— Я здесь видела множество чудес, но ни одно из них не могло навредить. Ты же сам все это спланировал — тебе должно быть интересно, что внутри. Да и мне тоже.

Мне хотелось ее остановить, я даже попытался отобрать у нее ключ, но она перехватила мою руку в болевой точке и завернула так, что вся левая сторона тела у меня онемела. Радость приподняла одну бровь, как бы спрашивая: «В самом деле хочешь попробовать? Ты ведь знаешь, что я могу с тобой сделать». И я шагнул в сторону.

Она вставила дракона в замок и повернула трижды. Защелкал механизм — тоньше и точнее всего, что я слыхал прежде, — а Радость вытащила ключ и откинула три тяжелых железных засова. Едва она приоткрыла дверь, изнутри вырвался ветер, будто что-то очень быстро пронеслось мимо нас, и лампада моя погасла.

Джошуа потом рассказал мне, что произошло, а временную канву я выстроил самостоятельно. Когда мы с Радостью открывали дверь в «дом рока», Валтасар с Джошем разбили лагерь в безводных горах нынешнего Афганистана. Ночь стояла хрусткая, звезды сияли холодным голубым светом, как само одиночество или бесконечность. Поев хлеба с сыром, учитель и ученик расположились поближе к огню, чтобы разделить остатки крепленого вина из фляги, — у Валтасара в тот день это была уже вторая.

— Я рассказывал тебе о пророчестве, что отправило меня на поиски, когда ты родился, Джошуа?

— Ты рассказывал о звезде. И мама говорила о звезде.

— Да, мы втроем отправились за звездой и случайно встретились в горах к востоку от Кабула. Странствие свое мы заканчивали уже вместе, но не звезда была ему причиной. Она лишь послужила средством навигации. Мы отправились в странствие, потому что каждый из нас в конце надеялся что-то получить.

— Меня? — спросил Джошуа.

— Да, но не только. Еще и то, что пришло в этот мир вместе с тобой. Мы так считали. В том храме, куда мы сейчас едем, лежит комплект глиняных табличек, очень старых. Жрецы убеждены, что они восходят ко времени Соломона и предсказывают появление ребенка, способного одержать верх над злом и победить смерть. Они утверждают, что ребенок держит ключ к бессмертию.

— Я? К бессмертию? Нет.

— А мне кажется, да, только ты этого не знаешь.

— Не-а. Я уверен, — сказал Джошуа. — Это правда, я действительно воскрешал мертвых, но ненадолго. С годами мне лучше стало удаваться исцеление, а трюки типа «встань и иди» — над ними нужно поработать. Мне следует еще поучиться.

— Именно поэтому я и учу тебя, именно поэтому взял тебя с собой в Храм. Чтобы ты сам прочел таблички. Однако сила бессмертия в тебе есть.

— Не, я в самом деле не в курсе.

— Мне двести шестьдесят лет, Джошуа.

— Я слыхал, но все равно не смогу тебе помочь. Хотя выглядишь ты неплохо — для двухсот шестидесяти то есть.

Тут в голосе Валтасара зазвучало отчаянье.

— Джошуа, я знаю, ты имеешь власть над злом. Шмяк рассказывал, как ты изгонял бесов в Антиохии.

— Мелких, — скромно сказал Джошуа.

— Над смертью у тебя тоже должна быть власть, иначе мне это все без толку.

— Все, что я могу, досталось мне от отца моего. Я не просил.

— Джошуа, меня хранит пакт с демоном. Если у тебя нет сил, предсказанных пророчеством, я не освобожусь от него никогда, никогда не обрету мира, никогда не познаю любовь. Каждую минуту жизни я вынужден своей волей удерживать этого демона. А если воля моя пошатнется, разорение окажется таким, какого мир этот никогда не видел прежде.

— Я знаю, каково тебе. Мне не дозволено познать женщину, — ответил Джош. — Хотя об этом мне сказал ангел, а не демон. Но все равно, знаешь, иногда приходится тяжко. Мне очень нравятся твои наложницы. Как-то вечером Подушечка разминала мне спину после долгих занятий, и у меня началась такая массивная…

— Ей-Филей Золотого Тельца! — неожиданно воскликнул Валтасар, вскочив на ноги. В глазах его заплескался ужас. Волхв начал быстро грузить припасы на верблюда, колотясь во тьме как полоумный. Джош скакал вприпрыжку за ним следом, пытаясь успокоить: он боялся, что у старика вот-вот случится припадок.

