Родин начинает отходить от "Социал-демократического союза учащихся", обнаруживается, что не он один испытывает неудовлетворенность такой "работой".
      Революция 1905 года разбудила умы, поставила вопросы, но не дала на них ответов, предоставив каждому искать их самостоятельно. Особенно остро и мучительно мировоззренческие вопросы решались в учащейся среде старшеклассниками и студентами.
      Русская учащаяся молодежь имела давнюю традицию молодежных мировоззренческих кружков. "В те годы, - пишет Родин в воспоминаниях, - не только в Москве и Петербурге, но и в провинции возникали самообразовательные кружки учащихся старших классов средней школы. Они собирались на частных квартирах. Кружки, как общее правило, были недолговечны. Зря уходило время на выработку устава, программы, на споры о формулировках цели, задач и т.п.
      Такое объединение организовал и я, но это был не кружок с уставом и прочими атрибутами. Пусть, думал я, это будет просто вечеринка, не связанная одна с другой какой-либо одной темой. Будет устроитель, который раза два в месяц организует вечеринку, приглашает людей, не обязательно все время одних и тех же, и он же, этот устроитель, предлагает темы для бесед".
      Перед глазами автора воспоминаний, когда он задумывал создание своей "Вечеринки", вставала популярная и любимая в интеллигентско-демократической среде картина В.Е.Маковского с одноименным названием, изображающая народническую вечеринку 1870-х годов у чайного стола.
      Осенью 1908 года начались родинские "Вечеринки". Они проводились и в Набилковском училище, и на квартирах участников. На первой присутствовали семь человек, на следующую пришли двадцать.
      Форма "вечеринки", избранная Родиным для самообразовательного кружка, оказалась удачной, ее собрания продолжались пять лет - срок для подобных кружков невероятный, обычно они распадались через несколько месяцев, редко-редко протягивали год. "Вечеринку", кроме набилковцев, стали посещать их друзья и знакомые, в основном это были учащиеся разных средних и высших учебных заведений, разных специальностей - гуманитарии, техники, естественники, математики, музыканты, литераторы, молодые поэты, тогда начинающие, но уже печатающиеся: Надежда Львова, Тихон Чурилин, Петр Зайцев. Почти на каждом заседании бывали гости, кто-то, появившись раз, больше не появлялся, кто-то приходил изредка. Но сложилась постоянная группа из 25-30 человек, которые посещали "Вечеринку" весь период ее существования. Придя на "Вечеринку" 16-18-летними юношами и девушками, они прошли вместе путь взросления и ко времени последних ее заседаний уже были людьми с окончательно сложившимся мировоззрением. На заседаниях "Вечеринки" обсуждались разные темы, но когда просматриваешь их в хронологическом порядке, то очень наглядно предстает процесс развития духовных поисков кружковцев, и при всей, на первый взгляд, случайности тем выстраивается непрямой, но последовательный путь развития их мировоззрения
      Обычно собрание строилось так: заранее выбиралась тема беседы, волновавшая членов кружка, кто-то делал доклад, затем шло обсуждение и обмен мнениями. Вот некоторые из этих тем: "Самоубийство", "Что дала революция литературе?", "Генрих Ибсен. "Бранд"", "А.П.Чехов. (Литературно-музыкальная программа)", "Социализм и индивидуализм", "Оскар Уайльд", "Смерть и бессмертие", "Христос", "Антропоцентризм", "О современной молодежи. (Обсуждение статьи А.С.Изгоева "Об интеллигентной молодежи", напечатанной в сборнике "Вехи")", "Религиозные искания", "Гамлет и Дон-Кихот", "Что такое прогресс?", "Иван Карамазов", "Оправдание государства", "О нелепости жизни", "Радость жизни", "О теософии", "Свобода воли", "Об искусстве. (Искусство - рычаг прогресса, или - долой искусство!)", "Вл.Соловьев и социализм", "О ценности любви", "А.С.Пушкин. "Моцарт и Сальери", "Что такое призвание?", "О Короленко", "Спор западников и славянофилов о назначении России", "Ф.Достоевский. "Бесы"", "Прагматизм", "Материализм и нравственность", "Подвиг и подвижничество. (Филипп митрополит Московский и Серафим Саровский)".
