До сих пор он только разочаровывал, не преступая законов ни евреев, ни римлян, хотя позволял себе нападки на официальное духовенство. Однако, на это не обращали внимания - в обычае евреев хулить духовенство в целом. А сами священники слишком самодовольны, чтобы замечать это. Нет закона, запрещающего человеку объявить себя мессией, как сделал, по утверждению некоторых, этот пророк. И он вряд ли подбивал людей на восстание - скорее напротив. Также нельзя арестовать человека на основании того, что некоторые его последователи являются бывшими сторонниками Иоанна Крестителя. Дело Крестителя закончилось ничем из-за панического страха Ирода.
      Глядя из окна покоев на минареты и шпили Иерусалима, Пилат раздумывал над информацией, доставленной агентами.
      Вскоре после праздника, называемого римлянами Вакханалией, пророк и его последователи снова покинули Капернаум и отправились в путешествие по стране.
      На сей раз чудес было меньше, что объяснялось сменой времени года. Но люди страстно ждали проповедей пророка. Он предупреждал их об ошибках, которые будут совершены в будущем; об преступлениях, совершенных его именем; и он умолял их подумать, прежде чем действовать во имя Христа.
      Он шел через Галилею, через Самарию, постепенно приближаясь к Иерусалиму.
      Приближалось время еврейской Пасхи.
      Я сделал все, что мог вспомнить. Я творил чудеса, я проповедовал, я выбрал учеников. Но все это оказалось легким делом, потому что я был тем, что требовали от меня люди. Я - их творение.
      Достаточно ли я сделал? Безвозвратно ли определен курс истории?
      Мы скоро узнаем.
      В Иерусалиме римские чиновники обсуждали грядущий праздник. Он всегда оказывался временем наихудших неприятностей. Прежде во время Пасхи уже случались бунты, и, несомненно, в этом году тоже будут волнения.
      Пилат попросил фарисеев придти к нему. Когда они прибыли он дружелюбно поговорил с ними, попросив содействия.
      Фарисеи обещали сделать все, что смогут, но их не должны обвинять, если люди поведут себя неразумно.
      Пилат остался доволен. Все теперь знают, что он пытался предотвратить беспорядки. И если что-нибудь произойдет, его никто не обвинит.
      - Видите! - сказал он своим людям. - Что еще можно здесь сделать?
      - Мы как можно скорее отзовем в Иерусалим войска, - сказал его заместитель. - Но нам и так не хватает сил, чтобы контролировать всю страну.
      - Нужно сделать все, что возможно, - сказал Пилат.
      Когда офицеры ушли, Пилат послал за агентами. Те сообщили ему, что новый пророк приближается к Иерусалиму.
      Пилат потер подбородок.
      - Он совершенно безвреден, - сказал один из людей.
      - Может быть, он безвреден сейчас, - ответил Пилат. - Но если он войдет в Иерусалим во время Пасхи, это может послужить толчком к волнениям.
      За две недели до Пасхи пророк достиг города Бетани близ Иерусалима. У некоторых его галилейских последователей в Бетани были знакомые, и эти люди охотно дали приют человеку, о котором слышали много чудесных историй от паломников, направлявшихся в Иерусалимский Великий храм.
      Причина, по которой пророк остановился в Бетани, заключалась в числе людей, следовавших за ним.
      - Их слишком много, - сказал он Симону. - Слишком много, Петр.
      Лицо пророка было теперь изможденным. Глаза запали, и он мало говорил.
      Иногда он недоуменно озирался, будто не понимая, где находится. Его предупреждали, что агенты римлян интересуются им. Известие пророка не обеспокоило. Напротив, он задумчиво кивнул, будто удовлетворенный.
      - Говорят, Пилат ищет козла отпущения, - предупредил Иоанн.
      - Тогда он найдет его, - ответил пророк.
      Однажды вместе с двумя учениками он отправился взглянуть на Иерусалим. Ярко-желтые стены города в полуденном зное являли впечатляющее зрелище. Башни и высокие здания, богато украшенные цветной мозаикой, были видны с расстояния в несколько миль.
      Пророк повернул обратно в Бетань.
