- Надеюсь, он вернется, - пробормотал Глогер.
      Он иногда страдал мигренью. Появлялось головокружение, тошнота, полное погружение в боль.
      Часто во время приступов он начинал представлять себя другой личностью - персонажем из книги, которую читал; каким-нибудь политиком из передачи новостей; исторической личностью, если в это время читал мемуары. Все эти личности отличала одна особенность - беспокойство, тревога. Хейст в "Победе" был одержим тремя людьми, появившимися на острове, он стремился остановить их и, если это возможно, убить. (В роли Хейста Глогер был несколько более грубым, чем когда воображал себя героем Конрада). После того, как ознакомился с историей Русской революции, Глогер был убежден, что его имя - Зиновьев, министр транспорта и связи. Он очень боялся, как бы его не вычистили из Партии через несколько лет.
      Глогер лежал в темной комнате, и голова раскалывалась от тошнотворной боли. Заснуть было невозможно, потому что невозможно было найти решений гипотетических проблем, одолевших его. Он полностью терял ощущение собственной личности и обстоятельств, которые напомнили бы, где и когда он находится.
      Когда он рассказал об этом Монике, ее позабавил рассказ.
      - Однажды, - сказала она, - ты проснешься и спросишь, кто ты, а я не скажу тебе.
      - Хороший из тебя психиатр получился, - засмеялся он.
      Ни один из них не беспокоился по поводу этих галлюцинаций. Глогер жил одним днем, не обращая внимания на свои шизоидные наклонности, только его поведение иногда менялось в соответствии с компанией, в которой он находился; и он замечал, что бессознательно имитирует нюансы речи других людей, но понимал, что в какой-то степени это делает каждый человек. Это часть жизни.
      Иногда он задумывался над этой проблемой, удивляясь сращиванию индивидуальности других людей с собственной.
      Например, выпивая в каком-нибудь баре, он мог вскочить из-за стола и сделать что-нибудь странное, ухмыляясь при этом Монике.
      - Посмотри на меня, - говорил он, - смотри... коралловый остров...
      Она недовольно хмурилась.
      - Что с тобой на этот раз? Ты добьешься, что нас выгонят.
      - Вокруг меня только море. Я - Билл-Прилипала, - заводил он.
      - Ты быстро пьянеешь, Карл, в этом твоя беда...
      - Наоборот, я могу выпить слишком много - вот в чем дело.
      - Эй, во что это ты играешь? - сказал мужчина за стойкой, чей локоть он толкнул.
      - Я и сам хотел бы знать, друг. Сам хотел бы знать.
      - Пойдем, Карл. - Она встала, потянув его за руку.
      - Чем больше живет какой-нибудь человек, тем меньше остается мне, сказал он, когда она протаскивала его сквозь дверь.
      Бары и спальни. Спальни и бары. Казалось, большую часть своей жизни он проводил в полумраке. Даже книжный магазин казался тусклым.
      Конечно, были исключения - солнечные и светлые зимние дни. Но все его воспоминания о Монике были связаны с сумраком. Какой бы ни был час, они всегда находились в каком-то сумраке после того, как впервые легли в постель.
      Однажды Глогер сказал:
      - У меня тусклый ум...
      - Если ты имеешь в виду грязные мысли, я согласна с тобой, - ответила она.
      Он игнорировал замечание.
      - Думаю, это из-за матери. Она никогда не имела слишком твердой связи с реальностью...
      - С тобой все в порядке, если ты будешь трезво мыслить. Может быть, небольшое количество нарциссизма...
      - Кто-то говорил мне, что я слишком ненавижу себя.
      - Ты всего лишь слишком много думаешь о себе...
      Он держал свой обрезанный пенис и глядел на него с сентиментальной нежностью.
      - Ты - единственный друг, который у меня есть. Единственный мой друг...
      Часто пенис оживал в его мыслях, становясь приятным другом, дарителем удовольствия. Немного озорник, но всегда приводил его к неприятностям.
