Король расправил плечи.
      - Ты стоишь передо мной во плоти, и я хочу, чтобы ты исполнил свою клятву. Я изумился.
      - Какую клятву?
      Пришла очередь удивляться королю.
      - Как какую? Ты же обещал, что если элдрены снова овладеют Мернадином, ты вернешься и вмешаешься в битву между ними и людьми.
      - Ясно, - я сделал рабу знак принести мне кубок с вином. Получив желаемое, я принялся разглядывать карты. Для Джона Дейкера это была бессмысленная война, бессмысленная и жестокая, которую вели друг против друга ослепленные взаимной ненавистью нации. Однако выбора у меня не было. Я - человек, а потому обязан всеми силами защищать своих сородичей. Род людской должен быть спасен!
      - Элдрены, элдрены, - пробормотал я. - Чем им так досадили люди? Неужели они на самом деле такие злодеи?
      - Что?! - прорычал Каторн. - Ты смеешь подвергать сомнению слова нашего короля?
      - Вовсе нет, - ответил я. - Мне лишь хочется узнать, чем сами элдрены объясняют свою воинственность. Чего они добиваются?
      Каторн пожал плечами.
      - Они стремятся уничтожить нас, - сказал он. - Этого тебе недостаточно?
      - Нет, - отозвался я. - Раз война, должны быть и пленные. Что они говорили на допросах? - я взмахнул руками. - И что говорят вожди элдренов?
      Король Ригенос покровительственно улыбнулся.
      - Ты многое забыл, Эрекозе, если ты не помнишь элдренов. Они - не люди. Они умны и расчетливы. У них языки без костей. Они забалтывают человека до неподвижности, а потом когтями вырывают у него из груди сердце. Хотя, надо признать, в отваге им не откажешь. Под пытками они умирали, так и не открыв нам своих истинных планов. Они хитры. Они хотят, чтобы мы поверили в их болтовню о мире, о взаимном доверии и помощи; они надеются усыпить наше внимание, а потом покончить с нами одним ударом, навести на нас порчу и сглаз. Не будь наивным, Эрекозе! Не пытайся говорить с элдреном так, как говорил бы с человеком, ибо иначе ты обречен. В нашем понимании, у них нет души. Они лишены любви, если не считать их расчетливой верности своему хозяину Азмобаане. Пойми, Эрекозе, элдрены - это демоны. Они - чудовища, которым Азмобаана на потеху аду даровал подобие человеческого облика. Но пусть тебя не обманет их внешность! Внутри элдрены не люди, внутри они - нелюди!
      Лицо Каторна исказила гримаса.
      - Не доверяй элдренским собакам! Они насквозь лживы, лживы и злы! Мы не будем знать покоя, пока не уничтожим их всех до единого. Раз и навсегда - так, чтобы на Земле не осталось ни кусочка их плоти, ни капли их крови, ни косточки и ни волоска! Я не преувеличиваю, Эрекозе. Если в нашем мире останется хоть частичка тела хотя бы одного элдрена, Азмобаана сможет воссоздать своих прислужников и снова натравить их на нас. Потому нужно сжечь это демонское отродье - всех: мужчин, женщин, детей! Сжечь, а пепел развеять по ветру! Вот что нам предстоит, Эрекозе, вот что предстоит человечеству. И добрые силы благословили нас на подвиг!
      Тут раздался еще один голос, мягче и нежнее прежних. Обернувшись к двери, я увидел Иолинду.
      - Ты должен повести нас к победе, Эрекозе, - сказала она прямо. - Каторн не лгал тебе; правда, он мог бы выбирать выражения. Дела обстоят именно так. Ты должен повести нас к победе.
      Я посмотрел ей в глаза. И глубоко вздохнул, чувствуя, как застывает и холодеет лицо. - Я поведу вас, - сказал я.
      Глава 4
      ИОЛИНДА
      На следующее утро меня разбудили рабы, которые готовили мне завтрак. Рабы? Или жена, которая расхаживала по комнате, собираясь будить сына?
      Я открыл глаза, ожидая увидеть ее.
      Но не обнаружил ни жены, ни квартиры, в которой я жил в бытность Джоном Дейкером.
