Глава 2

Совет миров

В какой-то момент я ощутил, что начинаю путаться во времени. Казалось, нам всем суждено прожить одинаковые жизни в мириадах соприкасающихся плоскостей бытия, причем мы обречены на попытки изменить предустановленный ход событий, хоть и понимаем всю тщетность этих попыток. Иногда кому-то везет, и его усилия изменить собственную судьбу неким образом поддерживают равновесие мироздания — точнее, множества альтернативных мирозданий, которые Оуна называла «мультивселенной» и в которых наши жизненные драмы разыгрывались по одним и тем же правилам.

Оуна была со мной терпелива, но я всегда отличался рациональным складом ума, поэтому для меня все рассуждения о мультивселенной выглядели бессмысленными. Мало-помалу я приобрел более широкий кругозор, который позволил мне уяснить, что наши сны — лишь обрывки чужих жизней, самые драматичные мгновения, и что некоторые счастливцы обладают способностью переходить из сна в сон, перемещаться между сновидениями и даже порой изменять их.

Оуна проводила меня в отведенное мне помещение, подождала, пока я приведу себя в порядок, и лишь тогда заговорила о принципах мироздания. После достаточно продолжительного разговора мы вышли на улицы Мо-Оурии — большого, кипучего города, куда более космополитичного, нежели я мог предположить. С первого взгляда становилось ясно, что далеко не всех людей изгоняют в темную страну. Нам попадались целые кварталы, где жили бок о бок люди сотен национальностей, где происходило великое смешение культур, в том числе и культуры офф-моо, слившейся с человеческой. Мы проходили через уличные развалы наподобие тех, какие я видел в Кельне, между домами, которые вполне уместно смотрелись бы во французских средневековых городках. По всей видимости, пришельцы из верхнего мира появились в Мо-Оурии не вчера, успели здесь осесть и обустроиться, но сохранили при этом свои обычаи, разве что позаимствовав некоторые чужие традиции.

Наряду с привычным в глаза бросалось и экзотическое. Оуна провела меня мимо базальтовых и гагатовых террас, украшенных блеклым лишайником, мимо балконов из тусклого известняка; на этих террасах и балконах виднелись существа, почти неотличимые от камня, который их окружал. А висевшая над городом вечная, искрящаяся ночь обладала собственным обольстительным очарованием. Теперь я понимал, отчего столь многие желают поселиться здесь. Конечно, ты остаешься без солнечного света и полей весенних цветов, зато можешь быть уверен, что тебя не втянут в конфликт, который мгновенно лишит всех вокруг и того, и другого.

Да, я понимал людей, решивших остаться здесь, и симпатизировал им, но сам я ни за что не выбрал бы подобный удел: меня по-прежнему манила поверхность — и прежде всего вспоминались крепкие, розовощекие веселые крестьяне из Бека… Никто из жителей Мо-Оурии не выглядел живым в полном смысле этого слова, пускай они и получали наслаждение от своего образа жизни и к их услугам были все блага подземной цивилизации. Огромная толща скал над головой, темные земли, о которых, вне сомнения, известно всем, непрекращающийся шум воды, слегка преувеличенная вежливость, с которой как-то не рассчитываешь столкнуться в кипении столичных страстей… Я восторгался городом, но более не испытывал желания остаться в нем навсегда. Меня тянуло на поверхность — в Германию, домой.

Вдруг накатило жестокое разочарование, близкое к отчаянию. Я любил свою страну и свой мир.

Все, что мне требовалось, — возможность сражаться за то, что я считал благородным и достойным уважения. Я рвался туда, где мои соотечественники противостояли трусливому гитлеровскому террору. Где мужественные люди бросали вызов жестоким филистерам, вознамерившимся растоптать великие ценности нашей культуры. Я выложил все это Оуне, пока мы пробирались по извилистым улицам-каньонам, любуясь архитектурой и красотами природы и обмениваясь изысканно вежливыми приветствиями со встречными.

— Поверьте мне, граф Ульрик, — ответила девушка, — если нам повезет, у вас появится сколько угодно возможностей сражаться с нацистами. Но прежде необходимо многое сделать. Битва разворачивается по крайней мере в трех плоскостях мироздания, и сейчас кажется, что наши враги сильнее.

