В воздухе причудливо смешались десятки разных звуков — гудки автомобилей, крики торговцев, зазывающих в свои лавки, приглушённый гул толпы. Допотопный граммофон хрипло наяривал старый шлягер «Не сменить ли тебе партнёра?», бренчал на гитаре бродячий певец, живописный старец в белом плаще наигрывал на банджо…

Но Арнольд Ходкисс ничего этого не слышал и не видел. Он как раз набрёл на лоток торговца, продававшего дешёвые украшения. Его внимание привлекла брошь в виде павлина, который залюбовался бабочкой, сидящей на цветке. Кроме неё он ничего больше не замечал.

Эта брошь просто не могла лежать в окружении дешёвых поделок. Как нежная роза среди чертополоха. Торговец, наверно, не знал её настоящей цены. Должно быть, он был новичком в своём деле и считал, что брошка украшена простыми стекляшками, как остальной его товар, хотя на самом деле она была буквально усыпана изумрудами, рубинами, сапфирами… Ходкисс заметил даже несколько небольших бриллиантов. Большая, овальная, явно старинной работы… Ходкисс не мог оторвать от неё взгляда, хотя покупать брошь он не собирался. Покупать драгоценности было не в его правилах. Будучи первым в своём ремесле, он никогда не приобретал за плату то, что можно было заполучить без денег.

Из любопытства он все же поднял глаза на продавца и поинтересовался ценой.

— Пять тысяч фунтов, — не моргнув глазом, ответила сидевшая за прилавком женщина неопрятного вида.

Ходкисс от изумления рот разинул.

— Это всего двенадцать тысяч долларов, сэр, — с надеждой в голосе добавила она.

Брошь стоила раз в десять больше. Уж не краденая ли она? Впрочем, едва ли краденую вещь станут продавать так открыто. Не исключено, что драгоценность украдена много лет назад, но лишь теперь попала на рынок. Такие случаи известны. Какой-нибудь любитель раритетов когда-то украл брошку, долго её прятал и тайком любовался, а когда умер, вещица угодила в продажу.

Ходкисс не собирался платить двенадцать тысяч долларов, но твёрдо вознамерился заполучить брошку. Он приехал сюда, чтобы завладеть сокровищами британской короны, но дело, кажется, сорвалось. Что ж, пусть хоть эта безделка послужит компенсацией… Прелестнейшая штучка!

Торговка явная дура, иначе не выставила бы открыто столь ценную вещь. Любой уличный воришка может запросто подойти и прикарманить украшение. Нет, она не имеет права владеть этим маленьким чудом!

Ходкисс дождался, пока продавщицу отвлекли другие покупатели, схватил брошь и опустил в карман. Но он не знал Портобелло-стрит!

Он не знал, что это удивительно сплочённый союз торговцев, лавочников, уличных продавцов. Конечно, они соперничали друг с другом, конкурировали, дрались из-за покупателей, но было и нечто такое, что в определённые моменты превращало их в единое, удивительно отлаженное целое.

Всех их объединял общий враг, которым был отнюдь не закон. И не вор.

Их общим врагом были все, кто не торговал на Портобелло-стрит. Публика. Каждый, толкающийся здесь, мог оказаться нечистым на руку.

Ходкисс не знал, что, оказавшись на этой невинной с виду улице, он попал в утробу чудовища. И если оно обратит на него внимание, ему не позволят выбраться отсюда.

— Вот он! Держи вора! — завопила торговка, но Ходкисс уже успел отойти от лотка.

Впереди был оживлённый перекрёсток, где можно было поймать такси. Ходкисс про себя усмехнулся. Главное, добраться до стоянки, пока они тут кудахчут от обалдения. Увы, растерянности и смятения не было. Была погоня!

Женщина кричала, размахивала руками. Взглянув вперёд, Ходкисс вдруг увидел человек шесть угрюмых мужчин, преградивших ему путь. Сработал невидимый механизм. Чудовище ожило.

Ходкисс оглянулся. Его очень даже профессионально брали в кольцо. Он начал понимать, что ситуация складывается не в его пользу. Он знал, чем это может кончиться, и ему стало страшно.

Ходкисс ринулся бежать туда, где, как ему казалось, ещё можно было проскочить, но это было то самое направление, где чудовище ждало его.

