* * *

Под нами — огромный город.

Мы видим его с высоты птичьего полета. Отсюда город напоминает огромный живой организм. Или даже несколько организмов, сплетенных в единое тело. Кровь без устали циркулирует по бесчисленным сосудам, и тело постоянно меняет клетки. Рассылает свежую информацию, стирает устаревшие данные. Расходует новые деньги, списывает старые траты. Строит новый порядок, отменяет старый уклад. Переливаясь, вспыхивая и подрагивая в мерном пульсе своих артерий. Ближе к полуночи, хотя пик активности уже миновал, метаболические процессы, дарящие городу жизнь, не прекращаются ни на секунду. Как и его низкочастотный гул. Тоскливый, монотонный гул от предчувствия чего-то непостижимого.

Наши глаза устремляются туда, где светлее. Мы прицеливаемся — и бесшумно приземляемся в нужной точке. Пестрое море огней. Вокруг нас — «ханка-гай», модный квартал для вечерних прогулок. Гигантские цифровые экраны на стенах ближе к полуночи уже спят, но динамики у дверей заведений еще колотят прохожих по головам натужным ритмом хип-хопа. Огромный центр игровых автоматов, забитый молодежью всех мастей. Резкая электронная музыка. Студенты расползаются стайками с вечеринок. Крашеные под блондинок пигалицы перебирают мускулистыми ногами под юбочками ультра-мини. Салариманы (Салариман (яп. производное от псевдоангл, salary-man) — «человек на зарплате», клерк. — Здесь и далее — прим. переводчика.) спешат по «зебре» на последнюю электричку. Несмотря на поздний час, галдят на всю улицу зазывалы из караокэ. Черный микроавтобус, обвешанный яркой рекламой, медленно катит по улице, словно контролируя цены и качество окружающих товаров и услуг. Окна затянуты черной пленкой. Больше всего он смахивает на глубоководную рептилию с особыми кожей и жабрами. Два молоденьких полисмена с напряженным видом расхаживают по одной улице в разные стороны, однако почти не находят объектов, достойных внимания.

В это время суток город действует по своим законам. Время года — конец осени. Ветра нет, но прохладно. Еще немного — и сменится дата в календаре.

Мы — в ресторанчике «Денниз».

Освещение здесь сильнее, чем следует, хотя разглядывать особо нечего. Безликие посуда и интерьер. Планировка зала, до последнего уголка просчитанная экономистами. Беззубая фоновая музыка, едва различимая в динамиках. Вышколенные официанты. «Добро пожаловать в „Денниз"“. Куда ни глянь — все заведение будто собрано из одинаковых безымянных кубиков, которые можно переставлять как угодно с равным успехом. В ресторанчике людно, свободных мест почти нет.

Мы обводим взглядом зал и останавливаемся на девушке, сидящей за столиком у окна. Почему на ней? Почему не на ком-то другом? Этого мы не знаем. Но все же она попадает в наше поле зрения — очень естественно. Сидит одна за столиком для четверых и читает книгу. Серая футболка с капюшоном, джинсы, поблекшие стоптанные кроссовки. Со спинки соседнего стула свисает спортивный джемпер. Тоже не новый. Его хозяйка похожа на первокурсницу какого-нибудь вуза. Уже не старшеклассница, хотя в движениях еще сквозит детская угловатость. Волосы черные, короткие, прямые. Минимум косметики, никакой бижутерии. Точеное маленькое лицо. Темно-зеленые очки. Меж бровей иногда проступает строгая морщинка.

Читает она очень усердно. От текста почти не отрывается. Толстый фолиант в твердом переплете, название скрыто оберткой книжного магазина. Судя по ее сосредоточенному лицу, книжка должна быть очень трагичной. Глаза девушки по страницам не скачут, считывают строку за строкой.

