По написанному весной 1829 года стихотворению "Кремлевский сад" можно судить о тогдашнем душевном состоянии Полежаева.
      Люблю я позднею порой,
      Когда умолкнет гул раскатный
      И шум докучный городской,
      Досуг невинный и приятный
      Под сводом неба провождать;
      Люблю задумчиво питать
      Мои беспечные мечтанья
      Вкруг стен кремлевских вековых,
      Под тенью липок молодых...
      Один, не занятый никем,
      Смотря и ничего не видя
      И, как султан, на лавке сидя,
      Я созидаю свой эдем
      В смешных и странных помышленьях.
      Мечтаю, грежу, как во сне...
      Полежаев возобновляет знакомства студенческих времен. Он убеждается, что друзья остались верны прежней дружбе, что его помнят и ценят его стихи. Он бывает на вечеринках, пирушках, семейных вечерах, ухаживает за знакомыми барышнями и, судя по нескольким тогдашним его мадригалам, кем-то увлекается.
      Профессор словесности Московского университета и поэт С.Е.Раич в своем альманахе "Галатея" напечатал несколько стихотворений Полежаева (в том числе цитированный выше "Кремлевский сад").
      Общий тон стихотворений Полежаева меняется радикально. "Я погибал", пишет Полежаев в стихотворении "Провидение", говоря о недавнем прошлом, а переходя к настоящему, говорит:
      Но вдруг нежданный
      Надежды луч,
      Как свет багряный,
      Блеснул из туч...
      Осенью 1829 года, уже с Кавказа, Полежаев присылает в Москву послание "К друзьям":
      Пишу к вам, ветреные други!
      Пишу - и больше ничего,
      И от поэта своего
      Прошу не ждать другой услуги...
      Но разных прелестей Москвы
      Я истребить из головы
      Не в силах...
      Особенно следует отметить, что в этом стихотворении Полежаев называет себя не воином, не солдатом, а поэтом. Это значит, что именно в поэтическом творчестве он видит смысл и цель своей жизни, в нем он черпает силы.
      Хрестоматийно известно стихотворение М.Ю.Лермонтова "Прощай, немытая Россия", оно печатается в сборниках его сочинений и в каждом, даже самом маленьком, сборничке его избранных стихотворений:
      Прощай, немытая Россия,
      Страна рабов, страна господ,
      И вы, мундиры голубые,
      И ты, покорный им, народ.
      Быть может, за хребтом Кавказа
      Укроюсь от твоих пашей,
      От их всевидящего глаза,
      От их всеслышащих ушей.
      Возможно, внимательный читатель припомнит, что он читал это стихотворение напечатанным несколько иначе, и упрекнет автора в неточном цитировании классика. Действительно, в некоторых изданиях в третьей строке вместо "покорный" напечатано "послушный" или "преданный"; в пятой - не "за хребтом", а "за стеной" Кавказа; в шестой - не "укроюсь", а "сокроюсь", и не "от твоих пашей", а "от твоих вождей" и "от твоих царей".
      Объясняются эти разночтения тем, что лермонтовского автографа этого стихотворения нет, оно печатается по нескольким рукописным спискам, отличающимся друг от друга.
      Впервые это стихотворение было опубликовано в 1887 году в журнале "Русская старина" как "неизвестное стихотворение М.Ю.Лермонтова" без указания о происхождении текста. Затем появились публикации еще двух списков, причем публикаторы сообщали, что печатают текст, в одном случае записанный "современником" "со слов поэта", в другом - снятый "с подлинника руки Лермонтова", но не называют имени "современника" и не сообщают об обстоятельствах возникновения этих списков. Отсутствие этих сведений, обязательных для любой публикации, говорит о том, что списки, видимо, были получены через третьи-четвертые руки и сопровождались лишь туманными преданиями.
      Лермонтоведы ведут бурную, долгую и не завершившуюся до сих пор полемику - какая копия вернее. Однако никто не усомнился в авторстве Лермонтова, хотя оно основано на весьма шатких основаниях.
