Хозяин богатой усадьбы, крупный чернобородый мужчина с тяжёлым, пронзительным взглядом маленьких глаз, глубоко скрытых под нависшими густыми бровями, вышел из широко раскрытых перед дружиной ворот и угодливо поклонился.
      - Милости прошу, воевода, будь гостем.
      Просторный двор Люта наполнился людьми, лошадьми, гружёными и пустыми телегами. Рабы и слуги забегали, размещая всех по покоям, устраивая коней, засыпая им корму, заводя телеги в сараи и под навесы.
      Олега и старшую дружину Лют пригласил в дом, где уже были накрыты столы. Остальным приготовили угощенье в крепком просторном овине, где истопили печь.
      Дружина была довольна щедрым хозяином.
      - Ешьте, пейте, - потчевал их Лют.
      А те и без его приглашения ели так, что за ушами трещало, покрикивая на слуг, чтобы те быстрее несли то или иное блюдо, мёд и брагу.
      Только поздней ночью дружинники угомонились. Кто был в силах, разбрелись по клетям и сеновалам, многие остались тут же и спали, свалившись под стол.
      Утром Лют был ещё приветливее и услужливее. С низким поклоном он сказал Олегу:
      - Воевода, нынче я приказал говядины сварить.
      Вдруг в поварне послышался грохот, потом крик:
      - Ах ты!
      Из поварни выбежала собака с куском мяса в пасти. За ней гнался мужик.
      Дружинники, смеясь, смотрели за погоней.
      - Давай, хватай её!
      Мужик споткнулся, упал. Собака, воспользовавшись тем, что преследователь отстал, торопливо проглотила кусок.
      Хозяин, посмеявшись со всеми, повернулся к сараю и крикнул:
      - Эй, вы там, Третьяк, Жила, чего мешкаете? Чего мяса не несёте.
      - Несём, несём! - раздалось в ответ.
      Но тут собака громко взвизгнула, завертелась на одном месте, потом свалилась ка бок, задёргалась и замерла.
      Все, оцепенев, смотрели на неё.
      - Отрава! - закричал Ролав. - Воевода, тебя хотели отравить!
      Лют закричал отчаянно и умоляюще:
      - Нет! Не отравленное мясо! Не отравленное!
      Из поварни показался слуга, держа в руках большое деревянное блюдо, на котором дымились куски отваренного мяса.
      - Не отравленное оно! - закричал Лют и побежал навстречу слуге с мясом. - Вот, глядите, я сам съем!
      Дрожащей рукой он схватил кусок, но пальцы не слушались его, мясо упало на землю.
      - Не отравленное! Слуги у меня верные! В поварню никто чужой не заходил, только твой дружинник...
      Он схватил второй кусок и опять уронил.
      Свадич коротким, резким ударом опустил меч на голову Люта.
      - Не отравленное, а не жрёшь, на землю кидаешь!
      Хозяин усадьбы рухнул на землю.
      Олег посмотрел на распростёртого Люта, на Свадича, потом оттолкнул ногой подкатившийся к нему кусок мяса и сказал:
      - Видать, ещё не судьба.
      СМЕРТЬ РЮРИКА
      В Новгороде Олега встретила настороженная тишина.
      Охранявшие ворота дружинники сказали, что князь совсем хворый и, несмотря на то, что призывали знахарей и волхвов, никакого облегчения не наступило.
      - С постели не встаёт, видать, помирает, - закончил рассказ дружинник.
      Олег подхлестнул коня и поскакал к княжескому двору.
      В княжеских покоях толклись, сидели на лавках, ходили из угла в угол мужи старшей дружины.
      Олег прошёл в горницу.
      Рюрик лежал на постели. У его изголовья сидела Сбыслава.
      Несколько слуг стояли в тёмном углу.
      - Здравствуй, князь, - поклонился Олег, подходя к больному.
      - Наконец-то ты пришёл, - сказал Рюрик и с облегчением вздохнул.
      - Нынче дань богатую привезли, - сказал Олег.
      Рюрик приподнялся, кинул взгляд на слуг, посмотрел на жену.
      - Уйдите все. Оставьте нас с воеводой.
