Валентина Михайловна
      МУХИНА - ПЕТРИНСКАЯ
      Корабли Санди
      В книгу вошла дилогия "Корабли Санди" и "Утро. Ветер. Дороги". Поиски своего призвания, первые самостоятельные жизненные открытия, первое светлое чувство любви -таково основное содержание произведений писательницы.
      ОГЛАВЛЕНИЕ
      КОРАБЛИ САНДИ
      Наш адрес: Атлантический океан
      Часть первая. Завоевание друга
      Глава первая. "Алых парусов не бывает..."
      Глава вторая. Ата.
      Глава третья. Бабушка разоблачает. Неожиданные последствия
      Глава четвертая. "Ты же не эгоист?"
      Глава пятая. Списали на землю
      Глава шестая. "Ермак защищается сам!".
      Глава седьмая. Первая битва - первая победа
      Остров Морлоу
      Часть вторая. Сват
      Глава восьмая. "Жертва обстоятельств"
      Глава девятая. "Буду ли я видеть?"
      Глава десятая. "Бы мне не отец!"
      Глава одиннадцатая. Ермак остается один
      Глава двенадцатая. Твой отец был герой
      Филипп Мальшет
      Часть третья. Горизонты, открытые ветрам
      Глава тринадцатая. Звездная пыль
      Глава четырнадцатая. Священная роща
      Глава пятнадцатая. Корабли в бухте
      Глава шестнадцатая. Ата уходит
      Глава семнадцатая. Настоящая жизнь
      Неведомые берега
      Часть четвертая. Шквал
      Глава восемнадцатая. Как это случилось?
      Глава девятнадцатая. Трудные дни
      Глава двадцатая. Трудные дни (продолжение)
      Глава двадцать первая. Что же такое совесть?
      Часть пятая. Плавание продолжается
      Радости Санди Дружникова
      Возвращение домой
      "Счастливого плавания!"
      И. Винникова. Жизнь ради человека
      НАШ АДРЕС: АТЛАНТИЧЕСКИЙ ОКЕАН
      Должно быть, я странный парень... Чуть ли не все на корабле строчат путевые записки. Кто в надежде, что их обнародуют, кто просто для себя, на память о путешествии. Ведь наш "Дельфин"-океанологическое судно, работающее по международному плану исследований Мирового океана. И это первый рейс "Дельфина", сошедшего со стапеля кораблестроительного завода всего четыре месяца назад. Кстати, я на "Дельфине" своего рода достопримечательность, так как работал на его, постройке от начала до конца.
      Когда меня хотели премировать, я заявил, что лучшей премией для меня будет самому испытать мореходные качества корабля. Так я попал в личный состав экспедиции, в гидрологический отряд. Не так уж трудно было этого добиться, поскольку я заочник Высшего инженерного морского училища.
      То, что начальником морской части экспедиции является академик Дружников - мой собственный дед, никакой роли не играло. Я и сам по себе кое-что значу. Если хотите знать, когда дед знакомился со списком состава экспедиции, он, говорят, спросил: "Это какой же Дружников, мой внук или однофамилец?" Дед принял руководство экспедицией в последний момент, когда с его предшественником неожиданно случился инфаркт. Хорошо еще, что на берегу, а не в море. Эти старые ученые работают до последнего вздоха. Крепкая гвардия!
      "Дельфин" будет заходить во многие порты Европы, Америки, Африки, Австралии. И на всякие обитаемые и необитаемые острова...
      Ночами на долгих вахтах нам будут сиять то Большая Медведица и Полярная звезда, то созвездие Южного Креста.
      Южный крест
      Там сияет вдали.
      С первым ветром
      Проснется компас...
      Наверно, будет много любопытного - приключения, опасности, встречи с людьми всех рас и- цвета кожи.
      А меня потянуло написать книгу о родном доме. О родных и друзьях. О далеком уже детстве и юности, которая окончилась так сокрушительно и внезапно - вчера. О завоевании друга, потому что мне беспрестанно приходилось завоевывать Ермака.
      И конечно, вспомнить все об Ате, которая так непонятно смотрит на меня с фотографии, запрятанной достаточно далеко - на дно чемодана.
