Центральное место создали явно путем старательного вычисления точного центра Кенд-Амрида, а затем сноса существовавших зданий. Здесь было воздвигнуто строение, квадратное, неестественно контрастирующее с другими зданиями. Центральное место являло также признаки того, что построили его лишь недавно, и мне оставалось только гадать, с какой скоростью оно должно было возводиться и какой ценой – поскольку здесь использовался в первую очередь человеческий труд.
      Центральное место было построено на крови людей – людей, подвластных тирании, понять которую намного труднее, чем власть диктатора, существовавшего когда-либо!
      Носилки остановились и опустились на землю перед главным входом – зияющим в стене и совершенно квадратным – из них спустилось два человека и, шагая, словно роботы, первыми направились в здание.
      Внутри царил полумрак, скверно освещаемый простыми лампами, похожими на наши обыкновенные масляные лампы. Это удивило меня, поскольку большинство марсианских народов все еще пользуется почти неистощимым искусственным освещением, являющимся одним из благ, оставленным после себя шивами – сверхученой расой, уничтожившей себя согласно легендам и того немногого, что осталось от истории, в чудовищной войне много веков назад.
      От них осталось лишь несколько бессмертных, понявших ошибочность своих путей и редко становившихся вовлеченными в дела людей. Они страшились, наверное, что могут повторить свои ошибки.
      Я заметил об этом Хул Хаджи, и тот сказал, что у них некогда имелось такое же освещение, но пытаясь сделать новые осветительные приборы, подобные им, синие люди разобрали их на части и не смогли собрать вновь.
      Эта информация усилила сложившееся у меня впечатление о жителях Кенд-Амрида и помогла мне понять, почему они стали тем, чем были.
      Сочувствие причинам их безумия не изменило ни на йоту моего намерения попытаться, насколько будет в моих силах, вылечить это безумие.
      Мы вошли за теми двумя в помещение, где нашли еще девять человек – все с той же неестественной прямой осанкой и неподвижным выражением лиц, как и у первых двух. Они, конечно, различались по физической внешности.
      Первые два заняли свои места за круглым столом, где уже сидели другие девять. В центре стола, имевшего углубление, находилось нечто, значение чего я не смог понять с первого взгляда.
      Это был человеческий скелет.
      Буквально, мементо мори.
      Первоначально – и, наверное, даже Одиннадцать теперь потеряли из виду свой первоначальный мотив – его поместили туда, чтобы напоминать им о смерти. Если врач прав, то именно страх перед напастью и заставил их создать эту неестественную государственную систему.
      Следующее, что я заметил – это то, что за столом не хватает одного места. И все же, если вокруг стола было двенадцать кресел, то где же двенадцатый? Потому что правители Кенд-Амрида называли себя Одиннадцатью.
      Я надеялся, что позже смогу найти ответ на это.
      Все тем же ровным голосом человек, с которым я первоначально разговаривал, в точности сообщил другим, что произошло между нами. Он не сделал по этому поводу никаких личных комментариев и, казалось, не пытался передать ничего, кроме точной информации.
      Когда он закончил, другие повернулись рассмотреть нас.
      – Мы говорить, – сказал после минутной паузы первый человек.
      – Нам выйти, чтобы вы могли решить? – спросил я.
      – Нет нужды. Мы обдумываем факторы. Вы здесь не иметь значения.
      И тут начался невероятный разговор между одиннадцатью людьми. Никто ни разу не высказал мнения, зависящего от его собственной личности.
      Некоторым это может показаться привлекательным – разум правит эмоциями – но пережить такое было ужасно, потому что я вдруг понял, что личная точка зрения является необходимостью, если хочешь придти к сколь-нибудь реалистичному выводу, каким бы несовершенным он мог бы показаться.
      Повторение всего разговора наскучит вам, но, в сущности, они обсуждали, смогут ли они, будучи полезными нам, получить что-то полезное для Кенд-Амрида.
      Наконец они пришли к выводу, к которому по-моему, более сбалансированный человек пришел бы в течение нескольких минут. Коротко он сводился к следующему: если я объясню, как построить двигатель внутреннего сгорания и принцип его действия, они помогут мне отремонтировать мой.