      Когда все вышли, Рюрик сказал:
      - Я помираю.
      - Может, выздоровеешь ещё.
      - Нет, - твёрдо проговорил Рюрик. - У меня нет никаких желаний, значит, я скоро умру. Олег, я верю тебе, как брату, поэтому поручаю твоим заботам Игоря. Поклянись, что будешь ему отцом и сохранишь для него княжеский престол. Поклянись на мече Перуном и Волосом, что исполнишь мою волю.
      Олег обнажил меч, взял на ладони лезвие.
      - Сделаю так, как ты велишь. Ежели нарушу твою волю, пусть отступятся от меня и проклянут меня во веки веков великий бог Перун и скотий бог Волос и своим же оружием посечен буду.
      Рюрик смотрел на Олега горящими лихорадочным, беспокойным огнём глазами и, как только тот замолчал, быстро сказал:
      - Да будет так. А свидетели твоей клятвы да будут боги.
      Пусть войдут мужи и выслушают мою последнюю волю.
      И принесите Игоря.
      Горница наполнилась людьми. Сбыслава принесла Игоря, посадила на постель к Рюрику.
      - Меня призывают к себе боги, - медленно заговорил Рюрик, - ныне прощаюсь с вами, любезные воеводы и верная дружина. С вами жизнь жил, с вами славу и золото добыл.
      За то благодарю вас. Но и вы со мною удачливы были, а те, кто захотел жить сам по себе и ушёл от меня, сгинули. Ныне объявляю мою последнюю волю. - Рюрик обвёл взглядом стоявших у его одра воевод, и его взгляд был, как всегда, твёрд. - Слушай, Алвад, и все... Слышите вы меня?
      - Слышим, князь, - ответил за всех Алвад.
      - Так слушайте мою последнюю волю.
      Рюрик замолчал, погладил по головке Игоря и, захватив широкой ладонью, подвинул к себе.
      - Княжение передаю сыну моему Игорю. Вам, воеводы и дружина, слушать его, как меня. А пока он мал, блюсти княжение Олегу. Такова моя воля. Клянитесь на верность и послушание Игорю и Олегу.
      - Князь, я твой племянник, - сказал Алвад, - а Олег даже не нашего рода.
      Со двора донеслись голоса и звон оружия.
      - Что там? - тревожно спросил Рюрик.
      - Это, князь, по моему слову пришла дружина проститься с тобой, сказал Олег.
      - А-а-а... - На лице Рюрика появилось подобие улыбки, он отстранил от себя Игоря. - Возьми, Олег, князя Игоря, даю тебе его с рук на руки. Отныне ты ему отец и оборона.
      Олег взял мальчика.
      - Будь покоен, князь! - И, повернувшись к воеводам, он сказал: - Кого любил и жаловал отец, того будет любить и жаловать сын.
      - Да будет так, - проговорил Рюрик. - Клянитесь, воеводы...
      По горнице пронёсся глухой шорох вытаскиваемых из ножен мечей.
      После клятвы Рюрик сделал рукой знак, чтобы все ушли и с трудом сказал:
      - А ты, Олег, останься...
      Когда все ушли, Рюрик заговорил снова, медленно, всё тише и тише с каждым словом:
      - Олег... помни... свою клятву...
      ПОХОРОНЫ
      Рыданья женщин-плакальщиц огласили княжеский дом.
      Олег приказал Ролаву и Добромиру охранять Сбыславу и Игоря, чтобы не случилось с ними чего недоброго в суматохе.
      На высоком берегу Волхова, там, где стоял Рюрик с дружиной, когда пришёл к Новгороду, призванный Гоетомыслом, рабы выкопали глубокую яму временный приют князя. В неё опустили одетое в богатые одежды тело Рюрика, там оно будет находиться, пока всё будет готово к торжественным похоронам.
      Когда рабы покрыли яму настилом из смолистых сосновых брёвен, к старшей жене Рюрика и стоявшему возле неё Алваду подошла одетая в чёрное старуха, высокая, крепкая и широкоплечая. Это была распорядительница похорон. Её называли Прислужница Смерти. Уже многих знатных мужей и простых воинов снарядила она в дальний путь - в мир мёртвых.