      Наряду с серьезными диспутами на "Вечеринке" устраивались "кабаре" (теперь их назвали бы "капустниками"), ставились спектакли, бывали прогулки и экскурсии по Подмосковью - всё это придавало кружку характер дружеской компании. Бывали, конечно, и любовные увлечения (в частности Родин женился на девушке - участнице "Вечеринки").
      Темами номеров "кабаре" были преимущественно сюжеты внутренней жизни кружка. Вечеринковский поэт Александр Малаев написал стихотворение, в котором в юмористическом тоне изобразил "Вечеринку", как ее увидел гулявший по Мещанской и незаметно проникший на заседание кружка бес.
      Мне раз рогатый черт сказал:
      В Москве на улице Мещанской
      Гулял он вечерком с сигарою гаванской
      И сборище людей опасных отыскал.
      "О жизни человека" - размышляют,
      Он говорил. - Все ищут, где прогресс,
      И грамоты толстовские читают".
      Тут диким хохотом залился бес:
      "Ха-ха! Хотят ведь сделаться, как боги,
      Познать "добро и зло", смысл тайный бытия
      И в райские попасть чертоги".
      Далее бес рассказывает, что за сборище предстало его глазам:
      ...Была там молодежь.
      Я сделал с комнаты чертеж
      На всякий случай. И на шкап забрался.
      Девицы томные сидели по углам,
      Шептали что-то... Что, не знаю.
      Шныряли лица здесь и там
      И ждали с нетерпеньем чаю.
      (На "Вечеринке" было традиционное угощение - чай с сушками.)
      Началась вечеринка с того, продолжает бес, что молодой человек в пенсне раскрыл тетрадь и стал читать по ней. Когда же дочитал и "закрыл тетрадочку", все загалдели, заскрипели стульями и поднялся шумный спор.
      А спорщики от слов потели,
      Своей учености печальные плоды
      Старались показать...
      Черт под "журчанье слов заснул" и проснулся только к концу вечеринки.
      ...Играли на рояле,
      Вся братия, рассевшись в зале,
      В ладоши хлопала. Какой-то гимназист,
      В созвучьях слов специалист,
      Читал стихи. Ему внимали
      И одобрительно кричали.
      Припомнивши, что жизнь так коротка,
      Завыли два высоких тенорка
      "Быстры, как волны...".
      Вечеринковцы жили полной жизнью, в которой было место всему, что свойственно молодежи, но в этом общении шла постоянная работа ума. И в шутке, и в серьезном разговоре формировался характер человека, складывалось его мировоззрение.
      В 1913 году среди участников "Вечеринки" была проведена анкета, которая показала эволюцию взглядов ее участников за время посещения кружка. В анкете много вопросов, но главные из них два: "политическое кредо" и "отношение к религии".
      Отвечая на первый вопрос, почти все сообщили, что вначале они склонялись к социалистическим взглядам, - это и понятно, если принять во внимание демократический состав кружка; характерны ответы: были "близки социалистические идеалы", "народник", пережил "отроческий социализм", прошел этап "раннего марксизма". В 1913 же году оказалось, что большинство "приближается в своих политических взглядах к к.-д. (кадетам)", меньшее количество - "сочувствующие народникам".
      Что касается религии, то почти все отвечают, что у них был период "атеизма": "нигилизм и богоборчество", "детско-отроческая религиозность... сменилась нигилизмом и атеизмом Писарева, дальше бездушность писаревщины сменилась... народолюбием и опрощением Толстого". К 1913 году у большинства участников кружка религиозность становится важным и положительным компонентом их мировоззрения: "я не решусь теперь назвать себя нерелигиозным человеком", "раньше религия не играла для меня никакой роли, теперь я знаю, как обеднела бы душа, если бы исключить из нее религиозные переживания", "теперь религия представляется никак не дающимся в руки разрешением всего".