      Я знал, насколько опасным может оказаться дело, если я направлю это нездоровое общество по пути к настоящим техническим достижениям, но притворился, что согласен. При этом я имел в виду, что у них нет достаточного количества инструментов, необходимых для постройки многих двигателей внутреннего сгорания прежде, чем я смогу вернуться с подмогой и исцелить болезнь, явившуюся в Кенд-Амрид.
      – Ты показать? – спросил один из Одиннадцати.
      – Покажу, – согласился я.
      – Когда?
      – Утром.
      – Утро. Да.
      – Можно теперь нам вернуться на наш корабль?
      – Нет.
      – Почему нет?
      – Вы остаться, вы не остаться. Мы не знать. Поэтому вы остаться.
      – Ладно, – пожал я плечами. – Тогда, наверное мы можем где-нибудь поспать до утра. – По крайней мере, подумал я, мы сможем поберечь свою энергию, пока не решим, как действовать.
      – Да.
      – Тут есть постоялый двор, где мы могли бы остановиться?
      – Да, но вы не остановитесь там.
      – Почему же? Вы можете охранять его, если не доверяете нам.
      – Да, но вы умереть, вы не умереть. Мы не знать. Поэтому вы оставаться здесь.
      – Почему это мы можем умереть?
      – Напасть, чума заставлять умереть.
      Я понял. Они не хотели, чтобы мы заразились чумой, все еще удерживавшей власть в городе. Наверное, это место было больше защищено, чем все остальное в городе.
      Мы согласились остаться.
      Затем первый отвел нас из помещения по короткому коридору, в конце которого лестничный марш вел вниз, в подвалы Центрального места.
      Мы спустились по лестнице и прошли по другому коридору со множеством дверей по обеим сторонам. Они выглядели подозрительно похожими на ряд камер в тюрьме.
      Я спросил провожатого, что это такое.
      – Здесь хранить испорченные головы, – сообщил он мне.
      Я сообразил, что именно здесь содержались в заключении люди, все еще полезные для Кенд-Амрида, по понятиям этого города, но сочтенные безумными опять же по тем понятиям.
      Надо полагать, нас приняли относящимися к этой категории.
      Пока они не отобрали у нас оружие, я готов был позволить им запереть нас на ночь, если, допустив это, мы сможем в конечном итоге отремонтировать мотор и добраться обратно в Варналь, а там уж решить, как мы лучше всего сможем сбросить двойное проклятие, лежащее на Кенд-Амриде – проклятие физической и психической болезни. Такая комбинация, подумал я, является редкой на Марсе, где болезни вообще редки, но на Земле она встречалась куда чаще. Еще одно обстоятельство, которое я не мог не обдумать – это было ли положение вещей таким же, будь на Марсе болезней больше. Я пришел к выводу, что нет. Мне думается, что я прав.
      Знаю, я ученый, но не философ – я предпочитаю мысли действие. Пример Кенд-Амрида глубоко повлиял на меня, и я чувствую, что должен взять на себя труд объяснить, почему именно я предпочитаю общество Марса обществу Земли. Марс, конечно, не совершенен – и наверное, именно потому-то я и нашел свой истинный дом на Марсе. Ибо там людям преподавался урок слишком упорной попытки добиться совершенства. Там люди уважали прежде всего человеческую индивидуальность. Уважали не только сильного, но и слабого тоже, потому что сила и слабость присутствуют в большей степени во всех нас. Это обстоятельство больше, чем что-либо иное создает того, кого мы называем слабым или сильным.
      И это – часть причины, почему я возненавидел то, чем стали жители Кенд-Амрида.
      В конечном итоге, наверное, это должно было разрешиться в состязании умов и мечей. Но вы должны знать, что мой мозг вступил в поединок раньше руки, державшей меч.
      И если Марс – место, более предпочтительное для меня, чем Земля, то вы должны понять, почему. Причина в следующем: обстоятельства добрее к Марсу, чем к Земле. На этой планете мало болезней, а население достаточно невелико, чтобы позволить каждому человеку стать самим собой.
      Итак, человек с неподвижным лицом открыл дверь и посторонился, дав возможность нам пройти.
      Я удивился, увидев еще одного обитателя маленькой камеры, снабженной четырьмя нарами. Он не походил на Одиннадцать, но в его глазах было что-то затравленное, заставившее меня вспомнить о враче, встреченном нами.
      – Он не хорош для других, – сказал наш провожатый. – Но это единственное место для вас. Не говорить с ним.