      Старуха поклонилась. Алвад кивнул в ответ.
      Старуха подняла вверх костлявые руки и, повернувшись к толпе рабынь и служанок, хриплым голосом воззвала:
      - Кто из вас умрёт вместе с ним?
      И не успела она договорить, Сбыслава рванулась вперёд и закричала:
      - Я! Я! Я умру с моим господином! - и она разрыдалась.
      Все оцепенели. Обычай предписывал, чтобы умершего в мир мёртвых сопровождала служанка, а не жена, которая должна была заботиться о детях. Но и запрещения для жён, желающих разделить судьбу мужа, тоже не существовало.
      Но существовал другой, требующий неукоснительного выполнения закон: женщина, вызвавшаяся умереть вместе с покойным, не могла отречься от своих слов.
      Как только Сбыслава сказала первое слово, к ней подошли две девушки в чёрной одежде - помощницы Прислужницы Смерти - и встали за её спиной. Теперь они будут повсюду следовать за ней, куда бы она ни пошла.
      Сказав роковые слова, Сбыслава успокоилась.
      Старуха, как чёрная птица, легко и неслышно, поспевала повсюду, и повсюду, казалось, стояла её нетающая тень.
      Живые готовили умершего в дальний путь.
      Женщины кроили и шили драгоценные погребальные одежды из самых дорогих материй - парчи, бархата, византийских наволок, шёлка.
      По обычаю, на одежды выделили треть всех его сокровищ.
      Треть останется жёнам и детям.
      Треть пойдёт на мёд и вино для тризны.
      На княжеском дворе поставили столы с мёдом, вином и всякими угощениями для всех новгородцев. Стояли столы и в княжеских покоях, и в друж:инной, и у рабов. Все должны проводить князя, пируя и веселясь, чтобы пиром и весельем началась его загробная жизнь и так продолжалась вечно.
      Наконец наступил день, когда Рюрик должен был отправиться в царство мёртвых.
      На берегу Волхова сложили из сухих брёвен большой костёр, на костёр поставили ладью, в ней уплывёт князь к праотцам.
      Князя одели в драгоценные погребальные одежды и положили в шатре на ладью.
      Закатилось солнце, и с последним его лучом к костру привели Сбыславу, также одетую в драгоценные одежды.
      Два воина склонились перед ней, она поставила ноги им на ладони, и они подняли её.
      - Вот я вижу своего отца и свою мать, - сказала она, как требовал того обычай, и её опустили на землю.
      Подняли во второй раз, и она сказала:
      - Вот я вижу, сидят все мои умершие родственники.
      Её снова опустили и подняли в третий раз.
      - Вот я вижу своего господина, - сказала Сбыслава, - он сидит в зелёном саду, вокруг него мужи и отроки. Вот он зовёт меня. Так ведите же меня к нему!
      Сбыслава сняла с запястий два ручных браслета и отдала их старухе Прислужнице Смерти, сняла с ног ножные браслеты и отдала девушкам, служившим ей.
      Затем в сопровождении старухи она взошла на ладью и скрылась в шатре.
      Воины принялись колотить палками по щитам, и этот стук заглушил слабый крик Сбыславы.
      Старуха вышла из шатра, спустилась с ладьи.
      Алваду подали пылающий сосновый факел. Им он поджёг костёр под ладьёй.
      Сухие дрова вспыхнули ярким широким пламенем. Поднялся ветер, и огонь охватил всю ладью.
      ПУСТЬ РЕШИТ ПЕРУН
      Олег знал, что Алвад не примирится с тем, что не он наследовал княжение. У Алвада было много сторонников в дружине.
      Олег знал, что рано или поздно недовольные должны что-то предпринять против него.
      Перейдя жить в княжеские хоромы, он привёл с собой своих слуг, поселил в доме своих дружинников. Ролаву приказал состоять дядькой при княжиче.
      - Игоря береги пуще собственного глаза, - сказал Олег, - чтобы никто ему никакого вреда не причинил и чтобы лихой человек не выкрал его. Трудное дело поручаю тебе, день и ночь как на стороже: днём взора не отводи, ночью спя бодрствуй. Из дому с ним идёшь - без меча не выходи.