      В "Воображаемом разговоре с Александром I" А.С.Пушкин отметил русскую читательскую традицию приписывать популярному поэту всякое произведение, заключающее в себе какую-либо характерную, по мнению публики, черту его творчества. На обвинение в большом количестве сочиненных им и распространенных в обществе пасквилей Пушкин отвечал царю: "Ваше величество, вспомните, что всякое слово вольное, всякое сочинение противузаконное приписывают мне..."
      Лермонтов во мнении широкой публики был "певцом Кавказа". Не могло ли это обстоятельство повлиять на то, что обнаруженное безымянное стихотворение, в котором имеется слово "Кавказ", к тому же по стилю, ритму имеющее сходство со стихами Лермонтова, было приписано ему?
      Но сомневаться в принадлежности стихотворения Лермонтову заставляет и его содержание.
      Сформулируем сюжет стихотворения: автор, преследуемый агентами тайной полиции, едет на Кавказ, отъезд его явно радует, потому что он надеется там укрыться от их преследований.
      Теперь обратимся к тогдашним обстоятельствам жизни Лермонтова. Лермонтоведы датируют стихотворение 1841 годом и связывают его с возвращением поэта в полк на Кавказ после окончания отпуска. Его вовсе не занимала мысль "укрыться" от "голубых мундиров", наоборот, он всеми силами старался остаться в России, хлопотал о продлении отпуска из полка, надеялся на отставку, строил планы на будущее, связанные с пребыванием в Петербурге и в Москве. "Ах, если б мне позволено было оставить службу, с каким удовольствием поселился бы я здесь навсегда", - сказал он Ф.Ф.Вигелю, когда по пути на Кавказ провел несколько дней в Москве.
      Напротив, на обстоятельства жизни и тогдашнее настроение Полежаева в связи с его отъездом на Кавказ содержание и настроение стихотворения ложатся абсолютно точно.
      Но ведь стихотворение совершенно лермонтовское - скажут многие, привыкшие видеть его в книгах Лермонтова, и будут правы: сходство есть. В то же время в этом стихотворении отчетливо просматриваются черты, характерные для поэзии Полежаева, как чисто художественные, так и по содержанию.
      Полностью идентичны стихотворению размер и ритм поэмы "Сашка":
      А ты, козлиными брадами
      Лишь пресловутая земля,
      Умы гнетущая цепями,
      Отчизна глупая моя!
      Когда тебе настанет время
      Очнуться в дикости своей?
      Когда ты свергнешь с себя бремя
      Своих презренных палачей?
      Тот же ритм в поэме "Узник":
      Коснется ль звук моих речей
      Твоих обманутых ушей?
      ... Поймешь ли ты, что твой народ...
      В стихотворении "Четыре нации" Полежаев пишет о покорном, послушном русском народе:
      А русаки,
      Как дураки,
      Разиня рот,
      Во весь народ
      Кричат: - "ура!
      Нас бить пора!
      Мы любим кнут!"
      За то и бьют...
      Все это дает право говорить и об авторстве Полежаева.
      Лермонтов хорошо знал, изучал Полежаева и какое-то время находился под его влиянием. Еще А.А.Григорьев и Ф.М.Достоевский отмечали сходство поэзии обоих поэтов. Проблеме "Лермонтов и Полежаев" посвящено несколько литературоведческих работ.
      Влияние Полежаева на творчество Лермонтова многогранно: Лермонтов пишет поэму "Сашка" и в самом ее тексте ссылается на "Сашку" Полежаева, который "печати не видел", развивает его темы, возражает ему (в кавказ-ских поэмах), использует ритмические находки Полежаева, его фразеологию, можно привести лермонтовские строки, которые являются почти цитатами. (Этот вопрос подробно, с многочисленными примерами, освещен в книге С.В.Обручева "Над тетрадями Лермонтова". М., "Наука", 1965).
