Когда Огненный Шут говорил, обещая спасение и жизнь умирающей планете, его слушали с дрожью. Какова была тайна его гипнотической силы? Собирался ли он спати Землю для всего человечества или желал поработить ее?

Глава 1

Это была просторная пещера. Частично естественного происхождения, частично вырытая машинами людей. Иные уголки ее залиты глубокими пляшущими тенями, иные ярко освещены огромной пламенеющей глыбой — ревущей, трескучей маленькой копией самого солнца, которая висит под самым высоченным потолком, беспрестанно колыхаясь и сыпя искрами.

Под этим горящим светилом, словно навстречу ему, взметнулась высокая колонна, а на ее вершине стоял, подбоченясь, грузный человек, одетый в изорванный шутовской костюм. Из-под мягкой остроконечной шляпы со свисающими полями выбивались прямые соломенного цвета волосы; круглое жирное лицо покрывал слой белой краски; глаза и рот украшали красные, желтые и черные мазки, а на потрепанной короткой красной куртке, туго обтягивавшей его громадный живот, красовалось яркое, лучистое желтое солнце.

Под этим тучным шутом колонну стискивала толпа. Стоило ему вскинуть оранжевую руку, которая вырвалась из его рваного рукава, как языки пламени, — и толпа замерла.

Он засмеялся, словно солнце какой-то неземной шутке.

— Говори нам! — умоляла толпа. — Огненный Шут! Говори нам!

Он перестал смеяться и посмотрел на них сверху вниз с каким-то странным выражением на загримированном лице. Наконец он вскричал:

— Я — Огненный Шут!

— Говори нам!

— Я — Огненный Шут, снаряженный вам во спасение. Я — дароносец, живой Пламенем Жизни, которое создало саму Землю! Я — брат Земли…

Какая-то женщина в платье с набивным львом закричала, едва ли не взвизгнула:

— А кто мы?

— Вы — личинки, кормящиеся от матери. Когда вы спариваетесь — это как совокупление трупов. Когда вы смеетесь — это звук ветров преисподней!

— Почему? Почему? — прокричал юноша с худым застенчивым лицом и острым подбородком, грозившим пронзить ему горло. Он подскочил от возбуждения, глаза его сверкали.

— Вы избегали естественной жизни и молились искусственной. Но вы еще не пропали — пока!

— Что же нам делать? — всхлипнул какой-то правительственный чиновник, покрываясь испариной, в положенных лиловых куртке и брюках, настолько захваченный обрядом, что заволновался и позабыл держаться в тени. Толпа подхватила его плач.

— Что же нам делать?

— Идите за мной! Я воссоздам вас как Детей Солнца и Братьев Земли. Отвергните меня — и вы погибнете в своей искусственности, от вас отречется Природа, к которой вы повернулись вашими гордыми спинами.

И снова клоун залился смехом. Он тяжело дышал, и под сводами пещеры загромыхал его безумный, загадочный хохот. Языки пламени выпрыгивали из висевшего маленького солнца, вытягивались и отрывались, будто пытаясь поцеловать служителей Огненного Шута, смеявшихся и кричавших, волновавшихся от его слов, рукоплескавших ему.

Огненный Шут, смеясь, глядел вниз, упиваясь их поклонением.

В тени помоста, особняком от колыхавшейся толпы, стоял, точно окаменев, сухопарый негр; его веки были разрисованы в красную и белую крапинку, его рот выкрашен в зеленый цвет. Его одежда состояла из нелепого желтого пальто-визитки и алого трико. Он взглянул снизу вверх на Огненного Шута; в глазах его стояли слезы жажды. Негра звали Джаннэр.

Пляшущие отблески пламени хлестали и резали лица толпы; чьи-то глаза потускнели, а чьи-то разгорелись; глаза одних будто ослепли, глаза других, казалось, отражали переполнявший их жар.

На многих были надеты отлитые из пластика маски, карикатурные подобия лиц: длинные носы или безносые, узкие или воловьи глаза, безгубые или зияющие рты. Некоторые раскрасились в кричащие цвета, другие стояли нагими, а кто-то надел костюмы животных и растений.

Они сгрудились у колонны. Многие сотни влюбленных в потешавшегося над ними человека, бичевавшего их своим краснобайством и смехом, смехом… Ученые, карманники, космонавты, первопроходцы, музыканты, мошенники, шантажисты, поэты, врачи, шлюхи, убийцы, чиновники, извращенцы, члены правительства, шпионы, полицейские, социальные работники, нищие, актеры, политики, подонки.

Все они были здесь. И кричали. А пока они кричали, тучный Дурак потешался еще пуще, и пламя исступленно вторило его танцу и его нечленораздельным выкрикам.

— Огненный Шут! — всхлипывали они.

— Огненный Шут! — ревели они.

— Огненный Шут! Огненный Шут! — выли и смеялись они.

— Огненный Шут! — он хихикал и плясал, как марионетка в руках безумца, на своем помосте, и весело пел.

И все это, в самом нижнем уровне многоэтажного лабиринта, была Швейцария-Сити.

С огромным трудом негр Джаннэр отвел глаза от Огненного Шута, споткнувшись, попятился, повернулся и побежал к одному из черневших выходов, стремясь унести ноги, пока его окончательно не околдовали чары Огненного Шута.

Пока он бежал по древним дурно пахнущим коридорам, шум обезумевшей толпы позади него ослабевал, а потом и вовсе прекратился. Он начал взбираться по трапам и лестницам и, наконец, дошел до эскалатора. Он шагнул на него и предоставил механизму вознести себя на сто футов от подножия. Коридор, в котором он теперь оказался, был также пустынен, но лучше освещен и выглядел чище тех, по которым он только что шел. Он поднял глаза и обнаружил на перегородке табличку:

Он повернул на Апельсиновое шоссе — старый жилой коридор, ныне, впрочем, весьма мало населенный, — нашел в конце лифты, нажал кнопку и пять минут с нетерпением дожидался, пока подойдет кабина. Войдя в лифт, он без остановок поднялся на сорок девятый уровень. Там он пересек ярко освещенный, шумный коридор и втиснулся в переполненный лифт, шедший на шестьдесят пятый — самый верхний — уровень.

Одетый в ливрею служитель узнал его и спросил почтительно:

— Не подскажете, когда намечаются новые выборы, господин Джаннэр?

Джаннэр, не совсем еще придя в себя, попытался вежливо улыбнуться.

— Завтра, если РЛД соберется, — сказал он. — Но нас не испугаешь. Люди верят Солрефу.

Он насупился, поймав себя на том, что снова воспользовался партийным девизом. По-видимому, служитель не заметил, но Джаннэру показалось, что он увидел ехидный отблеск в его глазах. Джаннэр не обратил на это внимания и снова насупился, на сей раз по иной причине. Очевидно, люди теряли веру в партию Солнечного референдума. «Знак времени», — подумал он.

Наконец лифт достиг шестьдесят пятого уровня, и служитель добросовестно объявил:

— Шестьдесят пятый. Пожалуйста, проходя через барьер, предъявляйте должностные карты.

Люди принялись с шарканьем расходиться: кто — к средствам сообщения, чтобы оказаться на другом конце обширного плато Вершинного уровня, кто — к стоявшим поодаль зданиям, кои заключали в себе местопребывание правительства, различные министерства и жилища высокопоставленных государственных деятелей, политиков и чиновников.

Построенный в годы всеобщего трепета перед возможной войной — 1970-е — на деньги испуганных деловых людей, город вырос вширь и вверх так, что теперь занимал почти две трети бывшей Швейцарии — одно громадное здание. Перенаселенный город врос в горы; он начинался с «кроличьих нор» — сверхубежищ под горами. Страх войны скончался, а вот город с его деловыми людьми остался и, когда в 2005 году было образовано Всемирное правительство, совершенно естественно стал мировой столицей. В 2031 году, когда жители внеземелья стали претендовать на полноправное гражданство, образовалась партия Солнечного референдума. Четыре года спустя она пришла к власти, и тотчас провозгласила, что впредь делами Федерации планет Солнечной системы станет ведать Солнечное правительство.

Но с тех пор прошло более 60 лет. Солрефы изрядно подрастеряли былой динамизм и стали самой влиятельной консервативной партией в Солнечном доме.

Стоявший у барьера служащий узнал Джаннэра и взмахом руки пропустил его. Сквозь сверхпрочное стекло купола высоко над головой лился свет Солнца; ароматизированный воздух освежал после лишенной запахов дряни средних уровней и спертого воздуха нижних.

Джаннэр пошел через покрытую дерном площадь, слушая плеск фонтанов, время от времени вспыхивавших среди клумб с диковинными цветами. Его поразил контраст между горячим возбуждением, запахом пота, колыханием толпы, только что им виденным, и этим холодноватым уравновешенным простором, поддерживаемым искусственно и тем не менее прекрасным так, как не сможет быть ничто естественное.

Но он не остановился посмаковать этот вид. Он шагал торопливо, особенно на фоне немногих с достоинством прогуливавшихся по тропкам людей. Впечатление спокойствия и уверенности Вершины усугубляли сверкавшие вдалеке под лучами Солнца высокие белые, голубые и серебристые здания, двусмысленно называвшиеся Частным Уровнем.

Джаннэр пересек площадь и двинулся по аккуратной, посыпанной гравием дорожке к широкой каменной арке, ведшей в тенистый двор. На бассейн в середине двора смотрело множество окон. В воде поблескивали золотые рыбки. Вышел из своей сторожки привратник и встал под аркой на дорожке, ожидая, когда Джаннэр подойдет к нему. Швейцар, одетый в темно-серую блузу и брюки, кислолицый мужчина, неуловимо-осуждающе глянул на Джаннэра, когда расцвеченный негр остановился и со вздохом вытащил пропуск:

— Пожалуйста, Дрю. Что-то ты сегодня уж очень добросовестный.

— Проверять у всех пропуска — моя работа, сэр.

Джаннэр улыбнулся ему.

— Да ты меня не узнал, вот и все.

— Прекрасно я вас узнал, сэр, но было бы недостойно моей работы…

— Пропустить меня, не потребовав предъявить документ, — закончил вместо него Джаннэр. — До чего ты сегодня нудный, Дрю.

Привратник не ответил. Он не боялся навлечь на себя неодобрение Джаннэра, поскольку мощный профсоюз с готовностью вступился бы за него, если бы его выкинули без достаточных оснований.

Джаннэр, все еще не пришедший окончательно в себя, незаметно втянулся в препирательства и, пройдя во двор, сказал, пожимая плечами:

— Лучше иметь друзей, чем врагов, Дрю, хотя… — Но тут же почувствовал себя дураком.

Проходя через остекленную дверь в тихий, пустынный холл здания, он вынул пачку патентованных сигарет с марихуаной и закурил. Он стоял, глядясь в одну из зеркальных стен холла, и, глубоко втягивая сладкий дым, собирался с мыслями. Трижды посещал он «аудиенцию» Огненного Шута, и каждый раз магнетизм этого клоуна притягивал его все сильнее, а обстановка огромной пещеры въедалась в него все глубже. Он не хотел, чтобы его наниматель это заметил.

Подумав минутку, Джаннэр подошел к центральной стеклянной панели на правой стене, вытащил из кармана маленькую продолговатую коробочку и поднес ее ко рту.

— Джаннэр, — сказал он.

Панель открылась, обнаружив черную пустую шахту. Чернота ее словно плясала. Джаннэр едва шагнул в нее, как уже открывал внутреннюю дверь кабинета. Он вошел, и дверь закрылась за ним. Негр оказался в залитом светом из окон коридоре, простиравшемся от пола до потолка; далеко внизу тянулись бескрайние гряды летних облаков.

Он стоял прямо перед большой желтой с красноватым отливом дверью. Дверь бесшумно отворилась.

В просторной красивой комнате его ждали двое мужчин: молодой и пожилой. Они были похожи друг на друга и явно сгорали от нетерпения.

Джаннэр вошел в комнату и бросил сигарету в емкость для отходов.

— Добрый день, сэр, — сказал он пожилому, а потом кивнул молодому:

— Добрый день, господин Пауйс.

Пожилой мужчина заговорил низким раскатистым голосом:

— Ну, Джаннэр, что там сейчас, внизу, творится?

Глава 2

Алан Пауйс перебирал пальцами стопку бумаг у себя под рукой, изучающе глядя на своего деда и разрисованного негра, пока они стояли друг против друга. Странная парочка.

Министр Саймон Пауйс был высок и грузен, хотя и без явной полноты; его лицо зловещим, неуютным выражением напоминало бога с острова Пасхи. Львиную посадку головы подчеркивала струящаяся грива седых волос, словно высеченных из камня, доходивших почти до плеч. Он был одет в обычный костюм высокопоставленного члена кабинета министров (Саймон Пауйс возглавлял одно из важнейших министерств. Министерство космотранспорта): плиссированный пиджак, набивные брюки, красные чулки и белые туфли. Распахнутая на груди сорочка являла старую, но крепкую плоть, а на груди поблескивала золотая звезда — символ его служебного положения.

— Если вы, господин министр, хотите его остановить, то надо действовать немедля. — Джаннэр вздыхал, разводя руками. — Его влияние растет день ото дня. Люди текут к нему. Он выглядит безвредным, поскольку не проявляет никаких сколь-нибудь значительных политических амбиций, но его власть может стать угрозой равновесию в обществе.

— Может? Уверен, что станет, — тягостно сказал министр. — Но удастся ли нам убедить парламент в том, что существует такая опасность? Вот в чем ирония.

— Может, и нет, — сдержанно отозвался Алан Пауйс, помня о присутствии постороннего. Ему показалось, что он мельком увидел странное выражение на лице негра.

— Хэлен и эта шайка возмутителей сброда, которую она называет политической партией, — единственные, кому доставляет удовольствие ему потворствовать, — проворчал министр. — Не говоря уже о некоторых членах парламента, очарованных им, словно школьницы на первом свидании, — он распрямил начавшие с возрастом сутулиться плечи. — Должен быть какой-то способ указать им на их заблуждение.

Алан Пауйс решил не спорить с дедом в присутствии Джаннэра. Сам он между тем полагал, что старик переоценивает значимость Огненного Шута. Возможно, Джаннэр почувствовал это, поскольку сказал:

— У Огненного Шута, несомненно, есть способность привлекать и удерживать внимание. Его чарам поддаются такие люди, о которых никогда бы такого не подумал. Его притягательная сила велика, почти неодолима. Вы бывали на его «аудиенциях», господин Пауйс?

Алан покачал головой.

— Тогда сходите перед тем, как составите окончательное мнение. Поверьте мне, в нем есть нечто. Он не просто чудак.

Алан удивлялся, как это обычно сдержанный, неразговорчивый негр может так говорить. «Сходить, что ли, как-нибудь на их собрание», — подумал Алан. Ему определенно стало любопытно.

— Так или иначе, кто он? — спросил Алан, когда его дед зашагал к окну в наружной стене комнаты.

— Никто не знает, — ответил Джаннэр. — Его происхождение неизвестно, как и его теории. Он никому не говорит своего настоящего имени. В Центре опознаний нет отпечатков его пальцев; он кажется сумасшедшим, но о нем не слышали ни в одной психиатрической больнице. Может, он, как говорит, спустился с Солнца спасать мир?

— Не паясничай, Джаннэр, — министр поджал губы, ненадолго умолк, а потом глубоко вздохнул и поинтересовался:

— Кто был сегодня там, внизу?

— Вернитц, начальник полиции Китая — он здесь в отпуске и вдобавок собирается принять участие в полицейской конференции на следующей неделе. Марта Гед, профессор электробиологии из Тель-Авива. Все персидские представители, избранные в парламент…

— В том числе Исфахан? — В голосе министра, слишком хорошо воспитанного, чтобы закричать, прозвучало удивление. Исфахан возглавлял фракцию солрефов в Солнечном доме.

— Боюсь, там были все персы-солрефы, — кивнул Джаннэр. — Не говоря уж о членах партии из Дании, Швеции и Мексики.

— Мы рекомендовали нашим членам не принимать участия в нелепых «аудиенциях» Огненного Шута!

— Без сомнения, все они там оказались в поисках фактов, — вмешался Алан, в глазах у него появились едва заметные искорки.

— Без сомнения, — хмуро сказал Саймон Пауйс, предпочитая не замечать иронию внука.

— Ваша племянница там тоже была, — тихо добавил Джаннэр.

— Что меня не удивляет. Эта женщина — ненормальная! Думает, что она сможет стать следующим президентом!

Алан знал, что его двоюродная сестра, Хэлен Картис, лидер Радикально-Либерального Движения, собиралась соперничать со своим дядюшкой — участвовать в грядущих президентских выборах. Один из них наверняка победит.

— Хорошо, Джаннэр.

Саймон Пауйс отпустил секретаря. Негр вышел через боковую дверь во внутреннюю галерею, ведшую к его кабинету.

Когда дверь закрылась, Алан сказал:

— Мне кажется, ты, дед, слишком много значения придаешь этому герою. Он вполне безвреден. Стать угрозой обществу он мог бы, но вряд ли станет. Ты им прямо одержим. Больше никто — по крайней мере среди политиков — так не озабочен. Если положение станет серьезным, люди скоро оставят его или станут действовать против. Почему бы не подождать и не посмотреть, что будет дальше?

— Нет. Я выгляжу одержимым, да? А может, я — единственный человек, не ослепленный тем, что олицетворяет этот Огненный Шут. Я уже набросал законопроект, который, если пройдет, положит конец позерству этого дурня.

Алан поставил портфель на стол и сел в одно из глубоких кресел.

— А стоит ли? Весьма неразумно выступать за то, что легко может оказаться непопулярным. Для большинства Огненный Шут — личность привлекательная и в то же время безвредная. Если ты открыто противопоставишь себя ему, это будет стоить тебе голосов на президентских выборах. Ты можешь и проиграть!

Алан почувствовал, что выиграл очко. Он знал, как важно для старика победить. Со дня основания партии Солнечного референдума каждое поколение кто-то из семьи Пауйсов занимал президентское кресло по меньшей мере раз в жизни; один из Пауйсов сформировал первое же правительство из членов Солрефа. Но за этого представителя рода Пауйсов, похоже, не проголосуют: общественное мнение постепенно отворачивалось от солрефов и склонялось в пользу более горластого и активного РЛД, которое быстро набирало силу под неистовым предводительством Хэлен Картис. Всю свою жизнь Саймон Пауйс стремился стать президентом; и это будет его последней возможностью.

— Я никогда не жертвовал принципами лишь ради ловли голосов! — презрительно сказал Саймон Пауйс. — Допускать такое недостойно Пауйсов. Твоя мать ужаснулась бы, услышав подобное замечание из уст собственного сына. Хоть лицом ты и Пауйс, кровь у тебя — чья бы ни текла в твоих жилах — не наша!

На мгновение Алана что-то кольнуло от этих слов, но он тут же овладел собой. Дед впервые намекнул на его смутные корни — он родился незаконнорожденным, и мать вскоре после родов умерла. И хотя Саймон Пауйс, в своей непреклонной манере, обеспечил внуку соответствующее образование и положение в обществе, дед всегда избегал Алана, заботясь о нем, но не питая ни дружбы, ни любви. Жена Саймона Пауйса умерла пять лет назад, вот с нею Алан был близок. Когда Элинор Пауйс умерла, Саймон начал чуть больше интересоваться Аланом, но всегда держался слегка в стороне. Однако вслух он сказал о внебрачном происхождении внука впервые. Очевидно, его манеры испортились из-за предстоящих президентских выборов.

Алан не обратил внимание на замечание Пауйса-старшего и улыбнулся.

— Городская администрация — если позволите вернуться к прежней теме — не испытывает беспокойства по поводу Огненного Шута. Он обитает на нижних, неиспользующихся уровнях и не доставляет нам никаких хлопот, не грозит подняться выше. Оставь его, дед, ну хоть до тех пор, пока не состоятся выборы.

Министр подошел к панорамному окну и всмотрелся в сумрак; на фоне дальних гор вырисовывалась его прямая фигура.

— Огненный Шут — ощутимая угроза, Алан. Он признал, что склонен к разрушению всего общества, к отказу от всех принципов прогресса и демократии. Своей болтовней о поклонении Солнцу, природе он грозит отшвырнуть нас всех к беспорядку, упадку, дикости!

— Дед, этот человек не настолько могуч! Ты его переоцениваешь!

Саймон Пауйс покачал головой, сцепив тяжелые руки за спиной.

— Говорю тебе — нет!

Значит, ты не прав! — сердито сказал Алан, лишь наполовину сознавая, что его гнев вызван не столько праведностью старика, сколько предыдущим обидным замечанием.

Саймон Пауйс молча стоял, повернувшись к Алану спиной.

«По крайней мере его нерушимая репутация цельного и твердого политика заслужена, — отметил Алан. — Однако эта репутация не спасет его, если на выборах Огненный Шут станет предметом политических споров.»

С точки зрения Алана — которую разделяло великое множество людей — таинственное появление Огненного Шута год назад приветствовали как избавление от скуки гладкой, размеренной жизни Швейцарии-Сити.

— До свидания, дед, — сказал Алан, подхватывая портфель. — Я пошел домой. Сегодня вечером у меня много работы.

Саймон Пауйс повернулся — обдуманным, величественным движением.

— Думаю, тебе интересно будет узнать, что я связывался по этому вопросу с городским советом и предложил полностью изолировать нижние уровни. Надеюсь, они примут мое предложение. Отвечать за исполнение будет городская администрация. Тебе, как заместителю главы администрации, видимо, придется заняться этим делом непосредственно.

— Если у городского совета есть хоть капля здравого смысла, он отвергнет твое предложение. У них нет свидетельств нарушения законов со стороны Огненного Шута. Они не могут принять против него никаких законных мер. Все, что он сделал, — это выступал на собраниях, а это вовсе не преступление в рамках той демократии, которую ты так нахваливал. И все твои доводы — ерунда. Ты не согласен?

— Один шажок в сторону может спасти нас от долгого скольжения вниз, — отрывисто сказал Саймон Пауйс, когда Алан вышел из комнаты.

Входя в лифт, чтобы отправиться к себе на шестьдесят четвертый уровень, Алан решил, что, видимо, неверно расценил отношение деда к Огненному Шуту. Он много слышал о последнем и о его «аудиенциях»; романтический ореол этого человека поневоле вызывал приязнь. Но он слишком настойчиво спорил об Огненном Шуте, сам его никогда не видав.

Он выбрался из лифта и прошел на середину коридора, выбрав самую быструю дорожку, чтобы попасть в свою квартиру. Подъехав ближе к дому, он перешел на медленную дорожку с привычной ловкостью, извлек из кармана маленькую коробочку и, поднеся ее ко рту, произнес свое имя. В стене открылась дверь.

В передней слуга принял и пронес в кабинет его портфель.

— Мы ждали вас раньше, сэр. Мэдлин приносит извинения, но ей кажется, что птица подгорела.

— Это я виноват, Стефан. — Ему все равно не особенно нравилось синтетическое птичье мясо.

— И в гостиной вас дожидается мисс Картис. Я говорил ей, что вы не обедали…

— Все в порядке.

Решительный внешне, внутренне он смутился. Даже почувствовал легкую дрожь в ногах и проклинал себя за невольное шутовство. Он только раз видел Хэлен — мельком, на каком-то вечере — со времени окончания их связи.

Алан вошел в строгую гостиную.

— Добрый вечер, Хэлен. Как поживаешь?

Они не пожали друг другу рук.

— Здравствуй, Алан.

Он не догадывался, зачем она здесь, да и не особенно хотел знать. Только боялся, что его чувства к ней опять оживут…

Алан сел. Она расположилась напротив, в другом набивном кресле без ручек. Хэлен накрасилась, что было совсем на нее не похоже: светло-зеленые губы, ультрабелая пудра, брови и веки — красные. «Вкус у нее всегда оставлял желать лучшего», — подумал он. С ее почти треугольным лицом, короткими черными волосами и небольшим носом она очень напоминала кошку — если не обращать внимания на косметику, делавшую ее похожей на труп.

— Я слышал, ты сегодня была на «аудиенции» у Огненного Шута? — обронил он.

— Где ты об этом услышал? Сработал там-там? Или побывал у кого-нибудь на коктейле?

— Нет. — Он не совсем искренне улыбнулся. — Но в наши дни повсюду шпионы.

— Значит, ты заходил к дяде Саймону, да? На выборах он собирается воспользоваться этими сведениями против меня?

— Нет, не думаю.

Она явно нервничала. Ее голос чуть заметно подрагивал. Может быть, его голос — тоже. Они были очень близки — в том числе физически — и разрыв, когда он наконец произошел, случился во гневе. С тех пор он не был с нею наедине.

— Какие у тебя шансы на победу?

Она улыбнулась.

— Неплохие.

— Да, похоже на то.

— Тебя это обрадует?

Она прекрасно знала, что нет. Ее политические устремления стали главной причиной их разрыва. В отличие от своих родственников, включая самых дальних, он не интересовался политикой. Наверное, подумал он опять с давешней горечью, Саймон Пауйс прав, и он унаследовал кровь от своего неизвестного отца. Алан покачал головой, чуть пожимая плечами и рассеянно улыбаясь.

— Я… я не знаю, — солгал он. Разумеется, его бы разочаровала ее победа. Алан ненавидел политическую сторону ее характера. Он не имел ничего против женщин в политике — считать так значило бы оторваться от настоящего и окунуться в старину — но чувствовал, что ее таланты — в чем-то ином. Может быть, в живописи, для которой у нее больше нет времени? Она могла стать выдающимся живописцем.

— Пора Солнечной системе встряхнуться, — сказала она. — Солрефы правили слишком долго.

— Возможно, — безразлично откликнулся он. И, отчаянно стремясь разделаться со своими сомнениями, спросил:

— Зачем ты пришла, Хэлен?

— Мне была нужна помощь.

— Какая? Лично тебе?

— Нет, конечно. Не волнуйся. Когда ты сказал, что все кончено, я тебе поверила. У меня на плече все еще видна та отметина.

Отметина эта лежала на совести Алана, и упоминание о ней причинило ему боль. Он тогда ударил ее по плечу, не желая бить сильно, вышло именно так.

— Прости меня… — запинаясь, пробормотал он. — Я не хотел…

— Знаю. Мне не стоило об этом вспоминать. — Она улыбнулась и быстро сказала:

— Мне на самом деле нужны кое-какие сведения, Алан. Я знаю, ты в политике не замешан, и я уверена, что ты не будешь против.

— Но ведь я не владею никакими секретами, Хэлен. Не то у меня положение — я всего лишь государственный служащий, ты же понимаешь.

— А это и не совсем секрет. Все, что мне нужно, — это, как бы поточнее выразиться, некие последние известия.

— О чем?

— Прошел слух, что городской совет собирается закрыть нижние уровни. Это правда?

— Не могу сказать, Хэлен, честное слово.

Новости путешествовали быстро. Очевидно, какой-нибудь несдержанный член совета кому-то упомянул о письме Саймона Пауйса, и это послужило началом слуха. С другой стороны, его дед, говоря об этом, рассчитывал, что внук не обманет его доверия. Он не мог сказать ничего, хотя слух основывался на истинном положении вещей.

— Но ты же чиновник городской администрации. Ты должен знать. Ты же будешь отвечать за этот проект, так?

— Если такой проект примут, — да. Но мне ничего не говорили ни в городском совете, ни мой начальник. На твой слух мне полагается не обращать внимания. А почему это тебя так беспокоит?

— Потому что, если это правда, было бы интересно узнать, кто из членов совета поддержал это предложение и кто их науськал. Единственный человек с достаточной властью и действительно одержимый — твой дед — и мой дядя, Саймон Пауйс!

— Сколько в совете членов партии Солнечного референдума? — рассеянно спросил он, поглощенный ароматом ее духов. Он с тоской вспомнил этот запах. И тоска все усиливалась, становясь невыносимой…

— Там пятеро солрефов, трое из РЛД, один независимый социалист и один как-то незаметно вошедший креспигнит, за которого проголосовали пенсионеры. Такое положение дает солрефам, раз уж ты так несведущ в политике, большинство и фактическую возможность управлять советом, ибо этот креспигнит почти всегда голосует заодно с ними.

— Значит, ты хочешь сказать людям, что это предполагаемое закрытие нижних уровней — заговор солрефов и удар по их свободе.

— Такими именно словами, — сказала она удовлетворенно, торжествующе. Он встал.

— И ты ждешь, что я помогу тебе? Обману доверие, не говоря уже о том, что подброшу боеприпасов противникам деда, и дам тебе знать о решении совета до его оглашения? Ты сходишь с ума, Хэлен. Должно быть, политика запутала тебе мозги!

— Но тебе же в любом случае все равно. Ты не интересуешься политикой!

— Это так. Одна из причин, по которой политика меня не интересует — та нечистоплотность, какая въедается в лучших людей, — людей, которые думают, будто ради победы на выборах все средства хороши! Я не настолько наивен, Хэлен. Я из той же семьи, что и ты. Я вырос на политике. Вот почему я держусь от нее подальше!

— Но ведь ты не поддерживаешь преследование Огненного Шута, Алан? Он простой, искренний…

— Мне неинтересно выслушивать список добродетелей Огненного Шута. А поддерживаю ли я какое-либо «преследование», как ты выражаешься, — это не имеет значения. На самом деле Огненный Шут мне симпатичен и я вовсе не считаю его опасным. Но мне кажется, вы с дедом используете этого человека для своих политических целей, а в этом я участвовать не стану! — Он примолк, обдумывая сказанное, потом добавил:

— Наконец, никакого «преследования» не было, и не похоже, что будет!

— Это ты так думаешь. Я поддерживаю Огненного Шута по надлежащим причинам. Его стремления и стремления РЛД взаимосвязаны. Он хочет привнести в этот одержимый машинами мир здравый смысл и настоящую жизнь. Мы хотим возврата к истинным ценностям!

— О, Боже! — Он нетерпеливо затряс головой. — Хэлен, сегодня вечером мне предстоит еще очень много работы.

— Отлично. Мне тоже. Если ты передумаешь…

— Если бы даже существовал заговор с целью ареста Огненного Шута, я и то не рассказал бы тебе, Хэлен, ничего такого, что ты смогла бы использовать в качестве политического топлива. — Он вдруг обнаружил себя придвинувшимся к ней, схватившим ее за руку. — Послушай. Зачем тебе в это влезать? У тебя хорошие шансы победить на выборах, не снисходя до таких вещей. Подожди, пока станешь президентом, а там делай Огненного Шута хоть Надеждой Солнечной системы, если пожелаешь!

— Ты не можешь понять, — сказала она мрачно, стряхивая его руку. — Ты не осознаешь, что нужно стать в какой-то степени безжалостным, когда знаешь, что идешь к верной цели.

— В таком случае я рад, что ты знаешь истину, — с сожалением сказал он. — Чертовски рад. Это больше, чем я могу.

Она в молчании удалилась, а он тяжело опустился обратно в кресло, с угрюмым удовольствием чувствуя, что повел в счете.

Но это настроение надолго не задержалось. К тому времени, как Стефан вошел и сообщил, что его трапеза готова, Алан уже впал в тягостное, бесплодное уныние. Алан бесцеремонно велел слуге поесть самому, а потом отпустил его на остаток вечера.

— Благодарю вас, сэр, — удивился Стефан, и ушел, пожевывая нижнюю губу.

Алан почувствовал, что в таком расположении духа работать не сможет. Да и работа, сказать по правде, в любом случае большой важности не имела — обычная чепуха, с которой он надеялся разделаться до того, как возьмет отпуск через пару недель. Он решил отправиться спать, надеясь, что добрых десять часов сна помогут ему забыть Хэлен.

Он дозрел настолько, что ощутил необходимость самому взглянуть на ту таинственную личность, ибо вокруг Огненного Шута как-то сразу закружилось так много всего…

Он вышел в темный коридор и приказал свету зажечься. Система освещения отозвалась на его голос, и квартиру залил свет. А еще заработал небольшой эскалатор, ведший наверх, на который Алан шагнул, позволив вознести себя.

Он вошел к себе в спальню. Она была обставлена скупо, как и вся квартира: кровать, лампа для чтения, небольшая полка книг, передняя спинка кровати, служившая вместилищем всему, что он удосуживался туда класть, и скрытый шкаф. Вентиляторы, тоже скрытые, подавали свежий воздух.

Алан снял свою алую куртку и штаны, приказал гардеробу открыться, потом приказал открыться желобу чистящего агрегата и бросил одежду туда. Выбрав спальный костюм из одного предмета, он уныло подошел к кровати и сел на краешек.

Потом встал, снова подошел к гардеробу, вынул и надел обычный костюм.

Быстро вышел из квартиры, чувствуя, что надо бы взять с собой кое-что — какое-нибудь оружие, или записную книжку, или тревожный маячок, всегда остающийся на связи с полицией, где бы его владелец ни находился, — и вскочил на быструю полосу, понесшую его к лифтам.

Он собирался на нижние уровни. Он собирался отыскать Огненного Шута.

Глава 3

Его непонятно почему раздосадовало, когда одетый в ливрею лифтер узнал его и с любопытством разглядывал, пока Алан спускался на сорок девятый уровень. Краешек разума волновало предвкушение неизведанного, совсем как в отрочестве. Он выбрал неопределенного вида одежду, чтобы ходить туда-сюда неузнанным.

Один в автоматическом лифте, он быстро упал до девятого уровня, и еще больше разгорячился от сознания одиночества и реальной беспомощности перед лицом опасности.

Он смело шагнул в коридор, называвшийся — совершенно неуместно — Апельсиновым шоссе, и осторожно двигался дальше, пока не увидел табличку, гласившую:

«Эскалаторы (вниз) на пять уровней.»

Он ехал на этих эскалаторах в знобящие глубины Швейцарии-Сити, чувствуя себя так, словно сходил в какой-то замерзший ад, и в то же время отмечая про себя, что, если бы на нижних уровнях действительно жили люди, городской администрации надлежало бы из гуманных соображений наладить здесь отопление.

Он пожалел, что у него не нашлось ничего потеплее, но это означало обращаться в Центр одежды, поскольку он редко выходил из города, если не считать отпусков, а тогда все необходимые одеяния обеспечивались.

Но, спустившись ниже, он почувствовал растущее тепло и тяжелую смесь неприятных запахов, в основном — человеческого пота. Несмотря на отвращение, он с любопытством принюхивался.

Медленно спускаясь по трапу на печально знаменитый первый уровень, заслуживший дурную славу прибежища нежелательных лиц задолго до появления здесь Огненного Шута, он с легким потрясением увидел необычный танцующий свет. Чем ближе подходил он к источнику этого света, тем больше нарастало его возбуждение. Открытый огонь! Этот свет исходил из громадного горящего факела, распространявшего еще и неукрощенный жар!

Алан приблизился к факелу, насколько осмелился, и восхищенно на него загляделся. Ему доводилось смотреть видеозаписи подобных зрелищ, но своими глазами такое он видел впервые… Когда на лбу от жары выступила испарина, Алан поспешно ретировался по коридору, напомнившему своим танцующим открытым огнем волшебную страну его детства. Подумав, он решил, что все это больше походило на замок какого-нибудь великана-людоеда, но восторг, в который пришел Алан от всего нового, неизведанного, оказался слишком велик, и осторожность на время была забыта. Она вернулась, лишь когда он завернул за еще один угол и увидел, что крышу образует самая настоящая скала, и с нее капает сгустившаяся влага!

Разум Алана Пауйса, отнюдь не ограниченного молодого человека, все же не смог быстро переварить такие далекие от обыденности впечатления.

Впереди послышались звуки возбужденных людских голосов. Он ожидал обнаружить какое-нибудь многочисленное тайное сборище, но расслышал голоса лишь немногих беседовавших людей. Идя на звук, он вдруг услышал раскатистый смех, исполненный такого восторга, такого бесшабашного веселья, что ему захотелось узнать, о чем это они, и тоже посмеяться. Если это — знаменитый смех Огненного Шута, то он совсем не показался Алану безумным.

«Хотя, — сказал он себе, стараясь держаться в тени, — существует множество видов безумия.»

Справа его взору открылась пещера. Он прижался к левой стене и с колотящимся сердцем медленно двинулся вперед.

Оказалось, пещера изгибается вправо, и видел он лишь исходивший оттуда свет, но зато теперь мог разобрать обрывки слов и даже фраз. Время от времени с шипением вспыхивал какой-то зеленый свет, всякий раз выхватывая его из тени.

— …заключить это во что-нибудь доступное управлению…

— …не очень, всего лишь намек на то, что мы могли бы…

— …глядишь назад. Я собираюсь…

Снова вспыхнуло, зашипело, и язык зеленого пламени вырвался за угол, рассерженной коброй потянувшись к Алану. Он задохнулся, сделал шаг назад, а за вспышкой последовал рокочущий хохот. Его заметили?

Нет. Разговор продолжался, теперь на повышенных от возбуждения тонах.

Он быстро пересек проход и встал у входа в пещеру, напрягая слух, стараясь разобрать, о чем они говорят.

Потом он почувствовал, как его руки осторожно коснулись, и чей-то голос шепотом произнес:

— Боюсь, что вам сюда нельзя. Частное жилище, знаете ли.

Он медленно обернулся и ужаснулся привидению, все еще касавшемуся его руки. Его затошнило, он отшатнулся.

Ужасающая фигура тихонько рассмеялась.

— К вашим услугам. Меня стоило бы держать ради одного только, что я не позволяю людям совать сюда свой нос!

— Я не знал, что у вас здесь нечто тайное, — пролепетал Алан. — Искренне прошу прощения, если…

— Мы рады гостям, но предпочитаем званых. Вы не возражаете?

Человек без кожи кивнул по направлению к выходу. Алан попятился, заставляя себя не обращать внимания на желчь во рту, заставляя себя смотреть на создание без явного отвращения — но давалось это с трудом.

Плоть, сосуды и мышцы блестели на его теле, словно все покровные ткани облупились. Как он может двигаться? Как он может выглядеть столь невозмутимо?

— У меня искусственная кожа, но прозрачная. Вместо пигмента там что-то другое. Пока еще не додумались, как окрасить эту ерунду, мне повезло стать подопытной свинкой. Я могу пользоваться косметикой, но не хочу. Меня зовут Корсо. Я доверенный паж Огненного Шута и имею дело с каждым, кто хочет побывать на его аудиенциях. Вы пришли не вовремя. Такая аудиенция прошла сегодня днем.

Очевидно, Корсо привык к шальным странникам, в особенности любопытствующим по поводу Огненного Шута. Решив сыграть роль, ошибочно предложенную ему Корсо, Алан посмотрел в пол.

— Ох, простите. А когда следующая?

— Послезавтра.

— Можно мне прийти?

— Добро пожаловать.

Алан повернулся, готовый отправиться обратно.

— Тогда и увидимся, — сказал человек без кожи.

Завернув за угол, Алан привалился к стене и постоял немного, прежде чем смог двигаться дальше. «Слишком много сегодня вечером неожиданных потрясений», — сказал он себе.

Едва к нему начало возвращаться самообладание, как вновь заработало любопытство. Что происходит? Насколько он видел и слышал, Огненный Шут с друзьями проводил какой-то лабораторный эксперимент, а Корсо, человека без кожи, оставили на страже заворачивать обратно любопытствующих.

Что ж, каждый имеет право на частную жизнь. Но любопытство переполняло его. Он начал возвращаться к пещере, когда тихий знакомый голос произнес:

— Неразумно. Если вы пойдете туда во второй раз, Корсо поймет, что вы не невинный малый, алчущий посвящения.

— Джаннэр! — прошипел Алан. — Что вы здесь делаете?

Но услышал лишь слабое шарканье и не дождался ответа.

Возможно, негр дал добрый совет. Не стоило навлекать подозрений, поскольку, если его обнаружат, то всякая возможность в будущем увидеть Огненного Шута будет исключена.

Он начал возвращаться к трапу. Но что за дела у Джаннэра на нижних уровнях? Собственные или Саймона Пауйса? Может быть, негр расскажет ему завтра, если Алану удастся найти предлог выйти из здания городской администрации и зайти в апартаменты деда.

Испытывая непонятное раздражение оттого, что видел так мало владений Огненного Шута и совсем не видел его самого, он наконец прибыл на шестьдесят четвертый уровень, доехал на быстрой дорожке до своей квартиры и лег спать, частично избавившись от былого приступа тоски.

Послезавтра он твердо решил побывать на «аудиенции» у Огненного Шута.

На следующее утро Алан медленно сосредоточивался только на делах службы. К тому времени, как он прибыл в здание городской администрации на Северной вершине, мысли его обратились к предстоявшему монтажу лифтов, которые городской совет счел необходимыми для ускорения пассажиропотока между уровнями.

Он вполне заслуживал должность заместителя главы администрации, однако вынужден был признать, что частично обязан своим положением своим семейным связям и тому образованию, на получении которого настаивал дед. Но работал он много, добросовестно, и начальник был им доволен. Закончив университет, он вот уже два года исполнял свои обязанности заместителя.

Он провел утро, наверстывая упущенное время, перед самым перерывом на обед Карсон, глава администрации, вызвал его к себе.

Карсон был худощавый мужчина с непримечательной внешностью. Подчиненные его очень уважали. Несмотря на всеобщее уважение, подбородок его всегда выглядел давно не бритым, а смуглое лицо — давно не мытым. Но от него сие не зависело. Стоило провести немного времени в его обществе, и первое впечатление неприметности быстро исчезало.

— Садись, Алан, — негромко сказал Карсон. — Я хочу знать, не смог бы ты на время оставить ту работу с лифтами и передать ее в ведение Селвина. Для тебя появилось кое-что другое.

Пауйс сидел и смотрел, как Карсон листает бумаги у себя на столе. Наконец начальник выбрал одну и подал ему.

Быстрого взгляда на документ, озаглавленный «Проект закрытия нижних уровней», Алану оказалось достаточно, чтобы понять: это тот самый план изоляции нижних уровней от верхних.

Так что Хэлен не ошибалась. У Саймона Пауйса действительно нашлось достаточно влияния на городской совет, чтобы провести в жизнь свои «предположения».

Карсон пристально смотрел на большой палец правой руки. Взгляда он не поднимал.

— Конечно, потребуется временное изменение пешеходных маршрутов, хотя хлопоты наши можно уменьшить, если работать ночью. Стоит заплатить сверхурочные, чтобы выполнить работу как можно скорее.

— И с наименьшим шумом? — колючим голосом осведомился Алан.

— Именно.

— Полагаю, совет об этом широко не объявлял?

— В том нет необходимости — на нижних уровнях больше никто не живет. Естественно, предусмотрены аварийные выходы, но их будут держать запертыми. Это не должно никого волновать…

— За исключением Огненного Шута! — Алан пришел в такую ярость, что с трудом сдерживался.

