Глава 3

Его непонятно почему раздосадовало, когда одетый в ливрею лифтер узнал его и с любопытством разглядывал, пока Алан спускался на сорок девятый уровень. Краешек разума волновало предвкушение неизведанного, совсем как в отрочестве. Он выбрал неопределенного вида одежду, чтобы ходить туда-сюда неузнанным.

Один в автоматическом лифте, он быстро упал до девятого уровня, и еще больше разгорячился от сознания одиночества и реальной беспомощности перед лицом опасности.

Он смело шагнул в коридор, называвшийся — совершенно неуместно — Апельсиновым шоссе, и осторожно двигался дальше, пока не увидел табличку, гласившую:

«Эскалаторы (вниз) на пять уровней.»

Он ехал на этих эскалаторах в знобящие глубины Швейцарии-Сити, чувствуя себя так, словно сходил в какой-то замерзший ад, и в то же время отмечая про себя, что, если бы на нижних уровнях действительно жили люди, городской администрации надлежало бы из гуманных соображений наладить здесь отопление.

Он пожалел, что у него не нашлось ничего потеплее, но это означало обращаться в Центр одежды, поскольку он редко выходил из города, если не считать отпусков, а тогда все необходимые одеяния обеспечивались.

Но, спустившись ниже, он почувствовал растущее тепло и тяжелую смесь неприятных запахов, в основном — человеческого пота. Несмотря на отвращение, он с любопытством принюхивался.

Медленно спускаясь по трапу на печально знаменитый первый уровень, заслуживший дурную славу прибежища нежелательных лиц задолго до появления здесь Огненного Шута, он с легким потрясением увидел необычный танцующий свет. Чем ближе подходил он к источнику этого света, тем больше нарастало его возбуждение. Открытый огонь! Этот свет исходил из громадного горящего факела, распространявшего еще и неукрощенный жар!

Алан приблизился к факелу, насколько осмелился, и восхищенно на него загляделся. Ему доводилось смотреть видеозаписи подобных зрелищ, но своими глазами такое он видел впервые… Когда на лбу от жары выступила испарина, Алан поспешно ретировался по коридору, напомнившему своим танцующим открытым огнем волшебную страну его детства. Подумав, он решил, что все это больше походило на замок какого-нибудь великана-людоеда, но восторг, в который пришел Алан от всего нового, неизведанного, оказался слишком велик, и осторожность на время была забыта. Она вернулась, лишь когда он завернул за еще один угол и увидел, что крышу образует самая настоящая скала, и с нее капает сгустившаяся влага!

Разум Алана Пауйса, отнюдь не ограниченного молодого человека, все же не смог быстро переварить такие далекие от обыденности впечатления.

Впереди послышались звуки возбужденных людских голосов. Он ожидал обнаружить какое-нибудь многочисленное тайное сборище, но расслышал голоса лишь немногих беседовавших людей. Идя на звук, он вдруг услышал раскатистый смех, исполненный такого восторга, такого бесшабашного веселья, что ему захотелось узнать, о чем это они, и тоже посмеяться. Если это — знаменитый смех Огненного Шута, то он совсем не показался Алану безумным.

«Хотя, — сказал он себе, стараясь держаться в тени, — существует множество видов безумия.»

Справа его взору открылась пещера. Он прижался к левой стене и с колотящимся сердцем медленно двинулся вперед.

Оказалось, пещера изгибается вправо, и видел он лишь исходивший оттуда свет, но зато теперь мог разобрать обрывки слов и даже фраз. Время от времени с шипением вспыхивал какой-то зеленый свет, всякий раз выхватывая его из тени.

— …заключить это во что-нибудь доступное управлению…

— …не очень, всего лишь намек на то, что мы могли бы…

— …глядишь назад. Я собираюсь…

Снова вспыхнуло, зашипело, и язык зеленого пламени вырвался за угол, рассерженной коброй потянувшись к Алану. Он задохнулся, сделал шаг назад, а за вспышкой последовал рокочущий хохот. Его заметили?

Нет. Разговор продолжался, теперь на повышенных от возбуждения тонах.

Он быстро пересек проход и встал у входа в пещеру, напрягая слух, стараясь разобрать, о чем они говорят.

