- Сейчас, - он покрутил несколько верньеров, затем подошел к клеткам в другом конце помещения и вытащил извивающегося белого кролика. Он поместил кролика в серебряный ящик, сделал еще несколько установок на циферблатах черных ящиков, затем повернул выключатель, привинченный к столу.
      - Питание, - сказал он.
      Глогер мигнул. На мгновение, как ему показалось, воздух в помещение задрожал. Серебряный ящик исчез.
      - О, Господи!
      Хеддингтон хихикнул.
      - Видите, он ушел сквозь время.
      - Он исчез, - согласился Глогер. - Но это не доказывает, что он ушел в будущее.
      - Правильно. Фактически, он ушел в прошлое. Я не могу послать вещь в будущее. Пока это невозможно.
      - Ну... я имею в виду, что это не доказывает, что кролик путешествует сквозь время.
      - А куда еще он мог отправиться? Поверьте мне на слово, Глогер, кролик отправился назад на сто лет.
      - Откуда вы знаете?
      - Это доказали тесты на короткое расстояние. Я могу послать вещь назад во времени с большой точностью. Поверьте мне.
      Глогер сложил руки на груди.
      - Я верю вам, сэр Джеймс.
      - Я сейчас собираю большую машину, способную транспортировать человека в прошлое. Единственной неприятностью является то, что путешествие не совсем комфортабельно. Глядите... - он коснулся кнопки на ближайшем черном ящике. Серебряный контейнер немедленно появился на столе. Глогер дотронулся до него. Бока контейнера были горячими.
      - Вот. - Хеддингтон сунул руку в ящик и вытащил кролика. Голова зверька была окровавлена, а кости тела казались переломанными. Кролик был жив, но явно страдал от боли.
      - Видите, что я имею в виду? - спросил Хеддингтон. - Бедняга.
      Глогер отвернулся.
      В кабинете Хеддингтон рассказал о своих опытах, но он полагал, что Глогер знаком с языком физики, а Карл был слишком горд, чтобы признать, что почти ничего не знает об этой науке. Поэтому он просидел в кресле несколько часов, кивая с умным видом, а Хеддингтон с энтузиазмом читал ему лекцию. Позднее Хеддингтон провел его в спальню. Это была облицованная дубовыми панелями комната с широкой комфортабельной современной кроватью.
      - Спите спокойно, - сказал Хеддингтон.
      Ночью Глогер был разбужен и увидел человека, сидящего на краю постели. Это был совершенно голый Хеддингтон. Карл положил руку на плечо физика.
      - Я не думаю... - начал Хеддингтон.
      Глогер покачал головой.
      - Извините, сэр Джеймс.
      - А, ладно, - сказал Хеддингтон. - Ладно...
      Он сейчас же ушел, а Глогер стал мастурбировать.
      Хеддингтон позвонил ему несколькими днями позже и спросил, не хочет ли он еще раз съездить в Банбери, но Глогер вежливо отказался.
      - Я сейчас работаю над небольшой проблемой, - рассказал Хеддингтон. Уже есть идея, как защитить пассажира. Правда ни один из моих парней не хочет испытать машину. Не заинтересует ли это вас, Глогер?
      - Нет, - ответил Глогер. - Извините, сэр Джеймс.
      В течение следующих нескольких недель Глогер был нервным. Моника редко приходила навестить его, а когда появлялась, то не выказывала интереса к занятиям любовью.
      Однажды ночью он потерял терпение и разозлился.
      - В чем дело? Ты холодна, как бочка с мороженым!
      Она полчаса выдерживала его нападки, а потом утомленно ответила:
      - Ну, ладно, когда-нибудь я должна тебе это сказать. Если хочешь знать, у меня есть другой.
      - Что? - Он сразу успокоился. - Я не верю.
      Он всегда был уверен, что никто больше не заинтересуется ею. Он чуть не спросил, кто этот дурак, но передумал.
      - Кто он? - спросил он наконец.