      Мы ничего не сказали, войдя в камеру и наблюдая, как за нами закрыли дверь. Мы услышали как упал засов и поняли, что заточены. Нас утешал только тот факт, что оружие осталось при нас.
      – Кто вы? – спросил нас человек, сидевший в камере, как только затихли шаги тюремщика. – Почему Шестой заточил вас и позволил сохранить при себе мечи?
      – Так его зовут Шестой? – улыбнулся я. – Нас так и не представили.
      – Ты смеешься над этим? – он показал на дверь. – Неужели ты не понимаешь, над чем ты смеешься?
      – Конечно, – став серьезным, ответил я. – Но мне кажется, если против этого потребуется предпринять какие-то действия, – я кивнул в указанном им направлении, – то мы должны не терять головы и не становиться такими же сумасшедшими, как и те, с кем мы намерены бороться.
      Он посмотрел мне в лицо ищущим взглядом, а затем опустил глаза к полу и кивнул.
      – Наверное, ты прав, – признался он. – Наверное, именно в этом-то я, в конечном счете, и оказался не прав.
      Я представился сам и представил своего друга:
      – Я – Майкл Кэйн, принц Варналя, лежащего на юге, а это Хул Хаджи, принц Мендишара на далеком севере.
      – Странные друзья, – сказал он, поднимая взгляд. – Я думал, что народ юга и Синие Гиганты – потомственные враги.
      – Теперь дела обстоят совсем не так плохо, – возразил я. – Но кто ты и почему ты здесь?
      – Я – Первый, – ответил он. – И здесь я, если угодно, именно из-за этого.
      – Ты хочешь сказать, что ты – отсутствующий член Совета, правящего Кенд-Амридом?
      – Именно так. Более того – именно я сформировал этот Совет. Вы видели, где он заседает?
      – Да, в экстравагантном месте.
      – Я положил скелет в центр стола. Ему было предназначено служить постоянным напоминанием о том, с чем мы боремся. С этой ужасной чумой, все еще опустошающей город.
      – Но в чем причина эпидемии? Я не слышал ни о каких смертельных болезнях на Марсе.
      – Причиной ее являемся мы, косвенно. Мы нашли неподалеку от окраины города древнюю канистру. Она оказалась настолько старой, что явно была создана шивами или якша. Нам потребовалось много месяцев, прежде чем мы сумели ее открыть.
      – И что же оказалось внутри? – полюбопытствовал Хул Хаджи.
      – Ничего, как мы и думали.
      – Просто воздух? – недоверчиво переспросил Хул Хаджи.
      – Не просто воздух – чума. Она все время находилась там. И по своей глупости мы выпустили ее.
      Теперь Хул Хаджи кивнул.
      – Да, я помню отрывок истории, – подтвердил он, – что-то о том, как в своей самостоятельной войне шивы и якша применяли болезни, которые им как-то удавалось поймать в ловушку и выпускать на своих врагов. Именно это вы, должно быть, и нашли.
      – Мы поняли это, но какой ценой! – человек, назвавшийся Первым, подошел и сел на нары, обхватив руками голову.
      – Но что же случилось потом?
      – Я был членом совета, правившего в Кенд-Амриде. Я решил, что для сдерживания чумы нам нужна логичная система управления. Я решил – и, поверьте мне, я пришел к этому решению, не испытывая удовольствия – что пока чума не будет уничтожена напрочь, мы должны расценивать каждого человека просто как машину, иначе чума распространится повсюду. Если чума распространится не очень сильно действует на личность – а ее воздействие, знаете ли, варьируется – то его можно считать потенциально функционирующим механизмом. Если чума сильно воздействует на него, то его следует рассматривать как бесполезный механизм и, следовательно, уничтожить, а полезные части хранить в банке органов, если они могут потребоваться функционирующему или потенциально функционирующему организму.
      – Но такая концепция предполагает, что у вас имеется намного более сложная форма хирургии, чем указывает ваше общество, – заметил я.
      – У нас есть оборудование шивов. Руку, кисть, любой важный для жизни орган можно вставить или подсоединить туда, где ему следует находиться в человеческом теле, а потом включается машина шивов. Из машины вытекает какая-то сила и соединяет части тела, – человек говорил с удивлением, словно мне следовало бы это знать.