      Таковы были результаты общих и самостоятельных размышлений. В 1948 году бывшие "вечеринковцы" отмечали юбилей "Вечеринки", и Александр Васильевич Малаев по этому поводу написал такие стихи:
      Былые дни! Былые встречи!
      Друзья! минуло сорок лет!
      "Иных уж нет, а те далече",
      Сказал любимый мой поэт.
      Немного нас теперь осталось,
      Живые все наперечет.
      Где вы, друзья? Что с вами сталось?
      Кто встретит юбилейный год...
      О чем мечтали, что хотели,
      Быть может, не у всех сбылось,
      Но мы идем к великой цели
      И за нее подымем тост!
      Да! Сорок лет! Почти полвека.
      Пока живем, так будем жить!
      За жизнь, за счастье человека
      Дерзать, трудиться и творить!
      Те "вечеринковцы", о которых удалось собрать сведения, все, как и А.Ф.Родин, прожили нелегкую, но честную трудовую жизнь. Тем взглядам и принципам, к которым пришли в юности, они оставались верны всегда.
      После революции 1917 года Набилковское училище было преобразовано в Трудовую школу 1-й ступени и до 1940-х годов использовалось как школьное здание.
      В настоящее время, подсвеченное вечерами по фасаду, оно очень украшает улицу, и, судя по запыленным окнам, находится в стадии ремонта и ожидании какого-то решения своей судьбы...
      В 1930-е годы, до реконструкции улицы, четная сторона 1-й Мещанской кончалась домом № 148. Сейчас последний - 78-й. После реконструкции на этой стороне улицы - от Протопоповского переулка и до ее конца - вместо прежних пятидесяти домов теперь стоят двенадцать. В основном это многоэтажные ведомственные жилые дома конца 1930 - 1950-х: № 48 строился для сотрудников Наркомата электростанций, 54 - для Министерства транспортного машиностроения и так далее. Имеется среди них и здание новейшего времени № 72 - "Бизнесцентр. Офисы. Магазины. Рестораны" - огромное сооружение из стекла и гранита неопределенной конфигурации.
      Оформляющий парадный въезд на улицу и выезд с улицы на Рижскую площадь дом № 78 занимает целый квартал. Среди трех десятков старых домов, на месте которых он выстроен, был и дом № 126 по 1-й Мещанской, о котором рассказал В.Высоцкий в "Балладе о детстве".
      ...Но родился, и жил я, и выжил,
      Дом на Первой Мещанской в конце.
      Там за стеной, за стеночкою, за перегородочкой,
      Соседушка с соседочкою баловались водочкой.
      Тут зуб на зуб не попадал, не грела телогреечка.
      Тут я доподлинно узнал, почем она, копеечка.
      Все жили вровень, скромно так, - система
      коридорная,
      На тридцать восемь комнаток - всего одна
      уборная.
      В этом кирпичном длинном с гладкими стенами без всяких украшений, трехэтажном доме с длинными унылыми рядами окон, стоявшем торцом к улице и уходившем в глубь двора, перед революцией помещались меблированные комнаты "Наталис", содержавшиеся некоей Пелагеей Ефимовной Гапанович, о которой справочник "Вся Москва", обычно дающий сведения о сословной принадлежности лиц в нем упоминаемых, на счет ее ограничился общим "г-жа".
      Комната Высоцких находилась в той части дома, которая выходила на улицу. Эта половина бывшего дома № 126 при постройке нового пошла под снос, а дворовая часть сохранилась, и теперь стоит позади нового дома, перпендикулярно к нему. В ней, по всей видимости, уже давно не живут, но по внешнему виду она осталась такой же, какой была в те годы, когда здесь жил Высоцкий.