      Я вполне понимаю Диккенса, написавшего свои "Рождественские рассказы", полные туманов и мрачности, в лазурной Италии. Заморские страны, с их причудливым и необычайным, весьма интересны, но как же скоро начинаешь тосковать о доме и вдруг понимаешь, что родной город самый прекрасный в мире. Наверно, у меня будет так всегда: дома - думать о неизведанном, всматриваться в горизонт, а когда заедешь далеко - грустить о доме и близких. И оттого мне так дорог "Дельфин" и люди на нем, что это кусочек Родины. И даже профсоюзные собрания, которые я терпеть не могу (самые скучные!), здесь, у тропиков, просто умиляют. И пожалуй, никто на корабле мне так не мил, как добрейшим боцман Василий Матвеевич, такой простой, хозяйственный и какой-то домашний. Весь день он хлопочет. Если он нужен, его найдешь, там, где моют, драят, чистят, красят, полируют. Никто так не поможет, как боцман, если вам нужно что-то достать, наладить, организовать.
      Славный старик! Впрочем, он, наверно, еще не стар - крепкий, веселый, добродушный, с красным обветренным лицом. Просто волосы рано поседели. Мало ли отчего...
      Меня поместили в одной каюте с начальником гидрологического отряда, океанологом Филиппом Михайловичем Мальшетом. Это большой ученый (дедушка о нем очень высокого мнения") и добрый товарищ и путешествии. Высокий, живой, всегда уверен в себе, настойчив. Некоторые считают его самоуверенным и недолюбливают за резкость и прямоту. Но мне он очень нравится. Совсем он не самоуверен, даже наоборот - подвержен сомнениям и легко раним. В его ярко-зеленых глазах, резко обведенных черными ресницами, затаилось какое-то горе или разочарование. Над его койкой висит в деревянной рамочке фотография его жены и двухлетней дочки Лизоньки. Мальшет всегда смотрит на них с каким-то удивлением, но доброжелательно. Можно подумать, он видит их впервые, но они ему, в общем-то, нравятся.
      Мальшет обычно занят работой, а в редкие свободные минуты любуется океаном. К нему подходят его друзья, садятся рядом и говорят с ним осторожно, словно он только что вернулся с похорон. Не пойму отчего. Его ото, кажется, бесит. Однажды он ни с того ни с сего ругался минут пять подряд. Очень было смешно.
      На борту "Дельфина" чуть ли не треть научных работников его друзья. Второй помощник капитана. Фома Иванович Шалый, тоже его друг. Он здесь с женой Лизой - океанологом. Она в нашем отряде. Всем она на корабле нравится: ясная и светлая, как утро. Это все бывшие коллеги Мальшета. Они много лет работали вместе на Каспийском море в обсерватории на восточном берегу. Много пережили вместе. А в прошлом году работы там свернулись - то ли были закончены, - и сотрудников растасовали по разным научно-исследовательским институтам.
      И вдруг они встретились на "Дельфине", чтобы работать бок о бок целых два года, а может, и больше, так как "Дельфин" - специальное исследовательское судно вроде "Витязя", только поменьше.
      Друзья так бурно радовались встрече, так обнимались, гоготали, трясли, чуть не плача от волнения, друг другу руки, что все "посторонние" вроде меня невольно испытывали зависть. Хотел бы я, чтоб меня так любили мои друзья. Любят ли?
      Я думал, что Мальшет будет против, что к нему в каюту вселили не кого-либо из старых друзей, а меня, чужого ему лаборанта. Тем более что я выгляжу гораздо моложе своих лет - мальчишкой. (Может, отпустить бороду? Она уже растет )
      Ко Мальшет даже был доволен. Мне кажется, я понял почему: он никого не пускает к себе в душу, а с незнакомым эго легче
      Когда Филипп Михайлович узнал, что меня зовут Санди, он поинтересовался, как и все:
      - Почему Санди? Что за имя? Я привычно объяснил:
      - Имя - Александр. Саня Дружников. Ко мама называет Санди в память Александра Грина. Помните, у него Санди Прюэль, "который все знает"? Роман "Золотая цепь".