Потом он почувствовал, как его руки осторожно коснулись, и чей-то голос шепотом произнес:

— Боюсь, что вам сюда нельзя. Частное жилище, знаете ли.

Он медленно обернулся и ужаснулся привидению, все еще касавшемуся его руки. Его затошнило, он отшатнулся.

Ужасающая фигура тихонько рассмеялась.

— К вашим услугам. Меня стоило бы держать ради одного только, что я не позволяю людям совать сюда свой нос!

— Я не знал, что у вас здесь нечто тайное, — пролепетал Алан. — Искренне прошу прощения, если…

— Мы рады гостям, но предпочитаем званых. Вы не возражаете?

Человек без кожи кивнул по направлению к выходу. Алан попятился, заставляя себя не обращать внимания на желчь во рту, заставляя себя смотреть на создание без явного отвращения — но давалось это с трудом.

Плоть, сосуды и мышцы блестели на его теле, словно все покровные ткани облупились. Как он может двигаться? Как он может выглядеть столь невозмутимо?

— У меня искусственная кожа, но прозрачная. Вместо пигмента там что-то другое. Пока еще не додумались, как окрасить эту ерунду, мне повезло стать подопытной свинкой. Я могу пользоваться косметикой, но не хочу. Меня зовут Корсо. Я доверенный паж Огненного Шута и имею дело с каждым, кто хочет побывать на его аудиенциях. Вы пришли не вовремя. Такая аудиенция прошла сегодня днем.

Очевидно, Корсо привык к шальным странникам, в особенности любопытствующим по поводу Огненного Шута. Решив сыграть роль, ошибочно предложенную ему Корсо, Алан посмотрел в пол.

— Ох, простите. А когда следующая?

— Послезавтра.

— Можно мне прийти?

— Добро пожаловать.

Алан повернулся, готовый отправиться обратно.

— Тогда и увидимся, — сказал человек без кожи.

Завернув за угол, Алан привалился к стене и постоял немного, прежде чем смог двигаться дальше. «Слишком много сегодня вечером неожиданных потрясений», — сказал он себе.

Едва к нему начало возвращаться самообладание, как вновь заработало любопытство. Что происходит? Насколько он видел и слышал, Огненный Шут с друзьями проводил какой-то лабораторный эксперимент, а Корсо, человека без кожи, оставили на страже заворачивать обратно любопытствующих.

Что ж, каждый имеет право на частную жизнь. Но любопытство переполняло его. Он начал возвращаться к пещере, когда тихий знакомый голос произнес:

— Неразумно. Если вы пойдете туда во второй раз, Корсо поймет, что вы не невинный малый, алчущий посвящения.

— Джаннэр! — прошипел Алан. — Что вы здесь делаете?

Но услышал лишь слабое шарканье и не дождался ответа.

Возможно, негр дал добрый совет. Не стоило навлекать подозрений, поскольку, если его обнаружат, то всякая возможность в будущем увидеть Огненного Шута будет исключена.

Он начал возвращаться к трапу. Но что за дела у Джаннэра на нижних уровнях? Собственные или Саймона Пауйса? Может быть, негр расскажет ему завтра, если Алану удастся найти предлог выйти из здания городской администрации и зайти в апартаменты деда.

Испытывая непонятное раздражение оттого, что видел так мало владений Огненного Шута и совсем не видел его самого, он наконец прибыл на шестьдесят четвертый уровень, доехал на быстрой дорожке до своей квартиры и лег спать, частично избавившись от былого приступа тоски.

Послезавтра он твердо решил побывать на «аудиенции» у Огненного Шута.

На следующее утро Алан медленно сосредоточивался только на делах службы. К тому времени, как он прибыл в здание городской администрации на Северной вершине, мысли его обратились к предстоявшему монтажу лифтов, которые городской совет счел необходимыми для ускорения пассажиропотока между уровнями.

Он вполне заслуживал должность заместителя главы администрации, однако вынужден был признать, что частично обязан своим положением своим семейным связям и тому образованию, на получении которого настаивал дед. Но работал он много, добросовестно, и начальник был им доволен. Закончив университет, он вот уже два года исполнял свои обязанности заместителя.

