с тобой оба, — она вновь погладила черную отметину.
      Влажным розовым языком лизнул тонькину руку Чернолобый и мягко заскулил в ответ.
 
      Иван, Егор и дед Степан прошли от оставленной у дороги телеги вглубь соснового леса.
      — Ох, крут объездчик Демидка, не зря его в своем селе Волком называют, — дед Степан поежился, — нам всего-то два бревнышка надо…
      — Не бойся, дед, мы только две сосенки завалим, да и поможем тебе с избой, — Иван поплевал на ладони, скомандовал Егору, — давай-ка пилу…
      Затрещали сучья в лесу под конскими копытами, вымахнул к людям на опушку всадник, засмеялся.
      — Попались! — Демид снял фуражку, вытер потный лоб, пригладил чуб с белым клочком волос спереди, — донесу в имение, шкуру-то снимут с вас.
      — А пошел ты… — не испугался Иван, — у нас топоры остры…
      — Припомню я тебе эти слова, — объездчик двинул коня на людей, тот захрапел, скосив на хозяина диковатый глаз, боком пошел на Ивана.
      Егор хлестнул коня веревкой, тот всхрапнул, ушел в сторону.
      — Авось еще свидимся на кривой дорожке, — Демид скрылся среди сосен.
      Дед Степан облегченно перекрестился.

* * *

      — А я вот тебе поесть принесла, — Антонина расстелила платок, налила в миску молоко, достала из корзинки ломоть хлеба, покрошила.
      Чернолобый благодарно ткнул носом девичью ладонь, подошел к миске.
      — А у нас в селе картошка кончилась, — жаловалась девушка, — муки совсем уж не осталось, а до первого хлеба еще долго ждать…
      Волк оставил еду, внимательно посмотрел на девушку, повел носом в сторону, принюхиваясь, и вдруг исчез среди деревьев.
      — Пусть побегает, — вздохнула Антонина.
      Чернолобый вернулся быстро и, положив перед удивленной девушкой русака, вновь вернулся к еде.
      — Милый ты мой, — изумилась Тонька, приблизила лицо к преданно глядящим на нее волчьим глазам, — т-ты… Ты понимаешь, что я тебе говорю? — прошептала она.
      Чернолобый склонил голову слегка набок, блеснул глазами.
      — Ох! Уж не оборотень ли ты?
      Чернолобый, придвинулся ближе к девушке, ткнул свой влажный нос в ее ладони, вздохнул тяжело.
      — А отца у меня нету, — мягко тронула волчье ухо девушка, — давно уже его зимой не то волки в лесу загрызли, не то зарубил топором кто.
      А три года назад здесь вот, в этом лесу снасильничал меня злодей один, у него еще белый клок волос на голове. Из-за этого топилась я, да люди добрые спасли…
      Слушал волк, его синие глаза неотрывно смотрели на Тоньку, да изредка пробегала легкая дрожь по его сильному телу.
      — Буду Братцем тебя звать, понял? — решила вдруг Тоня.

* * *

      Имение затихло. Уснули на лугу стреноженные кони. Недалеко от табуна у затухающего костра задремал сладко Демид.
      Глухо вдруг по влажной траве луга затопали копыта встревоженных коней, звонко послал в ночь свой крик скакун белочубого объездчика…
      Ярко вспыхнул в руках очнувшегося Демида факел, в его свете увидели прибежавшие люди огромную волчью тень. Зарычал угрожающе Чернолобый, показал белые клыки, двинул на Демида свое серое тело.
      — Уходи, — захрипел Демид, размахивая факелом, но волк, прижав уши, все же упрямо шел на объездчика.
      — Ружье, ружье принесите! — закричал Демид, — прочь, серая сволочь.
      Прыгнул Чернолобый, зацепил клыками левую руку объездчика, увернулся ловко от огня и ушел в сторону леса.
 
      Неестественно длинным «волчьим» языком слизывал кровь, текущую из глубокой раны, Демид, глаза его в свете костра желто блестели…
      — Я найду, я убью его! — яростно кричал он обступившим его людям.

* * *

      Осторожно стукнул кто-то ночью в оконное стекло Ульяниной избы.
      — Чего тебе? — впустила знахарка в дом непрошеного гостя.
      — Сказали мне, что знаешь ты… — Демид пьян, — где волк?
      — Уйди, — закрестилась старуха.
      — Я тебе десять целковых дам…
      — Ничего я не знаю, — отодвинулась в угол избы Ульяна.
      — Боишься меня? — белочубый улыбнулся, открыв острые зубы, — боишься… — он выхватил из-за голенища нож, покрутил блеснувшее тускло лезвие у пламени свечи, — а двадцать рублей дам, так и без ножа согласишься… Смотри, — Демид высыпал на поверхность стола кучку монет, — все твоим будет.

* * *

      Принаряженная Тоня, в новом сарафане, с красной лентой в белых волосах, со своей неизменной корзинкой подошла к трем соснам, огляделась, крикнула в сторону леса.
      — Братец, где ты?
      Выбежал из чащи Чернолобый, сел, глядя преданно.
      — А у меня сегодня праздник, день ангела, — Антонина присела на корточки перед корзинкой, — вот, я испекла, это пирог с земляникой…
      Радостно смотрел на Тоньку Чернолобый, часто перебирая передними лапами, затем подпрыгнул, перевернулся в воздухе, подбежал, лизнул бережно девушке руку, словно поцеловал.
      — Ах ты синеглазый мой кавалер, — умилилась девушка, — какой же ты у меня… — подумав, Тонька решительно потянула за кончик красной ленты, развязывая бант, — это тебе, — благодарно зашептала она в волчье ухо, повязала ленточку на шею Чернолобого, чмокнула его в мокрый нос.
      Волк лизнул ее в щеку, ухватил мягко зубами Тонькины пальцы, потянул на песок озерного берега, к воде.

* * *

      Тяжело мнет низкую траву на лесной тропе своей толстой подошвой сапог Демида, тускло блестит наборная рукоять засапожного ножа над верхней кромкой голенища. Вот уже в просветах между деревьями блеснула водная гладь озера.
      Потянул торопливо из-за спины объездчик ружье, взвел курок.
      Уже совсем рядом край леса, уже видны три сосны, уже различимы фигуры девушки и волка. Не выдержал Демид, перешел на бег…
      Мелькнула светлая насечка на стволе ближнего к тропе дерева, треснули сучья под тяжелым сапогом объездчика, вдруг провалилась под ним тропа и ухнул белочубый в провал волчьей ямы. Глухо ударил под землей выстрел и стихло все в лесу.
      Зацарапал влажные стены ямы белолобый волк, осел в густую черную грязь рядом с ружьем. На груди волка шерсть набухла кровью, голова упала набок. Замерли желтые глаза его, но даже мертвые, источали они злобу.
 
      — Мы теперь всегда будем вместе! — кричит Тонька, разметавшая свои белые косы в беге. И прекрасен Чернолобый, крупными прыжками преследующий девушку на границе песка и воды, рождающий своим движением блесткий веер брызг, ярко вспыхивающих в красных лучах большого закатного солнца.