      - Твоя мама тоже любит Грина? - оживился было Мальшет, но тут же потускнел.- А кто твоя мама?
      Все-таки я его плохо понимаю. Я видел его лицо, когда он любовался океаном. Как будто он снял с себя что-то надоевшее, что приходится носить постоянно: очки, шляпу или парадный пиджак.
      Океан прекрасен Пока что не было на пути следования "Дельфина" ни одного шторма Я все жду. Без шторма ведь не бывает. А пока прозрачные зеленоваты.; волны с белоснежными гребешками, зеленовато-голубое небо чистоты удивительной, кучевые, как пушистые снежные сугробы, облака. Выше облаков небо уже фиолетовое. И дуют пассаты!
      Разве можно описать, что такое пассаты? Их надо ощутить на своем лице, груди. Каждый человек должен сам узнать, что такое пассаты, - сам, а не ил книг, не из рассказов другого человека, бывалого, иначе жизнь будет обеднена. Наверно, и шторм должен испытать каждый.
      Часто бывает радуга - через весь небосвод, ослепительная, многоцветная, щедрая. Концы ее опущены в океан. Может, это океан дает ей такие яркие краски?
      Четыре месяца, как я из дома. Нам пишут письма по адресу: "Атлантический океан. "Дельфин". Проходящие мимо китобойцы их передают.
      Я получаю много писем. Из дома и от друзей. И от Ермака. Даже от Аты маленькие письма, "с гулькин нос". Как они вое там живут, узнаю от Ляли Рождественской. Она пишет обстоятельно и подробно, стараясь угадать, что меня больше в его интересует.
      Я родился и вырос в большом приморском городе - не буду его называть. Нашу семью там все знают.
      Черное море. Мы жили на самом берегу бухты - высоком и обрывистом. В бухте всегда толпились корабли Это было моим первым впечатлением детства корабли! Внизу вдоль темно-синей воды бежали игрушечные трамваи. Там склады, доки, верфи, судостроительный завод имени... В городе в:е его называли просто: морзавод. Оттуда несся оглушительный шум, грохот, лязг, свистки, гудки и угольная пыль. Но мы сначала жили наверху, и пыль до нас не доставала.
      Кажется, я уже начал книгу. Не слишком просто, как письмо?
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
      ЗАВОЕВАНИЕ ДРУГА
      Глава первая
      "АЛЫХ ПАРУСОВ НЕ БЫВАЕТ..."
      "Почему он не хочет со мной дружить? Почему?" Вопрос этот Санди задавал сотни раз, на разные лады. Сначала самому, себе, а потом, когда горячее желание дружбы пересилило самолюбие, и другим. Никто не знал. Ермак скрытный, его нелегко понять. С матерью Санди поделился только на третий год. Виктория Александровна внимательно посмотрела в лицо сына, раскрасневшееся и огорченное, и сама огорчилась.
      Вот и вырос сын. Уже в седьмом классе. Когда был маленький, только от нее одной зависело, будет ли счастлив ее ребенок. Теперь ему мало ее любви. Нужен друг. Какой-то Ермак Зайцев. Придет время, и дружбы ему покажется мало. Многое другое будет нужно ему тогда. А теперь - друг. Но почему именно этот мальчик?
      - У тебя много друзей, Санди...- начала она осторожно. Но Санди решительно прервал ее:
      - Ну что ты, мама! Когда слишком много, это все равно что никого. Мне нужен настоящий друг, такой, как Ермак. Он один такой, понимаешь? Если бы ты только его увидела, сразу поняла!
      - Так позови его к нам!
      - Звал. Много раз звал. Еще в пятом классе. Он ведь мне сразу понравился. Но он не идет. Не хочет, и все. И дружить со мной не хочет.
      - Но за что он тебя невзлюбил? Санди добросовестно подумал.
      - Нет, мама, нельзя сказать, чтобы он меня невзлюбил. Ко мне в школе вообще хорошо относятся, а Ермак даже лучше других. Я это знаю. Он всегда прислушивается, когда я что-нибудь рассказываю ребятам. Всегда поддерживает во всем. И он был рад сидеть со мной за одной партой. А уж я как обрадовался, когда в этом году удалось сесть с ним! Но это ничего не дало. Сидим рядом, а он далеко.