Он провел утро, наверстывая упущенное время, перед самым перерывом на обед Карсон, глава администрации, вызвал его к себе.

Карсон был худощавый мужчина с непримечательной внешностью. Подчиненные его очень уважали. Несмотря на всеобщее уважение, подбородок его всегда выглядел давно не бритым, а смуглое лицо — давно не мытым. Но от него сие не зависело. Стоило провести немного времени в его обществе, и первое впечатление неприметности быстро исчезало.

— Садись, Алан, — негромко сказал Карсон. — Я хочу знать, не смог бы ты на время оставить ту работу с лифтами и передать ее в ведение Селвина. Для тебя появилось кое-что другое.

Пауйс сидел и смотрел, как Карсон листает бумаги у себя на столе. Наконец начальник выбрал одну и подал ему.

Быстрого взгляда на документ, озаглавленный «Проект закрытия нижних уровней», Алану оказалось достаточно, чтобы понять: это тот самый план изоляции нижних уровней от верхних.

Так что Хэлен не ошибалась. У Саймона Пауйса действительно нашлось достаточно влияния на городской совет, чтобы провести в жизнь свои «предположения».

Карсон пристально смотрел на большой палец правой руки. Взгляда он не поднимал.

— Конечно, потребуется временное изменение пешеходных маршрутов, хотя хлопоты наши можно уменьшить, если работать ночью. Стоит заплатить сверхурочные, чтобы выполнить работу как можно скорее.

— И с наименьшим шумом? — колючим голосом осведомился Алан.

— Именно.

— Полагаю, совет об этом широко не объявлял?

— В том нет необходимости — на нижних уровнях больше никто не живет. Естественно, предусмотрены аварийные выходы, но их будут держать запертыми. Это не должно никого волновать…

— За исключением Огненного Шута! — Алан пришел в такую ярость, что с трудом сдерживался.

— Ну, разумеется. Огненный Шут. Мне думается, он найдет, куда деться. Возможно, вовсе покинет наш город. Подозреваю, у него и права-то нет здесь жить, если на то пошло.

— Но газеты, лазервидение, РЛД — а значит, и общественное мнение большей частью — все сочувственно относятся к Огненному Шуту. На его стороне — изрядная часть общества. Это даже не политический динамит, а политическая атомная бомба!

— Точно, — Карсон кивнул, все так же рассматривая свой палец. — Но мы не имеем отношения к политике, так ведь, Алан? Для нас это просто еще одна работа, причем не слишком сложная. И давай покончим с этим.

Алан взял врученные Карсоном бумаги и поднялся. Его начальник совершенно прав, но подчиненный не мог отделаться от ощущения личной заинтересованности.

— Я займусь этим после перерыва, — пообещал он.

Он вернулся к себе, сложил бумаги к себе в стол, поднялся на крышу здания городской администрации, взял такси и поехал через искусственные деревенские просторы Вершины к апартаментам своего деда, размещавшимся близ Солнечного дома на Южной вершине.

Но, добравшись туда, он обнаружил лишь Джаннэра и еще одного своего родственника — Денхольма Картиса, брата Хэлен.

Картис был одет с вызывающе дурным вкусом. Его платье служило ему выставляемым напоказ наступательным оружием. Его считали иконоборцем, нетерпимым к любым общепринятым догмам, и разумным, и нет. Над полосатой в горошек попоной, задрапировывавшей его тощее тело, возвышалась непоколебимая, чуткая голова — тяжелая пауйсовская голова со спокойными, многообещающими глазами, казалось, схватывающими все подробности и в то же время их презирающими. Глаза Картиса неотрывно смотрели в будущее.

— Здравствуй, Денхольм, как живешь? — Они с двоюродным братом пожали друг другу руки.

— Прекрасно, а ты?

— Неплохо. Как дела у группы Тридцати Пяти? Все еще склонны оживить родную партию?

Картис возглавлял радикальное крыло солрефов. Его немногочисленная фракция отличалась горлопанством и пользовалась определенным влиянием в Солнечном доме. И хоть они оставались в традиционной партии Пауйсов, ему было бы намного уютнее в движении сестры. Но ему было интереснее изменить партию, чтобы изменить ее политику, чем отколоться от нее и образовать новую.