— Что? Что?

— Он вырвался! — ответил чародей. — Помоги мне собрать вещи. Мы должны вернуться. Демон — на свободе.

Я съежился во мраке, ожидая, что сейчас падет какое-то бедствие, воцарится хаос, проявят себя боль, чума и ничего хорошего, но Радость чиркнула огненной палочкой и зажгла наши лампы. Мы были одни. Приоткрытая железная дверь вела в очень маленькую клетушку, тоже всю окованную. Места внутри хватало лишь для небольшой кровати и стула. Все стены из черного железа были покрыты золотыми письменами: пентаграммами и шестиугольниками от сглаза, а также десятками иных символов, которых я никогда раньше не видел. Лампу Радость поднесла ближе к стене.

— Это знаки обуздания, — сказала она.

— Я раньше слышал отсюда голос.

— Когда я открыла дверь, внутри никого не было. Я успела заметить, пока лампу не задуло.

— Что же тогда ее задуло?

— Сквозняк?

— Не думаю. Я почувствовал, как меня что-то задело.

И тут в девичьих покоях кто-то закричал. К первому голосу присоединились другие — первобытный вопль абсолютного ужаса и боли. В глазах Радости вскипели слезы.

— Что я натворила?

Я схватил ее за рукав и поволок по коридору, успев выхватить из стены два тяжелых копья, на которых держался гобелен, и одно вручив ей. На кривых стенах впереди уже играли блики пламени, и вскоре я увидел, что пылают сами стены — от масла из разбитых лампад. Вопли достигли уровня непереносимого визга, но каждые несколько секунд хор будто лишался голоса — пока не остался всего один. Едва мы подбежали к бисерному пологу, все стихло, и нам навстречу выкатилась человеческая голова. Из-за полога выступило существо — оно не обращало внимания на огненные языки, лизавшие стены. Огромное туловище заполняло собой весь проход. Чешуя рептилии на плечах и высокие заостренные уши царапали своды. В когтистой лапе тварь держала окровавленный девичий торс.

— Эй, пацан, — сказала тварь, и голос ее звучал лезвием меча, протащенным по камню, а кошачьи глаза размерами с блюда сияли желтым светом. — Ты что-то подзадержался.

По пути к крепости Валтасар все рассказал Джошу о демоне:

— Его имя — Цап, он демон двадцать седьмого разряда, а до падения — ангел-разрушитель. Насколько мне известно, Соломон сначала призвал его для строительства великого храма, но что-то не заладилось, и с помощью джинна Соломону удалось низвергнуть демона в преисподнюю. Я обнаружил печать Соломона и заклинание, которым его можно вызвать обратно, почти две сотни лет назад, в Храме Печати.

— А-а, — вымолвил Джошуа. — Так вот почему Храм так назвали. А я думал, это как-то связано с борзописцами, которые мозги народу пудрят.

— Мне пришлось стать служителем и учиться у жрецов много лет, прежде чем меня допустили к печати, но что значат несколько лет по сравнению с бессмертием? Оно мне и было даровано — пока демон ходит по этой земле. А пока он ходит по ней, его нужно кормить, Джошуа. Вот проклятье, от коего никогда не избавиться повелителю демона-разрушителя. Его нужно кормить.

— Я не понял, он что — питается твоей волей?

— Нет, питается он людьми. Но лишь моя воля держит его в узде, — по крайней мере, держала, пока я не оборудовал железную камеру и не высек на ее стенах золотые письмена, что удержали бы демона.

Я двадцать лет стерег Цапа в крепости, которую и заставил его выстроить, и то была блаженная передышка. А прежде он повсюду меня сопровождал, куда бы я ни направился.

— А это разве не приманивало к тебе врагов?

— Нет. Если Цап не в своем прожорливом облике, видеть его способен только я. В непрожорливом облике он маленький, размером с ребенка, и нанести большого вреда не может — только невероятно действует на нервы. Но, насыщаясь, он становится чуть ли не десяти локтей в высоту и одним ударом когтистой лапы легко может раскроить человека напополам. Нет, враги — не вопрос, Джошуа. По-твоему, почему в крепости нет никакой стражи? До того как здесь несколько лет назад поселились девчонки, на крепость попробовали напасть басмачи. То, что с ними стало, теперь — кабульская легенда. С тех пор никто и не пытался. А вся проблема в том, что если воля моя пошатнется, он снова вырвется в мир, как это случилось во времена Соломона. И я не знаю, что тогда сможет его остановить.