      - А с кем он дружит?
      - В классе почти со всеми. Некоторых девчонок только не любит воображал и модниц. А вне класса ни с кем. Лялька Рождественская говорит, что он дружит с какой-то слепой девочкой. Так это просто он ее жалеет. Ермак очень добрый. Он и животных всех жалеет. Бросился на здоровенного парня, когда тот издевался над собакой. А девочка сейчас в интернате для слепых. Ермак ее часто навещает.
      - Слепая? - заинтересовалась Виктория Александровна. Она работала в офтальмологическом отделении городской больницы медсестрой.- И давно она ослепла? Или от рождения?
      - Не знаю,- ответил Санди.
      Оба помолчали, глядя друг на друга с обычным удовольствием и пониманием. Санди гордился матерью, Виктория Александровна - сыном.
      Не у каждого была такая мать: умница, добрая, все понимает, живая, как мальчишка, веселая и красивая. Не высока ростом - Санди уже почти догнал ее, - тоненькая, но крепкая. Карие глаза полны юмора и скрытой снисходительности к людям. Русые блестящие волосы она стригла по моде, но никогда не завивала и не красила, разве что вымоет в настое ромашки. Цвет лица у нее свежий, с нежным румянцем на щеках. И ни единой морщинки на ясном лице. Правда, она еще молода. На улице ее принимали за старшую сестру Санди. Это его очень, смешило: вот чудаки!
      Санди был крепкий, живой, приветливый мальчик. Он очень гордился своим отцом (какой бы мальчишка не гордился?) и радовался, что он "вылитый отец", такой же сероглазый, рослый, с густыми каштановыми волосами. Портрет отца, где он изображен в форме летчика, висел здесь же, над тахтой, на которой они сейчас сидели в комнате родителей. Приветливость и ясность характера у Санди от матери. Дружниковы отличались скрытностью, резкостью и некоторой угрюмостью. Только одна Виктория Александровна знала, чего ей стоили пятнадцать лет, проведенные в этой семье. Муж даже не догадывался. Никто тогда не догадывался. Санди считал, что и в семье и в мире все обстоит благополучно.
      Жизнь чудесна, столько интересного! Особенно море и корабли. Санди с младенчества любил корабли. Когда он был совсем еще маленький, его любимыми игрушками были корабли. Чтобы доставить мальчику радость, ему надо было дарить корабли. Другими игрушками он мало играл. Когда Санди подрос, он сам стал делать модели кораблей и, в свою очередь, дарил их родным и приятелям. В витрине Дворца пионеров стоял огромный, на два метра, бриг - подарок Санди пионерам. Возле витрины всегда толпился народ, удивляясь красоте и изяществу брига. Такой бриг не сделал бы и сам руководитель технического кружка. Уязвленный руководитель предположил, что модель делал но столько Санди, сколько его дедушка, известный в городе мастер судостроительного завода. Санди нисколько не обиделся и следующий, такой же точно бриг сделал от начала до конца в мастерской Дворца пионеров, чем привел в восторг и ребят, и самого руководителя. А как восхищался этим бригом Ермак! И все же... Почему он избегал Санди? Почему он не хотел к нему прийти?
      Ребята любили бывать у Дружниковых. Там было столько интересного игрушки для маленьких и для взрослых, вроде киноаппарата, магнитофона, подзорной трубы, всяких коллекций. Правда, вечерами у них нельзя шуметь и громко разговаривать, так как дедушка Санди почти всегда работал у себя в кабинете. Не тот дедушка, что был мастером на судостроительном заводе, а другой, со стороны отца,- академик Николай Иванович Дружников. Он был маленький, щупленький, морщинистый и такой сухой, словно его подсушили в печке, и кожа у него была сухая, и волосы сухие. Этот дедушка, в отличие от другого - веселого, доброго, горластого,- был строг, молчалив и чем-то всегда недоволен. Он был известен во всем мире, профессор, доктор наук и директор филиала научно-исследовательского института Академии наук. Он гидрограф. Стены его кабинета с пола до потолка уставлены книгами, а карты висят, как платья в гардеробе на вешалке, вплотную одна к другой.
