Глава 10

— Ну как? Вы позволите Накате называть вас Кавамурой? — повторил свой вопрос Наката, обращаясь к полосатому палевому коту. Он произносил слова четко, стараясь, чтобы речь звучала как можно разборчивее.

Кот сказал, что вроде бы видел поблизости Кунжутку — ту самую кошку, пеструю, годовалую. Но у него, во всяком случае с точки зрения Накаты, была странная манера говорить. Да и толком кот, похоже, так и не понял, чего от него добиваются. Разговор явно не клеился, получался какой-то бессмысленный.

— Ну это ничего. Голова большая.

— Извините. Наката не совсем понимает, что вы имеете в виду. Простите, пожалуйста, но у Накаты с головой не все в порядке.

— Только скумбрия.

— Может, вы скумбрию покушать хотите?

— Нет. Где взять?

Наката никогда не думал, что сможет без труда объясняться с котами. Что ни говори, а это не шутка — найти общий язык коту и человеку. Начать с того, что кое-какие проблемы были у самого Накаты, когда он говорил — хоть с человеком, хоть с котом. На прошлой неделе с Оцукой прошло гладко, но это скорее исключение, а большей частью даже на обмен самыми простыми фразами уходила уйма времени. Бывало и совсем тяжко: вроде того, когда стоят двое на разных берегах реки, ветер жутко воет, а они друг до друга докричаться пытаются. С этим котом как раз такой случай вышел.

Коты попадаются самые разные, но непонятно, почему именно с палевыми полосатиками чаще всего никак не получается настроиться на одну волну. С чернышами обычно все нормально. Легче всего с сиамцами, но, к сожалению, на улице их нечасто встретишь. Сиамцев в основном хозяева берегут, держат дома. Так что среди бродячих котов почему-то больше всего палевых в полоску.

Но Кавамуру Наката не понимал совершенно. Говорил тот неразборчиво; бессмысленные, бессвязные слова никак не складывались в предложения. Не говорил, а будто загадки загадывал. Однако Наката был очень терпелив, да и времени у него сколько хочешь. Раз за разом он повторял одно и то же и слышал в ответ такой же однообразный рефрен. Они уже с час сидели на бордюре в маленьком детском парке, зажатом меж домами, но беседа с мертвой точки почти не сдвинулась.

— Кавамура — просто имя. Не придавайте значения. Наката, чтобы лучше запомнить, дает всем котам имена. Никакого беспокойства, Кавамура-сан. Разрешите вас так называть.

В ответ на это Кавамура забормотал что-то непонятное. Осознав, что сам он не остановится, Наката решительно перешел к следующему этапу — еще раз показал Кавамуре фотографию Кунжутки.

— Кавамура-сан! Это — Кунжутка. Кошечка, которую ищет Наката. Ей один год. Пестренькая. Жила у господина Коидзуми по адресу: Ногата, 3-й квартал, но недавно пропала. Жена господина Коидзуми оставила открытым окно, она в щель и выскочила. Можно спросить еще раз: вы эту кошечку не видели?

Кавамура снова посмотрел на фото и кивнул:

— Куамура. Со скумбрией плохо. Тогда искать.

— Извините. Наката уже говорил: у него с головой совсем нехорошо. Я не очень понимаю, что вы говорите. Не могли бы повторить еще раз?

— Куамура. Здоровая скумбрия. Трудно искать.

— Скумбрия, о которой вы говорите, — это такая рыба?

— Скумбрия здоровая. Помоги. Куамура.

Погладив ладонью коротко остриженные волосы, в которых начала пробиваться седина, Наката задумался. Как выбраться из тупика с этой загадочной скумбрией? Но сколько он ни ломал голову, все без толку. Совершенно не за что ухватиться. Наката вообще был не силен в логическом мышлении. Тем временем Кавамура, подняв заднюю лапу, самозабвенно чесал ею под подбородком, будто ничего больше его не касалось.