      Лермонтов знал не только опубликованные произведения Полежаева, но и ненапечатанные. Их он мог получить от С.Е.Раича, который был его учителем литературы в 1827-1830 годах. Раич всячески способствовал поэтическому творчеству юноши Лермонтова и в своих воспоминаниях писал, что Лермонтов вступил на литературное поприще под его руководством. Как преподаватель Раич знакомил своих учеников с современной поэзией и наиболее замечательными именами, а Полежаев, которого он печатал тогда в своем альманахе, был одной из таких фигур.
      Вполне вероятно, что именно в 1829 году Лермонтову стало известно стихотворение "Прощай, немытая Россия", он запомнил его и позже, в определенной ситуации, к слову, мог кому-то его прочесть...
      Расчет Полежаева на то, что на Кавказе он избавится от многих угнетавших его в Москве обстоятельств, оправдался. Однополчанин Полежаева прапорщик С.А.Карпов в своих воспоминаниях рассказывает, что поэт жил в кругу юнкеров и молодых офицеров, но, нуждаясь в денежных средствах, ел из солдатского котла. Офицеры сочувствовали Полежаеву, а командующий войсками Кавказской линии генерал А.А.Вельяминов брал его в экспедиции специально для того, рассказывал А.А.Бестужев-Марлинский, чтобы "вывесть в люди". Вскоре Вельяминов подал рапорт, в котором, описывая участие Полежаева в боях, его "храбрость, усердие в службе и хорошее поведение", ходатайствовал "о возвращении ему унтер-офицерского звания и дворянства". Ходатайство долго ходило по инстанциям, но в конце концов царь согласился только на возвращение звания унтер-офицера.
      На Кавказе Полежаев много пишет, его стихи распространяются в армии, печатаются в московских журналах.
      Все вновь написанные стихи Полежаев отсылает в Москву А.П.Лозовскому на Большую Лубянку, в дом Лухманова. Лозовский собирает, хранит и переписывает его рукописи. Неизвестно, ему или самому Полежаеву в 1831 году пришла мысль издать сборник поэта, но все заботы по его изданию Лозовский принимает на себя. В документах Цензурного комитета сохранились его заявления, поданные при рукописях Полежаева: "По поручению подал Александр Петров Лозовский, жительство имею на Лубянке в доме купца Лухманова".
      Сборник "Стихотворения А.Полежаева" вышел в январе 1832 года, в него были включены произведения 1826-1831 годов, в основном напечатанные в журналах; в том же году вышли отдельным сборником две кавказские поэмы "Эрпели" и "Чир-Юрт", в 1833 году - второй сборник стихотворений "Кальян". Полежаев как поэт приобретает известность и занимает заметное место в литературе.
      Впервые за много лет Полежаев испытывает чувство, которое он решается назвать счастьем. Получив свою первую книгу, он пишет очередное стихотворное послание А.П.Лозовскому:
      Бесценный друг счастливых дней...
      ...Мой верный друг, мой нежный брат,
      По силе тайного влеченья,
      Кого со мной не разлучат
      Времен и мест сопротивленья.
      Кто для меня и был и есть
      Один и все...
      Дружба Полежаева и Лозовского выдержала испытание временем. Почти десять лет спустя после знакомства Полежаев, перечитывая старые свои стихи, написанные в тюрьме, к первому своему посланию Лозовскому пишет проникновенное лирическое примечание:
      "Давно прошли времена Орестов и Пиладов. Кто-то сказал, кажется, справедливо, что ныне:
      Любовь и дружба - пара слов,
      А жалость - мщение врагов.
      И после добавил, что:
      Одно под солнцем есть добро
      Неочиненное перо...
      (Автоцитата Полежаева. - В.М.)