      Матовые серебряные кресты, лежащие на поверхности сверкающего моря.
      Плюх!
      Деревянные кресты падают с неба.
      Плюх!
      Разрывают поверхность моря, раскалывают серебряные распятия на куски.
      - Почему я уничтожаю все, что люблю?
      - О, Боже, прекрати эту сентиментальную подростковую чушь, Карл, пожалуйста!
      Плюх!
      Через все пустыни Аравии прошел я, раб солнца, в поисках моего Бога.
      - Время и личность - две большие тайны.
      Где я?
      Кто я?
      Что я?
      Где я?
      9
      Пять лет в прошлом.
      Почти две тысячи лет в будущем.
      Лежа в горячей потной постели с Моникой.
      Еще одна попытка сделать любовь нормальным путем постепенно перешла в исполнение с небольшими отклонениями акта, который, кажется, удовлетворял ее лучше, чем другие способы.
      Их настоящие любовные игры и завершение акта были еще впереди. Как обычно, это должно было произойти словесно. Как обычно, кульминацией являлся гневный спор.
      - Полагаю, ты собираешься сказать мне, что снова не удовлетворен, сказала она и забрала зажженную им сигарету.
      - Мне хорошо, - сказал он.
      Они лежали некоторое время, пока курили. Постепенно, несмотря на уверенность в том, что знает, каков будет результат, он заговорил:
      - Смешно, не правда ли? - начал он.
      Он ждал ее ответа. Пусть потянет с ним еще немного, если хочет.
      - Что? - спросила она наконец.
      - Все. Ты проводишь день, пытаясь помочь невротикам с их сексуальными проблемами. И ты проводишь ночи, делая то же, что и они.
      - Не в такой степени. Ты знаешь, что вопрос тут в мере.
      - Это ты так считаешь.
      Он повернул голову и посмотрел на нее, подсвеченную блеском звезд, проходившим через незашторенное окно. Худощавые черты лица, рыжие волосы и спокойный, профессиональный, убеждающий голос психиатра.
      Голос ее был мягким, благоразумным, неискренним. Только случайно, когда она становилась особенно возбужденной, голос выдавал ее настоящий характер.
      Она, думал он, никогда, кажется, не расслабляется, даже во сне. Глаза вечно настороженные, движения - обдуманные. Каждый ее дюйм находится под защитой, почему, вероятно, она и получает так мало удовольствия из-за обычных способов любви.
      Он вздохнул.
      - Ты просто не можешь расслабиться, не так ли?
      - О, заткнись, Карл. Если ты ищешь невротика, то посмотри на себя.
      Они широко использовали психологическую терминологию, чувствовали себя счастливее, если могли дать чему-нибудь название.
      Глогер откатился от нее, нащупав пепельницу на туалетном столике и одновременно посмотрев на себя в зеркало.
      Он увидел желтоватое напряженное лицо мрачного еврейского священника, в голове которого полно образов и неразрешимых навязчивых идей, а в теле противоречивых желаний. Он всегда проигрывал эти споры с Моникой. Она доминировала в их паре, по крайней мере словесно.
      Такая перепалка часто казалась ему более извращенной, чем любовные забавы, где, во всяком случае обычно, его роль была мужской. В последние дни, решил он, поведение мое было существенно пассивным, мазохистским, нерешительным. Даже гнев, довольно частый, ни к чему не приводил.
      Моника была на десять лет старше его, на десять лет ожесточеннее. Он был убежден, что как личность она обладала большим динамизмом. И все же, у нее было много неудач в работе. Она становилась все циничнее, но еще надеялась на блистательные успехи с пациентами.
      Мы пытаемся сделать слишком много, вот в чем беда, думал он. Священник в исповедальне дает отпущение грехов, психиатр старается излечить, и, в большинстве случае, оба терпят неудачу. Но, по крайней мере, они пытались, думал Глогер, а затем спрашивал себя, является ли это, в конце концов, добродетелью.
      - Я поглядел на себя, - сказал он.