— Ну, разумеется. Огненный Шут. Мне думается, он найдет, куда деться. Возможно, вовсе покинет наш город. Подозреваю, у него и права-то нет здесь жить, если на то пошло.

— Но газеты, лазервидение, РЛД — а значит, и общественное мнение большей частью — все сочувственно относятся к Огненному Шуту. На его стороне — изрядная часть общества. Это даже не политический динамит, а политическая атомная бомба!

— Точно, — Карсон кивнул, все так же рассматривая свой палец. — Но мы не имеем отношения к политике, так ведь, Алан? Для нас это просто еще одна работа, причем не слишком сложная. И давай покончим с этим.

Алан взял врученные Карсоном бумаги и поднялся. Его начальник совершенно прав, но подчиненный не мог отделаться от ощущения личной заинтересованности.

— Я займусь этим после перерыва, — пообещал он.

Он вернулся к себе, сложил бумаги к себе в стол, поднялся на крышу здания городской администрации, взял такси и поехал через искусственные деревенские просторы Вершины к апартаментам своего деда, размещавшимся близ Солнечного дома на Южной вершине.

Но, добравшись туда, он обнаружил лишь Джаннэра и еще одного своего родственника — Денхольма Картиса, брата Хэлен.

Картис был одет с вызывающе дурным вкусом. Его платье служило ему выставляемым напоказ наступательным оружием. Его считали иконоборцем, нетерпимым к любым общепринятым догмам, и разумным, и нет. Над полосатой в горошек попоной, задрапировывавшей его тощее тело, возвышалась непоколебимая, чуткая голова — тяжелая пауйсовская голова со спокойными, многообещающими глазами, казалось, схватывающими все подробности и в то же время их презирающими. Глаза Картиса неотрывно смотрели в будущее.

— Здравствуй, Денхольм, как живешь? — Они с двоюродным братом пожали друг другу руки.

— Прекрасно, а ты?

— Неплохо. Как дела у группы Тридцати Пяти? Все еще склонны оживить родную партию?

Картис возглавлял радикальное крыло солрефов. Его немногочисленная фракция отличалась горлопанством и пользовалась определенным влиянием в Солнечном доме. И хоть они оставались в традиционной партии Пауйсов, ему было бы намного уютнее в движении сестры. Но ему было интереснее изменить партию, чтобы изменить ее политику, чем отколоться от нее и образовать новую.

Картис не ответил на вопрос Алана. Он только успел бросить взгляд на большие стенные часы, как в боковую дверь влетел его предок.

— Дед, — быстро выступил вперед Алан, но старый Саймон Пауйс покачал головой.

— Извини, Алан. Мне немедленно нужно в Солнечный дом. Идешь, Денхольм?

Картис кивнул, и оба почти бегом выскочили из комнаты.

«Что-то случилось, — предположил Алан, — и совсем не закрытие нижних уровней, а кое-что поважнее.»

— Что происходит, Джаннэр?

Когда их глаза встретились, взгляд у негра был слегка смущенный, но заговорил он спокойно:

— Они требуют отставки старика Бенджозефа.

Бенджозеф, заслуженный член партии Солреф, занимал пост президента. В течение своих двух сроков он оставался популярным, но не особенно просвещенным. Последний год у него не было значительной общественной поддержки, частично из-за того, что он не сразу согласился с политикой освоения Марса и Ганимеда.

— На каком основании?

— Из-за тех планет. Марс и Ганимед готовы принять поселенцев. Есть деловые люди, желающие вкладывать в это деньги, есть корабли, готовые доставить поселенцев, но Бенджозеф неохотно следует политике освоения, потому что он говорит, будто мы еще для этого недостаточно организованы. Он хочет подождать еще лет десять и добиться такой организации, а всем остальным не терпится начать. Ну, вы знаете…

— Знаю, — согласился Алан.

Планы сделать эти два небесных тела обитаемыми и плодородными вынашивали еще сто лет назад; довольно трудно было удержать частные предприятия и будущих поселенцев разговорами о том, что они еще не готовы. Бенджозеф повел себя неумно, настаивая на своем, но он делал то, что ему представлялось правильным, и его убежденность, похоже, грозила ему падением.

— Как вы думаете, останется он у власти до конца срока? — полюбопытствовал Алан.

— Вряд ли. Министр Пауйс и большинство солрефов его, конечно, поддержат, но господин Картис и его группа сомкнулась с РЛД. Другие партии примерно поровну разделились на два лагеря, а вот поддержка господина Картиса должна решить исход голосования.

Алан еще раз порадовался, что решил не принимать участия в политике. Даже его беспристрастный и непреклонный дед собирался поступить лицемерно, голосуя за доверие Бенджозефу, и в то же время подстрекая Картиса выступить против.

Он решил, что делать ему особенно нечего, поскольку все будут в Солнечном доме, включая, конечно, и Хэлен. Последняя сессия закончилась две недели назад, так что следующего президента предстоит избирать в период политического затишья. «Возможно, — подумал он насмешливо, — оба фаворита президентской гонки уже завели свои машины.»

— Вы теперь будете очень заняты, насколько могу судить, — сказал он Джаннэру. Негр кивнул, и Алан продолжил:

— Чем вы занимались вчера на нижних уровнях? По заданию деда?

— Да, разумеется.

— Почему дед так недоброжелательно относится к Огненному Шуту? На мой взгляд, он безобиден. Может, у деда есть какие-то сведения, недоступные публике?

Алана не слишком интересовали собственные слова. Вторую половину его мозга занимали выборы… и Хэлен.

Джаннэр покачал головой.

— Я так не думаю. Это зависит от вашей точки зрения. Господин министр видит в Огненном Шуте угрозу обществу и его прогрессу. Другие — просто романтическую личность, желающую возвращения к простой жизни. Вот почему он так нравится столь многим. Нам всем хотелось бы жить более простой жизнью, мы алчем таких вот незамысловатых решений наших проблем, какие предлагал бы человек вроде Огненного Шута.

— Сомнений нет, ответы просты, — кивнул Алан, — но в жизни их применить вряд ли удастся.

— Кто знает? — бросил Джаннэр.

— Собирается ли дед использовать Огненного Шута в качестве политической платформы?

— Полагаю, да. Само собой разумеется, что, кто бы ни победил, поддержка закону о расселении обеспечена. Так что другим основным предметом разногласий станет Огненный Шут.

— Но это же несоизмеримые вещи. Почему главным спорным вопросом должен оказаться Огненный Шут?

Джаннэр бесстыдно улыбнулся.

— Возможно, потому, что так захотели политики.

Такой ответ удовлетворил Алана, и он добавил:

— Гитлер, насколько я помню, использовал евреев. До него Нерон использовал христиан. Меньшинства нужны всегда — они отвлекают внимание народа от настоящих трудностей, с которыми политики совладать не могут. Значит, мисс Картис и министр Пауйс используют Огненного Шута, не так ли? Одна поддерживает, другой осуждает. Людям будет интересно следить за схваткой вокруг такой колоритной фигуры, и они позабудут о других политических вопросах. Звучит не правдоподобно и тем не менее такое случается. История это доказывает. Что дед собирается сделать с Огненным Шутом, если придет к власти?

— Может, и ничего, — сказал Джаннэр, — вообще ничего — как только придет к власти. — Потом весело улыбнулся. — Нет, так нечестно. Все-таки я — личный секретарь Саймона Пауйса. Он по-настоящему озабочен скорее тем, что олицетворяет Огненный Шут, а не самим этим человеком.

Столь явное возвращение Джаннэра к преданности шефу пробудило отклик в душе Алана. Он кивнул.

— Возможно, мы обоим не отдаем должного. Я забыл, что они оба — из одной семьи, а у Пауйсов чувство семейной чести весьма развито.

Джаннэр кашлянул.

— Думаю, мне лучше самому отправляться в Солнечный дом. Наметить для вас встречу с вашим дедом?

— Нет, не беспокойтесь.

— Собираетесь завтра на аудиенцию к Огненному Шуту?

— Возможно.

— Можем там увидеться.

— Да, — сказал Алан. Он взглянул на часы и заметил, что опаздывает на службу. В коридоре они с Джаннэром разошлись.

Изучив проект закрытия нижних уровней, Алан вздохнул. В основе своей — несложная работа: организовать закрытие всех входов, остановку лифтов и эскалаторов, отключение освещения и отопления там, где они еще имелись. Предстояло закрыть десять уровней и переселить до тысячи человек в вышерасположенные жилища. Он знал, жители девятого и десятого уровней обрадуются такой перемене. У них по крайней мере можно найти поддержку.

Нет, важен не этот план сам по себе, а то, как станут трактовать его газеты и другие средства массовой информации, что об этом скажет Хэлен Картис. Видимо, это обойдется городской администрации и городскому совету столь же дорого, как если бы они приказали населению пытать и казнить всех городских домашних собак. К тому же грядущая работа вызовет эхо во всем мире — Огненный Шут был темой бесчисленных сенсационных материалов, в которых о нем говорилось в сочувственной манере.

Алан не сомневался, что своим поступком его дед совершил политическое самоубийство. Но сейчас его заботило не столько это, сколько ожидавшие их с начальником неприятности.

Особенно будут злословить в адрес внука того человека, который захотел расправиться с невинным Огненным Шутом. О нем станут говорить как о марионетке в руках старика. Без сомнения, на него даже станут кричать в общественных коридорах.

Он связался с отделом коммунального хозяйства и подождал, пока найдут управляющего.

Тристан Б'Ула, как и Джаннэр, был родом из Зимбабве — бывшей Родезии. Зимбабве стало влиятельным государством Африканской федерации; многие зимбабвийцы входили в число наилучших администраторов Солнечной системы.

— Добрый день, Тристан, — Алан был с ним в приятельских отношениях. — Я хотел с тобой потолковать о новом проекте.

Б'Ула притворно вздохнул.

— Что, очень важно? Сейчас у меня совсем нет свободной рабочей силы.

— Городской совет требует этим заняться в первую очередь. К тому же дело весьма деликатное. У тебя в комнате есть кто-нибудь еще?

Б'Ула повернулся, глянул куда-то в сторону и сказал:

— Ничего, если вы нас покинете на минуту-другую, мисс Наджиб?

Его хорошенькая секретарша-египтянка мелькнула на экране.

— Порядок, Алан. Что там такое?

— Городской совет хочет, чтобы мы изолировали нижние уровни — с первого по десятый, если точно. Надо забетонировать входы, обрезать свет, отопление и воду, отключить лифты и эскалаторы.

Б'Ула потребовалось некоторое время, чтобы все это переварить. На его лице проступило недоверие.

— Но ведь там же — Огненный Шут! Они ждут, чтоб мы его замуровали? Погребли?

— Конечно, нет. До начала работ всех постоянных жителей переселят. Я думаю расселить их в свободных кварталах: шестом — на пятнадцатом уровне, двенадцатом и тринадцатом — на семнадцатом. Потребуется проверить, пригодны ли они для жилья. Их собирался занять Институт химических исследований, поскольку ему становится тесновато, но придется…

— Погоди, Алан. А что будет с Огненным Шутом?

— По-видимому, выберет что-то из помещений, которые мы предлагаем и всем остальным, — мрачно сказал Алан.

— Ты знаешь, что он этого не сделает!

— Я не знаю Огненного Шута.

— Ну, а я в этом не участвую, — взбунтовался Б'Ула и выключил связь.

Захваченный врасплох, Алан сидел за столом и тяжело дышал. И это, решил он, — лишь намек на то, как такие новости воспримет общественность. Его коллега всегда производил впечатление уравновешенного, практичного человека, хорошо делавшего свое дело — обычный добросовестный служащий, как и сам Алан. Если на Тристана Б'Ула эти известия так подействовали, что он рискнул своим положением, отказавшись подчиняться городскому совету, то как это воспримут остальные?

В голове Алана стрельнуло: мятеж. Массовых волнений не отмечалось вот уже сто лет!

Такого он не ожидал.

Еще одно: Б'Ула так это задело, что вряд ли он станет хранить секрет. Кто-то должен убедить зимбабвийца, что закрытие тех уровней не грозит Огненному Шуту. Не хочется, но придется рассказать Карсону о небольшом скандале с управляющим.

Он медленно встал из-за стола. И поплелся к Карсону.

Глава 4

Бенджозеф ушел в отставку.

На заседании в Солнечном доме, продолжавшемся до глубокой ночи, когда Бенджозеф пытался изложить представительной власти свои доводы, старого президента захлопали.

Денхольм Картис поставил вопрос о недоверии президенту. Голосовали тайно, и Саймон Пауйс мастерски сжульничал, делая вид, будто поддерживает Бенджозефа. Министр ухитрился создать образ непреклонного человека, оставшегося со своим вождем из чистой преданности. Несмотря на поддержку — или видимость поддержки — осторожной политики Бенджозефа, уважение общественности к Саймону Пауйсу возросло. Без сомнения, на президентских выборах ему гарантированы голоса сторонников Солрефа. Алан был уверен, что на самом деле его дед голосовал против Бенджозефа. Возможно, принципы у старика имелись — и даже в избытке — но сейчас, похоже, они не могли перевесить действий Саймона Пауйса. Такая необычайная двойственность, видимо, присущая даже лучшим политикам, не являлась для Алана новостью, и все же постоянно возмущала.

В два часа ночи Бенджозеф, сбитый с толку, как он считал, безрассудным поведением части обитателей Солнечного дома, неохотно заявил о своей отставке с поста президента до окончания срока полномочий, который должен был продлиться еще восемнадцать месяцев; на том сессия и завершилась.

Алан прочел или увидел это за завтраком, глядя то в газету, то в лазервид, и собирая воедино подробности этой драматической — а в некоторых отношениях и трагической — сессии. Он, пожалуй, сочувствовал Бенджозефу. Возможно, это старый и мудрый, а может, и просто старый человек. Саймон Пауйс был моложе всего на пять лет, но обладал жизненной силой, несоответствовавшей его возрасту. Алан рассудительно отметил, что сама Хэлен Картис не требовала отставки президента, хотя ее товарищи по партии шумно на него нападали. Было бы недипломатично и невежливо будущему президенту добиваться ухода нынешнего главы государства.

Он вздохнул и допил кофе — новый сорт, из которого удалили кофеин и заменили каким-то «менее вредным» стимулятором. Что удивительно, вкус кофе от такой замены улучшился, пусть Алану и не хотелось этого признавать.

Теперь предстояла схватка между его дедом и двоюродной сестрой. Поймет ли наконец Саймон Пауйс что к чему, перестанет ли обращать внимание на проблему Огненного Шута? Поскольку она пока еще не стала настоящей проблемой. Для этого нужна политическая борьба. Или по-прежнему будет лезть в бутылку? Алан с грустью предчувствовал, что будет — особенно, если Хэлен включит Огненного Шута в свою платформу.

Когда он добрался до конторы, Карсон выглядел бледно, даже хуже обычного. Глав городских администраций подбирают не по внешнему виду, но сейчас Алан скорее захотел бы видеть своего начальника улыбчивым, приятной наружности сексапильным мужчиной, который смог бы заморочить голову общественности относительно истинного положения дел.

— Что вам сказал Б'Ула, сэр? — спросил Алан.

— Я не смог с ним связаться, Алан. Пытался найти его на работе, однако он, должно быть, ушел, как только закончил с тобой разговаривать. Пробовал достать его дома, но жена сказала, что он еще не приходил. Позже я еще раз набирал его домашний номер, но он там по-прежнему не появлялся.

— Интересно, чем он занят?

— Могу тебе сказать. Он повсюду распространяет те самые новости. Не только распространяет, но и приукрашивает. Можно себе представить, что он говорит.

— Я могу представить, что сказал бы кто-то еще… Но Б'Ула…

— Я только что побеседовал с председателем Фоу. Он говорит, что Совет выказывает серьезнейшее беспокойство и полагает, что мы должны были точнее расценить Б'Ула. Я им намекнул, что это они его назначили. Похоже, однако, что мы стали козлами отпущения — и для общества, и, видимо, для Совета.

— Сегодня так много новостей о «бурных дебатах в Солнечном доме», что до нас они, возможно, пока не добрались, — притворно-весело сказал Алан. — Но, без сомнения, доберутся через час-другой.

— Я тоже так считаю. Ладно, у нас еще есть, чем заняться. Схожу сам в коммунальный, узнаю, что там думают об этом проекте. Если они настроены против столь же решительно, как и Б'Ула, у нас скоро начнутся неприятности с профсоюзами.

— И что же мы тогда будем делать?

— Что, что… Сами эти входы проклятые кирпичами закладывать, — Карсон выругался.

— Дохлое дело! — воскликнул потрясенный Алан. — Тогда мы столкнемся со всеобщей забастовкой! — Он не ошибался.

— Надеюсь, городской Совет поймет, чем это грозит, и с почетом отступит, — Карсон двинулся к двери. — Но не похоже, чтоб они собирались так сделать, судя по тону председателя Фоу. До встречи, Алан. Займись чем-нибудь, пока я выясняю, что происходит.

Когда Алан начал рыться у себя в картотеке, вошел его секретарь.

Он поднял бровь.

— Где Ливай?

— Он сегодня утром не приходил, господин Пауйс.

— Он болен?

— По-моему, нет. Я слышал, будто он попросил у кассиров расчет и говорил что-то насчет отставки.

— Понятно. В таком случае не принесете ли вы мне материалы касательно пешеходного сообщения? Кажется, номер документов — PV12.

Вгрызаясь в однообразную работу, Алан узнал от секретаря, что около четверти служащих городской администрации сегодня утром не приступало к исполнению своих обязанностей. Это составляло свыше трехсот человек. Где они все? Почему они ушли, было очевидно.

Дело принимало чудовищный оборот. Если в одном лишь здании триста человек испытывали к Огненному Шуту столь сильные чувства, сколько же миллионов его поддерживают?

Невероятно. Алан чувствовал, что так много людей не могло выйти из себя лишь из-за обещанного закрытия действительно неиспользовавшихся уровней — и по этой причине бросить работу в знак поддержки Огненного Шута. Должно быть, Огненный Шут олицетворял нечто, какую-то потребность современного человечества, о которой, возможно, знали социологи. Он решил не справляться у социологов, дабы избегнуть риска оказаться погребенным под таким множеством объясняющих это явление теорий, которые еще больше затуманили бы ему рассудок.

Но что же это за тонкий Zeitgeist[1]?

Возможно, мир охватит пламя, прежде чем он выяснит. Возможно, что бы ни случилось, он никогда по-настоящему не узнает. Он решил, что стал излишне напыщенным. И все же он был крайне озабочен. Ему нравились мир и покой — одна из причин, по которой он отверг мысль заняться политикой — а все вокруг пребывало отнюдь не в умиротворенном состоянии.

Взвесив факты, он пришел к выводу, что это не местное возмущение, что оно станет расти, пока его не обуздают или оно не исчезнет само по себе. Что затеял его дед? Конечно, в действительности — ничего. Его поступок лишь привел к тому, что нечто до того скрытое — чем бы оно ни являлось — стало явным.

Однако истерия в обществе нарастала, становясь очевидной повсюду. Истерия, не владевшая людьми со времен страха войны двумя столетиями ранее. Казалось, она взорвалась неожиданно, хотя, возможно, он видел, как она начиналась с поклонения Огненному Шуту, в требовании отставки Бенджозефа и других, менее значительных происшествиях, истинный смысл которых он тогда не распознал.

Неохотно наступило утро. Что-то свербило у него на краю сознания, пока он не сообразил, что этой ночью Огненный Шут проводит свою «аудиенцию». Его немного смущало, что идти придется сейчас, когда раздражение в обществе, видимо, выросло чрезвычайно, но он сказал, что пойдет, обещал себе пойти — значит, пойдет.

Как раз когда секретарь Алана принес ему перекусить, вернулся Карсон.

— Есть хорошие новости? — спросил Алан, предлагая начальнику хлеб с говяжьим экстрактом. Карсон отказался, раздраженно махнув рукой, легкой улыбкой извиняясь за свой бесцеремонный жест.

— Никаких. Большинство рабочих сегодня не вышло в любом случае. Профсоюзное начальство отрицает, что это его работа, но кто-то на них повлиял…

— Б'Ула?

— Да. Вчера вечером он выступал на массовом митинге в сопровождении большинства своих работников. Сказал, что это не просто преследование Огненного Шута, но и угроза их свободе. Обычная чепуха, а уж когда новость разнеслась, не он один стал болтать и подогревать толпу. Еще не меньше дюжины касались той же темы в своих речах, обращаясь к невероятно огромным толпам. Да убеждать им особенно и не приходилось. Толпы эти уже были на их стороне.

— Это все случилось так внезапно, — повторил вслух Алан свои былые мысли. — Никто не думал, что это так быстро разрастется. Люди даже не позаботились связаться с их политическими представителями или с городским Советом.

— Что и странно. Можно было ожидать гневных писем, требующих отозвать этот проект — и, если б их стало достаточно, нам бы пришлось подчиниться. В конце концов это и есть демократия. Я действительно считал, что человечество наконец впитало идею законности и порядка. Видимо, я ошибался.

— Это ставит под сомнение слезы Огненного Шута о том, будто «искусственная жизнь» вызывает появление «искусственных» людей и идей. Сегодня утром люди битком набиты человеческим естеством. Они так же кликушествуют и жаждут крови, как и всегда.

— Массовый психоз и тому подобное.

Карсон изучающе уставился на ноготь своего большого пальца. Ноготь был грязный. Как бы он их ни чистил, его ногти опять становились грязными в несколько мгновений.

К середине дня Карсон и Алан в полнейшем недоумении таращились друг на друга. По крайней мере еще двести человек не вернулись после обеда. Пытаться продолжать работу было бесполезно.

Беспокоило еще, что они не могли связаться с городским Советом. Там постоянно было занято. Очевидно, некоторые люди решили разузнать в городском Совете об одном известном деле.

— Думаю, нам лучше тихонечко разойтись по домам, — сказал Карсон, озабоченно пытаясь шутить. — Я оставлю дежурную бригаду, а остальных отпущу. Так или иначе, они и сами скоро разойдутся.

Радуясь такому решению по своим причинам, Алан не возражал.

Он вернулся домой и переоделся в тот самый неопределенного вида костюм, который одевал раньше. Добрался он до квартиры с трудом: в коридорах было полно народу. Всюду слышались сердитые, возбужденные разговоры. Порядок уступил место кликушескому беспорядку, и Алана слегка пугало, что обычные люди поступают, как ему казалось, отказываясь от лучшего в себе.

В коридоре его стиснула и понесла к лифтам людская река; пришлось ждать почти четверть часа, а нетерпение толпы все росло. Чтобы забрать их всех сразу, просто недоставало лифтов.

Вниз, вниз, вниз. На девятом уровне они закружились вниз по эскалаторам и трапам; теперь Алан не смог бы повернуть обратно, если б даже хотел.

Дым факелов первого уровня, запах пота, витавшее в воздухе напряжение, громовое улюлюканье толпы навалились на все его чувства и грозили затуманить рассудок, когда толпа влилась в громадную пещеру, которая, как он знал, однажды, когда Сити еще только собирались строить, была частью подземного аэродрома.

И он наконец увидел Огненного Шута, стоявшего на высокой колонне, служившей ему трибуной, и, казалось, удерживавшего свое грузное тело на этом помосте в неустойчивом равновесии.

Над ним Алан увидел шипящую громаду рукотворного солнца. Он припомнил, что слышал о нем. Огненный Шут его сделал — или велел сделать — и как-то им управлял.

— Что это? Что это? — кричал Огненный Шут. — Почему вас так много? Неужто весь мир внезапно увидел порочность путей своих?

Со всех сторон послышались утвердительные крики; толпа самонадеянно отвечала за остальные миллионы жителей планеты.

Огненный Шут засмеялся, его большое тело шаталось на помосте.

Все новые и новые тысячи людей набивались в пещеру, грозя раздавить уже стоявших в середине. Алан обнаружил, что его несет к помосту, а над ними меж тем проносился раскатистый смех Огненного Шута.

— Все! — внезапно крикнул Огненный Шут. — Корсо, скажи им, что сюда входить нельзя… Скажи, чтобы приходили позже. Мы задохнемся!

Казалось, Огненный Шут сбит с толку размером толпы, может быть, смущен собственной силой.

«А его ли это сила? — хотел знать Алан. — Не отождествляла ли толпа его с чем-то еще, какой-то своей глубинной нуждой, нашедшей выражение в Шуте?»

Но предполагать не имело смысла. Факт оставался фактом: Огненный Шут стал символом толпы, ее вождем. Они сделают все, что бы он им ни сказал — разве только, может быть, он сказал бы им не делать вообще ничего.

Толпа начала скандировать:

— Огненный Шут! Огненный Шут! Огненный Шут! Говори нам!

— Как должен погибнуть мир?

— В пламени! В пламени!

— Как должен он возродиться?

— В пламени!

— И огонь этот будет огнем духа человеческого! — проревел Огненный Шут. — Огонь в его мозгу и в его животе. Слишком долго жил мир на искусственной пище. Питался переработанными продуктами, не имеющими отношения к действительности словами, витающими в пустоте идеями. Мы теряем наше первородство! У нашего наследия нет наследника.

Он примолк, а толпа колыхалась, как могучая, неугомонная морская волна. Потом он продолжил:

— Я — ваш феникс, омытый пламенем жизни! Я — ваше спасение! Смотрите: вот — огонь над нами. — Он воздел выкрашенную в оранжевый цвет руку к шипевшему под потолком пещеры шару. — Смотрите: вот огонь вокруг нас. — Он показал на факелы. — Но эти огни — только посланцы настоящего пламени, невидимого пламени, существующего внутри нас, и Матери Жизни, что мчится по небу над нами — Солнца!

— Солнца! — пронзительно закричала толпа.

— Да, Солнца! Миллиарды лет назад планета наша сотворена была из солнечного вещества. Солнце взрастило жизнь, и в конце концов дало жизнь нашим самым давним предкам. С тех пор оно воспитывало нас. Но чтит ли современный человек свою мать?

— Нет! Нет!

— Нет! Наши предки тысячелетиями поклонялись Солнцу! Почему? Потому что они признавали Солнце Матерью Жизни. Без Солнца человек никогда бы не родился на Земле! Сама Земля не смогла бы появиться!

Кто-то из стоявших, видимо, поднаторевшие в таких собраниях, закричали:

— Пламя есть Жизнь!

— Да, — проревел Огненный Шут. — Пламя есть Жизнь. А многие ли из вас когда-нибудь видели Солнце? Многих ли согревали его лучи, не замутненные стеклами? Многие ли видели открытый огонь?

Каждый вопрос встречали нечленораздельные вопли.

Алану приходилось бороться с заразительным кликушеством толпы. Хотя многие обитатели города действительно никогда не бывали снаружи, они лучше и полнее жили внутри его стен. И никто не запрещал им проводить отпуска за его пределами. Их удерживало не Государство, а своего рода агорафобия. В любом случае они пользовались дарами Солнца опосредованно — город снабжали энергией огромные солнечные батареи.

Словно прочтя эти невысказанные мысли, Огненный Шут продолжил:

— Мы злоупотребляем Солнцем. Мы извращаем материю жизни и меняем ее на материю смерти! Мы используем Солнце, чтобы снабжать энергией наши машины и оставаться живыми в пластиковых, металлических и бетонных гробах. Мы используем Солнце, толкая наши космические корабли к планетам — планетам, где мы вынуждены жить в полностью искусственных условиях, или планетам, которые перекраиваем и меняем их природный облик на подобный Земле. Это неверно! Кто мы такие, чтоб менять естественный порядок? Мы буквально играем с огнем — и этот огонь скоро обернется и испепелит нас!

— Да! Да!

Силясь не поддаться чарам, Алан заставил себя ощутить сомнение в логичности того, что говорил Огненный Шут. А тот еще какое-то время продолжал в том же духе, снова и снова вколачивая слова в готовые слушать уши толпы.

Доводы Огненного Шута были отнюдь не новы. В более мягкой форме о том же самом политики и философы определенного склада говорили уже не первый век, возможно, с самого начала промышленной революции. И все же доводы эти необязательно верны. В конечном счете все сводилось к вопросу: что лучше для человека — оставаться в пещерах непросвещенным дикарем или использовать присущие ему рассудок и способность создавать новое, добывая знания.

Чувствуя, что вроде бы ухватил, куда клонится происходящее, Алан понял, что и Огненный Шут, и те, кто, подобно его духу, противостоят Шуту, лишь придерживаются разных мнений. Любые грядущие споры, видимо, станут битвой невежеством одного рода и невежеством другого.

И все же неприятности назревали. Причем большие неприятности, если только чего-то не предпринять.

— Все религии видели в Солнце воплощение Бога… — говорил теперь Огненный Шут.

«Возможно, он искренен, — думал Алан, — возможно, он лишен личных амбиций, не подозревает о производимом им фуроре, не помышляет о столкновении, которое может последовать.»

И все же Огненный Шут влек к себе Алана. Юноше нравился этот человек; Алан восторгался его живостью и непосредственностью. Неудачно только, что ему случилось появиться в такое время, когда массовый психоз достиг такой высоты.

Теперь чей-то голос выкрикивал что-то насчет городского Совета. До Алана долетали обрывки фраз о закрытии уровней, о выпаде против Огненного Шута, об угрозе свободе слова. Удивительно, как можно принимать принципы демократии и в то же время отвергать их разговорами о выступлении толпы!

Удивительно… и весьма пугающе. Он повернулся взглянуть, сможет ли выйти. Выйти он не мог. Толпа сгрудилась, сжалась еще теснее. Его окружал ужасающий вид тысяч лиц с раскрытыми ртами. На мгновение он испугался, но потом подавил страх. Это не могло ему помочь. И мало что могло.

Голос Огненного Шута бушевал, требуя тишины, ругая толпу, понося ее. Сконфуженные, собравшиеся притихли.

— Слушайте! Слушайте! Вот что вам надо делать. Итак, городской Совет собирается закрыть эти уровни. Может быть, это из-за меня, а может, и нет! Но не все ли равно?

Кое-кто закричал: нет, мол, не все равно.

— Какую же угрозу видит во мне городской Совет? Может, я угрожаю кому-то еще? Говорю вам: никому!

Алана, как и собравшихся, озадачили эти слова.

— Никому! Мне нисколько не нужны проявления вашей любви, ваши мелкие страхи, ваши ничтожные столкновения! Я не жду от вас действия. Я не желаю действий. Я лишь хочу, чтобы вы осознали! Разумеется, вы можете изменить вашу физическую среду обитания. Но сначала вы должны изменить ваш склад ума. Вслушайтесь в слова, которыми вы сегодня пользуетесь. Вслушайтесь — и обнаружите, что они бессмысленны. У вас есть чувства, у вас есть слова. Но теми словами, что у вас есть, не описать ваших чувств. Попробуйте подумать о словах, которым это под силу! Тогда вы станете сильными. Тогда вам не нужен будет ваш дурацкий, хваленый так называемый «рассудок». Тогда вам не нужно будет топать строем на здание Совета!

Тем временем Алан подыскивал слова, которые описывали бы теперешнее положение Огненного Шута. Сказанное произвело на него впечатление, несмотря на его собственное решение как можно объективнее наблюдать. Слова, на самом деле, мало что значили. Их говаривали и раньше. Но слова эти кое на что намекали, давали ему ключ…

Благородное смущение. Слон, на которого напали мальчишки. И который все равно о них заботится. Алана поразила, насколько он чувствовал, внутренне присущая Огненному Шуту чистота. Но такая чистота могла опрокинуть мир!

Теперь в толпе стали появляться плакаты:

НЕТ — ПОГРЕБЕНИЮ ОГНЕННОГО ШУТА!

РУКИ ПРОЧЬ ОТ НИЖНИХ УРОВНЕЙ!

СОВЕТ НЕ МОЖЕТ ПОГАСИТЬ ПЛАМЕНИ ЧЕЛОВЕКА!

Повеселившись над такими нелепыми посланиями, Алан различил другие. Лучшим, возможно, был:

СЫНЫ СОЛНЦА ОТВЕРГАЮТ ПЛАН СОВЕТА!

Разум его начал перескакивать с одного на другое, выхватывая куски окружающего: лица, плакаты, беспорядочное движение толпы, исступленное лицо какой-то женщины; потом — обрывки звуков, внезапную мысль, что он с легкостью понял бы Огненного Шута, если бы тот убеждал его менее горячими, более интеллектуальными фразами; яркое лезвие света, стремительно вырвавшееся из маленького солнца, а потом втянутое обратно.

— Глупцы! — кричал Огненный Шут, на его загримированном лице смешались недоверие и гнев.

Алану показалось, будто грим исчез, и впервые он осознал, что вон там стоит человек. Личность, сложная и загадочная.

Но то было лишь мимолетное ощущение, потом он ощутил, что давление сзади ослабевает.

Часть толпы наконец повернулась и устремилась к выходу из пещеры.

А Огненный Шут? Алан глянул вверх. Огненный Шут призывал их остаться, но слова его потонули в истерических выкриках.

Теперь толпа понесла Алана обратно; ему пришлось повернуться и двигаться вместе с ней, иначе его могли затоптать. Он бросил взгляд на помост, и увидел, как сгорбилось, в противовес былой живости, тучное тело Огненного Шута.

Когда бурлящая толпа добралась до третьего уровня, Алан увидел всего лишь в нескольких ярдах перед собой и чуть левее Хэлен Картис. Он не выпускал ее из виду, и постепенно, дюйм за дюймом, сумел приблизиться к ней сквозь чащу острых локтей и жестких плеч.

На девятом уровне он едва смог попасть в один с ней лифт. Алан закричал ей поверх голов:

— Хэлен! Какого дьявола ты здесь?

Он увидел плакат: ОГНЕННЫЙ ШУТ — ПЕРВАЯ ЖЕРТВА ДИКТАТУРЫ, подпрыгивавший вверх-вниз, и сообразил, что это она его держит.

— Думаешь, это добавит тебе голосов? — спросил он.

Вместо ответа она улыбнулась ему.

— Я рада, что ты пришел. Ты с нами?

— Нет, не с вами. Думаю, и Огненный Шут тоже! Он не желает, чтоб вы боролись за его «права», я уверен, что он в состоянии прекрасно сам о себе позаботиться!

— Это дело принципа!

— Вздор!

Двери огромного лифта ушли вверх, и они пересекли коридор, подойдя к лифтам, разместившимся на противоположной стороне. Одетые в ливреи служители попытались удержать толпу, но людская волна втолкнула их обратно в кабины. Он сумел схватиться за Хэлен и стоял, вплотную прижатый к ее боку, не в силах поменять положение.

— Такими вещами ты можешь завоевать мимолетную любовь всякого сброда, но что подумают ответственные избиратели?

— Я сражаюсь за то, что считаю правильным, — вызывающе, непреклонно сказала она.

— Ты сражаешься… — Он покачал головой. — Послушай, когда доберемся до шестьдесят пятого, отправляйся домой. Выступи в защиту Огненного Шута в Солнечном доме, если считаешь нужным, но не строй из себя дурочку. Когда эта истерия утихнет, ты смешно будешь выглядеть.

— Так ты думаешь, что все это утихнет? — ласково сказала она.

Двери открылись, лифты извергли свое содержимое, и люди устремились дальше, через тихие парки к зданиям, в которых размещались органы власти.

Стояла ночь. Сквозь купол виднелось темное небо. Толпа начала было успокаиваться, но тут Хэлен закричала: «Там! Вон они где!», театрально выбросив руку в сторону зданий правительства, и люди опять двинулись, на бегу рассыпаясь все шире.

Операторы лазервидения и фотокорреспонденты уже их ждали, снимая, пока люди проносились мимо.

Хэлен неловко побежала, плакат раскачивался у нее в руках.

«Пускай идет», — подумал Алан. Былые чувства возвращались, усиливая его смятение. Он повернул обратно.

Нет! Она не должна этого делать! Он ненавидел ее политические амбиции, но они много для нее значили. Она все может потерять из-за этого своего непродуманного поступка. Или…? Возможно, время упорядоченного правления уже прошло.

— Хэлен! — Он побежал за ней, споткнулся и упал со всего маху, затоптав клумбу голубых роз, вскочил. — Хэлен!

Он не видел ее. Впереди бегущих в зданиях правительства зажигался свет. По случайности — возможно, счастливой для членов городского Совета, жилища которых размещались в его здании — городское управление полиции находилось в каком-нибудь квартале отсюда. Там тоже горел свет.

Алан надеялся, что полиция сдержанно обойдется с толпой.

Когда наконец он увидел Хэлен, она вела авангард толпы, скандировавший теперь неоригинальную фразу:

«Мы хотим Совет!»

Безоружные полицейские в голубых комбинезонах с широкими поясами начали протискиваться через толпу. За ними следили камеры лазервидения.

Алан схватил Хэлен за руку, пытаясь перекричать толпу.

— Хэлен! Ради Бога, уйди — тебя могут арестовать. Здесь полиция!

— Ну и что? — Лицо ее пылало, глаза лихорадочно блестели, голос звенел.

Он дотянулся до плаката и вырвал его у нее из рук, швырнул на землю.

— Не желаю видеть тебя обесчещенной!

Она стояла, готовая лопнуть от гнева, и глядела ему в лицо.

— Ты всегда ревновал к моим успехам в политике!

— Неужели ты не видишь, что с тобой происходит? Если тебе так хочется играть в «делай как я», занимайся этим более пристойным образом. Ты могла бы скоро стать президентом.

— И буду. Уходи!

Он встряхнул ее за плечи.

— Да открой ты глаза! Открой!

— Ой, не будь таким напыщенным. Оставь меня в покое. Мои глаза широко раскрыты!

Но Алан видел, что она слегка остыла, возможно, потому, что он просто проявлял к ней внимание.

Потом чей-то голос протрубил:

— Расходитесь по домам! Если у вас есть жалобы, подайте их надлежащим образом. Совет обеспечивает возможность рассмотрения жалоб. Эта демонстрация ничего вам не даст! Полиция имеет право остановить любого, кто попытается проникнуть в здание Совета!

Хэлен дослушала трансляцию и закричала:

— Не давайте им от себя отделаться! Они не станут ничего предпринимать, пока не поймут, что мы настроены серьезно.

Двести лет мира ни капли не научили Хэлен Картис проводить мирные демонстрации.

Такой ничтожный повод, в недоумении говорил себе Алан; вместо многотысячной толпы все могла решить сотня рассерженных писем.

Собравшиеся напирали, пытаясь прорвать полицейский барьер.

В конце концов барьер сломался, и начались столкновения между демонстрантами и полицией. Несколько раз Алан видел, как какой-нибудь полицейский, выйдя из себя, бил демонстранта.

Он чувствовал отвращение и смятение, но поделать ничего не мог.

Он поплелся прочь от места событий. На какое-то время все чувства покинули его.

Глава 5

Ноги несли куда-то несчастного Алана, а куда — ему было все равно.

Он не сомневался, что этот бунт отметил какую-то важную перемену в ходе земной истории, но столь же отчетливо понимал, что пройдет двадцать лет, прежде чем он сможет оглянуться и решить, отчего это случилось.

«Хэлен, я люблю тебя», — подумал он. Но ничего хорошего в том не было. Теперь их ничто не связывало. Он разбередил старую рану. Ему не следовало этого делать.

Он поднял глаза и обнаружил, что приближается к дому, где жил дед. И тут же осознал, что ему надо с кем-то поговорить. С тех пор как они с Хэлен расстались, такого человека у него не было. Возможно, суровый старик откажется слушать, и почти наверняка откажет в совете или помощи, но делать было нечего.

У него не нашлось ультразвукового ключа от лифта, и он очень медленно взобрался по ступеням и подошел к главному входу в большую квартиру.

Открыл ему и впустил в квартиру какой-то слуга.

Саймон Пауйс сидел в кресле и внимательно смотрел лазервид; показывали сцены происходивших у здания Совета беспорядков. Он повернул свою большую голову, и Алан уловил оттенок торжества в его задумчивом взгляде.

— Значит, Огненного Шута власть не интересует, да? — Саймон Пауйс чуть улыбнулся и показал на приемник. — Тогда что же это, Алан?

— Бунт, — глухо ответил Алан. — Но, хоть делается это во имя Огненного Шута, он к этому не подстрекал.

— Не очень верится. Ты тоже туда впутался немного, да? Я тебя видел, — он снова показал на приемник. — И Хэлен тоже принимает активное участие.

— Весьма активное, — Алан говорил по-прежнему сухо.

— Не одобряешь?

— Я пытался ее остановить.

— Значит, ты изменил свое мнение об Огненном Шуте. Ты понимаешь, что я был прав. Будь моя воля, всех этих бунтовщиков бросили бы в тюрьму, а Огненного Шута изгнали бы с этой планеты!

Потрясенный свирепостью последнего замечания деда, Алан хранил молчание. Они вместе смотрели лазервид. Полиция вроде бы справлялась, хотя и нуждалась в подкреплениях.

— Я не изменил своего мнения, дед, — тихо сказал Алан. — В любом случае, ненамного.

Его дед тоже ответил не сразу:

— Хотел бы я, чтобы ты знал то же, что и я — тогда ты бы боролся с Огненным Шутом так же упорно, как пытаюсь я. Этот человек — преступник. Возможно, более чем преступник. Может быть, это последний вечер, когда мы можем, удобно устроившись, смотреть лазервид.

— Видимо, мы оба недооцениваем популярность Огненного Шута, — раздумывал Алан. — Ты собираешься продолжать свою кампанию против него?

— Разумеется.

— Я полагал, что ты лучше распорядишься своим временем и постараешься выяснить, почему он притягивает людей?

— Огненный Шут — это опасность…

— Почему? — настаивал Алан.

— Потому что он угрожает стабильности общества. Мы двести лет сохраняли равновесие…

— Почему он угрожает стабильности общества?

Саймон Пауйс повернулся в кресле.

— Пытаешься дерзить, Алан?

— Я пытаюсь сказать тебе, что сам по себе Огненный Шут ничего не значит. Люди настроены именно так по другой, более глубинной, причине. Я побывал в той пещере внизу, на первом уровне. Я видел, как Огненный Шут старался убедить их не делать этого, но они его не стали слушать. Почему?

Но старик упрямо отказывался втягиваться в дискуссию. И Алан ощутил глухое разочарование. Ему было позарез нужно беседой привести в порядок свои мысли. Он попробовал еще раз:

— Дед!

— Да?

— Огненный Шут умолял собравшихся не устраивать эту демонстрацию. Я видел. Но их не интересовало, что он говорит. Они использовали его, точно так же, как вы с Хэлен используете его в своих целях. Происходит нечто совсем не такое поверхностное. Разве ты не видишь?

И снова старик поднял на него взгляд.