      За последними домами бывшей 1-й Мещанской, за домами-башнями, исполняющими роль кулис, по идее, заложенной в них архитекторами, должен был открываться вид на широкую дорогу - к ВДНХ. Надобно сказать, что градостроители добились этого эффекта, и выезд с улицы на Рижскую площадь и Крестовский путепровод создавал ощущение простора и устремления шоссе вперед.
      Но замечательный градостроительный замысел площади Рижского вокзала, объединявший пространство 1-й Мещанской улицы, площади и грандиозного Крестовского путепровода ныне уничтожен Рижской эстакадой.
      Тяжелая, с высокой оградой, низко нависшая над проездом, она загородила выезд с улицы и вид на площадь. Вместо стремительного выезда на простор площади и Крестовского путепровода (которых теперь просто не видно), машины вползают в щель под мостом, словно уличные собаки и кошки под закрытые ворота.
      Надо быть абсолютно бездарным градостроителем, чтобы спроектировать здесь эстакаду, и очень не любить город, чтобы утвердить такой проект и выделить на него средства.
      Рижская эстакада построена как часть третьего транспортного кольца Москвы, и одно из лучших созданий советского градостроительства - решение парадного проспекта Мира - принесено в жертву сомнительному транспортному проекту.
      КРЕСТОВСКАЯ ЗАСТАВА
      Нынешняя Рижская площадь еще в ХVI веке стала неофициальной, но общепризнанной границей, или, точнее говоря, околицей Москвы.
      Сначала, при Иване Грозном, слева от Троицкой дороги, возле села Напрудного, были поселены царские ямщики - несколько десятков дворов. В конце ХVI века указом Бориса Годунова туда же, за Троицкие ворота Земляного города, на новую границу разросшейся за столетие Москвы, перевели ямскую слободу, находившуюся с начала этого века возле Сретенского монастыря. Под нее определили землю по правую сторону дороги. Ямщики вновь поселенной слободы были обязаны обслуживать "ямской гоньбой" дорогу от Москвы до Переяславля. Обычно такие слободы получали название по конечному пункту своего участка, и эта слобода стала называться Переяславской слободой.
      Улицы, огороды, поля и выгоны Переяславской слободы протянулись по правую сторону Троицкой дороги от Земляного города до нынешней Рижской площади, на которой тогда находились великокняжеские пруды и протекала речка Напрудная - приток Неглинной. В дальнем конце слободы в ХVI веке поставили слободскую деревянную церковь Иоанна Предтечи с приделом святого Николая.
      Возникшая сто лет спустя Мещанская слобода также протянула свои улицы до уровня той же границы-околицы. Но торговая, ремесленная Мещанская слобода льнула к Земляному валу, а ямская Переяславская стремилась из города на тракт, к околице, и недаром поставила там свою церковь, которая всегда бывала в слободе центром слободской жизни.
      Москву с давних времен окружали мытные дворы и мытные избы таможенные заставы на дорогах, по которым доставлялись в Москву различные товары. На этих заставах особая стража - мытники взимала мыто - въездную пошлину с товаров. В давние времена мытный двор находился совсем близко от города (а городом тогда считался Кремль), на реке Неглинной, у нынешних Воскресенских ворот. Со временем, с ростом города, таможенная граница отодвигалась все дальше и дальше и к началу ХVIII века отодвинулась за Земляной город на конец расположенных за ним слобод. По указу Петра I в 1722 году на околицах загородных слобод была поставлена таможенная стража, а между дорогами, чтобы груженые возы не могли объехать досмотрщиков, вкопали надолбы. Таким образом, в Москве появилось новое кольцо заградительных сооружений, но не военное, не оборонительное, а возведенное по экономическим соображениям.