      Не заснула ли она?
      Он оглянулся.
      Ее настороженные глаза были открыты, и она смотрела в окно.
      - Я поглядел на себя, - повторил он. - Как делает это Джанг: "Как я могу помочь этим людям, если я сам беглец от действительности и, возможно, еще страдаю неврозами?" Вот что Джанг спрашивал у себя.
      - Этот старый сенсуалист!.. Этот старый рационалист своего собственного мистицизма. Неудивительно, что из тебя не получился психиатр. - Я все равно не стал бы хорошим врачом. Это не имеет ничего общего с Джангом...
      - Не вымещай на мне свое разочарование...
      - Я хотел помогать людям, но не мог найти пути к ним. Ты сама говорила, что чувствуешь то же самое, что считаешь все бесполезным.
      - После тяжелой недели работы я могу так сказать. Дай мне еще сигарету.
      Он открыл пачку, сунул две сигареты себе в рот, прикурил их и протянул одну ей.
      Почти бессознательно он заметил, что напряженность возрастает.
      Спор, как всегда, был бессмысленным. Но не сам спор являлся важным; он просто выражал сущность их связи. Глогер спрашивал себя, является ли и это важным тоже?
      - Ты не говоришь мне правду, - теперь не остановиться, ритуал в полном разгаре.
      - Я говорю практическую правду. У меня нет желания бросать работу. Уйти. Я не хочу стать неудачницей...
      - Неудачницей?! Ты более драматизируешь, чем я.
      - Ты слишком серьезный, Карл. Ты пытаешься прыгнуть выше головы.
      Он фыркнул:
      - Если бы я был тобой, я бы бросил работу, Моника. Ты не больше меня подходишь для нее.
      Она пожала плечами, натянув простыню.
      - Ты - мелкий негодяй.
      - Я не ревную тебя, если ты это думаешь. Ты никогда не поймешь, что я ищу.
      Ее смех стал язвительным.
      - Современный человек в поисках души, а? Современный человек в поисках костыля! И ты можешь понимать это так, как тебе нравится.
      - Ты уничтожаешь миф, который приводит в движение мир.
      - Теперь ты скажешь: "А чем мы заменим его?" Ты банальный и глупый, Карл. Ты никогда ни на что не смотришь рационально, даже на себя.
      - Ну и что? Ты говорила, что миф не нужен.
      - Важна действительность, которая его создает.
      - Джанг знал, что миф может, в свою очередь, творить реальность.
      - Что доказывает, каким тупым старым дураком он был.
      Глогер вытянулся на постели. Делая это, он коснулся ее тела и отодвинулся. Он почесал голову. Моника лежала, еще дымя сигаретой, но теперь улыбалась.
      - Ну, давай, - проговорила она, - скажи что-нибудь о Христе.
      Глогер промолчал.
      Моника протянула ему окурок, и он положил его в пепельницу. Затем посмотрел на часы.
      Было два часа ночи.
      - Почему мы делаем это? - сказал он.
      - Потому что должны.
      Она положила руку ему на затылок и пригнула голову к своим грудям.
      - Что еще мы можем делать?
      Он заплакал.
      Великодушная в своей победе, она гладила его голову и тихим голосом успокаивала.
      Десять минут спустя он яростно любил ее. Затем, спустя еще десять минут, он снова плакал.
      Предательство.
      Он предал себя и, таким образом, был предан сам.
      - Я хотел помочь людям.
      - Ты лучше сначала найди кого-нибудь, кто поможет тебе.
      - О, Моника, Моника.
      "Мы, протестанты, рано или поздно должны задать себе
      этот вопрос: понимаем ли мы "подражание Христу" в том
      смысле, что должны копировать его жизнь и, если можно
      использовать такое выражение, передразнивать его позор;
      или, в более глубоком смысле, мы должны прожить нашу
      жизнь так же праведно, как прожил свою он, во всем
      значении этого понятия? Нелегкое дело - прожить жизнь,
      подобную Христу, но невыразимо труднее прожить с_в_о_ю
      жизнь так же праведно, как прожил Христос. Любой, кто
      сделает это, будет... недооценен, высмеян, замучан и
      распят... Невроз - это распад личности."