      - Она, - ответила Моника. - Это девушка из госпиталя. Все-таки перемена.
      - О, Боже!
      Моника вздохнула.
      - Мне стало легче. Я не много получаю, но я так устала от твоих эмоций, Карл. Устала так, что тошнит.
      - Тогда почему ты не уходишь? Что это за компромисс?
      - Хочется оставить капельку надежды, - ответила Моника. - Я все еще думаю, что в тебе есть нечто ценное, над чем стоит потрудиться. Я, наверное, глупо поступаю.
      - Что ты пытаешься сделать со мной? - Он впал в истерику. - Что... Что?.. Ты предала меня!
      - Я понимаю, что ты имеешь в виду. Это не предательство, Карл - это вроде выходного дня.
      - Тогда ты лучше сделай его рабочим! - выкрикнул он гневно и швырнул ей одежду. - Убирайся, ты, сука!
      Она поднялась с усталым выражением на лице и стала одеваться.
      Одевшись, она открыла дверь. Карл плакал в постели.
      - Пока, Карл!
      - Убирайся!
      Дверь закрылась.
      - Ты, сука! О, сука!
      На следующее утро он позвонил сэру Джеймсу Хеддингтону.
      - Я передумал, - сказал он. - Я сделаю, что вы хотите. Буду вашим подопытным кроликом. Только при одном условии.
      - Каком?
      - Я хочу сам выбрать место и время, куда отправлюсь.
      - Достаточно справедливо.
      Неделей спустя он купил билет на судно, отправляющееся на Средний Восток. Еще через неделю он покинул 1970 год и прибыл в 28 год новой эры.
      14
      В синагоге было прохладно и спокойно, чуть пахло благовониями. Одетый в чистую белую накидку, которую дала ему Мария, когда он уходил рано утром, Глогер вслед за раввинами вошел во внутренний дворик. Они, подобно горожанам, не знали, кто он, но были уверены, что незнакомец одержим не дьяволом.
      Время от времени он осматривал свое тело и касался его, будто в удивлении; озадаченно щупал накидку. Он почти забыл о Марии.
      - Все мужчины имеют комплекс мессии, Карл, - сказала ему однажды Моника.
      Теперь подобные воспоминания приходили отрывками, если это вообще были воспоминания. Он уже путался в них.
      - В Галилее в то время насчитывалась дюжина мессий. То, что Иисуса вознес миф и философия, просто историческое совпадение...
      - Там произошло нечто большее, Моника.
      В правилах раввинов было давать кров бродячим пророкам, которые теперь часто появлялись в Галилее, если только они не являлись членами сект, объявленных вне закона.
      Этот пророк был более странным, чем остальные. Его лицо, как правило, оставалось неподвижным, тело пребывало в оцепенении, но слезы часто скатывались по щекам к бороде. Они никогда прежде не видели такой муки в глазах человека.
      - Наука может сказать, как, но она никогда не спрашивает, почему, говорил он Монике. - Она не может ответить.
      - Кому это интересно? - возразила она.
      - Мне.
      - В таком случае ты никогда не получишь ответа, не так ли?
      - Сука! Предательница! Выродок!
      Почему они всегда предают его?
      - Садись, сын мой, - сказал раввин. - Что ты хочешь спросить у нас?
      - Где Христос? - сказал он.
      Они не поняли языка, на котором он говорил.
      - Это греческий? - спросил один из них, но другой покачал головой.
      Где же Господь?
      Он нахмурился, рассеянно оглядываясь.
      - Мне нужен отдых, - сказал он на понятном для них языке.
      - Откуда ты?
      Глогер не мог придумать, что ответить.
      Наконец, он пробормотал:
      - Ха-олам-хаб-ба...
      Они переглянулись.
      - Ха-олам-хаб-ба, - повторили они.
      Ха-олам-хаб-ба, ха-олам-хаз-зей - мир, который придет, и мир, который есть.