      Рабов тоже не было.
      Мне улыбнулась Иолинда. Оказывается, это она, своими собственными руками, готовила мне завтрак.
      На мгновение я ощутил слабую вину, как будто я каким-то образом предал свою жену. Но потом я понял, что мне нечего стыдиться. Я стал жертвой судьбы или сил, сущность которых мне не дано уяснить. Я больше не Джон Дейкер. Я Эрекозе. Я понял, что лучше всего будет поскорее свыкнуться с этой мыслью. Тот, с кем случилось раздвоение личности, - просто-напросто больной человек. Я пообещал себе как можно скорее забыть о Джоне Дейкере. Раз я стал Эрекозе, значит, надо быть им. В определенной степени я был фаталистом.
      Иолинда подошла ко мне с подносом, на котором лежали фрукты.
      - Откушай, господин мой Эрекозе. Я выбрал странный, мягкий на ощупь плод с желтовато-красной шкуркой. Иолинда протянула мне маленький нож. Я было взял его, но плод был мне незнаком, и я не знал, с какого боку к нему подступиться. Иолинда с улыбкой забрала у меня нож и, усевшись на край моей постели, принялась за дело сама. Мне показалось, что она уж очень старается.
      Разрезав плод на четыре части, Иолинда положила его на тарелку и подала мне, все так же избегая глядеть мне в глаза, но при этом загадочно улыбаясь. Я проглотил кусочек плода; он был одновременно острым и сладким на вкус и хорошо освежал.
      - Благодарю, - сказал я. - Никогда раньше такого не пробовал.
      - Разве? - изумилась Иолинда. - Но ведь в Некралале нет фрукта более распространенного, чем экрекс.
      - Ты забываешь, что я чужой в Некралале, - заметил я.
      Она наклонила головку и, слегка нахмурясь, поглядела на меня. Она откинула легкую голубую ткань, которая покрывала ее волосы; она тщательно расправила свое голубое платье. Она выглядела смятенной.
      - Чужой... - пробормотала она.
      - Чужой, - согласился я.
      - Но, - тут она сделала паузу, - но ты же великий герой человечества, господин Эрекозе. Ты знал Некраналь в дни его славы и могущества, ты правил в нем тогда, тебя именовали Победителем. Ты знал древнюю пору Земли, ты освободил ее от цепей элдренов. Тебе известно о нашем мире больше, чем мне, Эрекозе.
      Я пожал плечами.
      - Да, многое тут мне знакомо и становится ближе с каждой минутой. Но до вчерашнего дня меня звали Джоном Дейкером и я жил в городе, вовсе не похожем на Некраналь, и я отнюдь не был воином. Я не отрицаю, что я - Эрекозе; помимо всего прочего, мне нравится это имя. Однако я не знаю, кем был Эрекозе. Во всяком случае, знаю не больше твоего. Он был великим героем древних времен и перед тем, как умереть, поклялся, что если понадобится, он вернется, чтобы вмешаться в распрю между элдренами и людьми. Его положили в довольно, надо сказать, мрачную гробницу на холме вместе с мечом, который мог носить он один.
      - И который звался Канайана, - прошептала Иолинда.
      - Значит, у него есть имя?
      - Да. Канайана - это больше, чем просто имя. Произнося это слово, ты называешь истинную сущность клинка, мистическую природу тех сил, которые в нем заключены.
      - А есть какая-нибудь легенда, которая объясняла бы, почему только я могу носить мой меч? - спросил я.
      - Их несколько, - ответила девушка.
      - Расскажи мне ту, которая тебе нравится больше всего, - попросил я.
      Иолинда в первый раз за все утро взглянула мне прямо в глаза и, понизив голос, проговорила:
      - Мне нравится та из легенд, в которой говорится, будто ты - избранный сын Всеблагого, Всевышнего, будто твой меч - клинок богов, будто он повинуется тебе потому, что ты и сам - бессмертный бог.
      Я расхохотался.
      - Ты веришь в подобную чепуху? Иолинда потупилась.
      - Если ты скажешь мне, что легенда лжет, я поверю тебе, - произнесла она. - Да, так.