      Джанг "Современный человек в поисках души".
      Одинок.
      Я одинок...
      - Итак, он умер. Никогда не послал мне даже пенни, пока был жив. Никогда не приезжал повидать тебя. Теперь он оставляет тебе свое дело.
      - Мама, это был книжный магазин. Он, вероятно, не очень преуспевал.
      - Книжный магазин! Типично для него. Книжный магазин!
      - Я продам его, если хочешь, мама, и отдам тебе деньги.
      - Премного благодарна, - сказала она с иронией. - Нет, оставь его себе. Может быть тогда ты перестанешь занимать у меня деньги.
      - Интересно, почему он не написал раньше? - сказал он.
      - Они могли бы пригласить нас на похороны.
      - Ты бы поехала?
      - Он был моим мужем, не так ли? Твоим отцом.
      - Думаю, им потребовалось время, чтобы найти, где мы живем.
      - Сколько Глогеров в Лондоне?
      - Действительно. Если подумать... странно, что ты никогда не слыхала о нем.
      - Я не интересовалась. Его фамилия не значится в телефонной книге. Как называется магазин?
      - "Мандала". Он находится на Рассел-стрит.
      - Мандала? Это что за название?
      - Он торговал книгами о мистике и тому подобном.
      - Похоже, что ты пошел в него, не правда ли? Я всегда говорила, что ты пойдешь по его стопам.
      Он старался разобраться с книгами отца. Часть магазина была в относительном порядке; книги расставлены по полкам, теснившимся на небольшой площади. Однако со стороны черного входа помещение было завалено качающимися стопками книг, достигавшими потолка, окружавшими неприбранный стол. А в подвале было даже больше книг; среди них змеились узкие проходы, похожие на лабиринт.
      Глогер отчаянно пытался привести в порядок хоть часть помещения. Но, в конце концов, он просто оставил книги лежать там, где они были, изменив только кое-что в помещении для покупателей; завез кое-какую мебель для себя на второй этаж. После этого он почувствовал себя устроенным.
      Разбирая книжные завалы, он наткнулся на изданные маленьким тиражом поэмы, подписанные именем некоего Джона Фрая. Работница магазина сказала, что их написал его отец.
      Глогер прочитал несколько. Они оказались не очень хорошими; скорее высокопарными, напичканные символами и фантазиями. Но они раскрывали личность, настолько похожую на него самого, что Глогер не смог дочитать их до конца.
      - Он был чудаковатым стариком, - сказал толстый посетитель с красным лицом пьяницы, пришедший купить книги о магических обрядах негров, думаю, немного спятившим. Мне показалось, что он злой. Всегда кричал на людей. Ты знал его?
      - Не очень хорошо, - сказал Глогер. - Сваливай отсюда!
      Это был первый храбрый поступок, когда-либо совершенный им, насколько он мог припомнить. Когда мужчина, спотыкаясь, выскочил из магазина, Глогер ухмыльнулся.
      Первые несколько месяцев владения магазином придали ему ощущения собственного статуса. Но, по мере того, как приходили счета и надо было иметь дело с трудными клиентами, чувство это постепенно теряло привлекательность.
      Глогер проснулся и громко сказал:
      - Что я здесь забыл? Это совершенно невозможно! Путешествий во времени просто не существует.
      Ему не дали убедить себя. Сон Глогера был беспокойным, полным воспоминаний. Он даже не был уверен наверняка, что это воспоминания. Неужели он на самом деле жил когда-то в другом месте, в другом времени?
      Он встал, обернул холщовую повязку вокруг бедер и вышел из пещеры.
      Утреннее небо было серым, солнце еще не поднялось. Когда Глогер шел к реке, босыми ногами он ощущал холодную землю.