На столике перед девушкой — кофейная чашка. Пепельница. Темно-синяя бейсбольная кепка. С латинской «В» — эмблемой «Boston Red Socks». Кепка ей, похоже, великовата. На стуле рядом — коричневая кожаная сумка. Набита очень странно. Так собираются впопыхах, забрасывая в сумку все, что вспоминают в последнюю минуту. Время от времени девушка берет чашку и подносит к губам, но не похоже, чтобы ей нравился кофе. Скорее она пьет его по обязанности, поскольку чашка перед нею стоит. Будто вспомнив о чем-то, девушка закуривает от пластмассовой зажигалки. Затянувшись, прищуривается, очень естественно выпускает в потолок струйку дыма, кладет сигарету на край пепельницы и, словно отгоняя начинающуюся мигрень, кончиками пальцев поглаживает виски.

По залу растекается едва различимая «Go Away Little Girl» в аранжировке оркестра Перси Фэйта. Слушать такое, понятно, никому и в голову не приходит. Самые разные люди едят и пьют кофе в полуночном «Денниз», но одиноко сидящих девушек, кроме нее, не видно. Иногда она отвлекается от книги, глядит на часы. Но время, вопреки ее желаниям, не торопится. При этом не похоже, чтобы она кого-то ждала. Не обыскивает взглядом зал, не посматривает на двери. Просто читает книгу, иногда курит, механически отпивает кофе — и ждет, когда время побежит хоть немного быстрее. А до рассвета, что там говорить, еще далеко.

Девушка отрывается от книги и смотрит в окно. Со второго этажа видна оживленная улица. Несмотря на позднее время, там довольно светло, и разные люди бродят в разные стороны. Одни куда-то идут, другие никуда особо не торопятся. У одних есть цель, у других цели нет. Одни умоляют время задержаться подольше — другие подталкивают его в спину, лишь бы оно бежало еще быстрей. Наглядевшись на уличный хаос, девушка вздыхает, погружается в книгу. Протягивает руку к чашке с кофе. Сигарета, которой она затянулась раза три, оседает в пепельнице ровным столбиком пепла.

Стеклянная дверь автоматически открывается, в ресторанчик входит высокий и тощий молодой человек. Черное пальто из кожи, мешковатые оливковые штаны, коричневые рабочие ботинки. Длинные волосы торчат в разные стороны. Возможно, он уже несколько дней не мыл голову. А может, только что выбрался из какого-нибудь подземелья. Не исключаем также, что ходить лохматым — его обычное состояние. Стройный, хотя и не красавчик — скорее из тех, кому говорят: «Вы плохо питаетесь». С плеча свисает большой черный футляр музыкального инструмента. Судя по всему, духового. В руке — замызганная папка для бумаг. Очевидно, с нотами и прочей студенческой дребеденью. На правой щеке глубокий шрам. Короткий и рваный, будто щеку проткнули какой-то пикой. Больше, пожалуй, ничего примечательного. Обычный парень, каких тысячи. Похож на бродячего пса — покладистого, но сбившегося с пути, а потому немного безумного.

Официантка подводит его к свободному столику. Парень проходит мимо читающей девушки. Уже миновав ее, вдруг останавливается — и медленно возвращается, как на кинопленке, пущенной назад. Остановившись напротив девушки, склоняет голову набок и с интересом вглядывается в ее лицо. Пытается вспомнить, но сразу не может. Есть такая порода людей: за что ни возьмутся, сразу не получается ничего.

Уловив, что происходит, девушка поднимает голову и, прищурившись, поворачивается к нему. Росту парень немалого — она задирает голову. Их взгляды встречаются, и парень улыбается. Широко и дружелюбно.

— Эй. Прости, если ошибаюсь, — говорит он. — Но ты случайно не младшая сестра Эри Асаи?

Она молчит. И смотрит на него, как на куст бурьяна в уголке аккуратного сада.

— Мы раньше встречались, не помнишь? — продолжает парень. — Э-э… Тебя, кажется, зовут Юри? Вы с сестрой первыми буквами различаетесь.

Слегка насторожившись, девушка решительно восстанавливает Истину:

— Мари.

Парень тычет пальцем в потолок:

— Ну да, точно. Мари… Эри и Мари. Только первыебуквы разные. А меня ты, наверное, не помнишь?

Мари чуть склоняет голову. То ли да, то ли нет — бог разберет. Снимает очки, кладет рядом с чашкой. Подходит официантка, спрашивает:

— Вы вместе?