      - Разумеется, я здоров и исполнен сил, - сообщил я. - Однако я вовсе не ощущаю себя богом. И потом, будь я им, я бы, наверно, о том знал. Я бы обитал в той плоскости, где обитают боги, я бы знался с другими богами, среди моих друзей были бы богини...
      Бросив взгляд на Иолинду, я умолк. Она казалась обеспокоенной.
      Я легонько дотронулся до ее руки и сказал:
      - Может, ты и права. Может, я и вправду бог, ибо имею счастье разговаривать с богиней. Она оттолкнула мою руку.
      - Ты смеешься надо мной, господин.
      - Нет. Клянусь, что нет. Иолинда поднялась.
      - Такому великому воину, как ты, я, должно быть, кажусь дурочкой. Прости, что донимала тебя своей болтовней.
      - Ты вовсе меня не донимала, - возразил я. - Сказать по правде, ты помогла мне. Она от удивления приоткрыла рот.
      - Помогла?
      - Ну да. Ты рассказала мне обо мне. Я не помню себя как Эрекозе, но теперь, по крайней мере, я знаю о своем прошлом столько же, сколько любой другой. Что отнюдь не плохо!
      - Наверно, твой вековой сон лишил тебя памяти, - произнесла девушка.
      - Может быть, - согласился я. - А может, за время этого сна появилось множество других памятей, памятей о других жизнях.
      - Что ты имеешь в виду?
      - Мне кажется, что помимо Джона Дейкера и Эрекозе, я был еще многими другими людьми. Мне на память приходят чужие имена, странные имена на незнакомых языках. Мне думается - может быть, совершенно напрасно, - что пока я, будучи Эрекозе, спал, мой бессонный дух, так сказать, гулял по свету.
      Я замолчал. Разговор уводил меня в дебри метафизики, в которой я никогда не был особенно силен. Откровенно говоря, я считал себя прагматиком. Я всегда потешался над предрассудками вроде идеи о перевоплощении; даже сейчас, несмотря на мой недавний опыт, при мысли об этом меня разобрал смех.
      Но Иолинде явно хотелось, чтобы я продолжил свои никчемушные размышления вслух.
      - А дальше? - спросила она. - Продолжай же, господин Эрекозе, прошу тебя.
      Чтобы подольше задержать красавицу возле себя, я согласился на ее просьбу.
      - Ну что ж, - сказал я, - в то время, когда ты и твой отец пытались призвать меня к себе, мне как будто вспомнились иные жизни, отличные от жизней Эрекозе и Джона Дейкера. Перед моим затуманенным мысленным взором проносились картины других цивилизаций, хотя я не могу сказать тебе, каких - прошлых или будущих. Если быть честным, то прошлое и будущее мне теперь безразличны, поскольку я не имею представления, находится ли, скажем, ваш мир в грядущем по отношению к миру Джона Дейкера или в прошедшем. Он тут и я тут. Мне кое-что предстоит сделать. Вот все, что я знаю.
      - А те, другие воплощения? - спросила Иолинда. - Ты помнишь хоть что-нибудь о них? Я пожал плечами.
      - Ничего. Я пытаюсь описать тебе смутное чувство, а не точное впечатление. Имена, которые я уже забыл. Лица, которые исчезли из памяти при пробуждении. Может быть, и не было ничего - одни только сны. Может быть, моя жизнь в бытность Джоном Дейкером, подробности которой, кстати сказать, тоже начинают потихоньку стираться из памяти, - это просто сон. Имена сверхъестественных существ, о которых упоминали Каторн и твой отец, для меня - пустой звук. Я не знаю никакого Азмобааны, никакого Всеблагого или Всевышнего, никаких демонов или, если уж на то пошло, ангелов. Я знаю лишь, что я - человек и что я существую на самом деле. Лицо Иолинды было серьезным.
      - Верно, ты человек. Ты существуешь. Я видела, как ты материализовался.
      - Но откуда я пришел?
      - Из иных краев, - ответила она. - Из места, куда после смерти уходят все великие воины, где они дожидаются своих жен, чтобы наслаждаться вместе с ними счастьем без конца.
      Я улыбнулся, но тут же согнал улыбку с лица, испугавшись оскорбить девушку.