      - Буду беречь княжича, как велишь, - ответил Ролав.
      С тех пор Ролав повсюду таскал мальчика с собой: сам идёт на торг, и Игоря ведёт, в гриднице с друзьями мёд пьёт, и княжича рядом на лавку сажает. На одних мамок редкоредко оставлял. А после того как кто-то, пробравшись на чердак, пытался разобрать потолок над покоем Игоря, да, видно, спугнули, Ролав совсем перестал отпускать княжича от себя.
      А перед ночью сам осматривал двор и дом.
      Однажды, в начале лета, Ролав вышел в свой обычный дозор и увидел стоявшего на крыльце Олега. Ночь была безлунная. Сияли звёзды. В темноте со всех сторон трещали кузнечики, то поодиночке, то все вместе. А когда они на какое-то мгновение замолкали, то становился слышен глухой гул голосов из гридницы.
      - Ишь расшумелись, и сон их не берёт, - сказал Ролав, прислушался. Как будто голос Алвада...
      Олег шагнул с крыльца и пошёл тихими, сторожкими шагами к гриднице.
      Ролав пошёл за ним.
      Неуслышанные и незамеченные, они подошли к дверям гридницы.
      Из общего гула голосов явственно выделялся резкий голос Алвада:
      - Кто мы - бабы или воины? Сколько будем терпеть?
      - Ты начинай, мы поддержим, - сказал густой бас. - Объяви Олегу, что, мол, не желаем тебя князем иметь.
      - А может, меч или стрела всё-таки вернее? - возразил кто-то третий.
      Ролав схватился за рукоятку меча. Олег остановил его:
      - Подожди. Тут я должен драться сам.
      Олег вбежал на крыльцо, с шумом распахнул дверь в сени, нарочно гремя мечом, прошёл через сени и рывком открыл дверь в гридницу. Тяжёлая дверь заскрипела, поворачиваясь в подпяточнике.
      Олег переступил порог.
      В гриднице наступила тишина. Все повернулись к нему.
      - О чём речь? - спросил Олег.
      - Так, о всяком говорили, князь... - ответил один из дружинников.
      Наступила напряжённая тишина.
      Олег тяжёлым взглядом смотрел на Алвада, и тот не выдержал. Он вышел из-за стола и встал перед Олегом.
      - Говорим, что не по праву ты занял княжеский престол.
      Есть люди, более тебя достойные занять его.
      - Кто ж это? Ты?
      - Хотя бы и я. Я племянник Рюрика, а ты ему - никто.
      - Значит, ты, Алвад, хочешь быть князем, нарушив волю усопшего. А ты не боишься?
      - Нет.
      Олег обратился к дружине:
      - Дружина тоже сомневается в моём праве?
      Несколько мгновений все молчали. Молчание стало гнетущим. Алвад срывающимся голосом крикнул:
      - Ну!
      Тихо сказал один дружинник:
      - Да, сомневаемся.
      - Пусть будет так, - сказал Олег. - Пусть нас с тобой, Алвад, рассудит поединок. Ты согласен?
      Алвад оглянулся на дружинников.
      Дружина ждала его ответа. Отступать было некуда, и Алвад сказал:
      - Согласен.
      Олег громыхнул мечом.
      - Завтра бьёмся в Перуновой роще. Перун решит наш спор.
      ПОЕДИНОК
      Утром, едва только рассвело, из детинца выехала княжеская дружина с князем, промчалась по городским улицам и ускакала за город в поле, к Ильменю.
      - Что случилось? Или опять кто-то поднялся против варягов? - спрашивали друг друга новгородцы.
      Но все спрашивали, и никто не мог ответить на вопросы.
      Тревога охватила город. Купцы медлили открывать лавки. Хозяева запирали ворота. На улицах появились какие-то подозрительные люди, которые посматривали за заборы домов побогаче.
      - Чего тут думать да гадать? - сказал кузнец Шостак. - Пойду узнаю, куда их понесло.
      К Шостаку присоединились сын соседа-плотника, неженатый парень Дудик, и работник купца Берсеня Куря, которого послал хозяин.