— Да-да, — отвечает он.

Официантка выкладывает на стол меню. Парень усаживается напротив Мари, ставит футляр на соседний стул. И, будто спохватившись, спрашивает у девушки:

— Ничего, если я здесь немного посижу? А как поем, сразу по делам побегу…

Мари чуть заметно сдвигает брови:

— Разве такое спрашивают не до того, как садиться?Парень задумывается:

— Ты кого-то ждешь?

— Я не об этом, — отвечает Мари.

— А-а. Так ты о приличиях?

— Вот-вот…

— Парень кивает:

— Да, в самом деле… Надо было сразу спросить. Виноват! Но все равно вокруг народу полно, а я убегаю скоро… Не возражаешь?

Мари слегка поводит плечом. Мол, делай как хочешь. Парень раскрывает меню.

— Ты уже поела?

— Я не голодна.

С крайне замысловатым выражением лица он изучает меню от корки до корки, потом захлопывает и кладет на стол.

— На самом деле раскрывать меню смысла не было.Я просто делал вид, что читаю…

Мари не отвечает.

— Я здесь ем только салат с курицей. Давно так решил. Уж поверь мне на слово: кроме куриного салата, в"Денниз» есть ничего не стоит. Все, что в меню, я уже перепробовал. Ты когда-нибудь ела здесь куриный салат?

Мари качает головой.

— Совсем неплохой. Салат с курицей — и хорошенько прожаренные тосты. Кроме этого, в «Денниз» есть абсолютно нечего.

— Зачем же так долго копаться в меню? Он растирает пальцами морщинки у глаз.

— Ну подумай сама. Приходишь в «Денниз» и, даже меню не раскрыв — бабах! — заказываешь куриный салат. Какая тоска, тебе не кажется? Эдак, не дай бог, получится, что ты подсела на «Денниз» из-за того, что жить не можешь без куриных салатов? Вот поэтому я открываю меню, а потом делаю вид, что внимательно все прочитал и выбрал куриный салат.

Официантка приносит воды, и он заказывает салат с курицей и хорошо прожаренные тосты.

— Только хороше-енько прожаренные, ладно? —подчеркивает он. — Чтобы только чуть-чуть недообуг-ленные. И кофе после еды.

Официантка вбивает заказ в машинку на ладони и Для проверки зачитывает вслух.

— Да, и еще вот сюда добавки… Наверное, — добавляет парень, тыча пальцем в чашку Мари.

— Непременно. Сейчас принесу.

Официантка уходит, парень провожает ее взглядом.

— Ты не любишь курицу? — спрашивает он.

— Не в этом дело, — отвечает Мари. — Но в ресторанах стараюсь курицу не заказывать.

— Почему?

— Ресторанных куриц чем только не пичкают. Гормоны роста и все такое. Этих кур разводят в тесных, темных курятниках, всю жизнь колют им что ни попадя и кормят всякой химией, а потом сажают на ленточный конвейер и механическим топором отрубают голову и крылья.

— Bay! — восклицает парень. И улыбается. Морщинки у глаз ставятся резче. — Куриный салат «Джордж Оруэлл».

Мари, прищурившись, смотрит на него. Но не может решить, поддразнивают ее или нет.

— Но как бы там ни было, салат с курицей здесь и правда лучше всего. Я не вру.

С этими словами парень стягивает кожаное пальто, складывает пополам и вешает на спинку стула. Положив руки на стол, азартно потирает ладони. Сняв пальто, он остается в грубом свитере с круглым вырезом. Зеленые нитки топорщатся кустиками, как и волосы на голове. Обычный паренек из толпы: пройдешь мимо — и не заметишь.

— А встречались мы с тобой в бассейне какого-то отеля на Синагаве. Года два назад, летом. Не помнишь?

— Смутно.

— Нас там четверо было. Мой друг, вы с сестрой, ну и я в придачу. Мы только в универ поступили. А ты еще, помню, в школу ходила… Правильно?

Мари кивает без особого интереса.