В этот миг за спиной Накаты послышался чей-то тихий голос, похожий на смех. Обернувшись, он увидел красивую, складную сиамскую кошку. Она сидела на низком заборе, сложенном из блоков, и, прищурившись, смотрела на них.

— Извините. Господин Наката? — спросила она мягко.

— Да, это я. Наката. Здравствуйте.

— Здравствуйте, — проговорила кошка.

— Жаль, небо сегодня с утра хмурится, но, может, без дождя обойдется, — сказал Наката.

— Хорошо, если так.

Кошка приближалась к середине своего кошачьего века. Она горделиво выставила хвост трубой; шею украшал ошейник, на котором была закреплена бирка с ее кличкой. Симпатичная мордочка, ни капли лишнего жира.

— Зовите меня Мими. Мими из «Богемы». В арии так и поется: «Меня зовут Мими…»

— Да… — отозвался Наката.

— У Пуччини есть такая опера. Мои хозяева очень любят оперу, — продолжала Мими, приветливо улыбаясь. — Сама бы сейчас что-нибудь с удовольствием спела, жаль вот не умею.

— Для меня большое счастье встретиться с вами, Мими-сан.

— Для меня тоже, Наката-сан.

— Вы тут неподалеку живете?

— Да. Отсюда видно. Вон в том двухэтажном доме. Наша фамилия Танабэ. Видите? Там, где за воротами кремовая «БМВ-530».

— Да-да. — Наката не очень понимал, что такое «БМВ», но действительно видел какую-то машину кремового цвета. Наверное, это «БМВ» и есть, подумал он.

— Послушайте меня, Наката-сан. Я кошка самостоятельная, с характером, поэтому лишнего говорить не люблю. Однако я вам скажу: этот парень… ну, Кавамура-сан, как вы его называете, — по правде говоря, давно уже немного не в себе. Когда он был котенком, на него один мальчишка, из местных, велосипедом наехал. Вернее, сбил. И он со всей силы о бетонную стенку головой ударился. Прямо об угол. С тех пор он ни объяснить, ни сказать толком ничего не может. Так что вы, Наката-сан, несмотря на все ваше терпение, ничего от него не добьетесь. Я за вами уже порядочно наблюдаю, вот и не стерпела и влезла не в свое дело.

— Что вы, что вы! Не волнуйтесь, пожалуйста. Большое спасибо за то, что вы рассказали. Наката — такой же, как Кавамура-сан. У Накаты тоже голова плохо работает. Если бы ему все не помогали, он бы плохо жил. Поэтому господин губернатор каждый месяц дает Накате пособие. И вам, Мими-сан, спасибо за совет.

— Вы ведь кошку разыскиваете? — говорила Мими. — Не подумайте, что я подслушивала. Просто дремала здесь и случайно услышала, как вы разговаривали. Как вы ее называли? Кунжутка?

— Совершенно верно.

— И что же? Этот Кавамура-сан ее видел?

— Да. Он сначала так сказал. Но потом голова у Накаты совсем перестала понимать, о чем он говорит. И теперь Наката не знает, что делать.

— Наката-сан, а что если я попробую с ним поговорить? Мне кажется, кошке с котом легче договориться. Я уже немного привыкла к тому, как этот чудак изъясняется. Поэтому я буду его слушать и суть вам передавать. Согласны?

— Конечно. Вы так Накату выручите!

Коротко кивнув, Мими с грацией балерины проворно спустилась с забора. Задрав кверху свой прямой, как древка флага, черный хвост, она не торопясь подошла к Кавамуре и села рядом. Кавамура-сан тут же повел носом и потянулся вперед, собираясь понюхать у нее под хвостом, но Мими тут же заехала ему лапой по морде. От такого обхождения кот впал в ступор. Мими, не теряя времени даром, добавила ему по носу.

— Слушай тихо, что я скажу, мудила вонючий! — страшным голосом закричала она. — Если на него не наорать как следует, толку не будет, — словно оправдываясь, проговорила Мими, повернувшись к Накате. — Он расслабится и начнет всякую чушь молоть. Хотя сам-то ни в чем не виноват, бедняга. Но по-другому с ним нельзя.