      - Такого места я не помню, - сказал я. - Я помню только битвы. Если я где-то и обитал, то не в краю вечного счастья, а во многих землях, в землях, где ведется бесконечный бой.
      Внезапно я ощутил себя подавленным и утомленным.
      - Бесконечный бой, - повторил я и вздохнул. Иолинда сочувственно поглядела на меня.
      - По-твоему, такова твоя судьба - вечно сражаться с врагами человечества? Я нахмурился.
      - Не совсем так. Я помню времена, когда я не был человеком в том смысле, в каком ты понимаешь это слово. Если, как я сказал, мой дух перебывал во многих оболочках, то надо признать, что порой оболочки были.., гм.., чужими.
      Я решил не додумывать мысль до конца. Она была слишком сложной, чтобы ухватить, слишком страшной, чтобы жить с ней.
      Иолинда встревожилась. Встав с постели, она метнула на меня недоверчивый взгляд.
      - Но не.., не... Я улыбнулся:
      - Элдреном? Не знаю. Вряд ли, ибо это слово ничего мне не говорит.
      Она облегченно вздохнула.
      - Так тяжело верить... - проговорила она.
      - Верить чему? Словам?
      - Чему угодно! Когда-то, видно, по молодости, я считала, что понимаю мир. Теперь же я ничего не понимаю. Я не знаю даже, доживу ли до следующего утра.
      - Твои страхи не новы, они терзают всех смертных, - сказал я тихо, - Мы, к сожалению, не вечны.
      - Мы? - недобро усмехнулась Иолинда. - Ты бессмертен, Эрекозе!
      Мои мысли до сих пор обращены были на другое. А вдруг и в самом деле? В конце концов, почему бы и нет? Я рассмеялся.
      - Скоро мы это узнаем, - сказал я, - в первой же схватке с элдренами.
      С уст девушки сорвался еле слышный стон.
      - О! - вскричала Иолинда. - Не говори так! Она повернулась к двери.
      - Ты бессмертен, Эрекозе! Ты.., ты вечен! Только в тебе могу я быть уверенной, только тебе могу доверять. Не шути так. Я умоляю тебя, не шути так!
      Ее волнение привело меня в замешательство. Не будь я под одеялом абсолютно голым, я бы поднялся с постели, обнял девушку и постарался бы ее утешить. Правда, она уже видела меня нагишом, когда я возник из ничего в гробнице Эрекозе, но я недостаточно разбирался в здешних обычаях и потому не в состоянии был сказать, шокировал ее тогда мой вид или нет.
      - Прости меня, Иолинда, - проговорил я, - я не думал...
      О чем я не подумал? О том, как сильно бедняжка напугана? Или о чем-то более серьезном?
      - Не уходи, - попросил я.
      Она остановилась у двери и обернулась ко мне; в ее огромных прекрасных глазах стояли слезы.
      - Ты вечен, Эрекозе. Ты бессмертен. Ты никогда не умрешь!
      Я промолчал.
      Насколько я мог судить, в первой же стычке с элдренами меня поджидает смерть.
      Внезапно я осознал, какую ношу согласился на себя взвалить. Иолинда вышла из комнаты, и я, обессиленный, рухнул на подушки.
      Я судорожно сглотнул. Сдюжу ли?
      Хочу ли я нести такую ношу?
      Нет. Особой уверенности в себе у меня не было, так же как и причин считать себя отменным военачальникам. Взять того же Каторна, так у него куда больше опыта в подобных делах. Он вправе таить на меня злобу. Я перебежал ему дорогу, лишил его того, чего он вполне заслуживал. Неожиданно я понял Каторна и посочувствовал ему.
      Какое у меня право вести человечество в битву, которая решит его судьбу?
      Никакого.
      Потом пришла другая мысль.
      "По какому праву человечество ждет от меня подвига?" - подумал я, охваченный жалостью к самому себе.
      Они пробудили меня ото сна, прервав спокойную, размеренную жизнь Джона Дейкера. А теперь они требуют, чтобы я вернул им надежду и силы, которые они растеряли.