— Очень хорошо. Огненный Шут символизирует нечто — нечто не правильное — в нашем обществе, так? Если имеется некая опасность, по которой в целом мы не можем ударить, мы должны нанести удар по частному проявлению, поскольку это — нечто осязаемое. Я бью по Огненному Шуту.

Алана такое объяснение не удовлетворило. Дедовы слова звучали разумно, и все же он подозревал, что за ними нет ни мысли, ни точности. Его ответ был слишком неуместен.

— Я намерен сделать все возможное, чтобы положить конец деятельности Огненного Шута, — продолжил Саймон Пауйс. — Люди могут оказаться чересчур слепыми, чтобы видеть, что с ними происходит, видеть, что ими овладевает зловещая власть Огненного Шута, но я заставлю их это увидеть. Я заставлю их увидеть!

Алан пожал плечами. Ему казалось, что слепой обвиняет слепого.

— Политики! — воскликнул он, вдруг осерчав. — Какие неискренние это люди!

Дед внезапно поднялся из кресла, встал спиной к лазервиду с напряженным от сдерживаемых чувств лицом.

— С Божьей помощью я вырастил тебя как Пауйса, хоть твоя мать и опозорила меня. Я признал тебя. Я отказался найти легкий выход и заплатить какой-нибудь женщине, чтоб она назвала тебя своим. Ты получил имя Пауйсов и привилегии этого имени. И как же ты вознаградил меня, придя в мой дом и оскорбляя меня! Я воспитал внебрачного ребенка — и теперь этот ублюдок возвращается к своим корням! Ты никогда не понимал ответственности и необходимости служения обществу, которой отмечена наша семья. Мы не ищем власти, мы не лезем в чужие дела! Мы посвящаем свои жизни распространению цивилизации и человечности по всей Солнечной системе! Что ты в этом понимаешь, Алан, как там тебя?

— Думаю, это в высшей степени благородно, — усмехнулся Алан, стараясь удержать слезы боли и гнева. Его пробирала дрожь, совсем как в тот раз, когда ему поведали историю его рождения. — В высшей степени благородно все, что ты, дед, и весь клан Пауйсов сделали для меня! Вот только не смогли сохранить матери жизнь вашими высокими чувствами! Ты не позволил ей выйти замуж за моего отца! Я знаю, бабушка рассказывала. Какой-то неотесанный космонавт, да? А мог бы ты и его застыдить до смерти, как мою мать?

— Твоя мать убила себя. Я все для нее сделал…

— И за все ее осудил!

— Нет… — лицо старика смягчилось.

— Я всякое сомнение всегда истолковывал в твою пользу, дед. Я всегда тебя уважал. Но когда я увидел, как ты отнесся к Огненному Шуту, то понял, что ты можешь становиться непомерным догматиком, что, возможно, слышанное мной о тебе — правда! Твои нападки на меня несправедливы, как и твои нападки на Огненного Шута!

— Если б ты знал, Алан. Если б ты только знал… — Старик распрямил спину. — Я сожалею о том, что наговорил тебе. Я устал… тяжелый день… не соображаю как следует. Возможно, увижусь с тобой завтра.

Алан безмолвно кивнул и вышел, чувствуя по отношению к деду нечто такое, что могло быть, решил он, лишь любовью. Любовью? После всего, что они друг другу наговорили? Ему казалось, все переворачивалось вверх дном. Хаос толпы, хаос его собственных мыслей, хаос его личной жизни — все будто указывало на что-то. Возможно, на некое лекарство от его болячек и болячек мира?

На крыше здания он поискал машину, чтобы перенестись над продолжавшимся внизу буйством к Северной вершине, где ему, возможно, удастся воспользоваться одним из частных лифтов. В чистом небе над куполом катилась по небрежной дуге луна. На краю крыши он увидел Джаннэра.

Зимбабвиец тоже наблюдал за мятежниками вдали.

— Вы опоздали, — приветливо сказал он. — Самое интересное пропустили. Сейчас они уже рассеиваются.

— В самом интересном я принимал участие. — Алан присоединился к нему и увидел, что демонстрация продолжается с участием значительно меньшего числа людей; большинство народу медленно возвращалось обратно, к лифтам.

— Вы не заметили арестов? — спросил Джаннэр.

— Нет. А вы?

— Полиция, похоже, не слишком усердствовала. Думаю, одного-двоих они забрали — может быть, для острастки.

— Что все это значит, Джаннэр? Что происходит с миром?

— Я не с вами? — Джаннэр с любопытством всмотрелся в Алана.

— Как и никто другой, я думаю. Уверен, что эти беспорядки — не просто результат речей Огненного Шута в его пещере. Не сомневаюсь, они назревали давным-давно. Чем же люди настолько недовольны, что вот так вдруг взрываются? Чего они хотят? Чего им недостает? Вы, может быть, так же, как и я, знаете, что в прошлом на массовых демонстрациях многим было все равно, какими плакатами размахивать и какие лозунги скандировать, была лишь некая всеобщая нужда выкрикивать что-то для собственного удовольствия, нечто присущее человеку, как бы ни был его мир полон счастья и удобств. А что на этот раз?

— Думаю, я знаю, что вы имеете в виду, — Джаннэр предложил Алану марихуаны, но тот отказался. — То, что сейчас происходит внизу, Огненный Шут, нетерпение освоить планеты земного типа, жаркие споры в Солнечном доме, личная неудовлетворенность, «Время перемен» в заголовках новостей и лазервида. Все это грозит вывести общество из его заботливо поддерживавшегося равновесия. Вы хотите сказать, что некая, — Джаннэр подыскал слово, — сила овладела родом людским, что мы должны что-то делать, каким-то образом изменить нашу цель?

— Мне кажется, это более или менее то, что я имею в виду. Мне самому трудно передать это словами.

— Что ж, возможно, это имеет в виду и Огненный Шут, когда говорит, что мы поворачиваемся спиной к естественной жизни. Со всеми нашими материальными благами нам, возможно, следует посмотреть внутрь себя, вместо того, чтобы смотреть вовне, на новые колонизуемые планеты. Ну, и что же нам со всем этим делать, господин Пауйс?

— Хотел бы я знать.

— Я тоже, — Джаннэр выдохнул сладковатый дымок и облокотился на перила.

— По-моему, вы понимаете, чего добивается Огненный Шут. Вы должны верить, что он невиновен в возникновении этих беспорядков. Вы не можете сказать это моему деду?

Теперь Джаннэр заговорил по-другому.

— Я не сказал, что Огненный Шут невиновен, господин Пауйс. Я согласен с вашим дедом. Он опасен! — Джаннэр говорил почти с той же яростью, как до того Саймон Пауйс.

Алан вздохнул.

— Уф-ф… Ладно. Доброй ночи, Джаннэр.

— И вам, господин Пауйс.

Забравшись в автоматическое такси и дав ему команду, Алан успел увидеть, что негр не сводит с луны печального взгляда, как собака, готовая залаять.

Алану казалось, что мир вдруг заболел. Все люди выглядели одинаково больными. «Сегодня-то было уже довольно худо. А что же будет завтра?» — гадал он.

На следующее утро он завтракал поздно, ожидая, что Карсон вызовет его, если он понадобится начальнику в конторе. И лазервид, и газеты заполнили отчеты о вчерашних беспорядках. Нападали не только на городской Совет, но и на другие здания, и, в отличие от основной демонстрации, поступали совсем уж по-хулигански, громя витрины в торговых галереях, ломая светильники и так далее. Был причинен значительный ущерб и произведены аресты, но пресса по этому поводу не возмущалась. Взамен она дала себе волю по иному поводу:

ПРЕДСТАВИТЕЛЬ ГОРОДСКОЙ АДМИНИСТРАЦИИ ХВАТАЕТ КАНДИДАТА В ПРЕЗИДЕНТЫ! Алан Пауйс нападает на сторонников Огненного Шута!

Фото запечатлело его, вырывающего транспарант из рук Хэлен. В статье его преподносили как ярого представителя администрации, а Хэлен — как героиню дня, пошедшую в гуще людей, чтобы восторжествовать или пасть с ними вместе.

«Наверно, она лучше, чем он тогда подумал, играла в свою игру», — решил Алан.

По лазервидению сквозь гул толпы слышался голос комментатора:

"Вчера вечером очаровательная мисс Хэлен Картис, кандидат в президенты, повела группу мирных демонстрантов к зданию городского Совета на Вершине. Они направлялись туда, чтобы выразить возмущение допущенным Советом злоупотреблением властью, выразившемся, как теперь знает каждый, в намерении тайно закрыть десять самых нижних уровней Швейцария-Сити. Мисс Картис и ее сторонники увидели в этом продуманное намерение положить конец свободе слова, попытку заставить замолчать популярную личность, известную как Огненный Шут, чьи невинные речи давали стольким людям так много успокоения и радости.

Мирную демонстрацию грубо разогнали многочисленные полицейские, вклинившиеся в толпу и приступившие к беспорядочным арестам, едва люди начали выражать свой протест.

Неудивительно, что некоторые из менее уравновешенных демонстрантов оказывали сопротивление."

Мелькнуло изображение демонстранта, бьющего в спину одного из полицейских.

"Надежные свидетели удостоверяют, что полиция одинаково грубо обращалась и с мужчинами, и с женщинами.

В авангарде фараонов оказался Алан Пауйс, внук соперника мисс Картис на предстоящих президентских выборах и заместитель главы городской администрации, уже приступивший к закрытию нижних уровней."

Тут показали Алана, схватившегося с Хэлен.

«Но даже господин Пауйс не смог заставить собравшихся отказаться от их требований!»

Теперь показали, как он уходит. Алан и не подозревал, что объективы все время следили за ним.

«И он вернулся доложить о своей неудаче деду, Саймону Пауйсу.»

Камера запечатлела, как он входит в дедов дом.

Потом снова дали панораму беспорядков, и комментарий продолжался в том же духе. Его ужаснула эта ложь, и его беспомощность перед лицом этой лжи. Что он мог сделать? Все отрицать? Вопреки предвзятому общественному мнению?

"Очевидно, кому-то в высших эшелонах власти, — говорил комментатор, — не нравится Огненный Шут. Возможно, потому, что он привнес немного жизни в наше серое существование.

Эта программа отрицает тоталитарные методы городского Совета и заявляет тем людям, что будет противостоять всем их дальнейшим посягательствам на наши свободы!"

Изображение потускнело, а затем начался новый сюжет: корреспондент лазервидения беседовал с каким-то угрюмым гражданином.

Корреспондент: «Это господин Лэйджос, едва избежавший несправедливого ареста во время вчерашней демонстрации. Господин Лэйджос, расскажите зрителям, что с вами случилось.»

Лэйджос: «Я подвергся зверскому нападению двоих полицейских.»

Лэйджос стоял, бессмысленно уставясь в объектив, и репортеру приходилось его подгонять.

Корреспондент: «Вы получили увечья, господин Лэйджос?»

Лэйджос: «Я получил незначительные увечья, и, если бы меня вовремя не выручили, то серьезно пострадали бы моя голова и туловище.»

На голове Лэйджоса странным образом не замечалось никаких следов увечий.

Корреспондент: «Полиция как-то объяснила вам причину своего нападения?»

Лэйджос: «Нет. Я мирно выражал свои требования, когда на меня внезапно напали. Я вынужден был защищаться…»

Корреспондент: «Разумеется, разумеется. Благодарю вас, господин Лэйджос.»

Передача продолжалась из студии. Какой-то репортер склонился к объективу:

«Это — победа мисс Картис и ее сторонников, друзья мои. Совет не станет беспокоить Огненного Шута, пока мы будем бдительны, во всяком случае потому, что несколько минут назад Совет заявил, что…»

Картинка исчезла, и на ее месте появилось лицо Карсона. Приходилось мириться с этим единственным неудобством сочетания средства связи и средства развлечения в одном лазервид-блоке.

— Извини, если помешал, Алан. Слышал новости?

— Насчет меня? Или насчет Совета?

— Насчет Совета — они пошли на попятный. В конце концов они решили не закрывать тех уровней. Может, теперь удастся продолжить работу. Ты не мог бы поскорее прийти на работу?

Алан кивнул и отложил газету.

— Сейчас иду, — сказал он и выключил приемник.

Став на быструю полосу, понесшую его к лифтам, он размышлял о том, каким образом преподносился бунт. Он не сомневался, что полиция старалась воздерживаться от насилия. Тем не менее, ближе к концу, она могла потерять терпение. Теперь, чтобы попасть в ряды полиции, требовались высокий интеллект и прекрасное образование; современные полицейские совсем не напоминали давешних ни на что больше не годных типов. И все же, если одна сторона не обращала внимания на установленные закон и порядок, так же поступала другая. Насилие склонно порождать насилие.

«Насилие, — думал он, — это самовоспроизводящееся чудовище. Чем больше ему позволяешь, тем больше оно растет.»

Если он в том и сомневался, то скоро ему предстояло ощутить это на себе.

Две мускулистые руки звучно ударили его с обеих сторон по лицу. Он потерял равновесие, упал навзничь и даже чуть проехался спиной. Двое незнакомцев бросились к нему и рывком стащили на медленную полосу.

— Вставай, — сказал один из них.

Ничего не понимая, но ко всему готовый, Алан медленно поднялся. Он всмотрелся в высокого, узколицего мужчину и его более упитанного товарища со злым взглядом. На обоих были комбинезоны инженеров.

— Зачем вы это сделали? — спросил Алан.

— Ты — Алан Пауйс, да?

— Да. Что вам нужно?

— Ты — тот человек, который напал вчера на Хэлен Картис.

— Я этого не делал.

— Ты врешь, — человек дал ему оплеуху. По лицу Алана разлилась жгучая боль. — Нам не нравятся наймиты Совета, которые кидаются на женщин!

— Я ни на кого не кидался! — Алан, отчаявшись, приготовился защищаться.

Толстый ударил его в грудь, правда, несильно.

Проносившиеся мимо на быстрой полосе люди делали вид, будто ничего не замечают.

Алан ударил толстого кулаком по лицу, а тощего — ногой по голени.

Ни тот, ни другой этого не ожидали. Алан и сам удивился своей храбрости. Он действовал помимо воли. Его тоже поразила собственная вспышка насилия.

Теперь оба тузили его, а он беспорядочно бил в ответ. От удара в живот у него перехватило дыхание, от удара в лицо закружилась голова. Он бил все более вяло, и лишь защищался как мог.

Потом все кончилось.

Чей-то голос крикнул:

— Прекратите!

Тяжело дыша, Алан поднял взгляд и увидел слегка пристыженное лицо Тристана Б'Ула.

А еще он заметил у всех троих одинаковый значок: маленькое металлическое Солнце.

Тонколицый сказал:

— Это Пауйс — тот человек, который хотел закрыть нижние уровни. Тот, кто вчера вечером напал на мисс Картис.

— Не болтай чепухи, — сердито сказал Б'Ула. — Он не хотел закрыть те уровни; ему приказывал Совет. Я его знаю, и что он нападал на Хэлен Картис, тоже не верится.

Б'Ула подошел ближе.

— Здравствуй, Тристан, — мучительно выговорил Алан. — Ты занялся кое-чем новеньким, да?

— Это неважно. Вот ты что делал вчера вечером?

Когда Б'Ула приблизился, те двое отошли назад.

— Я спорил с Хэлен, говорил ей, что она ведет себя глупо. Совсем как ты. Никто из вас не ведает, что творит!

— Сегодня утром тобой полна вся пресса. На твоем месте я бы не появлялся в людных местах. — Он обернулся к двоим инженерам. — Шли бы вы. Ведете себя не лучше обычных хулиганов. Вы слишком много внимания уделяете тому, что болтают в газетах.

Алан попытался улыбнуться.

— Горшок над котлом смеется, а оба черны. Ты же это затеял, Трис. Подумал бы, прежде чем раззванивать новости.

— А ты чертовски неблагодарен, — сказал Б'Ула. — Я только что спас тебя от хорошей трепки. Я сделал то, что нужно. Я не собирался допустить, чтобы выпихнули Огненного Шута.

— Так вы ему можете навредить еще больше, — сказал Алан.

Б'Ула скривился и ушел вместе с двумя инженерами. Алан огляделся в поисках своего портфеля, но не смог его найти. Он снова перешел на быструю полосу, добрался на лифте до Вершины, но там пошел не в городскую администрацию. В лифте он услышал разговор двух человек. В Солнечном доме собирались провести слушания по поводу вчерашних беспорядков.

Не заботясь о том, что подумает Карсон, когда он не появится, Алан взял такси и направился к величественному Солнечному дому, где собрались представители со всей Солнечной системы.

Ему очень хотелось увидеть своего деда и свою бывшую возлюбленную в деле.

Солнечный дом представлял собой обширное круглое здание с опоясывавшими его высокими стройными башнями. Каждую башню венчал сверкающий купал легированного стекла. В центре круга размещался зал с тысячами мест для парламентариев. Как и в Швейцария-Сити, у каждого государства имелись свои советы и подсоветы, и все они посылали в Солнечный дом определенное число представителей в зависимости от величины своего населения.

К тому времени, как Алан протолкнулся в галерею для публики, здание заполнилось почти до отказа. После дебатов о политике уходившего президента многие представители едва успели разъехаться по своим избирательным округам, и, услышав о мятеже, вернулись.

«Политика, — подумал Алан, — многие годы не бывала даже приблизительно такой интересной.»

Дебаты уже начались.

В середине спирали находилось небольшое возвышение, а на нем сидели: президент Бенджозеф, постаревший и угрюмый; главный посредник, Морган Триджериф, в рубиново-красной мантии и металлической Маске Правосудия; министры, среди которых и Саймон Пауйс во всем пурпурном. В самом узком кольце скамей, окружавших возвышение, сидели лидеры оппозиционных партий: Хэлен Картис в темно-желтом платье, стянутом в талии поясом, с отделкой из кружев на лифе и рукавах; отпрыск старинного рода барон Рольф де Креспигни, лидер реакционного правого крыла демократических социалистов; Джон Хольт, тонкогубый, в черном, лидер Солнечных националистов; Бела Хакасаки, венгеро-японец с унылым лицом, лидер дивизионистов; Луи Джефф, представитель новых роялистов, и около дюжины других, все представлявшие разнообразные убеждения и мнения, все сравнительно слабые по отношению к солрефам, РЛД и даже демсоциалистам.

За кругом, в котором разместились лидеры оппозиции, сидели все остальные Солнечные представители: сначала — звезды второй величины солрефовского кабинета министров (там был и Денхольм Картис, подсекретарь комитета водного хозяйства), затем — члены теневого кабинета радикал-либералов; представители теневого кабинета де Креспигни делили ярус с коллегами из партии Джона Хольта; далее размещались четыре более мелких группы; за ними — снова шесть или семь, пока, наконец, не начинались стройные ряды представителей планет, материков и отдельных наций.

В Солнечном доме находилось, возможно, пять тысяч мужчин и женщин, и все они внимательно слушали Альфреда Гупта, министра охраны правопорядка, отвечавшего на обвинение Хэлен Картис, утверждавшей, что применялось насилие по отношению к демонстрантам вчера вечером.

— Мисс Картис предъявила начальнику полиции Сэндаи обвинение, согласно которому он недостаточно контролировал своих подчиненных; что его людям было позволено вести себя преступно по отношению к собравшимся, грубо напасть на них и не допустить изъявления протеста, который они готовились выразить против городского Совета. Это серьезные обвинения — обвинения, появившиеся также и в прессе, и на лазервидении — и мисс Картис упоминает о «доказательствах», продемонстрированных упомянутыми средствами массовой информации. Если эти обвинения правдивы, то они должны стать предметом пристального внимания. Однако я полагаю, что они сфабрикованы, что это — фальсификация случившегося. Я располагаю заявлением начальника полиции Сэндаи.

Он поднял лист бумаги и начал его зачитывать — откровенный отчет о том, что происходило в действительности, в котором выражалось согласие с тем, что некоторым служащим полиции пришлось защищаться от толпы, когда давление на них переросло все разумные пределы.

Алан видел, как один-двое полицейских набрасывались на демонстрантов практически неспровоцированно, и тем не менее чувствовал, исходя из собственных впечатлений о событиях прошедшей ночи, что заявление начальника полиции довольно точно отражает происшедшее, хотя и представляет его людей в чуть более белых одеждах, чем нужно, чтобы звучать правдиво.

Мнения собравшихся по этому вопросу, казалось, разделились, но, когда Хэлен встала и выразила уверенность, что этот документ не содержит ничего, кроме лжи, ее шумно приветствовали. Потом она ехидно обвинила правительство партии Солнечного референдума в том, что оно умышленно спровоцировало этот бунт, позволив городскому Совету закрыть те самые уровни. Министр гражданских дел Уле Бенгтссон указал, что политика правительства не предусматривает вмешательства в дела местных властей и что, если бы этот вопрос сначала обсуждался в Солнечном доме, то, возможно, решение Совета было бы отменено. Однако он цинично заметил, что в Дом не поступало подобных предложений.

С этим спорить не приходилось.

Алан увидел, что Хэлен решила сменить тактику, резко спросив президента: разве не является твердым намерением партии Солнечного референдума заставить замолчать и избавиться от Огненного Шута, который, хоть и не представляет политической угрозы, тем не менее по-своему разоблачает всестороннюю бесплодность политики правительства на Земле и за ее пределами?

Бенджозеф остался сидеть. Выражение его лица, как всегда, было удивительно нежным, словно у какого-нибудь умудренного патриарха, которому приходится иногда поворчать на своих детей. Он заговорил из своего кресла.

— Вы слышали, как мисс Картис обвинила мое правительство в том, что оно коварно пытается избавиться от человека, называющего себя Огненным Шутом. Я говорю совершенно откровенно, когда утверждаю, что не только меня самого, но и большинство членов моего кабинета совершенно не интересует ни Огненный Шут, ни его деятельность, до тех пор, пока они остаются в рамках закона. Впрочем, — он с улыбкой поглядел на Хэлен, — уже вызывает сомнение, оставались ли в законных пределах его сторонники, хоть я и слышал, что Огненный Шут не подстрекал ко вчерашнему мятежу.

Алан, глядя на старика президента, радовался, что хоть кто-то, кажется, смотрит на вещи непредвзято.

Потом вдруг Дом потряс ужасный рев множества глоток, и он увидел, как несколько тысяч представителей встало и во второй раз за сорок восемь часов требовало отставки президента.

Он увидел, как его дед посмотрел на главного посредника. Лицо того скрывала маска, но посредник кивнул. Саймон Пауйс встал, поднял руки и закричал, что-то неслышимое из-за гула. Очень медленно шум стих.

— Вы же, разумеется, не выражаете недоверия президенту Бенджозефу?

— Выражаем! — пронзительный голос Хэлен Картис эхом подхватили сотни других голосов.

— Вы думаете, что правительство умышленно старается поставить Огненного Шута вне закона?

— Да! — Снова восклицание Хэлен Картис поддержали многие.

— А вы не думаете, что это Огненный Шут хотел вчерашнего мятежа?

Хэлен Картис слегка задержалась с ответом:

— Только так его друзья могли ему помочь. Он — искусный человек, неосознающий тех сил, что противостоят ему в Солнечном доме и где бы то ни было!

— Так вы полагаете, что мятежники поступили справедливо?

— Да!

— И это — демократия? — тихо спросил Саймон Пауйс. — То ли это, за установление чего боролась моя семья и другие? Это и есть Закон? Нет — это анархия. Огненный Шут внушил вам тягу к этому безвластию, и вы поддались ему. Почему? Возможно, потому, что вы чересчур неразумны, чересчур нетерпеливы, чтобы увидеть, как может выиграть человечество от созданного нами Закона! Болтовня Огненного Шута не имеет значения. Он говорит бессмысленные слова и с помощью нескольких эмоциональных фраз, ничего не говорящих разуму, но многое — желудку, превращает рассудительных граждан в обезумевшую толпу. Люди увлеклись Огненным Шутом. Это очевидно. — Он вздохнул и оглядел Дом. — Сейчас я говорю лично от себя. Я довольно долго сознавал, что Огненный Шут обладает способностью разжигать самые низменные страсти, присущие человечеству. Я видел в нем величайшую угрозу стабильности Солнечной нации, нашему прогрессу, нашему развитию и личной свободе. И события прошлой ночи убедили меня в собственной правоте…

Алан с изумлением увидел, что спокойные слова деда умиротворили собрание, что они, кажется, возымели действие. Ему пришлось признать, что старик, видимо, прав, как он сам сказал. И все же в чем-то его слова были уж слишком убедительны. У него по-прежнему было такое ощущение, словно никто в этом собрании еще ничего не обсуждал.

Алан подумал, что для них Огненный Шут перестал существовать. Он сделался свидетелем столкновения между различными образами мыслей, а вовсе не споров по поводу Огненного Шута. Он вспомнил старый русский способ: выбрать врагам неясное имя, а потом особым образом его использовать, чтобы их обвинять; один из примеров — нападать на албанцев вместо китайцев. Каждый знал, кто настоящие враги, но прямо они никогда не упоминались. За этим способом стоял определенный расчет, и способ вполне годился в некоторых случаях.

Но сейчас сердитая родня Саймона пользовалась им неосознанно. Они нападали и защищали нечто такое, чего не могли выразить словами, но что — возможно, ошибочно — отождествляли с Огненным Шутом.

Он посмотрел на раскинувшееся внизу огромное собрание и на мгновение ощутил жалость, тотчас сменившуюся смущением от собственной самонадеянности. Возможно, он не правильно о них судил, возможно, они не столь уж наивны, как он думал, зато более лицемерны.

Снова, глядя прямо в глаза дяди, говорила Хэлен Картис, а тот все так же стоял на возвышении.

— Я никогда не подвергала сомнению искренность министра Пауйса в его осуждении Огненного Шута. Однако я утверждаю, что он представляет собой превосходный пример тех реакционных и консервативных элементов в этом Доме, что не способны увидеть прогресса ни в какой перемене. Они видят свой прогресс, такой прогресс, который неотъемлем от их политики. Я вижу другой. Их прогресс ведет к бесплодию и распаду. Наш, напротив — к расширению горизонтов человечества. Мы хотим прогресса во многих областях, а не лишь в одной! Вот почему я рассматриваю Огненного Шута в качестве жертвы правительства солрефов. Он предлагает внести размах, жизнь и страсть в бытие человечества. Солрефы предлагают лишь безопасность и материальный комфорт!

— Если бы мисс Картис во всех подробностях изучила манифест партии Солнечного референдума, — воскликнул Саймон Пауйс, обращаясь к собранию, — то она заметила бы, что мы дали торжественное обещание сначала создать прочную основу, на которой будущее общество могло бы двигаться и к дальнейшему развитию. Очевидно, нам суждено в этом преуспеть, всем скопом поклоняясь этому отвратительному чудовищу, Огненному Шуту!

— Вы видите в Огненном Шуте угрозу! Вы видите в Огненном Шуте чудовище! Вы травите этого человека, потому что он по-своему, безыскусственно и просто, вновь разбудил дух человечества! — Хэлен говорила, обращаясь к Пауйсу, указывая на него пальцем. — В таком случае, вы — неискренний человек, не имеющий понятия о действительности!

— Итак, Огненный Шут, как пытается убедить меня мисс Картис, — счастливый невинный младенец, безгрешный, лишенный честолюбия, некий пророк, довольствующийся лишь тем, чтоб быть услышанным. — Пауйс улыбнулся собранию. — А я утверждаю, что Огненный Шут — реальная угроза, и что этот безумец собирается уничтожить мир!

Алан вытянул шею, стараясь не пропустить ни слова. Его дед ни в коем случае не сделал бы столь категоричного заявления, если бы не имел, чем его подкрепить.

— Докажите! — усмехнулась Хэлен Картис. — В своей ненависти — бессмысленной и беспочвенной ненависти к Огненному Шуту — вы зашли чересчур далеко! Докажите!

Лицо Саймона Пауйса посуровело, когда он повернулся, обращаясь к президенту.

— Я уже предупредил городскую полицию, — спокойно сказал он, — так что, если они будут действовать быстро, непосредственной опасности нет. Здесь не может быть вопросов — у меня есть исчерпывающие доказательства, что Огненный Шут собирается огнем уничтожить мир. Коротко говоря, он намерен взорвать эту планету!

Глава 6

Алан не мог прийти в себя от изумления. На мгновение им овладел цинизм и чувство холодного неверия, когда Дом, едва успев замолчать, загомонил.

Хэлен вдруг заметно испугалась. Она быстро огляделась по сторонам, потом посмотрела на Пауйса, чьи суровые манеры не могли скрыть его торжества.

— Действуя в соответствии с полученными от меня сведениями, полиция обнаружила тайный склад плутониевых боеголовок, — продолжил он.

— Боеголовки! — закричал кто-то. — У нас же их нет! Они запрещены в сорок втором!

— Вероятно, их сделал Огненный Шут или кто-то из его приятелей. Хорошо известно, что несколько ученых помогали ему в его странных опытах с огнем.

— Но ему понадобились бы невероятные средства!

Саймон Пауйс развел руками, прекрасно сознавая, что пришел час его власти.

— Вероятно, — сказал он, — Огненный Шут ими располагал. Я всем вам говорил, что он — нечто большее, нежели только источник раздражения. Его власть простерлась даже далее, чем я сначала предполагал.

Хэлен с побледневшим лицом села. Она не сделала попытки подвергнуть сомнению заявление Пауйса. Она была сбита с толку, но столь же убеждена в истинности его слов, как и все собравшиеся в Солнечном доме.

Собравшаяся на галерее публика бормотала и толкалась, стараясь получше разглядеть Саймона Пауйса.

Львиная голова старика была гордо поднята. Очевидно, красноречия ему больше не требовалось. Он безраздельно владел Солнечным домом.

— Если полиция обнаружила тайный склад боеголовок, мы услышим об этом с минуты на минуту.

Он бросил взгляд на возвышавшийся центральный дверной проем и сел.

Напряжение росло, и Алан чувствовал, что не сможет больше его вынести. Он уже собрался повернуться и идти сквозь стоявшую сзади толпу, когда в боковой двери показалась чья-то фигура в форменной одежде и зашагала вдоль рядов к трибуне.

Это был начальник полиции Сэндаи; на его изжелта-коричневом лице блестели капельки пота. Все не сводили с него глаз, а он по нескольким ступенькам взошел на трибуну и почтительно подошел к президенту Бенджозефу.

Микрофон подхватил его голос и разнес по всему Дому:

— Господин президент, мой долг сообщить вам, что я, действуя по собственной инициативе, объявил в Швейцарии-Сити чрезвычайное положение. На первом уровне обнаружен тайный склад плутониевых боеголовок с дистанционными взрывателями того типа, что применяется для их запуска из космоса. Мои люди конфисковали их и ждут дальнейших указаний.

Бенджозеф глянул на Пауйса.

— Вы уверены, что обнаружили все эти бомбы? — спросил он.

— Нет, сэр. Мы знаем лишь о тех, что нашли. Там могут быть другие. А те хранились в заброшенном складе оружия в одной из пещер.

— Вы уверены, что в прошлом, когда этот склад очищали от вооружений, не произошло недосмотра?

— Совершенно уверен, сэр. Это новое пополнение. Они хранились в контейнерах, использовавшихся раньше для той же цели, вот и все.

Бенджозеф вздохнул.

— Ну что ж, господин Пауйс, это теперь по вашей части, не так ли? Как вы узнали об этих бомбах?

— Мой секретарь, Юджин Джаннэр, доложил мне о своих первых подозрениях два дня назад. Последовавшие позднее проверки доказали, что подозрения оправдались. Как только я узнал об этом, я дал знать полиции, — Пауйс говорил неторопливо, смакуя свой триумф.

Бенджозеф обратился к Сэндаи.

— А есть ли у вас какие-либо свидетельства, доказывающие, кто в ответе за создание этого незаконного запаса?

— Да, сэр. Почти нет сомнений, что к этому имеет отношение человек, известный как Огненный Шут. Пещеру охраняли люди, о которых известно, что они работали на него. Сначала они попытались не пропустить нас, но физического сопротивления не оказали. Один из них потом признался, что является последователем Огненного Шута.

— А Огненный Шут? — непреклонно спросил Пауйс. Сэндаи сглотнул и вытер пот со лба.

— Пока не задержан, сэр.

Прежде чем его место заняло дальнейшее выпячивание челюсти и выражение решимости, по лицу Саймона Пауйса промелькнуло раздраженное нетерпение.

— Было бы неплохо, если б вы как можно скорее нашли его и его сообщников, Сэндаи. У него вполне могут оказаться готовы другие бомбы. Вы уже закрыли космопорты и взяли под контроль выходы из самого города?

— Естественно, сэр, — Сэндаи, видимо, обиделся.

— В таком случае поспешите найти его. Само существование мира может зависеть от того, насколько быстро вы определите его местонахождение и арестуете!

Сэндаи галопом сбежал со ступенек и торопливо зашагал прочь из Дома.

Алан не стал дожидаться окончания слушаний. Саймон Пауйс высказал свою точку зрения, великолепно пояснил ее на примере и безжалостно вколотил в присутствовавших. Практически не оставалось сомнений, что именно он станет президентом.

Протискиваясь через толпу, Алан добрался до лифта, а потом эскалатор вывез его наружу. Должно быть, новости уже просочились в прессу, поскольку вокруг Сэндаи уже роились корреспонденты лазервидения, а он, явно взволнованный, пытался протолкнуться между ними.

Не заботясь о том, кто его увидит и как будут истолкованы его действия, Алан побежал по газону к ближайшему лифту.

Он был уверен, что его прежнее суждение об Огненном Шуте не могло оказаться столь безнадежно неверным. Им двигало лишь чутье, но он настолько не сомневался в правоте этого чутья, что возвращался во второй раз на запутанный первый уровень. Ему не терпелось самому взглянуть на те самые свидетельства.

К тому времени, как он попал на нижние уровни, там уже шумела еще одна стайка репортеров. У подножия трапа, ведшего на первый уровень, полиция окружила груду тяжелых квадратных металлических ящиков без маркировки.

Пользуясь тем, что стражей порядка занимали репортеры, Алан обогнул их и вошел в тоннель, куда заходил раньше — в тот самый, который вел в лабораторию Огненного Шута.

По обеим сторонам входа в нее стояло двое часовых. Алан предъявил удостоверение работника городской администрации, и они тщательно его изучили.

— Хочу оглядеться, сержант, — сухо сказал он одному из них. — Городская администрация желает знать, что здесь творится, чтобы в случае необходимости принять меры.

Они пропустили его, и он оказался в комнате, оборудованной всевозможными инструментами и приборами. Назначение многих из них он не смог понять. В помещении царил полумрак, освещала его единственная аварийная лампа над входной дверью. Видимо, лабораторию покинули очень быстро, поскольку некоторые признаки говорили о том, что тут проводился некий поспешно прерванный эксперимент. Дверь холодильной камеры была открыта, под ногами хрустели сломанные пробирки, в сумраке поблескивали разлившиеся по полу, скамьям и оборудованию реактивы. Он не стал ни к чему прикасаться, а прошел к следующей двери. Это была старомодная стальная дверь, чуть ли не в фут толщиной, но, когда он ее толкнул, дверь подалась. В комнате за дверью была полнейшая темнота. Он вернулся поискать какой-нибудь источник света, остановился на переносном аварийном светильнике, подхватил его за рукоять и осторожно двинулся в следующую комнату.

Там стоял едва переносимый едкий запах пролитых химикатов. У него заслезились глаза. Должно быть, здесь размещался склад. Большинство посуды с реактивами осталось цело, как и коробки с запасными частями, снабженные аккуратными этикетками. Тем не менее, ничто не наводило на мысль о военном назначении лаборатории. Производственного оборудования оказалось немного. Несомненно, это место использовалось только для исследовательских работ. Хотя, разумеется, небольшое производство могло размещаться в другой части первого уровня.

Он вышел из склада и толкнул еще одну дверь слева от себя. Сначала ему показалось, что она заперта, но со второго раза дверь подалась. Несмотря на то, что склад пах реактивами, новая комната попахивала сыростью. Это оказался кабинет. Вокруг были разбросаны папки, записные книжки; а вот шкафчик для микрофильмов оказался поврежденным; его содержимое отсутствовало. Он еще заметил небольшой старомодный кабельный монитор, и, заинтересовавшись, куда нацелены телекамеры, включил его. Экран замерцал, появилось изображение части наружного коридора. Он стал переключаться с одного канала на другой, но всякий раз на экране возникали то ничем не примечательный коридор, то какая-то пещера или комната, пока после очередного переключения экран не вспыхнул поярче: в очередной комнате оказалось прекрасное освещение.

В комнате находилось двое мужчин и женщина.

Женщину Алан раньше не видел. Но мужчину ни с кем нельзя было спутать. Лишенное кожи, словно ее ободрали, красное тело Корсо при хорошем освещении выглядело еще более отталкивающе, а грузное туловище все еще накрашенного Огненного Шута колыхалось в такт дыханию.

Взволнованный Алан попытался включить звук, но, видимо, соответствующий регулятор на мониторе отсутствовал. Он не имел представления, где находилась троица, но достаточно уверенно можно было предполагать, что эти камеры наведены на разные места первого уровня. Значит, они должны быть где-то рядом.

Женщина подошла к Огненному Шуту и прижалась к нему всем телом, пальцами правой руки поглаживая его по спине.

Он улыбнулся — как-то в высшей степени благородно, если учесть, что теперь за ним охотились — и бережно отодвинулся, что-то ей говоря. Она, видимо, не обиделась. Корсо выглядел оживленнее. Он явно ощущал необходимость безотлагательных действий — в отличие от Огненного Шута.

Алан вдруг услышал движение в соседней комнате и торопливо выключил монитор.

— Господин Пауйс? Сэр? — раздался голос сержанта.

— Что такое? — отозвался Алан, ругаясь внутренне: «Чтоб ты сдох!»

— Я только хотел узнать, как у вас дела, вот и все… Здесь же воняет — сил нет.

— Я в порядке, сержант, благодарю.

Он услышал, как сержант вернулся на свой пост. Теперь он заметил еще одну, меньших размеров дверь, ведшую из комнаты. У этой двери не было никакого запора, только выступ в верхней части. Когда дверь не открылась, он потянулся получше рассмотреть этот выступ. Выступ представлял собой небольшую полосу металла, соскальзывающую в углубление. Алан повозился с ней немного, потянул, и, наконец, механизм сработал; дверь открылась. Никогда раньше Алан не видел засовов.

В свете аварийной лампы он разглядел узкий низенький проход. На одном ушке (другое отломилось) криво висела ржавая табличка. Алан схватил ее, с отвращением ощущая пальцами прикосновение грязной ржавчины, и разобрал надпись: Всему персоналу вход запрещен! Он отпустил табличку, и она громко звякнула о стену, когда он пошел дальше по тоннелю. Через некоторое время он наткнулся на еще одну дверь, но эта вообще не открывалась. Алан прошел мимо и добрался до конца тоннеля, который наполовину перегораживала еще одна упавшая тяжелая стальная дверь. Он перелез через нее, размышляя, ходил ли кто-нибудь здесь с тех времен, когда нижние уровни, использовавшиеся первоначально для хранения оружия, военной техники и под воинские казармы, забросили после Великого разоружения две тысячи сорок девятого года.

Откуда-то спереди послышался шум, и Алан, пораженный, автоматически выключил аварийную лампу.

Голоса доносились сначала неясно, а потом, когда Алан осторожно придвинулся поближе, стали различимы слова.

— Мы не должны были оставлять невредимыми те механизмы. Если какой-нибудь дурак станет в них ковыряться, случится Бог знает что.

— Пусть узнают, — голос Огненного Шута звучал подобно ударам сердца.

— Вот только на кого свалят? — услышал Алан слова измученного Корсо. — На тебя. Да, не связываться бы мне со всем этим…

— Ты согласился с моими открытиями. Теперь передумал?

— Да нет… Черт!

Алан услышал, как кто-то споткнулся.

Хихикнула и заговорила женщина:

— Ты уж очень спешишь, Корсо. Что за срочность? Они сейчас прочесывают те коридоры, о которых знают. У нас достаточно времени.

— Если только они не обнаружат шлюпку, прежде чем мы до нее доберемся, — проворчал Корсо.

Алан крался за ними в темноте.

— Меня только топливо беспокоит. Ты уверен, что нам хватит топлива? — спросил Огненный Шут.

Хотя этого человека и обвиняли в намерении взорвать мир, Алан чувствовал к нему несомненное расположение, вслушиваясь в густой, теплый голос.

— Мы, разумеется, не доберемся до Луны на том, что имеем. Но чтоб попасть куда хотим, горючего хватит.

— Хорошо.

Алан услышал басовитое завывание, какое-то шипение, глухой удар — и голоса вдруг будто отрезало. Еще немного — и его рука коснулась металла.

Он включил аварийную лампу, и обнаружил, что дошел до толстой гладкой стальной стены. Как ее открыть, сообразить он не мог. Алан потратил около часа, пытаясь привести в действие запорный механизм, но в конце концов опустошенный, недовольный, бросил это занятие и зашагал в том направлении, откуда пришел.

Чуть погодя земля задрожала, и он остановился, пораженный мыслью, что это, наверное, взорвался тот самый запас бомб. Когда через несколько мгновений дрожь прекратилась, он подумал, что мог бы догадаться о причине. Огненный Шут упоминал некую космическую шлюпку. Возможно, это она стартовала, хотя он не понимал, как такое возможно из столь глубокого подземелья.

Алан чувствовал неимоверную усталость. Его голова и тело болели немилосердно, и он не мог надолго ни задумываться, ни действовать. Через каждые несколько ярдов ему приходилось останавливаться с дрожащим от пережитого телом. Но вот отчего именно? От каких-то новых нервных или психологических потрясений — или виноваты были события всех нескольких прошедших дней? Он и раньше не мог разобраться в своих чувствах, а теперь сделать это был и вовсе не в состоянии.

Им внезапно овладело уныние, когда он в плачевном состоянии доковылял до лаборатории. В главном зале он безвольно уронил аварийную лампу, вдруг осознав, что откуда-то снаружи идет ужасный жар. Когда он дошел до выхода, часовых там не оказалось. Где-то вдали он слышал шум и крики. Добравшись до главного коридора, Алан увидел, что он ярко освещен.

И этот свет — какое-то странное зеленовато-голубое сияние — исходил из громадной пещеры Огненного Шута.

Мимо пробежал полицейский, и Алан крикнул:

— Что случилось?

— Пожар! — ответил тот на бегу.

Огонь вливался в коридор стремительным потоком, клубился, вздымался, метался, словно сама геенна. Ничто не поддерживало его горения, и все же он двигался, будто по собственной воле.

Зачарованный, Алан следил за его приближением. Скоро жара стала невыносимой, и он попятился в лабораторию.

