Моко посмотрела на меня и высунула язык:
– Я тебя ненавижу, Рю, ты извращенец.
Меня мучила жажда, и я попытался подхватить зубочисткой кубик льда, но уколол палец. Кэй, танцевавшая на стойке бара, не обращая внимания на Ёсияма, спустилась вниз и слизала кровь с моего пораненного пальца, после чего со смехом спросила:
– Значит, Рю, ты покончил с музыкой? Рэйко встала с дивана и попросила немного
убавить звук.
Никто даже не подошел к аппаратуре.
С распахнутым на груди платьем Моко подошла ко мне, пока я прижимал к пальцу бумажную салфетку, и со смехом спросила:
– Рю, а сколько мы сможем получить от этих черномазых?
– Что? Ты имеешь в виду вечеринку?
– Я хочу знать, если Кэй или я будем в ней участвовать, сколько мы от них за это получим? Пойми, лично меня это мало волнует, но…
Продолжая сидеть на стойке, Кэй сказала:
– Ша, завязывай, Моко, перестань ломать людям кайф! Если те нужны бабки, я подложу тя под какого-нибудь славненького чувачка. Эта же вечеринка, в натуре, не ради денег, а для чистого кайфа.
Моко накручивала на палец золотую цепочку, болтающуюся у меня на шее, и ехидно спрашивала:
– Она у тебя от черножопых?
– Заткнись, грязная пизда, я получил её еще в школе от одной девчонки из моего класса в ее день рождения. Тогда я играл для нее «A Certain Smile», песня пришлась ей в кайф, и она подарила мне эту штуку. Она из богатеньких, у ее папаши крупная фирма по сбыту древесины. И знаешь, Моко, перестань употреблять слово «черножопый», они достаточно хорошо понимают по-японски и могут тебя за такие слова замочить. Если тебе это не нравится, лучше тебе туда не идти, понятно? Есть немало других девок, которые с радостью придут на наши вечеринки.
Увидев, как Кэй, отхлебнув виски, утвердительно кивает, Моко сказала:
– О-о! Не заводись, я просто пошутила. – Потом она обняла меня. – Я, конечно, пойду, разве не решено? Эти черномазые – крепкие парни, и они дадут нам травку, верно?
Она засунула язык мне в рот.
Кадзуо подсунул «Никомат» мне под самый нос, и когда я крикнул: «Убери его!» – нажал кнопку. У меня перед глазами все расплылось в белом тумане, словно меня ударили по голове, и я утратил способность видеть. Моко со смехом захлопала в ладоши и завопила. Я пополз по стойке, чуть не упал, но Кэй поддержала меня и перелила из своего рта в мой немного виски. Ее губы пахли липкой, маслянистой помадой. Виски с привкусом помады обжег мне глотку.
– Ублюдок! Перестань! Неужели ты не можешь с этим закончить! – вопил Ёсияма, колотя об пол книжкой комиксов, которую до того листал. – Кэй, ты что, целовалась с Рю?
Я сделал шаг вперед и рухнул, ударившись о стол. Раздались звуки разбитого стекла, пенящегося пива, рассыпанных по полу арахисовых орешков. Рэйко встала, затрясла головой и закричала:
– Все вон! Убирайтесь!
Потирая голову, я засунул лед в рот и направился к ней.
– Не беспокойся, Рэйко, потом я приберу! Все будет в порядке.
– Это моя берлога, пусть все выматываются! Рю, ты можешь остаться, но все остальные пусть убираются.
Она сжала мою руку. Ёсияма и Кэй смотрели друг на друга.
– Значит, ты поцелуешь не меня, а Рю? – уныло сказал Кадзуо. – Ёсияма, я сам во всем виноват с этой дурацкой вспышкой, из-за которой Рю упал, и Кэй дала ему виски, чтобы он пришел в себя.
Ёсияма зарычал на Кадзуо так, что тот едва не уронил «Никомат»:
– Пошел вон!
– Ты что? – завопил Кадзуо. Находившаяся в его объятиях Моко пробормотала:
– Ну уж это полная глупость!
– В чем дело, ты чё, ревнуешь? – Кэй шлепнула ее тапком по ноге. С выпученными и распухшими от слез глазами Рэйко схватила меня за рукав и сказала:
– Рю, принеси-ка льда!
Я завернул несколько кубиков в бумажную салфетку и приложил ей ко лбу. Кадзуо повернулся к вставшему Ёсияма, посмотрел на Кэй и снова щелкнул затвором. Ёсияма был готов ударить его. Моко громко рассмеялась.
Кадзуо с Моко объявили, что они сваливают.
– Мы, пожалуй, сходим в баню, – сказала Моко.
– Моко, ты бы лучше застегнулась, а не то какой-нибудь панк ухватит тебя за буфера. И не опаздывай завтра, встречаемся на станции Коэндзи в час дня.