      В 1731 году семнадцать крупнейших московских купцов взяли на откуп продажу вина в Москве и организовали "Питейную компанию". Дело было миллионное. Чтобы не допустить контрабандного провоза водки в город и продажи ее по цене, более низкой, чем продавали компанейщики, они потребовали от Камер-Коллегии, ведавшей казенными сборами, в том числе и откупами, укрепить таможенную охрану вокруг Москвы.
      Компанейщики просили "для лучшего смотрения по заставами и в пошлинном сборе пополнения дать из отставленных армейских солдат число потребное, да заблаговременно повелено б было нынешним летним временем до 1732 года построить вокруг Москвы по-прежнему надолбы". К тому времени надолбы, установленные при Петре, по всей видимости, были полностью разобраны, так как в последовавшем указе Камер-Коллегии "О сделании кругом Москвы надолбов для предосторожности от ввозу неявленных товаров" разрешалось компанейщикам ставить надолбы "по их рассмотрению" и "не в прежних местах".
      "Компанейские" заставы следили лишь за недопущением в город "неявленной" водки. В 1742 году Камер-Коллегия постановила расширить функции таможенных застав и производить на них сбор пошлин со всех привозимых в город товаров, то есть из частного предприятия московская таможенная граница становилась казенным учреждением.
      По распоряжению Камер-Коллегии поручик Вырубов и навигатор (по всей видимости, выпускник Навигацкой школы) Бологовский произвели ревизию сооружений таможенного кольца вокруг Москвы, причем было обнаружено: надолб стоячих - 3421 звено, повалившихся - 848, растасканных - 1478. На починку и возобновление надолб, по их подсчетам, требовалось 3608 рублей 20 копеек.
      Однако вывод, к которому склоняли Камер-Коллегию ревизоры, предлагал более кардинальное, чем починка, решение. Ввиду того, что починка не гарантирует, что скоро часть звеньев вновь не будет растащена и вновь не придется тратить деньги на починку, они предлагали вместо надолб вырыть земляной ров, сохранившиеся же надолбы - продать. Камер-Коллегия согласилась с этим предложением.
      Новые таможенные сооружения Москвы строились "по учиненному навигатором Бологовским плану". Они состояли из рва, вала, застав и на некоторых участках, например в Сокольниках, из новых более основательных надолб "дубового леса".
      При своем создании пятое московское кольцо получило название Камер-Коллежский вал. Это название сохранилось и поныне как общее название улиц, расположенных на месте прежнего вала.
      Протяженность Камер-Коллежского вала составила 37 километров. Его заставы были устроены сначала на шестнадцати, позже на восемнадцати дорогах, свои названия заставы получали по дороге, на которой стояли, или по названию прилегающей местности. Заставу на Троицкой дороге на первоначальном плане пометили как Троицкую. Но так ее никто не называл, она сразу же получила в народе наименование Крестовской, поскольку находилась в местности, уже сто лет известной в Москве под названием "У Креста". С устройством заставы старое название видоизменилось, и вместо "у Креста" стали говорить "у Крестовской заставы", появились также названия Предкрестовье - местность перед заставой со стороны города, и Закрестовье местность за заставой. Через некоторое время название Крестовская застава закрепилось и в официальных документах.
      Въезды в заставы были оформлены единообразно: двумя столбами-обелисками, караульными помещениями - кордегардиями, чуть поодаль от них стояли амбары и избы сторожей. Вид некоторых застав сохранился на рисунках ХVIII-ХIХ веков.
      У заставы дежурили таможенники - отставные солдаты, или, как их называли в начале XIX века, инвалиды. Причем это слово тогда имело иное значение, чем сейчас, и вовсе не обозначало больного или калеку, а просто военного, "не служащего на действительной службе, отставного". По валу ходили часовые.
      В 1754 году в России отменили все внутренние таможенные границы, у московских застав осталась одна-единственная функция - на них у государственных служащих проверяли подорожные, письменные свидетельства, дающие право на получение почтовых лошадей, и записывали в книгу имена частных лиц, въезжавших в город и выезжавших из него "по собственной надобности". Подобные книги велись приблизительно до 1830-х годов. Кордегардии и столбы у застав сохранялись до конца XIX века, а некоторые и позже: у Тверской заставы они были снесены уже в советское время.