      Я лежал в постели и ненавидел их всех - короля Ригеноса, Каторна и людей вообще, в том числе - прекрасную Иолинду, которые вынудили меня задуматься над этим.
      Эрекозе-Воитель, защитник человечества, Величайший из Героев, а в сущности - несчастный человек, лежал в постели, трясясь от страха и оплакивая свою участь.
      Глава 5
      КАТОРН
      Со смущением и досадой позволил я рабам вымыть меня и побрить. Потом встал и облачился в простую тунику. Пройдя в оружейную палату, я снял со стены ножны, в которые был запрятан мой меч.
      Я обнажил клинок, и прежний восторг пронизал мое тело. Я начисто забыл про недавние страхи и громко рассмеялся, размахивая мечом над головой и ощущая, как наливаются силой мышцы.
      Я сделал выпад, и мне почудилось, будто меч превратился в часть моего тела, будто он стал еще одним членом, о существовании которого я до сих пор не догадывался. Я воздел клинок над собой, затем с силой опустил вниз, закрутил им в воздухе... Мне радостно было держать его в руках.
      Он сотворил из меня того, кем я никогда раньше не был. Он сотворил из меня мужчину. Воина. Победителя.
      В бытность мою Джоном Дейкером мне лишь пару раз случалось сжимать в ладони меч. Если верить тем моим друзьям, которые считали, что они на этом деле собаку съели, то вид у меня тогда был не ахти.
      Увидев боязливо жмущегося к стене раба, я с неохотой убрал клинок обратно в ножны. Я вспомнил, что только Эрекозе может не опасаться меча.
      - Что там? - спросил я.
      - Пришел сенешаль Каторн, господин. Он хочет говорить с тобой.
      Я повесил ножны на стену.
      - Зови, - приказал я рабу.
      В палату быстрым шагом вошел Каторн. Как видно, ему пришлось некоторое время дожидаться у двери, и потому настроение у него было ничуть не лучше, чем в нашу первую встречу. Его сапоги с металлическими набойками звонко процокали по каменному полу оружейной палаты.
      - Доброго утра, господин мой Эрекозе, - сказал он.
      Я поклонился.
      - Приветствую тебя, сенешаль Каторн. Извини, если заставил тебя ждать. Я пробовал меч.
      - По имени Канайана, - проговорил Каторн, задумчиво глядя на оружие.
      - Он самый, - сказал я. - Не хочешь ли подкрепиться, сенешаль Каторн?
      Я изо всех сил старался быть с ним любезным, и не только потому, что глупо в канун грандиозной битвы заводить себе врага в лице столь опытного воина, но из-за того еще, что, как я уже говорил, я ему сочувствовал.
      Однако Каторн, очевидно, не собирался идти на мировую.
      - Я позавтракал на рассвете, - бросил он. - У нас есть более срочные дела, господин Эрекозе.
      - Какие же? - я решил не замечать его дерзости.
      - Дела войны, господин мой. Других нет.
      - Разумеется, разумеется. И о чем же ты хочешь говорить со мной, сенешаль Каторн?
      - Мне кажется, нам нужно упредить элдренов и напасть первыми.
      - Нападение - лучшая форма защиты, так, что ли?
      Он как будто удивился. По всей видимости, ему не доводилось слышать этой фразы.
      - Хорошо сказано. Красиво ты говоришь, не хуже элдренов.
      Он явно пытался вывести меня из равновесия. Но я проглотил намек, не моргнув глазом.
      - Значит, - сказал я, - мы нападаем на них. Где?
      - Вот это нам как раз надо обсудить, да и кое-какие другие вопросы тоже. Вообще-то я уже выбрал место.
      - Какое?
      Все тем же быстрым шагом он сходил в соседнюю комнату, принес карту и расстелил ее на скамье. На карте изображен был третий континент, которым безраздельно владели элдрены, - Мернадин. Острием кинжала Каторн ткнул в точку, на которую мне показывали прошлым вечером.
      - Пафанааль, - проговорил я.
      - Самая подходящая цель для первого удара, тем более что элдрены, как мне кажется, не ждут от нас активных действий, зная, как нас мало и как мы устали.
      - Но если так, - сказал я, - не лучше ли захватить сперва городок поменьше?