Картис не ответил на вопрос Алана. Он только успел бросить взгляд на большие стенные часы, как в боковую дверь влетел его предок.

— Дед, — быстро выступил вперед Алан, но старый Саймон Пауйс покачал головой.

— Извини, Алан. Мне немедленно нужно в Солнечный дом. Идешь, Денхольм?

Картис кивнул, и оба почти бегом выскочили из комнаты.

«Что-то случилось, — предположил Алан, — и совсем не закрытие нижних уровней, а кое-что поважнее.»

— Что происходит, Джаннэр?

Когда их глаза встретились, взгляд у негра был слегка смущенный, но заговорил он спокойно:

— Они требуют отставки старика Бенджозефа.

Бенджозеф, заслуженный член партии Солреф, занимал пост президента. В течение своих двух сроков он оставался популярным, но не особенно просвещенным. Последний год у него не было значительной общественной поддержки, частично из-за того, что он не сразу согласился с политикой освоения Марса и Ганимеда.

— На каком основании?

— Из-за тех планет. Марс и Ганимед готовы принять поселенцев. Есть деловые люди, желающие вкладывать в это деньги, есть корабли, готовые доставить поселенцев, но Бенджозеф неохотно следует политике освоения, потому что он говорит, будто мы еще для этого недостаточно организованы. Он хочет подождать еще лет десять и добиться такой организации, а всем остальным не терпится начать. Ну, вы знаете…

— Знаю, — согласился Алан.

Планы сделать эти два небесных тела обитаемыми и плодородными вынашивали еще сто лет назад; довольно трудно было удержать частные предприятия и будущих поселенцев разговорами о том, что они еще не готовы. Бенджозеф повел себя неумно, настаивая на своем, но он делал то, что ему представлялось правильным, и его убежденность, похоже, грозила ему падением.

— Как вы думаете, останется он у власти до конца срока? — полюбопытствовал Алан.

— Вряд ли. Министр Пауйс и большинство солрефов его, конечно, поддержат, но господин Картис и его группа сомкнулась с РЛД. Другие партии примерно поровну разделились на два лагеря, а вот поддержка господина Картиса должна решить исход голосования.

Алан еще раз порадовался, что решил не принимать участия в политике. Даже его беспристрастный и непреклонный дед собирался поступить лицемерно, голосуя за доверие Бенджозефу, и в то же время подстрекая Картиса выступить против.

Он решил, что делать ему особенно нечего, поскольку все будут в Солнечном доме, включая, конечно, и Хэлен. Последняя сессия закончилась две недели назад, так что следующего президента предстоит избирать в период политического затишья. «Возможно, — подумал он насмешливо, — оба фаворита президентской гонки уже завели свои машины.»

— Вы теперь будете очень заняты, насколько могу судить, — сказал он Джаннэру. Негр кивнул, и Алан продолжил:

— Чем вы занимались вчера на нижних уровнях? По заданию деда?

— Да, разумеется.

— Почему дед так недоброжелательно относится к Огненному Шуту? На мой взгляд, он безобиден. Может, у деда есть какие-то сведения, недоступные публике?

Алана не слишком интересовали собственные слова. Вторую половину его мозга занимали выборы… и Хэлен.

Джаннэр покачал головой.

— Я так не думаю. Это зависит от вашей точки зрения. Господин министр видит в Огненном Шуте угрозу обществу и его прогрессу. Другие — просто романтическую личность, желающую возвращения к простой жизни. Вот почему он так нравится столь многим. Нам всем хотелось бы жить более простой жизнью, мы алчем таких вот незамысловатых решений наших проблем, какие предлагал бы человек вроде Огненного Шута.

— Сомнений нет, ответы просты, — кивнул Алан, — но в жизни их применить вряд ли удастся.

— Кто знает? — бросил Джаннэр.

— Собирается ли дед использовать Огненного Шута в качестве политической платформы?

— Полагаю, да. Само собой разумеется, что, кто бы ни победил, поддержка закону о расселении обеспечена. Так что другим основным предметом разногласий станет Огненный Шут.