И только тут его осенило, что надо бы побежать к трапам. Он оказался в ловушке. К тому же, в лаборатории находились легковоспламеняющиеся вещества, которые немедленно загорятся, как только до них доберется пламя.

Он опять побежал ко входу, отупев от жары, и увидел, что уже поздно. Стена вздымавшегося огня почти добралась до него.

До сих пор страха он не испытывал. Какая-то его часть почти радовалась этому огню. Но воздух становился все менее и менее пригоден для дыхания.

Он подергал открытые двери, ища другой выход. Единственно возможным представлялся тот, через который он только что вошел.

Ему пришло в голову, что все вокруг неверно оценили Огненного Шута — все, кроме его деда, ясно понимавшего опасность.

Огненный Шут спустил ад на Швейцарию-Сити. Но как? Он никогда не видал и не слыхал об огне, подобном тому, который сейчас стрелой мчался по коридору. Он закашлялся и вытер пот, застилавший глаза.

Его мозг, наконец, снова заработал. Но теперь ему было слишком поздно предпринимать что-либо созидательное.

И вдруг вход заполнил ревущий вал огня. Алан попятился, ударился спиной об угол скамьи, и спотыкаясь, бросился в кабинет. Едва он захлопнул за собой стальную дверь, как послышался звук взрыва: пламя добралось до пролитых реактивов.

Откуда-то продолжал поступать воздух. Он оставил вторую дверь в маленький тоннель открытой.

Дверь, отгородившая его от огня, начала раскаляться, и он с ужасом фаталиста отчетливо осознал, что, как только она расплавится — а это случится неизбежно — он погибнет.

Он решил, что в последнюю минуту выйдет из кабинета и кинется в тоннель. Здесь, в темноте, перед лицом смерти, его спутанное сознание стало проясняться; а жара все усиливалась. Чувство необычайного спокойствия снизошло на него, и он начал запоздало размышлять.

Думы эти в его теперешнем затруднительном положении большой пользы принести не могли. Они сказали ему, что выхода нет, но помогли смириться с неизбежным. Он подумал, что понимает сейчас философское спокойствие, приходящее к людям, оказавшимся на пороге смерти.

Он осознал, что в течение нескольких дней двигался в каком-то полусне, хватаясь за нечто такое, что могло быть — он поколебался, а потом додумал — любовью. Им правили чувства, он был их игрушкой, не осознавая причин своего поведения.

Он всегда был в какой-то степени неустойчив в этом отношении, возможно, из-за своей склонности подавлять неприятные мысли, иногда посещавшие его. Не имея родителей, не пользуясь любовью деда, он провел детство в вечном поиске внимания; в школе его отучили от склонности к самолюбованию, а работа не давала ему возможности выражения подобных чувств. Сейчас он искал, может быть, той недоданной любви в Огненном Шуте, постоянно вызывавшем родительские образы. Несомненно, он искал того и в Хэлен. И теперь, пришпоренный обидными намеками деда на его незаконное рождение, он начал поиски, приведшие его сюда — к смерти!

Он встал, безучастно глядя, как дверь медленно накаляется докрасна.

Может, и многие другие, подобно ему, отождествляли Огненного Шута с некой потребностью быть нужными?

Он улыбнулся. Что-то слишком уж все кстати; право же — слишком легко. И все же он наткнулся на ключ к популярности Огненного Шута, пусть даже пока не приблизился к полной правде.

Рассматривая это под другим углом, он сопоставил факты. Их оказалось немного, вполне очевидных. Собственная психологическая потребность Огненного Шута создала убеждения, которые он проповедовал, и они нашли отклик в сердцах большой части населения мира. Но эти убеждения не облегчили по-настоящему их несчастий, лишь дали выход чувствам.

Дверь стала дымчато-белой, и он ощутил запах тлеющей стали. Комнату наполнил жар, у него пересохло во рту, а из тела с потом ушла вся влага.

Мир достиг некой критической точки. Возможно, так случилось потому, что, как говорил Огненный Шут, человек оторвался от своих корней и вел все более искусственную жизнь.

И тем не менее Алан не мог с этим полностью согласиться. Какой-нибудь наблюдатель с другой звезды, к примеру, глядя, как возводятся и рушатся созданные человеком строения, увидел бы в этом не более чем естественный процесс. Разве считают люди «неестественным» муравейник? А что такое сама Швейцария-Сити, как не громадный муравейник?

Он с удивлением заметил, что дверь из белой превратилась в красную, и что жара в комнате спадает. Тотчас вернулся проблеск надежды. Он позабыл свою задумчивость и начал пристально следить за этими переменами. Скоро дверь стала лишь теплой на ощупь. Он толкнул, но дверь не пошевелилась. Потом он сообразил, что металл расширился от жары. Он нетерпеливо ждал, то и дело для пробы толкая дверь, пока, наконец, она не подалась, и шагнул в погубленную лабораторию.

Огонь уничтожил многое, но сейчас комната утопала в какой-то жидкости. Еще бившие там и сям из стен под потолком струйки рассказали ему об источнике его спасения. Очевидно, эту старую часть города надо было уберечь от огня больше всякой другой — старые автоматические огнетушители в конце концов сработали и залили огонь.

Снаружи творилось то же самое. Эти огнетушители не проверяли — о них даже не знали — многие годы, однако, приведенные в действие крайне высокой температурой, они все же сделали то, для чего предназначались.

Он с облегчением побежал по темному коридору, найдя, наконец, дорогу к трапу. Кучка контейнеров там все еще оставалась, но не так много, как он раньше видел. Полиция сумела забрать их, или подобрал Огненный Шут? Разумеется, огню на самом деле не под силу разрушить оболочек плутониевых бомб, но многим ли это сегодня известно? Много ли паники, желал знать Алан, сопутствовало порожденному Огненным Шутом всесожжению?

На всем пути наверх Алан видел выметенные огнем уровни. Ему приходилось гнать и гнать себя, взбираясь по аварийным лестницам, обходя обугленные трупы и обломки.

Открытый огонь не использовался в городе много лет, и правила противопожарной безопасности соблюдались не слишком тщательно — до сих пор в том не было необходимости.

Алан внутренне криво усмехался: пользуется ли сейчас Огненный Шут той же популярностью, что и вчера?

Первых людей он встретил на пятнадцатом уровне. Они с трудом открывали дверь в жилой коридор, очевидно, снаряженные как спасатели.

Люди в изумлении уставились на него.

— Откуда вы явились? — спросил один из них, вытирая грязным рукавом почерневшее от сажи лицо.

— Попал в западню внизу. Старые огнетушители погасили пожар.

— Могли бы погасить и в самом начале, — сказал другой, — но тогда не сработали. Мы пытались. Когда загорается этот огонь, его ничто не может погасить.

— Тогда почему он погас сейчас?

— Спасибо звездам, что тут еще скажешь. Мы не знаем, почему. Он вдруг ослабел и исчез между пятнадцатым и шестнадцатым уровнями. Можно лишь предположить, что дрянь, из которой он сделан, не вечна. Мы не знаем, почему он горит и чем горит. Подумать только, мы доверяли Огненному Шуту, а он такое сотворил с нашими домами…

— Вы уверены, что виноват Огненный Шут?

— Ну, а кто еще? У него же был арсенал плутониевых бомб, так ведь? Резонно допустить, что у него имелось и другое оружие — огненное, которое он сам сделал.

Алан пошел дальше.

Полурастаявшие коридоры уступили место нетронутым, полным озабоченного народу, кружившегося вокруг людей, собиравших спасательные отряды. В импровизированных медпунктах врачи оказывали помощь жертвам огня и травмированным психически — тем, кому посчастливилось выжить. Самые нижние уровни строились с расчетом на подобные разрушения, а вот те, что поновее — нет. Если бы он оказался на десятом уровне, или даже на девятом, где все еще жили до пожара несколько семей, он бы не уцелел.

Хотя взбираться по аварийным лестницам и было нелегко, Алан предпочел это переполненным людьми и их страхом лифтам. Так он поднимался, благодарный мирной тишине лестниц после человеческого водоворота в коридорах.

Он пересекал коридор тридцатого уровня, когда увидел в одной из витрин магазинов (это был потребительский коридор) яркий лозунг. ЖИТЬ СВОБОДНЕЕ С РЛД, гласил он. Здесь размещался штаб РЛД по выборам президента. На другом плакате — встроенном, трехмерном — улыбалась Хэлен Картис. Вверху, над портретом, было написано «Картис», под портретом — «президент». Досадное «будущий» было опущено.

Он остановился и обратился к двери:

— Можно войти?

Дверь отворилась. Он прошел через увешанную плакатами переднюю в большую комнату, заваленную предвыборными материалами. Повсюду громоздились связки красочных листовок и плакатов. Вокруг никого не было.

Он взял пластобумажный плакат с портретом Хэлен. Вделанная в его покрытие звуковая дорожка стала тихонько нашептывать: «Картис — будущий президент, Картис — будущий президент, Картис — будущий президент». Он бросил плакат, и, упав, тот перестал бормотать.

— Вижу, что потеряла еще один голос, — послышался сзади голос Хэлен.

— У меня ведь было такое чувство, что я тебя встречу, — тихо сказал он, все еще глядя на упавший плакат.

— Ну еще бы, в моем-то штабе выборов. Это всего только склад. Хочешь взглянуть на кабинеты? Они довольно нарядные, — ее голос, в отличие от слов, был нисколько не приветлив.

— Что ты собираешься теперь делать со всем этим? — сказал он, обведя комнату усталой рукой.

— Использовать, разумеется. А ты что думал?

— Я думал, что теперь предвыборная кампания не стоит того, чтобы тратить на нее твое время.

— Ты считаешь, что, поскольку я поддерживала Огненного Шута, когда он был популярен, у меня нет шансов теперь, когда его не любят — так?

— Да.

Он удивился. Она, похоже, сохранила присутствие духа. Теперь возможности победить на выборах у нее не осталось. Его интересовало, не прячется ли она от очевидного?

— Послушай, Алан, — сказала она убежденно, — если бы этого не случилось, я без боя стала бы президентом. Теперь драка будет — и я, пожалуй, рада.

— Тебе всегда нравилось подраться.

— Это точно — если противник достаточно силен.

Он улыбнулся.

— Ты случайно не в меня целишься? Говорят, если мужчина недостаточно любит женщину, она считает его сильным; если он ее слишком любит, она считает его слабым. Противник слабоват, Хэлен?

— Впечатлительный ты что-то сегодня, — слова звучали нарочито холодно. — Нет, это к тебе никак не относится. Я говорила о том, что твоему деду улыбнулась удача. Теперь наши роли поменялись, не так ли?

— Я не знаю, как к этому отношусь, — сказал он, борясь со все более мрачным настроением. — Я никого из вас по-настоящему не поддерживаю. В целом, думаю, я благосклоннее к радикал-либералам. Ведь они все еще могут выиграть выборы по округам, если ты не добьешься поста президента, верно же? Это дало бы тебе сильный голос в Доме.

— Если меня оставят лидером партии, Алан, — лицо ее смягчилось, когда она смирилась с истиной, от которой до того пряталась. — Не каждый, кто одобрял мое место вчера, одобряет его сегодня.

— Мне неприятно говорить об этом, но я предостерегал тебя. Надо б тебе лучше знать, когда расхаживать, привлекая толпы. Политикам следует пользоваться доверием народа и нравиться ему. Люди, несомненно, хотят современного, нового президента, — но еще и уважаемого. Когда избиратели сядут и подумают об этом, если бы даже дело с Огненным Шутом не приняло такой оборот, они выберут того кандидата, который внушает доверие. Пылкие политики вроде тебя, Хэлен, пользуются успехом лишь короткое время. Это даже я знаю. Предположительно, после того как показала себя «Женщиной Народа», ты могла бы вести упорные парламентские дебаты, и, возможно, поскакать домой. Но теперь ты столь сильно отождествила себя с Огненным Шутом, что у тебя нет надежд победить. Я бы бросил, — он задумчиво посмотрел на нее.

Она немного посмеялась, широко шагая меж тюками плакатов.

— У меня нет никаких шансов, ты прав. Но я буду продолжать драться. Счастливчик старый Саймон, а? Теперь он — тот человек, который предупреждал людей о грозившей им опасности. За кого им еще голосовать?

— Не горюй, Хэлен. Почему бы тебе опять не заняться живописью? Уж там ты знаешь, что к чему. Правда, даже я понимаю в политике больше твоего. Тебе не надо бы вовсе туда лезть. Есть прирожденные политики, только ты — не из их числа. Я дюжину раз просил тебя об этом раньше, но мне все так же хочется знать, что заставляет тебя продолжать.

— Одна из самых веских причин — чем больше осуждают люди мои поступки, тем неотступнее я продолжаю по-своему. Достаточно честно? — Она обернулась, лукаво глядя на него, наклонив голову набок.

Он улыбнулся.

— Одним словом, ты — просто упрямица. Может быть, если бы я поощрял тебя в занятиях политикой, ты стала бы сейчас известной художницей, избавившись ото всех этих забот.

— Может быть. Но есть и еще кое-что, Алан, — она говорила негромко, забираясь на один из тюков. Усевшись, она начала болтать ногами и стала очень хорошенькой. Тот макияж, каким она раньше пользовалась, отсутствовал. — Дело в том, что я в это сейчас влезла, и собираюсь упорно продолжать до конца. Утону или выплыву.

Он рассказал ей о своем посещении первого уровня, опустив, что слышал, как уходил Огненный Шут с друзьями — и о том, что побывал на краю гибели.

— Я считал, что погибну, — сказал он, — и подумал о тебе. Меня интересовало, если точно, не ищем ли мы оба одного и того же.

— Ищем? Я и не знала, что ты — из ищущих, Алан.

— До тех пор пока не взорвалось это дело Огненного Шута, я был из прячущих. Я многое прятал от себя. Но кое-что, сказанное дедом, дало толчок чему-то еще во мне. — Он примолк. — Неужели это случилось лишь три дня назад? — вслух удивился он.

— Что же он сказал?

— А, — ответил Алан с легким сердцем, — он довольно прозрачно намекнул, что с моим происхождением не все в порядке.

— Это жестоко с его стороны.

— Возможно, это пошло мне на пользу. Может быть, что-то вынесло на поверхность. Как бы там ни было, я стал интересоваться Огненным Шутом. Потом ты пришла ко мне, и мое любопытство возросло еще больше. Может, потому, что ты связала себя с убеждениями Огненного Шута, я связал его с тобой, с того и пошло. В тот же вечер я отправился посмотреть на Огненного Шута, — ну, ты знаешь.

— Ты говорил с ним лично? — в ее голосе прозвучала зависть.

— На самом деле я его как следует никогда не видел. Но побывал на вчерашней «аудиенции». Я подумал, что понимаю, почему ты его поддерживала. Он по-своему здраво мыслит. — Он нахмурил брови. — Но то же самое, полагаю, можно сказать и про деда.

— Да.

Она не сводила с него глаз, рот ее слегка приоткрылся, груди под кружевным лифом двигались быстрее обычного.

— Я рад, что все это случилось, — продолжил он. — Думаю, мне пошло на пользу.

— Ты рад, что нашли плутониевые бомбы, и что случился пожар?

— Нет. Я не мог по-настоящему поверить в виновность Огненного Шута, покуда не увидел доказательств своими глазами. И до сих пор не испытываю к нему ненависти за то, что он пытался сделать, и за то, что все еще может попытаться сотворить. Мне его жаль. Он в своем роде на самом деле простодушный и благородный великан, о котором ты пыталась рассказать.

— Я думаю так же. Ты побывал внизу. Ты уверен, что Огненный Шут в ответе за хранение тех бомб и поджог?

— Боюсь, свидетельства очевидны.

— Идиотство какое-то, — сердито сказала она. — Зачем бы ему понадобилось творить подобное? Человеку, до краев наполненному любовью…

— Любовью или ненавистью, Хэлен?

— Что ты имеешь в виду?

— Он учил любить человечество, но ненавидел труды человеческие. Он ненавидел то, что считал нашими ошибками. Не вполне искренняя любовь, а?

— Мы никогда не узнаем. Знать бы, спасся ли он. Надеюсь, что спасся, пока не попытался учинить новых диверсий.

Во второй раз за последние несколько дней Алан поймал себя на том, что скрывает нечто от своей бывшей возлюбленной. Он не сказал ей, что знал: Огненный Шут сумел ускользнуть, по крайней мере с Земли. Вместо этого он сказал:

— А нужно ли, чтобы он спасся? В конце концов он в ответе за смерть по меньшей мере сотни людей. Жилые коридоры, начиная с девятого и десятого, вплоть до пятнадцатого, полны трупов. Возможно, куда больше сгорело у себя дома. Ужасная смерть, Хэлен. Я знаю. Я сам подходил близко к ней. Надо ли было ему спастись, не понеся наказания?

— Человек вроде Огненного Шута, возможно, не осознает своей вины, Алан. Так что кому говорить?

— Он разумен. Я не думаю, что он сумасшедший, по крайней мере в нашем понимании. Извращенный, возможно…

— Ой, ладно, давай прекратим разговор об Огненном Шуте. Сейчас его ищут по всему миру. Его исчезновение доказывает его вину, во всяком случае для Саймона Пауйса и общественности. Я заметила, что многие оставались благосклонными к Огненному Шуту и некоторое время спустя известий о бомбах. Если бы не начался пожар, он, возможно, все еще пользовался бы мощной поддержкой со стороны тех людей, которые считали, что эти бомбы ему подбросили.

— Невозможно подбросить целый склад плутониевых бомб, Хэлен. Огненный Шут должен был их сделать. Он один располагал для этого всем необходимым.

— Так все и думают. Но вполне достаточно политиков, которые знают лучше, Алан.

— Ядерное оружие много лет под запретом. О чем ты говоришь?

— Не все отказались от своих арсеналов в первые дни Великого разоружения, Алан. Оказалось изрядно тех, кто вцепились в некие тайные склады оружия, пока не увидели, как идут дела. Разумеется, когда заработало Солнечное правительство и угроза войны уменьшилась до ничтожных размеров, они забыли об этих арсеналах или избавились от них.

— Боже правый! Ядерные бомбы. Я не суеверен. Война осталась в прошлом. Но ужасно, что оружие все еще где-то рядом.

— Его предостаточно, — насмешливо сказала она. — По крайней мере, чтобы вести большую межпланетную войну!

Глава 7

Алан, как и остальные его современники, жил на давно уже мирной Земле, где даже мысль о войне, особенно с применением ядерного оружия, ужасала. Почти век мир едва удерживался на краю атомного конфликта, но правительствам раз за разом удавалось его избежать. Последовавшее в конце концов в 2042 году запрещение ядерных вооружений вызвало величайший вздох облегчения. Человеческий род подошел опасно близко к самоуничтожению, но наконец мог идти вперед, лишившись извечно давившего на него страха.

И вот теперь Хэлен вскользь упоминает о межпланетной войне!

— Ты ведь не хочешь сказать, что это серьезное предположение, правда? — спросил он ее.

— Алан, Солнечному правительству, мне и одному-двоим другим партийным вождям в течение какого-то времени было известно о существовании ядерных вооружений. Саймон Пауйс в своей утренней речи не мог этого открыть, поскольку, если бы сообщения об этом просочились, мы бы столкнулись с волной паники. Как бы то ни было, его целям соответствовало предположить, что их сделал Огненный Шут. Возможно, Огненный Шут и сумел бы их сделать, но с таким же успехом он смог бы их и купить.

— Купить? — задохнулся Алан. — Купить их у кого?

— У одного из тех, кто занимается такими делами. Многие годы постоянно существовал «черный рынок» ядерного оружия. Полиция об этом знала и принимала меры. Многих из тех, кто обнаруживал забытые тайные склады, арестовывали, а найденное оружие уничтожали. Но это удавалось не всегда. Такие люди приветствовали бы вооруженное столкновение — предпочтительно на Земле либо между Землей и одной из других планет, когда они смогли бы обеспечить безопасность подвергнувшегося угрозе мира. Если бы одна сторона стала применять ядерное оружие, у другой бы нашлось, чем защищаться. И торговцы смогли бы тогда запросить такую цену, какую пожелают.

— Но ведь торговля оружием в таких размерах, разумеется, невозможна!

— Если только не играть наверняка. А для меня уже какое-то время очевидно, что кто-то на самом деле играет наверняка. Если у него в руках оказывается необходимая власть — трах! Внезапно, неожиданно, без всякого предупреждения или психологической защиты, которая, возможно, имелась у людей сто лет назад, мы окажемся втянутыми в грандиозную разрушительную войну.

— Не могу поверить!

— Может, так и лучше. Вспомни, торговцы этого хотят — но этого может и не случиться. Вот почему это держится в такой тайне. Возможно, есть вероятность раз и навсегда избавиться от этой опасности, так и не поставив в известность общество. У теневого кабинета РЛД есть план, направленный на предотвращение таких случайностей; у Саймона Пауйса имеется план другой. Я считаю, что наш — лучше. Теперь ты знаешь одну из причин, по которой я занимаюсь политикой.

— Я приму это, — сказал он, немного сомневаясь. — Ты думаешь, Огненный Шут связан с кем-то из этих торговцев?

— Если он связан с одним, он, возможно, связан с ними всеми. Те, которых мы не схватили, обладают величайшей властью и, весьма вероятно, объединились в своего рода синдикат. Как бы там ни было, слухи такие ходят.

— Я не увидел никаких свидетельств того, что у Огненного Шута на первом этаже существовало какое-то производство. Так что, возможно, он купил эти плутониевые бомбы.

— Можно взглянуть на это и по-иному, — задумчиво сказала Хэлен. — Допускаю, что я не вполне объективно отношусь к Огненному Шуту, но что, если эти торговцы сделали для него плутониевые бомбы, зная, что кто-то случайно их обнаружит?

— Зачем бы им это делать? — Алан наклонился, подобрал рекламный листок и вгляделся в него. Там опять красовалась Хэлен, на этот раз в некой героической позе. Под картинкой пятьюдесятью словами в витиеватых выражениях коротко обрисовывались ее идеалы.

— Торговцам оружием нужна война — лучше всего без излишне разрушительных последствий и не затронувшая все три обитаемые планеты. Сначала намекнуть, что у Огненного Шута имеется некоторый запас атомного оружия, обзавестись свидетельствами, которые должны быть найдены, воспользоваться плодами паники — и возможности того, что Огненный Шут обладает другими вооружениями — затем предложить готовую партию оружия для «защиты» Солнечного правительства. Видишь ли, в таком случае войны может вообще не быть — а торговцы эти все равно наживутся.

— Звучит правдоподобно — если, разумеется, торговцы подставили Огненного Шута. Но у нас есть доказательство, что он вызвал разрушение пятнадцати уровней. Как ты это объяснишь? Тот огонь невозможно было загасить. Он явно его сотворил, наподобие того таинственного искусственного солнца в своей пещере.

— Его могли к этому вынудить в порядке самозащиты.

— Я так не считаю.

— Есть лишь один способ добыть новые сведения, — отрывисто сказала она, спрыгивая с тюка. — Мы можем повидать Саймона Пауйса. Он должен знать об этом больше всех.

— Тебе этого хочется?

— Мне любопытно. Больше того, Алан, — она взволнованно улыбнулась, — может быть, мне удастся выманить из этого старого главы семейства что-нибудь такое, что даст мне преимущество на выборах. Если б я смогла доказать, что Огненного Шута подставили, это здорово помогло бы.

Он покачал головой, удивляясь ее невероятному оптимизму.

— Ладно, — сказал он. — Пойдем.

Саймон Пауйс принял их, как римский военачальник принимал бы потерпевших поражение вождей варваров. «Ему недостает, — подумал Алан, — только тоги и лаврового венка.»

Он вежливо улыбнулся, традиционно приветствовал их, предложил им напитки, от чего они не отказались.

— Пойдемте в кабинет, — сказал он внуку и племяннице и повел за собой.

Квартиру он обставил с рассчитанным архаизмом. Имелось даже несколько семейных портретов — изображений наиболее выдающихся представителей рода Пауйсов. Первыми там висели портреты Денхольма, Алана, Саймона Пауйса и двоих женщин-председателей Солнечного правительства. Гордая и несколько угрюмо выглядевшая группа. Книжные шкафы красного дерева заполняли в основном книги по истории, политике и философии. Того же рода были и романы — политические романы Дизраэли, Троллопе, Кестлера, Эндельманса и Де ла Вега. Алан даже позавидовал односторонности дедова ума. Это помогало ему в политической карьере.

— Если честно, — тягостно сказал Саймон Пауйс, — мне жалко вас обоих. Вас, как и большинство людей, ввели в заблуждение, и в результате вы оказались в неопределенном положении. В политическом смысле это не принесло тебе ничего хорошего, а, Хэлен? Жаль… В тебе много пауйсовского — сильная воля, бескорыстные цели…

— И умение видеть свой шанс, — она улыбнулась. — Хотя ты, может быть, скажешь, дядя Саймон, что мне недостает самодисциплины и я могла бы действовать чуточку более здраво. Насчет самодисциплины ты, возможно, прав. Самообладание я потеряла… Со мной теперь все кончено, как ты считаешь?

Алан восхитился ее хитростью.

Саймон Пауйс опечаленно кивнул. Возможно, он так же сожалел о политической кончине племянницы, как, очевидно, сожалел и о том, что Алан никогда не проявлял интереса к политике.

— Знаешь, ты все-таки вела себя довольно глупо.

— Я знаю.

Он обратился к Алану:

— А ты, мой мальчик? Полагаю, ты понимаешь, почему я был до этого столь непреклонен?

— Да, дед.

Старик, видимо, сочувствовал им обоим.

— К началу следующей сессии я, без сомнения, стану президентом. Это была моя последняя возможность принять столь высокую ответственность — семейная традиция требует, чтобы представитель каждого поколения Пауйсов пробыл в должности президента по крайней мере один срок. Я надеялся, что за мной последуешь ты, Алан, но сейчас думаю, что эта задача встанет перед сыном Хэлен или Денхольма. Я хотел, чтобы моя дочь… — Он прокашлялся, словно охваченный сильными чувствами, хотя Алану последняя фраза показалась несколько театральной. Может быть, для него это было и к лучшему. Он удивлялся, почему во время их последней встречи так внезапно почувствовал любовь к своему деду.

— Чем вызвал Огненный Шут твои первые подозрения? — спросила Хэлен, как некий герой детективного романа, когда действие последнего близится к развязке.

— Я полагаю, чутье. Мог бы сказать, что в первый же раз, как я о нем услышал, что-то показалось мне в нем подозрительным. Я велел Джаннэру при первой возможности сходить вниз и глянуть. Есть и еще одно обстоятельство, о котором я действительно не могу говорить…

— Он знает о подпольных хранилищах, дядя, — прямо сказала Хэлен.

— Да? Не совсем разумно распространяться об этом, как ты считаешь?

— У меня нет привычки выдавать конфиденциальные сведения, дед, — банально выразился Алан, сурово глянув на Хэлен.

— Нет. Я думаю, все нормально. Однако Хэлен, по-видимому, убедила тебя в необходимости соблюдать секретность?

— Конечно, — сказала Хэлен.

— Так вот, у меня сложилось впечатление, что он связан с этими торговцами. Они — единственная преступная группировка, достаточно могущественная, чтобы укрыть человека и помочь ему изменить внешность. Я предположил, что он, возможно, вышел из их убежища, хотя все это оставалось лишь догадкой, как вы понимаете. Полиция провела в отношении Огненного Шута расследование и не смогла найти ничего, указывающего на такую возможность, хотя и согласилась с моими умозаключениями.

— Выходит, кроме установления того, что плутониевые бомбы являются частью старых запасов, фактически нет ничего, подтверждающего его связь с торговцами? — сказала Хэлен, изо всех сил пытаясь не выказать разочарования.

— Я уже связывался с лабораторией, изучающей эти бомбы. Там говорят, что они — на самом деле часть старых запасов; да ты сама сможешь в этом убедиться на очередном заседании Комитета. Очевидно, мы не сможем сообщить этого публике.

— Очевидно, — сказала Хэлен, — хотя это может несколько упрочить мое положение в Солнечном доме.

— Ненамного.

— А что это за комитет? — с любопытством спросил Алан.

— Мы называем его Комитетом Ста в память о несколько менее действенной британской антиядерной группе, существовавшей в середине двадцатого столетия. На самом деле нас только десятеро. Этому Комитету поручено находить единичные экземпляры ядерного оружия, оставшиеся с прежних времен, и следить за тем, чтобы, где возможно, наказывать преступников. Разумеется, мы работаем в тесном сотрудничестве со строго засекреченной ПУО — Полицией Удаления Оружия. Наша деятельность продолжается многие годы. Хэлен — секретарь, я — председатель. Остальные восемь человек — другие высокопоставленные политики.

— Весьма достойное занятие, — сказал Алан. — Насколько все это действенно?

— В прошлом было получше, а теперь исполнять наши обязанности становится все труднее, поскольку торговцы действуют сообща, объединяя свои силы. Они обрадовались бы любой возможности продать то, что имеют. Возможно, Хэлен тебе уже рассказывала.

— Рассказывала. Но мне кажется, что можно было бы выкупить у торговцев бомбы прямо сейчас, не дожидаясь кризиса, который может принять решение вместо вас?

— Это основной предмет наших споров, — вставила Хэлен. — Дядя не согласен их сейчас покупать. А я хочу это сделать.

— Фантастическая цена, которую потребуют эти бандиты, разорит Солнечную нацию, — грубо сказал Саймон Пауйс своему внуку. — Мы должны сделать все тайно и в то же время оправдать такую трату. Это невозможно. Я чувствую, что они когда-нибудь перейдут черту, и мы их схватим.

— Такая трата того стоит! — сказала Хэлен. — От бедности мы сможем оправиться, а вот выжить в ядерной войне!..

— Если схватить Огненного Шута, то это, — медленно сказал Алан, — может привести нас к тому торговцу оружием.

— Возможно, — согласился Пауйс, — хотя он может этого и не признать. Во-вторых, мы можем даже не узнать, кто эти торговцы. Естественно, они крайне осторожны. Однако они определенно собираются извлечь выгоду из той смуты, которую вызвал Огненный Шут. Этого человека надо схватить и уничтожить, пока он не устроил новых неприятностей!

— Дед! — воскликнул потрясенный Алан. — Смертную казнь отменили более ста лет назад.

— Я сожалею… Я очень сожалею, Хэлен. Ты должна простить оговорку старика. Подобные взгляды считались вовсе не такими отвратительными, когда я был молод. Разумеется, мы должны посадить в тюрьму или изгнать Огненного Шута.

Алан кивнул.

— Забавно, — сказал он, — что Огненный Шут проповедовал возврат к природе, что на самом деле наука ведет к разрушению человечества, и в то же время планировал то самое разрушение, или уж по крайней мере орудие для тех, кто бы приветствовал это.

— Жизнь, — сказал старик философски, — полна такого рода парадоксов.

Глава 8

— Увидимся дома, — легко сказал Алан, когда они выходили из квартиры.

— Прекрасно, — сказала она.

Они медленно побрели по вновь прекрасным восстановленным садам. Сияние звезд дополняли источники мягкого света на кровле, создававшие впечатление множества поблескивающих крошечных лун, каждая из которых испускала единственный изысканный луч. Вершину сделали со вкусом. Жить здесь мечтали каждый юноша, каждая девушка. «Вершина, — думали обитавшие на ней, — дает цель.»

— Если бы я только могла поговорить с самим Огненным Шутом, — с грустью сказала Хэлен. — Тогда по крайней мере у меня появилась бы возможность яснее понять, кто он такой.

Алан предпочел промолчать.

Они добрались до дверей ее квартиры на шестьдесят третьем уровне и вошли. Его приветствовали знакомые запахи, которые он всегда связывал с Хэлен — свежие, легкие ароматы мыла и косметических масел.

«Удивительно, — отметил он, — женское жилище всегда пахнет лучше мужского.»

Может быть, то было очевидное умозаключение. Он заметил, что дышит чаще и поверхностней.

По их поведению нельзя было сказать, о чем их думы, и все-таки каждый знал, что чувствует другой. Алан слегка побаивался, ведь он помнил и об их ссоре, и о былом счастье, и осознавал, что Хэлен, видимо, тоже помнит.

— Хочешь выпить? — предложила она.

— Я бы предпочел кофе, если у тебя есть.

Он бессознательно предоставил ей выбирать. Он разрывался на части, наполовину страшась того, что, видимо, скоро случится.

Когда он уселся в удобное кресло рядом с полочкой книголент, она подошла к нему. Наклонилась и нежно погладила его по лицу.

— Ты выглядишь таким усталым, Алан.

— У меня выдался тяжелый денек.

Он улыбнулся. Потом взял ее ладонь и поцеловал.

— Пойду приготовлю кофе, — сказала она.

Она вернулась, переодевшись в немудреную пижаму и толстый темно-синий халат, с подносом кофе — настоящего кофе, судя по запаху. Поставив его на стол, она подтащила кресло, и стол оказался между ними.

«Хэлен, — думал он, — Хэлен, я люблю тебя.»

Они смотрели друг на друга, возможно, оба желая знать, станет ли это воссоединение тем же, чем была их предыдущая связь.

— Мы мудрее сейчас, — ласково сказала она, подавая ему кофе. — Пауйсам свойственно учиться на своих ошибках.

— Всегда остаются другие ошибки, — предупредил он. Это была последняя попытка выйти из создавшегося положения — и дать ей возможность сделать то же самое — как можно изящнее.

— Так приходит опыт, — сказала она, и страхи позабылись. Теперь они посмотрели друг на друга, словно только что познакомились.

Когда они любили друг друга в ту ночь, это было совсем не то, что им довелось до того испытать. Они обходились друг с другом осторожно и в то же время страстно, словно возвращение к былой, менее застенчивой любви ввергнет их в суматоху прошедших четырех месяцев.

Наутро у Алана ныла рука: на ней всю ночь покоилась ее голова. Он осторожно приподнял ее голову и привстал на локте, ощущая пальцами мягкость ее плеча. Она открыла глаза и посмотрела на него, будто на уважаемого незнакомца. Скорее всего, у него на лице было похожее выражение, ибо он чувствовал то же самое. Он легко поцеловал ее в губы и откинул одеяла, выбираясь из узкой кровати.

Алан, чуть сгорбившись, сел на краю, изучая в зеркале напротив свою голову и торс.

— Мне пришло в голову, где может находиться Огненный Шут, — вдруг сказал он.

В полусне она, видимо, не расслышала его.

Он не стал повторять, а пошел на кухню варить кофе. Сейчас он ощущал заметную усталость, ноги немного дрожали, когда аппарат ожил и выдал два стакана горячего кофе. Он перелил кофе в чашки и понес их в спальню.

Она сидела в кровати.

— Что ты сказал насчет Огненного Шута? Ты знаешь, где он?

— Нет, но мы можем предположить, — он рассказал ей о том, что подслушал троицу в том переходе.

— Почему ты не сказал мне об этом вчера?

— То было вчера, — просто сказал он. Она поняла и кивнула. — Они улетели в маленькой космошлюпке. Я подумал об этом, как только пришел к выводу, что должен существовать тоннель, ведущий сквозь скалу куда-то за пределы города. Те старые бомбы надо было как-то сюда доставлять.

— Логично. Ты упомянул, как он сказал, что у них недостаточно топлива, чтоб долететь до Луны. В таком случае они могли совершить трансконтинентальный перелет.

— Не похоже. Даже небольшую ракету невозможно посадить так, чтобы это не увидели люди. У меня такое ощущение, что они находятся на орбите. Может быть, ждут кого-то, кто бы их подобрал.

— А если они улетели в Сент-Рене?

— Зачем бы им это делать?

Монастырь св. Рене Лафайетта приютил группу монахов, практиковавших одну из разновидностей научного мистицизма. Об их Ордене знали немного, и считалось, что монахи безвредны. Монастырь в действительности представлял собой заброшенную орбитальную станцию, которой завладели монахи. Мир решил, что они самобытно безумны, и забыл о них.

— Ну, — сказала Хэлен, прихлебывая кофе, — это лишь мое умозаключение. Видимо, я, думая об одном «чудаке», вспомнила о группе других.

— Если только они на самом деле не летают где-то еще на орбите, это — единственное место, куда они могли скрыться, — согласился Алан. — Хотел бы я знать, как это выяснить.

— Видимо, отправившись туда.

— Понадобится шлюпка. А у нас ее нет.

— У моего брата есть. Хорошая работенка — один из последних Паоло.

— Он нам разрешит ее взять?

— Незачем спрашивать. Я ей часто пользуюсь. У меня есть права пилота, аудиозамки отвечают на мой голос, наземный персонал меня знает — мы вполне можем улететь.

— Возможно, навстречу собственной смерти. Огненный Шут, видимо, более жесток, чем мы думали, ты не забыла?

— А как же монахи? Они едва ли могут давать убежище тем, кого считают «нечистыми», как мне кажется.

— Попробовать стоит. — Он поднялся. — Я собираюсь принять ванну. Мой зеленый костюм еще здесь?

— Да.

— Отлично. — Он взглянул на стенной хронометр. — Сейчас еще раннее утро. Если мы скоро отправимся, то могли бы… — Он повернулся к ней:

— А где находится корабль твоего брата?

— В Гамбурге — приводняющаяся посудина.

— Скоростное такси доставит нас туда за час. Вставай-ка, соберись, — он улыбнулся ей, когда она спрыгнула с кровати.

Космопорт Гамбурга окружал очаровательный город-сад с населением немногим менее двух миллионов. В отличие от столицы Швейцарии, он состоял из одно— и двухэтажных зданий. За постройками космопорта под сиявшим в бледно-голубом безоблачном небе летним солнцем блестела вода. Когда такси кругами снижалось к причальной крыше, из-под волн внезапно вынырнул огромный луковицеобразный корабль и погрохотал ввысь; вода под ним кипела.

Хэлен показала на него.

— Это «Титан» полетел к Марсу и Ганимеду, возможно, повез последние грузы, в которых они нуждались, чтобы начать сев.

К тому времени, как такси доставило их на крышу, корабль уже пропал из виду. Из будки, единственного на крыше сооружения, им навстречу не спеша вышел служащий в коричневой бархатной визитке и мешковатых светло-вишневых брюках. На твердом лице появилась улыбка.

— Доброе утро, мисс Картис. Слышал о вчерашнем; мне очень жаль, — сказал он. — Вера многих людей, кажется, была обращена к недостойному человеку.

— Да, так и есть, — сказала Хэлен, натянуто улыбаясь ему в ответ. — Хочу проветриться, пока все не уладится. «Солнечная птица» готова?

— По-моему, да. Ее проверяли в доках, если не ошибаюсь. Теперь она должна быть в порядке. Хотите сразу вниз?

— Да, прошу вас.

Он завел их в свою будку — опрятный кабинетик с выходящим на море большим окном; море все еще волновалось и парило после взлета «Титана». В стене размещалась дверь небольшого лифта. Служащий отворил ее им, задумчиво поглядывая на Алана. Алан ласково вернул его пристальный взгляд и вслед за Хэлен вошел в кабину. Она зашелестела вниз.

Им помог выйти человек в комбинезоне, полный, краснолицый, с эмблемой механика на рукаве.

— Доброе утро, мисс Картис. Рад вас видеть.

— Доброе утро, Фредди. Это господин Пауйс — Фредди Вайншенк.

Они пожали друг другу руки, и Вайншенк повел их по коридору с искусственным освещением. Алан никогда раньше не бывал в Гамбурге, но в общем представлял себе устройство современного космопорта. Сейчас они находились, как он предполагал, где-то под землей и направлялись по тоннелю, ведшему под дно морское.

Наконец Фредди приказал двери открыться, и они очутились в темном прохладном помещении с металлическим стенами. Из одной стены выступала задняя часть маленькой космояхты, которая, как показалось сначала, вонзилась в стену; Алан не сразу сообразил, что другая половина посудины — снаружи, а они находятся на самом деле в шлюзовой камере.

— Спасибо, Фредди, — Хэлен подошла к шлюзу корабля и заговорила. Он начал раскрываться, потом все четыре створки ушли в стены, и двое забрались в тесную кабинку корабля. Фредди закричал снаружи:

— Если вы отбываете немедленно, мисс, я начну шлюзовать.

— Спасибо, Фредди. Увидимся, когда мы вернемся.

Хэлен подошла к пульту управления и коснулась какой-то кнопки. Шлюз корабля закрылся за ними. Она включила наружный обзор, и они увидели переходной отсек. Фредди ушел, и Алан видел, как камеру быстро заполняет вода. Скоро воздуха там не осталось, окружавшие корабль стены начали расходиться, и Алан увидел вытянувшийся в сторону открытого моря скат.

— Мы взлетим мягко, — сказала Хэлен, пристегиваясь к пилотскому креслу. Алан забрался в другое. — Не нужно, чтобы кто-то подумал, будто мы спешим, — добавила она.

— Чем мягче, тем лучше, — улыбнулся он. — Я лишь однажды бывал в космосе, и то путешествие не слишком мне понравилось. Я ждал, что старая химическая посудина вот-вот развалится.

— Вот посмотришь, «Солнечная птица» — совсем другое дело. — Она запустила двигатель. — Похоже, ядерный двигатель достиг совершенства. Мне кажется, сейчас уже задумывают силовую установку какого-то нового типа, а старые только-только начинают становиться удобными и привычными.

Пульт управления ожил, приборы что-то измеряли, о чем-то сообщали.

Мгновение-другое Алан ощущал сильную вибрацию, а потом корабль все быстрей заскользил по скату, соскользнул с него, вынырнул из воды на свет и устремился в небо.

Она включила электронную карту и выбрала необходимый участок пространства. Прибор показывал местонахождение орбитального монастыря и всю остальную необходимую информацию.

— Надеюсь, предчувствие тебя не обманывает, — сказала она, обернулась и увидела, что Алан потерял сознание.

Причин тому никаких не было, поскольку перегрузку полностью компенсировали механизмы корабля. Она решила, что это своего рода рефлекс.

— Ну и дурак же я, — сказал он, придя в себя. — Случилось что-то на самом деле или это лишь плод моего воображения?

— Боюсь, лишь плод твоего воображения. Но в любом случае тебе надо вздремнуть.

— Где мы сейчас?

— На орбите. В скором времени мы должны оказаться довольно близко от станции. Я собираюсь притвориться, будто у нас случилась поломка — так мы рассеем любые подозрения, которые могут возникнуть у монахов, если они действительно укрывают Огненного Шута.

Скоро показалось сверкавшее на солнце металлическим блеском колесо станции. В причальных захватах станции виднелись два корабля, большой и маленький. Очертания большого показались незнакомыми. Виднелось выгравированное на его корпусе название: «Пи-мезон».

