Христиане склонны верить в существование зла как активной силы. Если отрицаешь зло, значит, отрицаешь и добро, и, следовательно, самого Бога. Но вера в зло – такой же акт веры, как вера в Бога, но мое зло существовало в реальности, а не как абстракция. Вера моя ушла. Она больше и не требовалась. В мире действительно существует зло, и зло это – я сам. И мой долг, рассуждал я, не являть это зло другим людям, а следовательно – не лишать их веры. Мне следует держать существование Цапа в тайне. Возможно, помешать ему забирать жизни и не удастся, но в моих силах побороться за людские души.
Я решил перевезти Цапа в далекое безопасное место, где он не смог бы питаться людьми. Мы сели на попутный поезд и уехали в Колорадо, где я увел Цапа высоко в горы. Там я нашел уединенную хижину. Мне казалось, что жертв здесь не будет. Шли недели, и я понял, что обладаю над Цапом определенной властью. Иногда удавалось заставить его таскать воду и дрова – а в другие разы он артачился. Я так никогда и не понял закономерностей в его послушании.
Смирившись с тем, что убежать от Цапа не удастся, я принялся задавать ему вопросы, стараясь нащупать хоть какой-то ключ и понять, как отправить его обратно в преисподнюю. Отвечал он, мягко говоря, уклончиво и рассказывал мало – если не считать того, что уже бывал на Земле прежде, но кто-то отправил его обратно.
Когда мы прожили в горах два месяца, к хижине пришла поисковая партия. Выяснилось, что где-то поблизости стали пропадать охотники, а также жители деревень в радиусе двадцати миль. Когда я по ночам засыпал, Цап выходил на поиски добычи. Стало ясно, что изоляция не удержит демона от убийств. Поисковую партию я услал прочь, а сам задумался над новым планом. Я понимал, что нам следует постоянно двигаться, иначе люди обнаружат существование Цапа.
Я знал, что в его пребывании на Земле есть какая-то логика. А когда мы покидали хижину, мне вдруг пришло в голову, что ключ к власти над Цапом, быть может, спрятан в другом подсвечнике. А подсвечники я оставил девушке и, спрыгнув с поезда, похоже, потерял свой единственный шанс избавиться от Цапа. Я напрягал память, стараясь вспомнить хоть какую-то зацепку, которая привела бы меня к Аманде. Я ведь так и не спросил ее фамилию и куда она направляется. Я снова и снова вспоминал те сутки, что провел с нею, но в памяти всплывали только чудесные синие глаза Аманды. Казалось, они отпечатались во мне навсегда, а все остальное стерлось. Неужели придется ездить по всем восточным штатам и спрашивать встречных, не попадалась ли им девушка с прекрасными синими глазами?
Что-то не давало мне покоя. Что-то могло привести меня к ней – нужно только вспомнить, что именно. И тут меня осенило – деревянный браслет. Инициалы, выжженные в сердечке – “Э+А”. Может удастся прошерстить все воинские списки в поисках солдата, чье имя начинается на Э? Аманда сказала, что живет с его родными. Так появился план.
И мы поехали обратно на восток. Я принялся методично проверять все призывные пункты. Говорил, что служил в Европе, и жизнь мне спас человек, имя которого начинается на Э. Теперь я хочу его найти. Меня постоянно спрашивали о номерах дивизий, постов, о месте, где происходил бой. Я отвечал, что мне в голову попал осколок снаряда, и я не помню ничего, кроме буквы, с которой начинается его имя. Никто мне, конечно, не верил, но списки показывали – видимо, из жалости.
А пока я корпел над бумагами, Цап рыскал в поисках пропитания. Я пробовал натравливать его на воров и жуликов, рассудив, что если он не может не убивать, то, по крайней мере, я смогу уберечь от него невинных людей.