— А в преисподнюю ты его сослать не можешь? — поинтересовался Джошуа.

— Могу — с печатью и нужным заклинанием. Именно за этим я и ехал в Храм Печати. Именно поэтому ты здесь. Если ты — тот Мессия, которого предсказывали Исайя и глиняные таблички в Храме, то ты — прямой потомок Давида, а следовательно — и Соломона. Я полагаю, в таком случае ты сможешь низвергнуть демона и убережешь меня от страданий, кои мне придется претерпеть с его возвращением.

— Почему? Что станет с тобой, если он вернется в ад?

— Я приму облик, подобающий моему истинному возрасту. А в данный момент это, я бы сказал, — прах. Но ты наделен даром бессмертия. И можешь этого не допустить.

— Стало быть, адский демон вырвался на волю и мы сейчас возвращаемся в крепость без печати Соломона и без нужного заклинания? Делать — что?

— Надеюсь, я снова смогу подчинить его своей воле. До сей поры камера его держала. Я не знал, поистине я не ведал…

— Не ведал чего?

— Что воля моя окажется сломлена чувствами к тебе.

— Ты меня любишь?

— Ну откуда мне было знать? — вздохнул волхв.

И тут, невзирая на суровость сложившихся обстоятельств, Джошуа рассмеялся.

— Разумеется, любишь — но не меня, а то, что я олицетворяю. Я пока не уверен, что должен сделать, но знаю одно: я здесь во имя отца своего. Ты так сильно любишь жизнь, что и ад тебе будет по колено, лишь бы за нее удержаться. Естественно, ты любишь того, кто тебе эту жизнь подарил.

— Так ты изгонишь демона и сохранишь меня в живых?

— Конечно, нет. Я просто хочу сказать, что понимаю, каково тебе.

Уж не знаю, где Радость нашла силу, но миниатюрная девушка выскочила у меня из-за спины и метнула тяжеленное копье с искусностью бывалого солдата. (Я же ощущал, как колена мои пред ликом демона подгибаются.) Бронзовое острие, судя по всему, вонзилось между бронированных пластин на груди чудовища и на пядь вошло в тело. Демон ахнул и взревел, раскрыв огромную пасть и обнажив ряды зазубренных клыков. Он схватился за массивное древко и попробовал его вытащить — мускулы напряглись от натуги. Печально взглянул на копье, затем на Радость и вымолвил:

— О, гнусный враг обрушись на тебя, ты умертвила мя намертво. — И рухнул на спину. Пол дрогнул от падения его туши.

— Что он сказал, что он сказал? — Радость от нетерпения впилась ногтями мне в плечо. Демон говорил на иврите.

— Он сказал, что ты его убила.

— Ага, щас, — отозвалась наложница. (Довольно странно: слово «щас» звучит примерно одинаково на всех языках.)

Я начал было продвигаться вперед — посмотреть, не осталось ли кого из девчонок в живых, — но тут демон сел.

— Я пошутил, — сказал он. — Я не мертвый. — И он выдернул из груди копье так, будто смахнул с чешуйки муху.

Я метнул в него свое, но смотреть, куда оно вонзится, не стал. Схватил Радость за руку, и мы побежали со всех ног.

— Куда? — спросила она.

— Подальше, — ответил я.

— Нет, — сказала она и дернула за мою тунику так, что меня едва не нокаутировала стенка. — К проходу в скале.

Мы мчались в полной темноте — никто не догадался прихватить по дороге лампу, — и я всею своей жизнью доверился памяти Радости: она должна была знать лабиринт крепостных покоев наизусть.

На бегу мы слышали, как чешуя демона царапает по стенам. Время от времени, встретившись с низким потолком, он матерился на иврите. Наверное, видел в темноте, но вряд ли многим лучше нашего.