      Ещё издали они увидели, что княжеская дружина остановилась возле мольбища Перуна, дружинники спешились.
      - Жертву, наверное, будут приносить, - сказал Шостак. - Видать, дело нешуточное. Как бы нам, братцы, не попасть им под горячую руку. Давайте-ка по лощине к роще проберёмся и там спрячемся.
      - Правильно говоришь, - согласился Куря.
      Шостак с товарищами, обойдя справа по лощине прямую дорогу к Перуновой роще, взобрались на поросший молодым березничком холм. Оттуда было видно всё, что происходит возле идола Перуна.
      Дружина в боевом снаряжении большим полукругом обступила площадку перед идолом. Несколько человек складывали два жертвенных костра. На правом крыле внутри полукруга стоял Олег, на левом - Алвад.
      Задымились разожжённые костры. Когда пламя охватило поленья и поднялось коротким ярко-жёлтым цветком, из толпы дружинников вышли два воина. Они вручили соперникам блестящие жертвенные ножи. Затем другие воины дали каждому по чёрному петуху со спутанными ногами.
      Олег опустился на одно колено, прижал петуха к земле, коротко ударил ножом, из петушиного горла хлынула кровь.
      Петух затрепетал крыльями и затих. Тогда Олег бросил его в пламя костра.
      После этого Олегу подали второго петуха. Всего он принёс в жертву семерых петухов.
      Семерых петухов принёс в жертву и Алвад.
      Олег и Алвад разошлись и встали друг против друга на расстоянии десяти шагов.
      Поединок начался со схватки на мечах.
      Ловя движения друг друга, противники боком, выставя вперёд щиты, с опущенными мечами, пошли на сближение.
      Алвад первым поднял меч, и в тот же миг вскинул меч Олег.
      Оба отступили и вновь ринулись вперёд. Состукнулись щиты, ошиблись с громким сухим лязгом над головами мечи и застыли.
      Бойцы топтались на месте. Они были похожи на двух сошедшихся в битве великанов сохатых. Силы были равны.
      Потом, оттолкнувшись щитами, они отскочили в стороны, и в этот миг с головы Олега упал шлем. Ветер поднял волосы.
      Алвад издал торжествующий крик, прыгнул вперёд, но тут же рухнул на землю с разрубленной от шеи до пояса грудью.
      Олег поднял свой шлем и надел на голову.
      Часть вторая
      КИЕВ
      МЕСЯЦ ЧЕРВЕНЪ
      Деревья уже совсем облиственели, даже дубы, позже всех развернувшие почки, стоят, покрытые густой тёмнозелёной листвой.
      Наступил месяц черзень - последний месяц весны и первый лета.
      Называется он так потому, что в эту пору начинают краснеть - червенеть ягоды. А в высокой, пестреющей цветами и источающей дурманный жаркий аромат траве не переставая громко стрекочут кузнечики - изоки. Поэтому зтот месяц ещё называют изок.
      Течёт время, повторяясь в своём течении - весна, лето, осень, зима и снова - весна, лето, осень, зима. С весны до весны - год.
      А в течение года двенадцать раз в небе рождается тонким серпиком месяц. С каждым днём серпик становится шире, растёт, пока не превратится в сияющий жёлто-голубой круг.
      Потом круг опять начинает уменьшаться, сужаться до серпа и, совсем истончившись, пропадает. Но в своё, в урочное время нарождается новый серпик, новый месяц.
      С каждым новым месяцем по-иному светит солнце, каждый новый месяц несёт людям иные заботы, оттого-то у каждого месяца своё название.
      Весною пробуждается природа от зимнего сна, поэтому и началом года считается весенний месяц берёзозол или сокоБИК. В этот месяц собирают сладкий берёзовый сок и жгут срубленные зимою деревья на уголь.
      Потом зацветают сады, наступает месяц цветень.
      За цветнем идёт травень. Тогда поднимаются, входят в силу травы.
      За травнем следует червень-изок.
      За чорвнем - лкпень. В липень цветут липы, и пчёлы собирают самый вкусный мёд.
      Потом наступает месяц сбора земных плодов, иные называют его сэрпекь, другие - жкивень, в него на жнитве серп не выходит из рук.