— Мой друг тогда за твоей сестрой ухлестывал. Ну и устроил нам «свидание вслепую». Раздобыл где-то пригласительные в бассейн крутого отеля, четыре штуки. А твоя сестра тебя позвала. Но ты не разговаривала почти, все в бассейне плескалась, как дельфиненок в океанариуме… А потом мы все пошли в чайную — там же, в отеле — и ели мороженое. Ты еще заказала персиковую «мелбу»…

Мари недовольно хмурится:

— С чего ты вдруг помнишь такие мелочи?

— Просто еще никогда не ходил на свидание с девчонкой, которая любит «мелбу». Ну и вообще ты классно выглядела.

Мари без единой эмоции смотрит парню в лицо:

— Врешь. Ты только и делал, что пялился на мою сестру.

— Разве?

Мари отвечает молчанием.

— Впрочем, может, и так… — допускает он. — Не зря же я запомнил ее бикини.

Мари достает из пачки сигарету и закуривает.

— Знаешь, — говорит он. — Я, конечно, не защищаю «Денниз». Но даже куриный салат, в котором, возможно, до чертиков всякой дряни, все-таки здоровее, чем никотиновая смола. Тебе не кажется?

Мари пропускает это мимо ушей.

— Тогда вместо меня должна была другая прийти, —говорит она. — Но в последний момент не заладилось, вот и заставили идти меня. Чтобы поровну было.

— Выходит, не вовремя встретились…

— Но я тебя помню.

— Что, правда?

Глядя на него, Мари проводит пальцами по своей щеке. Он трогает шрам на своей.

— Ах, это… Это я, когда маленький был, с велосипеда упал. Разогнался под горку, да свернуть не успел. Еще мочку уха порвал. Показать?

Мари, насупившись, качает головой.

Официантка приносит куриный салат и тосты. Подливает в чашку Мари свежего кофе. Проверяет, весь ли заказ выполнен. Парень вооружается вилкой и ножом, пробует салат. Затем берет в руку тост, подносит к глазам, разглядывает. И недовольно хмурится.

— Сколько ни напоминай, чтобы жарили хорошенько, — все без толку! Просто в голове не укладывается! Почему японцы с их усердием, высокими технологиями и супер-маркетингом даже в «Денниз» не могут поджарил тосты как их попросили? Ничего ведь сложного, ты согласна? Но сколько ни бейся, не получается никогда. Чего стоит цивилизация, которая даже тоста прожарить не в состоянии?

Мари явно думает о своем.

— А сестра твоя и правда была красавица, — говорит он будто бы сам себе.

Мари поднимает голову:

— Почему ты говоришь в прошедшем времени?

— Почему?.. Ну просто потому, что вспоминаю прошлое. Я же не в том смысле, будто теперь она уже не— красивая.

— По-моему, она и сейчас красивая.

— Ну и отлично. Я ведь, если честно, толком ее и не знал. Эри Асаи… В старших классах проучился с ней год, но практически не общался. Точнее, она со мной не заговаривала.

— Но тебе она интересна — так или нет?

Парень нацеливает вилку и нож в потолок и задумывается.

— Да тут не то чтобы интерес… Как бы лучше сказать… Ментальная жажда, пожалуй, будет точнее.

— Ментальная жажда?

— Ну мне же любопытно, что я почувствую, если выманю на свидание такую девчонку, как Эри Асаи. Вот примерно так, и не больше. Все-таки вылитая фотомодель…

— Так это и есть «ментальная жажда»?

— Одно из ее проявлений.

— Но тогда ее выманил твой друг, а ты оказался в нагрузку, верно?

Парень кивает с набитым ртом. Не спеша прожевывает все, что влезло.

— Я, видишь ли, по жизни играю вторые роли, —говорит он чуть погодя. — Огни рампы не по мне.

— Поэтому тебя и выбрали для встречи со мной.

— Ну и что? Ты тоже была… ничего себе.

— Эй. У тебя что, привычка обо всех в прошедшем говорить?

Он улыбается:

— Да нет. Просто я искренне, с сегодняшней точки зрения, рассказываю о том, что пережил когда-то. Очень милое воспоминание. Правда. Хоть ты со мной почти и не разговаривала…

Он кладет вилку и нож на тарелку, отпивает воды, вытирает губы салфеткой.