      Дойдя до берега, он наклонился, чтобы умыть лицо, и посмотрел на отражение в темной воде. Волосы были длинными, спутанными, борода закрывала всю нижнюю часть лица, глаза блестели безумством. Он ничем не отличался от любого из ессеев, за исключением, пожалуй, мыслей. А мысли многих ессеев были достаточно странными, вряд ли безумнее его убеждения, что он является гостем из будущего!
      Глогер плеснул холодную воду в лицо и содрогнулся.
      Машина времени существует на самом деле. Он видел ее только вчера. Она является доказательством. Тем не менее, подобные рассуждения нужно откинуть, как ненужные, они только утверждают его в собственной слабости.
      С другой стороны, как быть с убеждением Иоанна, что Глогер - великий волшебник? Может, не возражать, доказать свою силу пророка. Но будет ли правильно, что Иоанн воспользуется этим, чтобы восстановить пошатнувшуюся веру тех, кто готовит восстание? Не имеет значения! Он здесь, и это происходит с ним, и он ничего не может сделать. Глогеру нужно остаться в живых, чтобы через год стать свидетелем распятия, если оно и в самом деле произойдет.
      Но почему он так стремится увидеть это? Почему распятие должно оказаться доказательством божественного происхождения Христа?
      Может, это и не доказательство, но распятие все-равно необходимо увидеть.
      Будет ли Христос похож на Иоанна Крестителя? Или он - более тонкий политик?
      Глогер улыбнулся и повернул назад, к деревне, но вдруг почувствовал напряжение. Что-то драматическое должно было произойти сегодня, что решит его будущее. Он воспротивился идее крестить Крестителя. Это было неправильно. Он не имел права заменять собой великого пророка. Глогер почесал голову в том месте, где она немного болела. Хотелось бы, чтобы все произошло раньше, чем он увидит Иоанна.
      "Наше рождение - это только сон и прощение".
      Уордсворт.
      Пещера казалась уютной - ее наполняли мысли и воспоминания. Глогер вошел в нее с некоторым облегчением.
      Через некоторое время он покинет пещеру насовсем. У него не будет путей к отступлению.
      - В жизни мы стали играть свои роли достаточно рано, - говорил он группе. - И не обманывайтесь звучным термином "прототип", так как он приложим как к банковскому клерку, живущему в Шеппертоне, так и к великим историческим фигурам. "Прототип" не равнозначно слову "героический". Внутренняя жизнь банковского клерка так же богата, как ваша или моя. Роль, которую, как ему кажется, он исполняет, так же важна для него, как ваша для вас. Хотя его сельский костюм может ввести вас в заблуждение и обмануть тех, с кем он живет и работает...
      - Чепуха, чепуха, - сказала Сандра Петерсон, взмахнув крупными руками. - Они не прототипы, а стереотипы...
      - Нет, - настаивал Глогер. - Бесчеловечно судить людей подобным образом...
      - Не знаю, что вы имеете в виду, но серые люди - силы посредственности, которые стараются тащить других вниз!
      Глогер был шокирован почти до слез.
      - В самом деле, Сандра, я пытаюсь объяснить...
      - Я уверена, что ты совершенно неправильно истолковываешь Джанга, сказала она твердо.
      - Я изучил все, что он написал.
      - Я думаю, в словах Сандры есть смысл, - сказала миссис Рита Блейн. В конце концов, мы здесь именно для того, чтобы разобраться в подобных вещах, не так ли?
      Это могло получиться.
      Он рассчитал время правильно.
      Когда Моника вошла в квартиру над книжным магазином, газ был открыт. Его запах наполнял комнату. Глогер лежал рядом с плитой. Она открыла окно, потом подошла к нему.
      - Господи, Карл, что ты только не придумаешь, чтобы привлечь внимание к себе.
      Он засмеялся.
      - Боже, неужели я настолько прозрачен?
      - Я ухожу, - сказала она.
      Моника не звонила почти полмесяца. Но он знал, что она позвонит. В конце концов, время уходит, а она не такая уж красивая. У нее есть только он.