      - Ты забываешь, князь, что наших воинов вдохновила весть о твоем появлении, - сухо ответил Каторн.
      Я усмехнулся. Каторн, увидев с моей стороны такую реакцию, нахмурился.
      Я сказал спокойно:
      - Нам придется научиться сотрудничать, Каторн. Я высоко ценю твой опыт военачальника. Я признаю, что ты куда лучше моего знаком с элдренами. Мне нужна твоя помощь не меньше, чем королю Ригеносу, как он полагает, - моя.
      Каторн вроде бы слегка смягчился. Откашлявшись, он продолжил:
      - Захватив Пафанааль и его окрестности, мы получим плацдарм, с которого можем организовывать рейды в глубь материка. Овладев Пафанаалем, мы окажемся в чрезвычайно выгодном положении. Мы сможем действовать по собственному усмотрению, а не плестись в хвосте у элдренов. Нам надо загнать их обратно в горы - вот что самое главное. На выкуривание их оттуда могут уйти годы, но по сравнению с нашей задачей это - сущие пустяки.
      - Пафанааль сильно укреплен? - поинтересовался я. Каторн улыбнулся.
      - Элдрены полагаются в основном на свои корабли. Если мы одолеем их флот, можно считать, что Пафанааль в наших руках.
      Он обнажил зубы - как я понял, в усмешке. Внезапно во взгляде его мелькнуло подозрение; он словно сожалел, что столько мне наговорил.
      Молчать было нельзя.
      - Что у тебя на уме, Каторн? - спросил я. - Или ты не доверяешь мне? Он уже овладел собой.
      - Я вынужден доверять тебе, - произнес он ровным голосом. - Мы все вынуждены доверять тебе, Эрекозе. Разве ты вернулся не за тем, чтобы сдержать давнишнюю клятву?
      Я настороженно поглядел на него.
      - Ты в это веришь?
      - Я вынужден в это верить.
      - Веришь ли ты, что я - на самом деле Эрекозе-Воитель?
      - Опять-таки я вынужден верить.
      - Ты веришь в это, ибо считаешь, что если я не Эрекозе - не тот Эрекозе, о котором говорится в легендах, то человечество обречено?
      Он наклонил голову, соглашаясь.
      - А что, если я не Эрекозе? Каторн посмотрел на меня.
      - Ты должен быть им.., господин мой. Если бы не одна вещь, я сказал бы...
      - Что бы ты сказал?
      - Ничего.
      - Что я - переодетый элдрен? Правильно, Каторн? Хитрый нелюдь, принявший человеческий облик? Верна ли моя догадка?
      - Да, - подтвердил Каторн, сдвинув мохнатые брови и облизывая побелевшие губы. - Ходят слухи, что элдрены могут читать мысли, а вот за людьми такого не водится.
      - Уж не боишься ли ты, сенешаль Каторн?
      - Кого, элдренов? Клянусь Всеблагим, сейчас я тебе...
      Массивная ладонь Каторна легла на рукоять его меча. Я поднял руку, и указал на висевший на стене клинок.
      - Вот деталь, которая опрокидывает все твои построения, не правда ли? Если я не Эрекозе, то как мне удается совладать с его оружием?
      Он не вытащил меч, однако ладонь с рукояти не убрал.
      - Ведь правда, что ни одно живое существо, будь оно человеком или элдреном, не смогло бы коснуться клинка и остаться в живых? - спросил я тихо.
      - Так гласит легенда, - согласился он.
      - Легенда?
      - Я никогда не видел, чтобы элдрен пытался взять в руки Канайану.
      - Тем не менее ты должен признать, что это так. Иначе...
      - Иначе человечеству не на что больше надеяться, - сами собой сорвались с его губ страшные слова.
      - Верно, Каторн. Значит, ты признаешь, что я - Эрекозе, призванный королем Ригеносом для того, чтобы вести человечество к победе?
      - Мне не остается ничего другого.
      - Вот и ладно. А теперь моя очередь.
      - Твоя?