— Вот я и спросил у Эри, пока ты плавала. Отчего, мол, у тебя такая неразговорчивая сестра? Или, может, со мной что не так?

— И что же она ответила?

— Сказала, что ты обычно ни с кем не заговариваешь первой. Что, хоть и японка, по-китайски говоришь чаще, чем на родном языке. Дескать, мне волноваться не о чем. И, по крайней мере на первый взгляд, во мне она особых странностей не замечает.

Мари молча гасит окурок в пепельнице.

— Значит, дело не во мне? Мари ненадолго задумывается:

— Я не помню подробностей… Но, кажется, не в тебе.

— Ну слава богу. А то я все успокоиться не мог. Конечно, у меня тоже найдется пара-тройка проблем, но…Поскольку это внутренние проблемы, я стараюсь не выставлять их на обозрение. Тем более — летом, в бассейне.

Словно желая что-то проверить, Мари снова вглядывается в его лицо:

— По-моему, «внутренних проблем» я в тебе тоже не заметила.

— Ну просто гора с плеч…

— Вот только имя забыла, — добавляет Мари.

— Мое?

— Ага.

Он качает головой:

— Ну забыла — и ладно, мне-то что. Обычное имя, каких пруд пруди. Самому иногда забыть охота. Но собственное имя, к сожалению, так просто не забывается.

Отчего мы постоянно забываем только чужие имена — даже те, которые должны помнить обязательно?

Будто выискивая что-то безнадежно утраченное, парень оглядывает улицу за окном. И опять переводит взгляд на Мари:

— И знаешь, я все время удивлялся: почему твоя сестра тогда ни разу не искупалась? Вроде и день был жаркий, и бассейн — высший класс…

«А я почем знаю?» — написано на лице у Мари.

— Да просто не хотела смывать косметику, — говорит она. — Обычное дело. Вот и бикини, как у нее, тоже не для того, чтобы плавать.

— Вон как? — удивляется он. — Смотри-ка… Вроде сестры, а жизни такие разные.

— У каждой своя, чего удивляться.

Он обдумывает ее слова, затем говорит:

— А почему мы все начинаем так жить — каждый своей жизнью? Ну то есть… вот, скажем, вы. Родились от одних родителей, росли в одной семье, обе девочки. Откуда же появились два настолько разных характера? Значит, была какая-то развилка на вашем пути? Одна в бикини чуть крупнее сигнального флажка нежится в шезлонге, соблазняя весь белый свет. А другая в школьном купальнике устраивает заплывы с дельфинами наперегонки…

Мари заглядывает ему в глаза:

— И ты хочешь, чтобы я на все это ответила за пару минут? Пока ты доедаешь свой куриный салат?

Он качает головой:

— Нет-нет, я не в этом смысле. Просто озвучил то, что вертелось в голове. На это отвечать не обязательно. Это все так… Вопросы к себе самому.

Вернувшись было к салату, он вспоминает о чем-то и продолжает:

— У меня самого — ни сестер, ни братьев. Вот и хочу понять, как все устроено. До каких пор братья-сестры похожи, а с каких пор — совсем разные?

Мари молчит. Парень, сжимая в руках нож и вилку, задумчиво смотрит в пространство перед собой.

— Читал я как-то одну историю, — говорит он. — О трех братьях, которых вынесло на какой-то гавайский остров… Вообще говоря, это миф. Очень древний. Читал я его в детстве, подробностей не помню. Но в целом звучит примерно так. Три брата отправились на лодке порыбачить, тут налетел шторм, их долго мотало по морю, пока не выкинуло на необитаемый остров. Очень красивый — всюду пальмы, бананы с кокосами, а в самом центре громоздится высоченная гора. В первую же ночь к каждому из братьев явился во сне Господь и сказал: «Пройдете по берегу еще немного — увидите три больших круглых камня. Пусть выберет каждый из вас по камню и покатит его куда захочет. Где остановится —там и будет его место для жизни. Чем выше закатишь свой камень — тем больший мир откроется перед тобой. Но где остановиться на этом пути — решаешь только ты сам».