— Конечно, конечно, — согласился ничего не понимавший Наката.

Кошка и кот начали выяснять отношения. О чем они говорили — быстро и тихо, — Наката разобрать не сумел. Мими резким тоном вела допрос, Кавамура робко отвечал. Стоило чуть замяться с ответом, следовало наказание — шлепок лапой. До чего толковая кошка оказалась! И образованная в придачу. Наката столько кошек на своем веку повидал, но чтобы в машинах разбиралась и оперу слушала — таких еще не встречал. Он восхищенно наблюдал, как Мими, не снижая темпа, вытрясала из Кавамуры самое главное. Допрос закончился словами:

— Все, хватит! Вали отсюда.

Кавамуре оставалось только удалиться, что он с унылым видом и сделал. Дружелюбная Мими устроилась у Накаты на коленях.

— Ну, кое-что выяснилось.

— Большое вам спасибо, — сказал Наката.

— Вроде бы этот тип… Кавамура-сан — действительно видел вашу пеструю Кунжутку вон в тех кустах. Там пустырь, на нем собирались дом строить. Раньше какая-то автомобильная фирма держала там склад запчастей. Потом участок купила фирма по торговле недвижимостью и захотела построить на нем высотку с дорогими квартирами, но местное население взбунтовалось. Пошли всякие иски, и стройку так и не начали. Последнее время такое часто бывает. Там уже все травой заросло, люди туда не ходят, теперь на этом пустыре бродячие кошки по своим делам собираются. Я тоже туда почти не хожу — у меня вообще мало знакомых, да и блох там можно подцепить или еще какую-нибудь заразу. Беда с этими блохами — если заведутся, потом никак не избавишься. Все равно что плохая привычка.

— Да… — согласился Наката.

— Та пестрая кошка, что у вас на фотографии: с ошейником от блох, молоденькая, симпатичная. Робкая такая. Говорить толком не умеет. Сразу видно — домашняя, жизни не знает, вот и заблудилась.

— И когда же он ее видел?

— Последний раз — дня три-четыре назад. У него же мозги набекрень — точно не помнит. Но он сказал: на следующий день после того, как шел дождь. Значит, скорее всего, это было в понедельник. Именно! В воскресенье такой дождик лил!

— Да-да. Наката тоже помнит, что шел дождь. День не помнит, а дождь помнит. И что же? Больше он ее не видел?

— С тех пор больше не видел. Похоже, и другие местные кошки вашу пеструю не видели. Они все бестолковые, но я его прижала как следует, чтобы точно убедиться. Так что, думаю, ошибки быть не должно.

— Большое вам спасибо.

— Ну что вы, какие пустяки. Я обычно только с соседскими кошками и общаюсь. Никчемная публика. Какой с ними может быть разговор! С ума сойти можно. Поэтому с разумным человеком поговорить — это для меня все равно что окно в мир.

— Да что вы говорите! — сказал Наката. — Только Наката вот чего не понимает: Кавамура-сан все про какую-то скумбрию толковал. Это он что, про рыбу?

Мими грациозно подняла переднюю лапу и, поглядев на розовую подушечку, хихикнула.

— Да какой у него лексикон… Курам на смех.

— Лексикон?

— Ну, слов он знает мало, — вежливо поправилась Мими. — Для него все вкусное, что ни возьми, — это скумбрия. Он считает, что скумбрия — самая классная еда в мире. А что есть еще окунь, камбала или желтохвост, он об этом и понятия не имеет.

Наката закашлялся:

— Сказать по правде, Наката тоже скумбрию обожает. Ну и угря, конечно.

— И я угря люблю. Хотя все время есть бы не стала.

— Совершенно с вами согласен. Я тоже все время не стал бы их есть.

Наката и Мими умолкли и глубоко задумались, рисуя в воображении каждый своего угря. Время бежало, а они все мечтали и мечтали, и ничего больше не шло им голову.