      - Ты принес нам послание? - спросил один из раввинов. Этот пророк оказался необычным. Настолько странным, что можно было почти поверить в то, что он - истинный пророк. - Послание?
      - Я не знаю, - хриплым голосом ответил пророк. - Я должен отдохнуть. Я грязен. Я согрешил.
      - Идем. Мы дадим тебе еду и место дня сна. Мы покажем тебе, где помыться и где помолиться.
      Слуги принесли горячую воду, и он очистил тело. Они подстригли ему бороду, волосы и обрезали ногти.
      Затем в каморку, которую раввины отвели для гостя, принесли обильную еду, оказавшуюся слишком непривычной для него. Постель с набитой соломой матрацем оказалась для него слишком мягкой. Он не привык к такой, но в доме Иосифа он не отдохнул, и поэтому лег на матрац.
      Спал он плохо, кричал во сне, а снаружи слушали раввины. Но они мало поняли из того, что он говорил.
      - Из всех вещей, которые ты мог бы изучать, на арамейский язык я подумала бы в последнюю очередь! Неудивительно, что ты...
      - Мой дьявол, моя искусительница, мое желание, мой крест, моя любовь, моя страсть, моя нужда, моя пища, мой якорь, мой повелитель, мой раб, мое удовлетворение, моя погибель!
      О, по всем милым дням, которые могли быть, если бы я оказался сильным; по Еве и тем, кто отверг меня за мои слабости; по всем наградам, полагающимся храбрым; по всему, что дается сильным, - я тоскую.
      В этом окончательная ирония.
      Формальная ирония, неизбежная и справедливая.
      И я не удовлетворен.
      Карл Глогер оставался в синагоге несколько недель. Большую часть времени он проводил, читая в библиотеке, разыскивая в длинных свитках какой-нибудь ответ на свою дилемму. Слова Ветхого Завета, во многих случаях подразумевающие дюжину интерпретаций, только еще больше сбивали с толку. Не за что было ухватиться, ничто не могло подсказать, в чем ошибка.
      Это комедия. Неужели это все, чего я заслуживаю? Неужели нет надежды? Нет решения?
      Раввины как правило держались в отдалении. Они считали его святым человеком и гордились, что он живет в их синагоге. Они были уверены, что он - избранник Божий, и терпеливо ждали, когда он заговорит с ними.
      Но пророк говорил мало, бормоча временами сам себе на незнакомом им языке.
      Горожане Назарета почти ни о чем больше не говорили, кроме как о загадочном пророке, живущем в синагоге. Они знали, что он - родственник Иосифа, и Иосиф теперь гордо признавал этот факт. Они знали, что Иосиф является потомком Давида, и это делало безразличным, кто он в остальном. Следовательно, пророк тоже является потомком Давида. Они соглашались, что это - важный знак. Иногда горожане спрашивали раввинов, но мудрецы ничего не рассказывали им, отвечая только, что есть вещи, которые людям еще рано знать. Таким образом, как обычно, священники избегали вопросов, на которые не могли ответить, в то же самое время делая вид, что знают больше, чем есть в действительности.
      Затем однажды в субботу он появился в публичной части синагоги и встал рядом с теми, кто пришел молиться. Мужчина, читавший по свитку слева от него, сбивался несколько раз и разглядывал пророка уголком глаза.
      Пророк сидел и слушал с отсутствующим выражением на лице.
      Старший раввин неуверенно смотрел на него, затем сделал знак, чтобы свиток передали пророку. Этот приказ с колебанием выполнил мальчик, положивший свиток на руки пророка.
      Пророк долго смотрел на свиток, и все решили, что он откажется читать, так как на лице его появилось испуганное выражение. Затем пророк расправил плечи и стал читать чистым голосом, почти без акцента. Он читал книгу Исайи.
      Люди слушали с большим вниманием.
      Дух Господен на мне; ибо Он помазал меня
      благовествовать нищим, и послал меня исцелять
      сокрушенных сердцем, проповедовать пленным
      освобождение, слепым прозрение, отпустить
      измученных на свободу.