      Вот он, передо мной, а я боюсь. Боюсь смерти и боюсь богохульства.
      Но нет другого пути. Нет другого способа завершить дело - только пройти до конца.
      - Когда мы пойдем в Иерусалим? - спросил один из его учеников.
      - Еще рано, - сказал Глогер. Плечи его ссутулились, и он обхватил грудь руками, будто от холода.
      За два дня до Пасхи пророк повел своих людей к горе Оливон, к пригороду Иерусалима, располагающему на склоне горы и называемому Босфейдж.
      - Достаньте мне осла, - сказал он им. - Осленка. Необходимо исполнить пророчество.
      - Тогда все они поймут, что ты мессия, - сказал Андрей.
      - Да.
      Пророк вздохнул.
      Это незнакомый страх. Он более похож на страх актера перед финалом, перед самой драматической сценой.
      На верхней губе пророка проступил холодный пот. Он вытер его.
      В скудном свете он рассматривал людей, окруживших его. Он все еще сомневался в некоторых из них. Здесь присутствовало десять человек. Двое искали осла.
      Дул легкий теплый ветерок. Они стояли на склоне горы Оливон, глядя на Иерусалим и Великий храм, расположенные у подножия.
      - Иуда? - неуверенно позвал Глогер.
      Среди них был один по имени Иуда.
      - Да, господин, - сказал он. Это был высокий, приятной наружности человек с курчавыми рыжими волосами и бегающими умными глазками. Глогер был убежден, что Иуда эпилептик.
      Задумчиво посмотрел Глогер на Иуду Искариота.
      - Я хочу, чтобы ты позднее помог мне, - сказал он. - Когда мы войдем в Иерусалим.
      - Как, господин?
      - Ты должен доставить сообщение римлянам.
      - Римлянам? - забеспокоился Иуда. Почему?
      - Это должны быть римляне, а не евреи. Те используют камни, кол или топор. Больше я скажу тебе, когда придет время.
      Небо потемнело, и над горой Оливон показались звезды. Стало прохладно. Глогер задрожал.
      18
      Возрадуйся, о, дочь Зионы,
      Кричи, о, дочь Иерусалима:
      Смотри, король едет к тебе!
      Он справедлив и несет спасение;
      Медленно едет он на осле,
      На молодом осле, на осленке.
      Захария, гл. 9: 9.
      - Оса на! Оса на! Оса на!
      Когда Глогер въезжал на осле в город, его последователи и приверженцы бежали впереди, бросая на землю пальмовые ветви. По обеим сторонам улицы стояли толпы, предупрежденные апостолами о его приходе.
      Все видели воочию, как пророк изрекает, и в него поверили почти все что он пришел, чтобы именем Адоная вести их против римлян. Может, сейчас он направляется к дому Пилата, чтобы предстать перед прокуратором.
      - Оса на! Оса на!
      Глогер рассеянно оглядывался. Спина осла, хотя и смягченная одеялом, была неудобной. Он ерзал и цеплялся за гриву животного. Слова, слышимые им, невозможно было разобрать отчетливо.
      - Оса на! Оса на!
      Это походило на "осанна" ("слава" по-арабски), но потом он догадался, что они кричат по-арамейски "Освободи нас!"
      - Освободи нас! Освободи нас!
      В эту Пасху против римлян хотел выступить Иоанн. Многие жаждали принять участие в восстании.
      Они думали, что он занял место Иоанна - предводителя восставших.
      - Нет, - тихо пробормотал он, глядя на восторженные лица. - Нет, я мессия. Я не могу освободить вас. Я не могу...
      Их вера ни на чем не основывалась, но его слова не были слышны из-за криков толпы.
      Карл Глогер растворился в Христе, и Христос вошел в Иерусалим. Спектакль подходил к кульминации.
      - Оса на!
      Он не мог помочь им, так как этого не было в сценарии.
      Это его плоть.
      Это его плоть, и кто бы не пожелал ее - получали все.
      Она больше не принадлежала ему.
      Сказав это, Иисус возмутился духом, и
      засвидетельствовал, и сказал: истинно, истинно
      говорю вам, что один из вас предаст Меня.