      Современный читатель может представить себе вид московской заставы Камер-Коллежского вала в 1860-е годы по картине В.Г.Перова "Последний кабак у заставы".
      Замечательный литографский лист 1839 года "Вид Крестовской заставы" неизвестного художника позволяет рассмотреть в подробностях и въездные столбы, увенчанные орлами, и караульные будки, и шлагбаум, и кордегардии, и поднимающего шлагбаум отставного солдата - инвалида, на медлительность которого посетовал Пушкин:
      ...иль мне в лоб шлагбаум влепит
      Непроворный инвалид.
      Застава изображена со стороны города, за нею открываются закрестовские поля и выгоны, справа видны колокольня и купол церкви Живоначальной Троицы на Пятницком кладбище.
      К началу XIX века ров заплыл, вал обвалился, превратился в широкую, но разбитую дорогу. В 1805 году тогдашний московский генерал-губернатор А.А.Беклешов намеревался преобразовать Камер-Коллежский вал в место общественного гулянья, наподобие пользовавшихся большой любовью москвичей Тверского бульвара и Пресненских прудов, о чем подал рапорт Александру I. На что получил одобрение императора и специальный указ "Об обращении в Москве одной части Камер-Коллежского вала в публичное гулянье". "Находя основательными предположения ваши о исправлении Камер-Коллежского вала, говорилось в императорском указе, адресованном московскому генерал-губернатору, - я признаю полезным, чтобы одна часть его по дистанции от Москвы-реки близ Пресненской заставы, до таковой же Троицкой, была обращена в Публичное гуляние и на сей конец была бы расширена и устроена, сообразно планам, от вас представленным, а остальная сего вала часть, починкою поврежденных мест была бы приведена в первобытное его состояние".
      Будь осуществлен проект Беклешова, окрестности Крестовской заставы могли бы стать самым привлекательным и здоровым районом города. Интенсивно начинавшаяся его застройка внутри и за пределами вала оказалась бы со всех сторон окружена зеленью: слева - останкинскими рощами, справа сокольническими. К сожалению, Беклешов в 1806 году вышел в отставку, а при наступивших вскоре грозных временах для Москвы было уж совсем не до "обращения" Камер-Коллежского вала в публичное гуляние.
      План восстановления Москвы после пожара 1812 года предполагал на всех заставах Камер-Коллежского вала устройство "правильных" площадей, что и было осуществлено. Впрочем, сады при обывательских домах вокруг площади и по валу, ставшему кольцом проезжих улиц, придавали этим районам почти деревенский вид, пожалуй, до конца XIX века.
      В.Я.Брюсов в одном из ранних своих стихотворений, в котором отражены впечатления в первую очередь от переулков возле Крестовской заставы, писал:
      Я люблю у застав переулки Москвы,
      Разноцветные, узкие, длинные,
      По углам у заборов обрывки травы,
      Тротуары, и в полдень пустынные.
      Эта тихая жизнь, эта жизнь слободы,
      Эта тишь в долетающем грохоте
      Так свободно на сердце свевает следы
      Городской утомительной похоти.
      В рассмеявшейся паре у ближних ворот
      Открывается сердцу идиллия,
      И от скучного хора всемирных забот
      Я к стихам уношусь без усилия.
      Правда, во времена Брюсова Крестовская застава уже теряла свой идиллический облик, но все же тогда и она, и окрестные переулки давали больше пищи для поэтического воображения, чем в настоящее время. Хотя кое-какие следы, сохраняющие память о слободе и слободской жизни, остались здесь и доныне.