      Проповедовать лето Господне благоприятное.
      И, закрыв книгу и отдав служителю, сел, и
      глаза всех в синагоге были устремлены на Него.
      От Луки, гл. 4: 18-20.
      Глогер не стал больше читать Ветхий Завет. Он бродил по улицам и говорил с людьми. Те относились к нему уважительно, спрашивая совета, когда нуждались, и он старался дать настолько хороший совет, насколько мог.
      Он не чувствовал себя так хорошо со времени, проведенного с Евой.
      И решил не портить ощущение во второй раз.
      Когда люди впервые попросили его возложить руки на больного, он не пожелал, но однажды, встретившись с очевидным случаем истерической слепоты, если судить по тому, что рассказывали родственники, он возложил руки на глаза женщины, и она прозрела.
      Помимо собственного желания Глогер вернулся в синагогу возбужденный. В это время, очевидно, встречается очень много различных неврозов.
      Возможно, в этом виноваты исторические условия, но он не знал наверняка. В конце концов Глогер оставил догадки, решив вернуться к ним позже.
      На следующий день на рыночной площади он увидел Марию. Она вела под руку своего сына-ублюдка.
      Глогер торопливо повернулся и скрылся в синагоге.
      15
      Когда он отправился из Назарета к озеру Галилеи, его уже сопровождали. На нем была чистая льняная накидка, и двигался он с удивительным достоинством и грацией - великий лидер, великий пророк. Они думали, что он ведет их; на самом же деле они толкали его перед собой.
      Тем, кто спрашивал, они говорили:
      - Он - наш мессия.
      И уже ходили слухи о многих чудесах.
      Мое искупление, моя роль, мое предназначение. Чтобы преодолеть одно искушение, я сперва должен поддаться другому - трусость и гордость. Жить во лжи, чтобы сказать правду. Я предал столь многих, предавших меня, потому что я предал себя.
      Но Моника одобрила бы мой теперешний прагматизм...
      Когда он видел больного, то жалел его и не уставал делать то, что мог, потому что они ждали от него поступка. Для многих он ничего не мог сделать, но некоторым, с легко определяемыми психосоматическими заболеваниями, он мог помочь. Они верили в его силу больше, чем верили в свою болезнь. Поэтому он излечивал их.
      Когда он пришел в Капернаум, около пятидесяти человек следовало за ним по улицам города. Уже стало известно, что каким-то образом он связан с Иоанном Крестителем, который обладал в Галилее значительной известностью и был объявлен истинным пророком многими фарисеями. И все же этот человек обладал власть большей, чем Иоанн. Он не был оратором, как Иоанн, но он творил чудеса.
      Капернаум располагался около хрустального озера Галилеи; его дома скрывались в больших садах. Рыбацкие лодки покачивались у белых пристаней рядом с торговыми кораблями, курсирующими между прибрежными городами.
      Хотя зеленые холмы окружали озеро со всех сторон, сам Капернаум был построен на ровном месте, защищенном холмами от зноя пустыни. Это был тихий город, и, подобно многим городам в Галилее, он имел большую часть нееврейского населения. Греческие, римские и египетские торговцы ходили по его улицам, и многие имели здесь свои дома. В городе преуспевал средний класс купцов, ремесленников, судовладельцев, врачей, юристов и ученых, так как располагался Капернаум на границе провинций Галилеи, Тракокопитиса и Сирии, и, хотя и был сравнительно небольшим городом, являлся полезным узловым пунктом для торговцев и путешественников.
      Странный безумный пророк в свободной льняной одежде, сопровождаемый разнородной толпой, состоящей в основном из бедняков, но в которой можно было найти и людей более значительных, вторгся в Капернаум.
      Распространился слух, что этот человек может удивительным образом предсказывать будущее, что он уже предсказал арест Иоанна Иродом Антипасом. Вскоре Ирод действительно арестовал Крестителя в Перае.