— Забавное имечко для корабля, — заметил Алан.

— Монахам — если это их корабль — приходят в голову всякие мысли. — Она потянулась к красной кнопке. — Это сигнал бедствия. Если хоть чуть-чуть повезет, они должны его принять.

Почти сразу экран замерцал, и показалось худощавое мужское лицо с кривым носом и тонкими губами.

— Не дерзко ли будет предположить, что вы терпите бедствие? — сказал он.

— Нет, — ответила Хэлен. — Вы можете нам помочь?

— Кто знает? Можете сманеврировать так, чтобы мы пустили в ход захваты, или следует выслать помощь?

— Руль, кажется, работает, — сказала она. — Иду на сближение.

Она подогнала корабль к одному из свободных причалов, и магнитные захваты станции притянули яхту.

Когда они наконец перебрались с корабля в неприятно пахнувший монастырь, их приветствовал тот же тонколицый монах. Голубое облачение ничего не добавляло его и так бледному лицу. Волосы были коротко подстрижены, но без тонзуры. Глаза и щеки ввалились, но в целом вид он имел по-своему достаточно здоровый. Он протянул костлявую руку с невероятно длинными пальцами.

— Я — аудитор Курт, — сказал он, и они с Аланом пожали руки друг другу. — Славно, что мы можем быть вам полезны. Будьте любезны пройти вот сюда.

Он провел их в небольшую, скудно обставленную комнату и предложил им чаю; они не отказались.

— Так что же именно неладно с вашим кораблем? — вежливо осведомился он.

— Точно не знаю. Я не так хорошо знакома с кораблями этого нового типа. Я не смогла запустить тормозные двигатели, когда проверяла их перед входом в атмосферу. Хорошо, что я их попробовала. — Она сама заклинила управление. Его легко можно было починить.

— Удачно, что вы оказались так близко. — Монах кивнул.

Алан ломал голову, как бы им узнать, здесь ли Огненный Шут.

— Меня крайне интересует ваш Орден, — сказал он, пытаясь завязать беседу. — Я в некотором роде изучаю религии. Может быть, вы расскажете мне о своей?

— Только то, что она была основана аж в 1950 году, хотя наш Орден основали лишь в 1976-м, а здесь мы появились около двадцати лет назад. Мы — ответвление истинной веры, не уделявшее должного внимания ее мистическим аспектам вплоть до основания Ордена Святого Рене. Святой Рене — не настоящее имя нашего вдохновителя и основателя (настоящее держится в тайне почти от всех), но так мы его называем.

— Я бы хотел осмотреть монастырь. Это возможно? — Алан оглядел комнатку, избегая пристального взгляда монаха.

— Если бы все шло как обычно, это было бы возможно, но сейчас во многих местах идет ремонт… Мы в самом деле не готовы принимать посетителей.

— Неужели? А чей же корабль, кроме нашего, находится у причала?

— Который?

— Там два. «Пи-мезон» и «Святой Мафусаил».

— Оба наши, — поспешно сказал монах. — Оба наши.

— Тогда почему вы спросили, о каком из них я говорю?

Монах улыбнулся.

— Боюсь, у нас, монахов, затейливые умы. Это в естестве нашего призвания. Извините, пойду проверю, как механики ремонтируют ваш корабль.

Он поднялся и вышел. Они слышали, как дверной замок щелкнул за ним. Их заперли.

Алан отхлебнул чаю.

— Если Огненный Шут здесь, они едва ли позволят бродить здесь посторонним, которые разнесут новость на Земле, — сказал он.

— Надо подумать, под каким предлогом нам все это осмотреть. Ты заметил, какой здесь воздух? Странный какой-то.

Воздух на станции вполне подходил для крутившейся в космосе, вдали от всего земного, станции-монастыря. В воздухе отчетливо витало спокойствие, и вместе с тем присутствовало и ощущение какого-то волнения. Возможно, конечно, он это все воображал, поскольку и сам был весьма взволнован.

— Как ты думаешь, они знают, кто он такой? Или он лишь пользуется их обычаем предоставлять людям убежище? — спросил ее Алан.

— Они, видимо, не от мира сего, если не сказать больше, — ответила она, слегка дрожа, потому что комната плохо отапливалась.

Дверь открылась и вернулся аудитор Курт.

— Ваша шлюпка отремонтирована, друзья мои. Из регистрационных пластин я узнал, что она принадлежит Денхольму Картису — не последнему человеку на Земле, да?

— Он мой брат, — сказала Хэлен, гадая, не клонит ли монах к чему-то определенному.

Алан наконец осознал, что они могут оказаться в опасности. Если Огненный Шут здесь и знает, что они тоже здесь, он может решить, что отпускать их рискованно.

— Значит, вы — Хэлен Картис. В таком случае, кто этот джентльмен?

— Я Алан Пауйс.

— Ах, да, внук Саймона Пауйса. Судя по недавним сообщениям лазервидения, мисс Картис и министр Пауйс не сошлись во мнениях по определенным вопросам. Которую из сторон поддерживаете вы, господин Пауйс?

— Ни ту, ни другую, — холодно сказал Алан. — Можете назвать меня незаинтересованным зрителем.

На мгновение лицо монаха обрело своеобразное выражение. Алан догадывался, что оно означало.

— Должен сказать, вы вели себя как раз весьма заинтересованно… — задумчиво сказал монах. Потом отрывисто добавил:

— Ранее вы просили разрешения осмотреть наш монастырь. Сказать по правде, мы не всегда позволяем незнакомцам изучать наш дом, но я думаю, ничего страшного, если вы перед отбытием совершите небольшую прогулку.

Почему монах так резко изменил решение? Не собирается ли он заманить их в какую-то ловушку? Алану пришлось рискнуть.

— Большое спасибо, — сказал он.

Они зашагали по изогнутому коридору.

— Эта часть, — объяснил им монах, — отведена для монашеских келий.

Они свернули в более узкий коридор, приведший их к очередному проходу, похожему на тот, по которому шли до этого, только круче изгибавшемуся.

— Здесь находится то, что мы называем нашей расчетной палатой.

Монах улыбнулся, открывая дверь и позволяя им войти. За дверью оказалась довольно большая комната. На простых стульях сидело несколько монахов в грубых коричневых одеждах. Монах посередине, одетый, как и Курт, в голубое одеяние, монотонно читал какое-то молебствие.

— Как можно кого-то замучить? — нараспев вопросил он.

— Порушив его доверие, — забормотали в ответ остальные монахи.

— Как сделать кого-то счастливым?

— Отвергнув его энграммы, — в один голос сказали монахи.

— Как помочь кому-то?

— Научив его быть чистым.

— Духом Восьми Движущих Сил, — запел одетый в голубое монах, — повелеваю тебе тотчас отвергнуть энграммы твои!

Монахи будто застыли, сосредоточившись. Над ними, позади монаха в голубом, жужжал таинственный механизм: неистовствовали циферблаты с непонятной разметкой, вспыхивали огоньки. Алан уважительно спросил:

— Чем они занимаются?

— Пытаются постичь сокровенную тайну Великого Треугольника, — прошептал аудитор Курт.

— А, — Алан понимающе кивнул.

Они оставили эту комнату и вошли в другую. Там перед большим пустым экраном россыпью стояли удобные кресла.

— Садитесь, — сказал Курт. — Сегодня мы ждем особого события.

Алан и Хэлен сели и принялись таращиться на экран.

Ничего не происходило; они ерзали больше получаса, а Курт продолжал бесстрастно взирать на экран, не глядя на них.

Не покидавшее Алана чувство опасности усилилось, вдобавок возникло ощущение, что монах намеренно держит их в неведении.

Потом, совершенно неожиданно, на экране стали вырисовываться большие буквы, пока не составили целое предложение.

ЕЩЕ ОДИН БРАТ ОЧИСТИЛСЯ! — гласило сообщение. Ни для кого из двоих гостей это ничего не значило.

Алан повернулся к монаху, не вполне отчетливо подозревая, что их надувают, но тот выглядел восторженным и невероятно довольным.

— Что это значит? — безнадежно спросил Алан.

— То, что написано — мешавшие одному из наших братьев энграммы были изгнаны из него. Теперь он чист и готов стать Братом Аудитором, как я. Когда такое случается, в нашем монастыре наступает время веселья.

Алан почесал в затылке и взглянул на столь же сбитую с толку Хэлен.

— Ну вот, — лучезарно улыбнулся тонколицый аудитор Курт, — теперь вы повидали кое-что в нашем монастыре.

Наполовину убежденный, что стал жертвой шутки, Алан безмолвно кивнул. Он нисколько не продвинулся к тому, чтобы выяснить, здесь ли находится Огненный Шут, хотя, возможно, проверка имеющихся о «Пи-мезоне» сведений, когда они вернутся на Землю, могла бы кое в чем помочь им.

— Спасибо, что показали нам вашу обитель, — отчетливо сказала Хэлен. Она тоже явно не знала, что делать дальше.

— О, — монах будто вспомнил о чем-то, — есть еще одно, что я хотел бы показать вам перед тем, как вы нас покинете. Пойдемте?

Они шли, пока не оказались в середине космического колеса, около небольшой двери в изогнутой стене центрального пульта управления. Аудитор Курт приказал ей открыться. Она с шипением отворилась, и они шагнули внутрь.

— Добрый день, господин Пауйс, — любезно сказал Огненный Шут.

Глава 9

— Значит, вы все-таки прилетели сюда, — выпалила Хэлен.

— Ума не приложу, как вы догадались, — он ухмыльнулся. — Ваш ум заслуживает всяческих похвал. Надеюсь, на Земле больше никто не думает так же, как вы.

Алан хранил молчание. Для них будет безопаснее не рассказывать Огненному Шуту, как они нашли его нору. Он осмотрелся. Корсо и та женщина сидели здесь же, развалясь в креслах, и с любопытством поглядывали на происходящее.

Он ощутил себя карликом рядом с объемистым Огненным Шутом, и не только физически — росту в этом человеке было метра два — но и психологически. Он только и мог, что глупо глазеть, не в силах ничего вымолвить. Но все равно понимал, как необычно создавшееся положение. Теперь, когда они оказались лицом к лицу, он не испытывал больше страха. От этого человека исходило осязаемое притяжение, и снова Алан обнаружил, что ему нравится Огненный Шут и он не может поверить, что этот человек виновен в массовых убийствах и собирался взорвать Землю.

— Так вы — Алан Пауйс, — задумчиво проговорил Огненный Шут, словно в этом имени заключался какой-то особый смысл. Его лицо по-прежнему покрывал толстый слой грима, — толстые губы, преувеличенно подчеркнутые глаза — но Алан различал черты лица Огненного Шута немного яснее. Лицо выглядело умным.

— Ну и почему вы здесь, в любом случае? — спросил Корсо, подвинув в кресле свое отвратительное красное блестящее тело.

— Чтобы задавать вопросы, — сказала Хэлен.

Она побледнела, и Алан понимал, отчего — нелегко привыкнуть к человеку без кожи.

— Вопросы! — Огненный Шут пожал плечами, и от этого содрогнулось все его тело. Он повернулся к ним спиной и зашагал к своим сидящим друзьям. — Вопросы! О, солнечные небеса! На какие же вопросы могу я ответить?

— Они просты, и требуют только простых ответов, если вы искренни с нами.

Огненный Шут резко обернулся и рассмеялся.

— Я никогда не лгу. Вы этого не знали? Я никогда не лгу!

— Но, может быть, вы заблуждались, — тихонько сказал Алан. — Я присяду?

— Конечно.

Они оба сели.

— Мы хотим знать, собирались ли вы взорвать мир, — сказала Хэлен с оттенком нервозности в голосе.

— Зачем бы это? Я хотел спасти мир, а не навредить ему.

— Вы хорошо потрудились, тот пожар вымел Швейцарию, — резко ответил Алан.

— Меня ли за то винить? Я предупреждал, чтоб не совались.

— Не хотите ли вы сказать, что не в ответе за тот пожар? — мрачно спросил Алан.

— Я смотрел передачи лазервидения. Я имею представление о том, что сейчас говорят обо мне. Они непостоянны, эти люди. Если бы они слушали меня по-настоящему, такого бы не случилось. Но никто не слушал как следует.

— С этим я согласен, — Алан кивнул. — Я видел их. Они использовали вас для возбуждения собственных скрытых чувств. Но вы должны были знать, что делаете, и прекратить!

— Я никогда не знаю, что я делаю. Я… — Огненный Шут умолк и свирепо глянул на него. — Я не в ответе за тот пожар. Напрямую, во всяком случае. Должно быть, кто-нибудь из полицейских сунул нос в мои огненные машины. Они требуют очень тонкого обращения. Я ставил опыты, чтобы научиться управлять химическим и атомным огнем. Я сделал то маленькое искусственное солнце и мог бы сделать еще, если бы меня не прервали любители совать нос не в свое дело.

— Почему вы экспериментировали с огнем? С какой целью? — Хэлен подалась вперед в кресле.

— Почему? У меня нет причин. Я — Огненный Шут. У меня нет иной цели, кроме как оставаться Огненным Шутом. Вы оказываете мне слишком большую честь, мисс Картис, ожидая от меня планов и действий. Какое-то время я говорил людям в Швейцарии. Теперь, когда с этим покончено, я стану делать что-то еще.

Он опять разразился своим громоподобным смехом, потрясшим его гротескное тело.

— Если у вас нет планов, если вы не думаете о будущем, зачем в таком случае вы купили у торговцев оружием плутониевые бомбы?

— Знать не знаю ни о бомбах, ни о торговцах! Я и не подозревал, что в моей пещере находились эти бомбы!

«То ли его ослепило подавляющее присутствие Огненного Шута, то ли этот человек говорит правду», — чувствовал Алан.

Огненный Шут выглядел совершенно равнодушным ко всему, что заботило Хэлен и Алана. Он словно не принадлежал пространству и времени, что объединяло Алана с остальным человечеством, словно возвышался над ним, полностью отрешенно, будто забавы ради, наблюдая за людьми. Но насколько мог он доверять этому ощущению? Алану оставалось лишь гадать. Может быть, Огненный Шут — лучший в мире актер.

— Вы должны знать что-то о происходящем! — воскликнула Хэлен. — Ваше появление во время острого кризиса в развитии общества не могло быть простым совпадением.

— Кризис охватил общество раньше, юная леди! — Огненный Шут снова пожал плечами. — Кризисы будут и дальше. Они ему полезны!

— Я считала вас бесхитростным, потом передумала. Не могу в вас разобраться, — она откинулась обратно в кресле.

— Зачем вам во мне разбираться? К чему тратить время, пытаясь понять других, когда вы никогда не удосуживались поглядеть внутрь себя? Мое неприятие машин и жизни среди них основано на том, что это мешает человеку по-настоящему всмотреться в собственное существование. Вам придется изъять его из такого окружения, дать ему какое-то время пожить в дикости, прежде чем вы убедитесь, что я говорю правду. Я по-своему поклоняюсь Солнцу, как вы знаете. Из-за того, что Солнце — самое заметное из творений природы!

— Я считала, что вы представляете новый порыв человеческой мысли, — тихо сказала Хэлен. — Я думала, вы знали, куда шли. Вот почему я поддерживала вас, отождествив с вами себя и свою партию.

— Не надо искать спасения в других, юная леди! — Он снова смутил их, задрожав от странного загадочного смеха.

Она поднялась, сдерживаясь.

— Очень хорошо, я выучила свой урок. Я верю вам, когда вы говорите, что не замышляли разрушения. Я возвращаюсь на Землю сказать об этом!

— Боюсь, что присутствующий здесь господин Корсо, который советует мне в таких делах, полагает, что вам следует немного подождать, пока я не буду готов к отбытию.

Алан уловил его логику.

— Когда вы отбываете? — спросил он.

— Возможно, через несколько дней, может быть, раньше.

— Вы, разумеется, не скажете нам, куда, — Алан впервые улыбнулся Огненному Шуту, и когда тот вернул улыбку, до нелепости преувеличенную краской вокруг губ, он ослеп, едва не окаменел от тепла и счастья. То был единственный ответ Огненного Шута.

Откуда у Огненного Шута такая способность привлекать и удерживать людей, как мотыльков, которых притягивает огонь?

Пока они беседовали, аудитор Курт выходил из комнаты. Теперь он вернулся, ведя за собой еще одного человека.

— К вам посетитель, Огненный Шут.

И Алан, и Хэлен обернулись взглянуть на вновь вошедшего. Он оказался маленьким темненьким человечком с угрюмым лицом. На губах у него виднелась марихуана.

— Рекомендую серьезнее выбирать, с кем иметь свидания, — сказал он немного насмешливо. Его скрытные глаза оглядели присутствующих, чуть задержавшись на Алане и Хэлен. Он вопросительно посмотрел на Огненного Шута. — Надеюсь, вы не проявили неосторожности, мой друг.

— Нет, — коротко сказал Огненный Шут. Потом хохотнул. — Ну, господин Биас, вы доставили то, что я хотел?

— Разумеется. Это находится на моем корабле. Нам надо поговорить. Где?

— Здесь для вас недостаточно уединенно? — нетерпеливо спросил Огненный Шут.

— Нет, не достаточно. Я вынужден вести себя крайне осторожно, знаете ли.

Огненный Шут тяжело двинулся к двери, и, пригнувшись, вышел.

— Корсо, — крикнул он из коридора, — иди-ка со мной.

Человек без кожи поднялся и вышел вслед за Биасом. Дверь закрылась.

— Биас, — потерянно сказала Хэлен. — Значит, Огненный Шут нам лгал.

— Кто он?

— Предполагаемый глава торговцев оружием, — она вздохнула. — Дьявол! Дьявол забери этого Огненного Шута!

Женщина, полная брюнетка с благородным чувственным ртом, встала с места. Она пристально посмотрела на Алана, внимательно разглядывая его.

Хэлен свирепо взглянула на нее.

— А какую роль вы в этом играете? — спросила она.

— Самую обычную, — сказала женщина. — Огненный Шут — мой любовник.

— В таком случае ваш любовник — коварный лжец, — фыркнула Хэлен.

— Я бы не выносила ему приговора, не узнав, чем он занят, — отрезала женщина.

Сейчас они остались втроем — Курт тоже вышел.

— Вы разочарованы, не так ли? — сказала женщина, прямо глядя на Хэлен. — Вы хотели, чтобы Огненный Шут стал каким-нибудь спасителем, указывающим миру путь. Что ж, вы ошибаетесь. И те, которые считают его разрушителем, тоже ошибаются. Он просто тот, кто есть — Огненный Шут. Он поступает в соответствии с каким-то внутренним побуждением, в которое я никогда не могла вникнуть, и которое не думаю, что он сам осознает или его это занимает.

— Вы его давно знаете? — спросила Хэлен.

— Несколько лет. Мы познакомились на Марсе. Меня зовут Корнелия Фишер.

— Я слышала о вас, — Хэлен с любопытством воззрилась на женщину. — Когда я была совсем маленькой, вы были известной красоткой. Вы внезапно исчезли. Значит, вы отправились на Марс. Едва ли подходящее место для такой женщины, как вы, не так ли? Вам должно быть за сорок, но вы не выглядите и на тридцать.

Корнелия Фишер улыбнулась.

— Благодаря Огненному Шуту, я думаю. Да, я отправилась на Марс. Жизнь известной «красотки», как вы меня назвали, весьма надоедает. Она меня не удовлетворяла. Меня ничто не удовлетворяло. Я решила, что вела мелкое существование, и подумала, что на Марсе найду более глубокое. Конечно, я ошибалась. Там просто оказалось меньше удобств, — она примолкла, видимо, вспоминая, — хотя тишина и покой помогали, как и тамошний пейзаж. Не знаю, видели вы его после окончания ревитализации, но сейчас он очень хорош. Однако я не могла избавиться от внутренней пустоты, пока не встретила Огненного Шута.

— Значит, он — марсианин? — Алан знал, что есть довольно много колонистов второго и третьего поколений, выполнявших ревитализацию.

— Нет. Он попал на Марс после аварии в космосе. По происхождению он землянин. Но я знаю о нем не намного больше вас. Как только хоть на время оказываешься рядом с Огненным Шутом, понимаешь, что неважно, кто он или чем занимается — он просто Огненный Шут, и этого достаточно. Думаю, этого достаточно и для него, хотя под этим гримом протекают диковинные течения. Не скажу, управляет он ими или нет.

— Его связь с Биасом, кажется, ставит под сомнение часть сказанного вами, — спокойно заговорил Алан, не зная, что теперь и думать.

— Я честно не знаю, чем они с Биасом занимаются.

Корнелия Фишер скрестила руки на груди и подошла к сумочке, лежавшей в оставленном ею кресле. Она открыла ее и вынула пачку сигарет. Алан попытался сделать вид, что ему все равно, хотя никогда раньше не встречал приверженцев никотина. Она вызывающе предложила закурить им. Алан и Хэлен отказались. Корнелия зажгла сигарету и жадно затянулась.

— Клянусь, он не покупает оружия. Зачем ему? У него нет тех планов, за которые его осуждают на Земле.

— А может, он не говорит вам всего, — предположила Хэлен.

— А может, он не говорит мне ничего, потому что говорить нечего? Я не знаю.

Алан подошел к двери и попробовал ее открыть. Дверь была надежно заперта.

— Судя вот по этому свидетельству, — сказал он, — могу лишь предположить, что обвинения, выдвинутые против Огненного Шута моим дедом, в основном верны. Эти плутониевые бомбы — часть запасов торговцев оружием, и мы уже видели, что Огненный Шут знаком с Биасом, являющимся, по словам Хэлен, главой синдиката.

— Этому, конечно, никогда не находилось доказательств, — сказала она. — Но я вполне уверена в своей правоте.

— Тогда мир на самом деле в опасности. Хотел бы я знать, прислушается ли Огненный Шут к голосу разума.

— Его разум не такой, как наши, — сказала Корнелия Фишер.

— Если увижу его еще раз, попытаюсь. Он слишком добр, чтобы связываться со столь грязным делом. Такая громаднейшая личность. Он мог бы использовать свои способности на… — голос Алана иссяк. Для чего Огненный Шут мог бы использовать свои способности?

Корнелия Фишер подняла брови.

— Что ему делать с его способностями? Разве хочет чего-то маленькая благополучная Терра от людей с талантом и кругозором? Обществу они больше не нужны.

— Глупо так говорить, — Хэлен сердилась. — Такое сложное общество, как наше, нуждается в знающем правительстве и лидерах больше чем когда-либо. Мы выбрались из неразберихи и беспорядка более ста лет назад. Сейчас мы движемся в определенном направлении. Мы знаем, чего хотим, и если Биас с приятелями не испортят всего своими заговорами и интригами, мы в конце концов добьемся своего. Спор идет о том, как. Запланированный прогресс. О нем мечтали веками — теперь это реальность. До этих неприятностей с оружием случайных факторов не существовало. Мы наконец сделали из политики точную науку.

— Случайные факторы имеют свойство рано или поздно появляться, — обратил внимание Алан. — Если б не ядерные арсеналы, было бы что-нибудь еще. И эти случайные факторы, если не отбрасывают нас слишком далеко от цели, — как раз то, что нужно, чтобы мы не стали самодовольными и бесплодными.

— Предпочла бы не разбиваться вдребезги, — сказала Хэлен.

— Огненный Шут не представляет опасности для вас, я знаю, — голос Корнелии Фишер звучал не так уверенно, как раньше.

— Скоро узнаем, удалось ли ПУО овладеть теми арсеналами, — голос Хэлен слегка дрожал. Алан подошел к ней и успокаивающе обнял ее.

Скоро вернулся заметно взволнованный Огненный Шут. Биаса с ним не было. На лице Корсо Алан ничего не мог прочесть. Он видел только красную плоть его лица, очень похожую на оживший товар мясника.

— Достали еще немножко плутониевых бомб? — насмешливо спросила Хэлен.

Огненный Шут не обратил на нее внимания. Корсо сказал:

— На что вы намекаете, мисс Картис?

— Я знаю, что Биас — глава торговцев оружием.

— Ну, это не совсем то, чем мы занимаемся. Биас снабжает нас материалами для нашего корабля, «Пи-мезона», которые нам очень нужны. Разговора о вооружениях не было.

— Не слишком убедительная ложь, — фыркнула Хэлен.

Теперь и Корсо не обратил на Хэлен внимания. Он глядел на Огненного Шута, как кошка-мать на своего котенка — осторожно и вместе с тем нежно. Видимо, Корсо в некоторых отношениях был ему няней.

— Чтобы все подогнать, потребуется время, — вдруг сказал Огненный Шут. — Слава Богу, мы их можем достать. Сами бы мы их, возможно, и не сделали.

Его яркий красно-желтый костюм закружился вокруг него, когда он обернулся взглянуть на Алана.

— Интересно, захотите ли вы, — задумчиво и таинственно сказал он.

— Захочу — что? — спросил Алан.

— Отправиться в путешествие на «Пи-мезоне». Думаю, оно пойдет вам на пользу.

— Почему мне? И что это за польза?

— Это вы можете решить только сами.

— А там, в глубоком космосе, вы сможете нами распорядиться, так, что ли? — сказал Хэлен. — Мы слишком много видели, ага?

Огненный Шут тяжело вздохнул.

— Поступайте как знаете, девушка. Корысти у меня нет. Что бы ни происходило на Земле, теперь это для меня неважно. Я старался что-то сказать людям, но явно до них не достучался. Пусть тьма смоет и поглотит ваш никчемный вид. Мне все равно.

— Это нехорошо, — Хэлен покачала головой. — Не могу поверить в то, что вы говорите. Не сейчас.

— Если б и верили, это ничего не изменило бы, — на страшном лице Корсо появилась ухмылка. — Остальной мир потерял веру в своего идола, а мир сильнее всего ненавидит идолов, у которых оказываются глиняные ноги! А Огненный Шут, начнем с этого, и не хотел становиться идолом.

— Тогда зачем вы начали этот проект на первом уровне? Почему он произносил речи перед тысячными аудиториями? Почему позволял им поклоняться себе на своих «аудиенциях»? — высокий голос Хэлен звучал почти кликушески.

Пока Алан смотрел и слушал, его наполнило чувство совершеннейшей отрешенности. Его больше не волновали ни «за», ни «против». Он только хотел знать, по каким причинам Огненный Шут предлагал ему это путешествие.

— Сначала Огненный Шут жил там тайно. Мы трудились над нашими машинами. Нам понадобилась помощь ученых и технического персонала, поэтому мы за ней обратились и получили ее. А ученые рассказали друзьям об Огненном Шуте. Они начали спрашивать его о разном. Он им объяснял. Все, что он сделал, в конечном счете — это дал выход их чувствам.

Хэлен умолкла. Алан принял решение.

— Я согласен на путешествие, — сказал он, — если Хэлен тоже сможет отправиться с нами.

— Отлично! — в раскатистом голосе Огненного Шута внезапно появилась радость. — Я с удовольствием вас возьму. Я счастлив! Да, счастлив!

И Алан, и Хэлен ждали, что Огненный Шут добавит что-то к своему заявлению, но остались разочарованы. Он подошел и прислонился к переборке, большое лицо склонилось к груди, он погрузился в свои мысли.

«Думал ли он о путешествии? — интересовало Алана. — Или просто забыл о них теперь, когда они согласились?»

Почему-то он чувствовал, что скорее верно последнее.

В Огненном Шуте причудливо смешались идиот и мудрец. Алан решил, что он, возможно, безумен, но к чему могло привести его безумие — к гибели Земли? — понять было нелегко. Надо подождать. Возможно, он чему-то научится в путешествии, куда он там их возьмет. На Марс, может быть, или на Ганимед.

Глава 10

Хэлен по понятным причинам все больше беспокоилась. Прошло пять часов. Огненный Шут все стоял в той же позе, привалившись к переборке. Корсо и Корнелия Фишер время от времени заговаривали с Аланом, но Хэлен отказывалась присоединиться. Алан сочувствовал ей. Она так надеялась добыть у Огненного Шута информацию и, догадывался он, отчаянно хотела, чтобы этот человек опроверг заявления, делавшиеся теперь на Земле в его адрес. Но, к их разочарованию, они не приблизились к тому, чтобы заполучить некое объяснение; их замешательство усилилось, если не сказать больше.

Следя за любым другим человеком, Алан заподозрил бы, что тот спит с открытыми глазами. Но в позе Огненного Шута не было и намека на дремоту. Он, видимо, упорно размышлял над какой-то занимавшей его задачей. Возможно, природа этой задачи была такова, что обычный человек не увидел бы ни ее логики, ни сути.

Казалось, Огненный Шут живет в своем собственном времени, и его ум оставался непостижим.

Наконец гротескный великан пошевелился.

— Сейчас, — пророкотал он, — «Пи-мезон» будет готов. Удачно, что мы нашли прибежище у этих монахов, поскольку они, возможно, единственные люди, которые могут подойти близко к пониманию природы нашего корабля, и, без сомнения, теперь уже сделали свою работу. Пойдемте. — Он махнул рукой по направлению к двери.

Алан глянул на Хэлен, а потом на остальных двоих. Корсо и Корнелия Фишер остались там же, где сидели. Хэлен медленно поднялась. Когда они подошли к двери, Огненный Шут уже топал по коридору.

— Надеюсь, ты знаешь, что делаешь, — прошептала она. — Я боюсь, Алан. Что, если он на самом деле собирается нас убить?

— Может, и так, — он постарался, чтобы в его словах прозвучало самообладание. — Но ведь он может сделать это здесь так же легко, как в глубоком космосе, правда?

— Есть несколько способов смерти.

Она взяла его за руку, и он заметил, что Хэлен дрожит. До этого он не представлял себе, что кто-то может так бояться смерти. И тут же почувствовал сострадание к ее страхам.

Они следовали за яркой фигурой Огненного Шута, пока не добрались до причалов.

Там их встретил Курт.

— Только что закончили, — сказал он Огненному Шуту, вращая колесо открывавшегося вручную люка. — Ваши уравнения совершенно верны — это мы ошибались. Поле работает со стопроцентной точностью. Пятеро из нас совсем с ним измучились. То, что Биас может достать необходимые детали — большая удача.

В благодарность Огненный Шут кивнул, и они втроем, пройдя по короткому шлюзовому тоннелю, оказались на неожиданно просторной палубе. Алан, видевший «Пи-мезон» из космоса, удивился, как она может быть такой большой, поскольку значительную часть космических кораблей занимали двигатели и топливо.

Нажав кнопку, Огненный Шут закрыл люк корабля.

Часть внутренней стены ушла вверх, обнаружив короткую лестницу. Они взобрались по ступенькам и вошли в большую рубку. Прикрытые громадные окна занимали больше половины площади стен. Часть приборов с виду показалась знакомой, часть — нет. А еще имелось множество едва ли функциональных предметов: роскошные красные диваны и кресла, светильники из золота и меди, тяжелые желтые и темно-синие бархатные занавеси, висевшие на окнах. Все это выглядело причудливо и слегка старомодно, чем-то напомнив Алану кабинет его деда.

— Я затемню комнату, — объявил Огненный Шут. — Я так лучше управляюсь с кораблем. Садитесь, где пожелаете.

Огненный Шут не сел, когда Алан и Хэлен уселись вместе на один из удобных диванов. Он стоял у пульта управления, его огромное тело загораживало Алану половину приборов. Он потянулся к какому-то переключателю и щелкнул им. Огни медленно погасли, и они остались в холодной тьме.

Хэлен схватила ладонь Алана, а он похлопал ее по колену, думая о другом. С пола поднималось низкое завывание.

Алан чувствовал напряжение в движениях Огненного Шута, звуки которых доносились из темноты. Он попытался разобраться в них, но неудачно. Вдруг экран стал ослепительно белым, водоворотом закружились цвета, и они увидели изображение космоса.

Но, в отличие от черноты вселенной, в кружившихся на экране сферах, которые, вспыхивая, проносились мимо, как стайки разноцветных бильярдных шаров, невозможно было узнать никакие из когда-либо виданных Аланом небесных тел. Никак не астероиды, не планеты — слишком ровного цвета и внешнего вида в целом; они сияли, но не блеском отраженного солнечного света.

Тронутый красотой, изумленный невиданным зрелищем, Алан не мог вымолвить вопросов, затопивших его разум.

В неверном свете экрана непрестанно двигался силуэт Огненного Шута. Завывание прекратилось. Сферы на экране начали прыгать и двигаться медленнее. Изображение дернулось, и одна из сфер, дымчато-голубая, стала расти, пока весь экран не засветился голубым. Потом она словно взорвалась, они пронеслись к осколкам, потом сквозь них, и увидели… звезду.

— Солнце, — пояснил Огненный Шут.

Они все приближались и приближались к светилу.

— Сгорим! — в страхе крикнул Алан.

— Нет… «Пи-мезон» — особый корабль. Я исключил всякую возможность того, что мы сгорим. Смотрите — какое пламя!

Пламя… Алан подумал, что это слово едва ли описывает это вихрящееся, корчащееся чудо выстреливающих струй огня. Рубка не нагрелась, но Алану стало жарко от одного вида.

Огненный Шут ревел своим загадочным смехом, показывая рукой на экран.

— Вот, — закричал он, и слишком громок был в замкнутом пространстве кабины его голос. — Вот, пообвыкните немного. Смотрите!

Им ничего не оставалось, кроме как смотреть. Обоих зрелище заворожило. И все же Алан чувствовал резь в глазах и не сомневался, что яркий свет ослепит его.

Огненный Шут шагнул к другому пульту и повернул какую-то рукоятку.

Занавеси начали медленно подниматься, и свет палящим потоком влился в кабину, заставляя все невиданно сиять.

Когда окна открылись полностью, Алан вскрикнул от изумления. Они, видимо, очутились в самом сердце Солнца. Почему их не ослепил ярчайший свет? Почему они не сгорели?

— Это невозможно! — прошептал Алан. — Нас бы уничтожило в один миг. Что это — какая-то иллюзия? Вы нас гипнотизируете?

— Помолчите, — сказал Огненный Шут, шарик черноты посреди невероятного света. — Объясню позже — если удастся заставить вас понять.

Притихшие, они отдались на волю танцующему сиянию.

Душа Алана словно впервые заполнилась, даже находиться здесь казалось естественным. Он чувствовал родство с пламенем. Он начал отождествлять себя с ним, пока не стал им.

Остановилось время.

Остановились мысли.

Осталась одна только жизнь.

Вновь нахлынула чернота. Откуда-то издалека он наблюдал, как трясли его неподвижное тело, как кто-то орал ему в ухо.

— …ты видел! Ты видел! Теперь ты знаешь. Теперь ты знаешь! Возвращайся — есть еще на что посмотреть!

Потрясенный, — кажется, снова в своем теле — он открыл глаза. Зрение еще не вернулось к нему, но он ощущал, что его держат за плечи, и знал, что Огненный Шут, возбужденный, — возможно, безумный — кричит где-то у него перед носом.

— Вот почему я называю себя Огненным Шутом. Я полон радости этого пламени жизни!

— Как? — хрипло, с трудом слетело с его губ.

Но руки Огненного Шута отпустили его плечи, и Алан услышал, как он кричит, обращаясь к Хэлен, и тоже встряхивает ее.

Теперь не могло быть страха, решил Алан. Хотя раньше его мог бы смутить неистовый рев Огненного Шута, сейчас он едва обращал на него внимание, зная, что слушать необязательно.

Что ему требовалось сейчас — так это объяснение.

— Как смогли мы увидеть такое и выжить? — выкрикнул он, на ощупь ухватившись и дернув за лохмотья Огненного Шута. — Как?

Он услышал, как забормотала Хэлен. Удовлетворенный, Огненный Шут отошел от нее, вырвавшись из рук Алана.

Алан встал и в темноте последовал за Огненным Шутом, снова дотронулся до него, чувствуя громадную силу этого человека.

Огненный Шут опять со смехом стряхнул его руку.

— Одну минутку, — прохохотал он. — Надо дать кораблю дальнейшие указания.

Алан услышал, как он подошел к пульту, как играл с кнопками и рычажками, услышал теперь уже знакомое завывание. Он ощупью вернулся к Хэлен. Она обняла его, плача.

— Что случилось?

— Ничего. Правда, ничего. Просто… эмоции, я думаю.

Зажегся свет.

Подбоченясь, Огненный Шут с усмешкой взирал на них.

— Вижу, вы вроде бы ошеломлены. Я надеялся свести вас с ума, но, очевидно, вы слишком зарылись в собственное узенькое «здравомыслие», чтоб оставалась надежда вам помочь. Это меня печалит.

— Вы обещали мне, что объясните, — неуверенно напомнил ему Алан.

— Если б вы смогли понять, сказал я, если помните. Я объясню немного. Я еще не готов рассказать вам обо всех причинах, по которым взял вас с собой. А теперь смотрите…

Он повернулся, нажал кнопку, и занавеска одного из окон ушла вверх; за ней виднелось обычное пространство, в котором полыхало Солнце — все еще рядом, но не в опасной близости.

— Мы на время вернулись в наше обычное состояние. Теперь вы видите Солнце, каким его увидел бы из этой области пространства любой путешественник. Что вы на этот счет думаете?

— Думаем? Я вас не понимаю.

— Это хорошо.

— Что вы хотите этим сказать?

— Сколь важными кажутся вам теперь происходящие сейчас на Земле столкновения?

— Я не… — Он не мог подобрать слов. Столкновения по-прежнему оставались важными. Полагал ли Огненный Шут, что этот опыт, пусть и трансцендентальный, мог изменить его взгляд на земные опасности?

Огненный Шут нетерпеливо повернулся к Хэлен.

— А ваше стремление стать президентом Земли столь же сильно, как и прежде, мисс Картис?

Она кивнула.

— Это — видение или что-то еще — не имеет отношения к мирским заботам нашего общества, покуда они вас волнуют. Я по-прежнему хочу сделать в политике все, на что способна. Этот опыт ничего не изменил. Возможно, он пошел мне на пользу. В таком случае я смогу успешнее справляться с земными делами.

Огненный Шут фыркнул, но Алан чувствовал, что Хэлен никогда не говорила так самоуверенно, как сейчас.

— Мне все так же интересно, как вы этого добились, — настаивал Алан.

— Ну, ладно. Попросту говоря, мы вывели часть самих себя и часть корабля из обычного времени и колебались на его краю, неподвластные многим его законам.

— Но это невозможно. Ученые никогда…

— Если это невозможно, Алан Пауйс, это не могло бы произойти, а вы не смогли бы этого испытать. Что же касается ваших ученых, то они никогда не удосуживались проверить. Я открыл этот принцип после того, как побывал в одном происшествии, в результате которого едва не погиб и который определенно повлиял на мое мышление. Солнце почти убило меня, вдумайтесь. Но я не затаил на него злобы. Вы, я и корабль существовали в своего рода застывшем времени. «Мозг» корабельного компьютера сработан по моим указаниям, не имеющим смысла для закоснелых земных ученых, но мне они годятся, потому что я — Огненный Шут! Таких, как я, больше нет, ибо я выжил в огне. И огонь дал жизнь моему разуму, вдохновению, знанию! — Он показал рукой на уменьшавшееся теперь позади них Солнце. — Это огонь породил Землю и дал жизнь ее обитателям. Поклоняйтесь ему — поклоняйтесь благодарно, ведь без него вы не смогли бы и не стали существовать. Вот истина — возможно, все истины вместе. Он пылает, живой, он существует; самодостаточный, не заботящийся, почему, ибо почему — вопрос, на который не надо — невозможно — отвечать. Мы — глупцы, коли задаемся им.

— В таком случае вы отказываете человеку в разуме? — твердо спросил Алан. — Именно к этому ведет логика ваших рассуждений. Разве следовало нам оставаться в пещерах, не пользуясь мозгами, которые, — он пожал плечами, — дало Солнце, если хотите? Не пользуясь большой частью самих себя — частью, ставящей нас выше животных, позволившей нам, слабым, жить в мире сильных и свирепых, размышлять, строить, задумывать? Вы говорите, что мы должны довольствоваться простым существованием — а я говорю, что мы должны думать. И если наше существование бессмысленно, то наши мысли могут, со временем, дать ему смысл.

Огненный Шут покачал своей разукрашенной головой.

— Я знал, что вы не поймете, — сказал он печально.

— Меж нами невозможно общение, — сказал Алан. — Я в здравом уме, вы безумны.

Огненного Шута впервые, кажется, задело сказанное Аланом. Тихо, без обычного жара, он сказал:

— Я знаю истину. Я ее знаю.

— В прошлом многим людям открывались свои истины, как и тому, кто вам известен. Вы не единственный, Огненный Шут. Не единственный в истории.

— Я единственный, Алан Пауйс, по одной причине, которой не было больше ни у кого. Я видел истину сам. Возможно, и вы ее увидите. Разве не поглощал вас огонь Солнца? Разве не теряли вы там все мелочные потребности, заставляющие искать смысла?

— Да. Допускаю, эти силы неодолимы. Но они — еще не все.

Огненный Шут открыл рот и еще раз испустил бурю смеха.

— Тогда вы увидите больше.

Он закрыл окно, и в комнате потемнело.

— Куда мы? — враждебно, мрачно спросила Хэлен.

Но Огненный Шут только смеялся, и смеялся, и смеялся, покуда по экрану не покатились все те же непонятные сферы. Тут он умолк.

Глава 11

Прошли, казалось, часы, и Хэлен задремала у Алана на руках. Алан тоже словно впал в полусон, завороженный разноцветными сферами на экране.

Он окончательно проснулся, когда сферы стали перемещаться медленно и судорожно. Экран заполнился чем-то ярко-красным, разделявшимся на части.

Появились новые сферы, на этот раз — солнца.

Солнца. Изобилие солнц, сбившихся так же тесно, как планеты к Солнцу. Огромные голубые солнца, зеленые, желтые и серебряные солнца.

Тысяча солнц, величаво шествовавших вокруг корабля.

Занавеси окон скользнули вверх, и бесконечно изменчивый свет заколыхался в кабине.

— Где мы? — задохнулась Хэлен.

— В центре галактики, — величаво объявил Огненный Шут.

Повсюду вокруг них проносились, кружась, неведомо куда громадные огненные диски всех цветов и оттенков.

Алан снова не мог сохранить самообладания. Что-то внутри заставляло его смотреть и поражаться невероятной красоте. То были старейшие солнца галактики. Они жили, умирали и снова жили миллиарды лет. Здесь был источник жизни, начало всего.

Хоть Огненный Шут, возможно, и стал бы отрицать это, зрелище пробирало насквозь. Оно было исполнено такого необъятного смысла, что Алан не мог его воспринять. Мысля философски, он примирился с тем, что никогда не узнает, что заключает в себе этот опыт. Он чувствовал, что вера Огненного Шута в существование, лишенное значимости помимо себя самого, несообразна, и все же был в силах понять, как можно прийти к подобному заключению. Он сам вынужденно цеплялся за свою расползающуюся личность. Кружившиеся звезды сделали его карликом вместе с его мыслями и человеческими устремлениями.