      Но - так как нет правил без исключений - и под солнцем, озаряющим неизмеримую темную бездну, в которой, будто в хаосе, вращаются, толпятся и пресмыкаются миллионы двуногих созданий, называемых человеками, встречаемся мы иногда с чем-то благородным, отрадным, не заклейменным печатью нелепости и ничтожества, - то Провидению угодно было, чтоб и я на колючем пути моего земного поприща встретил это благородное, это отрадное в лице истинного моего друга А... П... Л... Часто подносил он бальзам утешения к устам моим, отравленным желчию жизни; никогда не покидал меня в минуту горести. К нему относятся стихи:
      Я буду - он, он будет - я;
      В одном из нас сольются оба.
      И пусть тогда вражда и злоба,
      И смерть, и заступ гробовой
      Шумят над нашей головой!
      Может быть, кто-нибудь с лукавой улыбкой спросит: кто такой этот Л...? Не знатный ли покровитель?.. О нет! Он более, он - человек".
      Летом 1833 года Московский пехотный полк возвратился в Москву.
      Первое стихотворение Полежаева, написанное в Москве, было посвящено одной из главных московских святынь и достопамятностей - колокольне "Иван Великий".
      Опять она, опять Москва!
      Редеет зыбкий пар тумана,
      И засияла голова
      И крест Великого Ивана!
      В Москве Полежаева ожидал теплый прием, в этот приезд он приобрел новых друзей, познакомившись с членами студенческого кружка Герцена и Огарева. Но вскоре обнаружилась и другая сторона московской жизни Полежаева. Генерал Вельяминов подавал ходатайство о присвоении Полежаеву первого офицерского чина - прапорщика, но Николай I не утвердил это производство, как и возвращение дворянства. Было указано, чтобы Полежаев исполнял солдатскую службу без всяких поблажек. Прекратились публикации стихотворений Полежаева: цензуре было указано не пропускать ничего подписанного его именем (как и декабристов). Удалось лишь переиздать в 1836 году сборник "Кальян", видимо, по недосмотру.
      Изматывающая тяжесть солдатчины, отсутствие перспективы и отчаяние сломили Полежаева, он начал спиваться. У него обнаружилась чахотка, его положили в Лефортовский военный госпиталь, где он и умер 16 января 1838 года.
      За несколько дней до этого в полку получили царскую конфирмацию на очередное ходатайство полкового командира о прощении разжалованного рядового Полежаева: "за отличную усердную службу и нравственное поведение" ему жаловался "чин прапорщика с оставлением в том же полку". В официальных документах в первый и единственный раз офицерский чин Полежаева был отмечен в записи в метрической книге Московского военного госпиталя: "1838 года января 16 дня Тарутинского егерского полка прапорщик Александр Полежаев от чахотки умер и священником Петром Магницким на Семеновском кладбище погребен".
      После смерти Полежаева Лозовский издает произведения поэта: в 1838 году выходит 3-е издание "Кальяна" (значит, книги Полежаева пользовались спросом!), в том же году - небольшой сборник "Арфа" - всего 15 стихотворений. Сборник "Арфа" с большим трудом прошел через цензуру: ряд стихотворений запретили на том основании, что они могут "в некоторых легковерных читателях возродить и питать мысли в пользу либерализма", действительная же причина заключалась в том, что само имя Полежаева напоминало о его судьбе и служило в глазах публики постоянным упреком царю-жандарму. Кроме того, из авторского названия "Разбитая арфа" было велено убрать слово "разбитая" и на портрете автора пририсовать офицерские погоны.
      Следующее издание произведений Полежаева вышло только после смерти Николая I, в 1857 году. Оно также оказалось связано с домом Лухманова на Лубянке, хотя Лозовский давно уже в нем не жил и осуществилось издание не по его инициативе и другими людьми.
      Наследники Д.А.Лухманова, скончавшегося в 1841 году, ликвидировали антикварную торговлю и стали сдавать торговые помещения под различные лавки: здесь в разное время помещались известный в Москве магазин хозяйственных товаров Бергмана, вывеска которого с изображением паровоза привлекала внимание москвичей, лавка модных товаров "Город Лион", знаменитая кондитерская "Трамбле".