      Именно точность производила на них впечатление. Он не предсказывал общими словами, как это делали древние пророки. Он говорил о вещах, которые произойдут в ближайшем будущем, и он говорил о них в деталях.
      Никто в этот момент не знал его имени. Это прибавляло загадочности, усиливало значительность. Он был просто пророком из Назарета, или Назарянин.
      Некоторые говорили, что он родственник, возможно, сын плотника из Назарета. Но так говорили, потому что написание "сын плотника" и "маг" было почти одинаковым, и таким образом возникала путаница.
      Существовало также предположение, что его имя Иисус. Имя использовали раз или два, но когда его спрашивали прямо, его ли это имя, он отрицал или отказывался говорить совсем.
      В проповедях его отсутствовал огонь и направленность Иоанна, и многие его замечания казались непонятными даже священникам и ученым, чье любопытство приводило их послушать пророка.
      Этот человек вещал мягким голосом, довольно невнятно, часто улыбался. О Боге он говорил странным образом, что указывало, что, как и Иоанн, он связан с ессеями, так как проповедовал против стяжательства, личного богатства и говорил о человечестве, как о всеобщем братстве.
      Но именно чудеса привлекали к нему людей, которые сопровождали его в высокую синагогу Капернаума.
      Ни один пророк прошлого не излечивал больных и не понимал нужды, о которых говорили ему люди. И люди реагировали скорее на сочувствие, чем на слова, произносимые им.
      Иногда он замыкался в себе и отказывался говорить, углубляясь в собственные мысли, и некоторые замечали, каким страдающим становилось выражение его глаз, и они оставляли его в покое, думая, что он общается с Богом.
      Но такие периоды бывали все реже, и он стал проводить больше времени с больными и несчастными, делая для них, что мог, и даже мудрые богатые люди Капернаума начали уважать его.
      Возможно, наибольшим изменением в его характере было то, что в первый раз в своей жизни Карл Глогер забыл о Карле Глогере. Впервые в своей жизни он делал то, что раньше считал неспособным сделать из-за собственной слабости и что удовлетворяло наилучшим образом все его, как неудавшегося психиатра, чаяния.
      Было еще что-то, что Глогер воспринимал скорее инстинктами, нежели разумом. Сейчас у него появилась возможность искупить и оправдать все свою жизнь вплоть до того момента, когда он бежал от Иоанна Крестителя в пустыню. Правда, жизнь, которую он вел, была чужой. Он воплощал миф за поколение до того, как этот миф был порожден. Он замыкал своеобразный психический круг, уверяя себя, что не изменяет историю, а просто придает ей большую вещественность.
      Так как он никогда не считал Иисуса реальным существом, его долгом теперь стало воплотить в физическую реальность то, что считалось результатом мифотворчества. Почему это важно? - спрашивал он себя, но быстро забывал вопрос, так как тот приводил его в смятение, представляя, как ему казалось, ловушку, возможность бегства или вероятность самопредательства.
      Поэтому в синагогах он говорил о более добром Боге, чем большинство слышало прежде, и старался чаще употреблять притчи в тех случаях, когда мог их вспомнить.
      И постепенно потребность обосновывать разумом то, что он делает, слабела, а ощущение собственной личности заменялось ощущением роли, которую он выбрал. Для ученика Джанга подобная роль была привлекательной во всех смыслах. Ее требовалось сыграть в мельчайших деталях.
      Карл Глогер нашел реальность, которую искал. Хотя нельзя сказать, что у него не осталось сомнений.
      16
      Был в синагоге человек, имевший нечистого духа
      бесовского, и он закричал громким голосом:
      Оставь; что Тебе до нас, Иисус Назарянин? Ты
      пришел погубить нас; знаю Тебя, кто Ты, Святый Божий.