— Ну, — захихикал Огненный Шут в своем радостном безумии, — что есть Земля и все ее деяния в сравнении со сверкающей простотой вот этого!

Хэлен с трудом заговорила.

— Они разные, — сказала она. — Они связаны, поскольку сосуществуют, но они разные. Вот это — порядок нерукотворной материи. Мы ищем порядка познающей материи, а звезды, при всем их величии, не познают. Они могут когда-то погибнуть. Человек, поскольку мыслит, однажды может сделать себя бессмертным — возможно, не как отдельная личность, но посредством непрерывности существования своего вида. Думаю, разница в этом.

Огненный Шут пожал плечами.

— Вы желали знать, что реально, не так ли? Вы удивлялись, что мы, люди, оторвались от реальности; что наш язык приходит в упадок и что он создал двоемыслие, которое больше не позволяет нам оставаться связанными с природой? — Он взмахом руки охватил кружащиеся солнца. — Разум! Он — ничто, он не важен, этот каприз, извергнутый случайным сочетанием составных частей. Почему так почитают разум? Необходимости в том нет. Он не может изменить устройства вселенной — он может только вмешаться и испортить его. Осознание — это другое дело. Природа осознает самое себя, но и только — в этом суть. Есть в нас суть? Нет! Когда я появляюсь на Земле и пытаюсь передать людям то, что знаю, я понимаю, что вхожу в сонный мир. Они не могут меня понять, поскольку не осознают! Все, что я делаю, к сожалению — пробуждаю в них старые отклики, загоняющие их еще дальше, и они бегают по кругу, как грубые свиньи, и разрушают. Разрушают, строят — оба действия одинаково неважны. Мы находимся в центре галактики. Здесь существует разное. Это красиво, но красота сия не имеет предназначения. Это красота — и этого достаточно. Она полна природной силы, но та сила не имеет выражения; это одна лишь сила, и это все, что ей нужно, чтобы быть. Зачем приписывать всему этому смысл? Чем дальше уходим мы от основ жизни, тем больше мы ищем их смысл. Смысла нет. Он — здесь. Он всегда был здесь в какой-то форме. И всегда здесь будет. Вот и все, что мы вовеки можем знать наверняка. Это все, что нам следует хотеть знать.

Алан покачал головой, говоря вначале неуверенно.

— Недавно, — сказал он, — меня поразила мелочность политических споров, ужаснуло, до чего может дойти человек в стремлении к власти — или «ответственности», как они ее называют — и почувствовал, что политики Солнечного дома тратили силу своих легких на бессмысленные слова…

— Так и было! — одобрительно загромыхал ему в ответ Огненный Шут.

— Нет, — Алан продолжал, уверенный, что истина — где-то рядом. — Если вы хотели убедить меня в этом, когда взяли в это путешествие, то достигли обратного. По общему мнению, если понаблюдать некоторое время, политики топчутся на месте, общество все больше отдаляется от той жизни, которую вели предки. И все же вид этих солнц, то, что мы побывали в сердце нашего собственного солнца, показало мне, что это спотыкающееся движение вперед — неосознанно, ощупью в темной бесконечности вселенной, если хотите — столь же естественно, как всякое другое.

Огненный Шут порывисто вздохнул.

— Я чувствовал, что смогу помочь тебе, Алан Пауйс. Я вижу, что ты еще глубже спрятался в крепость своего предубеждения. — Он закрыл занавеси. — Садитесь. Спите, если хотите. Я возвращаюсь в наш монастырь.

Они причалили и вошли в монастырь в безмолвии. Огненный Шут выглядел подавленно, даже измученно.

«Понял ли он, что, несмотря на все свои открытия, всю свою проницательность и жизненную силу не обязательно прав?» — гадал Алан. — Этого не узнать."

Огненный Шут оставался все тем же загадочным мыслящим безумцем — простодушным, искусным, внушавшим любовь, каким его впервые увидел Алан.

Их встретил аудитор Курт.

— Мы смотрим лазервидение. Не желаете присоединиться? Это может вас заинтересовать.

Он провел их в маленькую комнату, где уже сидело несколько монахов, а также Корсо и Корнелия Фишер. У дверей Огненный Шут как будто стряхнул уныние.

— Я должен кое-что обдумать, — сказал он им, удаляясь по коридору.

Они вошли в комнатку и сели. На них смотрел пустой экран, очевидно, монахов ограничивали во времени просмотра передач.

Корсо подошел и сел рядом с ними. Алан начал привыкать к его как бы лишенному кожи лицу.

— Ну, — сказал он добродушно, — просветило вас путешествие?

— В каком-то смысле, — согласился Алан.

— Но не в том, в каком он, я думаю, собирался, — Хэлен улыбнулась немного тоскливо, словно желая, чтобы Огненный Шут убедил их.

— Как совершил он открытие, позволяющее ему путешествовать с такой легкостью и в такие опасные места? — спросил Алан.

— Назовите это вдохновением, — ответил Корсо. — Я его тоже, знаете, не понимаю. Много лет назад мы были пилотами на одном экспериментальном корабле. С кораблем что-то случилось — рулевое управление заклинило, и толкнуло к Солнцу. Мы едва-едва сумели избежать попадания в самую сердцевину Солнца и вышли на орбиту. Но нас поджарило. Охладители медленно издохли. Мне в чем-то пришлось хуже. Лишился кожи, как видите. Мой товарищ — теперь Огненный Шут для вас — не так пострадал физически, но что-то случилось с его рассудком. Вы скажете, он сумасшедший. Я скажу, он разумен по-своему, не так, как вы и я. Как бы там ни было, он додумался до принципа работы «Пи-мезона» в марсианской больнице — нас совершенно случайно спасли очень храбрые ребята с грузового судна, которое само немного сбилось с курса. Если бы не это, нас бы сейчас не было в живых. Мы провели в больнице несколько лет. Огненный Шут симулировал амнезию, я сделал то же самое. По какой-то причине с нами никогда не связывалась Служба космического поиска.

— Где вы взяли деньги на постройку «Пи-мезона»?

— Мы взяли их у Биаса, человека, которого вы обвиняете в торговле оружием. Он думает, что это корабль — сверхбыстрое судно, но в остальном довольно обычное. На этот раз он снабдил нас деталями для компьютера.

— Где Биас сейчас?

— Последнее, что я слышал — снимает номер в Лондоне, в «Дорчестере»[2].

— «Дорчестер»? Разумно. Можно спрятаться в трущобах Мэйфэра[3], и никто не найдет.

— Думаю, вы несправедливы к Биасу. Он идеалист. Он желает прогресса больше любого другого. Он бы не принял участие в чем-то таком, что могло взорвать мир… По крайней мере… — Корсо запнулся. — Чудаковатый он, но я с вами все равно не согласен.

Алан некоторое время молчал. Потом сказал:

— После этой прогулки я думаю, что верю вам, когда вы утверждаете, что не вовлечены в планы торговцев оружием — сознательно, во всяком случае. По крайней мере Огненный Шут на этот счет меня удовлетворил, если и не достиг своей главной цели. — Он повернулся к Хэлен. — Что скажешь?

— Я согласна. — Она кивнула. — Но многое бы дала, чтобы узнать, почему Биас вам помогает. — Она взглянула на Корсо. — Вы все нам рассказали?

— Все, что мог, — неопределенно сказал он.

Ожил экран лазервида. Началась программа новостей. Диктор нетерпеливо пригнулся к объективу.

— Остается немного сомнений в том, друзья мои, кто станет следующим президентом. Саймон Пауйс, единственный человек, распознавший опасность, нависшую над миром в результате постыдного замысла Огненного Шута уничтожить мир, находится на первом месте по итогам опроса общественного мнения, проведенного нашей станцией. Популярность его племянницы, единственного соперника в начавшейся на прошлой неделе предвыборной кампании, заметно упала. Вовсе некстати оказалась ее яростная поддержка Огненного Шута. Ходят слухи, что мисс Картис и внук министра Пауйса, Алан Пауйс, куда-то скрылись вместе. Странно, что два человека, которых видели открыто воевавшими друг с другом во время недавних беспорядков, объединились.

В кадре появился Саймон Пауйс в своей квартире, с самодовольным выражением на властном старом лице.

Корреспондент: «Господин министр, вы первым раскрыли связанный с бомбами заговор. Как это случилось?»

Саймон Пауйс: «Я подозревал Огненного Шута с самого начала. Я не виню людей за то, что он одурачил их своей болтовней — всем нам, в конце концов, присущи человеческие слабости — но ответственному политику пристало видеть глубинную суть…»

Корреспондент (как бы про себя): «И все мы чрезвычайно признательны.»

Саймон Пауйс: «Я сделал так, чтобы за его деятельностью велось постоянное наблюдение, и, таким образом, можно было бы предотвратить ужасное преступление — последнее, так сказать, преступление. Даже сейчас существует величайшая угроза того, что этот человек все еще пытается бомбардировать Землю из какого-нибудь укромного места. Мы должны оставаться бдительными. Следует принять меры к тому, чтобы обеспечить его поимку, или, в случае неудачи, обеспечить нашу собственную безопасность.»

Корреспондент: «Совершенно верно. Благодарю вас, господин министр.»

Диктор: «Снова все тихо в Швейцария-Сити, мы вернулись к обычной жизни после беспорядков и последующего пожара, прокатившегося вчера по шестнадцати уровням. Число жертв Огненного Шута — свыше трехсот мужчин, женщин и малых детей. Нас всех одурачили, друзья, как сказал министр Пауйс. Но в следующий раз мы будем знать лучше, ведь так? Странная истерия утихла так же внезапно, как и вспыхнула. А сейчас мы любуемся катающимися на лыжах — поскольку поиски Огненного Шута, кажется, доказали, что он покинул Землю и теперь может прятаться на Марсе или Ганимеде. Если он и там приготовил бомбы, мы должны быть готовы его встретить!»

Хоть и рассерженный, Алан удивился способности лазервидения к двоемыслию. Он, как и остальные, совершил резкий поворот, и теперь Саймон Пауйс, бывший злодей и мучитель, стал героем дня.

«Однако истерия, — понимал он, — на самом деле не утихла. Она приняла другой оборот. Теперь появился страх бомб. Хотя и не планируя такого, — думал Алан, — Саймон Пауйс легко мог попасться в ловушку торговцев оружием, поскольку такой страх и был как раз тем, что им требовалось для начала смуты.»

Он собирался при первой же возможности дать знать полиции о Биасе и «Дорчестере». Или самому отправиться туда и оказаться лицом к лицу с торговцем. Алан не стал дальше смотреть передачу, а повернулся к Хэлен.

— Надо бы попытаться убедить Огненного Шута отпустить нас как можно быстрее, — сказал он озабоченно. — Есть дела на Земле.

— Кроме всего прочего, — обратила она его внимание, — мне надо готовиться к выборам!

Раздавшийся сзади — во все горло, полный веселья — хохот заставил ее обернуться и взглянуть на заслонявшую дверной проем яркую фигуру Огненного Шута.

— Вы настойчивы, мисс Картис. Даже путешествие к центру Солнца никак не может изменить вашего решения. Вам приятно будет услышать, что мы очень скоро отбываем и вы сможете вернуться на Землю. Но сначала…

Он в упор посмотрел на Алана, глядя ему прямо в глаза, так что Алан почувствовал пробежавшую по телу неведомую дрожь — наполовину страх, наполовину удовольствие. Не было сомнений, что необычная притягательная сила Огненного Шута как-то отделена от его странных идей.

— Я должен поговорить с вами, Алан Пауйс, наедине. Пойдемте?

Алан последовал за ним. Они вошли в комнату, полную изумительных картин, написанных маслом, изображавших по-разному видимое Солнце.

— Это ваши? — На Алана произвело впечатление, когда Огненный Шут кивнул. — Вы могли бы привлечь больше народу, выставляя их, когда произносили ваши речи, — сказал он.

— Я не думал об этом. Это личное, — Огненный Шут показал Алану на металлическую скамью. — Сюда никто не заходит, кроме меня. Вы — первый.

— Большая честь, — насмешливо сказал Алан. — А почему я?

Громадная грудная клетка Огненного Шута всколыхнулась, когда он сделал глубочайший вдох.

— Потому что у вас и у меня есть нечто общее, — сказал он.

Алан улыбнулся, но благожелательно.

— Должен сказать, что это крайне неожиданное суждение, имея в виду наши предыдущие беседы.

— Я имею в виду не идеи.

Огненный Шут метался, как лев в клетке. Иначе невозможно было описать его беспокойного расхаживания.

— Я сожалею, что не смог убедить тебя. Глубоко сожалею, хотя обычно, вы знаете, не склонен ни о чем сожалеть. Такое случается, случается — вот и все. Я должен сказать, что нас обоих связывает один человек.

— Кто? — Алан уже был ошеломлен, потому что полагал, будто знает, что собирался сказать Огненный Шут.

— Твоя мать, — проворчал Огненный Шут. Словам требовалось время, чтобы выйти из этого, обычно такого многословного, человека. — Ты — мой сын, Алан.

Глава 12

— Мой отец… — Алан поискал слов, не нашел, умолк.

Огненный Шут раскинул свои большие руки; его размалеванное дурацкое лицо выглядело сейчас нелепо.

— Я, чего бы ты там, может быть, ни наслушался, очень любил твою мать. Мы собирались пожениться, хотя Саймон Пауйс и слышать о том не желал. Я был обычный космонавт, а она — Мириам Пауйс. Мы не осмеливались сказать ему о том, что должен родиться ты. Мы так ему никогда и не сказали — вместе, по крайней мере.

— Что же случилось? — Алан говорил резко; от захлестнувших его чувств бухало сердце.

— Меня послали участвовать в одном секретном деле. Я не мог отказаться. Я думал, что все продлится лишь пару месяцев, но отсутствовал почти два года. Когда я вернулся, Саймон Пауйс не позволил мне находиться рядом с тобой, а твоя мать умерла. Пауйс сказал, что она умерла от стыда. Иногда я думаю, что это он застыдил ее до смерти.

Огненный Шут рассмеялся, но совсем не как раньше, смех этот звучал горько и грустно.

Алан встал, тело его натянулось струной.

— Как вас зовут на самом деле? Чем вы занимались? Что сказал мой дед?

Огненный Шут перестал смеяться и пожал объемистыми плечами.

— Мое настоящее имя — Эммануил Блюменталь — Румяный Мэнни для друзей…

— И поклонников, — тихонько добавил Алан, припоминая одну отнятую в детстве книжку. Дед отобрал ее безо всякой на то причины, как он тогда думал, ничего не объяснив. Книжка называлась «Герои комоса». — Румяный Мэнни, пилот-испытатель «Отрывающегося», капитан экспедиции к Сатурну… Это и был тот секретный проект, да? Спаситель Седьмого спутника Венеры…

— Один из пилотов «Звезды-Солнца»… — добавил Огненный Шут.

— Точно, «Звезда-Солнце», экспериментальный корабль. Считалось, что он сошел с курса и врезался в Солнце. Вас объявили погибшим.

— Но один марсианский торговый корабль, имевший на борту контрабанду и осмелившийся не ставить в известность власти и не приземляться в официальном порту, выручил нас.

— Корсо мне рассказал. Это случилось десять лет назад, насколько я помню. Почему вы никогда не давали о себе знать? Почему вы не заявили о своих родительских правах, когда вернулись с Сатурна и обнаружили, что моя мать мертва?

— Саймон Пауйс угрожал погубить меня, если я попытаюсь приблизиться к тебе. Я был убит горем. Но считал, что тебе выпало жить такой жизнью, лучше которой я ничего бы не смог тебе дать.

— Удивляюсь, — уныло сказал Алан, — любой мальчишка был бы счастлив лишь от того, что знал бы: его отец — Румяный Мэнни, капитан третьего ранга Румяный Мэнни, первопроходец космоса!

В последней фразе послышался оттенок иронии.

— Я был совсем не такой, как в тех рассказах, хотя в молодости и сам им верил. Мне нравилась легенда обо мне, она почти все время присутствовала в моем сознании. От природы я вовсе не храбрый. Но люди поступают так, как того от них ждут, и я действовал храбро.

— А теперь вы — Огненный Шут, неистово воюющий с разумом, защищающий лишенное разума сознание. Кожный рисунок ваших пальцев, я думаю, выгорел, и нет никаких сведений о том, кто вы на самом деле. Эта часть великой тайны, как бы то ни было, раскрыта. И часть моей собственной — большая часть.

— Сейчас, когда ты знаешь, что я — твой отец, что ты станешь делать?

— А на что может повлиять это знание? — печально сказал Алан.

— На твое подсознание.

Огненный Шут усмехнулся, не слишком уверенно радуясь тому, как по-отечески пошутил.

— Да, я думаю, на него, — Алан вздохнул. — А что вы собираетесь делать?

— У меня есть дело, которое меня занимает. Скоро Корсо, Корнелия и я отправимся путешествовать за пределы Солнечной системы на «Пи-мезоне». Там я стану руководить определенными опытами над собственным разумом и над их разумами. Мы увидим, чему стоящему служит разум. И чего действительно стоящего, как мне сдается, достигает чистое осознание. Хочешь лететь с нами, Алан?

Алан обдумал приглашение. Рядом с Огненным Шутом ему не было места. На Земле требовалось кое в чем разобраться. Он покачал головой.

— Мне горестно видеть, как ты отказываешься от дара, может быть, величайшего дара во вселенной!

— Этот дар не по моему вкусу, отец.

— Значит, так и будет, — вздохнул Огненный Шут.

«Солнечная птица» парила в атмосфере Земли, проносясь над океанами и материками, а потом Хэлен включила тормозные двигатели и нырнула в космопорт Гамбурга.

Причал был свободен, и она подрулила к нему. Из переходного отсека удалили воду.

Алан опередил ее, выходя из люка. Стоило ему шагнуть в шлюз, как в другую дверь вошел человек.

— Боже мой, Пауйс, где вы были? — На лице Денхольма Картиса смешались беспокойство и гнев.

Алан не стал отвечать сразу, а обернулся помочь выйти из люка Хэлен. Ему не требовалось отсрочки, поскольку ответ он уже приготовил.

— Мы навещали моего отца.

— Вашего отца?! Я не знал, что…

— Я сам недавно узнал, кто он.

— Понятно. М-м… — Картис пришел в замешательство. — Хотелось бы, чтоб вы и Хэлен рассказали мне.

— Извините. Мы очень спешим. Ваш корабль в полном порядке.

— Да Бог с ним, с кораблем, вот вы и Хэлен… — Картис поджал губы. — Как бы там ни было, я рад, что так вышло. Учитывая, что Огненный Шут может напасть и все такое, я думал, что вас похитили или убили. — Он улыбнулся сестре; она не ответила. Хэлен молчала и большую часть полета. — Но слухи о вашей парочке ходят в изобилии. Скандал никому из вас не нужен — меньше всего Хэлен. Популярность дяди Саймона растет невероятно. Он вдруг стал человеком с преобладающим влиянием на всесолнечную политику. Тебе предстоит упорная борьба — если ты еще собираешься бороться.

— Больше, чем когда-либо, — тихо сказала Хэлен.

— У меня наверху машина. Хотите, вернемся со мной?

— Спасибо, — ответили они.

Когда ее брат поднял машину в бледное небо Гамбурга, Хэлен сказала ему:

— Что ты думаешь об этой боязни Огненного Шута?

— Это не просто боязнь, — сказал он, — это реальность. Разве можно быть уверенным, что он не наделал бомб по всему миру и не может взорвать их из космоса?

Алан приуныл. Если Денхольм Картис, привычно бунтовавший против всякой общепринятой теории или догмы, был убежден в виновности Огненного Шута, то возможность убедить кого-то в обратном невелика.

— Но сознаешь ли ты, Денхольм, — сказал он, — что мы располагаем лишь заявлением одного человека — Саймона Пауйса — и косвенными свидетельствами? Что, если Огненный Шут невиновен?

— Боюсь, подобное представление не очень мне близко, — сказал Денхольм, с любопытством взглянув на Алана. — Не думаю, чтобы кто-то сомневался в намерении Огненного Шута взорвать его арсенал. Там было достаточно бомб, чтоб мир разлетелся в клочья.

— Сомневаюсь, планировал ли он хоть что-то, — сказала Хэлен.

— Я тоже, — кивнул Алан. Денхольм удивился.

— Я могу понять тебя, Хэлен, когда ты сомневаешься, после всей твоей поддержки Огненного Шута. Тяжко обнаруживать, что был во всем не прав. Но вы, Алан — что вас заставляет думать о возможности ошибки?

— Есть одна очень веская причина — все улики против Огненного Шута косвенные. Он мог не знать о бомбах, он мог не иметь отношения к опустошению тех уровней. Если на то пошло, он мог и не собираться ничего разрушать. Мы его еще не схватили, не предали суду — но все мы признали его виновным, словно это нечто само собой разумеющееся. Я хочу повидать деда — человека, который убедил мир в том, что Огненный Шут — преступник!

Картис задумался.

— Мне не приходило в голову, что я поддался истерии, — сказал он. — Однако, хоть я и совершенно уверен в виновности Огненного Шута, допускаю, что есть вероятность обратного. Если б мы могли доказать его невиновность, со страхом войны было бы покончено. Меня этот страх уже беспокоит. Ты знаешь, что торговцы оружием начали переговоры с правительством? — последний вопрос адресовался Хэлен.

— Что ж, логично, — Хэлен кивнула. — И мы приняли во внимание возможность того, что вся заваруха подстроена торговцами, а не Огненным Шутом.

— Сначала это и мне пришло в голову, — согласился Денхольм. — Но уж слишком это нереально.

— Пойдемте выясним это у человека дня, — предложил Алан. — Можете нас к нему подбросить, Денхольм?

— Вас? Я тоже пойду.

Когда их троица вошла в апартаменты Саймона Пауйса, их приветствовал Джаннэр.

— Рад видеть вас обоих в полном здравии, — сказал он Алану и Хэлен. — Министр Пауйс совещается с президентом, министром Петровичем, начальником полиции Сэндаи и остальными.

— По какому поводу? — спросил Алан, не желая, чтобы от них отделались.

— По поводу создавшегося в связи с действиями Огненного Шута положения.

— Так вот как теперь это называется! — сказал Алан с едва заметной улыбкой. — Потревожь-ка их, Джаннэр. Скажи, что у нас есть для них кое-какая свежая информация.

— Это важно, сэр?

— Да! — хором сказали Хэлен и Алан.

Джаннэр провел их в гостиную, где они с нетерпением подождали немного, пока он вернулся, утвердительно кивая.

Они вошли в кабинет Саймона Пауйса. Там сидели наиболее влиятельные политики Солнечной системы — Пауйс, Бенджозеф, хмурый Петрович — министр обороны, Грегориус — министр юстиции с грубо очерченным лицом, розовощекий гладенький Фальконер — министр Марсианских дел, и крошечная, изящная мадам Чу — министр Ганимедианских дел. У камина в свободной позе стоял человек со скучающим лицом, которого Алан не узнал. Глаза этого человека выражали дружелюбие вперемежку со смертельной угрозой.

Саймон Пауйс резко начал:

— Ну, Алан, надеюсь, у тебя есть объяснение твоему отсутствию. Где ты был?

— На свидании с Огненным Шутом, — спокойно ответил Алан.

— Но ты же говорил… — вмешался Денхольм Картис.

— Мне надо было что-то вам сказать, Денхольм. Это случилось до того, как я решил зайти сюда.

— Огненный Шут! Тебе известно его местонахождение? — Пауйс бросил взгляд на высокого человека у камина. — Почему ты не сообщил нам немедленно, как только узнал?

— Я не знал наверняка, пока не нашел его.

— Где он? — Пауйс повернулся к высокому. — Йопидес, готовьтесь послать за ним!

— Я встретил его в космосе, — осторожно сказал Алан. — Мы перешли на борт его корабля. В том же районе пространства его теперь не окажется. Он не позволял нам уйти, пока не двинулся сам.

— Проклятье! — Саймон Пауйс поднялся. — Корабли трех планет прочесывают космос, а ты его встретил случайно. Ты что-нибудь узнал?

— Да.

За прошедшие несколько полных событий дней Алан каким-то образом обрел силу. Он великолепно владел собой. Он обращался ко всем присутствовавшим, не обращая внимания на кипевшего от злости деда.

— Я верю, что Огненный Шут не виновен ни в каком предумышленном насилии, — спокойно объявил он.

— Вам следует подвести под это достаточные основания, господин Пауйс, — лукаво глядя на него, промурлыкала мадам Чу.

— Откуда ты знаешь? — Саймон Пауйс широко шагнул к внуку и больно схватил его за руку.

— Знаю, потому что провел в обществе Огненного Шута несколько часов и он объяснил мне, что не имеет отношения к бомбам и пожару.

— И это все? — пальцы Пауйса еще сильнее сжали ладонь Алана.

— Это все, что мне требовалось, — сказал Алан и добавил так, чтобы слышал только дед:

— Отпусти мою руку, дед. Больно.

Саймон Пауйс свирепо взглянул на него и ослабил хватку.

— Не говори мне, что все еще одурачен этим чудовищем! Хэлен, ты его тоже видела, как ты считаешь?

— Я согласна с Аланом. Он говорит, что полицейские возились с его сложными огненными машинами, и это вызвало тот пожар. Он говорит, что ничего не знал о бомбах. Я подозреваю, что их подкинули ему торговцы оружием, чтобы начать ту панику, которую вы сейчас взлелеиваете.

— Короче говоря, я думаю, что все это подстроено оружейным синдикатом, — сказал Алан. В комнате воцарилась тишина. — Думаю, вас всех ослепило очевидное открытие, что Огненный Шут — не таков, каким казался вначале. Сейчас вы всецело против него, вы верите, что он способен на любое преступление! — настаивал он.

— Господин Пауйс, — с напускным терпением заговорил Петрович, — мы — правительство Солнечной системы. Не в наших правилах поспешно приходить к необдуманным эмоциональным заключениям.

— В таком случае вы не люди, — колко сказал Алан. — Каждому свойственно допускать ошибки, господин министр. Особенно в подобной накаленной обстановке.

Петрович покровительственно улыбнулся.

— Мы приняли во внимание роль оружейного синдиката в этом деле. Мы уверены, что они извлекают выгоду из создавшегося положения — но убеждены, что они отнюдь не «подстроили» это, как вы выражаетесь.

Саймон Пауйс загремел:

— Мой внук — зеленый глупец! Он ничего не смыслит ни в политике, ни чем-то ином. Когда Огненный Шут лепечет о своей невиновности, он верит ему, и никаких вопросов у него не возникает. Хэлен Картис его стоит. Оба они, насколько я знаю, были с самого начала на стороне Огненного Шута. Теперь они отказываются смотреть в лицо правде!

Высокий мужчина, Йопидес, двинулся к двери. Саймон Пауйс окликнул его.

— Йопидес, куда вы?

— Молодые люди сказали, что Огненный Шут покинул ранее занимавшуюся им область пространства. Значит, он мог отправиться на Марс или Ганимед. Это сужает круг поисков.

Йопидес вышел.

— Кто он? — спросил Алан.

— Ник Йопидес, глава ПУО. Ему было приказано доставить Огненного Шута правосудию — любыми средствами.

— Вы превращаете Солнечную систему в полицейское государство! — гневно сказала Хэлен.

— Существует еще и чрезвычайное положение! — холодно сказал Саймон Пауйс. — Над этим миром — а возможно, и над всей Солнечной системой — нависла угроза уничтожения.

— Эта угроза возникла лишь в вашем сознании и в сознании тех, кого вам удалось убедить! — отпарировал Алан. — Уже что-то взорвалось? Уже кто-то угрожал?

— Нет, — ответил Бенджозеф, до того казавшийся бесстрастным к спорам вокруг него.

— А я слышал, что оружейный синдикат обратился к вам с деловым предложением, — Алан колюче рассмеялся.

— Это правда, — согласился Бенджозеф. Совершенно очевидно, он уже не владел собственными министрами. Теперь преобладало влияние Саймона Пауйса, словно он уже сместил Бенджозефа. Старый президент, видимо, покорно принимал такое положение.

— Так вот каков ваш ответ — синдикат подготовил бомбы и положил начало этой панике. После этого они продают вам новые бомбы, чтобы «защититься» от несуществующей опасности! А потом? Новый всплеск страха — новый ход синдиката — пока эти посевы войны не подрастут как следует. Каждый вооружился до зубов и угроза межпланетной войны возросла!

— Ох как кстати, — усмехнулся Саймон Пауйс. — Вот только не согласуется с доказательствами. Знаете, что вы натворили? Вы виделись с Огненным Шутом и, вместо того, чтобы собрать сведения, которые могли бы помочь нам его схватить, слушали его сладенькие торжественные заявления о собственной невиновности и упустили возможность помочь спасти мир!

— Правда? — сказал Алан с мнимым удивлением. — А я не согласен. Мне кажется, дед, ты в своей слепой ненависти к Огненному Шуту толкаешь мир на край разрушения.

— Уходи, Алан!

Голос Саймона Пауйса задрожал от гнева. Собравшиеся министры выглядели растревоженными и смущенными семейной в основном ссорой.

Алан повернулся и пошел к двери, за ним последовала Хэлен. Нахмуренный Денхольм Картис остался.

Выйдя из комнаты, Хэлен слабо улыбнулась.

— Ну, похоже, мы боремся со всеми сразу, да?

— Я уверен, что мы правы! — сказал Алан. — Я убежден в этом, Хэлен. Меня убедило то путешествие, в которое нас брал Огненный Шут. Он слишком увлечен своей причудливой философией, чтобы замышлять что-то против системы.

Хэлен взяла его за руку.

— Боюсь, что это лишь наше мнение, а у них — иное.

— Мы должны что-то сделать, чтобы переубедить простых людей, — сказал Алан, когда они спускались по ступенькам на первый этаж. — У нас пока еще демократия, и, если возмутится достаточно народу, их можно будет лишить власти, и в этом положении сможет лучше разобраться более здравомыслящая и благоразумная партия.

— Они достаточно здравомыслящи и благоразумны, — заметила Хэлен. — Вот только по какой-то случайности не верят в невиновность Огненного Шута.

— Тогда что же нам делать?

Она взглянула на него.

— А как ты думаешь? Я все еще участвую в президентской гонке, Алан. Я все еще лидер моей партии. Мы собираемся участвовать в выборах и победить.

Глава 13

Глава городской администрации Карсон сурово всмотрелся в Алана и понимающе кивнул.

— Лучше всего, если ты уйдешь в отставку, — согласился он. — Хотя ты и лучший из всех моих заместителей, с которыми я до сих пор работал, Алан. Но после всего случившегося и того, что ты открыто выступил против Саймона Пауйса в защиту Огненного Шута, я так и так сомневаюсь, захочет ли городской Совет, чтобы ты остался.

— Значит, договорились, — сказал Алан. — Я уйду прямо сейчас, если вас это устраивает, сэр.

— Устроит. Твой скорый уход все равно ожидался. Расчет мы тебе вышлем.

Они обменялись рукопожатием. Они нравились друг другу, и Карсон явно сожалел об уходе Алана из администрации. Но он был прав.

— Чем собираешься теперь заняться? — спросил Карсон, когда Алан подхватил свой портфель.

— Нашел новую работу. Я — личный помощник Хэлен Картис по вопросам предвыборной кампании.

— В таком случае тебе нужна изрядная удача.

— Изрядная, — согласился Алан. — До свидания, сэр.

Предвыборный комитет Радикально-Либерального Движения собрался в своей штаб-квартире. Они сидели вокруг длинного стола в большой ярко освещенной комнате. Одну из стен занимал огромный экран лазервида — отличительная черта лишенных окон жилищ Швейцарии-Сити.

Хэлен сидела во главе стола с Аланом по правую руку и Джорданом Кэлписом, организатором ее избирательной кампании, по левую. Рядом сидели начальники отделов прессы и информации — Хорэс Уоллес, симпатичный, с ничего не выражавшим лицом, и Энди Карри, маленький, веснушчатый, с бегающими глазками — оба шотландцы, едва ли видавшие Шотландию, и, тем не менее, гордившиеся своей страной. Теперь, когда национальные чувства почти исчезли, они выглядели живым анахронизмом.

Кроме того, за столом размещались начальник отдела рекламы тощая Милдред Брехт, Берников, начальник отдела печати и брошюр, и Сэба, директор научного парка, оба — полные мужчины с непримечательными лицами.

Хэлен сказала:

— Хотя вы все и не советовали мне этого делать, я намерена вести свою кампанию по следующим направлениям. Первое, — она стала читать с лежавшего перед ней листа, — настаивать, чтобы были предприняты дальнейшие шаги для выяснения, кто складировал те бомбы на первом уровне. Хотя мы все согласны с тем, что, возможно, за это ответствен Огненный Шут, нам следует продолжать разрабатывать разные версии на случай, если он не имел к этому отношения. Это дает нам прикрытие, а теперешняя политика сосредоточения на заранее приговоренном Огненном Шуте — нет.

— Смысл есть, — пробормотал Сэба. — Если только кто-нибудь не обнаружит, что вы лично верите в невиновность Огненного Шута.

— Второе, — Хэлен не обратила на него внимания, — что на изучение возможности межзвездных перелетов надо тратить больше средств — впереди у нас становится все меньше приключений.

— Хороший пункт, — кивнула Милдред Брехт.

— Это вписывается в наш образ «впередсмотрящих», — Карри тоже кивнул.

— Третье — налоговые льготы поселенцам Марса и Ганимеда. Это послужит стимулом колонистам. Четвертое — регулируемые цены на продукцию морских ферм. Пятое — принять меры к тому, чтобы перенести определенные космопорты, занимающие сейчас участки морского дна, пригодные для сельского хозяйства…

В длинном списке содержалось еще много менее значимых реформ. Возникло несколько коротких споров о точных определениях, необходимых для публичного изложения ее предполагаемой политики. Затем — о способах ее подачи.

Кое-какие предложения возникли у Милдред Брехт:

— Полагаю, что мы могли бы остановиться на старомодных рекламных листках с изложением основных контуров нашей политики. Распространять их по всей Земле, в каждый дом. В целях дополнительной рекламы — большие говорящие плакаты. Газетные развороты для Земли и колоний…

Она обрисовала еще несколько способов привлечения внимания общества.

Джордан Кэлпис, смуглый темноволосый мужчина с выдающимися лицевыми костями и бледно-голубыми глазами, прервал Милдред Брехт:

— Думаю, в целом мы уже согласны с основными пунктами политики мисс Картис, так же как и со способами их подачи. В общем, у нас есть звуковой образ и кое-какой симпатичный, ясный, рекламный материал. Единственный предмет, вызывающий беспокойство — это Огненный Шут. Смею еще раз предположить, что его надо опустить, не заострять на нем внимания. Мы уже и так потеряли скорость, когда общественное мнение от поддержки Огненного Шута качнулось к его осуждению. Таких потерь мы больше не можем себе позволить.

— Нет, — твердо сказала Хэлен. — Я собираюсь сделать ситуацию вокруг Огненного Шута одним из основных моментов моей предвыборной платформы. Я уверена, что скоро мы обнаружим свидетельства его невиновности. Если это случится, то докажем мою правоту. Пауйс окажется кликушей, вера в меня у публики будет восстановлена.

— Это слишком большой риск! — настаивал Кэлпис.

— Теперь нам приходится рисковать, — сказала Хэлен. — Иначе нам не победить.

— Ну что ж… — Кэлпис вздохнул и погрузился в молчание.

— Когда ожидается первое публичное выступление? — спросил Алан.

— Завтра, — Хэлен в волнении перебирала лежавшие перед ней бумаги. — В ратуше; должно вызвать большой интерес.

Огромная ратуша была битком набита. Заняли все сидячие места, а под стоячие использовался каждый дюйм свободного пространства. На одном широченном возвышении сидели Алан, Хэлен, Уоллес и Карри, а на них с трех сторон таращились ряды глаз. За четверкой, сидевшей на возвышении, на большом экране сменялись картинки: Хэлен говорит с людьми, Хэлен с родителями, Хэлен ходит по больницам, домам престарелых, сиротским приютам. Видеоряд сопровождал комментарий, пылко превозносивший ее добродетели. Когда он завершился, Алан поднялся и обратился к собравшимся:

— Граждане Солнечной системы, соотечественники. Всего через несколько недель вы будете голосовать за того человека, которого пожелаете видеть президентом. Чего вы станете искать в своем президенте? Разума, сердечности, способности к развитию. Это — основополагающие, необходимые свойства. Но вы захотите большего — вы захотите того, кто повел бы народ Солнечной системы к большей свободе, большему процветанию — и более смелой жизни. Именно такая женщина — Хэлен Картис…

Непривычный к такого рода речам, Алан обнаружил, что наслаждается собой. В конце концов, решил он, в нем течет достаточно пауйсовской крови. Он продолжал в том же духе в течение четверти часа, а потом представил собравшимся Хэлен. Аплодисменты оказались не столь велики, как могли бы, но вполне удовлетворительны.

Умение Хэлен держать себя перед публикой заслуживало всяческих похвал. Готовая ко всему и в то же время уверенная, она сочетала в себе женственность и твердость, говоря спокойно и предельно убежденно.

Она обрисовала черты своей политики. На этом этапе она совершенно не касалась Огненного Шута, сосредоточив свой наступательный порыв на бесплодности солрефов и их кандидате в президенты Саймоне Пауйсе. Она не обращала внимания на выкрики и говорила остроумно и горячо.

Когда она закончила, ей аплодировали. Алан Пауйс встал и поднял руки, прося тишины.

— Теперь, когда вы услышали о четкой, долгосрочной политике мисс Картис, — сказал он, — есть ли вопросы, которые вы бы хотели ей задать?

По залу были разбросаны особые места, куда мог подойти желающий и его голос разносился по всему залу. Каждое такое место отмечал крупный красный маячок. Маячки замигали повсюду. Алан выбрал ближайший.

— Номер семь, — сказал он, произнеся номер маячка.

— Я хотела бы спросить мисс Картис, как она намеревается выработать регулируемую цену на продукцию морских хозяйств, — сказала стоявшая у седьмого маяка женщина.

Хэлен вернулась к центру возвышения.

— Мы определим цену, исходя из стоимости продукции, справедливой прибыли и так далее.

— В результате цены снизятся, не так ли? — спросила женщина.

— Разумеется.

Красный огонек погас. Алан назвал следующий номер.

— Какие шаги собирается предпринять мисс Картис в отношении существующего запрета на табачное производство?

— Никаких, — твердо сказала Хэлен. — Есть две причины сохранения запрета. Первая — то, что никотин вреден здоровью. Вторая — в том, что земли, использовавшиеся ранее для выращивания табака, ныне заняты под производство зерновых и другой сельскохозяйственной продукции. С другой стороны, марихуана в гораздо меньшей степени вызывает привыкание, курильщики ее немногочисленны и затраты земли на ее производство относительно малы.

Последовало еще несколько вопросов на сходные темы, слышались отдельные выкрики, а потом Алан опять объявил:

— Номер семь-девять.

— Мисс Картис ревностно поддерживала Огненного Шута до того, как выяснилось, что он — преступник. Сейчас бытуют опасения, что он собирается подвергнуть Землю бомбардировке из космоса или же взорвать уже подготовленные бомбы. Что она собирается по этому поводу предпринять?

Хэлен взглянула на Алана. Он ободряюще улыбнулся ей.

— Мы не уверены, что Огненный Шут виновен в приписываемых ему преступлениях, — сказала она.

— Да виновен он! — крикнул кто-то. С ним согласилась еще сотня голосов.

— Мы не можем заочно выносить ему приговор, — твердо продолжала она. — У нас нет свидетельств заговора с целью нападения на планету или ее уничтожения.

— А что вы станете делать, если он действительно виновен, — крикнул задавший вопрос, — сидеть и ждать?

Хэлен пришлось кричать, чтобы ее услышали в поднятом толпой шуме.

— Думаю, что Огненного Шута оболгали беспринципные люди, желавшие страха войны, — настаивала она. — Я полагаю, что мы должны отрабатывать другие версии. Разумеется, схватить Огненного Шута, предать его суду, если нужно. Но тем временем надо учитывать и другие возможности того, как эти бомбы могли попасть на первый уровень!

— Мои родители погибли на одиннадцатом! — Это кричал кто-то от другого маячка. — Я не хочу, чтоб такое случилось с моими детьми!

— Так и случится, если мы не взглянем на положение здраво, — влепила в ответ Хэлен.

— Любовница Огненного Шута! — взвизгнул кто-то. Клич подхватили в других концах зала.

— Какое безумие, Алан. — Она взглянула на него, словно ища совета. — Я не ждала такой истерии.

— Дави дальше, — сказал он. — Это все, что тебе остается. Отвечай им!

— Пауйс — это президент! Пауйс — это президент! — неслось со всех концов зала.

— Пауйс — это сумасшествие! — закричала она. — Сумасшествие, охватившее сегодня некоторых из вас. Слепой страх никуда вас не заведет. Я предлагаю здравомыслие!

— На безумие больше похоже!

— Если бы вы слушали меня, как разумные взрослые люди, а не кричали и вопили, я бы рассказала, что имею в виду, — Хэлен стояла, скрестив руки на груди, ожидая, когда стихнет шум.

Алан подошел к ней и встал рядом.

— Дайте ей возможность! — взревел он. — Дайте мисс Картис возможность!

Когда наконец шум приутих, Хэлен продолжила:

— Я видела Огненного Шута после этого всесожжения. Он сказал мне, что с его машинами возились полицейские, и это вызвало пожар. Он там ни при чем!

— Значит, врал!

— Успокойтесь! — умоляла Хэлен. — Выслушайте меня!

— Мы слишком долго прислушивались к вранью Огненного Шута. Зачем слушать еще и твое?

— Огненный Шут не лгал вам. Вы находили в том, что он говорил, тот смысл, который сами хотели найти. Теперь вы так же поступаете со мной! Огненный Шут невиновен!

Алан зашептал:

— Не заходи так далеко, Хэлен. Ты сказала достаточно.

Она, должно быть, поняла, что совершила промах. Ее занесло в пылу полемики, она признала, что считает Огненного Шута невиновным. Алан мог представить, что завтра станут говорить по лазервидению и напишут в газетах.

— Есть ли еще вопросы? — призвал он. Но его голос утонул в рассерженном реве толпы.

— Не совсем удачный вечер, — сказал он, отвозя ее домой. Им пришлось ждать несколько часов, пока рассеется толпа.

Она подавленно молчала.

— Как будем двигать кампанию дальше? — спросил он.