      За последним домом 1-й Мещанской, с правой стороны, видна яркая красно-белая, сияющая золотыми крестами церковь Знамения в Переяславской ямской слободе, которую также иногда называют по приделу церковью Иоанна Предтечи у Креста. Это - слободской храм старинной ямской Переяславской слободы. Построен он в 1712 году на месте деревянной церкви ХVI века Иоанна Предтечи. При постройке нового храма главный престол был освящен в честь иконы Божией Матери "Знамение", а престол - в честь Иоанна Предтечи стал приделом, таким же, как и придел в честь Николая Чудотворца. Храм подновлялся в ХVIII и XIX веках, но при этом сохранил свой старинный облик.
      В советское время церковь не закрывалась, в ней продолжалась служба. На ее колокольне сохранились колокола. Когда бывала возможность, храм принимал к себе святыни из закрываемых и разрушаемых окрестных церквей: в нем хранится крест в память встречи мощей святителя Филиппа из уничтоженной часовни, Крест-Распятие из разрушенного Страстного монастыря, икона святого мученика Трифона с частицами его мощей из разоренной Трифоновской церкви, икона мучеников Адриана и Наталии из снесенной церкви ХVII века во имя этих святых, находившейся на 1-й Мещанской улице, и другие.
      Храм Знамения Богородицы да еще названия Большой, Средней и Малой Переяславских улиц и Переяславского переулка - живая память существовавшей здесь четыре с лишним века ямской Переяславской слободы.
      Память о ямщиках жива в народе и многочисленными старинными песнями и романсами, которые с самозабвением поют наши современники - и артисты с эстрады, и не артисты за праздничным застольем, когда душа просит песни.
      Поют про тройку, которая мчится вдоль по дороге столбовой, и про того ямщика, который скачет к любушке своей, и про того, который замерзал в степи глухой...
      Ямщики в средневековой Руси занимали особое положение, они были как бы отдельным сословием и, как и стрельцы, находились на государевой службе, однако имели больше воли. Ямщики жили обычно зажиточнее, чем другие слобожане. Дорога с ее неизбежными приключениями и происшествиями приучала их к самостоятельности и решительности, постоянное общение с седоками, среди которых встречался всякий люд, развивали смекалку и наблюдательность, а кроме того, ямщику требовалась немалая сила и смелость. Поэтому образ ямщика в фольклоре романтичен и привлекателен, недаром одна из известнейших песен конца ХVII века начиналась таким обращением: "Ах ты, душечка, молодой ямщик..."
      Ямская слобода жила крепкой общиной, со своей моралью, со сложившимися понятиями и традициями, передававшимися из поколение в поколение, сохраняя в быту старинный, слободской, ямской обычай. Тем более что профессия ямщика, как правило, бывала наследственной.
      Переяславская ямская слобода была одной из самых больших в Москве. П.И.Богатырев, по происхождению московский мещанин из ямской слободы и потому хорошо знавший слободскую жизнь и нравы, в очерке "Крестовская застава" описывает этот район, каким ему довелось видеть его в молодости, в 1860-е годы:
      "Крестовская застава - одна из бойких, "веселых" застав... Движение здесь прекращалось поздним вечером, а со вторых петухов уже все поднималось: скрипели ворота, возы, колодцы, гремели бубенцы, колокольцы, визжали двери трактиров и кабаков, поднимался людской говор, по тротуарам шли усталые, дальние богомольцы, и жизнь закипала вновь до позднего вечера. Улица всегда была переполнена, и это всякий день, особенно летом...
      Коренное население у заставы, как я уже сказал, - ямщики. Жизнь их в то время, о котором я говорю, много напоминала жизнь старой Руси; такой жизнью жили и все ямские слободы. Вставали все рано: мужчины шли пить чай в трактир, а женщины пили дома; после чая затапливали печи, и дым валил по всей улице, а зимой стоял столбом в морозном воздухе. Обедали тоже рано, в двенадцать часов, потом все засыпало, а часа в два снова начиналась жизнь. Ужинали часов в восемь, но ложились летом около одиннадцати, а зимой сейчас же после ужина. Ходили по субботам в баню и несли оттуда веники. Бывало, целый день в субботу идет народ, и все с вениками в руках...