      Иисус запретил ему, сказав: замолчи и выйди из
      него. И бес, повернув его посреди синагоги, вышел из
      него, нимало не повредив ему. И напал на всех ужас, и
      рассуждали между собою: что это значит, что Он со
      властью и силою повелевает нечистым духом, и они
      выходят?
      И разнесся слух о Нем по всем окрестным местам.
      От Луки, гл. 4: 33-37.
      Я знаю, что мой Спаситель жив,
      и что он вернется на землю.
      Иов, гл. 19: 25.
      - Массовая галлюцинация. Чудеса, летающие тарелки, призраки - это одно и то же, - говорила Моника.
      - Очень вероятно, - отвечал он. - Но почему они видят их?
      - Потому что хотят этого.
      - А почему они хотят этого?
      - Потому что испуганы.
      - Ты думаешь, это все?
      - Этого недостаточно?
      Когда он в первый раз вышел из Капернаума, его сопровождало намного больше людей, чем тогда, когда он выходил из Назарета.
      Стало невозможным оставаться в городе, так как работа практически остановилась из-за толп, жаждущих видеть его простые чудеса.
      Поэтому он говорил с людьми за городом, на склонах холмов, на берегах рек.
      Он проповедовал интеллигентным образованным людям, имеющим в характере что-то общее с ним. Среди них встречались владельцы рыболовных судов - Симон, Джеймс, Иоанн. Один был врачом, другой - служащим, впервые услышавшим в Капернауме его проповедь.
      - Вас должно быть двенадцать, - сказал он им однажды и улыбнулся.
      И он выбрал их по именам.
      - Есть здесь человек по имени Петр? Есть кто-нибудь по имени Иуда?
      И когда он нашел тех, кого искал, то попросил остальных отойти ненадолго, так как хотел поговорить с двенадцатью апостолами наедине.
      Все должно быть настолько точным, насколько я смогу вспомнить. Будут трудности, несоответствия, но я должен, по крайней мере, обеспечить базовую схему событий.
      Люди замечали, что он не был осторожен в том, что говорил. Иногда он был даже яростнее, чем Иоанн Креститель. Мало кто из пророков выказывал такую храбрость, немногие говорили с такой уверенностью в себе.
      Некоторые из его утверждений казались странными. Многое из того, о чем он говорил, было для них непривычно. Некоторые фарисеи считали, что он богохульствует.
      Иногда кто-нибудь пытался предостеречь его, предлагал, чтобы ради своего дела он смягчал некоторые заявления.
      - Нет, я должен сказать то, что должен сказать. Это уже решено.
      Однажды он встретил человека, в котором узнал ессея из колонии близ Мачаруса.
      - Иоанн хочет говорить с тобой, - сказал ессей.
      - Иоанн еще жив? - спросил у него Глогер.
      - Он в темнице в Перае. Я думаю, Ирод слишком напуган, чтобы казнить его. Он позволяет Иоанну ходить по залам и садам дворца, позволяет ему говорить со своими людьми, но Иоанн опасается, что Ирод скоро найдет в себе мужество обезглавить его или забить камнями. Иоанн нуждается в твоей помощи.
      - Но как я могу помочь ему? Он должен умереть. Для него не осталось надежды.
      Ессей непонимающе глядел в безумные глаза пророка.
      - Но, господин, нет больше никого, кто мог бы помочь ему.
      - Ему нельзя помогать. Он должен умереть.
      - Если ты откажешься помочь, он просил передать, что ты уже подвел его один раз, не подводи теперь.
      - Я не подвожу его, я искупаю ту первую неудачу сейчас. Я сделал все, что должен был сделать - излечивал больных и проповедовал бедным.
      - Я не знал, что Креститель хотел этого. Сейчас он нуждается в помощи, господин. Ты мог бы спасти ему жизнь. Ты обладаешь властью, и люди прислушиваются к твоим советам. Ирод не откажет тебе.
      Пророк отвел ессея в сторону от двенадцати избранных.
      - Ему нельзя спасти жизнь.
      - Это Божья воля?