Моко, хохоча, ответила:
– Я знаю, что ты извращенец, но я ничего не забуду. Постараюсь одеться поприличней.
Уходя, Кадзуо опустился на колено и еще раз сфотографировал меня.
Напевая себе под нос, мимо прошел какой-то подвыпивший мужик. Он что-то пробормотал и повернулся спиной к фотику.
Рэйко слегка дрожала. Бумажная салфетка упала на пол, и лед почти полностью растаял.
– Тебя не должно волновать, Ёсияма, как я себя чувствую, это не твое дело. Я же не обязана спать с тобой, верно? – медленно сказала Кэй, выдувая дым сигареты в потолок. – Во всяком случае, перестать приставать ко мне, ваше перестань. Меня это мало ебет, но, если мы расстанемся, тебе это может не понравиться, а меня-то вполне устраивает. Может, хочешь еще выпить? Ведь это вечеринка перед вечеринкой, так, Рю?
Я присел рядом с Рэйко. Когда я положил ей руку на шею, она слегка дернулась, и вонючая струйка слюны потекла из уголка ее рта.
– Кэй, перестань постоянно говорить «чё» и прочую дребедень. Мне не нравится, когда ты говоришь в такой манере, так что забудь о ней, ладно? С завтрашнего дня я приступаю к работе, идет? Я подзаработаю немного на хлеб, и все будет хорошо.
Кэй сидела на стойке и болтала ногами:
– Правда? Точно, начни работать. Это и мне поможет выбраться.
– Мне наплевать, что ты ведешь себя безрассудно, меня больше раздражает твое «чё». И эти твои манеры, они меня достают. Я считаю, что все это от наркоты и все изменится к лучшему после того, как я получу работу в порту в Иокогаме, ага?
Ёсияма схватил Кэй за ногу. Тугие колготки плотно облегали ее бедра, и складка живота нависала над поясом.
– Чё ты там несешь? Оставь эту бредя-тину, она меня раздражает. Посмотри на Рю, он же смеется! Я плевать хотела на то, что ты болтаешь. Я такая, как есть, и на этом кончено, бля!
– Перестань так говорить! Где ты подцепила этот дурацкий говор?
Кэй потушила сигарету в раковине. Натягивая юбку, она сказала:
– Это от моей мамаши, ты, чё, не знаешь, что мама болтает именно так? Ты, чё ли, не бывал в нашем заведении? Помнишь ту тетку с котом, которая сидит у котацу и делает рисовые крекеры? Это моя мамаша, и она говорит: «Чё те надо?» Чё, не слышал?
Ёсияма нагнулся ко мне и попросил сигарету, потом уронил, растерянно поднял ее, слегка намокшую от разлитого пива. Засунул в рот и, раскуривая, спокойно произнес:
– Пойдемте-ка по домам.
– Сам канай, мне и здесь по кайфу. Вытирая губы Рэйко, я спросил Ёсияма:
– Ты завтра не собираешься на вечеринку?
– Я думаю, будет лучше, если он не придет, верно? Этот тип говорит, что собирается работать, и будет славно, если он станет работать. Мне наплевать, будет там Ёсияма или нет! А чё? Айда к нам на хазу, если не доберешься быстро, завтра не сможешь встать. Значит, завтра в Иокогаме? Во сколько?
– Эй, Ёсияма, ты что, и правда не собираешься приходить?
Ничего не ответив, он прошел в угол комнаты и поставил на проигрыватель «Left Alone».
Когда он вынимал пластинку из конверта с ужасным фото Билли Холлидэй, Кэй соскочила со стойки и прошептала ему на ухо:
– Поставь лучше «Дзистоундз».
– Отвали, Кэй, и заткнись, – сказал Ёсияма, крепко зажав в зубах сигарету и глядя на нее в упор.
– Чё за бред, те не нравится этот пласт? Ты чё, как дряхлая старушонка, хочешь снова слушать это нудное фано? Эта туфта для черномазых – почти то же самое, как для нас нанива-буси. Эй, Рю, скажи ему чё-нибудь! Это же последняя пластинка «Рорринг Стоундз», ты наверняка ее еще не слышал! Это же пласт «Стинги фингирдз»!
Не обращая на нее внимания, Ёсияма поставил на проигрыватель пластинку Мэла Уолдрона.
– Кэй, уже довольно поздно, и Рэйко просила нас сваливать. И не имеет смысла играть «Стоунз» с приглушенным звуком, верно?
Застегивая пуговки на блузке и глядясь в зеркало, чтобы поправить прическу, Кэй спросила:
– Как насчет завтра?
– Мы же договорились встретиться в час дня на станции Коэндзи, – ответил я.
Кэй согласно кивнула, стирая с губ помаду.
– Ёсияма, сегодня я не вернусь. Собираюсь пойти в заведение Сэма, так что не волнуйся и не забудь налить кошке молока, но не того, что в холодильнике, а того, что на полке, не перепутай.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.