      Самые шумливые из ребят, заходя к Дружниковым, невольно понижали голос и шли до комнаты Санди на цыпочках. Может, это бабушка нагоняла на них такого страха. Она вечно ходила на цыпочках по коврам и дорожкам и переживала, что дедушке мешают работать. Она берегла покой ученого. Больше всего на свете она боялась, что ему помешают работать.
      Не знаю, понравилось бы Ермаку у них? Может, он нашел бы дедушку и бабушку Санди чопорными или неприветливыми? Но мама бы ему непременно понравилась. И папа тоже. Герой, летчик, высокий, красивый и сильный. Он вызывал восхищение. Санди тоже всем нравился. Любой в школе был бы рад с ним дружить. Только не Ермак...
      - Слушай, Санди...- задумчиво начала Виктория Александровна,- скажи Ермаку, что я хочу его видеть по поводу этой слепой девочки... Расскажи ему, что я работаю медсестрой у Реттер. Что она известный специалист по глазным болезням, прекрасный хирург, многим возвратившая зрение. К ней приезжают со всего Союза. Пусть она посмотрит эту девочку.
      Просиявший Санди бросился целовать мать.
      - Конечно, ее уже, наверное, показывали врачам.. - продолжала Виктория Александровна,- но Реттер берется оперировать в таких случаях, когда другие отказываются. Кто знает...
      Вернувшись из школы, Санди сказал маме, что завтра, в субботу, к ним придет Ермак - прямо из школы. Санди так радовался, что даже казался грустным. Его мучили всякие предчувствия. А вдруг Ермак раздумает? А вдруг что-нибудь случится и ой не сможет прийти? Или придет, а бабушка что-нибудь скажет такое нетактичное?
      - Мама, ты попроси бабушку... Знаешь, она какая? Еще сделает замечание Ермаку, и он больше не придет.
      Виктория Александровна посмотрела на сына.
      "Как он любит этого мальчика! - ревниво подумала она.- Никогда никого он так не ждал. Интересно, какой он, этот Ермак? А с Верой Григорьевной надо действительно переговорить".
      Свекровь выслушала ее, как всегда, холодно.
      - Вы хоть видели этого Зайцева? - опасливо осведомилась она.
      - Нет еще.
      - Как же вы разрешаете ребенку дружить бог знает с кем?
      - Они одноклассники, сидят на одной парте.
      - И вы даже не знаете, с кем сидит Сашенька? А кто его родители?
      - Право, не знаю.
      - Какое легкомыслие! Извините. Но я, право, удивляюсь вам, Виктория. Зайцев... Зайцев... Где-то я слышала эту фамилию...
      - Очень распространенная фамилия.
      - ...или в газете читала? Но не помню, в связи с чем... Надеюсь, не в уголовной хронике?
      Виктория Александровна на мгновение даже зажмурилась. Тихо ушла к себе, подавляя раздражение.
      "А мне начинает изменять чувство юмора!" - грустно подумала она.
      Виктория Александровна с нетерпением ждала субботы. Она была как раз свободна от дежурства в больнице. Особенно тщательно убрала в квартире, а потом нарочно сделала в комнате Санди беспорядок: чрезмерная чистота только смущает мальчишек. Она порадовалась, что свекор в Англии и ребята будут чувствовать себя свободнее.
      Вера Григорьевна с явным неодобрением наблюдала эти приготовления и, кажется, заранее не одобряла нового друга Саши.
      Когда раздался звонок, Виктория Александровна почему-то помедлила и со вздохом отперла дверь.
      Позади Санди смущенно жался маленький, тщедушный мальчуган в прошлогодней школьной форме, из которой он вырос. Санди был выше его чуть не на голову.
      - Мамочка, познакомься, это Ермак! - с гордостью представил товарища Санди.