— Так вот, этот балбес, — вдруг, словно очнувшись, снова заговорила Мими, — хотел сказать, что вскоре после того, как соседские кошки облюбовали этот пустырь, там стал часто появляться плохой человек. Он их там ловит. Наши кошки думают, что, наверное, этот самый тип и поймал вашу Кунжутку. Ловит так. Приманит чем-нибудь вкусненьким, хвать! — и в мешок. Он с собой большущий мешок носит. Здорово наловчился — голодная, наивная кошка сразу попадется. Говорят, даже бродячих несколько штук уволок, уж на что осторожные. Настоящий монстр! Для кошки самое страшное — в мешок попасть.

— Ой-ой-ой! — проговорил Наката и снова погладил свою побитую сединой голову. — Значит, поймает кошку и что потом?

— Это мне не известно. Говорят, в старину из кошек сямисэны [24] делали. Но сейчас сямисэны не так популярны, и в последнее время их вроде бы в основном из пластмассы изготовляют. А еще в некоторых странах кошек до сих пор едят. Слава богу, в Японии это не принято. Так что эти две возможности, наверное, можно исключить. Что еще может быть? Некоторые люди много кошек изводят на опыты научные. И такие, оказывается, бывают. Одну мою знакомую в Токийском университете так загубили. Эксперимент проводили, по психологии. История — просто ужас. Рассказывать не буду — длинно получится. Потом еще есть такие… извращенцы, не так много, правда. Любят кошек мучить. Так, без причины. Поймают, к примеру, кошку и хвост ей ножницами отрежут.

— Ох! Отрежут и что делают?

— Ничего. Просто, чтобы больно было, поиздеваться. Они от этого удовольствие получают. Бывают же такие люди! С отклонениями!

Наката попробовал обдумать услышанное, но так и не смог понять, что за удовольствие — резать кошкам хвосты.

— Выходит, Кунжутку мог забрать такой человек — с отклонениями, да? — спросил Наката.

Мими распушила длинные белые усы и насупилась.

— Мог. Не хотелось бы так думать и представить страшно, но такую возможность исключать нельзя. Наката-сан, я не так долго живу на свете, но несколько раз такие ужасы видела, что и вообразить нельзя. Многие думают, что кошки только целыми днями греются на солнце и больше ничего не делают. Живут без забот. А на самом деле наша жизнь вовсе не такая безоблачная. Кошки — маленькие, слабые, ранимые существа. У нас нет ни панциря, как у черепах, ни крыльев, как у птиц. Мы в землю, как кроты, не зарываемся, как хамелеоны, окраску не меняем. Да разве кто знает, как кошкам каждый день достается, сколько их страдает, как бесполезно они свою жизнь проживают! Вот я случайно оказалась у Танабэ. Добрые люди, дети меня любят, балуют. Живу, надо сказать спасибо, ни в чем не нуждаясь. И все равно кое-какие проблемы есть. А что же говорить о бездомных? Как они-то мучаются!

— Какая вы умная, Мими-сан, — проговорил Наката в восхищении от красноречия сиамки.

— Ну что вы! — Мими смущенно сощурилась. — Лежишь себе дома, от нечего делать смотришь телик — вот и нахваталась всякой ерунды. А вы телевизор смотрите, Наката-сан?

— Нет. В телевизоре так быстро говорят — Наката не успевает. У Накаты голова не в порядке, он даже читать не может. А значит, и телевизор ему не понять. Радио иногда слушает, но там тоже быстро говорят, и Наката устает. Накате куда приятнее на свежем воздухе с кошечками беседовать.

— Да что вы говорите! — удивилась Мими.

— Именно так, — сказал Наката.

— Только бы с Кунжуткой ничего не случилось.

— Мими, Наката хочет немножко последить за этим пустырем.

— Если верить нашему котяре, этот тип высокий, носит чудную шляпу и сапоги. Ходит очень быстро. Вид у него такой странный, что вы его сразу узнаете. Кошки, что собираются на пустыре, стоит им только его увидеть — разбегаются как тараканы. А вот новенькие, которые ничего не знают…

Наката внимательно слушал и раскладывал информацию по полочкам в голове, чтобы ничего не забыть. Высокий, носит чудную шляпу и сапоги.