      Тогда ученики озирались друг на друга,
      недоумевая, о ком Он говорит.
      Один же из учеников Его, которого любил
      Иисус, возлежал к груди Иисуса.
      Ему Симон Петр сделал знак, чтобы спросил,
      кто это, о котором говорит.
      Он, припадши к груди Иисуса, сказал Ему:
      Господи! кто это? Иисус отвечал: тот, кому Я,
      обмокнув кусок хлеба, подам. И, обмокнув
      кусок, подал Иуде Симонову Искариоту.
      И после сего куска вошел в него сатана.
      Тогда Иисус сказал ему: что делаешь, делай
      скорее.
      От Иоанна, гл. 13: 21-27.
      Иуда Искариот, хмурясь от некоторой неуверенности, покинул помещение и вышел в толпу на улицу, направившись к дворцу правителя. Он должен был выполнить свою часть плана - обмануть римлян и поднять людей на защиту Иисуса, - но считал задуманное безрассудно отчаянным. Настроение толпившихся на улицах женщин, детей и мужчин было истеричным. Гораздо больше, чем обычно, римских солдат патрулировало город.
      - У них нет повода арестовать тебя, господин, - сказал он пророку.
      - Я дам им повод, - ответил пророк.
      Другого способа организовать это не было.
      Он и не думал, что каждая подробность будет иметь значение.
      Пилат был полным человеком несмотря на то, что мало ел и пил. Рот его капризно кривился, а большие, неглубоко сидящие глаза неприязненно смотрели на еврея.
      - Мы не платим тем доносчикам, чья информация оказывается недоброкачественной, - предупредил он.
      - Мне не нужны деньги, господин, - сказал Иуда, стараясь держаться подобострастно, как того ожидали от евреев римляне. - Я - лояльный подданный императора.
      - Кто этот бунтовщик?
      - Иисус из Назарета, господин. Он прибыл в город сегодня...
      - Я знаю, видел его. Но я слышал, что он проповедует мир и подчиняется закону.
      - Чтобы обмануть тебя, господин. Но сегодня от выдал себя, обманув фарисеев, и говорил против римлян. Он открыл истинные намерения.
      Пилат нахмурился. Заявление походило на обман, столь характерный для этого скользкого народа.
      - У тебя есть доказательства?
      - Найдется сотня свидетелей.
      - У свидетелей плохая память, - заметил Пилат. - Как мы отыщем их?
      - Тогда я засвидетельствую его вину. Я - один из его учеников.
      Это казалось слишком убедительным, чтобы быть правдой. Пилат поджал губы. Он не мог позволить себе обидеть фарисеев. Они уже и так доставили ему достаточно неприятностей. Кайфас, в особенности, сразу же закричит: "Несправедливость!", если он арестует этого пророка.
      - Ты говоришь, он обидел священников?
      - Он говорит, что является законным королем Иудеи, потомком Давида, сказал Иуда, повторив то, что велел ему сказать пророк.
      - Неужели? - Пилат задумчиво взглянул в окно.
      - Что же касается фарисеев, господин...
      - Что еще?
      - Они хотели бы видеть его мертвым. Я знаю это из достоверного источника. Хотя некоторые из фарисеев, несогласные с большинством, пытались предупредить пророка, чтобы тот бежал из города. Но пророк отказался.
      Пилат кивнул. Прикрыв глаза, он обдумал эту информацию. Фарисеи могут ненавидеть пророка, но они не откажутся сделать политический капитал на его аресте.
      - Фарисеи хотят, чтобы пророк был арестован, - продолжал Иуда. - Люди хотят слушать пророка, и сегодня многие уже бунтовали в Храме от его имени.
      - Это были его люди? - Действительно, полдюжины каких-то негодяев напали в Храме на менял и пытались ограбить их.
      - Спроси арестованных, кто вдохновлял их на преступление, - сказал Иуда. - Это были люди Назарянина.
      Пилат пожевал губу.
      - Я не могу арестовать его, - сказал он.