      25 ноября 1857 года в бывшем доме Лухманова, а в то время принадлежавшем его зятю М.Я.Сисалину, открылся "Книжный магазин Н.М.Щепкина и К°". Открытие этого магазина явилось заметным событием в московской культурной жизни. Его особенностью было то, что он имел ярко выраженное, как говорили тогда, идейное направление. Владельцы магазина Н.М.Щепкин сын известного актера М.С. Щепкина и не пожелавший объявлять на вывеске своего имени компаньон - богатый текстильный фабрикант К.Т.Солдатенков принадлежали к тому кругу московской интеллигенции, из которого в 1840-е годы вышла блестящая плеяда литераторов и мыслителей, так называемых славянофилов и западников. К концу 1850-х годов их разногласия утратили свою былую остроту, но, как и прежде, в их общении и деятельности сохранялась атмосфера высоких умственных интересов, неприятие социальной несправедливости, культ науки и просветительства. Открытие книжного магазина и книгоиздательская деятельность, которой намеревались заняться компаньоны, полностью отвечали этому направлению.
      Щепкин имел издательский опыт и обширные литературные знакомства. В изданном им в 1851 году "учено-литературном альманахе" "Комета" участвовали А.Н.Островский, Т.Н.Грановский, А.Н.Афанасьев, И.С.Тургенев, Евгения Тур, И.Е.Забелин, С.М.Соловьев, А.В.Станкевич, кроме того, он заручился обещанием принять участие в работе издательства живущих в Москве членов кружка А.И.Герцена, с которым Щепкин был дружен. К.Т.Солдатенков, по происхождению из купцов-старообрядцев, фактически самоучкой достиг такой степени образованности, что стал вровень со своими друзьями, имеющими университетское образование, но при этом остался удачливым коммерсантом и мог выделять средства на культурные мероприятия. Он, кроме того, коллекционировал произведения искусства, имел замечательную картинную галерею, все картины которой, по его завещанию, позднее поступили в Румянцевский музей, занимался благотворительностью.
      С маркой "Издание К.Солдатенкова и Н.Щепкина" вышли собрания сочинений В.Г.Белинского, стихотворения Н.А.Некрасова, А.В.Кольцова, повести и рассказы Д.В.Григоровича, "Народные сказки" А.Н.Афанасьева, труды И.Е.Забелина и другие подобные издания.
      Новая книжная лавка, к тому же занимающаяся издательской деятельностью, по существовавшей традиции, стала местом встреч литераторов и любителей словесности, своеобразным клубом и одним из центров культурной жизни Москвы.
      В ноябре 1857 года в Москве гостил Н.Г. Чернышевский и побывал в книжной лавке Щепкина и Солдатенкова. Вернувшись в Петербург, он благодарил профессора Московского университета И.К.Бабста за то, что тот познакомил его с владельцами лавки. "Сколько я теперь знаю их, это прекрасные люди... - писал Чернышевский. - Скажите, каким образом Москва производит столько хороших людей?" О лавке Щепкина и Солдатенкова он информирует всю Россию, объявив в самом читаемом тогда журнале "Современник", что в Москве основано предприятие, "заслуживающее всех добрых желаний успеха и процветания: ...открыт ...книжный магазин Н.М.Щепкина и Комп.".
      "Известно, в какой тесной связи с правильностью и добросовестностью книжной торговли находится развитие литературы и даже научного просвещения, - пишет Чернышевский, - известно также, хорошо ли соответствует положение русской книжной торговли потребностям дела, служительницей которого она должна быть. Между нашими книгопродавцами найдется довольно людей честных, желающих вести свою торговлю правильным образом, найдется несколько людей предприимчивых, есть даже несколько человек, имеющих достаточные капиталы. Но обыкновенно бывало до сих пор, что фирма, удовлетворяющая одному из этих необходимых условий, лишена другого. Надобно упомянуть еще об одном условии, самом важном: истинный книгопродавец должен быть человеком очень образованным; ему необходимо иметь такую степень умственного развития, чтобы в состоянии быть самому довольно верно оценивать литературные достоинства книги; без того он или попадет в сети спекулянтов, пользующихся его слепым доверием, или принужден перебиваться изданиями серо-бумажных изделий, которых стыдится литература, но которые приносят верный барыш при посредстве толкучего рынка...