— Но это же несоизмеримые вещи. Почему главным спорным вопросом должен оказаться Огненный Шут?

Джаннэр бесстыдно улыбнулся.

— Возможно, потому, что так захотели политики.

Такой ответ удовлетворил Алана, и он добавил:

— Гитлер, насколько я помню, использовал евреев. До него Нерон использовал христиан. Меньшинства нужны всегда — они отвлекают внимание народа от настоящих трудностей, с которыми политики совладать не могут. Значит, мисс Картис и министр Пауйс используют Огненного Шута, не так ли? Одна поддерживает, другой осуждает. Людям будет интересно следить за схваткой вокруг такой колоритной фигуры, и они позабудут о других политических вопросах. Звучит не правдоподобно и тем не менее такое случается. История это доказывает. Что дед собирается сделать с Огненным Шутом, если придет к власти?

— Может, и ничего, — сказал Джаннэр, — вообще ничего — как только придет к власти. — Потом весело улыбнулся. — Нет, так нечестно. Все-таки я — личный секретарь Саймона Пауйса. Он по-настоящему озабочен скорее тем, что олицетворяет Огненный Шут, а не самим этим человеком.

Столь явное возвращение Джаннэра к преданности шефу пробудило отклик в душе Алана. Он кивнул.

— Возможно, мы обоим не отдаем должного. Я забыл, что они оба — из одной семьи, а у Пауйсов чувство семейной чести весьма развито.

Джаннэр кашлянул.

— Думаю, мне лучше самому отправляться в Солнечный дом. Наметить для вас встречу с вашим дедом?

— Нет, не беспокойтесь.

— Собираетесь завтра на аудиенцию к Огненному Шуту?

— Возможно.

— Можем там увидеться.

— Да, — сказал Алан. Он взглянул на часы и заметил, что опаздывает на службу. В коридоре они с Джаннэром разошлись.

Изучив проект закрытия нижних уровней, Алан вздохнул. В основе своей — несложная работа: организовать закрытие всех входов, остановку лифтов и эскалаторов, отключение освещения и отопления там, где они еще имелись. Предстояло закрыть десять уровней и переселить до тысячи человек в вышерасположенные жилища. Он знал, жители девятого и десятого уровней обрадуются такой перемене. У них по крайней мере можно найти поддержку.

Нет, важен не этот план сам по себе, а то, как станут трактовать его газеты и другие средства массовой информации, что об этом скажет Хэлен Картис. Видимо, это обойдется городской администрации и городскому совету столь же дорого, как если бы они приказали населению пытать и казнить всех городских домашних собак. К тому же грядущая работа вызовет эхо во всем мире — Огненный Шут был темой бесчисленных сенсационных материалов, в которых о нем говорилось в сочувственной манере.

Алан не сомневался, что своим поступком его дед совершил политическое самоубийство. Но сейчас его заботило не столько это, сколько ожидавшие их с начальником неприятности.

Особенно будут злословить в адрес внука того человека, который захотел расправиться с невинным Огненным Шутом. О нем станут говорить как о марионетке в руках старика. Без сомнения, на него даже станут кричать в общественных коридорах.

Он связался с отделом коммунального хозяйства и подождал, пока найдут управляющего.

Тристан Б'Ула, как и Джаннэр, был родом из Зимбабве — бывшей Родезии. Зимбабве стало влиятельным государством Африканской федерации; многие зимбабвийцы входили в число наилучших администраторов Солнечной системы.

— Добрый день, Тристан, — Алан был с ним в приятельских отношениях. — Я хотел с тобой потолковать о новом проекте.

Б'Ула притворно вздохнул.

— Что, очень важно? Сейчас у меня совсем нет свободной рабочей силы.

— Городской совет требует этим заняться в первую очередь. К тому же дело весьма деликатное. У тебя в комнате есть кто-нибудь еще?

Б'Ула повернулся, глянул куда-то в сторону и сказал:

— Ничего, если вы нас покинете на минуту-другую, мисс Наджиб?

Его хорошенькая секретарша-египтянка мелькнула на экране.

— Порядок, Алан. Что там такое?