      - Я люблю тебя, Моника, - сказал он, забравшись к ней в постель.
      У нее была своя гордость. Она не ответила.
      Иоанн стоял у входа в пещеру и звал его:
      - Пора, маг!
      Глогер неохотно вышел из пещеры и умоляюще взглянул на Крестителя.
      - Иоанн, ты уверен?
      Креститель повернулся и зашагал к реке.
      - Идем. Они ждут.
      - Моя жизнь - сплошная путаница, Моника.
      - Как у любого другого человека, Карл.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ
      10
      "И у тебя Человеческое Лицо и Человеческие Руки,
      Ноги и Дыханье, входя сквозь Врата Жизни и уходя
      сквозь Врата Смерти".
      Уильям Блейк "Иерусалим: к евреям".
      Иоанн стоял по пояс в медленно текущей воде реки. Все ессеи пришли на крещение. Они молчали на высоком берегу. Находясь на полоске песчаной почвы между обрывом берега и водой, Глогер глядел на Крестителя и говорил на своем странном, с сильным акцентом, арамейском:
      - Иоанн, я не могу, мне нельзя делать это.
      Креститель нахмурился.
      - Ты должен.
      Глогер тяжело дышал, его наполненные слезами глаза смотрели на Иоанна с мучительной мольбой. Но Креститель не оказал ему никакого снисхождения.
      - Ты должен, это твой долг!
      У Глогера закружилась голова, когда он спускался в реку к Крестителю. Он стоял в воде, дрожа, неспособный двигаться.
      Нога поскользнулась на камне, и Иоанн схватил его за руку, не дав упасть.
      На ясном суровом небе солнце стояло в зените, обжигая непокрытую голову Глогера.
      - Эммануил! - закричал вдруг Иоанн. - Дух Адоная вошел в тебя!
      Глогер вздрогнул.
      - Что?.. - сказал он по-английски, мигая от солнечного света.
      - Дух Адоная в тебе, Эммануил!
      Глогеру трудно было произнести что-либо. Он покачал головой. Боль в висках не проходила, и наоборот, усилилась. Он едва мог смотреть. Глогер понял, что мигрень станет мучить его снова, от нее даже в прошлом не спастись. Все сильнее тошнило.
      Голос Иоанна казался далеким и искаженным. Все вокруг как бы затянуло туманом, и Глогер повалился на Крестителя.
      Потом он почувствовал, что Иоанн поймал его, и услышал свой отчаянный крик:
      - Иоанн, ты должен крестить меня! - а затем в рот ему попала вода, и он закашлялся. Глогер не чувствовал подобной паники с ночи, когда в первый раз лег в постель с Моникой и подумал тогда, что он импотент.
      Иоанн что-то кричал.
      Какими бы ни были слова, они вызвали реакцию людей на берегу.
      Рев в ушах Глогера усилился, и тон этого звука изменился. Глогер барахтался в воде, потом почувствовал, как его поднимают на ноги.
      Паника еще переполняла его, усиленная болью. Глогера вытошнило в воду. Руки Иоанна больно сжали его плечи и направили к берегу.
      Он подвел Иоанна.
      - Прости, - сказал он, - прости, прости, прости...
      Из-за него Иоанн потерял последний шанс на победу.
      - Прости, прости.
      Снова у него не хватило сил сделать нужную вещь.
      - Прости...
      Рты ессеев издавали особое ритмичное жужжание, тела раскачивались в такт со звуком. Тон звука повышался, когда они наклонялись в одну сторону, и понижался, когда их качало в другую.
      Когда Иоанн отпустил его, Глогер зажал уши. Его все еще мутило, но желудок уже был почти пуст.
      Он, спотыкаясь, побрел прочь, едва удерживая равновесие, затем побежал, не отнимая рук от ушей, побежал по каменистой пустоши, а солнце пульсировало в небе, и жара волнами била в его голову.
      Побежал прочь.