— Дальше? А стоит ли, Алан? Я ничего не добиваюсь. Никогда не видала такой дикой истерии. Я думала, мы избавились от такого век назад.

— Требуется больше ста лет, чтобы научить людей прислушиваться к голосу разума, когда кто-то твердит им, что огонь их жизни могут затушить в одно мгновение.

— Согласна. Но что же нам делать? Я не ожидала столь сильного противодействия. Я не собиралась говорить, что Огненный Шут невиновен. Я знала, что это слишком, что они не примут прямо противоположное тому, во что они сейчас верят. Но я так разозлилась…

— Просто неудачно вышло, — сказал он утешающе, хотя внутренне досадовал, что в последнюю минуту она потеряла власть над собой. — К тому же время еще есть. Возможно, к концу кампании на нашей стороне окажется больше народу.

— Если только они станут обращать на нас внимание, — устало сказала Хэлен, когда они входили в ее квартиру.

— Думаю, такого не случится. В наших взглядах почти нет ничего спорного!

На следующий день в партийной штаб-квартире РЛД побывала одна делегация.

Двое мужчин и двое женщин. Оба мужчины — худощавые, среднего роста. Один из них, вошедший первым и оказавшийся лицом к лицу с Аланом, которому поручили их встретить, имел песочного цвета волосы, выпирающее адамово яблоко и нервный тик. Второй оставлял менее яркое впечатление каштановыми волосами и исступленно горящими глазами на мягком лице. Женщины могли бы показаться хорошенькими, если бы оделись опрятнее, моднее и больше внимания уделили прическам и макияжу. Синие чулки, одним словом.

Женщина ростом повыше держала аккуратный транспарант: ГРЯДЕТ КОНЕЦ СВЕТА. НОВЫЕ АДВЕНТИСТЫ ГОВОРЯТ «НЕТ» ЛОЖНЫМ БОГАМ. ОСТАНОВИТЬ ОГНЕННОГО ШУТА.

Алану были знакомы их взгляды. По многочисленным передачам лазервидения знал он и их предводителя.

— Доброе утро, старейшина Смод, — весело сказал он. — Чем можем служить?

— Мы пришли выразить вам осуждение Новых Адвентистов, — сказал старейшина Смод высокопарно.

Новые Адвентисты являлись самым сильным, единственным, пользующимся определенным влиянием, религиозным течением из ныне существовавших; их ряды так явно изобиловали помешанными и благочестивыми параноиками, что общественность и политики одинаково не обращали на них внимания, которого иначе заслуживало бы такое распространенное движение в условиях демократии. Тем не менее надоедать они могли. И самым надоедливым был старейшина Смод, первый помощник выжившего из ума Верховного старейшины Бевиса, которому часто случалось заснуть во время собственных речей.

— А почему вы решили меня осудить? — поднял брови Алан.

— Мы пришли осудить Радикально-Либеральное Движение за его возмутительную поддержку этого порождения сатаны, Огненного Шута! — сказала одна из синих чулков на удивление ясным и музыкальным голосом.

— Но какое отношение к Новым Адвентистам имеет Огненный Шут? — удивленно спросил Алан.

— Молодой человек, мы противостоим сподвижникам Сатаны.

— Не сомневаюсь. Но я по-прежнему не вижу связи…

— Сатана желает уничтожить мир огнем, покуда Господь милостивый не дождался своего часа. Мы не можем такого терпеть!

Теперь Алан вспомнил, как первоначально существовавшая в двадцатом веке секта объявила, что они — единственные, кто будет спасен, когда мир уничтожит огонь. Немного осторожничали с датой, но, подстрекаемые слегка разочарованными приверженцами, в конце концов определили точный срок конца света — двухтысячный год, утверждая, что в третьем тысячелетии останутся жить только верующие. Как ни печально, к началу третьего тысячелетия верующих осталось меньше, чем прежде, поскольку многие не вполне согласились с говорившимся им старейшинами движения по поводу того, что ранее Библию истолковывали неверно касательно даты рождения Христа (1 января двухтысячного года состоялось быстрое и ловкое жонглирование христианским, иудейским и мусульманским календарями). Но, несмотря на такую дискредитацию, секта вновь выросла с изобретением несколько иного объяснения, а именно, что мир не погибнет в результате всесожжения, но начнет — и уже начал — погибать с двухтысячного года, а уж на этот процесс отводился практически бесконечный промежуток времени. Однако появление страха перед Огненным Шутом и разговоров о возможном уничтожении, очевидно, снова расстроило их планы!

— Но зачем конкретно вы к нам пришли? — задал вопрос Алан.

— Просить вас примкнуть к праведным, противостоящим Огненному Шуту. Мы были поражены, увидев, что есть еще на Земле грешники, верящие в его невиновность! И вот мы пришли — наставить вас на Путь Истинный.

— Спасибо, — сказал Алан, — но все, что я могу сказать — а я не могу говорить за РЛД в целом — это что Огненный Шут не похож на того, кто уничтожает мир огнем. Спорить не о чем.

Старейшина Смод, видимо, впал в некоторое замешательство. Очевидно, он считал Огненного Шута своего рода самозваным разрушителем мира, тогда как секта Новых Адвентистов некоторое время монопольно владела этой идеей.

Алан решил подшутить над ним и кротко сказал:

— Огненный Шут мог быть и на вашей стороне, разве нет?

— Нет! Он — отродье Сатаны. Сатана, — сказал Смод с угрюмым удовлетворением, — явился нам в образе Огненного Шута.

— Сатана? А ведь Огненный Шут пророчил миру гибель от огня, если только, говоря вашими словами, мир не повернется спиной к Маммоне. Невозможно ведь поклоняться обоим…

— Дьявольская уловка. Огненный Шут — ответ Сатаны на Слово Истины — наше слово!

Ничего хорошего. Алану не удавалось воспринять его логику — если таковая имелась. Он вынужден был признать поражение.

— А если мы не прекратим нашей поддержки Огненного Шута? — спросил он.

— Тогда вас уничтожит огонь небесный!

— Мы не можем победить, так? — сказал Алан.

— Вы такой же, как вам подобные, — усмехнулся старейшина Смод. — Они тоже не обращают на нас внимания.

— Кого вы имеете в виду?

— Притворяетесь, что не знаете! Ха! Разве вы не один из банды тех, что называют себя Тайными Сынами Огненного Шута?

— Я не знал, что есть такие. А где именно?

— Мы уже пытались убедить их отказаться от их ложного культа. Вчера делегация наших английских братьев ходила к ним, но безрезультатно.

— Так они в Англии? Где?

— В зловонных трущобах Мэйфэра, конечно, откуда они родом! — Старейшина Смод обернулся к своим последователям. — Пойдемте, мы попытались спасти их, но они в нас не нуждаются. Покинем же сии врата ада!

Они чопорно ушествовали.

Мэйфэр. Не там ли находилось прибежище Биаса? Возможно, здесь есть некая связь. Может, удастся доказать, раз и навсегда, замышлял ли гигантский поджог Огненный Шут или его подставили торговцы оружием.

Алан торопливо прошел в заднюю комнату, где Хэлен с Джорданом Кэлписом планировала свою предвыборную поездку.

— Хэлен, думаю, у меня есть нить. Я не уверен, но, если повезет, я смогу добыть доказательства того, что мы правы насчет Огненного Шута. Как я только что узнал, у него все еще есть сторонники в Лондоне. Я собираюсь туда.

— Мне отправиться с тобой?

— Нет. Тебе предстоит многое сделать, если ты собираешься приблизиться к тому, чтобы победить на этих выборах. Трудись упрямо, и не теряй самообладания по поводу Огненного Шута. Я вернусь, как только добуду какие-то определенные сведения.

— Алан, возможно, это опасно. Биас и ему подобные прилагают усилия, чтобы обеспечить свою безопасность.

— Я сделаю то же самое, не беспокойся, — сказал он. Потом обратился к Кэлпису:

— Можно тебя побеспокоить, Джордан?

Джордан тактично вышел из комнаты. Алан обнял Хэлен, глядя ей в лицо. Выглядела она наполовину испуганно, наполовину озабоченно.

— Алан…

— Да?

Она, улыбаясь, покачала головой.

— Береги себя.

— Сумею, — сказал он и поцеловал ее.

Глава 14

Мэйфэр разрушался.

Нигде на трех планетах не было подобных трущоб, и косвенно их создало богатство, а не бедность.

Проходя по гноящимся улицам, примыкавшим к Парк Лэйн, под моросившим с затянутого тучами полуденного неба дождичком, Алан вспоминал, как все это стало таким, как сейчас. Мэйфэр принадлежал одному человеку — человеку, который мечтал им владеть, достиг своей цели и дожил до дряхлости — Рональду Лоури, британскому финансисту, отказавшему правительству в просьбе выкупить его недвижимость, а, кроме того, отказавшемуся содержать свои владения. Былые жители и размещавшиеся там некогда представительства различных фирм с тех пор съехали, не вынеся роковой диктатуры Лоури. Их место заняли бездомные, по большей части имевшие отношение к преступному миру. Как и Лоури, они не проявляли заинтересованности в сохранении чужой собственности. Для них она и так прекрасно подходила — лабиринт громадных заброшенных отелей, контор и жилых домов. Лоури обладал богатством — возможно, самым большим в мире — и, несмотря на дряхлость, властью. Он не позволял ни единому представителю властей ступить на свою землю и подкреплял свои желания угрозами изъять из столицы свои предприятия, без чего она придет в упадок, а правительство столкнется с безработицей, необходимостью переезда и так далее. Пока к власти не придет менее осторожная партия, Мэйфэр будет и дальше загнивать, по крайней мере до конца дней Лоури.

Неряшливая, старомодная архитектура «Хилтона», «Дорчестера» и «Миллениум Грандэ» возвышалась над Аланом, когда он проходил между ними и джунглями, разросшимися рядом с Гайд-парком. Сам Гайд-парк оставался общественной собственностью, содержался в чистоте и порядке городским Советом Лондона, но разросшиеся корни и кустарник слились в почти непреодолимую живую изгородь у границ парка.

Он, рассудив здраво, не сразу направился в «Дорчестер», где предположительно находился Биас, а вместо этого зашел в кафе, все еще называвшееся «Дарлингтон Грилл». Ныне, однако, судя по запаху, spesialite de la maison[4] были рыба и хрустящий картофель.

Большинство составляли одетые в соответствии с последним криком моды, но некоторые являли им полную противоположность — не обязательно преступники, скорее спесивцы, отказывавшиеся принимать пособие, предоставлявшееся государством всем, кто не мог работать по физическим или эмоциональным соображениям. Если бы эти чересчур тонко чувствующие типы не укрылись на территории Мэйфэра, куда не распространялась официальная власть, их бы уже давно лечили и подвергли социальной реабилитации. «Мэйфэр, — подумал Алан, — действительно удивительный анахронизм. И позор всех трех планет. Необъятные финансовые возможности Рональда Лоури дали жизнь единственному ныне существующему району притонов!»

Алан позаботился о том, чтобы раздобыть себе зеленый светящийся костюм и алый струящийся шарф, отчего ему всякий раз становилось дурно, стоило посмотреться в зеркало. На голове у него залихватски набекрень громоздилась остроконечная шляпа омерзительного ярко-голубого цвета с золотым сатином по краям.

Из списка, начертанного мелом на доске в дальнем конца кафе, он выяснил, что нос ему не солгал. Единственным блюдом был белокорый палтус с хрустящим картофелем. Напитки, по-видимому, были местного производства; выбор ограничивался вином из пшеницы, пастернака или крапивы. Он заказал пшеничного и нашел его чистым, неплохого букета, похожим на располневшее сотерне. Но все портила отвратительная вонь запрещенных сигарет, курившихся несколькими приверженцами никотина, которые сидели развалясь, — видимо, в наркотическом опьянении — у засаленных столов.

Перед тем как покинуть Швейцарию-Сити, Алан достал один из значков, носимых прежде приверженцами Огненного Шута — маленькое металлическое солнце, от которых разочарованные Сыны Солнца избавились, когда сочувствие общества Огненному Шуту сменилось на гнев. Он приколол его с внутренней стороны своей шляпы.

Он огляделся поверх стакана в надежде увидеть похожий значок, но его постигло разочарование.

Подошел какой-то остролицый человечек и подсел за столик Алана. Заказал пастернакового вина. Когда хозяин принес вино, несколько капель пролилось на стол.

Алан решил, что, несмотря на возможность достаточно враждебного отношения собиравшейся в кафе братии к Огненному Шуту, следует рискнуть. Он снял шляпу, так что стала видна эмблема солнца.

Остролицый человечек оказался еще и остроглазым. Алан видел, как он несколько секунд рассматривал значок. Потом, хмурясь, посмотрел на Алана. В пролитой на стол жидкости он на удивление чистым пальцем нарисовал похожий узор.

— Один из нас, ага?

— Да.

— Недавно в Мэйфэре?

— Да.

— Тебе надо сходить на собрание. Собравшиеся, естественно, будут в масках. Нам приходится проявлять осторожность.

— Куда мне идти?

— На Сауф Одли-стрит, в подвал.

Человечек сказал ему номер дома и время. Потом он перестал обращать на Алана внимание, который заказал еще выпивки. Чуть позже он поднялся и ушел.

Алан понимал необходимость секретности. Полиция ухватилась бы за любую нить, которая могла привести к определению местонахождения Огненного Шута. Его интересовало, знает ли эта группа, где находится Огненный Шут. Или они вообще не имели никакой связи с ним? Возможно, через час, в шесть, он узнает.

В шесть он вошел в покосившийся дверной проем на Сауф Одли-стрит и очутился в какой-то длинной комнате, где некогда, очевидно, размещался ресторан. В полумраке он разглядел все еще громоздившиеся на столах стулья. По гниющим коврам, мимо сваленной в кучу мебели он пошел к задней стене комнаты. Дверь вывела его в грязную полуразрушенную кухню. В конце ряда поржавевших кухонных плит он увидел очередную дверь. Отворив ее, он обнаружил, что за ней скрывался ведущий вниз пролет бетонной лестницы. Алан двинулся в подвал.

Там уже находилось пять или шесть личностей в масках. Одного из них, коренастого, с вялыми движениями, он вроде бы узнал.

Одна из прочих, женщина в красном с желтым капюшоне, закрывавшем все ее лицо, подошла к нему.

— Добро пожаловать, незнакомец. Садись здесь.

Она показала на мягкое кресло в затененном углу. В дальнем конце комнаты в жаровне плясало пламя. Когда в подвал сходили по ступенькам и рассаживались в пахнущие сыростью кресла мужчины и женщины, по полу и стенам расстилались огромные нелепые тени.

— Тридцать девять, плюс новенький — всего сорок, — сказал коренастый. — Закройте и заприте дверь.

Коренастый подошел к жаровне. Алану хотелось разглядеть его получше, но пока он не мог этого сделать.

— Мы собрались здесь, — нараспев начал он, — как последние верные Сыны Огненного Шута, чтобы восславить его и подготовиться к его возвращению. Мы поклялись выполнить его дело, пусть и рискуя жизнью!

Алан внезапно осознал, что эти люди используют имя Огненного Шута, как раньше большинство и поступало, чтоб подкрепить какие-то собственные убеждения или одержимость. Весь настрой собрания не соответствовал тому, что он знал об Огненном Шуте, своем отце. Может быть, он понимал Огненного Шута лучше, чем кто-либо другой. Особенно после того, как смог распознать в отце некоторые характерные черты, слабее выраженные в себе самом.

Разумеется, решил он, эта группа заслуживает изучения, поскольку это может прояснить остальные вопросы, которые требовали уточнения, прежде чем он мог действовать предметно.

Что, если торговцы оружием манипулируют группой в своих целях? Возможно, они ухватились за этих людей, серьезно желавших воплотить outre[5] философию Огненного Шута в жизнь и заставят их действовать отнюдь не в интересах их вдохновителя.

Потом он ухватился за ускользавшее. Ускользало имя говорившего нараспев человека — Биас!

Теперь у его теории о том, что торговцы оружием используют Огненного Шута в качестве козла отпущения, прикрывающего их хитроумные планы величайшего столкновения, появились основания. Он подался вперед, когда Биас подошел к важному.

— Каждому из вас дали зажигательные бомбы, чтобы заложить их в некоторые важнейшие здания по всей планете. Эти горящие здания послужат сигнальными огнями, возвещающими возвращение Огненного Шута с его огненными стрелами для нечистых и даром нового мира для вас, истинно верящих. Все ли вы уверены в том, что должны сделать?

— Да! — ответил каждый мужчина и каждая женщина.

— А теперь… — скрытое маской лицо Биаса наклонилось в сторону, когда внезапно он обратил взор на Алана. — Этот новичок пока еще не полноправный Сын Огненного Шута. Ему надлежит доказать это нам.

Алан вдруг осознал опасность прозвучавших слов. По воцарившемуся в комнате напряжению он понял, что надвигается нечто необычное.

— Подойди сюда, друг мой, — тихо сказал Биас. — Тебе нужно пройти посвящение.

Очень возможно, Биас узнал его. Но что он мог сделать? Через это необходимо было пройти.

Он медленно поднялся и подошел к яростному пламени жаровни.

— Поклоняешься ли ты Пламени Солнца? — театрально спросил Биас.

— Да, — сказал он, стараясь говорить ровно.

— Видишь ли ты в огне Огонь Жизни?

Он кивнул.

— Будешь ли ты и впредь нести его в себе?

— Да.

— Тогда, — Биас указал на жаровню, — погрузи свою руку в пламя и докажи, что ты — брат Пламени Солнца!

Обряд! Если Алану требовалось подтверждение тому, что у этих людей реально нет ничего общего с Огненным Шутом, теперь он его получил. Огненный Шут презирал обряды.

— Нет, Биас, — насмешливо сказал он и обернулся к одетым в маски собравшимся. — Не слушайте этого человека. Я знаю, что Огненный Шут — мой отец — не захотел бы такого! Он возненавидел бы вас за то унижение, которому вы сейчас подвергаетесь. Огненный Шут использует огонь только как символ. Он говорит о человеческом духе, а не, — он показал на жаровню, — о настоящем огне!

— Тихо! — приказал Биас. — Ты желаешь сорвать нашу встречу! Не слушайте его, братья!

Сыны Огненного Шута неуверенно переглядывались.

Биас почти добродушно шептал на ухо Алану:

— В самом деле, Пауйс, зачем тебе это надо? Ты чего лезешь? Признайся этим дуракам, что врал, и я тебя отпущу. Иначе я могу их так или иначе переубедить, и тебя изжарят вон там.

Алан взглянул на ярко, кроваво-красным огнем горящую жаровню. Содрогнулся. Потом подскочил к жаровне и пнул ее в сторону Биаса. Биас отпрыгнул прочь от горящих углей, что-то бессвязно крича.

Алан пробился сквозь растерявшуюся толпу, выдернул засов и взбежал по ступенькам. Из темного ресторана он вылетел на осыпавшуюся улицу, на несколько мгновений опережая ближайшего преследователя. Бросился к Гросвинор-сквер, начисто заросшему деревьями и кустарником. В последних вечерних лучах он увидел монолитную башню старого американского посольства, давно пришедшего в упадок.

Несколько ступенек привели к разбитым стеклянным дверям. Он второпях преодолел их, втиснулся в какую-то дыру и увидел, что наверх идет еще один лестничный марш.

Добравшись до третьего этажа и позволив ногам внести его в лабиринт коридоров, он перестал слышать звуки погони и с облегчением сообразил, что они его потеряли. Он проклинал себя, что не надел маску. Ему следовало бы предположить, что Биас и Сыны Огненного Шута как-то связаны.

Теперь стало ясно, что Биас в тайне от Огненного Шута дергает за веревочку с обоих концов. Но ему все еще требовалось отыскать новые сведения, прежде чем он сможет доказать невиновность Огненного Шута.

Ему оставалось лишь одно. Пойти в «Дорчестер», где находилось убежище Биаса. Он знал, что находится сейчас недалеко от Парк Лэйн, поскольку перед уходом детально изучил карту. Выждав два часа, он ощупью через другой выход выбрался из здания, спотыкаясь, продрался сквозь джунгли Гросвинор-сквер, перебираясь через упавшую каменную кладку, и, держась в тени, пошел по Гросвинор-стрит к Парк Лэйн.

Он выбросил шляпу, предусмотрительно вывернул куртку, и она стала розовато-лиловой с желтизной, ссутулил плечи, чтобы изменить очертания своей фигуры, спрятал как мог лицо и пошел дальше к «Дорчестеру».

К счастью, улица была почти пустынна, и он прошел только мимо парочки выпивох, прислонившихся к стене какого-то банка, и смазливой молоденькой девчонки, зазывавшей его довольно старыми словами. Когда он не обратил на нее внимания, она обругала его в еще более старых выражениях.

Дойдя до бокового входа в «Дорчестер», он обнаружил, что дверь крепко заперта. Он пошел дальше, к фасаду. В вестибюле горел свет, ко входу привалились двое на вид крепких мужчин. Пройти мимо них незаметно он не мог, поэтому нагло подошел и сказал:

— Я пришел повидаться с господином Биасом, он меня ждет. На каком этаже у него номер?

— На втором, — сказал ничего не подозревающий страж.

Алан обнаружил вестибюль на удивление хорошо сохранившимся. Даже лифты имели рабочий вид, хотя вокруг имелось достаточно мусора. Он предпочел лестницу, поднялся на погруженный в полумрак второй этаж и увидел свет, выбивавшийся из-под большой двустворчатой двери. У дверей он остановился и напряг слух, стараясь разобрать исходившее изнутри бормотание. Он не сомневался, что ему знакомы голоса обоих. Один, во всяком случае, скорее всего, принадлежал Биасу.

А обладателем другого, как понял он через несколько мгновений, был Джаннэр, секретарь его деда!

Он вынул из кармана короткоствольный лазерный пистолет, который взял с собой по просьбе Хэлен, и вошел в комнату.

— Сюжет, — сказал он притворно легкомысленно, — усложняется. Добрый вечер, джентльмены.

Биас удивленно вынул сигарету изо рта.

— Добрый вечер, Пауйс, — дружелюбно отозвался он. — Не сомневался, что еще увижусь с вами. Если вы не собираетесь вести себя импульсивно, мы, я думаю, все сможем объяснить.

— Господин Пауйс, — печально сказал Джаннэр, — вам следовало держаться от всего этого подальше с самого начала. И к чему это оружие?

— Самозащита, — отрывисто-грубо сказал Алан. — К тому же я не нуждаюсь в особенно пространных объяснениях. У меня в течение некоторого времени имелись подозрения на ваш счет. Дед дал вам задание подбросить бомбы Огненному Шуту — я прав?

Молчание Джаннэра говорило само за себя. Алан кивнул.

— Он любыми путями должен был доказать, что Огненный Шут — преступник, даже если это значило самому позаботиться о доказательствах, причем весьма незамысловатым способом. Вы получили у Биаса бомбы и подбросили их. Но вы откусили больше, чем смогли прожевать, когда начали эту панику перед предполагаемой войной. Чем вы теперь занимаетесь? Обстряпываете с Биасом очередную сделку, связанную с оружием? Он хочет снабдить правительство «средствами защиты» от несуществующего заговора?

— Да, разговор шел об этом, — согласился Биас.

Алану стало нехорошо. Его собственный дед, глава семейства Пауйсов, потомок династии сильных, честных и горячо преданных политиков, опустился до того, что фабриковал доказательства своей собственной теории об Огненном Шуте. И, стало быть, начал волну поистине вышедшей из-под контроля истерии. Он хотел знать, сожалеет ли Саймон Пауйс о своей низости. Возможно, сожалеет, но теперь слишком поздно. И это человек, которого общество почти непременно выберет президентом.

— Вы грязные, вероломные свиньи! — сказал он.

— Вам придется все это доказать, — негромко сказал Биас, по-видимому, все еще сохраняя уверенность в себе.

Алан все еще не знал, как поступить. Всю жизнь в него вколачивали понятие о преданности семье Пауйсов. Отбросить такое нелегко. Мог ли он предать собственного деда, которого по-своему все еще любил, в отместку за то, что дед был повинен в том, что его внук появился на свет незаконнорожденным?

Стоя так с непривычным для вспотевшей ладони лазерным пистолетом, он медленно, почти невольно, принял решение.

Он махнул стволом к двери.

— После вас, — сказал он.

— Куда мы? — испуганно спросил Джаннэр.

— В Швейцарию-Сити, — объяснил им Алан. — И не забывайте, на что способен лазер. Я в один миг разрежу вас надвое. Я буду держать его в кармане, и моя рука все время будет на спуске.

— Театральные у вас манеры, молодой человек, — подчинившись и подходя к двери, сказал Биас.

Глава 15

Cледуя указаниям Алана, Джаннэр посадил машину на крышу здания, где жил Саймон Пауйс.

— Выходите, оба, — приказал Алан.

Они подчинились.

Втроем они спустились к квартире Саймона Пауйса, Джаннэр приказал двери открыться. Они зашли.

— Это ты, Джаннэр? — окликнул из кабинета Пауйс.

Алан погнал их на голос деда. Когда они вошли, он увидел, как лицо деда тучей накрыл явный страх. Алан глухо сказал:

— Я все знаю, дед.

Саймон Пауйс остался сидеть за столом. Медленно положив перо, он отодвинул прочь бумаги.

— Что ты собираешься теперь делать, Алан?

— Обвинить нас, я думаю, — приветливо сказал Биас. — Можно мне сесть, Пауйс?

— Садитесь оба, — приказал Алан, все еще не снимая руки со спрятанного в кармане оружия.

— Тебе придется доказать твое обвинение, — медленно выговорил Саймон Пауйс старческим голосом. — Слову какого-то эмоционального юнца будет противостоять слово уважаемого министра. Я скажу, что ты просто бредишь. Ни Джаннэр, ни Биас не станут свидетельствовать против меня.

— Почему? — задал вопрос Алан. — Почему, дед?

— Причин несколько, Алан. Это моя последняя возможность стать президентом. До этого представитель каждого поколения Пауйсов хотя бы раз становился президентом. Я не мог позволить умереть семейной традиции — это стало бы бесчестьем.

— А то, что ты сделал, — не бесчестье? Не преступление?

— Ты не понимаешь. Политики не могут всегда пользоваться чистыми методами. Я был прав. Огненный Шут — это плохо, Алан. То был единственный способ показать обществу…

— Это всего лишь мнение. Суть же в том, что ты ложно обвинил Огненного Шута, дабы подтвердить свою теорию о нем. А еще потому, что Хэлен была близка к тому, чтобы победить на выборах, если бы ты не сделал чего-то ужасного. Только так можно было решительно изменить общественное мнение. Поэтому люди Сэндаи возились с огненными машинами Огненного Шута, и погибло триста человек.

— Я не хотел этого.

— Но это случилось — и ты в ответе за их смерть!

— Я чувствую себя виноватым…

— Ты в самом деле виновен! И ты ловко вписался в планы Биаса, не так ли? Он снабдил тебя бомбами, которые ты подбросил Огненному Шуту. И теперь, поскольку ты не признаешь, что все это — твоих рук дело, ты подвергаешь правительство вымогательству. Возможность массового уничтожения существует, если истерия будет расти и дальше — но даже если этого и не случится, Биас потребует таких денег, что Солнечная система на годы окажется нищей. Он затащил тебя прямехонько к себе в капкан, он может диктовать любые условия. Если тебя изберут президентом, ты станешь его марионеткой. Управлять Солнечной системой будет Биас. И он почти уже добился своего, не так ли?

— Как указал ваш дед, — ровно сказал Биас, — вам тем не менее придется все это доказать, молодой человек.

— Я так и сделаю, Биас. Дед, признайся, пока не поздно. Ты же Пауйс! Ты обязан!

Саймон Пауйс облизал губы и опустил глаза.

— Ты собираешься признаться, дед?

— Нет, — сказал Саймон Пауйс. — Не собираюсь.

Это была единственная возможность для Алана, и он потерпел неудачу. И, как сказали дед и Биас, его словам будут противостоять их слова. Он уже заслужил репутацию твердолобого сторонника Огненного Шута. Кто ему теперь поверит, когда Саймон Пауйс настроил всю Солнечную систему против Огненного Шута. Что делать?

Его идеализм, его вера в то, что дед поступит в соответствии с принципами, на деле так легко отброшенными, разбились. Все чувства покинули его; он только стоял и смотрел на старика.

— Тупик, Пауйс, — Биас положил ногу на ногу.

«Доказательство должно быть, — думал Алан. — Где-нибудь должно…»

Он знал, что если сможет доказать вину деда, то сможет и разрушить планы Биаса взять в свои руки Солнечную систему, предотвратить серьезную угрозу войны, вызванную разнузданной истерией, доказать невиновность Огненного Шута и позволить Хэлен стать президентом.

Все зависело от фактического предательства собственного деда.

Он с отвращением взглянул на Биаса.

— Да, тупик. Но, если я сейчас отсюда уйду, вы не отважитесь ничего сделать из страха, что я скажу слишком много. Вы не сможете смошенничать со мной так же, как с Огненным Шутом. — Как бы в раздумье, он добавил:

— Вы можете убить меня, конечно.

— Нет! — Саймон Пауйс встал из кресла. — Алан, присоединяйся к нам. Через несколько недель этот мир станет нашим!

Алан подошел к двери.

— Ты как-то обвинил меня в том, что во мне нет благородной пауйсовской крови, помнишь? Если это та же кровь, что течет в твоих жилах, — слава Богу, что у меня ее нет!

Он отшвырнул пистолет и вышел.

Потом он медленно шел к лифту, подавленный, не способный связно мыслить. У него имелось лишь точное знание того, что дед поступил вероломно, но это знание он пока не мог доказать. И все же, такое знание — уже кое-что.

Он спустился на тридцатый уровень и проделал путь до штаб-квартиры РЛД.

Передний кабинет все так же загромождали плакаты. Там его встретил озабоченный Джордан Кэлпис.

— Пауйс! Ты что-то выяснил?

— Где Хэлен? Я тебе потом расскажу.

— Проводит митинг в здании подсовета на сороковом. Туго приходится. Толпа озлобилась.

— Ладно. Иду туда.

Алан вышел в коридор, на быстрой полосе доехал до лифта, поднялся на десять уровней и снова на быстрой полосе добрался до подсовета. Такие подсоветы, с конференц-залами и конторами работников местных отделений городского Совета, располагались на каждом десятом уровне. Вокруг валялись сорванные плакаты с изображением Хэлен.

Изнутри доносился невообразимый шум. Алан втиснулся в переполненный зал и тут же заметил на дальнем конце сцены Хэлен. Какой-то человек рядом с ним занес назад руку. Алан увидел, что рука сжимала кусок сырого мяса. Когда рука приподнялась для броска, Алан схватил ее и грубо вывернул. Он не дал человеку возможности увидеть, кто его остановил, а втиснулся в проход. Когда он поднялся на сцену, туда летел всякий мусор.

Лицо Хэлен кровоточило, одежда разорвалась в клочья. Она неподвижно стояла, вызывающе глядя на толпу.

— Хэлен!

Она увидела его.

— Алан! Ну, что?

— Уходи отсюда — они тебя не слушают!

Она, видимо, взяла себя в руки.

Теперь толпа, с перекошенными лицами и готовыми хватать руками подалась вперед. Он услышал, как кто-то закричал:

— Она хочет сжечь нас.

ОНА — ХОЧЕТ — СЖЕЧЬ — НАС!

«Вот это перл», — подумал Алан, давая пинка первому человеку, пытавшемуся взобраться на сцену. Эта фраза еще больше разожгла породившую ее истерию. Он поймал себя на том, что ненавидит человечество и пинается со всей силы.

В боковом выходе со сцены появилось веснушчатое лицо Энди Карри.

— Быстрее! Сюда!

Они вбежали, и Энди приказал двери закрыться.

— Могу только сказать, что вышло так, как я и предсказывал, — сурово сказал Энди. — Вам не следовало произносить этой речи, мисс Картис.

— Я избегала всяких упоминаний Огненного Шута, — сказала она в ярости, — а они не дали мне никакой возможности!

Карри включил переговорное устройство и нажал две кнопки.

На экране загорелось слово «Полиция», и появилось лицо дежурного.

— Я говорю из подсовета на десятом уровне, — быстро сказал Карри. — Здесь беспорядки. Мы окружены. Нам нужна помощь.

Дежурный взглянул на него.

— Это митинг Хэлен Картис, правильно?

— Правильно.

— Немедленно высылаем дежурную машину, — сказал полицейский голосом, в котором ясно слышалось, что он считает их самих во всем виноватыми.

Полиция рассеяла толпу, и капитан сказал Алану, Хэлен и Карри, что сопровождающие готовы доставить их домой. Говорил он безо всякого сочувствия, словно бы нехотя их выручал.

Когда они добрались до дверей Хэлен, начальник эскорта сказал:

— На вашем месте, мисс Картис, я не выходил бы из дома. В противном случае на вас могут напасть.

— Мне предстоит бороться на выборах, — заметила она.

— Вам придется воевать с народом, если сегодняшнее повторится, — а я в этом не сомневаюсь, если вы и дальше будете упорствовать вопреки мнению всего общества! У нас и так на руках расследование дела Огненного Шута — люди хотят знать, когда мы собираемся его схватить, возмутители толпы кричат, что мы должны готовиться к войне и так далее. — Начальник пожал плечами. — Мы не станем отвечать, если вы сознательно станете рисковать попасться в руки толпе.

— Благодарю вас.

Алан вслед за Хэлен вошел в квартиру. Дверь закрылась.

— Значит, от меня ждут, что я останусь в четырех стенах, да? — с горечью сказала она. — А между тем я собираюсь постараться убедить людей в том, что они не правы.

— Бесполезно, — сказал он глухо, заходя в гостиную и плюхаясь на стул.

— Что ты разузнал в Лондоне?

— Все.

— Даже что Биас замешан?

Он медленно и вяло рассказал ей обо всем.

— Значит, мы были правы, — задумчиво сказала Хэлен. — Но дядя Саймон… невероятно.

— Да уж! — Он цинично улыбнулся. — И у нас действительно связаны руки. Придется хладнокровно поразмыслить, Хэлен.

Она немного успокоилась. И, кажется, впервые заметила, как он измучен.

— Утро вечера мудренее, — сказала она. — Может, завтра что-то изменится.

Когда они кончили завтракать, Алан включил лазервид.

— Поглядим, что случилось в мире сегодня утром, — сказал он.

«…письмо, требующее, чтобы правительство ускорило выполнение своих оборонных программ, — изрекал диктор. Потом он взволнованно подался вперед. — Для тех, кто пропустил наш предыдущий выпуск: начались первые атаки Огненного Шута! Зарегистрировано два ядерных взрыва — в Атлантике и в пустыне Гоби. До сих пор сообщений о жертвах не поступало, но пока уверенности в этом нет. Куда нацелен следующий удар Огненного Шута? Швейцария-Сити? Нью-Йорк? Берлин? Мы не знаем. Воздвигаются убежища, в окрестностях крупнейших городов работают бригады по обнаружению скрытых бомб. Тем временем в Британии несколько важных общественных зданий опустошили таинственные пожары. Национальная галерея превратилась в тлеющие обломки, нет больше изумительных архитектурных красот театра Гэйтсхед. Принимаются меры по защите зданий подобного значения по всей планете. Едва ли приходится сомневаться, что Огненный Шут — или его твердолобые сторонники — в ответе за это!»

— Биасова работа, — гневно сказал Алан. — Как же нам это доказать?

— Смотри, — Хэлен показала на экран. Там появился Саймон Пауйс, величавый и серьезный.

«Земляки, граждане Солнечной системы, я обращаюсь к вам в трудные времена. Как я и предсказывал недавно, Огненный Шут напал на нашу планету. Мы не предпринимали в отношении этого человека враждебных действий, не собирались причинять ему вреда. И тем не менее он напал. Мы должны защищаться. Если бы нам пришлось делать бомбы и другое оружие, нас бы за это время смели. К счастью, правительству Солнечной системы предложили оружие. — Пауйс приостановился, словно бы опечаленный лежавшей на нем задаче. — Группа людей — всего несколько часов назад мы бы назвали их преступниками, теперь же мы им более чем благодарны — предложила обеспечить нас оружием. Мы собираемся закупить его у них от вашего имени и установить вокруг планеты. Это необходимо сделать быстро, и на аварийных установках уже работают отряды добровольцев. Будем надеяться, что успеем отвести грозящую нам опасность. Когда я увижусь с вами в следующий раз, мы возможно, это узнаем.»

— О, черт! — выругалась Хэлен. — Он, очевидно, всецело во власти Биаса. Он знает, что воспользуется им, чтобы установить свою власть над Землей, что нам угрожает военная диктатура, и все же в гордыне своей отказывается остановиться. Да знает ли он, что творит?

— Он зашел сейчас так далеко, что повернуть не может. Его ненависть к Огненному Шуту и собственное честолюбие усилили друг друга и в каком-то смысле, я уверен, свели его с ума! Возможно, он даже не видит степени своего вероломства.

— Надо что-то сделать, чтобы остановить его, — тихо сказала Хэлен.

— Каким образом?

— Сначала мы попытаемся убедить Сэндаи. Потом, если потерпим неудачу, придется его убить.

— Хэлен! Его убийство ничего не даст. Чего мы добьемся? Новой диктатуры? Неужели ты не понимаешь, что, если мы будем продолжать это насилие, то будем пожинать насилие еще большее, и так ad infinitum[6]? Мы обязаны применять против него законные методы. Иначе с тем обществом, которое мы знаем, покончено!

— Тогда что же остается?

— Сначала увидимся с Сэндаи, — сказал он. — А там посмотрим.

Глава 16

Чтобы добраться до Сэндаи, потребовалось время. Целый день. Когда они наконец вошли к нему в кабинет, вид имели довольно усталый. Сэндаи выглядел не лучше.

— Если вы пришли рассказывать мне, что Огненный Шут не повинен в этих преступлениях, — сказал он, вытирая оливковый лоб, — то мне это неинтересно.

Алан стоял, возвышаясь над сидевшим начальником полиции, опершись руками о его стол.

— И об этом тоже, господин Сэндаи. Но это не все. Я слышал, как человек, ответственный за все, признал передо мной свою вину!

— Что, что? — Сэндаи поднял изумленные глаза.

— Человека, отвечающего за ложное обвинение Огненного Шута, за взрывы бомб и пожары в Британии, зовут Биас.

— Биас? Франсуа Биас? Он предполагаемый глава синдиката торговцев оружием. — Взгляд Сэндаи стал задумчивым. — Возможно, господин Пауйс. Но какие у вас доказательства? Как вы это узнали?

— Я услышал об этом в штаб-квартире Биаса в Мэйфэре. Я побывал там и обнаружил, что он руководит организацией так называемых Сынов Огненного Шута.

— Выходит, Биас работает на Огненного Шута?

— Нет. Эта организация — определенно фальшивая. Биас пользуется ею в своих целях. Позже я ворвался в его резиденцию и выложил ему все, что знал и о чем подозревал. Он ничего не отрицал. Он говорил, чтобы я доказал это, чего я сделать не мог. Затем я доставил его и еще одного человека в столицу…

— Что это за другой человек?

— Джаннэр, секретарь моего деда.

— Вы хотите сказать, что подозреваете, будто он работает против министра Пауйса? Это невероятно — если, конечно, правда.

— Он работал вместе с Пауйсом, — твердо сказал Алан. — Биас и мой дед — как рука и перчатка. Они собираются использовать ими же созданную боязнь войны и страх Огненного Шута, чтобы потребовать выкупа за Землю. Вы слышали вчерашнее сообщение о том, что Пауйс собирается купить у торговцев бомбы? Это заранее спланировано, господин Сэндаи!

— Молодой человек, у вас явно неустойчивая психика, — Сэндаи встал и сочувственно похлопал его по руке.

— Послушайте его! — настойчиво сказала Хэлен. — Послушайте, господин Сэндаи. Это звучит невероятно, но это так.

— А доказательства? — негромко сказал Сэндаи.

— Такие же косвенные, как и против Огненного Шута, — отметил Алан.

— Но Огненный Шут — изменник, а ваш дед — фактический лидер Солнечной системы. Вот в чем разница, господин Пауйс. Я сожалею, но ваша защита Огненного Шута не подкреплена ничем. Почему бы вам не признать это и не начать работать вместе со всеми нами для предотвращения нависшей угрозы?

— Я говорю правду, — сказал Алан. Он почувствовал, что его покинули силы, его плечи ссутулились.

— Я очень занят, — сказал Сэндаи. — Уходите-ка поскорей.

Когда они шли по солнечным садам Вершины, Хэлен сказала ему:

— Не вышло. Что теперь делать, Алан?

— Смотреть, как погибает мир, — сказал он безнадежно.

— Все они достойны смерти за то, что делают, — осторожно сказала она.

— Возможно. Но закон отменил смертную казнь свыше ста лет назад. Мы хотим сохранить этот закон, Хэлен, а не разрушать его дальше!

— Если бы мы только могли связаться с Огненным Шутом. Может быть, он сумел бы помочь нам.

— Он путешествует где-то далеко на своем корабле, проводя свои опыты. В любом случае на это надеяться не стоит. Его не занимают земные заботы, ты же знаешь.

Они добрались до лифта и вошли в него вместе с дюжиной других людей.

Пока они спускались, один из попутчиков в упор вгляделся в Хэлен.

— Ты Хэлен Картис? — сказал он грубо.

— Да.

Человек плюнул ей в лицо.

Алан кинулся на него, изо всех сил работая кулаками. Лифтер кричал, чтобы они остановились. Чьи-то руки схватили Алана. Человек, плюнувший в Хэлен, ударил его в живот, а потом в голову.

— Поджигатель вонючий!

Алан ощутил во рту привкус желчи. И потерял сознание. Через несколько минут он пришел в себя. Лифт все еще опускался. К нему склонялась Хэлен. Лифт остановился.

— Выходите-ка оба, — сказал лифтер.

Алан встал на ноги.

— Почему? — проворчал он.

— Буяните, вот почему.

— Не мы начали.

— Пойдем, Алан, — сказала Хэлен, беря его за руку. — Пройдемся пешком.

Когда они, спотыкаясь, вышли в коридор, Алан чувствовал боль, слабость и бессмысленную злость.

Она помогла ему пройти на быструю полосу и поддерживала, пока к нему не вернулись силы.

— Это показывает, чего стоят наши слова, — тихо сказала она. — Всюду ненависть и насилие. Что изменит еще толика? Польза перевесит вред.

— Нет, — с трудом выговорил он. — Нет, Хэлен. Саймон Пауйс продал свои принципы. Я своими не торгую.

— Итак, — сказала она, когда они вернулись в ее жилище, — что теперь делать? Просто сидеть и смотреть, как рушится мир?