      Опомнившись от удивления, Виктория Александровна приветливо поздоровалась и показала, где повесить фуражку. Мальчики прошли к Санди. Виктория Александровна накрыла на стол и пошла звать ребят пить чай. Она казалась озадаченной. Оба мальчика стояли перед высоким - от пола до потолка - стеллажом. На одних полках книги, на других - модели кораблей. Здесь была тщательно подобранная пятью взрослыми библиотека для мальчика жемчужины мировой литературы. Около окна на низкой и длинной тумбочке стоял аквариум, в котором среди водорослей скользили красные, голубые и золотые рыбки. Обстановка комнаты, в сущности, скромная: узкая металлическая кровать, покрытая клетчатым пледом, современный письменный столик с боковыми полками для учебников. На одной стене огромная карта мира, на другой - два морских пейзажа. Но обилие света делало эту просторную комнату почти роскошной - во всяком случае, она такой показалась Ермаку. Огромное окно выходило на бухту, где стояли на рейде корабли, такие же маленькие отсюда, с четвертого этажа, как и коллекция кораблей на полках.
      - Ты это сам все сделал? - с удивлением спросил маленький гость.
      - Нет, не всё. Вот это просто из игрушечного магазина. Эти делал я. А бригантину делал дедушка в свой отпуск. Мамин отец. Он живет на Корабельной стороне. С тетей Ксенией. Хочешь, я сделаю тебе такую самую бригантину?
      - Не надо...- с сожалением отказался Ермак,- мне ее все равно негде держать.
      - Мальчики, пошли завтракать,- улыбаясь, пригласила Виктория Александровна.
      - Пошли, выпьем чаю... Ты ведь далеко живешь,- сказал Санди. Он и радовался, и смущался, даже как-то робел, что было совсем непохоже на него.
      Ермак спокойно пошел за Санди в столовую.
      "Какой он... истощенный,- подумала Виктория Александровна.- И мне кажется, ужасно голоден".
      Ока приготовила для мальчиков много вкусного: яблочный пирог, миндальное печенье, пудинг с вареньем, а теперь неожиданно решила начать с борща и котлет с гречневой кашей, благо обед был готов.
      Санди, приходя из школы, только завтракал, обедал он поздно, вместе с отцом, и вообще первого не любил. Но теперь стал торопливо есть борщ. Ермак съел все, что ему положили. Ел он спокойно и красиво. Но во взгляде его была какая-то недетская настороженность. А когда в столовую вошла Вера Григорьевна и холодно разрешила налить себе чашку чаю, глаза его приняли совсем напряженное выражение.
      "Он нам не доверяет,- подумала Виктория Александровна.- Ко почему? Что он, на всех взрослых так смотрит?"
      Когда Ермак переводил взгляд на Санди, темные глаза его сразу теплели, смягчались. На бледном, с резкими чертами лице проступало что-то похожее на умиление. Так взрослые смотрят на милого ребенка. Любуясь. Как будто этот мальчик отдыхал с Санди от чего-то неприятного и тягостного. "Он любит Санди",- поняла Виктория Александровна.
      Санди уписывал свои любимые печенья, подкладывал Ермаку и оживленно рассказывал про смешные похождения собаки, которая была у него в детстве. Ермак смеялся, но глаза его не смеялись. В них застыло терпение, ставшее привычкой. Глаза у него серо-зеленые, которые в просторечье почему-то именуют кошачьими, но лучистые и глубокие. Может, это от густых черных ресниц и бровей? А около рта две тонкие морщинки... В четырнадцать-то лет! Что он пережил, этот мальчик? Зайчик, как, по словам Санди, его называли в школе. Под стареньким школьным костюмом была линючая ситцевая рубашка, застиранная и неумело выглаженная.
      "А ведь это он сам стирал и гладил себе рубашку к сегодняшнему дню! вдруг поняла Виктория Александровна. Сердце ее сжалось.- Санди говорил, что у него есть и отец и мать. Спросить, кто они такие? Как бы это потоньше сделать... И конечно не при Вере Григорьевне. От нее веет холодом, как от айсберга. Она не одобрила Ермака. Не смогла принять застиранной его сорочки, стоптанных ботинок с порванными шнурками, мальчишеской застенчивости, угловатости, недоверчивого взгляда исподлобья. Больше она в нем ничего не заметила. Вечером за семейным чаем она скажет, что Ермак, без сомнения, из плохой семьи и ни в коем случае нельзя позволить Санди с ним дружить". Виктория Александровна стиснула зубы. За этого мальчика она будет бороться. Она поварила ему сразу и безоговорочно.