— Пригнись, — шепнула Радость, хлопнув меня по макушке перед тем, как мы вступили в узкий проход, что выводил на плато. Я вжался в этот коридор так же, как демону приходилось скрючиваться в обычных покоях крепости, — и тут меня осенило, насколько блистателен выбор маршрута. Мы уже заметили, как в устье пробивается лунный свет, когда чудовище влепилось в бутылочное горлышко прохода у нас за спиной.

— Йопт! Ай! Пронырливые хорьки! Я схрумкаю ваши головенки, как засахаренные фиги!

— Что он сказал? — спросила Радость.

— Он утверждает, что ты — сладость исключительной нежности.

— Он совсем не это сказал.

— Поверь, мой перевод настолько точен, насколько ты хочешь знать правду.

Когда мы уже карабкались по веревочной лестнице с карниза на плато, из прохода донесся жуткий скрежет. Радость протянула мне руку, затем втащила лестницу наверх. Мы добежали до хлева, где обычно хранились верблюжьи седла и припасы. Верблюдов у нас было только три, их с собой забрали Джошуа и Валтасар, лошадей мы не держали, поэтому я даже не понял, зачем мы там притормозили, пока не заметил, что Радость наполняет два курдюка водой из резервуара за хлевом.

— Нам ни за что без воды не добраться до Кабула, — сказала она.

— А что будет, когда мы до него доберемся? Кто нам там поможет? Что это вообще за тварь, ко всем чертям?

— Если б я знала, не стала бы открывать.

Для человека, чьих друзей только что пожрала мерзопакостная скотина, Радость казалась потрясающе спокойной.

— В самом деле. Но я не заметил, как оно оттуда выскочило. Я, конечно, что-то почувствовал — но не таких габаритов.

— Действуй, Шмяк, не думай. Действуй.

Она вручила мне один курдюк, и я погрузил его в каменную цистерну, стараясь за бульканьем воды различить, чем сейчас занимается монстр. Но вокруг лишь время от времени блеяли козы, да в ушах у меня стучал собственный пульс. Радость закупорила курдюк, один за другим открыла загоны для свиней и коз и выгнала всех животных на плато.

— Пошли! — крикнула она и начала спускаться по тропе к невидимой в темноте дороге.

Я вытащил курдюк из цистерны и как можно быстрее припустил следом. Луна сияла достаточно ярко, и бежать было легко, но поскольку я и при дневном-то свете дорогу бы не отыскал, в потемках мне как-то не хотелось делать ложных шагов по смертоубийственному серпантину без проводника. Мы уже почти миновали первый отрезок, когда услыхали сзади мерзкий вой, и в пыль прямо перед нами рухнуло что-то тяжелое. Переведя дух, я опознал окровавленную козью тушку.

— Вон! — Радость ткнула вниз: под скальной стеной среди камней что-то двигалось.

Оно посмотрело на нас, и ошибиться насчет сияния желтых буркал было уже невозможно.

— Назад. — И Радость дернула меня с дороги.

— Это единственный спуск?

— Либо тут, либо нырнуть с обрыва. Это же крепость, не забыл? Здесь не задумывались легкие входы и выходы.

Мы вернулись к веревочной лестнице, перекинули ее через край и начали спускаться. Когда Радость уже ступила на карниз и нырнула в проход, что-то тяжелое звездануло меня в правое плечо. Рука мгновенно онемела, и я выпустил лестницу. К счастью, пока я падал, ноги запутались в перекладинах, и я повис вверх тормашками, заглядывая в устье коридора, где стояла Радость. Перепуганная до смерти коза, ударившая меня, верещала, падая в пропасть, потом донесся глухой стук, и визг прекратился.

— Эй, пацан, ты ведь еврей, правда? — раздался сверху голос.

— Не твое дело, — ответил я.

Радость схватилась за лестницу и втянула нас вместе в пещеру как раз вовремя — мимо провизжала еще одна коза. Я проехался носом по песку и заболботал, пытаясь одновременно отдышаться и отплеваться.

— Давно я еврея не пробовал. Хороший жид — больше мяса набежит. Вот что китайцам не удается: их шесть-семь скушаешь, а через полчаса опять голодный ходишь. Не примите на свой счет, мамзель.

— Что он сказал? — спросила Радость.

— Говорит, ему нравится кошерная пища. А его эта лестница выдержит?

— Сама делала.

— Великолепно.

Мы уже слышали, как под тяжестью монстра стонут веревки.