Я рылся в библиотеках в поисках самых старых книг по колдовству и демонологии – в надежде наткнуться на заклинание, которое отправит демона в ад. Я совершал ритуал за ритуалом – рисовал пентаграммы, собирал диковинные талисманы и подвергал себя всяческим физическим лишениям и диетам, которые вроде бы должны очистить дух колдуна, чтобы волшебство удалось. И с каждой новой неудачей я все больше и больше понимал, что все эти колдовские фолианты – лишь бред средневековых шарлатанов. В книгах непременно имелось условие – колдун должен очиститься, – чтобы клиенты потом не жаловались, будто магия не сработала.
Попутно я продолжал искать и священника, который согласился бы провести обряд экзорцизма. Наконец, в Балтиморе я нашел одного, он поверил моему рассказу и согласился изгнать демона. Ради его безопасности мы договорились, что он будет стоять на балконе, а мы с Цапом – внизу на улице. По ходу ритуала Цап хохотал до колик, а когда все закончилось, вломился в дом и сожрал священника. И тогда я понял, что найти девушку с подсвечниками – мой единственный шанс.
Мы с Цапом постоянно находились в пути, не задерживаясь нигде больше, чем на два-три дня. К счастью, в те времена еще не было компьютеров, которые могли бы отследить наш маршрут по жертвам Цапа. В каждом городке я добывал список ветеранов и отправлялся по домам, стучался во все двери и расспрашивал семьи. И это тянулось больше семидесяти лет. Вчера мне показалось, что я нашел того человека, которого искал. Выяснилось, что с Э начинается его среднее имя, и зовут его Дж. Эффром Эллиот. Я подумал, что удача, наконец, мне улыбнулась. Уже одно то, что он до сих пор жив, – удача. Я-то думал, что придется искать подсвечники у родственников в надежде, что кто-нибудь их помнит, а возможно, и хранит как наследство.
Я верил, что все скоро закончится. Но теперь Цап вышел из-под контроля, а вы не даете мне остановить его.
27
Август
Август Рассол раскурил трубку и снова воспроизвел в памяти подробности рассказа Трэвиса. Он уже допил бутылку, вино придало мыслям ясность, смыв адреналин утреннего приключения.
– Было время, Трэвис, когда после такой истории я бы немедленно позвонил в психушку – чтобы приехали и забрали тебя. Но последние сутки реальность скачет на спине дракона, а я пытаюсь уцепиться за самый его кончик его хвоста.
– В каком это смысле? – спросил Трэвис.
– В том смысле, что я тебе верю. – Рассол поднялся с кресла и начал развязывать Трэвиса.
За спиной послышалось шарканье. Рассол обернулся. Через гостиную шел Джан Ген Джан – одно полотенце в цветочек он обмотал вокруг бедер, другое накрутил на голову. Он походил на черносливину в костюме Кармен Миранды.
– Я освежился и готов к пыткам, Август Рассол. – Джинн остановился, увидев, что Рассол развязывает демоновода. – Мы что – подвесим тварь к вершине высокого здания за пятки, пока он не заговорит?
– Полегче, Повелитель, – ответил Рассол.
Трэвис начал массировать руки, чтобы восстановилось кровообращение.
– Это кто? – спросил он.
– Это, – ответил Рассол, – Джан Ген Джан, Царь Джиннов.
– Джиннов – в смысле, тех, что из бутылок?
– Именно.
– Не верю.
– Ты не в том положении, чтобы сомневаться в существовании сверхъестественного, Трэвис. А кроме того, именно джинн рассказал мне, как тебя найти. Они с Цапом были знакомы за двадцать пять веков до твоего рождения.
Джан Ген Джан проворно подскочил к креслу и потряс узловатым пальцем перед самым носом Трэвиса:
– Говори, где спрятана Печать Соломона, или мы сунем твои гениталии в девятискоростной блендер с обратным ходом и пятилетней гарантией, не успеешь ты вымолвить слово “шазам”!
Бровь Рассола удивленно поднялась.
– Ты что – нашел в ванной каталог “Сиэрза”?
Джинн кивнул:
– Он полон множества прекрасных пыточных инструментов.
– Они нам не понадобятся. Трэвис сам пытается найти печать, чтобы отправить демона домой.