      - Я признаю, что ты будешь сотрудничать со мной, что не станешь плести за моей спиной заговоров, не утаишь от меня никаких мало-мальски важных сведений, не попытаешься объединиться с теми, кто окажется обиженным или недовольным мной. Сам видишь, Каторн, твоя недоверчивость может привести к крушению наших планов. Воин, который завидует своему командиру и держит на него зло, способен причинить больше вреда, чем самый страшный враг.
      Каторн кивнул и расправил плечи, убрав руку с меча.
      - Я уже думал над этим, мой господин. Не стоит считать меня глупцом.
      - Я знаю, что ты не глупец, сенешаль Каторн. Будь ты глупцом, я не заводил бы с тобой такого разговора.
      Он поиграл желваками, переваривая мой ответ, потом сказал:
      - И ты тоже не глупец, Эрекозе.
      - Благодарю за лестное мнение.
      Хмыкнув, он снял шлем и провел пятерней по густым волосам, как видно, все еще пребывая в сомнениях.
      Я ждал, когда он заговорит. Однако Каторн решительным движением нахлобучил на голову шлем, сунул в рот палец и поскреб ногтем зуб. Вынув палец, он внимательно его оглядел, бросил взгляд на карту и пробормотал:
      - Что ж, по крайней мере мы друг друга поняли. Пожалуй, так нам будет легче в этой поганой войне.
      Я кивнул:
      - Думаю, что гораздо легче. Он фыркнул.
      - А в каком состоянии наш флот? - спросил я.
      - В довольно приличном. Он, правда, не столь велик, как раньше, но, я думаю, это поправимо. Верфи работают день и ночь; число кораблей растет, и новые крупнее старых. А в литейных мастерских льют для них могучие пушки.
      - Людей хватает?
      - Мы набираем в экипажи кого только можем, даже подростков и женщин. Тебе не солгали, Эрекозе: воистину все человечество поднялось на войну против элдренов.
      Я промолчал, начиная втайне восхищаться величием духа моих соплеменников. Меня уже меньше тревожили заботы насчет того, что я делаю так, а что - не так. Я очутился непонятно в каком месте и непонятно в каком времени; но здешний народ сражался не за что-нибудь, а за собственное выживание.
      Тут мне в голову пришла другая мысль. А вдруг то же самое можно сказать про элдренов?
      Я подавил сомнение.
      Хоть в этом мы с Каторном сходились. Мы отказывались брать в расчет мораль и прочие сантименты. Перед нами стояла задача, которую мы должны были выполнить. Нас облекли ответственностью, и мы обязаны были приложить все силы, чтобы не подвести человечество.
      Глава 6
      ПОДГОТОВКА К ВОЙНЕ
      Я говорил с генералами и адмиралами. Мы сидели над картами и обсуждали стратегию и тактику, подсчитывали количество воинов, животных и кораблей. Флот рос прямо на глазах. По обоим континентам забирали в армию всех, кто мог держать оружие, - от десятилетних мальчишек до мужчин пятидесяти лет и старше, от двенадцатилетних девчонок до шестидесятилетних женщин. Люди собирались под знамя человечества с гербами Завара и Некралалы, под штандарты короля Ригеноса и полководца Эре-козе.
      Мы тщательно готовились к вторжению с моря в крупнейшую гавань Мернадина Пафанааль, мы строили планы по захвату города и провинции, которая носила то же название.
      В часы, свободные от советов с военачальниками, я практиковался в обращении с оружием и верховой езде, чтобы приобрести необходимые навыки.
      Я не столько учился, сколько вспоминал. Едва сев на коня, я понял, что нужно делать. Я знал, как наложить на тетиву стрелу и как пустить ее в цель на полном скаку, ничуть не хуже, чем то, что меня зовут Эрекозе. Кстати, имя мое на одном из древних языков человечества означало, как мне сказали, "тот, кто всегда тут".
      Но Иолинда... Здесь все было по-другому. Хотя некая частичка меня способна была путешествовать сквозь пространство и время, переживая множество воплощений, воплощения эти всякий раз оказывались различными. Я не то чтобы проживал заново эпизод из своей жизни, нет; мне приходилось жить иначе, совершать иные поступки. В определенных границах я обладал свободой воли. Я не чувствовал себя игрушкой судьбы. Но как знать? Быть может, я слишком оптимистично смотрю на мир. Быть может, Каторн ошибся, и я - самый настоящий глупец. Вечный глупец.