— Включи приемник, и получится неплохой вид, — сказал он. Она подошла и включила лазервид.

Они угрюмо смотрели, как диктор рассказывал об очередных взрывах: в Тихом океане, в двух районах Центральной Африки, унесших жизни множества людей в районах взрывов. Продолжались работы по оборонительному проекту. Саймон Пауйс руководил подготовкой.

— Они не позаботились устроить фарс с его избранием, — сказала Хэлен. — Он сейчас все равно что президент!

— Ты хочешь сказать, Биас, — поправил ее Алан. — Это он дергает за ниточки.

Хэлен потянулась к приемнику и набрала номер.

— Кому ты звонишь?

— Брату, — сказала она. — Денхольм сейчас, видимо, единственный, кто может нам помочь.

На экране появилось лицо ее брата.

— Здравствуй, Хэлен, я очень занят… Это важно?

— Очень важно, Денхольм. Сможешь подъехать?

— Если это очередная попытка защитить Огненного Шута…

— Нет.

Выражение лица брата изменилось, пока он глядел на ее изображение.

— Хорошо. Дайте мне час, идет?

— Ладно, — сказала она.

— Каким образом Денхольм сможет нам помочь? — спросил Алан. — Что ты задумала?

— Мы расскажем ему все, что знаем. Чем больше имеющих вес людей, которым об этом рассказали, тем выше наши шансы.

Денхольм вошел, повесил свою кричащую шляпу на подлокотник кресла и сел.

— Алан, — сказала Хэлен, — расскажи Денхольму все — начиная с нашего свидания с Огненным Шутом и кончая беседой с Сэндаи.

Он рассказал Денхольму Картису все.

Когда он закончил, Картис хмуро поглядел на него.

— Алан, — сказал он, — мне кажется, я тебе верю. Дядя Саймон в некоторых отношениях вел себя немного таинственно. Удивительно, с какой готовностью он стал связываться с торговцами, когда правительство наконец решило купить оружие. Это может означать, что он злоупотреблял своим положением председателя Комитета Ста!

— Что ты имеешь в виду?

— А если предположить, что он завладел списком торговцев и узнал местоположение их складов? Что он воспользовался всем этим, не поставив в известность Комитет, связался с Биасом и состряпал эту махинацию? Предположим, далее, что они разработали план извлечь выгоду из Огненного Шута, добиться, чтобы Саймона Пауйса выбрали президентом, а потом править миром, как им захочется? Первоначально Пауйс мог подобраться к синдикату, намереваясь его уничтожить. Но Биас мог обрисовать ему эту идею. Мы все знаем, как дядя Саймон ненавидит Огненного Шута. Это был прекрасный повод избавиться от него. Возможно, он собирался схватить Огненного Шута. Может быть, изначально сделка касалась лишь нескольких бомб. Но Биас снабдил Огненного Шута материалами для постройки суперкорабля и почти не сомневался, что Огненный Шут спасется, когда начнется игра. Так и случилось. Началась военная истерия, вдобавок полиция сунула нос в эти огненные машины. Саймон Пауйс не смог отступить, и Биас получил все, что от него хотел.

— Звучит логично, — согласился Алан.

— Но все это надо доказать. — Денхольм задумчиво облизал губы.

— Все время в это упираемся, — вздохнула Хэлен.

— Ничего другого не остается. Надо отыскать человека, в самом начале связавшего Пауйса с Биасом, и заставить его сознаться.

— Но как? — спросил Алан. — Где искать?

— Проверим записи Комитета Ста. Видимо, так Пауйс нашел связь с Биасом. Ты пока секретарь, Хэлен. Где эти записи?

— Да здесь. В сейфе.

— Доставай.

Она достала — десятки катушек с микрофильмами. Они вставили микрофильм в проектор, и…

Прошло более шести часов, прежде чем они нашли то, что искали. Ссылку на некоего Нильса Бенедикта, обвинявшегося в попытке продать оружие одной отколовшейся сверхреакционной группировке креспигнитов. Его доставили в полицию. Полиция не смогла найти доказательств его вины. Саймон Пауйс побеседовал с ним, когда тот находился под стражей, и выразил мнение, что этот человек невиновен. Саймон Пауйс оказался единственным, кроме полицейских, человеком, допрашивавшим Бенедикта. Бенедикт жил в Брюсселе.

— Думаешь, это он? — сказал Алан, протирая глаза.

— Больше некому. Что предпримем теперь?

— Полагаю, нанесем визит Нильсу Бенедикту, — предложила Хэлен.

Уменьшенное и не столь запутанное подобие Швейцарии-Сити, Брюссель выглядел совершенно иначе. Каждый дюйм каменной кладки украшал красный лак, а поверх пролегли яркие узоры. Преобладала позолота.

Строение возвышалось над землей на четырнадцать уровней, уходило под землю на пять и занимало площадь пять квадратных миль. Посадочных мест на крыше всем не хватало, так что им пришлось приземлиться вне города и добираться до десятого уровня моноракетой. Бенедикт жил на восьмом.

Они добрались до его жилища. Заранее решили, что говорить будет Денхольм, поскольку его подозревали меньше двоих других.

— Нильс Бенедикт, — сказал он закрытой двери, — это Денхольм Картис. У меня для вас есть хорошие новости.

Дверь открылась. На Картиса с любопытством уставился высокий стройный мужчина в зеленом шелковом халате.

— Вы от Пауйса? — спросил он, когда дверь закрылась за ними.

Алан взял инициативу в свои руки.

— Нам надо срочно связаться с Биасом. Вы можете нам помочь?

— Разумеется. Но зачем? Я думал, теперь они связываются напрямую.

Этого было достаточно. Теперь они знали наверняка.

— Так и есть, — сказал Алан. — Но мы подумали, что вам и Саймону Пауйсу будет приятно повидаться снова после такого перерыва.

Бенедикт двигался необычайно медленно для человека, предположительно жившего своим острым умом. Человек, видимо, начинал постепенно понимать, что не все в порядке. Он попятился в гостиную. Они последовали за ним.

Там их ждал ответ. Бенедикт был наркоман. В комнате стояла вонь мескалина; стены покрывали кошмарные фрески. Бенедикт получал пинки, спускаясь в собственный психологический ад.

Хэлен сказала натянуто:

— Я подожду снаружи.

— Пойдемте, Бенедикт, — резко сказал Денхольм.

— Я имею право, вы знаете, — сказал Бенедикт заплетающимся языком. — Зачем Пауйс хотел меня видеть?

— Вы боитесь Пауйса?

— Он сказал мне, что меня убьют, если я когда-нибудь снова с ним свяжусь.

— Ни в коем случае, я обещаю, — сказал Алан.

Бенедикт все еще держался настороженно. Алан внезапно ударил его в челюсть. Наркоман рухнул.

— Давай его оденем, — сказал Денхольм. — Негоже ему выходить одетым не как подобает.

Они практически без хлопот доставили Бенедикта в квартиру Хэлен. Обычно строгий порядок в чрезвычайных обстоятельствах, похоже, рассыпался на куски.

Пока Хэлен старалась вернуть Бенедикта к жизни, а Денхольм связывал ему руки, замигал сигнал вызова на блоке лазервида. Алан включил приемник. На него взглянул начальник полиции Сэндаи.

— Вы, видимо, не единственный сумасшедший в этой звездной системе, — сказал он. — Я обдумал то, что вы мне сказали, и решил, что ничего страшного не случится, если я тайно пошлю нескольких человек в Мэйфэр проверить ваши слова. Это показало вашу правоту. Мы обнаружили там Биаса и Джаннэра. Мы держим их под стражей по законам чрезвычайного положения, на принятии которых настоял Саймон Пауйс, по обвинению в заговоре с целью поджога. Кроме того, мы взяли одного из Сынов Огненного Шута. Но нам требуется больше доказательств — и я все еще не убежден в том, что вы говорили правду о Саймоне Пауйсе!

Алан отошел в сторону, чтобы Сэндаи увидел Бенедикта.

— Узнаете этого человека?

— У меня такое ощущение, что да, но точно припомнить не могу. Кто он?

— Он первым вывел Саймона Пауйса на связь с Биасом. Он наркоман. Если его продержать некоторое время без дозы, он нам расскажет все, что знает.

— Если это правда, то вам чертовски повезло, молодой человек.

— Давненько мы ждали этого везения, — сухо сказал Алан. — Вы можете нас забрать? Неплохо бы обеспечить охрану.

Сэндаи кивнул. Экран погас.

Внешне спокойным оставался один Биас. Бенедикт расплылся на стуле, возможно, даже упиваясь поражением. Джаннэр сидел к ним спиной, глядя на горы в окне. Из тюрьмы открывался великолепный вид.

Биас сказал:

— Господин Сэндаи, какими вы располагаете доказательствами, предъявляя столь фантастические обвинения? Предстаньте с вашими обвинениями перед Саймоном Пауйсом. Он рассмеется вам в лицо!

Сэндаи обернулся к Денхольму.

— Где сейчас Пауйс? Вы меня убедили.

— На чрезвычайном заседании в Солнечном доме. Парламентарии задают вопросы по поводу его военной политики. Он вынужден отвечать, так как сохранились еще остатки демократии.

— Что вы собираетесь предпринять, господин Сэндаи? — спросил Алан.

— Нечто эффектное, — сказал Сэндаи. — Это, возможно, единственное, что мы можем сейчас сделать, чтобы лишить Пауйса власти перед лицом парламента. Иначе может оказаться слишком поздно.

— После всего испытанного мною за последние день-два, — мрачно сказала Хэлен, — я начинаю сомневаться, может ли кто-нибудь свалить дядю Саймона!

Гордо стоя перед могущественным собранием солнечных представителей, Саймон Пауйс веским и звучным голосом отвечал на их вопросы. Он являл образчик провидца и человека действия. Казалось, на его плечи тяжело давит груз ответственности, но он несет его мужественно, если не сказать лицемерно.

Алан видел его на экране у главного входа в Зал собраний. Он, Денхольм и Хэлен стояли по одну сторону, Сэндаи, четверо полицейских и скованная троица — Джаннэр, Биас и Бенедикт — по другую.

Они хорошо выбрали время войти, когда представитель Афганистана спросил Саймона Пауйса, как проходит расследование дела Огненного Шута.

Сэндаи нажал кнопку, открывавшую двустворчатую дверь. Дверь распахнулась, и отряд двинулся вперед.

— Полиция, — возвестил Сэндаи, — схватила большинство людей, ответственных за нынешнее положение. — Он театральным жестом показал на закованных в кандалы людей. — Вот они — недостает лишь одного!

Алан увидел, что лицо Саймона Пауйса приобрело выражение, похожее на то, которое появилось в тот вечер, когда внук предъявил ему обвинение.

Но держался он хорошо, решил Алан, принимая в расчет все.

— Что означает ваше вмешательство, господин Сэндаи?

Сэндаи заговорил лаконично.

— На основании предоставленных мне правительством Солнечной системы чрезвычайных полномочий я удерживаю под стражей троих людей, которых вы здесь видите — Франсуа Биаса, предполагаемого торговца оружием, Нильса Бенедикта, связного оружейного синдиката, и Юджина Джаннэра, личного секретаря министра Саймона Пауйса. Все эти люди, подстрекаемые Саймоном Пауйсом, предположительно, вовлечены в некий заговор с целью подставить Огненного Шута, начать военную истерию при помощи взрывов ядерных бомб и поджогов, и, таким образом, обеспечить министру Саймону Пауйсу полную политическую власть в качестве президента Солнечной системы!

Биас сказал:

— Он лжет, господин министр.

Но Нильс Бенедикт, лишенный моральных качеств Биаса, продолжил заданную тему.

— Мы ни в чем не сознались, сэр! Я ни слова не сказал о той сделке!

Саймон Пауйс прогремел:

— Тихо! Я лишаю вас полномочий, Сэндаи. Я требую, чтобы вы немедленно покинули этот зал!

Но в гуле голосов остальных представителей утонуло все, что он, возможно, хотел сказать.

Алан быстро подошел к срединному возвышению и взобрался на него.

— У нас теперь есть свидетели, дед! Есть доказательство, которое ты нам советовал добыть!

Со своего места поднялся Бенджозеф.

— Что все это значит, господин Пауйс?

— Мой дед, сэр, не оправдал ничьего доверия — ни вашего, ни всей Солнечной системы.

Алан коротко обрисовал факты.

Бенджозеф повернулся к Саймону Пауйсу, все еще стоявшему неподвижно, словно окаменев, на прежнем месте.

— Это правда, Пауйс?

— Нет! — Пауйс ожил, на лице его появилось отчаянное и жалкое выражение. — Нет! Неужели вы не видите, что все это — работа приверженцев Огненного Шута, попытка опозорить меня и посеять неуверенность в наших рядах в час опасности? Мой внук лжет!

Но Саймон Пауйс потерял самообладание. Его неистовое отрицание убедило собрание в его виновности. Он это знал. Он оглядывался вокруг, неровно дыша, с расширенными глазами. Он придвинулся к Бенджозефу.

— Я сейчас управляю Солнечной системой, а не ты! Ты не сможешь ничего сделать! Народ со мной!

— Возможно, — тихо сказал Бенджозеф с легким оттенком торжества, — но, очевидно, это собрание — нет.

Бенджозеф явно наслаждался падением своего предполагаемого преемника.

— Я понимал, министр, что вы хотели занять мое место президента, но не ожидал, что вы до такого дойдете. — Он махнул начальнику полиции. — Сэндаи, боюсь, вам следует арестовать министра Пауйса.

Саймон Пауйс бросился со своей трибуны, споткнулся и упал. Поднялся, очевидно, с трудом, и стоял, задыхаясь, пока Сэндаи осторожно шагал к нему.

— Глупец! Я мог сделать мир лучше. Я знал, что он размягчается. Я мог остановить это гниение! Вы подчиняетесь мне, Сэндаи, не слушайте Бенджозефа!

Сэндаи вытащил из-за пояса пару электрокандалов.

— Нет! — Теперь Саймон Пауйс всхлипывал. — Огненный Шут уничтожит нас! Он уничтожит вас всех! Он обесчестил мою дочь!

Алан удивленно взглянул на него. Значит, он всегда знал, что Огненный Шут — его отец! Более того, это объясняло его бессмысленную ненависть у Огненному Шуту.

Он подошел к старику, преисполнившись жалости.

— Дед, я знаю, ты страдал, но…

Старый Саймон Пауйс повернул свою большую голову и посмотрел в глаза Алану. Взгляд его сейчас был спутанным, полным слез взглядом ребенка.

— Это было для ее блага, — сказал он прерывисто. — Для ее и для твоего, Алан.

Кандалы загудели и обвились вокруг запястий Пауйса. С поникшей головой, с морщинистым лицом, которое прочертили слезы, он позволил Сэндаи вывести себя из зала собраний.

Бенджозеф сошел с возвышения и взял Алана за руку.

— Мне жаль, что тебе пришлось сделать то, что ты сделал, мой мальчик. Признаюсь, мне никогда не нравился твой дед. Я всегда считал его, ну, в чем-то слабым, наверное. Вот почему я и многие члены партии никогда не выдвигали его на более заметные посты; и поэтому он никогда до сей поры не становился кандидатом в президенты. Очевидно, в конечном итоге я был прав. — Он обернулся к Хэлен Картис. — Мир, мне кажется, скоро будет благодарен вам обоим. В общественном мнении, видимо, до выборов произойдет очередной крутой поворот. Надеюсь, вы станете хорошим президентом, мисс Картис.

— Благодарю вас, сэр, — сказала Хэлен, озабоченно поглядывая на Алана.

Алан провел по лицу ладонью. Он с трудом сглотнул и со злостью посмотрел в пол. Потом высвободился от прикосновения Бенджозефа.

— Я рад, что вы оказались правы, — с горечью сказал он. — Я чертовски рад этому счастливому концу.

И прямо по проходу вышел из Солнечного дома, быстро зашагал по лужайкам. Его сердце колотилось, глаза горели, кулаки сжимались, а в мыслях царил беспорядок.

Глава 17

Двумя днями позже Алан вышел из пещеры на первом уровне, где скрывался ото всех, и поднялся на Вершину, пройдя мимо великого множества говорящих плакатов, призывавших выбрать президентом Хэлен Картис. Стоило прислушаться к разговорам, и его вера в глупость человеческую полностью восстановилась. В быстрой череде событий общество благоволило сначала к Огненному Шуту, потом — к Саймону Пауйсу, и вот теперь — к Хэлен Картис.

«Почему им так нужны герои? — недоумевал Алан. — Что случилось с людьми, если они не могут найти то, что им нужно, внутри себя? Откуда они узнали, что Хэлен чем-то лучше остальных?»

Газеты оповещали о том, что всех торговцев оружием выловили и нашли все существующие ядерные склады. Это была первая хорошая новость. Кроме того, газеты сообщали о полном восстановлении порядка. Алан удивился. Может быть, внешне это и соответствовало действительности. А как же беспорядок, который должен еще оставаться в сердцах и умах большей части общества?

Он добрался до Вершины и вошел в полицейское управление. Немного погодя его ввели в кабинет Сэндаи.

— Господин Пауйс! Вас искали повсюду! Вы и мисс Картис — герои дня. За вами охотились каждая лазервид-станция, каждая газета Солнечной системы.

— В таком случае, — невозмутимо сказал Алан, — я рад, что они не смогли меня найти. Я хотел бы увидеться со своим дедом, если это возможно.

— Разумеется. Знаете, он во всем признался. Сразу после ареста он стал очень подавленным и не доставлял нам никаких забот.

— Хорошо. Смогу я увидеть его прямо сейчас?

Саймону Пауйсу обеспечили если и не совсем уж домашние удобства, то, во всяком случае, его комната с прекрасным видом ясного летнего неба и окутанных облачной дымкой дальних горных вершин совсем не напоминала тюремную камеру.

Когда вошел Алан, его дед как раз и стоял, глядя на эти горы, отодвинув стул от стола.

— Дед…

Старик обернулся. На внука изможденно глядел в самом деле старик. Вся живость покинула его. Он выглядел вконец обессиленным.

— Здравствуй, Алан. Рад тебя видеть. Садись, пожалуйста. — Он рассеянно показал в сторону единственного лишнего стула.

— Как ты себя чувствуешь? — глупо спросил Алан.

Саймон Пауйс слабо улыбнулся.

— Так же хорошо, как и следовало ожидать, — сказал он. — А как ты?

Алан уселся на краешек стула.

— Я сожалею, что мне пришлось это сделать, дед, но ты знаешь, почему это было необходимо.

— Да. В каком-то смысле я рад этому, хотя едва ли вынесу позор. Не знаю, поймешь ли ты, Алан, но я в каком-то смысле обезумел. Я проснулся посреди кошмара — мое честолюбие, моя ненависть, мои планы убегали вместе со мной. Знаешь ли ты, что, когда мне улыбнулась удача после того дела с Огненным Шутом, я стал жить как во сне? И чувствую себя, будто только что пробудился. Я помню, как обвинил тебя в том, что в тебе нет крови Пауйсов. Мне не следовало так делать, и я жалею об этом. Я почти сразу же попытался по-своему извиниться. Но, видимо, твоя кровь лучше моей. Я всегда сознавал присущую мне слабость, сознавал, что я не из племени предков, но я всегда с нею боролся, Алан. Я старался не дать ей взять надо мной верх. Она меня, конечно, одолела, но в другом.

— Ты на самом деле ненавидел Огненного Шута вовсе не за то, что он делал, ведь так? — мягко сказал Алан. — Ты ненавидел его за то, что он любил мою мать и подарил ей сына — меня. Ты всегда знал, что он — Румяный Мэнни.

— Да, — Саймон Пауйс вздохнул и опять загляделся в окно. — Я знал, что он — Румяный Мэнни. Это я послал его в экспедицию на Сатурн. Полагаю, то была моя первая значительная ошибка. Но я не мог позволить своей дочери выйти замуж за простого космонавта, каким бы он ни был героем в глазах публики. Я не представлял себе, что скоро родишься ты. Он отсутствовал два года. Когда он вернулся, ты уже рос, а твоя мать убила себя.

— Убила себя! Я не знал…

— Я сказал ей, что ее Румяный Мэнни мертв — погиб в космической аварии. Я не ожидал, конечно, таких последствий. Это была первая смерть, за которую я косвенно отвечал. Будучи министром космотранспорта, я имел превосходную возможность посылать Румяного Мэнни куда только пожелаю. Я ждал удобного случая, когда по настоящему попытался его убить.

— Что? Ты имеешь в виду ту ракету, которая слишком приблизилась к Солнцу?

— Да. Я подкупил специалиста, отвечавшего за окончательную проверку. Заставил его так настроить двигатели ориентации, чтобы корабль канул в Солнце. Я слышал, что корабль сошел с курса, и думал, что избавился от него. Но он каким-то образом выжил, и явился преследовать меня в облике Огненного Шута.

— Значит, ты поистине сам сотворил себе мстителя. Ты был причиной того, что моего отца понесло к Солнцу, и результатом пережитого стало причудливое изменение его психики. В конечном счете он объявился — как Огненный Шут — и, вследствие направленной на него твоей ненависти, повлек за собой твое крушение, даже не желая сознательно отомстить тебе.

Саймон Пауйс кивнул.

— Я понимаю содержащуюся во всем этом иронию, — сказал он. — Среди прочего, я думал и об этом, сидя здесь и ожидая суда.

— Когда он состоится?

— Точную дату еще не установили. Похоже, это будет большой процесс. Возможно, после президентских выборов.

— Тогда Хэлен сможет повлиять на судей, — сказал Алан. — Возможно, она попытается добиться для тебя наилегчайшего приговора.

— Наилегчайшим приговором была бы смерть, Алан. А она, боюсь, находится за пределами даже президентских полномочий.

Алан вспомнил, как Хэлен предлагала исподтишка убить Саймона Пауйса. «Во многих отношениях, — подумал он, — каждый приветствовал бы его смерть.»

Больно было видеть этого, некогда уважаемого и облеченного властью, человека в таком жалком положении, неважно, насколько он того заслуживал.

Саймон Пауйс поднялся, протягивая руку.

— Хорошо, что ты заглянул, Алан. Не обидишься, если я попрошу тебя уйти сейчас? Это… это так тяжко… — он осекся, не в силах выразить своего стыда.

— Да, конечно, — Алан подошел и пожал руку Саймону Пауйсу. Старик попытался ответить крепким рукопожатием, но не преуспел.

Чувствуя к деду значительно большую привязанность, чем когда-либо, Алан вышел из камеры, из полицейского управления, и долго стоял у плещущего фонтана, глядя, как в чистой воде маленького водоема молниями резвились золотые рыбки. «Понимают ли они, как тесна их крошечная вселенная? — гадал он. Казалось, они счастливы, если только может быть счастливой рыба. — Но если они и не счастливы, — раздумывал он, — то и не печальны. У них нет традиций, кроме инстинкта, нет ритуалов, кроме поиска пищи и супруга.»

Он не очень им завидовал.

Глава 18

В последующие недели Алан вел довольно уединенную жизнь, мало интересуясь выборами, едва осознавал, что Хэлен почти непременно победит, поскольку в поле зрения не осталось кандидатов с ее популярностью. Кандидатом от Солреф теперь стал Денхольм Картис, сыгравший определенную роль в обличении Пауйса, но шансов у него было маловато. Хэлен, несмотря на занятость, время от времени пыталась с ним связаться. Он увидит ее, когда будет готов. Пришел день выборов. Хэлен стала президентом. На следующий день после своего избрания она пришла его повидать, и он впустил ее.

— Я думала, ты на меня сердился, — сказала она, принимая стакан напитка. — Я думала, что ты, возможно, решил со мной больше не встречаться. Я знаю, ты пережил много потрясений, но я могла бы тебе помочь. Нет, правда, я могла бы тебя немного утешить.

— Я не нуждался в утешении. Мне надо было остаться наедине с собой. И в любом случае ты не могла позволить себе терять на меня время. У тебя своих забот хватало.

— Что ты собираешься сейчас делать? — Она не могла скрыть тревоги.

— Просить тебя выйти за меня замуж, Хэлен.

— Я согласна, — сказала она благодарно. — Я думала…

— Мы все склонны видеть чувства других людей как отражение наших собственных. Это ошибка. Чувства людей редко создаются кем-то другим. Я думаю, мы сможем быть счастливыми, а ты как считаешь?

— Несмотря на мою работу?

— Да, несмотря на нее. Я не надеюсь часто тебя видеть некоторое время. Но, может, это и к лучшему.

На ее запястье заверещал сигнал.

— Извини, — она улыбнулась. — Я не расстаюсь с этой штучкой… Мне могут позвонить, как сейчас, в любое время. Я не ожидала, что это начнется так скоро.

Она подошла к его лазервиду и нажала кнопку.

— Президент Картис, — сказала она слегка взволнованному человеку на экране. Стакан она поставила на приемник.

— Мадам, возможно, опасности нет, но я только что получил сообщение, что где-то в районе Алжира приземлился неизвестный космический корабль. Полагают, это Огненный Шут.

— Сейчас объявлять чрезвычайное положение не надо. — Она улыбнулась. — Славно будет увидеть его снова, — Хэлен выключила приемник и обернулась к Алану. — Он — твой отец… Хочешь войти в состав делегации?

— Если в ней будут лишь ты и я — да.

— Тогда пойдем. Посмотрим, что доказали его опыты.

Прежде чем Хэлен смогла удалиться, ей пришлось оставить уведомление о местонахождении. Официально она еще не приступила к выполнению обязанностей президента, но теперь ее время никогда не будет ей принадлежать. В своем новом складе ума Алан решил, что сможет вытерпеть это, поскольку ей предстоит только один срок.

«Пи-мезон» покоился на брюхе; африканское солнце отражалось от его рябого корпуса. Пока изнутри не доносилось ни звука. Корабль словно был пуст, лишен жизни.

Когда их машина остановилась рядом, огромный люк начал открываться. Но больше ничего не случилось.

— Что теперь? — Хэлен вопросительно взглянула на Алана.

— Давай зайдем, — сказал он, направляясь к кораблю и влезая в люк.

На нижней палубе Алан коснулся кнопки, управлявшей раздвижной дверью. Дверь открылась, и они поднялись в рубку. Там было темно. Свет не пробивался через закрытые окна.

— Отец? — заговорил Алан в темноту, уверенный, что там кто-то есть. — Огненный Шут?

— Алан… — Голос звучал грохочуще, загадочно, задумчиво.

— Да, и Хэлен Картис. Нам надо тебе кое-что сказать.

Его немного удивило собственное решение официально объявить об их помолвке своему странному отцу.

Теперь из угла выбивался единственный лучик света. Алан едва различал обмякшее тело Огненного Шута. Неподалеку пошевелилась Корнелия Фишер. Корсо, видимо, лежал ничком, но Алану показалось, что он расслышал его бормотание между вздохами.

— Что-нибудь случилось, отец?

— Нет.

Огненный Шут поднял с дивана свое огромное тело. Его яркие лохмотья закружились вокруг туловища, на голове все так же колыхалась остроконечная шляпа, а его лицо по-прежнему покрывал грим. Он хихикнул.

— Я знал, что вы придете первыми. Я бы не впустил никого другого.

— Хэлен и я собираемся пожениться, отец.

— А-а, да?

Интереса в его голосе не прозвучало. Его поведение стало, во всяком случае, более отстраненным, словно он их чуждался.

— Со времени нашей последней встречи, сэр, — вставила Хэлен, — на Земле многое случилось. Вы больше не отверженный.

Тело Огненного Шута затряслось от смеха, который он сначала сдерживал, а потом испустил изо рта ревущими взрывами.

— Больше… не… отверженный… Xa! Xa! Xa! Здорово!

Смешавшись, Алан глянул на Хэлен, а она нахмурилась в ответ.

— Это не я отверженный, юная леди. В космическом смысле. А человеческая раса, с ее бесполезным, никчемным разумом.

— Я все еще не понимаю… — в недоумении сказала Хэлен.

— Я брал вас в сердце Солнца… Я брал вас даже в сердце галактики, и вы все равно не смогли понять! Сознание — не то же самое, что и разум. Сознание довольствуется тем, что существует так, как существует, таким, какое есть, и ничего более. Но разум — это пятно на всем космосе! Короче говоря, я намерен стереть это пятно. Я намерен уничтожить разум!

— Уничтожить разум? Ты хочешь сказать — уничтожить жизнь в Солнечной системе! — ужаснулся Алан.

— Нет, сын мой, ничего столь грубого. С одной стороны, жизнь человеческая — единственный обвиняемый. Единственное, оскорбляющее закон вселенной. Я облетел всю галактику и нигде не нашел ничего подобного. Разум, таким образом, — сорняк в саду бесконечности, разрушительный сорняк, с которым нужно немедля покончить.

— Ты сумасшедший! — в отчаянии сказал Алан. — Невозможно уничтожить разум, не уничтожив тех, кто им обладает!

— По законам человеческой логики это верно. Но по законам моей логики — логики Огненного Шута — это ложь. Я создал особый род огня — назовем его Огонь Времени — который выжжет умы тех, кого касается, не истребляя их телесно. Мой Огонь Времени уничтожит способность думать, поскольку мысль требует времени.

Огненный Шут потянулся к одной из кнопок и отжал ее. Стена ушла вниз. Он подошел к пульту и стал что-то там делать.

— Я ждал, когда ты придешь, потому что у меня все еще остались некоторые человеческие чувства. Я не хотел, чтобы мой сын пошел вместе с остальными. Скоро я заставлю тебя убедиться, что говорю правду, и ты согласишься со мной. Ты захочешь одного лишь сознания!

Алан шагнул к отцу и схватил его огромную руку.

— Такого не может быть. А если и может, кто ты, чтобы брать на себя такое?

— Я — Огненный Шут!

Экран, располагавшийся перед ними, возвестил, что вокруг корабля снова возникло его необычное поле. По экрану замелькали сферы, похожие на виденные ими раньше.

— Смотрите! — показал Огненный Шут. — Это хрононы — атомы Времени! Существуют атомы материи, то же справедливо и в отношении времени. И я управляю этими атомами так же умело, как физики — своими электронами и протонами. Они — горючее моего Огня Времени!

Пораженный, Алан мог лишь принимать на веру слова отца. Он повернулся к Корсо, открывавшем глаза на изумленном красном лице.

— Корсо! Неужели ты хочешь чего-то такого? Останови его! Корнелия… — женщина глядела на него пустыми глазами, — скажи ему, чтобы прекратил!

Огненный Шут приблизил свое размалеванное лицо к лицу Алана.

— Они не могут тебя понять. Они слышат тебя — но слышат лишь звук! Они первые приобрели от Огня Времени. Они осознают все, но не имеют разума, который повредил бы их осознанию.

— О, Боже, — Хэлен с ужасом взглянула на сидевшую с бессмысленными лицами пару.

— Куда вы? — завопил Алан на своего безумного отца.

— Я собираюсь вывести корабль в замершее время. Потом, когда земной шар пройдет подо мной, я выпущу Огонь Времени, покроющий мир исцеляющим пламенем!

— Нет, отец!

— Не пытайся соваться к управлению, Алан. Если ты это сделаешь, то разорвешь поле времени и мы легко можем погибнуть.

Сферы — хрононы — проносились мимо. Алан не сводил с них глаз, зачарованный, несмотря на опасность. Атомы Времени. Он слышал раньше о хрононной теории, но никогда не считал ее хоть в чем-то соответствующей истине. Но никакого другого объяснения способности Огненного Шута не обращать внимания на законы материи и отваживаться побывать в сердце Солнца, быстро перемещаться к центру галактики без вреда для себя Алан придумать не мог. По крайней мере без вреда для его тела. Его ум, очевидно, не мог противостоять впечатлениям от увиденного.

Хрононы катились по экрану все быстрее и быстрее.

Сосредоточившись на управлении, Огненный Шут не обращал на них внимания.

— Что же нам делать, Алан? — сказала Хэлен. — Ты думаешь, он говорил правду об Огне Времени?

— Да. Взгляни на Корсо и Корнелию. Он гений, но вместе с тем идиот. Нам надо его остановить, Хэлен. Бог знает, какие разрушения он может вызвать, даже если все не так плохо, как он хвалится!

— Как?!

— Есть только один способ. Сбить управление!

— Мы можем погибнуть. Или навеки вмерзнуть в это его «замершее время».

— Придется пойти на этот риск.

— Но что мы можем? У нас нет оружия, ничего, чем можно было бы разрегулировать приборы!

— Мы можем сделать лишь одно. Я собираюсь сцепиться с ним. Он невероятно силен, поэтому я не смогу его долго удерживать. Пока я буду его держать, кидайся к пульту и нажимай все кнопки, переключай все рычаги, крути все рукоятки. Это должно что-то изменить. Готова?

Сознавая, что, может быть, это последний раз, когда он видит ее до того, как они исчезнут, Алан посмотрел на нее долгим красноречивым взглядом. Она улыбнулась.

Он прыгнул на спину Огненного Шута и схватился за толстую шею отца.

Большие руки поднялись и сомкнулись на его запястьях. Огненный Шут стряхнул его.

— Я породил дурака! Ты мог столкнуть нас в водоворот времени, из которого мы никогда бы не выбрались!

Алан схватился за ноги Огненного Шута, пока тот еще не вполне восстановил равновесие, и неожиданно дернул.

Хэлен ринулась к пульту, стала нажимать кнопки и тянуть за рычажки.

— Нет!

Огненный Шут приподнялся на локте, предостерегающе вытянув свободную руку.

Свет стал неровно вспыхивать, быстро меняя цвет. Корабль содрогнулся. Алана ослепило сверкание, заболела голова. Он почувствовал, что Огненный Шут пошевелился, и навалился на отца. Движением руки и туловища Огненный Шут снова стряхнул его.

Потом появилось ощущение, что палуба исчезла, и они висят в пространстве. Повсюду вокруг Алан видел теперь кружащиеся сферы. Громадные хрононы, каждый размером с Луну, вращаясь, двигались по замысловатым кривым.

Откуда-то, словно злобный бык, замычал Огненный Шут. Алан услышал, как кричит Хэлен. Он не мог разобрать их слов. Попытался пошевелиться, но его тело не гнулось, отказываясь ему подчиняться.

Потом хрононы сменили цвет и начали расширяться.

Они взорвались! Вокруг него беспорядочно закружились и быстро исчезли, рассыпавшись, разноцветные ленты.

Алан попытался сделать вдох и не смог.

Вместо этого он хлебнул воды!

Через доли секунды он сообразил, что они — под поверхностью моря. Он устремился наверх и наконец достиг поверхности, хватанул воздуха. Он оказался посреди океана, земли видно не было.

И никаких следов кораблекрушения. Неужели он вошел в воду так гладко, что не вызвал волнения?

Но — пришла следующая мысль — он ведь находился внутри корабля. Как он выбрался?

На поверхности показалась еще одна голова. Он подплыл к ней. Огненный Шут! По его лицу стекал грим. Он, задыхаясь, ругался. Потом показалась голова Хэлен.

— Что случилось?! — выдохнул Алан. — Отец, что случилось?

— Чтоб тебя! Ты разрушил поле времени. Я потерял свой корабль!

Вверху Алан услышал гудение воздушного судна. Он посмотрел ввысь, неистово замахав рукой. Это оказалась амфибия, похоже, искавшая их. Она снизилась и приводнилась.

Из кабины выглядывали озадаченные лица. Кто-то вылез на крошечную плоскую палубу, и над водой сверкнул линь. Алан схватил его, подплыл к Хэлен и отдал ей. Ее быстро подтащили и, подняв на борт, бросили линь обратно. Алан дал его Огненному Шуту. Тот механически держался на плаву, но на лице запечатлелись печаль и страдание.

— Возьми, отец!

— Зачем? Что за предназначение я исполню, продолжая жить? Я проиграл.

Алан нетерпеливо обвязал веревку вокруг безучастного Огненного Шута и смотрел, как буксировали большое тело. Огненный Шут не старался ни высвободиться, ни помочь поднять себя на палубу.

Алан взялся за линь, когда его выбросили еще раз.

— Как вы узнали, что мы здесь? — спросил он капитана судна.

— Мы видели в этом районе необычный взрыв. Подумали: неплохо бы разузнать, что к чему. Простите, что так долго. Мы три часа тут кружимся. Ума не приложу, как мы вас пропустили в первый раз.

— Три часа! Но… — Алан осекся. — Который час?

Капитан взглянул на свой хронометр.

— Почти четырнадцать ноль-ноль.

Алан собирался спросить, какой сегодня день, но не решился. Похоже, они попали в океан ровно за полчаса до того, как вошли в корабль Огненного Шута.

— А что случилось с самим кораблем? — спросил он угрюмого Огненного Шута, уныло обмякшего в углу кабины.

— Я говорил тебе. Ты разрушил поле времени. Все очень просто — мы находились в одном положении во времени, корабль — в другом. Он мог появиться и здесь, и за миллион лет отсюда!

После этого его отец отказался отвечать на дальнейшие вопросы.

Глава 19

Слушания дел Саймона Пауйса и Огненного Шута проходили одновременно, но в разных судах. Лазервидение и газеты разрывались, не зная, что предпочесть.

«Пи-мезон», невредимый, обнаружили в Вайоминге. Ученые уже извлекли из него механизмы времени и исследовали их. Огненный Шут не стал им помогать, когда его попросили.

Всплыли взаимоотношения между бывшими главными героями, и скандал смешался с сенсацией на потребу газетам и сетям лазервида.

Саймон Пауйс, однако, вел себя не так уж затейливо. Он ничего не отрицал, и его признали виновным по всем пунктам. Судьи даже не воспользовались той странной привилегией, которую обычно считают своей — резюме не содержало списка его личных наклонностей. Оно было быстрым и ясным. Саймона Пауйса выслали в одиночку в какой-то из куполов пояса астероидов.

Огненный Шут оказался более словоохотлив, а его дело — сложнее расследовать, как не имевшее прецедента. Его нельзя было преследовать за его философию, и даже за редчайшие намерения уничтожить разум. Обвинение в конце концов гласило: «Преступный замысел с целью разрушить человеческое общество до состояния, где оно не смогло бы далее существовать.»

В своих длинных защитительных речах — или, скорее, речах в защиту своих убеждений — он соглашался с этим обвинением.

— Я — жертва грубого разума, — говорил он смущенному жюри. — Разума, которому незачем существовать во вселенной. Он потащил меня вниз, как потащит в свое время человечество. Я пытался помочь вам, но, при всех ваших хваленых умах, вы не смогли понять. В таком случае погибайте духовно. Противопоставляйте себя закону вселенной! Наказание придет довольно скоро и будет вполне заслуженным!

Хоть и все еще озадаченное, жюри довольно скоро определило свое наказание Огненному Шуту. Его нашли виновным, но невменяемым. Ему предстояло отправиться в психиатрическую больницу на Ганимед.

Тем временем ученые продолжали ломать головы над его причудливыми уравнениями и не могли прийти ни к какому заключению. Со временем, возможно, они к нему придут, поскольку, единожды встав на этот путь, никогда с него не свернут.

На некоторое время истерия притихла, и общество начало входить в упорядоченные рамки. Хэлен Картис стала вносить свои реформы на рассмотрение парламента, который принимал их или отвергал после обсуждения. Прогресс обещал быть медленным и вечно не успевающим удовлетворить запросы реформаторов, но по крайней мере, так он мог сохранить динамизм. Хэлен это более или менее удовлетворяло.

Наметили дату их бракосочетания.

И тут начался последний акт драмы.

Алан, снова ища работу, просматривал список специализированных организаций, прихлебывая кофе. Заверещал лазервид, и он включил его. Появилось лицо Хэлен.

— Алан… Огненный Шут сбежал!

Он со звоном поставил чашечку.

— Что?! Как?

— Ты знаешь, как он силен. Он напал на сопровождающего, обезоружил его и парализовал все полицейское управление. Он заставил их освободить дядю Саймона, и они вместе угнали полицейскую машину.

— Куда они делись?

— Мы не знаем.

— Я иду. Ты в Доме?

— Да.

Когда он добрался до президентских апартаментов, Хэлен и несколько ее советников глядели на громадный настенный экран. Комментатор орал:

«Нашим камерам удается отслеживать удирающий космический корабль „Пи-мезон“, на борту которого находятся осужденные Румяный Мэнни, известный более как Огненный Шут, и Саймон Пауйс!»

Глубокий космос. В фокусе камеры — четкое изображение корабля.

«Корабль, лишенный своих таинственных устройств, воздействующих на время, но сохранивший обычный двигатель, пока опережает всех преследователей.»

— Это отвечает на мой вопрос, — сказал Алан из-за спины Хэлен. — Куда они направляются?

— Видимо, на Венеру. Они там смогут выжить, и без сомнения, укрыться от полиции. План ревитализации завершен на две трети.

— Странная пара для совместного путешествия, — раздумывала Хэлен.

— У них есть общее, — заметил Алан. — Они оба, каждый по-своему — реакционные идеалисты. Они хотят, чтобы все было проще, чем есть на самом деле.

Корабль миновал Венеру.

— В какой уголок вселенной они направляются? — сказала сбитая с толку Хэлен.

Алан подумал, что знает.

Он беспомощно смотрел, как летел дальше корабль, несший его отца и деда.

— Может, так и к лучшему, для них и для нас, — прошептал он.

«Пи-мезон» миновал орбиту Меркурия.

Они наблюдали, как он решительно повернул к Солнцу.

Он исчез, поглощенный почти моментально, следуя своему неизменному курсу в сердце Солнца.

Зрители безмолвствовали. Хэлен обернулась к Алану и всмотрелась в его лицо. Еще раз поглядела на экран.

В несколько коротких недель на Земле наступила — и так же быстро завершилась — новая эра. Она оставила после себя необычное настроение, и, возможно, новую науку. Социологи и психологи пытались объяснить внезапный отлив охватившей людей истерии. Появилась дюжина теорий, все сложные, все со своими достоинствами. Одна пыталась объяснить все как следствие переходного периода между «естественным» (или биологическим) и «искусственным» (или машинным) образом жизни. Теория эта приходила к выводу, что, пока «искусственное» не станет «естественным» и соответственно не изменится людская психология, мы переживем множество подобных волнений.

Это было вероятное объяснение. Но могло быть и другое, гораздо более простое.

Может быть, мир просто заскучал.

1

Zeitgeist — «Дух времени» (нем.).

2

Дорчестер — роскошная лондонская гостиница, находящаяся на улице Парк Лэйн.

3

Мэйфэр — фешенебельный район Лондона; известен дорогими магазинами и гостиницами.

4

Spesialite de la maison — здесь: «фирменное блюдо» (фр).

5

Outre — «Преступавшую границы дозволенного» (фр.).

6

Ad infinitum — «До бесконечности» (лат.).