– Я же сказал вам, – подал голос Трэвис. – Я никогда не видел никакой Печати Соломона. Это миф. Я сотни раз читал о ней в книгах по магии, но всякий раз она описывалась по-разному. Мне кажется, ее придумали в Средневековье специально, чтобы книги по магии лучше продавались.
Джин зашипел на Трэвиса, и воздухе сверкнули голубые клинки дамасской стали:
– Ты лжешь! Ты не мог бы вызвать Цапа без печати.
Рассол поднял руку успокоить расходившегося джинна:
– Трэвис нашел заклинание в подсвечнике и вызвал демона. Печати он никогда не видел, но я думаю, что она была спрятана внутри, и он ее просто не заметил. Джан Ген Джан, а ты сам-то видел хоть раз Печать Соломона? Ее можно спрятать в подсвечнике?
– Во времена Соломона она была серебряным скипетром, – ответил джинн. – Возможно, из него и вышел бы подсвечник.
– Так вот, Трэвис считает, что обратное заклинание спрятано в другом подсвечнике, который он не открывал. Тот, кто об этом знает и владеет Печатью Соломона, знает и заклинание, дающее такую силу. Я бы на что угодно поспорил, что это так.
– Возможно – но возможно и то, что этот смуглый направляет нас по ложному следу.
– Не думаю, – ответил Рассол. – Мне кажется, ему хотелось во все это ввязываться не больше, чем мне. За семьдесят лет он так и не понял, что Цапа можно удержать силой воли.
– Так, значит, этот человек – умственно-отсталый!
– Э-эй! – возмутился Трэвис.
– Хватит! – рявкнул Рассол. – Пора браться за дело. Джан Ген Джан, марш одеваться.
Джинн беспрекословно вышел из комнаты, а Рассол снова повернулся к Трэвису.
– Мне кажется, ты нашел ту женщину, которую искал. Аманда вышла замуж за Эффрома Эллиота, как только тот вернулся с Первой Мировой. Каждый год в годовщину свадьбы местная газета печатает их портрет – ну, знаешь, с подписью вроде “А говорили, что это ненадолго”. Как только повелитель соберется, мы съездим туда и поглядим, нельзя ли взять у них эти подсвечники – если они сохранились у Аманды. Но ты должен пообещать, что не станешь от нас убегать.
– Обещаю, – ответил Трэвис. – Но сначала, мне кажется, нужно вернуться в дом Дженни – подготовиться к возвращению Цапа.
– Я хочу, чтобы Дженни ты выбросил из головы, Трэвис, – ответил Рассол. – Только так ты сможешь вновь обрести власть над демоном. Но сначала я должен тебе кое-что сообщить о Дженни.
– Я знаю – она замужем.
– Дело не в этом. Она – внучка Аманды.
28
Эффром
Прежде Эффром никогда не умирал, а потому не очень понимал, что от него сейчас требуется. Несправедливо, что человеку в его возрасте приходится приспосабливаться к новым и непростым ситуациям. Но жизнь редко бывает справедливой, поэтому логично предположить, что и смерть справедливостью не грешит. Уже не в первый раз Эффрома подмывало потребовать к ответу Самого Главного. Правда, раньше ему это не удавалось – ни на почте, ни в Управлении автомобильного транспорта, ни при возврате бракованного товара в универмаге. Может, хоть здесь выйдет?
Но здесь – это где?
Эффром слышал голоса – хороший признак. Здесь тепло, но не жарко – тоже совсем неплохо. Он принюхался – и парами серы не пахнет (в Библии их назвали бы “зловонием”). Еще один хороший знак. Должно быть, он все же выкарабкался. Эффром быстро подвел итог жизни: хороший отец, хороший муж, ответственный работник, хоть и не шибко преданный своему делу. Ладно, в картах он жульничал, но вечность все же – несопоставимо долгое наказание за подтасовку тузов в колоде.
Эффром открыл глаза.
Он всегда представлял себе небеса несколько просторнее и светлее. А тут похоже на комнату в хижине. Потом он заметил женщину. Она была одета в трико радужной расцветки. Ее черные, как вороново крыло, волосы спускались до пояса.
Рай?– подумал Эффром.
