Хотя после путешествия Чэн Хо мореплавание в Китае, лишившись государственной поддержки, пришло в упадок, а империи Юго-Восточной Азии, в которых строились корабли-колоссы, рухнули, все же в Южно-Китайском море можно было встретить крупные местные корабли. Эти суда, которые европейцы называли общим (при этом весьма неточным) словом «джонки», порой не уступали самым крупным карракам и та-лионам. Как китайские, так и португальские источники указывают на то, что китайские морские джонки в XVI веке достигали трехсот-четырехсот тонн водоизмещения, а большие военные джонки были трехпалубными и команды их насчитывали две тысячи человек. По свидетельству иезуитов, они в 1580 году видели в Японии корабли, достигавшие размера нао — карраки из Макао. Когда в 1512 году португальцы осаждали Малакку, им удалось потопить корабль, на котором была тысяча солдат и от бортов которого отскакивали ядра португальских бомбард. «Было удивительно видеть, — сообщал португальский адмирал Фернан Переш да Анд-раде, — что мое «Благовещение» рядом с ним вовсе не казалось настоящим кораблем».
      Не уступая европейским судам в размерах, китайские и японские корабли, однако, были хуже по маневренности и военным качествам. Известно, что японцы, собираясь в морской поход против Кореи в 1592 году, настойчиво просили португальцев выделить две настоящих карраки, и отказ португальцев привел к обострению их отношений с Японией.
      Итак, в XVI — XVII веках жертвами пиратов были громадные тихоходные торговые корабли, из которых самыми знаменитыми и желанными были манильский галеон и каррака из Макао. Кроме них товары перевозились на галиотах, наветах и других судах, среди которых не последнее место занимали корабли, построенные в Китае и Японии. Пираты же предпочитали выходить в море на небольших каравеллах или даже одномачтовых ботах водоизмещением не более двухсот тонн. Им не нужны были обширные трюмы, потому что серебро, золото и даже пряности занимали не так много места. Большая скорость, многочисленная отважная команда, готовая пойти на абордаж, разборные боты, которые, как собаки впереди охотника, носились впереди пиратского корабля, высматривая добычу, — все это давало изрядные преимущества морским разбойникам.
      4 ноября 1587 года, когда корабли Кавендиша, дрейфовавшие у берегов Калифорнии, почти потеряли надежду встретить манильский галеон, матрос, сидевший в марсовой бочке, затрубил, а затем закричал: «Парус!» Вскоре с пиратских кораблей уже хорошо был виден галеон, даже издали поражавший размерами. Это была «Святая Анна», О которой манильский епископ Доминго де Салазар сказал: «Это самый богатый из кораблей, который когда-либо покидал наши острова». Он был более семисот тонн водоизмещением.
      «К вечеру мы догнали его и дали залп из всех наших больших пушек и затем выстрелили из всех мушкетов. Затем приблизились к этому кораблю — собственности короля Испании». Правда, первая попытка высадиться на галеон не удалась. Тогда, пишет Притти, «мы подняли вновь паруса и еще раз выстрелили из всех пушек и мушкетов, убив и ранив многих. Но их капитан, будучи мужественным человеком, продолжал бой и не сдавался. Тогда наш генерал Кавендиш приказал трубить в трубы и этим воодушевлять наших людей, и мы еще раз выстрелили из всех пушек, пробив борта и убив многих людей».
      Бой продолжался более пяти часов. Подвижные английские суда, вооруженные тяжелой артиллерией, смогли проломить ядрами борта галеона, и громадный корабль начал медленно погружаться. «И галеон, подвергаясь опасности утонуть, потому что некоторые ядра поразили его ниже уровня воды, выбросил флаг сдачи и просил о милости, чтобы наш генерал спас их жизни и взял их товары, и потому они сдались нам».
      Кавендиш приказал капитану галеона прибыть на шлюпке на «Желание» вместе с офицерами. Пленники были вынуждены сообщить о том, какие грузы они везут, и остались заложниками, а Кавендиш отправил на «Святую Анну» призовую команду, поднявшую там английский флаг и начавшую обыск. Пираты сразу же сняли с галеона сто двадцать две тысячи золотых монет, много шелка, благовоний, жемчуга, фарфора и других ценностей.
      Так как Кавендиш дал слово помиловать испанцев, среди которых были женщины и дети, он взял галеон на буксир и дотащил его до бухты Порто Сегуро, где испанцы сошли на берег, Кавендиш передал им паруса галеона, чтобы они могли сделать себе палатки, и некоторое количество досок, необходимых для постройки лодки. Затем грабеж галеона продолжился. Англичане выбирали лишь самое ценное. И тут оказалось, что правилами дележа, о которых договорились еще в Англии, отнюдь не все довольны.
      Вот что говорится о последующих событиях в записях Притти: «Затем мы приступили к перевозке грузов и дележу нашего сокровища, выдавая каждому причитающуюся ему долю. Но во время дележа восьмого числа ноября месяца многие из команды начали бунтовать против нашего генерала, особенно те, кто был на «Удовлетворении», но тем не менее после некоторого времени они были успокоены».
      Кавендишу удалось успокоить моряков, увеличив их долю за счет шелка, фарфора и пряностей; золото же он предпочел сохранить для себя и королевы.
      Отправляясь через Тихий океан, Кавендиш забрал с галеона двух японцев и трех филиппинцев, а также португальца, который побывал в Кантоне. Теперь Кавендиш был обеспечен информацией куда лучше, чем Дрейк. Корабли Кавендиша были уже доверху нагружены, а на галеоне оставалось еще более пятисот тонн ценных грузов. Чтобы не оставлять ничего испанцам, Кавендиш приказал полить палубу и надстройки «Святой Анны» смолой и поджечь галеон.