      Пророк помолчал, глядя в землю.
      - Иоанн должен умереть.
      - Господин, это Божья воля?
      Пророк поднял глаза и произнес торжественно:
      - Если я Бог, тогда это Божья воля.
      Ессей безнадежно повернулся и пошел прочь.
      Пророк вздохнул, вспоминая Крестителя и то, как хорошо он отнесся к нему. Это Иоанн, главным образом, спас ему жизнь. Но он ничего не мог сделать. Иоанну Крестителю суждено было умереть.
      Со своими последователями он двигался дальше по Галилее. Не считая двенадцати апостолов, остальные, следовавшие за ним, являлись бедными людьми. Для них он представлял единственную надежду на счастье. Было много таких, кто готовился вместе с Иоанном выступить против римлян. Но теперь Иоанн оказался в тюрьме.
      Может, этот человек поведет их на восстание, на грабеж богатств Иерусалима, Джерико и Кесарии?
      Усталые и голодные, с глазами, ослепленными солнцем, они следовали за человеком в белой накидке. Они нуждались в надежде, и они нашли надежду. Они видели, как он творит великие чудеса. Однажды он проповедовал им с лодки, и когда он шел назад к берегу по мелководью, им показалось, что он идет по воде.
      Всю осень они провели в Галилее, и тогда распространилось известие о казни Иоанна. Отчаяние из-за смерти Крестителя обернулось обновленной надеждой на пророка для тех, кто знал его.
      В Кесарии их прогнали из города римские стражники, привыкшие к пророчащим варварам, скитающимся по сельским районам.
      По мере того, как слава пророка росла, им запретили входить в другие города. Не только римские, но и еврейские власти не желали терпеть нового пророка подобно тому, как терпели Иоанна. Политический климат менялся.
      Становилось трудно добывать пищу. Они жили тем, что могли найти, голодая, подобно животным.
      Карл Глогер, психиатр, гипнотизер, мессия, научил их, как внушать себе, будто сыт, отвлекая ум от голода.
      И приступили фарисеи и саддукеи и, искушая
      Его, просили показать им знамение с неба.
      Он же сказал им в ответ: вечером вы
      говорите: будет ведро, потому что небо красно,
      И поутру: сегодня ненастье, потому что небо
      багрово. Лицемеры! Различать лицо неба вы
      умеете, а знамений времен не можете.
      От Матфея, гл. 16: 1-3.
      - Ты должен быть более осторожен. Тебя побьют камнями. Они убьют тебя!
      - Они не побьют меня камнями.
      - Таков закон.
      - Не это - моя судьба.
      - Ты не боишься смерти?
      - Она - не самый мой большой страх. Я боюсь собственного призрака. Я боюсь, что сон кончится, боюсь...
      Но я не одинок теперь.
      Иногда его убежденность в избранной роли колебалась, и тех, кто следовал за ним, охватывала тревога, когда он сам себе начинал противоречить.
      Теперь они часто называли его именем, которое слышали от других Иисус Назарянин.
      В большинстве случаев он не отрицал этого имени, но иногда сердился и кричал странные каркающие слова:
      - Карл Глогер! Карл Глогер!
      И они говорили: смотри, он разговаривает голосом Адоная.
      - Не называйте меня этим именем! - кричал он, и они беспокоились и оставляли пророка одного, пока не утихал его гнев. Обычно потом он искал их, будто страшась находиться в одиночестве.
      Я боюсь собственного призрака. Я боюсь одинокого Глогера.
      Они заметили, что он не любит собственное отражение, и они сказали, что он скромен, и в этом его величие.
      Когда погода изменилась, и пришла зима, они вернулись в Капернаум, ставший опорным пунктом его последователей.
      В Капернауме он ждал окончания зимы, говоря со всеми, кто слушал, и большинство его слов являлось пророчествами.
      Многие из этих пророчеств касались его самого и судьбы тех, кто следовал за ним.