— То есть вы хотите сказать, что я, помогая вам, сражаюсь за свою страну?

— Вы сражаетесь в той же самой войне. Каким образом сражаться — вы решаете сами, и тут вам никто не советчик. Но ваше решение будет принято одновременно с другими, — Оуна улыбнулась и вложила свою ладошку в мою руку.

Вскоре мы очутились в громадном природном амфитеатре, неподалеку от центра города. Здесь не было и следа сталагмитов, а сталактиты под сводом пещеры скрывались в глубокой тени, созданной ослепительным блеском озера.

Я думал, что этот амфитеатр — нечто вроде римского Колизея или арены для боя быков, но нигде не было видно ни лавок, ни иных сидений.

Из амфитеатра наружу вела широкая дорога, упиравшаяся, по-моему, прямо в озеро. Будь офф-моо воинственным народом, я бы, пожалуй, заподозрил, что мы стоим на плацу для парадов; перед глазами сама собой возникла картина: одержавший победу в сражении флот возвращается в гавань, моряки сходят на берег и маршируют по дороге к амфитеатру, а горожане восторженно их приветствуют.

Оуну позабавили мои фантазии, особенно когда я упомянул, что дно амфитеатра словно вытоптано тысячами ног, да и запах ощущается какой-то знакомый. Но заговорила она о другом и, как и раньше, изъяснялась весьма загадочно.

— В другой раз вы сюда уже не попадете, почти наверняка, — сказала она, — Если только не вернется хозяин.

— Хозяин?

— Да. Он прожил вместе с офф-моо много-много лет, с самого основания города. Поговаривают даже, что они вместе пришли в этот мир. Находятся такие, кто утверждает, что сам город был построен вокруг хозяина. Он очень стар и много спит, но когда чувствует, что проголодался, покидает это место и отправляется вон туда, — Оуна указала на дорогу, — к озеру. Порой он исчезает надолго, но всегда возвращается.

Я огляделся, выискивая хоть какие-нибудь признаки того, что здесь живет некое существо.

— Ему что, не требуется ни мебели, ни укрытия от непогоды?

Оуна расхохоталась.

— Хозяин — огромная змея, — объяснила она, отсмеявшись. — Он похож на волука, но, разумеется, гораздо крупнее. Здесь он спит, когда возвращается в город. Офф-моо его не боятся; легенды гласят, что в прошлом он не раз их защищал. Они думают, что в озере он охотится. У него длинные плавники, похожие на крылья, и змеиное тело; кое-кто полагает, что у хозяина есть и лапы, что он больше ящерица, чем змея. Словом, вспомните волука и представьте себе такого же, но размером с этот амфитеатр.

— Мировой Змей? — благоговейно проговорил я. На ум сразу пришла легенда о змее Уроборосе, Всепобеждающем, который, как верили наши предки, стережет Мировое Древо.

— Может быть, — откликнулась Оуна. В ее тоне не было и намека на насмешку, она говорила вполне, искренне.

Ее ладонь снова скользнула в мою руку. Я вдруг ощутил себя чужаком, вторгшимся на запретную территорию, и с радостью позволил Оуне вывести меня из амфитеатра в лабиринт городских улиц. Улыбаясь, она показывала мне роскошные водяные сады, обрамленные каменными аркадами, вдоль которых тянулся аккуратно подстриженный лишайник. Светящиеся брызги, летевшие от миниатюрных водопадов, переливались всеми цветами радуги. Я не прятал восторга, и моей проводнице это доставляло удовольствие; она с гордостью открывала мне все новые и новые чудеса Мо-Оурии.

— Вы могли бы полюбить этот город? — спросила она, продевая руку мне под локоть. Я чувствовал ее дружелюбие, ощущал близость, какой никогда прежде не испытывал ни с одной женщиной. Это мне, признаться, льстило.

— Я уже полюбил его, — ответил я, — а народ офф-моо считаю на редкость утонченным. Замечательный народ. Я бы охотно прожил здесь год-другой, чтобы изучить город, и то наверняка бы не увидел всех его достопримечательностей. Но знаете, фройляйн Оуна, у меня нет привычки прохлаждаться на курорте, когда моим соотечественникам угрожает враг куда более грозный, нежели владелец того амфитеатра.