Женщина разговаривала по телефону. Не небесах есть телефоны? А почему бы и нет?
Он попытался сесть и понял, что привязан к кровати.
Это еще зачем? Неужели все-таки ад?
– Так где же я? – громко потребовал он ответа.
Женщина прикрыла трубку ладонью и обернулась:
– Скажите что-нибудь своей жене – пусть знает, что с вами все в порядке.
– Ничего со мной не в порядке. Я умер и не знаю, где нахожусь.
Женщина снова заговорила в трубку:
– Вот видите, миссис Эллиот, ваш муж в безопасности. И останется в безопасности, если только вы исполните все мои инструкции. – Она снова прикрыла трубку: – Она говорит, что не знает ни о каких заклинаниях.
Эффром услышал грубый мужской голос, – но в хижине больше никого не было.
– Она лжет, – произнес грубый голос.
– Не думаю – она плачет.
– Спроси ее о Трэвисе, – велел голос.
Женщина спросила в трубку:
– Миссис Эллиот, вы знаете человека по имени Трэвис? – Секунду она послушала, потом прижала трубку к груди. – Говорит, что не знает.
– Это могло быть очень и очень давно, – произнес голос.
Эффром тщетно пытался разглядеть, кто говорит.
– Подумайте, – сказала женщина. – Вы могли знать его очень и очень давно.
Она выслушала ответ, кивнула и улыбнулась. Эффром уставился в тот угол, куда она при этом посмотрела. Кому, к чертовой матери, она там кивает?
– Он давал вам что-нибудь? – Женщина послушала. – Подсвечники?
– Бинго! – сказал голос.
– Да, – продолжала женщина. – Принесите подсвечники сюда, и вашего мужа отпустят в целости и сохранности. И никому об этом не говорите, миссис Эллиот. Пятнадцать минут.
– Или он умрет, – добавил голос.
– Благодарю вас, миссис Эллиот, – сказала женщина и повесила трубку. Потом повернулась к Эффрому: – Ваша жена сейчас приедет и заберет вас.
– Кто еще есть в этой комнате? – спросил Эффром. – С кем вы разговаривали?
– Вы с ним сегодня уже встречались, – ответила женщина.
– Пришелец? Я думал, он меня убил.
– Пока нет, – отозвался голос.
* * *
– Едет? – спросил Цап.
Рэчел выглядывала в окно хижины – над дорогой висели клубы пыли.
– Не знаю, – ответила она. – Мистер Эллиот, на какой машине ездит ваша жена?
– На белом “форде”.
– Значит, она. – Рэчел почувствовала, как ее окатило волной возбуждения. Ее ощущение чуда за последние сутки проверялось на крепость множество раз, и сейчас она была открыта любой эмоции. Она боялась грядущей силы, но страх растворялся от одной мысли о головокружительных перспективах. Ее было совестно измываться над парой стариков ради того, чтобы получить заклинание, но, быть может, своей новой силой она сумеет воздать им сторицей. Как бы то ни было, скоро все кончится, и старики вернутся домой.
Истинная природа Духа Земли тоже немного ее беспокоила. Почему он казался... ну... таким нечестивым? И таким мужланом?
“Форд” остановился перед хижиной. Рэчел увидела, как из него выбирается хрупкая старушка с двумя причудливыми подсвечниками в руках. Прижимая подсвечники к груди, старушка замерла у машины и огляделась. Подождала. Она явно пребывала в ужасе, и Рэчел, ощутив очередной укол совести, отвернулась от окна.
– Она здесь.
– Вели ей войти, – сказал Цап.
Эффром поднял голову, но окно было слишком далеко и высоко.
– Что вы собираетесь сделать с моей женой? – резко спросил он.
– Ровным счетом ничего, – ответила Рэчел. – Просто у нее есть нужная мне вещь. Как только я ее получу, вы оба поедете домой.
Рэчел подошла к двери и распахнула ее, точно приглашая в дом заблудшего родственника. Аманда стояла у машины футах в тридцати от входа.
– Миссис Эллиот, вам придется внести подсвечники сюда, чтобы мы смогли их осмотреть.