      – Я слыхал о такой машине, – вмешался Хул Хаджи. – Но я понятия не имел, что одна такая находится в Кенд-Амриде.
      – Мы, как это ни печально, держали это в секрете от других народов, – пояснил заключенный. – Мы вообще довольно скрытный народ.
      – Я это знаю, – согласился Хул Хаджи. – Но я не представлял, до какой степени вы заботились о своих секретах.
      – Наверное, если бы не были такими скрытными, то не оказались бы сегодня в таком положении.
      – Трудно сказать, – возразил я ему. – Но почему вы теперь в тюрьме?
      – Потому что я увидел, что мои выводы произвели нечто, столь же опасное, как и чума, – ответил он. – Я попытался повернуть вспять с курса, по которому пустился в путь, попытался вывернуть обратно к старому положению вещей. Но прозрение наступило слишком поздно.
      Я посочувствовал ему.
      – Но они не убили тебя. Почему?
      – Я полагаю, из-за моего мозга. Они на свой странный манер уважают ум, или по крайней мере то, что они считают умом. Но я думаю, что так будет продолжаться не очень долго.
      Я испытывал ненависть и в то же время сочувствие к этому человеку трагически сложившейся судьбы, сидевшему передо мною на нарах. Но сочувствие одержало верх, хотя про себя я обругал его дураком. Подобно другим до него на Земле и на Марсе, он стал жертвой созданного им монстра.
      – А разве вам не приходило в голову, – сказал я, – что если древние – шивы или якша – могли изобрести эту чумную канистру, то у них, возможно, имелось также и другое изобретение, способное исцелить от чумы?
      – Естественно, приходило, – ответил, обиженно подняв голову, Первый.
      – Но существует ли оно еще? И если да, то где оно? Как вступить в контакт с шивами?
      – Никто не знает, – сказал Хул Хаджи. – Они приходят и уходят.
      – Наверняка должно быть возможным, – произнес я, быстро взглянув на Хул Хаджи, гадая, пришла ли ему в голову та же мысль, – обнаружить это устройство, если оно все еще существует.
      Хул Хаджи поднял загоревшиеся глаза.
      – Ты думаешь о месте, куда мы первоначально отправлялись, не так ли?
      – Так, – подтвердил я.
      – Конечно. Исцели чуму, и тогда исцелишь безумие!
      – Именно.
      Первый недоуменно глядел на нас, явно не понимая, о чем мы говорим. Я подумал, что на данном этапе будет целесообразным не рассказывать ему о сокровищнице машин, лежавших спрятанными в подземельях якша. В самом деле, ранее мы с Хул Хаджи по взаимному желанию согласились, что это место следует хранить в тайне, и что рассказывать, где оно расположено нужно только минимальному количеству доверенных людей. В этом мы разделяли явное беспокойство шивов, чувствуя, что обнародование всех таких знаний сразу являлось слишком опасным. Если шивы проявляли интерес к человечеству, то я считал верным то, что они, очевидно, ждали, пока общество на Марсе достигнет основательной зрелости, прежде чем предоставлять им блага предыдущего общества, уничтожившего само себя.
      – Вы говорите, – спросил Первый, – что есть шанс найти исцеление от чумы?
      – Именно так.
      – Где? И как?
      – Мы не можем сказать, – ответил я ему. – Но если мы сумеем убраться из Кенд-Амрида, и если мы найдем такую машину, то заверяю тебя – мы вернемся.
      – Отлично, – обрадовался он, – я принимаю это. По крайней мере вы предлагаете надежду тогда, когда я думал, что всякая надежда пропала.
      – Скажи нам свое настоящее имя, – попросил я. – И восстанови немного надежды у самого себя.
      – Барани Даса, – ответил он, снова поднимаясь и говоря немного более ровным голосом. – Барани Даса, мастер-кузнец Кенд-Амрида.
      – Тогда пожелай нам всего хорошего, и пожелай удачи, Барани Даса, – сказал я. – И надейся, что Одиннадцать смогут помочь нам отремонтировать двигатель.
      – Мы в Кенд-Амриде понимаем в машинах, – в глазах его появилось что-то, похожее на прежнюю гордость. – Его отремонтируют.
      – Наверное, вы понимали в них недостаточно, – напомнил я ему.
      Он поджал губы.
      – Просто мы не делали различий между машинами, которые мы любили, и людьми, которых мы тоже любили.