      Очевидно, каждую полезную для публики и для успехов просвещения перемену могло бы произвести принятие нашею книжною торговлею характера, приличного делу, ведущемуся на широких и правильных коммерческих основаниях. Такова именно цель, с которою основывается книжный магазин Н.М.Щепкиным, сыном нашего знаменитого артиста и товарищем г. Солдатенкова по изданиям, заслужившим такое одобрение публики и прекрасным выбором издаваемых книг и умеренностью цены. Прежде всего надо сказать, что основатели новой фирмы - люди, по своему образованию принадлежащие к лучшему кругу нашего общества, в котором пользуются заслуженным уважением; с тем вместе, это люди, имеющие доходы, совершенно независимые от нового своего предприятия, на которое они обращают часть своих капиталов вовсе не из надобности или желания искать особенной прибыльности в нем лично для себя, а по убеждению, что это дело, нужное для облегчения успехов нашей литературы и просвещения... Теперь ясна для читателей цель, с которою основывается книжный магазин Н.М.Щепкина и К°. Это будет [дело] на благородных принципах широкого коммерческого предприятия, учреждающегося для того, чтобы дать правильность нашей книжной торговле, удешевить цену хороших книг, облегчить их издание, содействовать их распространению. От предприятия г. Щепкина и К° надобно ожидать многого хорошего для публики".
      В марте 1858 года, возвращаясь из ссылки, в Москве остановился Т.Г.Шевченко. Он встречался со старыми друзьями М.С.Щепкиным, художником А.Н.Мокрицким, славяноведами и этнографами М.А.Максимовичем и О.М.Бодянским, познакомился с С.Т.Аксаковым и многими другими литераторами, учеными, в том числе и молодыми. Почти каждый день Шевченко заходил в книжный магазин на Большой Лубянке. 24 марта присутствовал на обеде. "Обед был званый, - записал Шевченко в дневнике. - Николай Михайлович праздновал новоселье своего магазина и по этому случаю задал пир московской учено-литературной знаменитости. И что это за очаровательная знаменитость! Молодая, живая, увлекающаяся, свободная!.. Я встретился и познакомился с ними, как с давно знакомыми, родными людьми".
      Среди первых изданных Щепкиным и Солдатенковым в 1857 году книг был сборник "Стихотворения А.Полежаева" в 210 страниц. На титульном листе, кроме названия, значилось: "С портретом автора и статьею о его сочинениях, писанною В.Белинским".
      Издание Полежаева готовил Н.Х.Кетчер - писатель, переводчик Шиллера и Шекспира. Кетчер, по словам его друга юности Герцена, и в сорок лет "решительно остался старым студентом". Лучшего редактора для сочинений Полежаева просто невозможно было найти.
      Несмотря на то что Полежаев давно не переиздавался, его произведения были известны публике, так как "ходили по рукам в тетрадках". Но большинство списков были неисправны, к цензурным правкам и сокращениям прибавились ошибки переписчиков, различные добавления и исправления. А.П.Лозовский для этого издания предоставил все имевшиеся у него рукописи Полежаева, свято хранимые им, и собственные списки стихов друга, сделанные при его жизни и им просмотренные. По ним Кетчер выправил издаваемые тексты.
      Предваряющая стихотворения Полежаева статья В.Г.Белинского сокращенный вариант его рецензии на один из сборников - не представляла собой более или менее полный очерк жизни и творчества поэта, но само имя автора статьи давало читателю ориентир, под каким углом зрения следует рассматривать творчество Полежаева.