      Тогда Иисус запретил ученикам Своим, чтобы никому
      не сказывали, что Он есть Иисус Христос. С того времени
      Иисус начал открывать ученикам Своим, что Ему должно
      идти в Иерусалим и много пострадать от старейшин и
      первосвященников и книжников, и быть убиту, и в третий
      день воскреснуть.
      От Матфея, гл. 16: 20-21.
      Они смотрели телевизор в ее квартире. Моника ела яблоко. Это было между шестью и семью часами темным воскресным вечером. Огрызком Моника указала на экран.
      - Посмотри, что за чушь. Честно признайся, она для тебя что-нибудь значит?
      Шла религиозная передача, посвященная поп-опере в церкви Хемпстеда. Опера повествовала о распятии.
      - Поп-группа на церковной кафедре, - сказала она. - Какое падение!
      Он не ответил. Каким-то образом передача показалась непристойной и ему. Он не стал спорить с Моникой.
      - Труп Бога действительно загнивает, - глумилась она. - Фу! Что за вонь!
      - Выключи телевизор...
      - Как называется поп-группа? Маготы?
      - Очень смешно. Тогда я выключу сам.
      - Нет, я хочу досмотреть. Это забавно.
      - О, выключи его!
      - Имитация Христа! - фыркнула она. - Это неудачная карикатура!
      Певец-негр, игравший роль Христа и невыразительно певший под банальный аккомпанемент, затянул безжизненную лирику о братстве людей.
      - Если голос Христа звучал так же, неудивительно, что его приколотили гвоздями, - сказала Моника.
      Глогер протянул руку и повернул выключатель.
      - Мне понравилась передача, - сказала она с притворным разочарованием. - Это была славная лебединая песня.
      Позже она сказала с некоторой симпатией, встревожившей его:
      - Ты - старый чудак. Какая жалость. Ты мог бы стать Джоном Уэсли или Кальвином, или еще кем-нибудь. Но ты не можешь стать мессией в наши дни на собственных условиях. Здесь нет никого, кто стал бы тебя слушать.
      17
      Пророк жил в доме человека по имени Симон, хотя пророк предпочитал называть его Петром. Симон был благодарен пророку, вылечившему его жену от болезни, которой она долгое время страдала. Это была странная болезнь, но пророк вылечил ее почти без труда.
      В это время в Капернаум приходило очень много людей повидать пророка. Симон предостерегал его, что некоторые являются хорошо известными агентами римлян или враждебных фарисеев. Многие фарисеи не питали антипатии к пророку, хотя их беспокоили бытовавшие в народе разговоры о чудесах. К тому же политическая атмосфера становилась неспокойной, и римские оккупационные силы, начиная с Пилата и кончая самым последним из солдат, жили в постоянном напряжении, ожидая взрыва народного недовольства и не наблюдая при этом ни одного явного признака его.
      Обычно воздержанный, Пилат разбавил водой небольшое количество вина на дне чаши и стал обдумывать положение.
      Он надеялся, что беспорядки приобретут глобальный характер.
      Если какой-нибудь отряд бунтовщиков, подобных зелотам, атакует Иерусалим, это послужит Тиберию доказательством, что он оказался, вопреки советам Пилата, слишком мягок с евреями по вопросу о щитах обетов. Пилат будет оправдан, и его власть над евреями возрастет. Возможно, тогда он сможет воплощать реальную политику. В последнее время он был в плохих отношениях с тетрархами провинций, в особенно ненадежных - с Иродом Антипасом, который одно время являлся его единственным сторонником.
      Кроме политики его беспокоила еще и неуютная атмосфера в семье, отягощающаяся нервной болезнью жены, снова страдающей от ночных кошмаров и требующей больше внимания, чем он мог уделять ей.
      Появилась возможность, думал Пилат, спровоцировать инцидент. Но надо быть осторожным, чтобы Тиберий не узнал об этом.
      Интересно, сможет ли этот новый пророк сыграть ему на руку?