      Разумеется, мне хотелось разыграть из себя дурака перед Иолиндой. Ее красота ослепляла. Однако я не в силах был так поступить. Она видела во мне бессмертного героя и никого больше. Потому, ради ее спокойствия, мне приходилось изображать героя; в обычной жизни я предпочитал вести себя легкомысленно, где-то даже развязно, и потому зачастую оказывался теперь в затруднительном положении. Порой я чувствовал себя с ней скорее как отец, нежели как кандидат в возлюбленные, и, исходя из представлений двадцатого века о человеческих мотивациях, задумывался, не заменяю ли я ей строгого родителя, которого она отчаялась найти в Ригеносе.
      Подозреваю, что в глубине души она презирала Ригеноса, считая, что он мог бы быть повоинственнее; однако я сочувствовал старику (старику? старик-то, пожалуй, я сам, причем глубокий-глубокий; ну да хватит об этом), ибо Ригенос нес на плечах тяжелое бремя, нес, на мой взгляд, достаточно уверенно. В конце концов, он был из тех, кто предпочитает планировать сады, а не битвы. Не его вина, что он родился в королевской семье и что у него нет сына, на которого, сложись обстоятельства по-иному, он мог бы переложить ответственность. Я слышал, что в сражениях он проявил себя неплохо и никогда не совершал деяний, противных королевскому сану. Ему подошла бы жизнь поспокойнее, однако он умел и ненавидеть. Как он ненавидел элдренов!
      Мне отводилась роль героя, которым он стать не сумел. С таким раскладом я был согласен. Но мне вовсе не хотелось заменять его в качестве отца. Как я частенько говорил сам себе: либо наши с Иолиндой отношения станут менее противоестественными, либо мне придется их прекратить.
      По правде сказать, я не уверен, был ли у меня выбор. Иолинда меня зачаровала. Наверно, я согласился бы на что угодно, лишь бы не разлучаться с ней.
      Все время, какое оставалось у меня после военных советов и моих собственных занятий, мы проводили вместе. Мы бродили рука в руке по балконам, что лианой опоясывали Дворец десяти тысяч окон сверху донизу. На балконах были разбиты клумбы и садики, по их извилистым коридорам летали птицы. Птиц вообще было множество - всяких, в клетках и без; сидя на ветках деревьев или на плетях кустов, они пели нам свои песни. Я узнал, что птицы и растения на балконах - тоже идея короля Ригеноса.
      Тогда он еще не опасался элдренов и мог думать о другом.
      Медленно, но верно приближался день, когда обновленный флот поднимет паруса и направится к далеким берегам Мернадина. Раньше я торопил время, с нетерпением ожидая схватки с элдренами, однако теперь меня обуревали совершенно противоположные чувства. Я не хотел расставаться с Иолиндой, любимой и такой желанной.
      С немалым облегчением я узнал, что, хотя на поведение людей в обществе с каждым годом налагалось все больше малоприятных и зачастую ненужных ограничений, для незамужней женщины вовсе не считалось зазорным делить постель с возлюбленным, если только он был ей ровней по своему социальному положению. И в самом деле, разве Бессмертный, за которого меня принимали, не пара принцессе? Тем не менее наши с Иолиндой отношения сильно меня беспокоили. В них присутствовало то, что начисто опрокидывало всякие домыслы насчет "вольности нравов" или, как любят выражаться старые сплетники, "распущенности". Я имею в виду понятие, бытовавшее среди людей двадцатого столетия. Интересно, знают ли те, кто читает мои записи, что означает это словосочетание? Существует мнение, будто, когда перестают соблюдаться придуманные человеком законы и моральные предписания, особенно - в отношениях между полами, начинается всеобщая вакханалия. И мало кому приходило в голову, что люди в общем и целом довольно разборчивы в своих привязанностях и влюбляются по-настоящему лишь раз или два на протяжении всей жизни. А потом существует много других причин, по которым влюбленные, даже убедившись в искренности чувств друг друга, не могут насладиться телесной близостью.