— Рада вам помочь.

— Огромное спасибо. Если бы вы не оказались столь любезны и не окликнули нас, Наката, должно быть, до сих пор топтался бы на месте вокруг этой скумбрии. Благодарю вас.

— Знаете, что я думаю? — спросила Мими и, слегка нахмурив брови, взглянула на Накату. — Этот тип опасен. Очень. Опаснее, чем вы себе представляете. Я бы на вашем месте и близко к пустырю не подходила. Но вы же не кошка, а человек, да и работа у вас такая — не отвертишься. И все-таки будьте очень осторожны. Пожалуйста.

— Спасибо. Постараюсь.

— Наката-сан, мир вокруг нас ужасно груб и полон насилия, от которого никому не укрыться. Не забывайте об этом ни в коем случае. Осторожность — дело не лишнее. Никому не помешает — ни кошкам, ни людям.

— Хорошо. Я это запомню, — сказал Наката.

Ему, однако, было трудно понять, где в этом мире водится «насилие» и как оно действует. Многое в жизни оставалось за пределами его понимания. Там же нашлось место и всему, что связано с этим словом.

Расставшись с Мими, Наката направился к пустырю, который она ему показала. Размером с небольшой стадион, он был обнесен высоким забором, сбитым из листов фанеры, а на нем — табличка с надписью: «Вход на стройплощадку без разрешения запрещен». (Наката, конечно, был не в состоянии ее прочесть.) Хотя на воротах висел тяжелый замок, обойдя площадку сзади, можно было без труда пролезть внутрь через дыру — кто-то выломал там кусок фанеры.

Стоявшие там раньше складские помещения снесли подчистую, но участок не разровняли, бросили, и он зарос зеленью. В высоченном золотарнике, над макушками которого танцевали несколько бабочек, мог бы с головой укрыться ребенок. Насыпанные тут и там кучи земли прибило дождями, и они превратились в холмики. В самом деле — настоящее раздолье для кошек. Людей нет, всякая мелкая живность водится, укромных уголков — сколько душе угодно.

Кавамуры на пустыре видно не было. Наката заметил лишь двух ободранных худых кошек, приветливо поздоровался, но те холодно покосились на него и, ничего не ответив, скрылись в сорняках. Понятно — кому охота попасть в руки ненормального, который тебе ножницами хвост отхватит. И Наката, хоть и бесхвостый, вовсе не горел желанием попадаться этому типу на глаза. Да, тут осторожность не помешает.

Наката забрался на один из холмиков и огляделся. Вокруг — ни души. Только белые бабочки порхали над травой, будто что-то искали. Наката выбрал подходящее местечко, усевшись на землю, достал из брезентовой сумки на плече два сладких пирожка и принялся за свой обычный обед, не спеша запивая его теплым чаем из маленького термоса и щурясь на солнце. Перевалило за поддень, было тихо. Все отдыхало в гармонии и спокойствии. И Наката никак не мог уразуметь, как в таком месте мог затаиться тот, кто замышляет столь жестокую расправу над кошками.

Медленно жуя пирожок, он провел ладонью по своему ежику седеющих волос. Будь на пустыре кто-нибудь, он бы ему объяснил, что «у Накаты с головой не в порядке», но, к сожалению, вокруг никого не было. Поэтому Накате оставалось только легонько кивать самому себе. Молча он доел пирожок, сложил несколько раз целлофановую обертку и положил в сумку. Плотно завернув крышку, отправил туда же и термос. Небо затянуло облаками, но по расплывавшемуся высоко над головой светлому пятну можно было понять, что солнце как раз в зените.

Высокий, носит чудную шляпу и сапоги.