— Городской совет хочет, чтобы мы изолировали нижние уровни — с первого по десятый, если точно. Надо забетонировать входы, обрезать свет, отопление и воду, отключить лифты и эскалаторы.

Б'Ула потребовалось некоторое время, чтобы все это переварить. На его лице проступило недоверие.

— Но ведь там же — Огненный Шут! Они ждут, чтоб мы его замуровали? Погребли?

— Конечно, нет. До начала работ всех постоянных жителей переселят. Я думаю расселить их в свободных кварталах: шестом — на пятнадцатом уровне, двенадцатом и тринадцатом — на семнадцатом. Потребуется проверить, пригодны ли они для жилья. Их собирался занять Институт химических исследований, поскольку ему становится тесновато, но придется…

— Погоди, Алан. А что будет с Огненным Шутом?

— По-видимому, выберет что-то из помещений, которые мы предлагаем и всем остальным, — мрачно сказал Алан.

— Ты знаешь, что он этого не сделает!

— Я не знаю Огненного Шута.

— Ну, а я в этом не участвую, — взбунтовался Б'Ула и выключил связь.

Захваченный врасплох, Алан сидел за столом и тяжело дышал. И это, решил он, — лишь намек на то, как такие новости воспримет общественность. Его коллега всегда производил впечатление уравновешенного, практичного человека, хорошо делавшего свое дело — обычный добросовестный служащий, как и сам Алан. Если на Тристана Б'Ула эти известия так подействовали, что он рискнул своим положением, отказавшись подчиняться городскому совету, то как это воспримут остальные?

В голове Алана стрельнуло: мятеж. Массовых волнений не отмечалось вот уже сто лет!

Такого он не ожидал.

Еще одно: Б'Ула так это задело, что вряд ли он станет хранить секрет. Кто-то должен убедить зимбабвийца, что закрытие тех уровней не грозит Огненному Шуту. Не хочется, но придется рассказать Карсону о небольшом скандале с управляющим.

Он медленно встал из-за стола. И поплелся к Карсону.

Глава 4

Бенджозеф ушел в отставку.

На заседании в Солнечном доме, продолжавшемся до глубокой ночи, когда Бенджозеф пытался изложить представительной власти свои доводы, старого президента захлопали.

Денхольм Картис поставил вопрос о недоверии президенту. Голосовали тайно, и Саймон Пауйс мастерски сжульничал, делая вид, будто поддерживает Бенджозефа. Министр ухитрился создать образ непреклонного человека, оставшегося со своим вождем из чистой преданности. Несмотря на поддержку — или видимость поддержки — осторожной политики Бенджозефа, уважение общественности к Саймону Пауйсу возросло. Без сомнения, на президентских выборах ему гарантированы голоса сторонников Солрефа. Алан был уверен, что на самом деле его дед голосовал против Бенджозефа. Возможно, принципы у старика имелись — и даже в избытке — но сейчас, похоже, они не могли перевесить действий Саймона Пауйса. Такая необычайная двойственность, видимо, присущая даже лучшим политикам, не являлась для Алана новостью, и все же постоянно возмущала.

В два часа ночи Бенджозеф, сбитый с толку, как он считал, безрассудным поведением части обитателей Солнечного дома, неохотно заявил о своей отставке с поста президента до окончания срока полномочий, который должен был продлиться еще восемнадцать месяцев; на том сессия и завершилась.

Алан прочел или увидел это за завтраком, глядя то в газету, то в лазервид, и собирая воедино подробности этой драматической — а в некоторых отношениях и трагической — сессии. Он, пожалуй, сочувствовал Бенджозефу. Возможно, это старый и мудрый, а может, и просто старый человек. Саймон Пауйс был моложе всего на пять лет, но обладал жизненной силой, несоответствовавшей его возрасту. Алан рассудительно отметил, что сама Хэлен Картис не требовала отставки президента, хотя ее товарищи по партии шумно на него нападали. Было бы недипломатично и невежливо будущему президенту добиваться ухода нынешнего главы государства.

Он вздохнул и допил кофе — новый сорт, из которого удалили кофеин и заменили каким-то «менее вредным» стимулятором. Что удивительно, вкус кофе от такой замены улучшился, пусть Алану и не хотелось этого признавать.