      Потом идёт месяц руень, в него ревут - руют - по лесам олени.
      В месяц листопад опадает листва с деревьев"
      В следующий месяц мороз замораживает грязь на дорогах в грудки, оттого и зовётся он - грудень.
      За ним приходит холодный месяц студень.
      Но в конце этого месяца начинает прибывать день, небо чаще бывает не серым, а синим, светлее становится на земле, и поэтому наступающий за студнем месяц называется просинец. Также его называют ещё сечень, потому что в этом месяце - самое время рубить, сечь лес.
      После просинца-сеченя зима, предчувствуя свой конец, начинает лютовать - морозить, сыпать снегом, и этот месяц называют снежень и лютый. А за ним наступает снова первый весенний месяц - берёзозол.
      Итак, в жаркий месяц червень, когда смерды уже отсеялись, а купеческие ладьи отплыли от новгородских пристаней в дальний путь - кто на Волгу - в Булгар, в Итиль, кто на Днепр - в Киев, а кто и дальше Киева - в Царьград, у новгородского князя и его дружины забот стало поменьше.
      До полюдья далеко, похода не предвиделось, только и дела, что собирать небогатую пошлину на торгу.
      В гриднице, как обычно, каждый день застолье. Завтрак незаметно переходит в обед, обед в паобед - послеобеденный заедок, а паобед так же незаметно - в ужин.
      Многие дружинники как приходили с утра, так и не уходили допоздна.
      Слуги разносили кушанья, заменяли полными опустевшие бадейки с напитками.
      За столами на ближнем и дальнем концах шёл разговор, то стихая, то вспыхивая.
      Олег сидел на княжеском месте, возвышаясь над всеми, вполуха прислушиваясь к разговору в гриднице, и думал о своём.
      Он княжил в Новгороде уже третий год.
      Подвластные земли исправно платили дань. Платили славянские племена ильменские словене, кривкчи, полочане, платили чудские племена - весь на Белом Озере, мурома по реке Оке, меря с Ростовского и Клещина-озера.
      Всё, казалось, было спокойно и устойчиво. Но нет-нет, а где-нибудь на торге да и зайдёт разговор, что-де княжит Олег не по праву и что-де вскорости проживёт нажитое Рюриком, а своего примыслить не умеет, и поэтому что ж это за князь...
      Беспокоил Олега и южный сосед, Полянский князь Аскольд.
      Княжество его было богатое, князь - воинственный:
      воевал с хазарами, с печенегами, с болгарами, ходил походом на Царьград. И хотя ему не удалось взять византийскую столицу - помешала буря, поднявшаяся в то время, когда его ладьи пытались подойти к стенам Царьграда с моря, - всё же вернулся в Киев с богатой добычей. Что ни год, Аскольдовы дружины нападали на окраинные области полочан и кривичей данников Олега, грабили и безнаказанные уходили домой.
      Пока Аскольд не предпринимал большого похода против новгородского князя, видимо, присматривался, примеривался и готовился. А недовольные Олегом новгородцы тоже полагали свою надежду на Киев: в былые времена к Аскольду убежали оставшиеся в живых друзья Вадима, после гибели Алвада ушли кое-кто из варягов его дружины, а из Олеговых дружинников сбежал Свадич.
      Обо всём этом часто думал Олег. И бывало, на пиру в гриднице, когда вокруг гремели песни, бубны, кувыркались игрецы-скоморохи, и полупьяная дружина громко хвасталась подвигами, призывая в свидетели всех богов и души погибших соратников и сражённых воинов, перед его мысленным взором являлся Аскольд, каким его представляли в своих рассказах видевшие киевского князя воочию - высокий, широкоплечий, могучий, с горящим взглядом.
      Олег с особым вниманием прислушивался ко всему, что рассказывали приезжие люди про Киевское княжество, про Аскольда, и берёг в памяти даже то, что сам рассказывавший забывал на следующий день.
      Олег видел, как приближается время, когда они с Аскольдом неминуемо сойдутся в бою.
      В долгих дневных и ночных размышлениях родилось и крепло решение предупредить соперника, первому идти на Киев...