Наката попробовал нарисовать в голове образ этого человека, но не смог представить ни чудной шляпы, ни сапог — ничего такого в своей жизни он не видал. «Как увидишь его — сразу поймешь», — вот что, по словам Мими, сказал Кавамура. Прядется ждать, подумал Наката. Что ни говори, это самый верный способ. Он встал и, зайдя в высокую траву, долго, от души мочился. Потом, стараясь держаться незаметнее, устроился с краю пустыря в тени разросшихся кустов и стал поджидать этого странного типа.

Ждать было скучно. Когда он опять явится на пустырь? Кто знает. Может, завтра, а может, через неделю. Или вообще больше не придет. Такое тоже возможно. Но Наката был человеком привычным — мог долго ждать чего-то без всякой цели, убивать в одиночку время, сидя просто так, ничего не делая, и не испытывал от этого абсолютно никаких неудобств.

Со временем у Накаты проблем не было. Он даже часов не носил — за их отсутствием. Для него время шло по-своему. Приходит утро — становится светло, день заканчивается — темнеет. Стемнело — идешь в баню, что по соседству, после бани ложишься спать. По воскресеньям баня закрыта, остаешься дома. Настает время обеда — есть хочется. Идешь за пособием (кто-нибудь всегда по доброте душевной подсказывал ему, что пора идти) — значит, еще один месяц прошел. На следующий день идешь в ближайшую парикмахерскую стричься. С наступлением лета люди из районной управы угрем угощают, на Новый год подносят моти [25].

Наката расслабился, щелкнул переключателем в голове, как бы перейдя в «режим подзарядки». Для него такое состояние было совершенно естественным — он с детства, особенно не задумываясь, постоянно этим приемом пользовался. Словно бабочка, Наката закружил у самого края сознания, за которым все шире разверзалась черная бездна. Временами он вырывался за эту грань и взмывал над головокружительной пропастью. Но ему не было страшно, темнота и глубина его не пугали. Чего бояться? Открывающийся ему бездонный мрачный мир, это гнетущее молчание и неясный хаос — его давние хорошие друзья. Он и сейчас был частью этого мира — и хорошо это знал. В этом мире нет ни иероглифов, ни воскресений, ни грозного губернатора, ни оперы, ни «БМВ». Нет ни ножниц, ни высоких шляп. Но в то же время нет угрей, сладких пирожков. Здесь есть все. Но нет отдельных частей. А раз так — значит, не нужно менять одно на другое. Нет нужды что-то убирать, что-то добавлять. Лучше не напрягать мозги и погрузиться в это целое. Для Накаты, без преувеличения, это было как раз то, что надо.

На него напала дремота, и он стал клевать носом. Но даже в таком состоянии все его пять чувств держали пустырь под наблюдением. Случись что или появись тут кто-нибудь, Наката тут же открыл бы глаза и стал действовать. Но в небе точно постелили ковер — пепельные тучи затянули его сплошь. Однако дождя, похоже, можно не бояться. Это все кошки знают. Знал и Наката.

Глава 11

Когда я закончил рассказ, было уже довольно поздно. Сакура сидела за кухонным столом, подперев голову руками, и внимательно слушала. Что мне всего пятнадцать лет, и я еще учусь в средней школе, что я украл у отца деньги и смотался из дома в Накано. Я рассказал, как поселился в Такамацу в гостинице, как ездил днем в библиотеку читать книга. И как очнулся весь в крови, лежа на земле у храма. Конечно, о многом я умолчал. Ведь о вещах, по-настоящему важных, так просто не скажешь.

— Значит, мать от вас ушла и взяла только твою сестру. А тебя в четыре года на отца бросила?

Достав из бумажника ту самую фотографию, сделанную на берегу, я показал ее Сакуре.

— Вот моя сестра.

Она посмотрела на фото и вернула мне, ничего не сказав.

— С тех пор мы с ней ни разу не виделись, — проговорил я. — И с мамой тоже. У меня с ней — никакой связи. Я даже не знаю, где она сейчас. Не могу вспомнить, какая она, какое у нее лицо. От нее ни одной карточки не осталось. Запах помню. Какие-то ощущения. А лицо никак вспомнить не могу.

Сакура хмыкнула и, не отнимая рук от подбородка, сощурившись взглянула на меня.