      После обеда Санди опять хотел увести Ермака к себе, но тот уперся и что-то шепнул ему.
      - Мама, Ермак хочет поговорить с тобой насчет той девочки...- сказал Санди.
      - Сейчас, только вымою посуду.
      - Я помогу вам, ладно? - неожиданно предложил гость. И так же неожиданно Виктория Александровна согласилась.
      Мальчики живо перетаскали посуду в кухню, причем Санди разбил тарелку.
      - Ты... не надо, я сам! - сказал Ермак.
      Он ловко, как жонглер, стал мыть и перебрасывать тарелки.
      - Дома я всегда мою,- пояснил он.
      - У тебя есть сестренки и братишки? - спросила Виктория Александровна.
      - Нет. Один я. Была сестра - умерла. Не уберег я ее... простудил. Теперь бы ей десять лет было.
      - Она давно умерла?
      - Давно. Ей было четыре годика.
      "Не уберег!.. Уму непостижимо. Взял ответственность на себя".
      - А где работают твои папа и мама? - спросила Виктория Александровна и поняла: вот его больное место - родители.
      Ермак весь сжался, будто она замахнулась ударить. Было ясно: мальчик стыдился за родителей и любил их, какие бы они ни были. Может, отец пьяница? Такое, к сожалению, бывает.
      - Мама работает в гостинице, - пояснил мальчик - а папа... Он сейчас ищет подходящую работу.- Ермак мог бы добавить, что, сколько он помнит отца, тот всегда занят тем, что ищет подходящую работу, но, видимо, ему никакая работа на подходила. Но Ермак этого на сказал.
      - Какая у него профессия? - не удержавшись, спросила Виктория Александровна.
      - У папы незаконченное высшее образование... Он учился в трех институтах, а потом дедушка с бабушкой умерли, и папа не закончил института по семейным обстоятельствам.
      "Как часто он это повторял, что сын запомнил наизусть!" - Ну вот, все убрали. Спасибо. Пошли, ребята, ко мне,- сказала Виктория Александровна вслух.
      Ребята сели рядышком на тахту, мама - в кресло. Рядом на низком столике красовалась ее гордость - подарок Санди: белый корабль с алыми парусами.
      Ермак смотрел на него не отрываясь.
      - Санди! И это ты сделал?
      - Да. К маминому рождению. Хочешь, тебя научу? И ты будешь делать такие же корабли. Не так уж трудно. А как интересно! Меня дедушка научил. А я тебя научу.
      - А настоящую лодку ты сумел бы сделать?
      - Конечно, только надо правильные чертежи. Можно попросить дедушку...
      - А вы работаете в глазной больнице? - обратился Ермак к Викторин Александровне.
      Вот он из-за чего пришел!
      И все же он любил Санди. Это было заметно. Любил за его жизнерадостность, наивность, доверчивость, ребячливость - за все то, чего не было у него самого. Но кто же у него это отнял?
      Виктория Александровна рассказала о враче, окулисте Екатерине Давыдовне Реттер, и обещала, что попросит осмотреть девочку.
      - Откуда ты знаешь эту девочку? Расскажи о ней,- попросила Виктория Александровна.
      Ермак нерешительно взглянул на нее. Опять та нее настороженность. Как трудно ему поверить в доброе отношение!
      - Я ее всегда знал,-уклончиво ответил Ермак. - Ее звать Ата. Ата Гагина. Она хорошая. Мальчишки дразнили ее... Им было смешно, что Ата такая вспыльчивая. Она поэтому дралась с ними.
      - Дралась... слепая?
      - Она отчаянная. Бежит напролом, хоть и не видит.
      - Неужели не ушибается? - ахнул Санди.