На это Оуна сказала, что понимает мою озабоченность и постарается всячески мне помочь. Я поинтересовался, нет ли в городе таинственного англичанина, капитана Бастэйбла. Оуна покачала головой.

— По-моему, у него дела в другом месте.

— А вы не можете вывести меня отсюда? Ведь вы тоже способны путешествовать из мира в мир.

— Есть дороги сновидений, — сказала Оуна, — и отыскать их не составляет труда. Но отвести человека в мир, из которого он прибыл, порой попросту невозможно, — она подняла руку, предвосхищая мой протест. — Я пообещала, что у вас будет возможность сразиться с вашими врагами. Вы хотите победить, не так ли?

— Если я правильно понимаю, вы советуете мне быть терпеливым. Я и так терплю. Что мне еще остается? — я не сомневался в искренности Оуны, в том, что она сдержит слово. Мне казалось, я знаю ее всю свою жизнь. Она вполне могла бы быть моей родственницей — к примеру, очень симпатичной племянницей. Вдруг вспомнилась убежденность девушки в том, что я должен знать ее. Что ж, не исключено, в каком-нибудь из бесчисленных временных потоков мы и встречались, поскольку в мультивселенной все одновременно непривычно — и знакомо. Скорее всего, Оуна приняла меня за кого-то другого, может статься, за одно из мириад моих вторых "я", разбросанных, если верить офф-моо, по бескрайнему, беспредельному множественному мирозданию.

Я дружески пожал пальчики Оуны: мол, все в порядке, волноваться не о чем.

Хотя у меня повод для волнения имелся: мало мне одного призрачного двойника, так их, оказывается, несчетные тысячи. Эта мысль напомнила о том, что случилось по дороге в город.

Когда я упомянул о своем двойнике и его явлениях, Оуна нахмурилась — вместо того чтобы посмеяться, как я ожидал. Стала задавать мне вопросы, уточняя, что и как; я старался отвечать исчерпывающе. Наконец она вновь покачала головой.

— Не знала, что задействованы такие силы, — проговорила она. — Такие могущественные силы. Остается лишь молиться, чтобы их желания совпали с нашими. Да, я, как видно, плохо усвоила мамины уроки…

— А кто были эти воины в доспехах?

— Первый — точно Гейнор, если вы правильно описали броню. Второй — его заклятый враг, одно из ваших величайших воплощений, кому суждено изменить судьбу мультивселенной.

— Значит, не предок, а второе "я"?

— Можно сказать и так. Говорите, он вас о чем-то просил?

— Было похоже.

— Ему необходима помощь, — по тону Оуны можно было предположить, что она говорит о близком друге. — А что видел Фроменталь?

— Ничего. Но я клянусь — это была не галлюцинация, не иллюзия! Во всяком случае, для меня.

— Разумеется, не иллюзия, — согласилась девушка. — Пойдемте, нам надо поговорить с Фроменталем и его друзьями. Они уже давно беседуют, пора к ним присоединиться.

Переходя с одного узкого мостика на другой, мы пересекли вереницу оврагов и расщелин, превращенных в каналы наподобие венецианских. Я в очередной раз восхитился тем, как умело и изящно офф-моо используют ландшафт. Гете наверняка поразился бы их уважению к окружающему миру. Как ни печально, у нас наверху этот окружающий подземный мир, если описать его в разговоре или в книге, сочли бы опиумным бредом какого-нибудь Кольриджа или По. Каждое общество платит свою дань за стремление большинства его членов отрицать очевидное, сколь угодно монументальное, но противоречащее общепринятому, то есть чудовищно узкому представлению о реальности.

Мы вышли на небольшую площадь. Оуна подвела меня к башне; мы поднялись по асимметричной винтовой лестнице и очутились в помещении, удивительно просторном для жилища офф-моо. Обстановка в помещении более соответствовала человеческому вкусу — мягкие кушетки, удобные кресла, длинный стол, заставленный яствами и напитками. Судя по всему, Фроменталь не терял времени даром, беседуя с мэтром Ренаром и тремя незнакомцами, которые поднялись, приветствуя нас.

Боюсь показаться невежливым, но все же вынужден сказать, что всем троим — четверым, включая Ренара — место было на театральной сцене, а не в реальной жизни.