      – Такое отличие всегда следует иметь в виду, – сказал я ему. – Но это не значит, что нам следует вообще отвергать машины.
      – Я подумаю над этим, – губы его тронула слабая улыбка. – Но я буду думать долго, прежде чем решу, согласиться с тобой, или нет.
      – Это все, чего нам следует просить, – улыбнулся я в ответ.
      Затем мы легли спать, и Хул Хаджи вытянулся на полу камеры, поскольку нары не были рассчитаны на синих гигантов трехметрового роста.

      Утром, вскоре после восхода солнца, мы отправились осматривать двигатель – Хул Хаджи, я сам и Одиннадцать. Я узнал от Барани Даса, что каждый член Совета был лучшим в своем конкретном ремесле, и понимал, что они – самые подходящие люди для ремонта двигателя, если это вообще кому-нибудь по силам.
      Я опустил воздушный корабль на землю и снял листы, закрывавшие кожух двигателя. Почти сразу же я заметил, что неисправность была проста, и обругал себя дураком. Бензопровод состоял из нескольких секций и одна из них отошла. Каким-то образом кусок ветоши, наверное, по недосмотру механика, попал в бензопровод и забил его.
      Чаще всего простое объяснение и оставляют без внимания. Я исходил из того, и это вполне законно, так как обученные мною в Варнале механики обычно заслуживали всяческого доверия и отличались щепетильностью, что было что-то не в порядке с двигателем.
      И все же, из-за этой ошибки, я нашел Кенд-Амрид, и это было, вероятно, столь же неплохо, поскольку теперь я имел шанс кое-что сделать для него. Я радел не только о благе Кенд-Амрида, но и о благе всего Марса.
      Я знал, что и болезнь, и вероучение могли распространиться во многом так же, как в Средние века на Земле Смерть и Черная Магия, и желал любой ценой воспрепятствовать этому.
      Я счел однако целесообразным притвориться, что с двигателем что-то не в порядке, и позволил Одиннадцати осмотреть его, как всегда с бесстрастными лицами, пока сам чертил обещанные им схемы. Я был достаточно уверен, что технологически они не смогут подготовить выпуск подобного двигателя к тому времени, как я вернусь, поскольку даже энергию пара они поняли в самых элементарных категориях. Это, конечно, делало их очень непохожими на остальных жителей Марса, никогда не утруждавших себя физикой, кроме как в теории, поскольку машины шивов были высокой степени сложности и выше их понимания.
      Лишний раз я смог проявить симпатию к жителям Кенд-Амрида, но по-прежнему считал, что ситуация, сложившаяся на большей части Марса гораздо лучше того, что мы здесь обнаружили.
      Знание того, что могу теперь покинуть Кенд-Амрид без затруднений заставило меня почувствовать себя лучше, и я искал теперь только какие-то признаки озадаченности на лицах Одиннадцати, когда они рассматривали мои чертежи.
      Но такое выражение отсутствовало. Единственное, что я понял – это что они уверены в себе.
      Они неизбежно дошли до расспросов о горючем, и я показал им немного очищенного мною в Варнале газолина. Мне следует предупредить, что варнальцы по-настоящему ничего не понимали в принципах действия двигателей, применяемых мною для воздушных кораблей. Точно так же, как не понимали намного более сложных принципов действия двигателей, построенных якша, примененных мною для полета на моем первом воздушном корабле. И это опять же, как я почувствовал, к лучшему.
      Один из Одиннадцати – он назвал себя Девятым – спросил о газолине и о том, где его можно найти.
      – Он не бывает таким в естественном состоянии, – уведомил я его.
      – Каким он бывать в естественном состоянии? – раздался лишенный каких-либо эмоций вопрос.
      – Трудно сказать.
      – Ты возвращаться в Кенд-Амрид и показывать. У нас есть много жидкостей, которые мы хранить из старых находок.
      Он несомненно подразумевал, что они отыскали и другие вещи, оставленные шивами, и сохранили их.
      Теперь уже меня разобрало любопытство, и я не желал упускать шанс посмотреть эти, упомянутые Девятым, «жидкости». Я согласился вернуться.