Теперь предстояла схватка между его дедом и двоюродной сестрой. Поймет ли наконец Саймон Пауйс что к чему, перестанет ли обращать внимание на проблему Огненного Шута? Поскольку она пока еще не стала настоящей проблемой. Для этого нужна политическая борьба. Или по-прежнему будет лезть в бутылку? Алан с грустью предчувствовал, что будет — особенно, если Хэлен включит Огненного Шута в свою платформу.

Когда он добрался до конторы, Карсон выглядел бледно, даже хуже обычного. Глав городских администраций подбирают не по внешнему виду, но сейчас Алан скорее захотел бы видеть своего начальника улыбчивым, приятной наружности сексапильным мужчиной, который смог бы заморочить голову общественности относительно истинного положения дел.

— Что вам сказал Б'Ула, сэр? — спросил Алан.

— Я не смог с ним связаться, Алан. Пытался найти его на работе, однако он, должно быть, ушел, как только закончил с тобой разговаривать. Пробовал достать его дома, но жена сказала, что он еще не приходил. Позже я еще раз набирал его домашний номер, но он там по-прежнему не появлялся.

— Интересно, чем он занят?

— Могу тебе сказать. Он повсюду распространяет те самые новости. Не только распространяет, но и приукрашивает. Можно себе представить, что он говорит.

— Я могу представить, что сказал бы кто-то еще… Но Б'Ула…

— Я только что побеседовал с председателем Фоу. Он говорит, что Совет выказывает серьезнейшее беспокойство и полагает, что мы должны были точнее расценить Б'Ула. Я им намекнул, что это они его назначили. Похоже, однако, что мы стали козлами отпущения — и для общества, и, видимо, для Совета.

— Сегодня так много новостей о «бурных дебатах в Солнечном доме», что до нас они, возможно, пока не добрались, — притворно-весело сказал Алан. — Но, без сомнения, доберутся через час-другой.

— Я тоже так считаю. Ладно, у нас еще есть, чем заняться. Схожу сам в коммунальный, узнаю, что там думают об этом проекте. Если они настроены против столь же решительно, как и Б'Ула, у нас скоро начнутся неприятности с профсоюзами.

— И что же мы тогда будем делать?

— Что, что… Сами эти входы проклятые кирпичами закладывать, — Карсон выругался.

— Дохлое дело! — воскликнул потрясенный Алан. — Тогда мы столкнемся со всеобщей забастовкой! — Он не ошибался.

— Надеюсь, городской Совет поймет, чем это грозит, и с почетом отступит, — Карсон двинулся к двери. — Но не похоже, чтоб они собирались так сделать, судя по тону председателя Фоу. До встречи, Алан. Займись чем-нибудь, пока я выясняю, что происходит.

Когда Алан начал рыться у себя в картотеке, вошел его секретарь.

Он поднял бровь.

— Где Ливай?

— Он сегодня утром не приходил, господин Пауйс.

— Он болен?

— По-моему, нет. Я слышал, будто он попросил у кассиров расчет и говорил что-то насчет отставки.

— Понятно. В таком случае не принесете ли вы мне материалы касательно пешеходного сообщения? Кажется, номер документов — PV12.

Вгрызаясь в однообразную работу, Алан узнал от секретаря, что около четверти служащих городской администрации сегодня утром не приступало к исполнению своих обязанностей. Это составляло свыше трехсот человек. Где они все? Почему они ушли, было очевидно.

Дело принимало чудовищный оборот. Если в одном лишь здании триста человек испытывали к Огненному Шуту столь сильные чувства, сколько же миллионов его поддерживают?

Невероятно. Алан чувствовал, что так много людей не могло выйти из себя лишь из-за обещанного закрытия действительно неиспользовавшихся уровней — и по этой причине бросить работу в знак поддержки Огненного Шута. Должно быть, Огненный Шут олицетворял нечто, какую-то потребность современного человечества, о которой, возможно, знали социологи. Он решил не справляться у социологов, дабы избегнуть риска оказаться погребенным под таким множеством объясняющих это явление теорий, которые еще больше затуманили бы ему рассудок.