Ренар, облаченный в кружевной костюм середины семнадцатого века, опирался на щегольскую тросточку; чувствовалось, что ему тяжеловато стоять на двух лапах. Наряд дополняла шпага, висевшая на алой шелковой перевязи.

— Мои дорогие друзья! — воскликнул он, завидев нас, и даже прищурился от удовольствия. — Как я рад вас видеть! — лис неуклюже поклонился. — Позвольте представить вам моих товарищей из Танелорна — барона Блэйра, лорда Браг-га и герцога Брэя. Они прибыли сюда, чтобы найти союзников в борьбе против общего врага.

Аристократическая троица вырядилась в мундиры кавалерийских офицеров наполеоновской армии. Барон Блэйр сразу привлекал внимание густыми бакенбардами и широкой, лошадиной усмешкой, открывавшей крупные неровные зубы. Лорд Брагг лучился самодовольством, точно единственный петух в курятнике, а герцог Брэй выглядел до нелепости торжественно. В отличие от мэтра Ренара, они все были людьми, однако в них ощущалось нечто деревенское, крестьянское. Впрочем, держались они достаточно дружелюбно.

— Эти господа проделали долгий и опасный путь, чтобы присоединиться к нам, — объяснил Фроменталь. — Они прошли по лунным дорогам между мирами.

— По каким дорогам? — я решил, что ослышался.

— Это искусство доступно немногим, — голос Ренара напоминал лисье тявканье. Изъяснялся он на классическом французском, но согласитесь — даже лису из Волшебной страны не так-то просто освоить человеческий язык, ведь его речевой аппарат к этому не приспособлен. — Те из нас, кто его освоил, отказываются путешествовать иначе. Эти господа — мои добрые друзья. Когда мы поняли, какая опасность нам грозит, то все вместе покинули Танелорн. Я, естественно, разумею наш Танелорн. Некоторое время назад мы разлучились — так сложились обстоятельства. Но мои друзья сумели добраться сюда и принесли последние, горькие вести о судьбе Танелорна.

— Город в осаде, — сказал Фроменталь. — Его осаждает Гейнор, в иной ипостаси. Ему помогает кто-то из владык Вышних Миров. Мы боимся, что город не устоит.

— Если погибнет Танелорн, конец всему, — Оуна принялась расхаживать вдоль стола. Похоже, она не ожидала столь печального известия. — Всему, что мы любим.

— Без помощи Танелорн падет наверняка, — вступил в разговор лорд Брагг, холодный тон которого не оставлял надежды. — Он — единственное, что осталось от нашего мира, все остальные земли захвачены. Гейнор правит ими от имени Порядка. Ему покровительствует владычица Миггея Безумная. И он ухитряется черпать силу у своих воплощений в других измерениях.

— Мы пришли сюда, — подытожил герцог Брэй, — в поисках этих воплощений Гейнора, надеясь, что сумеем предотвратить их слияние. В нашем мире слияние уже произошло. А здесь Гейнор едва испробовал свою силу.

Заметив мой непонимающий взгляд, Оуна пояснила:

— Порой возможно, с помощью кого-то из бессмертных, свести воедино два или более воплощений одного и того же человека. Тем самым его силы и могущество многократно возрастают, но он быстро теряет рассудок. Мало того, подобное противоестественное слияние угрожает и стабильности мультивселенной. Тот, кто грабит собственные ипостаси, рискует всем и непременно заплатит за свои дела страшную цену.

Ее взгляд, брошенный искоса, заставил меня поежиться. Холодок пробежал по коже, проник внутрь, в кости, и так там и остался.

— Нельзя допустить, чтобы на Мо-Оурию напали потому, что мы здесь, — горячо сказал я. — Почему бы не организовать экспедицию в темные земли и не ударить первыми? Гейнору потребуются месяцы, чтобы набрать достаточно сил.

Оуна невесело усмехнулась.

— Мы не знаем, с какой скоростью течет для него время.

— Зато знаем, что можем победить его.

— Это зависит от обстоятельств, — вмешался мэтр Ренар с извиняющейся улыбкой.

— От каких обстоятельств?

— От того, кого мы сумеем призвать на помощь. Позвольте напомнить вам, дражайший граф фон Бек, что в нашем мире непокоренным остался только Танелорн. У Гейнора могучие союзники. Известно наверняка, что ему помогает богиня.

— Почему же Танелорн не пал до сих пор?