Парень отпивает воды из стакана, переводит дух. Мари по-прежнему делает вид, что ей скучно, но слушает внимательно.

— Пока все понятно? Мари легонько кивает.

— Дальше рассказывать? Если неинтересно — не буду.

— Если недолго.

— Да нет, совсем недолго. Очень простая история…Он делает еще глоток и продолжает:

— Как и сказал Господь, братья нашли на берегу три здоровенных валуна. И покатили перед собой, как велено, каждый по камню. Камни были огромными и тяжелыми, еле сдвинешь, а в гору катить — сущий ад. Вскоре самый младший брат подал голос: «Братья! Вы как хотите, а мне и здесь хорошо. Море близко, рыбу можно ловить. Значит, уже не помру. Чего я в этом мире не видел? И без него проживу как-нибудь!» Сказал это младший брат и остановился. А старшие покатили свои камни дальше. Но когда они добрались до середины горы, средний брат подал голос: «Знаешь, брат, а здесь неплохо! — сказал он. — Фрукты-овощи кругом, живи не хочу! А что края света отсюда не видать — так это пускай. И того, что видно, на мой век хватит». И вот уже только старший брат катил камень вверх по склону. Путь его становился все уже и круче, но он не сдавался. Уж очень был терпелив, да и мира хотел увидеть побольше. И все толкал в гору свой камень, не жалея сил. Несколько месяцев он двигался так почти без воды и пищи — и закатил-таки свой валун на самую вершину горы. Там, на вершине, он остановился и оторвал руки от камня. И увидел мир — такой огромный, каким его не видел еще никто. Здесь ему суждено было жить. Голые камни без единой травинки и облака, до которых не долетали птицы. Вместо воды ему достались только лед да туман, вместо пищи — мох меж камнями. Но старший брат ни о чем не жалел. Ведь главное у него теперь было — свобода смотреть на мир… И потому на этом гавайском острове, на самой вершине горы и сейчас стоит большой круглый камень. Вот такая история. Молчание.

— И что же? — спрашивает Мари. — Какая у этой истории мораль?

— Морали здесь, наверное, целых две. Во-первых, —поднимает он палец, — одинаковых людей не бывает. Будь они даже кровные братья. А во-вторых… — Тут он поднял два пальца. — Если очень сильно хочешь что-то узнать, плати свою цену.

— По-моему, младшие братья выбрали себе куда более человеческую жизнь, — считает Мари.

— Да уж, пожалуй, — кивает парень. — Какой нормальный человек захочет лизать лед и глодать мох на Гавайях? Дураков нет. Но старший так жаждал увидеть в этом мире побольше, что просто не мог остановиться. Какую бы цену ни пришлось за это платить…

— «Ментальная жажда»?

— Вот именно.

Мари о чем-то задумывается. Ее ладонь прикрывает книгу.

— Даже если я вежливо спрошу, что за книга, — ты все равно не скажешь, верно? — уточняет он.

— Навряд ли.

— Увесистый томик…Мари молчит.

— Прямо скажем, не для дамских сумочек.

Мари по-прежнему не отвечает. Он вздыхает и наконец доедает куриный салат, ни слова не говоря. Долго жует, запивая большими глотками воды. Пару раз просит официантку подлить еще. И доедает тосты — все до последнего ломтика.

— А жила ты, по-моему, где-то в Хиёси? — спрашивает парень. Его пустую тарелку уже забрали. Мари кивает.

— Так ты же на последний поезд не успеваешь! Остается такси ловить. Больше ни одной электрички до утра!

— Я в курсе, — говорит Мари.

— Ну тогда ладно…

— Не знаю, куда нужно тебе, но твои электрички тоже заснули, верно?

— Мне в Коэндзи. Но я живу один, да еще репетировать всю ночь, себя не помня… А на крайний случай машина есть. Всей нашей банды.

Он легонько похлопывает по футляру. Так, словно треплет по загривку любимую собаку.