      Оставив на корабле Хул Хаджи, я возвратился со всеми Одиннадцатью в их лаборатории, расположенные как раз позади Центрального места. При дневном свете следы чумы виднелись повсюду. По улицам скрипели телеги, нагруженные трупами. Я ожидал увидеть признаки горя на лицах оставшихся в живых, но такого почти не было. Тирания Одиннадцати не позволяла таких неэффективных эмоций как горе или радость. Я понял, что признаки эмоций рассматривались как указания на то, что человек «безумен», либо что чума заразила еще одну жертву.
      От подобных мыслей я содрогнулся больше, нежели от всего, увиденного и услышанного раньше.
      Одиннадцать показали мне все химикалии, открытые ими в развалинах шивских городов, но я сказал им, что ни один не имел ничего общего с бензином, хотя и солгал.
      Они попросили меня оставить им немного газолина, и я согласился.
      Однако, я собирался сделать так, что он не сработает, когда они испробуют его.
      Я отказался возвращаться обратно на их страшных носилках, поэтому мы вернулись так же, как пришли.
      Хотя Одиннадцать и не подали виду, это казалось им неприятным, и потом я понял, почему. В конце улицы, по которой мы шли, из дома вышел человек и направился, спотыкаясь, к нам.
      На губах у него пузырилась кровавая пена, а от шеи до носа расползалась по лицу зеленоватая клякса. Одна рука казалась парализованной и бесполезной, другая болталась так, словно он пытался сохранить равновесие. Он увидел нас, и из его рта вырвался неразборчивый крик. Глаза его были лихорадочно-яркими и блестели ненавистью.
      Приблизившись к Одиннадцати, он закричал:
      – Что вы наделали! Что вы наделали!
      Одиннадцать все, как один, повернулись, оставив меня одного лицом к лицу с пораженным чумой несчастным.
      Но он проигнорировал меня и кинулся за ними.
      – Что вы наделали! – снова пронзительно крикнул он.
      – Слова ничего не значат. Нельзя отвечать, – сказал Девятый.
      – Вы виноваты! Вы выпустили чуму! Вы навязали нам это нечестивое правительство! Почему столь немногие понимают это?
      – Неэффективный, – раздался холодный мертвый голос Шестого.
      Затем из тех же дверей выбежала девушка. Она была хорошенькая, лет восемнадцати, и одета в нормальную марсианскую одежду – коротенькую тогу.
      Ее каштановые волосы растрепались, а по лицу струились слезы.
      – Отец! – закричала она, бросаясь к несчастному.
      – Уйди, Ала Мара! – крикнул он. – Уйди, мне предстоит умереть. Дай мне воспользоваться оставшейся во мне малостью жизни, чтобы выступить против этих тиранов. Дай мне попробовать заставить их почувствовать что-то человеческое – даже если это будет всего лишь ненависть!
      – Нет, отец! – девушка потянула было его за руку.
      Я заговорил с ней:
      – Я сочувствую вам обоим, – сказал я. – Но подождите еще немного.
      Может быть, я сумею вам помочь.
      Один из Одиннадцати – по-моему, он называл себя Третьим – повернулся.
      В руке у него было оружие шивов. Даже не моргнув глазом, он нажал на курок. Оружие это действует только на коротком расстоянии – а тут стреляли почти в упор. Человек со стоном упал.
      Девушка издала громкий вскрик и принялась молотить Третьего по груди кулачками.
      – Вы убили его. Вы могли, по крайней мере, оставить ему ту малость жизни, что у него осталось! – с ненавистью рыдала она.
      – Неэффективный, – произнес Третий. – Ты тоже неэффективный, – и он начал поднимать пистолет.
      Я не смог это вытерпеть.
      С безмолвным криком я прыгнул на него, вышиб из руки пистолет и обхватил девушку за талию.
      Я ничего не сказал.
      Он ничего не сказал.
      Мы просто стояли молча, рассматривая друг друга, когда повернулись десять других членов Совета.
      Я выхватил свободной рукой меч.
      – Мертвый человек – самый неэффективный из всех возможных, – высказался я. – И я могу сделать такими нескольких из вас, если вы сделаете хоть один шаг.
      Девушка теперь плакала от реакции на случившееся, и я от всего сердца жалел ее теперь даже больше, чем раньше.
      – Не беспокойся, Ала Мара, – сказал я, вспомнив имя, названное ее покойным отцом. – Они не причинят тебе вреда.
      Один из Одиннадцати, находившийся дальше всех от меня, поднес к губам свисток, игнорируя мою угрозу. Его звук пронзил воздух, и я понял, что свисток предназначен для вызова стражи.