      Вдруг тяжёлая дверь, скрипнув в железном подпяточнике, резко распахнулась от чьего-то сильного удара и громко стукнулась о стену, на мгновение заглушив шум за столом.
      Олег вздрогнул, этот стук показался ему продолжением его дум. Мелькнула мысль: "Гонец!"
      Олег подался вперёд, торопясь увидеть, кто же там, за дверью.
      Через порог в гридницу ввалились два припозднившихся дружинника Горюн и Лихоня.
      Со всех сторон послышались крики, смех.
      - Ну и здоровы спать!
      - Они ещё вчера на сегодня наелись!
      - Они-то наелись, а брюхо каждый день еды требует!
      Никто из пирующих за длинными столами не заметил,
      как побледнел Олег и как краска вернулась на его лицо красными пятнами.
      "Надо решаться воевать Киев, - сказал себе Олег, - пока Аскольд сам не пришёл к Новгороду".
      ПОЙДИ ТУДА, НЕ ЗНАЮ КУДА
      Олег объявил, что едет на несколько дней в своё княжеское село Любавино.
      За себя оставил в Новгороде старого воеводу Велемудра, известного своей рассудительностью и медлительностью.
      Оставил больше ради чести, чем по надобности.
      Поездки князя в его подгородные сёла и владения были обычным делом, поэтому эта поездка не обратила на себя ничьего внимания.
      Ехал князь один, без слуг, и снарядился по-лёгкому, оделся, как простой воин, из оружия взял только лёгкий меч и нож.
      Садясь на коня, позвал Ролава:
      - Проводи немного.
      За Перуновой рощей Олег свернул с дороги и сказал удивлённому Ролаву:
      - Я еду в Псковские леса искать Всеведа. Тебе одному говорю об этом, чтобы знал, где я, если вдруг случится крайняя надобность.
      - Князь, возьми кого-нибудь с собой. Путь опасный...
      Олег усмехнулся:
      - Нет, Ролав, поеду один. Раз уж решил судьбу пытать, ни к чему от неё прятаться.
      Ещё до того, как Рюрик стал новгородским князем, в словенском Городе жил волхв Всевед. Он был жрецом при главном мольбище, толковал народу волю богов, объявлял, принята жертва или отвергнута и как велят боги поступать.
      По всей словенской земле Всевед слыл самым знающим и мудрым волхвом.
      К Всеведу приходило много народу: князья, смерды, купцы, воеводы. Приходили на Ильмень к волхву даже из чудских земель, известных своими предсказателями, колдунами и знахарями.
      Но вот в Городе начались междоусобицы, один конец встал на другой, люди стали чаще обращаться к Всеведу за советом, как вернее погубить врага. Ненависть сделала их глухими к словам, помутила разум. Они стали принимать малое за большое, большое считать ничтожным и упорствовать в своём заблуждении.
      Тогда волхв ушёл из Города в леса, оставив горожан пожинать горькие плоды своей вражды.
      И с тех пор он сгинул. Правда, несколько лет назад один охотник рассказывал, что однажды зимой, гоняясь на лыжах за куницей, он не заметил оврага и с кручи полетел вниз.
      Пока летел, переломал руки, ноги, разбил голову. Очнулся в избушке. Лежит на лавке. Попробовал шевельнуться, всё болит, застонал от боли. Подошёл к нему старик и говорит:
      - Лежи тихо. На тебе живого места нет, сильно расшибся. Но я тебя на ноги поставлю.
      И тут охотник узнал Всеведа, однако для верности спросил:
      - Кто ты, дедушка?
      - Человек, - ответил старик.
      Действительно, старик поднял охотника; над ранами шептал, давал отвары пить, мазями мазал, после проводил из лесу, сказав:
      - У тебя небось память отбило, в какую сторону идти, так ты иди на утреннее солнышко, а о том, что был у меня, людям не болтай.
      Охотник говорил, что был тот старик очень похож на Всеведа. А может, это был и не Всевед, кто его знает. Но после того случая никто из охотников, охотившихся в запсковских лесах, того старика больше не встречал.
      Олег ехал по чаще без дороги. Конь шёл шагом. Деревья наверху смыкались ветвями. В лесу было сумрачно.