— Мы тут репетируем неподалеку, — поясняет он. —В одном подвале. Греми сколько хочешь — никто не пожалуется. Отопления, правда, почти никакого, ближе к зиме замерзаем, конечно. Но зато место бесплатное, так что грех жаловаться…

Мари бросает взгляд на черный футляр.

— Это что? Тромбон?

— Он самый. Смотри-ка, разбираешься, — слегка удивляется он.

— Ну, уж тромбон-то узнать нетрудно.

— Да, но… Столько девчонок на свете о тромбоне вообще не слыхали. Хотя тут, конечно, ничего не поделаешь. Ни Мик Джеггер, ни Эрик Клэптон не играли на тромбоне, чтобы выбиться в звезды. Ты когда-нибудь слышала, чтобы Джими Хендрикс или Пит Таунсенд крушили о сцену тромбон? Не-ет! Все как один крушили электрогитары. За раскуроченный тромбон их бы просто на смех подняли…

— Тогда почему ты себе выбрал тромбон? Парень подвигает к себе чашку с кофе, выливает в нее сливки, отпивает глоток.

— Еще старшеклассником купил в одном магазинчике подержанную пластинку. «Blues-ette» называлась. Жутко старый винил. Зачем купил, уже и не помню. До тех пор я джаза толком не слушал… Ну, в общем, была там одна композиция — первая вещь на стороне «А» —«Five Spot After Dark». Ox, и здорово меня вставила! На тромбоне играл Кёртис Фуллер. В первый же раз, как прослушал, будто пелена с глаз упала. Сразу подумал: вот он, мой инструмент! Я и тромбон. Встреча по жизни…

Он напевает первые восемь тактов «Five Spot After Dark».

— Эту вещь я знаю, — говорит Мари. Парень изумленно таращится на нее:

— Знаешь?!

Мари напевает еще восемь тактов «Five Spot After Dark».

— Откуда ты это знаешь?

— А что, уже и знать нельзя?

Парень ставит чашку на стол и пожимает плечами:

— Да нет, почему же… Просто не верится как-то. Что сегодня есть девушки, которые знают «Five Spot AfterDark»… Нуда ладно. В общем, так меня этот Кёртис Фуллер заворожил, что я решил заняться тромбоном. Одолжил денег у предков, купил подержанный, записался в секцию духовых — так со школьных лет и играю в банде. Поначалу, правда, это больше была рок-банда. Где-то в стиле доброй старой «Тауэр оф Пауэр». Ты когда-нибудь слышала «Тауэр оф Пауэр»?

Мари качает головой.

— Неважно, — продолжает он. — Это было давно, а теперь мы играем самый обычный джаз. Универ у нас, конечно, не ахти какой, но приличная банда есть.

Подходит официантка, предлагает еще воды. Он отказывается. Смотрит на часы.

— Ну, мне пора. Скоро пойду.

Мари молчит. «Кто ж тебя останавливает», — написано у нее на лице.

— Хотя… Все равно все опоздают, — добавляет он. Мари оставляет это без комментариев.

— Слушай, а ты могла бы передать сестре от меня привет?

— Это уж ты сам ей звони. Телефон-то помнишь? Какой привет, если я даже имени твоего не знаю?

Он ненадолго задумывается.

— Легко сказать… Вот я звоню, трубку берет Эри Асаи. О чем мне с ней говорить?

— Не знаю. О школе, например. Уж придумаешь, о чем.

— Да я вообще-то не мастер девчонок убалтывать…

— Но со мной ты о чем только не болтал.

— Ну, с тобой… как-то само получается.

— Со мной как-то само получается? — передразнивает Мари. — А с моей сестрой — бесполезно?

— С ней — вряд ли.

— «Ментальная жажда» мешает?

«Может быть…» — словно хочет ответить он, но молчит. Лишь глубоко вздыхает, берет со стола счет и прикидывает, сколько должен.

— Вот деньги за мою долю… Отдашь потом, ладно?

Мари кивает.

Он смотрит на нее, потом на книгу. И, чуть помедлив, добавляет:

— Ты прости — наверное, не мое дело, но… У тебя точно ничего не случилось? Может, с бойфрендом не поладила или с предками поругалась, нет? С чего бы иначе ты здесь сидела одна до утра?