Ходкисс забежал в тесный дворик и понял, что это тупик. Он снова оглянулся. Ловушка захлопнулась. Впереди объединённого отряда лавочников и лоточников, словно главнокомандующий, стояла потерпевшая торговка. Ходкисс инстинктивно попятился назад, пока не упёрся спиной в стену.

— Отдай вещичку, которую спёр! — грубым голосом приказала торговка и протянула к нему толстую землисто-серую руку с растопыренными пальцами.

Ходкисс задрожал от страха и, пошарив рукой по стене, нащупал трубу.

Вот он, шанс!

— Вещицу? — запинаясь, переспросил Ходкисс.

— Да!

— Это была брошь, Этель, — подсказал мужчина в мягкой широкополой шляпе, заслонявшей лицо. Один глаз у него был закрыт чёрной повязкой, а на плече сидел чёрный ворон. Этот тип кого-то напоминал Ходкиссу.

— Спёр?

Он решил тянуть время, сколько удастся. Преследователи стояли на месте, мрачно поглядывая на него.

— Украл, — поправил его маленький человечек в потёртом сером пиджаке и с тонкими губами. Изъяснялся он подчёркнуто официально:

— То есть присвоил незаконным путём, верно, Этель?

— Украл, — подтвердила она, переминаясь с ноги на ногу.

— Кто украл, брошь? — пытался протестовать Ходкисс.

— Ты украл брошь! — дружным хором вскричали преследователи.

Ходкисс почувствовал, что в животе у него стало противно. Он казался себе кроликом, которого вот-вот проглотит удав.

— Вы… — он судорожно сглотнул слюну, — вы что собираетесь сделать? Полицию позвать?

Высокий человек в старом военном френче презрительно сплюнул.

— А зачем нам полиция? — спросил он.

— Не нужна нам твоя полиция! — поддержала его Этель. — Отдай брошку и проваливай ко всем чертям! И чтоб духу твоего здесь больше не было!

Вот и все, что требовалось сделать. Человек, знающий Портобелло, с благодарностью принял бы эти условия.

Но Ходкисс решил ещё раз искусить судьбу. Больше того, он бросил вызов Портобелло.

Ходкисс решил попытать счастья. Он подпрыгнул, покрепче ухватился за трубу и полез наверх.

— Эй, приятель, не шути! — донёсся снизу хриплый голос Этель, а преследователи ринулись вперёд. — Вернись и отдай брошку, пока не поздно!

Ходкисс тем временем добрался до открытого окна и ввалился внутрь. Он оказался в сумрачном и грязном помещении, похожем на длинный чердак. С полусгнивших стропил клочьями свисала серая от пыли паутина. Через щели в крыше пробивались лучи солнечного света, в которых клубились облака пыли. Немного дальше были свалены огромные мешки, на одном из которых Ходкисс увидел крысу. Она смотрела на него понимающим взглядом.

Ходкисс захлопнул окно и запер его изнутри. Похоже, он выкрутился. Крыса насмешливо пискнула, спрыгнула с мешка и скрылась где-то в темноте. Казалось, она сообразила, что Ходкисс обречён.

Снизу донёсся шум. Ходкисс опустился на колени и приложил ухо к грязному полу. Преследователи ворвались в дом. Он осмотрелся вокруг и вдруг увидел крышку люка. Ухватившись за один из мешков, Ходкисс попытался подтащить его и взвалить сверху, но мешок лопнул.

Когда-то в нем, кажется, держали муку, но теперь она превратилась в серую массу, похожую на цемент. В углу чердака валялось деревянное корыто. Спотыкаясь и пригнув голову, чтобы не удариться о стропила, Ходкисс подбежал к нему. В корыте застыла какая-то зернистая смесь. Ухватив корыто, Ходкисс потащил его к люку. Отсыревшее гнилое дерево крошилось в руках.

Ему все-таки удалось кое-как затащить корыто на люк. Затем Ходкисс огляделся, подыскивая путь для отступления. В недрах чердака он разглядел деревянный жёлоб, по которому, возможно, когда-то спускали вниз мешки с мукой. Жёлоб ещё сохранился, хотя и был весь покрыт слизью. А что, если это и есть спасение? Ходкисс попробовал, уместится ли он в жёлобе, но мешала одежда.

Его карьера складывалась не всегда гладко, но ему так долго и неизменно везло лишь потому, что он всегда использовал даже самый призрачный шанс, шёл на любой риск, чтобы избежать неприятностей.