      Ситуация в Иерусалиме становилась взрывоопасной, и если арестовать этого "короля", то можно спровоцировать большое восстание, с которым Пилату не справиться. Он хотел беспорядков, но не хотел оказаться их причиной. Тиберий обвинит его, а не евреев. Тем не менее, если арест совершат евреи, это отвлечет гнев жителей от римлян настолько, что войска смогут контролировать положение. Надо убедить фарисеев, чтобы они совершили арест.
      - Подожди здесь, - сказал он Иуде. - Я отправлю сообщение Кайфасу.
      Пришли в селение, называемое Гефсимания;
      и Он сказал ученикам Своим; посидите здесь,
      пока я помолюсь.
      И взял с собою Петра, Иакова и Иоанна; и
      начал ужасаться и тосковать.
      И сказал им: душа Моя скорбит смятенно,
      побудьте здесь, и бодрствуйте.
      От Марка, гл. 14: 32-34.
      Глогер видел, как приближается толпа. Впервые после Назарета он почувствовал себя физически слабым и изможденным.
      Они собираются убить его. Он должен умереть, он смирился с этим, но боялся грядущей боли. Глогер сел на землю, наблюдая за приближающимися факелами.
      - Идеал мученичества существовал только в умах немногочисленных аскетов, - говорила Моника. - Иначе он превращается в мрачный мазохизм, легкий путь отказаться от обычной ответственности, метод удержать под контролем угнетенный народ...
      - Не так все просто...
      - Это так, Карл.
      Теперь он мог доказать Монике.
      Он сожалел только о том, что она вряд ли когда узнает.
      Глогер намеревался описать все и положить записи в машину времени, надеясь, что ее когда-нибудь найдут. Странно. Он не являлся религиозным фанатиком в обычном смысле этого слова. Скорее, он агностик. Не убеждение заставляло его защищать религию от циничного презрения Моники, а скорее отсутствие убеждения в идеале, в который она помещала свою веру: идеал науки, как решение всех проблем. Глогер не мог разделить ее веру, и не оставалось ничего, кроме религии, хотя он и не верил в Бога христиан.
      Бог, рассматриваемый, как мистическая сила, любой религией, не был для него достаточно персонифицирован. Рациональный ум Глогера говорил, что Бог не существует ни в какой физической форме. Подсознание же утверждало, что одной веры в науку недостаточно. Глогер вспомнил отвращение к себе, которое когда-то чувствовал, и удивился ему.
      - Наука фундаментально противоположна религии, - сказала как-то Моника. - Как бы иезуиты не сплачивались и не рационализировали свои взгляды на науку, все равно религия не может признать основные позиции науки, а науке присуще атаковать основные позиции религии. Единственная область, где нет различий и необходимости противоборствовать - это безоговорочное допущение. Человек не может допускать существование Бога. Как только он начинает защищать свое допущение, неизбежна стычка.
      - Ты говоришь об организованной официальной религии...
      - Я говорю о религии, как противостоянии вере. Кому нужны ритуалы религии, когда вместо них мы имеем более веские ритуалы науки? И не нужно искать им замену, Карл. Наука предлагает солидный базис для формирования систем мысли и этики. И уже не нужна морковка небесного царства и большая палка ада, когда наука может показать последствия поступков и действий; и человек может легко судить сам, правильны или нет эти действия.
      - Я не могу принять это.
      - Потому что ты болен. Я тоже больна, но, по крайней мере, могу видеть обещание здоровья.
      - А я могу видеть только угрозу смерти.
      Иуда, как было договорено, поцеловал его в щеку, и их окружили храмовые стражники и римские солдаты.
      Римлянам он сказал с некоторым усилием:
      - Я король Иудеев.
      Слугам фарисеев он сказал:
      - Я мессия, который пришел уничтожить ваших хозяев.
      Теперь он был обречен, и начинался последний ритуал.
      19
      Суд был пестрым - смесь римлян и еврейских законников, в целом не удовлетворяющая никого. Согласия достигли с трудом - после нескольких совещаний Понтия Пилата с Кайфасом и трех попыток приспособить и слить воедино различные системы законов для того, чтобы удовлетворить требования ситуации. Но обоим требовал козел отпущения, и поэтому, в конце концов, результат был достигнут, и безумца осудили с одной стороны за восстание против Рима, с другой - за ересь.