      Иоанн же удерживал его и говорил: мне надобно
      креститься от Тебя, и ты ли приходишь ко мне?
      Но Иисус сказал ему в ответ: оставь теперь; ибо
      так надлежит нам исполнять всякую правду.
      Тогда Иоанн допускает Его. И, крестившись, Иисус
      тотчас вышел из воды, - и се, отверзлись Ему небеса,
      и увидел Иоанн Духа Божия, который сходил, как голубь,
      и ниспускался на Него. И се, глас с небес глаголющий:
      Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором мое
      благоволение.
      От Матфея, гл. 3: 14-17.
      Ему было пятнадцать. Он прилично учился в средней школе.
      Глогер читал в газетах о шайках стиляг, появившихся в Южном Лондоне, но подростки, которых он встретил, одетые в псевдо-викторианские наряды, казались безвредными и достаточно глупыми.
      Он ходил в кино в Брикстон-хилле и решил пройтись пешком домой до Стритхэм, потому что потратил автобусные деньги на мороженое.
      Подростки вышли из кинотеатра одновременно с ним. Глогер не заметил, как они последовали за ним по улице.
      Затем, совсем неожиданно, они окружили его.
      Это были бледные, с жесткими лицами парни, большинство на год или два старше, чем он. Глогер понял, что смутно знает двоих. Они ходили в соседнюю школу и пользовались одним и тем же футбольным полем.
      - Привет, - сказал он слабым голосом.
      - Привет, сынок, - сказал самый старший. Он жевал резинку, стоя так, чтобы одна нога была готова для удара, и ухмылялся Глогеру в лицо. - Куда ты направляешься?
      - Домой.
      - До-о-мо-ой, - протянул самый здоровенный, передразнивая его.
      - И что ты собираешься делать, когда придешь домой?
      - Лечь спать.
      Карл попытался выбраться из кольца, но они не позволили это сделать.
      Они оттеснили его назад, к двери магазина. За их спинами, по проезжей части, проносились мимо машины. Улица была ярко освещена лампами и неоновыми вывесками магазинов.
      Прошло несколько людей, но ни один из них не остановился.
      Карл запаниковал.
      - Тебе не надо делать уроки, сынок? - спросил подросток рядом с вожаком. Он был рыжим, веснушчатым, с темно-серыми глазами глазами.
      - Хочешь подраться с кем-нибудь из нас? - спросил другой парень. Это был один из тех, которых знал Карл.
      - Нет. Я не дерусь. Дайте мне пройти.
      - Ты испугался, сынок? - сказал вожак, ухмыляясь. Он, не торопясь, вынул жевательную резинку изо рта, а затем сунул в рот новую и снова стал жевать, ухмыляясь пуще прежнего.
      - Нет. Почему я должен драться с тобой? Я считаю, что драться не следует.
      - У тебя нет выбора, сынок.
      - Я опаздываю. Мне нужно домой.
      - У тебя найдется время для нескольких раундов...
      - Я сказал, что не хочу драться.
      - Ты считаешь себя лучше нас, сынок?
      - Нет, - он задрожал. Слезы появились у него на глазах. - Конечно нет.
      - Конечно нет, сынок.
      Карл сделал движение вперед, но они толкнули его обратно.
      - У тебя дурацкое имя, не так ли? - спросил другой парень, которого Глогер знал.
      - Гло... - что-то?..
      - Глогер. Дайте мне пройти.
      - Твоя мамочка не заметит, что ты поздно придешь домой.
      - Похоже на жидовское имя.
      - Ты жид, сынок?
      - Он похож на жида.
      - Ты жид, сынок?
      - Ты еврей, сынок?
      - Ты жид, сынок?
      - Заткнитесь! - закричал Карл. - Почему вы пристали ко мне?!
      Он попытался протиснуться мимо них. Один стукнул его в живот. Карл застонал от боли. Другой парень толкнул его, и Глогер пошатнулся.
      Люди все так же неторопливо проходили мимо по тротуару. Некоторые мельком смотрели на группу молодежи. Один мужчина остановился, но жена потащила его дальше.