      - Она чувствует, где столб или другой какой предмет, и на бегу уклоняется. Иногда, конечно, ушибается. Но она не боится ушибов. А в интернате ее не понимают. Взяли в тиски. И она взбунтовалась. Все делает назло, по-своему. Это оттого, что она слепая. Если бы ей вернуть зрение, она стала бы совсем другой. Ее смотрела докторша. Говорит, что еще рано оперировать. Правда, давно уже смотрела. В прошлом году.
      - Ата сирота?
      - Д-да... Мать ее пропала без вести. Была бабушка, но Ата ее не любила. И мать не любит. Ата говорит: "Мне все равно, жива она или нет. Я ей все равно никогда не прощу, что бросила меня одну". А бабушка умерла. Летом я пришел к ним рано утром. Ата сидит на крыльце и плачет. Потом вытерла слезы и говорит: "Ночью бабушка умерла. Мне ее не жаль. Пусть скорее похоронят. Она была плохой человек и родила плохого сына". Это она об отце. А все-таки плакала. Ата ведь добрая. Когда я болел воспалением легких, она так ухаживала за мной! Пока мама не выгнала ее за то, что Ата ее оскорбила. Но Ата очень хороший человек. Просто она не умеет прощать!
      "А ты умеешь..." - мысленно сказала Виктория Александровна. А вслух:
      - Кто же устроил девочку в интернат?
      - Горсовет и устроил. А комнату, где жила Ата с бабушкой, отдали одной семье. У них мальчишка очень больно дерется. Хоть бы ее не исключили из интерната. Со всеми воюет - и с учителями, и с ребятами. Пока ей прощают. Слепая. Там хорошие люди. Просто они не понимают, что Ата такая... свободолюбивая.
      - Я договорюсь с доктором. И ты ее приведешь. Санди тебе скажет когда.
      - Спасибо! Большое спасибо.
      - Не за что. А теперь идите к Санди, ему не терпится показать свои коллекции. И прошу тебя, Ермак, приходи к нам. Это я тебя приглашаю. Не только Санди, но и я.
      - Вы... приглашаете?
      - Ну да, я.
      Ермак переминался с ноги на ногу. Башмаки совсем развалились. Хорошо, что пока стоит золотая осень. Он что-то хотел сказать, но только благодарно посмотрел на нее. Внезапно Ермак подошел к кораблю с алыми парусами.
      - Это очень красиво,- проговорил он грустно,- но алых парусов не бывает.
      - Это у Грина...- начал было Санди. Ермак его перебил:
      - Знаю, Санди, я читал. Но это только в книжке. А на самом деле у Грея не было бы возможности так сделать. Разве что такую вот игрушку.
      - Это символ! - возразила Виктория Александровна.- Грин хотел сказать, что каждый может сотворить для другого чудо. Помнишь это место? - И Виктория Александровна процитировала наизусть: - "...благодаря ей я понял одну нехитрую истину. Она в том, чтобы делать так называемые чудеса своими руками. Когда для человека главное - получить дражайший пятак, легко дать этот пятак, но когда душа таит зерно пламенного растения - чуда, сделай ему это чудо, если ты в состоянии. Новая душа будет у него и новая у тебя".
      - А почему же так редко это делают? - спросил; Ермак.
      Виктория Александровна не сразу нашлась, что ответить.
      Поздно вечером, когда Санди уже спал, Виктория рассказала мужу про Ермака.
      Они стояли на балконе - была на редкость теплая октябрьская ночь - и смотрели на ночную бухту. Звезды наверху, звезды внизу.
      - Как звать его отца, не Стасик ли? То есть Станислав,- спросил Андрей Николаевич.- Я знал одного Станислава Зайцева. Он как раз ходил из института в институт. Года два мы учились вместе на одном курсе судостроительного. Потом он отсеялся... Я, впрочем, тоже: увлекся авиацией. Что? Ах, этот Стасик? Это был типичный стиляга. И женился он на какой-то вывихнутой девице. Помнится, ее звали... не то Изабелла, не то Гертруда... Но это было давно. До рождения Санди. Интересно, что с ними сталось теперь?