      В "Приложениях" к основному составу сборника Полежаева даны фрагменты из неоконченных поэм, переводы и - самое любопытное из приложений - "Список слишком уж плохих стихотворений, не вошедших в это издание". В этот список, кроме действительно слабых вещей, вошли и те, которые запретила еще николаевская цензура, и по существующему положению ее запрет оставался в силе. Таким образом, список информировал читателя и об этих произведениях Полежаева.
      Строгий, почти академический характер и даже внешний вид издания словно бы утверждали, что творчество Полежаева уже переступило ту грань, которая разделяет новинку и произведение с устоявшейся репутацией, чья судьба - стать классикой. Действительно, с этого издания А.И.Полежаев занял свое место в ряду имен русской классической поэзии.
      Своевременность и актуальность издания Полежаева тогда же нашли подтверждение в том, что через год потребовалось новое издание "Стихотворений А.Полежаева" - явление само по себе в практике издания поэзии редкое.
      В 1858-1861 годах в доме, о котором идет речь, помещалась также редакция журнала "Библиографические записки", издававшегося Н.М.Щепкиным. В нем было напечатано много ценных для истории русской литературы материалов - рецензий, исследований, публикаций неизданных произведений А.С.Пушкина, М.Ю.Лермонтова, Н.В.Гоголя и других. Публикации "Библиографических записок" до нашего времени сохраняют свое научное значение.
      В 1870-е годы наследники знаменитого антиквара Д.А.Лухманова продали оба построенных им дома в чужие руки, и новые владельцы перестроили их, вернее, построили почти заново во вкусе и требованиях нового времени. Такой облик они сохраняют доныне.
      В конце XIX - начале XX века владельцем углового дома, который выходит и в Варсонофьевский переулок, был купец Леонтий Данилович Бауер ("Иностранные вина"), соседнего, выходящего только на Большую Лубянку, Зинаида Александровна Морель, вдова московского купца, потомственная почетная гражданка, из семьи ювелиров, имевших магазины на Никольской, Мясницкой, Арбате. Перед революцией в этих домах разместились конторы четырех страховых компаний: "Якорь", "Русский Ллойд", "Помощь" и одно из старейших страховых учреждений "Российское общество застрахования капиталов и доходов", основанное в 1835 году.
      Интересно, что свое название "Якорь" страховая компания как бы унаследовала от названия помещавшихся в начале века в одном из соседних домов меблированных комнат, содержавшихся Афанасием Яковлевичем Добычиным. После водворения на Большой Лубянке страхового общества "Якорь" меблированные комнаты с тем же названием переместились на Тверскую-Ямскую, там они уже в статусе гостиницы просуществовали много десятилетий.
      Нынешний дом № 13, протянувшийся до Большого Кисельного переулка, когда-то также составлял два владения. Левая часть участка с середины ХVIII до середины ХIХ века последовательно находилась во владении купца Ивана Струнина, князей Мещерских, банкира Якова Рованда, действительного статского советника Безобразова, в 1858 году ее покупает купец Егор Сергеевич Трындин, чья торговля "оптическими товарами" известна в Москве с 1809 года.
      Правое владение, выходящее на Лубянку и в Большой Кисельный переулок, в первой половине ХVIII века принадлежало князю Сергею Дмитриевичу Кантемиру - сыну молдавского господаря Дмитрия Кантемира и брату известного поэта-сатирика Антиоха Кантемира.
      После смены нескольких владельцев в 1866 году и это владение перешло к Трындиным.
      Наследники Е.С.Трындина братья Сергей и Петр на объединенном участке в 1880-е годы строят новые здания по проекту модного архитектора А.Е.Вебера, выпускника Венской художественной академии, много строившего в Москве, среди его работ - ресторан "Славянский базар" на Никольской, южное крыло Политехнического музея. В 1902-1904 годах здания еще раз кардинально перестраиваются по проекту того же Вебера.