– Нет, – твердо ответила Аманда. – Я не двинусь с места, пока не узнаю, что Эффром в безопасности.
Рэчел повернулась к Эффрому:
– Скажите что-нибудь своей жене, мистер Эллиот.
– Еще чего, – ответил тот. – Я с ней не разговариваю. Это она во всем виновата.
– Если вы хотите вернуться домой, мистер Эллиот, вам придется сотрудничать с мной. – Рэчел снова повернулась к Аманде: – Он не хочет с вами разговаривать, миссис Эллиот. Почему бы вам просто не внести эти подсвечники сюда? Уверяю, ни вы, ни ваш муж не пострадаете.
Рэчел не могла поверить, что она действительно произносит эти слова. Казалось, она зачитывает вслух сценарий плохого гангстерского фильма.
Аманда не сдвинулась с места, по-прежнему прижимая подсвечники к груди и не зная, как ей поступить. Рэчел заметила, как старушка сделала один неуверенный шажок к хижине, затем подсвечники вдруг вырвало у нее из рук, а саму ее швырнуло оземь, точно выстрелом из дробовика.
– Нет же! – вскрикнула Рэчел.
Подсвечники поплыли к ней по воздуху, но она ринулась к Аманде, не обращая на них внимания. Приподняла голову старушки и прижала к груди. Аманда открыла глаза, и Рэчел вздохнула с облегчением.
– Как вы себя чувствуете, миссис Эллиот? Простите меня.
– Оставь ее, – сказал Цап. – Через секунду я позабочусь о них обоих.
Рэчел повернулась на голос. Подсвечники покачивались в воздухе. Ее до сих пор слегка нервировало, что приходится разговаривать с голосом без тела.
– Я не хочу, чтобы эти люди пострадали. Ты меня понял?
– Но теперь, когда у нас есть заклинание, они не имеют значения. – Подсвечники вращались в воздухе, пока Цап разглядывал их. – Иди сюда, здесь, кажется, есть зазор, но у меня чешуя по ним скользит. Иди сюда и открой.
– Одну минутку, – ответила Рэчел. Она помогла Аманде подняться. – Давайте войдем в дом, миссис Эллиот. Все закончилось. Вы можете ехать домой, как только почувствуете себя лучше.
Рэчел ввела Аманду в хижину, придерживая ее за плечи. Старушка казалась безвольной и ошарашенной. Рэчел боялась, что в любую минуту она рухнет замертво, но стоило старушке увидеть привязанного к кровати Эффрома, она стряхнула с себя руки Рэчел и шагнула к мужу.
– Эффром. – Она присела на кровать и погладила его по лысой голове.
– Ну что, жена, – ответил старик. – Надеюсь, ты довольна. Куролесишь тут по всему штату, а без тебя вон что творится. Меня похитил какой-то лунатик-невидимка. Надеюсь, ты съездила хорошо – а я уже рук не чувствую. Наверное, гангрена. Видимо, придется ампутировать.
– Прости меня, Эффром. – Аманда повернулась к Рэчел. – Можно его развязать? Прошу вас.
От мольбы в ее глазах у Рэчел засвербило в носу. Она никогда не чувствовала себя такой жестокой.
– Вы можете идти, – кивнула она. – Простите, что все так вышло.
– Открой. – Цап постукивал ее подсвечником по плечу.
Пока Аманда развязывала узлы на запястьях и лодыжках мужа и растирала их, Рэчел осматривала один из подсвечников. Потом быстро повернула, и он распался надвое. По весу она ни за что бы не догадалась, что он полый, но, развинтив, заметила, что резьба внутри – золотая. Наверное, для лишнего веса. Кто бы ни сделал эти подсвечники, он постарался скрыть тайник.
Внутрь был вложен тугой пергамент. Рэчел поставила половину подсвечника на стол, вытащила желтоватый свиток и медленно начала разворачивать. Пергамент потрескивал, с краев осыпались кусочки. Увидев первые буквы, Рэчел ощутила, как участился пульс. Когда развернулись полстраницы, ее возбуждение сменилось тревогой.
– У нас могут быть неприятности, – прошептала она.