      Закинув девушку на плечо, я кинулся по улице. Я знал, что ворота – за следующим поворотом, и что если я смогу достаточно быстро создать дистанцию между собой и Одиннадцатью, то их стража не причинит мне вреда.
      Задыхаясь, я свернул за угол и бросился к раскрытым воротам.
      Когда я пробежал через ворота, ко мне бросились стражники, и я молился, чтобы мне удалось добраться до поджидавшего корабля прежде, чем все будет потеряно.
      Хул Хаджи, должно быть, увидел, что меня преследуют стражники, потому что он вдруг появился у входа в гондолу воздушного корабля. Я швырнул ему девушку и повернулся как раз, чтобы отбить удары мечей первых двух человек.
      С оружием они обращались неумело, и сперва я защищался легко. Но вскоре в бой вступили и другие, и мне пришлось бы туго, не окажись со мной рядом массивная фигура Хул Хаджи.
      Вместе мы удерживали их, пока несколько не оказались на земле убитыми или ранеными.
      – Поднимайся на борт корабля, – бросил мне вполголоса Хул Хаджи. – Я тотчас же присоединюсь к тебе.
      Все еще сражаясь, я сумел забраться в гондолу.
      Хул Хаджи сделал один последний выпад, убивший стражника, и в возникшем в эту секунду затишье, прыгнул в гондолу.
      Я стоял наготове у двери и тут же захлопнул ее. Предоставив Хул Хаджи запирать ее, я проскочил мимо все еще испуганной девушки и уселся за пульт управления кораблем.
      Прошло всего несколько мгновений, и моторы мощно взревели, оживая. Я освободил якорные канаты, и вскоре мы поднимались в воздух.
      – Что теперь? – спросил Хул Хаджи, мельком взглянув на девушку и усевшись в специально изготовленное для него кресло.
      – У меня есть сильное искушение сейчас же вернуться в Варналь, – сказал я. – Но вероятно, будет лучше всего сразу же отправиться к подземельям якша и посмотреть, не сможем ли мы найти машину для исцеления чумы. Еще лучше было бы, если бы нам удалось вступить в контакт с шивами.
      – Шивы редко вступают в контакты с нами, – напомнил мне Хул Хаджи.
      – Но если бы они узнали!
      – Наверное, они знают.
      – Ладно, – сказал я. – Мы летим к подземельям якша. Наверное, там мы найдем средство вступить в контакт с шивами.
      – А что насчет девушки? – спросил Хул Хаджи.
      – Ничего не остается, кроме как взять ее с собой, – решил я. – В конце концов, помогая ей в первый раз, я возложил на себя ответственность за ее дальнейшую судьбу.
      – И на меня, друг мой, – улыбнулся Хул Хаджи, пожав мне плечи своей рукой.
      Позади нас Ала Мара слабо проговорила:
      – Спасибо вам, незнакомцы. Если я буду вам чем-то мешать, высадите меня, где хотите. Вы сделали достаточно.
      – Чепуха! – ответил я, устанавливая курс на север к подземельям якша.
      – Мне хочется в конце этого приключения вернуть тебя обратно в Кенд-Амрид.
      Кроме того, у нас есть основания надеяться, что мы получим средства для уничтожения всех царящих там бед.
      Наверное, тронутая этим, и явно вспомнив смерть отца, девушка снова принялась рыдать. Я обнаружил, что мне трудно не обращать внимания на ее эмоции, и прошло долгое время прежде, чем я смог подумать о способе, которым я рассчитывал найти машину, способную исцелить чуму, исходя из предположения, что она существовала в подземельях якша.
      Пройдет еще несколько дней прежде, чем мы доберемся до своей цели. За это время я должен научить себя действовать и мыслить хладнокровно.
      Я, конечно, не знал тогда, что ждало меня впереди. Если бы знал, то скорее всего, вернулся бы в Варналь.
      Как оказалось, события скоро развернулись таким образом, что мы все оказались в отчаянном положении!

      Наконец, мы полетели над пустыней, решив навестить Мендишар, отечество Хул Хаджи, на обратном пути. Частично это было решением моего друга, поскольку он объяснил, что лишь недавно улетел оттуда и испытывал уверенность, что там у него в настоящее время забот нет.