      Дом Трындиных по своему назначению относится к разряду доходных. Наиболее распространен тип жилого доходного дома, часто с торговыми помещениями в первом этаже, но этот дом представляет собой многофункциональный комплекс, в котором объединены роскошные фирменные магазины, жилые квартиры, помещения для офисов и публичных собраний, и, кроме того, во дворе был построен четырехэтажный производственный корпус "Фабрика физических и хирургических инструментов торгового дома Е.С.Трындина и сыновей". Но самым примечательным оказался странный замысел заказчиков - устроить в доме еще и музей. О том, какое значение ему придавали владельцы дома, говорит название проекта: "Доходный дом с магазинами и Музеем С.Е. и П.Е. Трындиных".
      Музей представлял собой астрономическую обсерваторию, расположенную на верхнем, пятом, этаже. Обсерватория имела раздвижной купол и была оборудована инструментами, как производимыми фирмой самих Трындиных, так и инструментами иностранных фирм, которыми торговали магазины Трындиных.
      Торжественное открытие и освящение магазина и обсерватории прошло 25 января 1904 года. На нем присутствовало много публики: университетская профессура, преподаватели гимназий, студенты, гимназисты, журналисты, ученые, представители различных общественных и просветительских организаций. Среди присутствовавших были крупнейшие московские астрономы В.К.Цераский, Н.А.Умов, П.К.Штернберг.
      Благодаря заложенной в проект дома Трындиных многофункциональности, в нем, снимая помещения, размещались самые разные учреждения: магазины, редакции журналов, конторы, курсы счетоводов, хирургическая клиника, клуб, школа.
      Но наиболее известен в Москве этот жилой дом стал своей обсерваторией. "Трындинская обсерватория", как называли ее москвичи, основывалась как общедоступное, народное, просветительское учреждение. Здесь посетители за небольшую плату могли под руководством и с пояснениями специалистов наблюдать в телескоп звездное небо. В определенные дни читались популярные лекции по астрономии.
      Владельцы "Трындинской обсерватории" бесплатно предоставили ее для занятий Московского астрономического кружка, который в 1908 году основала группа молодых ученых и любителей астрономии. Среди его основателей были астрономы профессор А.М.Жданов, студенты К.Л.Баев и С.В.Орлов, ставшие впоследствии крупными учеными-астрономами, врач Н.Ф.Голубов, геодезист К.А.Цветков, художники братья Виктор и Аполлинарий Васнецовы и другие. Всё это были люди, горячо интересовавшиеся астрономией и стремившиеся к практической работе в этой области.
      Московский астрономический кружок способствовал развитию интереса к астрономии у москвичей и, надобно сказать, добился в этом больших успехов.
      Наряду с научными докладами и научными наблюдениями, кружок устраивал популярные лекции, выпускал популярные издания. В 1909 году в ожидании кометы Галлея, по поводу которой в обществе распространялись слухи, что она столкнется с Землей и наступит конец света, кружок издал брошюру своего члена А.А.Михайлова (тогда студента, в будущем академика) о кометах и комете Галлея, рисунок для нее "Комета Галлея над Москвой" сделал Аполлинарий Васнецов.
      К 1913 году Московский астрономический кружок настолько расширил свою деятельность и увеличил состав, что был преобразован в Московское общество любителей астрономии с различными комиссиями, и в том числе "Солнечной". Этой комиссией руководил профессор С.Н.Блажко, который, между прочим, преподал тогда гимназисту и будущему основателю науки гелиобиологии А.Л.Чижевскому первые уроки научного наблюдения Солнца.
      Деятельность обсерватории продолжалась и после революции, в ней занимались юношеские астрономические кружки. В начале 1920-х годов было создано Общество изучения межпланетных сообщений, его заседания также проходили в бывшей "Трындинской обсерватории". Здесь Ф.А.Цандер 20 января 1924 года прочел этапный в деле космического ракетостроения доклад "Проект аппарата для межпланетных путешествий". Членами этого Общества были К.Э.Циолковский, В.П.Ветчинкин, М.Ф.Федоров, Н.А.Рынин и другие энтузиасты освоения космоса.