– Чего бы? – Голос Цапа раздавался лишь в нескольких дюймах от ее лица.
– Я не могу этого прочесть. Тут написано на каком-то иностранном языке – наверное, греческом. Ты умеешь читать по-гречески?
– Я вообще не умею читать, – ответил Цап. – Открой другой подсвечник. Может быть, то, что нам нужно, – там.
Рэчел повертела в руках второй.
– Здесь нет никакого шва.
– Поищи лучше. Наверное, он спрятан.
Рэчел прошла в кухонный угол и достала из посудного шкафчика нож – счистить серебро. Аманда помогла Эффрому подняться и теперь подталкивала его к выходу.
Рэчел нашла зазор и воткнула в него лезвие.
– Есть!
Она развинтила подсвечник и вытащила второй свиток.
– А этот можешь прочесть? – спросил демон.
– Нет. Тут тоже по-гречески. Нужно будет заказать перевод. А я даже не знаю никого, кто понимал бы по-гречески.
– Трэвис, – подсказал Цап.
Аманда подвела Эффрома к самым дверям, но обернулась, услышав это имя.
– А он еще жив? – спросила она.
– Уже недолго осталось, – сказал Цап.
– Да кто такой этот Трэвис? – спросила Рэчел. Здесь вообще-то она должна командовать, однако старуха и демон, казалось, знали о том, что происходит, гораздо больше нее.
– Им нельзя никуда идти, – сказал Цап.
– Почему? Заклинание у нас есть – нам нужно его только перевести. Отпусти их.
– Нет. Если они предупредят Трэвиса, он найдет способ защитить девчонку.
– Какую еще девчонку? – Рэчел чувствовала себя так, точно шагнула из зрительного зала на экран, в хитро закрученную детективную историю, и никто не желает рассказать, что здесь творится.
– Мы должны захватить девчонку в заложницы, пока Трэвис не переведет нам заклинание.
– Какую девчонку? – повторила Рэчел.
– Официантку из городского кафе. Ее зовут Дженни.
– Дженни Мастерсон? Она участвует в нашем шабаше. Но она-то здесь при чем?
– Ее любит Трэвис.
– Кто такой Трэвис?
Повисла пауза. Рэчел, Аманда и Эффром уставились в пустоту над полом в ожидании ответа.
– Трэвис – мой хозяин, – наконец сказал Цап.
– Это какой-то бред, – выдавила Рэчел.
– А у тебя котелок не очень варит, голубушка, – ехидно заметил Эффром.
29
Ривера
Прямо посреди допроса сержанту сыскной полиции Альфонсу Ривере явилось видение. Он увидел себя за прилавком “7-11”: как сует пакетики с буррито в микроволновку и цедит покупателям “кока-колу”. Ясно, что подозреваемый Роберт Мастерсон говорит правду. Но хуже всего даже не то, что он никак не связан с марихуаной, которую люди Риверы обнаружили в трейлере, – Мастерсон действительно понятия не имеет, куда девался Сквозняк.
Настырный маленький хорек – помощник окружного прокурора, мотавший в управлении срок, пока не наточит клыки для частной адвокатской практики, – сформулировал официальную позицию штата по этому делу просто и доходчиво: “Тебе звездец, Ривера. Отпускай его”.
Но Ривера цеплялся за последнюю ниточку надежды толщиной в микрон: второй чемоданчик – тот, из-за которого Мастерсон так шумел в трейлере. Сейчас он лежал открытым на столе Риверы. Из него на детектива таращились кипы тетрадных листков, салфеток, клочков сигаретных пачек, старых визитных карточек и шоколадных оберток. На каждой бумажке были написаны имя, адрес и дата. Причем даты – явно липовые, поскольку некоторые записи были помечены 1920-ми годами. Ривера переворошил всю эту кашу десятки раз и ни к какому заключению не пришел.
К столу подошел помощник шерифа Перец. Он изо всех сил старался напустить на себя сочувственный вид, но без особого успеха. Что бы Перец ни говорил нынче утром – во всем чудилась кривая и самодовольная усмешка. Марк Твен сказал об этом очень лаконично: “Никогда не следует недооценивать число людей, желающих увидеть твое падение”.