Мари надевает очки и смотрит ему в лицо — молча, пристально, холодно. Парень поднимает руки. Сдаюсь, мол. Извини за лишние вопросы.

— Я, наверное, еще забегу сюда утром, часиков в пять, — говорит он. — Когда снова проголодаюсь. Буду рад еще встретиться.

— Это с чего бы?

— Ну, не знаю…

— За меня беспокоишься?

— Есть немного.

— Или надеешься, что я сестре привет передам?

— Ну… может, и так тоже.

— Моя сестрица тромбона от микроволновки не отличит. Хотя где «Прада», а где «Гуччи», разбирает с первого взгляда.

— Что ж, — улыбается он. — У каждого свое поле боя…

Он достает из кармана пальто блокнот, что-то пишет в нем ручкой, вырывает страницу и передает ей.

— Мой мобильный. Если что, звони… Да, а у тебя есть мобильник?

Мари качает головой.

— Так я и думал. — Он с интересом глядит на нее. — Как только тебя увидел, точно голос какой-то в голове прошептал: «Эта девчонка терпеть не может мобильников»…

Он берет футляр, встает со стула, накидывает пальто. Еще слегка улыбается.

— Ну, пока?

Мари бесстрастно кивает. Даже не глянув, кладет листок с телефоном на столик вместе со счетом. Глубоко вздыхает — и, подперев щеку ладонью, погружается в книгу. По залу еле слышно растекается «April Fool» Бёрта Баккары.

Темная комната. Понемногу наши глаза свыкаются с мраком. Мы различаем кровать, в постели спит женщина. Молодая и красивая — старшая сестра Мари. Эри Асаи. Почему-то мы знаем: это она. Черные волосы расплескались волной на подушке.

Мы подсматриваем за ней. Наш взгляд, превратившись в объектив кинокамеры, может перемещаться по комнате куда угодно. Сейчас он зависает прямо над спящей: мы изучаем ее лицо. С каждым движением век меняем угол зрения. Ее маленькие строгие губы сомкнуты и неподвижны. Поначалу дыхания не заметно. Лишь присмотревшись, можно уловить, как подрагивает горло у самых ключиц. Дышит. Затылок впечатан в подушку — так, словно девушка разглядывает потолок. Хотя на самом деле Эри не глядит никуда. Веки сомкнуты плотно, будто кожица на почках зимних деревьев. Она спит очень крепко — скорее всего, даже не видит сны.

Чем дольше мы глядим на Эри Асаи, тем сильнее ощущаем в ней что-то странное. Что-то слишком завершенное и безупречное. Ни мускул, ни ресница не Дрогнут на этом лице. Тонкая, будто лепная шея абсолютно недвижна. Маленький подбородок застыл под острым углом, точно утес на морском берегу… Как бы крепко ни спал человек, настолько глубоко в свои сны он обычно не погружается. И до полной потери сознания не доходит.

Однако в сознании эта женщина или нет, — механизмы поддержания ее жизни работают безупречно. Пульс и дыхание замедлены до необходимого минимума. Как если бы она существовала на узкой грани между органикой и неорганикой. Отчего же она впала в такое состояние? Этого нам знать пока не дано. Словно залитая в теплый воск, Эри Асаи пребывает в крепком, глубоком, концентрированном сне. То, чему нет места в живой природе, покоится с нею там же. Вот все, что мы понимаем прямо сейчас.

Камера медленно отъезжает, захватывая всю комнату целиком. Словно прося поддержки у неведомых ассистентов, пытается переключиться на детали. Комната, однако же, никак не оформлена: ни привычек, ни характера хозяйки по внешнему виду ее жилища не распознать. На первый взгляд непонятно даже, что это комната молодой женщины. Ни игрушек, ни вышивки, ни бижутерии — ничего подобного: ни плакатов, ни календарей. Лишь низкий старый деревянный столик у окна да стул на колесиках. Окно скрывают жалюзи. На столе — простая черная лампа и ноутбук новейшей модели (крышка закрыта). В карандашнице — несколько ручек и карандашей.