— Тяжелый случай вообще-то.

— Да уж…

Девушка молча смотрела на меня.

— А с отцом у тебя дело не пошло? — немного погодя поинтересовалась она.

Дело не пошло? Как тут ответить? Я только пожал плечами.

— Ну конечно. Чего тебе из дома бежать, если все в порядке, — констатировала Сакура. — Получается, ты удрал, а сегодня вдруг у тебя то ли сознание, то ли память отшибло. Так?

— Так.

— А раньше с тобой такое случалось?

— Да. Иногда, — не стал скрывать я. — В голове вдруг бац! — как будто предохранитель вылетает. Как бы кто-то что-то переключает. Переключит — и я могу что-нибудь такое сделать, а соображать только потом начинаю. Вроде я — и вроде не я.

— То есть сам себя не чувствуешь? Значит, и наброситься на кого-нибудь можешь?

— Было дело, — признался я.

— И что? Доставалось от тебя кому-нибудь?

Я кивнул.

— Пару раз всего. Да и то так… ничего серьезного.

— И в этот раз то же самое было? — спросила Сакура, подумав.

Я покачал головой:

— Нет… такое в первый раз. Я ведь начисто отрубился. Что все это время творил, совершенно не помню. Память отшибло напрочь. Такого еще не было.

Сакура разглядывала майку, которую я достал из рюкзака, внимательно изучая не отстиравшееся кровяное пятно.

— Значит, так. Последнее, что ты помнишь, — это как ты ел. Так? Вечером, в какой-то забегаловке у вокзала?

Я кивнул.

— Что потом было — не помнишь ничего. Очухался в кустах, на задворках у этого храма. Через четыре часа. Майка в крови, в левом плече тупая боль. Так?

Я опять кивнул. Она принесла карту города и, расстелив ее на столе, прикинула расстояние между вокзалом и храмом.

— Не так далеко, но пешком сразу не дойдешь. Чего тебя туда занесло? Гостиница твоя от вокзала совсем в другую сторону. Ты раньше-то там был? У этого храма?

— Никогда.

— Ну-ка, сними майку, — приказала Сакура.

Я разделся до пояса, она повернула меня спиной и крепко сдавила левое плечо. Пальцы так впились в мышцу, что я непроизвольно застонал. Надо же так схватить…

— Болит?

— Еще как, — ответил я.

— Видно, сильно ударился обо что-то. Или тебя чем-нибудь ударили.

— Ничего не помню, хоть убей.

— Кость вроде цела, — сказала Сакура и принялась ощупывать больное плечо. Ее пальцы так и этак разминали его, и от их прикосновений становилось приятно, даже если они причиняли боль. Когда я сказал Сакуре об этом, она улыбнулась.

— У меня массаж здорово получается. Зарабатываю нормально, на жизнь хватает. Умеешь делать массаж — не пропадешь, такие люди везде нужны. — Сакура еще помассировала мне плечо и добавила: — Ну теперь особых проблем быть не должно. Поспишь, и все пройдет.

Она подняла мою майку и, запихав в пакет, бросила в мусорную корзину. Хлопковая рубашка после беглого осмотра полетела в стиральную машину, стоявшую в санузле. Расправившись с одеждой, Сакура выдвинула ящик комода и, покопавшись, извлекла белую майку и вручила мне. Майка оказалась новая, с надписью на английском — «Maui Island Whale Watching Cruise» [26] и картинкой, на которой был изображен торчавший из воды китовый хвост.

— Самая большая, больше нет. Добро не мое, но ты не обращай внимания. Все равно подруге подарил кто-нибудь. Не нравится? Примерь.

Я примерил. Майка пришлась в самый раз.

— Подошла? Носи на здоровье, — сказала Сакура.

— Спасибо.

— А раньше у тебя было? Чтоб так долго без памяти? — спросила она.

Я кивнул. Закрыл глаза, пощупал новую майку, понюхал.