– Нашли что-нибудь? – спросил Перец. Кривая ухмылка была на месте.
Ривера оторвал взгляд от бумажек, вытащил сигарету и закурил. С длинной струйкой дыма выплыл тяжелый вздох.
– Не понимаю, как все это может быть связано со Сквозняком. Адреса разбросаны по всей стране. Некоторые даты слишком старые, чтобы оказаться подлинными.
– Может, это список тех клиентов, которым Сквозняк намеревался сплавлять дурь? – предположил Перец. – Вы же знаете, что по оценкам ФБР больше десяти процентов наркотиков в этой стране пересылается по почте.
– А даты?
– Может, какой-нибудь шифр? Почерк совпадает?
Ривера отправил Переца к трейлеру, чтобы тот нашел образец почерка Сквозняка. Тот вернулся со списком запчастей к “форду”.
– Не совпадает, – сказал Ривера.
– Может, список составлял его связник?
Ривера выдохнул облако дыма прямо в лицо помощнику.
– Раскинь мозгами, болван. Его связником был я.
– Так, наверное, кто-нибудь вас подставил, и Сквозняк дал деру.
– А почему он тогда дурь не прихватил?
– Не знаю, сержант. Я же просто помощник шерифа. А это работа для детектива. – Перец уже не пытался скрыть ухмылку. – Я бы на вашем месте сходил к Пауку.
Согласие было достигнуто. Все, кто видел чемоданчик или слышал о нем, предлагали Ривере отнести его Пауку. Сержант откинулся на спинку кресла и докурил сигарету, наслаждаясь последними минутами мира и покоя перед неизбежной встречей с Пауком. После нескольких глубоких затяжек он загасил окурок, сгреб в чемоданчик клочки бумаги, закрыл его и направился вниз по лестнице – в чрево полицейского управления, в логово Паука.
* * *
За свою жизнь Ривера был знаком с полудюжиной людей по кличке Паук. Большинство из них были долговязыми, с угловатыми чертами лица, жилистые и проворные – на ум сразу приходили пауки-косиножки. Главный технический сержант Ирвинг Гвоздворт являлся исключением из правил.
Ростом он был пять футов девять дюймов, а весил больше трехсот фунтов. Он сидел за своими консолями в компьютерном зале Полицейского управления Сан-Хуниперо, и паутина его охватывала не только округ, но и столицы всех штатов, тянулась в основные компьютерные базы данных ФБР и Министерства юстиции в Вашингтоне. И в центре паутины, “черной вдовой” сидел Гвоздоворт.
Едва Ривера приоткрыл стальную дверь в компьютерный зал, в лицо хлестнуло сухим холодным воздухом. Гвоздворт утверждал, что в такой атмосфере компьютеры работают лучше, поэтому начальство оборудовало его владения климатической установкой и системой фильтрации воздуха.
Ривера вошел и, поежившись, закрыл за собой дверь. Компьютерный зал был погружен в темноту, если не считать мягкого зеленоватого свечения десятков мониторов. Паук сидел в центре стола-подковы, окруженный клавиатурами и экранами, его гигантские ягодицы свисали с краев секретарского стульчика. Металлический столик рядом был завален упаковками дешевых сладостей в различных стадиях разрушения – преимущественно пирожных “снежок” с верхушками из зефира, покрытые розовой кокосовой крошкой. На глазах у Риверы Гвоздворт содрал с одного пирожного зефирную шляпку и сунул ее в рот, а толстую шоколадную ножку швырнул в корзину, забитую мятыми принтерными распечатками.
Из-за сидячей работы Паука начальство освободило его от сдачи даже минимальных зачетов по физподоготовке, обязательных для всех оперативников. Кроме того, ввели должность главного технического сержанта – чтобы Паук мог спокойно подпитывать свое эго и был счастлив, тюкая по клавишам. Паук ни разу в жизни не выезжал на патрулирование, не арестовал ни одного подозреваемого, не приближался к стрельбищу, однако просидев в управлении всего четыре года, дослужился до звания, которого Ривера добился за пятнадцать лет оперативной работы на улицах. Просто преступно.