Для окончательного решения и на этот раз потребовались секунды. Ходкисс разделся, свернул одежду в тугой узел, перевязал его галстуком и попробовал ещё раз.

Без верхней одежды дело пошло легче. Ему удалось пролезть в жёлоб, ну а узел можно тащить за собой, чтобы потом в безопасном месте одеться.

Ходкисс спускался ногами вперёд.

Корыто закачалось, когда преследователи застучали снизу по крышке люка. Наконец удары посыпались градом, и тряска оказалась такой сильной, что корыто попросту развалилось. Хранившаяся в нем смесь рассыпалась. Крышка люка откинулась, и в проёме возникло разъярённое лицо Этель. Это было само воплощение мести.

С торжествующим воплем она бросилась к Ходкиссу, который ещё не успел весь скрыться в жёлобе.

Оценив опасность, он сжался в комок и скользнул вниз, в темноту. Скорость все увеличивалась, жёлоб расширялся, где-то впереди забрезжил свет. Он все быстрее приближался. Отверстие росло на глазах. Замаячили какие-то тени. Ходкисс уже различал отдельные краски. Голубой, белый, розовый, сверкая, сплелись в причудливый абстрактный узор. Вдруг в голове у Ходкисса мелькнула страшная догадка, и, возможно, в этот момент он начал понимать весь ужас своего положения.

Чудовище Портобелло не позволяло обвести себя вокруг пальца.

Наверно, когда-то она была самой обыкновенной деревенской улицей, получившей своё название от местного трактира, и стояли на ней частные дома. Шли годы, десятилетия, между отдельными домами появились переходы, чердаки и подвалы тоже сообщались между собой, и в конце концов образовалась сложная система надземных и подземных переходов, благодаря чему вдоль Портобелло-стрит дома стали представлять собой как бы единый организм.

Ходкисс ничего этого не знал, когда влезал в жёлоб, и лишь теперь, приближаясь к выходу из него, начал понимать, что, кажется, попал не совсем туда.

То, что издалека представлялось ему набором белой, голубой и розовой красок, оказалось полками, заставленными фарфором. Ходкисс угодил в одну из антикварных лавчонок и, вывалившись из отверстия, приземлился прямо на прилавок. На пол с грохотом посыпались черепки кувшинов, блюд, чашек и прочей утвари.

Несколько секунд Ходкисс лежал, распластавшись среди немногих уцелевших посудин, уставившись на остолбеневших покупателей и туристов. Немного повернув голову, он увидел хозяйку лавки — даму средних лет в розовой шляпке и бело-голубых кружевах, напряжённо и сердито взиравшую на него. Тишину нарушила викторианская салатница, которая, покатившись по краю полки, свалилась на бетонный пол и разлетелась вдребезги.

Ножки видавшего виды прилавка подломились. Ходкисс испуганно посмотрел на хозяйку и наткнулся на холодный, полный ненависти взгляд.

Прилавок жалобно заскрипел и рухнул.

Ходкисс растянулся на твёрдом полу.

Женщина скрестила руки на груди.

Ходкисс стоял на коленях, прижимая к себе узел с одеждой.

Зрелище, надо полагать, было необычное.

Гора черепков и обломков, посреди которой на коленях стоит человек в нижнем бельё, носках и ботинках, прижимая к груди свёрток.

— Ничего не понимаю! — произнесла наконец дама в розовой шляпке. — Я уплатила все налоги до конца года! Что вам от меня нужно? Что я такого сделала?

— Простите меня, мадам, — отозвался наконец Ходкисс. — Я не думал, что окажусь в вашем магазине.

На лице хозяйки появилось уже знакомое ему выражение. Так смотрела на него Этель, когда влезла на чердак.

Ходкисс встал, держа узел перед собой, как щит.

Женщина открыла рот, наверно, готовясь позвать на помощь.

Ходкисс догадался, что сейчас произойдёт, дико вскрикнул и в панике бросился прочь из лавки. Ещё никогда он не бежал так быстро. Ноги, казалось, опережали его. За ним, придерживая рукой розовую шляпку, гналась хозяйка антикварной лавки, а немного поодаль появилась Этель во главе всей банды преследователей.

Ходкисс тяжело дышал, открыв рот, и жадно хватал воздух, в глазах его застыл ужас. Он бежал по улице в одном бельё, и прохожие разбегались в стороны, словно завидя какое-то чудовище.