      Особенностью суда было то, что свидетели оказались приверженцами пророка. И все же они стремились увидеть его осужденным.
      - О, эти мрачные фанатики, - сказал Пилат. Он был доволен.
      Фарисеи согласились, что римский метод казни лучше подходит времени и ситуации, и безумца решено было распять. Однако, человек этот обладал влиянием, поэтому появилась необходимость использовать некоторые из испытанных римских методов унижения для того, чтобы показать верующим, насколько он жалок и смешон.
      Пилат заверил фарисеев, что проследит за этим, но потребовал, чтобы те подписали документы, одобряющие его действия.
      Приговоренный казался почти довольным, хотя и выглядел отрешенно. Он достаточно наговорил во время суда, чтобы погубить себя, но очень мало сказал в свою защиту.
      Дело сделано.
      Моя жизнь оправдана.
      А воины отвели Его внутрь двора, то есть в
      преторию, и собрали весь полк, и одели Его в
      багряницу, и сплетши терновый венец, возложили
      на Него.
      И начали приветствовать Его: радуйся, Царь
      Иудейский! И били Его по голове тростью, и
      плевали на Него и, становясь на колени,
      кланялись Ему.
      Когда же насмеялись над Ним, сняли с него
      багряницу, одели Его в собственные одежды Его,
      и повели Его, чтобы распять Его.
      От Марка, гл. 15: 16-20.
      - О, Карл, ты сделаешь все, чтобы привлечь к себе внимание...
      - Вы любите свет рампы, юноша...
      - Господи, Карл, чего ты не сделаешь ради внимания...
      Не сейчас, не это. Так слишком благородно. Не смеются ли над ним они, чьи лица видны сквозь туман боли?
      Нет ли там и его лица, в чьих глазах жалость к самому себе?
      Его собственный призрак?..
      Но избавиться от чувства глубокого удовлетворения он не мог. Впервые оно было настолько всеобъемлющим.
      Мозг затуманили боль и позор ритуального унижения.
      Он слишком ослаб, чтобы нести тяжелый деревянный крест, и для этой цели римляне наняли сирийца, тащившего на Голгофу крест перед Глогером.
      Спотыкаясь, шел он по запруженным народом молчащим улицам, провожаемый взглядами тех, кто мечтал, что он поведет их против римлян. Глаза отказывались ясно видеть, и иногда он случайно сбивался с дороги, и римский стражник пихал его обратно.
      - Ты слишком эмоционален, Карл. Почему ты не хочешь держать себя в руках?..
      Глогер вспомнил слова, но не мог вспомнить, кто говорил их, и кто такой Карл.
      Иногда он спотыкался о камни на дороге, ведущей вверх по склону горы, и вспоминал при этом другой склон, на который взбирался. Ему казалось, что тогда он был ребенком, но воспоминания сливались, путались, и невозможно стало точно определить что-либо.
      Он дышал неглубоко и с трудом. Колючки на голове почти не чувствовались, но все тело дрожало, кажется, в унисон с биением сердца. Так вибрирует барабан.
      Наступал вечер, садилось солнце. Перед самой вершиной он упал лицом вниз, разбив щеку об острый камень, и потерял сознание.
      Он был ребенком. Может, он все еще ребенок? Они не убьют ребенка. Если он объяснит, что он ребенок...
      И привели Его на место Голгофу, что
      значит: лобное место.
      И давали Ему пить вино со смирною,
      но Он не пришел.
      От Марка, гл. 15: 22-23.
      От отпихнул чашу в сторону. Солдат пожал плечами и потянулся за его рукой. Второй солдат уже держал другую руку. Когда вернулось сознание, он неудержимо задрожал, чувствуя режущую боль в местах, где веревки впивались в кожу запястий и лодыжек. Он боролся с болью.
      Затем Глогер почувствовал, как что-то холодное прикоснулось к его ладони. Оно было тяжелым, но заняло мало места, прямо в центре ладони. Раздался звук, совпадающий с ритмом его сердцебиения. Глогер повернул голову и посмотрел на ладонь. Он увидел руку мужчины.