Паук поднял голову. Глазки его так сильно заплыли жиром, что Ривера мог разглядеть лишь блеск зеленоватых бусин.
– От тебя несет дымом, – произнес Паук. – А здесь курить нельзя.
– Я сюда не курить пришел. Мне нужна помощь.
Паук еще раз глянул на столбцы данных, бежавшие по экрану и переключил внимание на Риверу. На его мундире фосфоресцировали розовые кокосовые крошки.
– Ты работал в Хвойной Бухте, правильно?
– Да, по наркотикам. – Ривера показал чемоданчик. – Мы нашли вот это. Здесь полно имен и адресов, но я никак не могу связать их вместе. И я подумал, может быть, ты...
– Без проблем, – ответил Паук. – Гвоздодер найдет дырку даже там, где ее нет. – Паук присвоил себе кличку “Гвоздодер”. Пауком в лицо его никто не называл, Гвоздодером, правда, тоже, если только от него ничего не требовалось.
– Ну да, – вздохнул Ривера. – Вот я и подумал, что немного колдовства Гвоздодера здесь не помешает.
Паук смахнул мусорную закусь со столика в корзину и похлопал по крышке:
– Давай поглядим, что там у тебя.
Ривера открыл чемоданчик. Паук немедленно зарылся в бумажки, вытаскивая то одну, то другую, читая и швыряя их обратно в кучу.
– Какая каша.
– Именно поэтому я к тебе и пришел.
– Мне нужно ввести это все в систему, чтобы разобрать, что к чему. Сканнером их взять я не смогу – написано от руки. Ты будешь мне диктовать.
Паук повернулся к клавиатуре и затюкал по кнопкам.
– Секундочку – задам формат базы данных.
С таким же успехом Паук мог говорить и на суахили. Но вопреки себе Ривера восхищался профессионализмом Паука. Толстые пальцы веером летали по клавишам.
Через тридцать секунд неистового мельтешения по клавиатуре Паук остановился.
– Ладно, теперь читай имена, адреса и даты – именно в таком порядке.
– Ты хочешь, чтобы я все рассортировал?
– Нет, это сделает машина.
Ривера начал читать каждый клочок бумаги, делая намеренные паузы, чтобы Паук не отставал.
– Быстрее, Ривера. Меня ты все равно не обгонишь.
Ривера стал читать быстрее, отшвыривая каждый клочок на пол.
– Быстрее, – потребовал Паук.
– Не могу быстрее. Если я буду читать имена с такой скоростью, то запросто потеряю голову и сломаю себе язык.
Впервые за все время их знакомства Паук отчетливо захихикал.
– Передохни, Ривера. Я так привык работать с машинами, что забываю об ограниченных способностях людей.
– Что тут творится? – изумился Ривера. – Гвоздодер потерял весь свой яд?
Паук, казалось, смутился:
– Нет. Просто хочу кое о чем тебя спросить.
Ривера обалдел. Паук был практически всезнающ – или же делал вид. Ну и день – сегодня все у нас впервые.
– Что именно?
Паук покраснел. Ни разу в жизни Ривера не видел, чтобы столько дряблой плоти одновременно меняло цвет. Должно быть, невероятная нагрузка на паучье сердце.
– Ты ведь в Хвойной Бухте работал, верно?
– Да.
– Ты когда-нибудь сталкивался с девчонкой по имени Роксанна?
Ривера на минуту задумался, потом покачал головой.
– Ты уверен? – В голосе Паука зазвучало отчаяние. – Возможно, это кличка. Она работает в мотеле “Нам-в-Номера”. Я проверил имя в списках социального страхования, кредитных записях, везде. И все равно не могу ее найти. В Калифорнии больше десяти тысяч Роксанн, но ни одна не подходит.
– А если просто съездить в Хвойную Бухту и встретиться с ней?
Румянец Паука побагровел.
– Этого я не могу.
– Почему? И вообще, что с ней? Она как-то относится к делу?