      - Просто ребята развлекаются, - сказала она.
      - Сними с него штаны, - предложил со смехом один из парней. - Это будет доказательством.
      Карл протиснулся мимо них, и на этот раз они не задержали его.
      Он побежал по улице.
      - Дай ему оторваться, - услышал он, как сказал один из ребят.
      Он побежал быстрее.
      Они последовали за ним, смеясь и улюлюкая.
      Может, у них и были намерения поймать его, но Карл свернул на улицу, где жил, раньше, чем они догнали его.
      Добежав до дома, он шмыгнул через черный ход, на кухню. Мать была там.
      - Что с тобой? Ты весь красный! - сказала она.
      Мать была высокой худощавой женщиной, нервной и истеричной. Ее темные волосы были распущены.
      Он прошел мимо нее в гостиную.
      - В чем дело, Карл? - вскрикнула она пронзительным голосом.
      - Ничего, - ответил Глогер.
      Он не хотел сцены.
      11
      Когда Глогер проснулся, было холодно. В сером сумраке раннего рассвета он почти ничего не видел, кроме бесплодной равнины, расстилавшейся во всех направлениях. Он мало что мог припомнить из событий вчерашнего дня - только то, что он как-то подвел Иоанна и убежал довольно далеко.
      Голова кружилась, затылок все еще болел.
      Набедренная повязка стала сырой от росы. Он развязал ее и смочил губы, проведя тканью по лицу.
      Как всегда после приступа мигрени он чувствовал себя слабым, полностью опустошенным - и физически, и морально.
      Посмотрев на свое обнаженное тело, он заметил, каким худым стал.
      Его удивляло, почему он так запаниковал, когда Иоанн попросил крестить его. Была ли это просто честность - что-то внутри его, воспротивившееся обману ессеев в самый последний момент? Понять было трудно.
      Глогер обернул повязку вокруг бедер и туго завязал ее на левом боку. Он подумал, что лучше будет попытаться вернуться назад в деревню, Найти Иоанна, извиниться перед ним и спросить, можно ли чем-нибудь поправить положение.
      Затем он, может быть, двинется дальше.
      Машина времени все еще находится в деревне ессеев. Если найти хорошего кузнеца или другого работника по металлу, есть шанс, вероятно, что ее можно починить. Но все равно надежда слабая. Даже если на машину поставить заплату, путешествие назад будет опасным.
      Затем он обдумал возможность отправиться назад или попытаться передвинуться во времени поближе к распятию. Важно было почувствовать настроения Иерусалима во время пиршества еврейской Пасхи, когда Иисус, предположительно, вошел в город.
      Моника считала, что Иисус ворвался в город с вооруженным отрядом. Она утверждала, что все факты указывают на это.
      Некоторые факты действительно подтверждали ее предположение, но он не мог принять их, как доказательство. Глогер был уверен, что в действительности все было гораздо сложнее.
      Если бы только встретить Иисуса!
      Иоанн, очевидно, никогда не слыхал о нем, хотя упомянул, что есть пророчество, по которому Мессия придет из Назарета.
      Но существовало много пророчеств, и большинство из них противоречили друг другу.
      Он отправился в предположительном направлении деревни ессеев. Она не должна быть слишком далеко.
      В полдень стало намного жарче, а земля еще более опустела. Глогер щурил глаза от нестерпимого блеска солнца. Чувство усталости, с которым он проснулся, усилилось, кожа горела, во рту было сухо, ноги едва держали. Глогер был голоден, его мучила жажда, но пить и есть было нечего. Холмы, где располагалась деревня ессеев, не появлялись.
      Он заблудился, но это едва беспокоило его. В своем воображении он почти стал частью пустынного ландшафта. Если ему суждено погибнуть, то переход от жизни к смерти будет едва ощутим. Он упадет, и его тело сольется с кирпичного цвета землей. Механически переставляя ноги, он двигался через пустыню.