      В ладонь вбивали большой железный костыль. Солдат орудовал деревянным молотком, а Глогер лежал на тяжелом деревянном кресте, положенном плашмя на землю. Наблюдая, он удивлялся, почему не чувствует боли. Солдат взмахнул молотком сильнее, так как костыль встретил сопротивление дерева. Дважды он ударил мимо костыля и попал по пальцам Глогера.
      Повернув голову, Карл Глогер увидел, что второй солдат вбивает другой костыль. Очевидно, он много раз промахивался, так как пальцы на этой руке были окровавлены.
      Первый солдат закончил с рукой и принялся за ноги. Глогер почувствовал, как железо проскользнуло сквозь плоть, услышал удары молотка.
      Потом с помощью примитивного блока солдаты стали поднимать крест в вертикальное положение. Глогер заметил, что он один. Никого в этот день больше не распинали.
      Воздвижение креста закончилось.
      Глогер ясно видел огни Иерусалима. Небо быстро теряло последние проблески света.
      Скоро станет совершенно темно.
      За казнью наблюдала маленькая толпа. Одна из женщин показалась ему знакомой. Глогер окликнул ее:
      - Моника?
      Но голос его сорвался, и сказанное слово в толпе не услышали. Женщина не смотрела вверх.
      Затем Глогер почувствовал свое тело, обвисшее на гвоздях, целиком. В левой руке проснулась боль. Кажется, рука сильно кровоточила.
      Странно, подумал Глогер, оказаться распятым. Ведь я явился сюда, чтобы быть свидетелем. Но теперь не осталось сомнений. Все прошло превосходно.
      Боль в левой руке усилилась.
      Он посмотрел на римских стражников, играющих в кости у основания креста, и улыбнулся. Игра поглотила их. Отсюда Глогер не мог различить обозначения граней костей. Он вздохнул. Движение груди добавило нагрузки на руки. Боль теперь стала очень сильной.
      Он поморщился и попытался как-нибудь облегчить боль, упираясь спиной о дерево. Дышалось с трудом, боль начала распространяться по телу. Он сжал зубы. Это ужасно. Судорожно вздохнув и извиваясь в путах, он закричал.
      В небе исчез последний луч света. Тяжелые облака закрыли луну и звезды.
      Снизу доносились голоса
      - Отпустите меня! - закричал он. - О, пожалуйста, отпустите меня!
      Я всего лишь маленький мальчик.
      - Убирайся ты, сука!
      Боль переполняла его. Он судорожно ловил ртом воздух, уронив голову на грудь. Но никто не освободил его.
      Немного позже он нашел в себе силы оглядеться. Движение отозвалось вспышкой боли в теле, и он снова изогнулся на кресте. Не хватало воздуха.
      - Отпустите меня, пожалуйста. Пожалуйста, прекратите!
      Каждая клеточка его тела, каждый мускул, каждое сухожилие были наполнены невозможной болью.
      Он знал, что не доживет до утра, хотя раньше думал, что сможет.
      В девятом часу возопил Иисус громким голосом:
      Элои! Элои! Ламма савахоании? что значит: Боже Мой!
      Боже Мой! Для чего ты меня оставил?
      От Марка, гл. 15: 34.
      Он закашлялся сухим, едва слышным звуком. Солдаты под крестом услышали его потому, что ночь была очень тихой.
      - Смешно, - сказал один. - Вчера они поклонялись ублюдку. Сегодня они, кажется, хотели убить его - даже те, кто был ближе всех.
      - Когда мы уйдем из этой страны, я вздохну с облегчением, - сказал его товарищ.
      Они не убьют ребенка, думал он.
      Снова голос Моники:
      - Это слабость и страх, Карл, привели тебя к такому концу. Мученичество - обман.
      Он кашлянул еще раз, и боль вернулась; но на этот раз она была слабее. Дыхание замедлялось.
      Перед тем, как умереть, он снова заговорил:
      - Это ложь... это ложь... это ложь... - пока дыхание не прекратилось.
      Позднее тело похитили слуги врача, считавшего, что оно обладает особыми свойствами, так как ходили слухи, будто пророк не умер. Но труп вскоре стал разлагаться, и его уничтожили.