      Вдруг впереди посветлело. Чаща кончилась, Олег въехал в светлый молодой березняк, за ним виднелась большая поляна.
      ВСЕВЕД
      Когда-то ота поляна была вырублена. Но теперь, давно не чищенная, она заросла берёзками, орешником, кое-где темнеющими ёлочками и высокой густой травой.
      На дальнем краю поляны, возвышаясь над светлой молодой листвой, темнели идолы. Олег направил коня прямо к ним. Конь шёл шагом, с опаской и осторожностью опуская копыта в разноцветную травяную пучину. Олег словно плыл в лодке: шелестя, расступались берёзки, трава, колышась, захлёстывала ноги.
      Ближе к мольбищу кусты были ниже и вокруг идолов и кострища были вырублены неровной узкой полоской шага в два, трава кое-где выкошена. Но от этого ещё острее ощущалось, что капище не посещается людьми, а его служитель мало-помалу слабеет в неразной борьбе с наступающим на него лесом.
      Немного поодаль от капища, в лесу, под сосной, Олег увидел маленькую, вросшую в землю избушку, тесины её крыши чуть-чуть не доставали земли.
      Дверь избушки была растворена.
      Олег подъехал к избушке, слез с коня, привязал его за сук и, наклонившись, заглянул в открытую дверь.
      В полутьме он различил лавку с постеленным на ней кожухом, вязки грибов и трав по стенам, чёрный низкий очаг и два горшка на нём.
      - Эй, хозяин! - окликнул Олег.
      На его голос с лавки спрыгнула кошка и, юркнув мимо него, выскочила из избы.
      Убедившись, что в избушке никого нет, Олег пошёл по узкой тропке, уходящей от дверей в лес" видимо, к источнику.
      Тропинка действительно вела к воде, и вскоре Олег вышел к ручью.
      У ручья на толстом поваленном дереве сидел седой старик в длинной белой рубахе. У его ног стояло берестяное ведёрко с водой. Олег, шурша кустами, подошёл и встал возле него.
      - Здравствуй, Всевед, - сказал Олег.
      - Здравствуй, молодец, - обернувшись, ответил старик.
      И тут Олег смог рассмотреть его. Густые седые брови клочьями нависали над глазами, отбрасывая на них глубокую тень, и глаза сверкали оттуда лучисто и таинственно, как звёзды в чёрной тьме колодца.
      Всевед встал, взял ведро и, не сказав ничего больше, пошёл по тропке к дому.
      Олег постоял немного и пошёл за стариком.
      Из-за кустов Олег услышал, что старик с кем-то тихо разговаривает. Всевед скажет что-то, а его собеседник отвечает неразборчивым ворчаньем.
      Олег вышел на поляну и увидел возле избушки медведя, который заступил старику дорогу.
      - Поди сам на ручей напейся, - говорил Всевед.
      Медведь заворчал.
      - Из ведёрка тебе хочется?
      Ворчание.
      - Ну ладно, пей, только не всё ведро.
      Медведь сунул морду в ведёрко.
      - Страсть любит из ведра пить, - сказал Всевед Олегу и потянул ведро от медведя: - Хватит, хватит, недосуг мне снова на ручей идти. Видишь, ко мне гость пришёл.
      Медведь оторвался от воды и, ворча, скрылся в кустах.
      - Ну, молодец, говори, что привело тебя ко мне? - спросил Всевед, усаживаясь на обрубок дерева в тени. - Говори не таясь.
      И Олег рассказал волхву про свой страх, про мысль первому двинуться в поход против Аскольда.
      Всевед, полузакрыв глаза, долго молчал после того, как Олег кончил свой рассказ.
      Олег тоже ждал молча.
      Наконец волхв вскинул седые брови, поднял веки, глаза блеснули проницательно и молодо.
      - Вот жертва богам и плата тебе, - сказал Олег и достал из прикреплённой к седлу сумы драгоценный перстень, пригоршню монет и две золотые чаши с узорами, на которых были изображены неведомые звери и птицы.
      Старый волхв равнодушно взглянул на эти сокровища, за обладание которыми пролилась кровь не одного человека, и отодвинул ладонью протянутую руку.