— Потому что он — Танелорн. Город-убежище, приют для скитальцев, город вечного мира. Как правило, ни Хаос, ни Порядок на него не нападали. Танелорн — олицетворение и средоточие Серых Жил.

Оуна пришла мне на выручку.

— Серые Жилы — суть мультивселенной, — пояснила она, — та самая субстанция, из которой произошло все остальное, плоть и кровь мироздания. Там, откуда они растут, изначально пребывал Священный Грааль. Живые существа могут приходить к Серым Жилам, могут даже поселиться возле них, если захотят, но любое нападение на Жилы, любое вооруженное столкновение поблизости от них угрожает существованию мироздания. Некоторые говорят, что войной мы оскорбляем божество. Другие верят, что Серые Жилы и есть божество; третьи считают божеством мультивселенную целиком. Лично я смотрю на все проще. Для меня мультивселенная — огромное дерево, растущее непрерывно, выпускающее новые корни, простирающее ветви во все стороны и направления; и каждый корень, каждая ветвь — отдельная реальность, отдельная история, рассказанная собственными словами. А Жилы — суть всего, начало жизни. Прежде на Жилы никогда не нападали, какой бы кровопролитной ни была война.

— Атаковать Танелорн — то же самое, что нападать на Серые Жилы? — уточнил я.

— Нет. Но возникает тревожный прецедент, — сказал лорд Брагг, неожиданно выказав иронический склад ума.

— Значит, Гейнор угрожает сути мироздания. И что произойдет, возьми он верх?

— Гибель. Распад. Уничтожение разума.

— Но как он может победить? — ко мне возвращались навыки стратегического мышления, в свое время вбитые в мою голову старым фон Ашем.

— Заручившись поддержкой кого-либо из владык Порядка или Хаоса. Среди тех и других есть такие, кто думает, что если им удастся подмять мироздание под себя, мультивселенная сразу станет лучше и благополучнее. Боги бессмертны, но у них бывают приступы, когда рассудительность и ответственность сменяются старческим слабоумием и фанатизмом. Именно это и произошло с союзником Гейнора в нашем мире.

— Говорите, бог?

— Вообще-то богиня, — лорд Брагг позволил себе усмехнуться. — Знаменитая герцогиня Миггея из Долвика. Древний аристократический род Порядка…

— Порядка? Но ведь Порядок не терпит несправедливости!

— Агрессивное слабоумие присуще не только Хаосу, граф. И Хаос, и Порядок подчиняются общим законам. Они растут, набираются сил, крепнут, достигают зрелости, затем стареют и умирают. И в агонии на пороге смерти они отчаянно цепляются за жизнь. Готовы заплатить любую цену. Все прошлые союзы и договоренности утрачивают значение, главной становится алчность, хищническая жажда жизни, по воле которой они терзают малых существ, чтобы напитать свои развращенные души. Даже благороднейшие владыки подпадают под власть этой алчности, чаще всего — когда Хаос на подъеме, когда он приближается к зрелости.

— Не повторяйте моей ошибки, — шепнул мне на ухо Фроменталь, — не путайте Порядок и Хаос с добром и злом. У того и у другого есть свои пороки и свои добродетели, свои герои и свои злодеи. Они олицетворяют враждующие темпераменты человечества и указывают, какими мы можем стать, когда достоинства обеих сторон объединятся в одном человеке.

— И часто такое случается?

— Иногда бывает, — сказал лорд Брагг. — Люди появляются, когда возникает необходимость.

— Надеюсь, Гейнор не из их числа?

— Ни в коем случае! — гневно вскричал мэтр Ренар. — Он — исчадие преисподней, в нем слились воедино все пороки! Своими делами он обрек себя на вечную ненависть и вечное проклятие. А между тем он убежден, что действует по собственной воле, отвечая на вызов судьбы.

— И все же у него есть сверхъестественный союзник?

— В нашем мире — да, — лорд Брагг на мгновение словно сбросил маску равнодушия, — Ему помогает владычица Миггея. В ее распоряжении — как-никак герцогиня Порядка — все доступные ей силы, а это великое могущество. Если захочет, она может уничтожить не одну планету. Десница Порядка вершит справедливость и творит жизнь — но она же способна нести гибель и разрушение. Мы надеялись, что принц Эльрик…