— Послушай, Сакура… Знаешь, мне очень страшно, — признался я. — Почему, сам не знаю. Может, я за эти четыре часа изувечил кого-нибудь. Я же совершенно не помню, что со мной было. Видишь, весь в крови. Вдруг я что-нибудь совершил… Преступление или еще что… В памяти, без памяти — какая разница. Отвечать в любом случае придется. Ведь так?

— Погоди ты. Может, у тебя кровь из носа пошла. Шел, задумался о чем-нибудь, налетел на столб и вот вам, пожалуйста, — кровь. Ну ты и стал ее вытирать. Разве так не бывает? У тебя сейчас мандраж — я понимаю, — но о плохом лучше не думать. Утром принесут газету; новости по телику посмотрим. И сразу ясно станет, случилось что-нибудь серьезное или нет. Потом надо обдумать все хорошенько. Что кровь? Разные же могут быть причины. Часто бывает, что у страха глаза велики. У меня вот каждый месяц кровь… по женским делам. Уже привыкла. Понял, что я хочу сказать?

В очередной раз кивнув, я почувствовал, как лицо заливает краска. Сакура сыпанула «Нескафе» в большую чашку, налила в кастрюльку с ручкой воды и поставила кипятить. Пока вода закипала, она закурила, сделала несколько затяжек и потушила сигарету под струей воды. Запахло ментоловым дымом.

— Хочу тебя спросить кое о чем. Ты уж извини. Можно?

— Давай, — согласился я.

— Ты говорил, что твоя сестра — приемная. Выходит, твои предки ее удочерили до того, как ты родился. Правильно?

— Да. Родители зачем-то взяли приемную дочь. А я уже потом появился. Они, наверное, сами не ожидали.

— Значит, ты их сын — и отца, и матери?

— Ну, насколько мне известно… — замялся я.

— Что же получается? У матери есть свой сын, родной, а она уходит из дома и берет с собой не тебя, а сестру, приемную дочку. Женщины обычно так не поступают.

Я молчал.

— Почему она так сделала?

Я тряхнул головой. Кабы знать… Я уже миллион раз себя об этом спрашивал.

— Тебе обидно, конечно.

Обидно?

— Не знаю. Только я детей заводить не собираюсь, даже если женюсь. Чего с ними делать, не представляю.

— У меня, конечно, случай не такой тяжелый, — снова заговорила Сакура, — но я с предками тоже долго не ладила и чего только не вытворяла. Так что я тебя понимаю. И все же мой тебе совет: не спеши с выводами. На свете нет ничего абсолютного.

Не отходя от плиты, Сакура стоя прихлебывала дымящийся «Нескафе» из огромной чашки с картинкой, изображавшей семейство муми-троллей. Стояла и молчала. Я тоже.

— А родственников у тебя каких-нибудь нет? Надежных? — немного погодя спросила она.

— Никого, — ответил я. Отец рассказывал, что родители его давно умерли, что он один — ни братьев, ни сестер, ни дядей, ни тетей. Правда или нет — не знаю. Не проверял. И так ясно, что у него ни родни, ни близких друзей нет. О родственниках по линии матери и речи быть не могло. Ведь я даже имени ее не знал.

— Тебя послушать — отец у тебя прямо инопланетянин, — сказала Сакура. — Прилетел на Землю с какой-то звезды, прикинулся человеком, охмурил земную женщину и тебя родил. Чтобы потомством обзавестись. А мать узнала, испугалась и сбежала от страха. Мрак. Кино какое-то. Научная фантастика.

Я молчал, не зная, что ответить.

— Шутка, — сказала Сакура и широко улыбнулась: мол, действительно пошутила. — Короче, в целом свете тебе положиться не на кого — только на самого себя.

— Выходит, так.

Опершись о кухонную мойку, она сделала несколько глотков кофе и заявила — будто вспомнила:

— Надо бы поспать. — Стрелки часов отмеряли начало четвертого. — Мне вставать полвосьмого, так что все равно уже как следует не отдохнешь. Хоть немного посплю. Тяжело работать, когда всю ночь не спишь. А ты как?