      В праздники шли к обедне: маменьки в косыночках на головах и шалях на плечах, а дочки в шляпках, проникших тогда и в эту среду. Мужчины, прифрантившись в поддевки и длиннополые сюртуки, в сапогах "бураками" (с твердыми, негнущимися голенищами. - В.М.), намазав волосы деревянным или коровьим маслом, тоже направлялись в храм (то есть в слободской храм Знамения Богородицы. - В.М.). По праздникам обязательно пекли пироги.
      О театре не имели никакого понятия, считая его вслух бесовским наваждением, а втайне желая посмотреть... Впрочем, на Святой неделе, Рождестве и Масленице на гулянье "под Новинским" разрешалось правилами побывать "в комедии" и в цирке - ведь это "не всамделешный" театр, и настоящего бесовского тут самый пустяк.
      Зато зимой на святках - дым коромыслом. Хорошие лошади, наборная сбруя, ленты в гривах и хвостах. Сани ковровые, большие. Соберут лихую тройку, пригласят барышень-соседок да и махнут в гости к родным или знакомым, тоже ямщикам, куда-нибудь на край света - в Рогожскую или на Зацепу, а не то в Дорогомилово или в Тверскую-Ямскую...
      Летом мужчинам было не до гуляний, за исключением семика да первого мая, им и в голову не приходило прогуляться куда-нибудь - не до этого было. По праздникам женщины в сопровождении кого-нибудь из мужчин больше хаживали, чем ездили, так как лошади были заняты "гоньбой", в Марьину рощу или в Сокольники, а чаще всего на Пятницкое кладбище, гда старшие поплачут и помянут сродственничков. По вечерам, по обыкновению, выходили с подсолнушками к воротам или сидели под окнами и глядели на улицу...
      Постоялые дворы были большие... Возы стояли посреди двора под открытым небом, а большею частью на улице. Колодцы тоже были большею частью на улице. "Изба", то есть горница, где народ обедал, ужинал и спал, находилась в первом этаже - дома были двухэтажные, - вверху жили сами хозяева и имели комнаты для приезжающих знакомых иногородних купцов. "Изба" была просторная, с нарами в два этажа по стенам, печь огромная, и все это, конечно, порядочно грязновато... В переднем углу, под образами, стоял большой стол, за которым свободно могло сесть двадцать человек. К 8 часам утра кушанье уже бывало готово - это для отъезжающих так рано готовили, пообедают и тронутся в путь. А ели-то как! Сначала подадут солонину с хреном и квасом, потом щи или похлебку с говядиной, а там жареный картофель с чем-нибудь, гречневую кашу с маслом, потом пшенную кашу с медом, чем тогда и заканчивался обед..."
      Бойкая и прибыльная пассажирская ямская гоньба и гужевой извоз на Ярославском шоссе держались до 1860-х годов, до постройки Московско-Ярославской железной дороги. Да и тогда некоторое время ямщики успешно соперничали с "машиной" - бесовским соблазном. Тогда всю ямскую гоньбу до Ярославля держал дед художника К.А.Коровина, потомственный ямщик, ставший предпринимателем, он имел тысячные доходы, ставившие его на один уровень с такими известными промышленниками, как Мамонтов, Чижов, Кокорев, которые, кстати сказать, были его большими друзьями. Коровин крепко верил в свое дело и не хотел замечать новых требований времени. В своем упорстве он вскоре разорился, лишился капитала, продал дом и потом уже не поднялся. Но с прежними более удачливыми друзьями продолжал водить дружбу, эти знакомства оставил и внуку.
      Однажды К.А.Коровин ехал по железной дороге в Абрамцево с Саввой Ивановичем Мамонтовым, и, когда они выехали за Москву, вспоминал потом Коровин, Мамонтов, показывая за окно, сказал ему: "Видите шоссе.