Он мчался в северном направлении к перекрёстку, где была надежда поймать такси или хотя бы вскочить в автобус. Перекрёсток был довольно опасен для пешеходов, но местные жители, даже зная об этом, форсировали его с безумной беспечностью.

Просидев все утро за рюмкой у Финча на углу, Себастьян О'Рейли столь же беспечно погонял свою кобылу Бренду по бульвару Колвилл. Нагруженная старыми газовыми плитами и железными кроватями, повозка мягко катилась на резиновых шинах с максимально возможной для возраста Бренды скоростью.

Ближе к перекрёстку Бренда вдруг понеслась вскачь, а Себастьян О'Рейли громко затянул песню, из которой он помнил лишь повторявшуюся в каждом куплете последнюю строчку:

Старые плиты и кровати, подпрыгивая, громыхали в такт его пению.

В тот самый момент, когда повозка въехала на перекрёсток, перед глазами Себастьяна О'Рейли и его кобылы возникло странное, дикое видение. Себастьян поперхнулся и протёр глаза. Ничего подобного он никогда прежде не видел.

Высокий человек в одном бельё, полосатых носках и тяжёлых башмаках мчался по Портобелло-стрит, точно за ним по пятам гнался сам дьявол. К груди он прижимал какой-то узел. Человек этот был китайцем. Он выскочил на перекрёсток, чуть не налетев на Бренду.

Себастьян думал, что кобыла, как обычно, не обратит внимания даже на этого чудака. Однако на сей раз вышло иначе. Бренда громко заржала и поднялась на дыбы.

От неожиданности Себастьян кувыркнулся с козёл и, навзничь плюхнувшись на сетку старой кровати, мягко закачался вверх вниз. До него донеслись испуганные крики, а потом наступила тишина.

Наконец Себастьян О'Рейли приподнялся и выбрался из груды лома. На четвереньках пробравшись к своему сиденью, он вытянул шею и посмотрел на мостовую. Хмель мгновенно улетучился. Таким трезвым он не чувствовал себя уже лет пятнадцать.

Бренда успела успокоиться и теперь стояла, вздрагивая всем телом, а совсем рядом, растянувшись на мостовой, лежал полуголый китаец. Рядом с ним валялся узел, в котором копалась знакомая Себастьяну торговка по имени Этель. Наконец она нашла то, что искала, а ненужный теперь узел отшвырнула прочь, и он отлетел к самой повозке. Этель держала в руке брошку.

Пользуясь тем, что все зеваки уставились на неподвижное тело китайца, Себастьян наклонился, подхватил свёрток и спрятал его в повозке среди своего хлама. Большого греха в том он не видел. Из-за этого парня, которого Бренда сбила с ног, он угодил в глупое и неприятное положение. Оставаться здесь дольше становилось опасно. Вот-вот нагрянет полиция. Пора убираться подальше от этого беспокойного местечка.

Бормоча на всякий случай молитву какому-то не очень важному святому, Себастьян, стараясь не привлекать к себе внимания, устроился на козлах, собрал в руку вожжи и стегнул кобылу. Бренда воинственно заржала и рванулась с места. Испуганная толпа всколыхнулась и рассыпалась, освобождая ей путь, повозка все быстрее понеслась дальше по бульвару.

Себастьян О'Рейли давно убедился, что с полицией лучше не связываться. Все извозчики придерживались этого золотого правила. Он взмахнул кнутом, Бренда помчалась ещё быстрее, и вскоре повозка совсем исчезла из виду, свернув за угол.

Какое-то время толпа безмолвно смотрела ей вслед, затем все опять уставились на распростёртого посреди улицы Ходкисса.

— Я думаю, он своё получил сполна, — проговорил какой-то тип, державший его за кисть.

— Так ему, мошеннику, и надо! — фыркнула Этель.

— Кто же мне теперь заплатит за разбитый фарфор? — спросила, неизвестно к кому обращаясь, дама в розовой шляпке. По правде говоря, весь её фарфор был застрахован, но ей очень уж хотелось, чтоб и на неё обратили хоть немного внимания.

Этель тем временем ощупывала брошь в кармане фартука. На её лице блуждала довольная улыбка. Все закончилось как нельзя лучше.

Чудовище ещё раз продемонстрировало всем, что от него никому не уйти.