      Клубы черного дыма, охватившие судно, несло к песчаному пляжу, на котором столпились испанцы. Плакали женщины. Торговцы, еще вчера богатейшие люди Филиппин, отворачивались от моря: огонь подбирался к тюкам бесценного шелка и мешкам с гвоздикой.
      Кавендиш приказал выстрелить из пушки, отдавая последний салют гибнущему галеону, который уже весь был охвачен пламенем.
      «Мы с радостью поставили паруса, чтобы скорее достичь Англии с попутным ветром; но, когда опустилась ночь, мы потеряли из виду «Удовлетворение»… Мы полагали, что они обогнали нас, но никогда больше их не видели».
      Вероятно, Кавендиш не слишком сокрушался, потеряв корабль, на котором он только что подавил бунт. Через несколько лет стало известно, что у Гавайских островов примерно в это время разбился небольшой европейский корабль, с которого никто не спасся. Возможно, это и было «Удовлетворение».
      Итак, Кавендиш отправился к Островам пряностей, а известия о его набегах тем временем поплыли в Испанию. Епископ Манилы Салазар жаловался королю: «Английский мальчишка двадцати двух лет от роду с ничтожно маленьким кораблем с сорока или пятьюдесятью спутниками нанес нам столь огромный ущерб и уходит восвояси, хохоча над нами». Епископу было из-за чего метать громы и молнии: на борту «Святой Анны» были и его товары. Епископу еще повезло, что его самого не оказалось на борту галеона. Не исключено, что Кавендиш захотел бы увезти в Англию столь любопытный трофей.
      Впрочем, в те дни, когда Кавендиш углубился в Тихий океан, оставив испанцев наблюдать, как догорает их галеон, епископ находился в счастливом неведении относительно судьбы «Святой Анны». Зато на калифорнийском берегу разворачивались драматические события.
      Поднявшийся к ночи ветер не только рассеял корабли Кавендиша, но и внес неожиданные коррективы в судьбу оставленных на берегу испанцев. Когда начался проливной дождь, большинство их забрались под наскоро натянутую парусину, но несколько человек остались на берегу. Они смотрели на пламя, светившее, словно маяк, в океане, и обсуждали, что делать дальше. Положение их было тяжелым. Сюда почти никогда не заходили корабли. И если не заглянет случайно испанский пират — грабитель жемчужных отмелей, чтобы набрать воды и залатать паруса, то могут пройти годы, прежде чем кто-нибудь наткнется на тех из них, кто останется в живых. Вокруг расстилалась степь, а припасов Кавендиш оставил не так уж много. Как только продукты подойдут к концу, грозит голодная смерть.
      Вдруг кто-то заметил, что огонек движется. Еще через полчаса стало ясно, что ветер медленно подгоняет догорающий галеон к берегу. Тогда один из помощников кормчего, Себастьян Вичиано, решил рискнуть. В конце концов терять испанцам было нечего.
      Набрав добровольцев из наиболее сильных моряков, умеющих плавать, он собрал их в той точке пляжа, куда приближалась «Святая Анна». Когда ее дно коснулось песка и галеон начал медленно заваливаться набок, добровольцы во главе с Вичиано, держа в руках доски, бросились к кораблю. Некоторые погибли в волнах, но большинству удалось вскарабкаться на горящий корабль, и они начали отчаянную борьбу с огнем. Им помог в этом ливень.
      Утро застало промокших, выбившихся из сил испанцев спящими на мокром песке и на дымящейся нижней палубе. У корабля выгорели все верхние надстройки и борта, но на уровне ватерлинии огонь был не столь активным, тем более что галеон еще во время боя набрал много воды и погрузился метра на три ниже, чем положено.
      Вичиано не ложился спать. Он облазил весь галеон и обнаружил, что его днище цело. После совещания с капитаном и кормчим было решено попытаться восстановить корабль. И пока торговцы и прочие пассажиры без различия сана и положения таскали на берег мешки с подмокшим перцем и ящики с фарфором, пока расстилали на берегу рулоны тканей и сушили гвоздику, моряки принялись перестраивать галеон. Пригодились доски, оставленные Кавендишем. Вытащили внутренние переборки и в конце концов нарастили борта, так чтобы вода не перехлестывала через них.
      Последние ночи пришлось провести без крыши над головой: из палаток сшили паруса и подняли их на единственной не сгоревшей мачте. Часть груза оставили на берегу под охраной тех, кто не решился выйти в море на этом обломке корабля. Погода благоприятствовала жертвам Кавендиша, они медленно пересекли Калифорнийский залив и добрались до поселений в Мексике.
      Вскоре пришли корабли и за оставленными на берегу людьми и грузами.
      Себастьян Винчиано стал национальным героем. Король Испании официально благодарил его за находчивость, спасшую сотни тонн груза и двести человеческих жизней. А так как было известно, что товары, принадлежавшие самому Вичиано, были захвачены Кавендишем, то в компенсацию он был назначен одним из двух главных кормчих экспедиции, которая должна была открыть пролив Аниан — северный проход из Атлантического в Тихий океан.
      Удивительно упорство, с которым и испанцы и англичане верили в этот пролив, изобретенный картографами. Магическая власть карты и в последующие века будет оказывать роковое влияние на путешественников. Вплоть до XIX века капитаны будут уходить с курса и подолгу бороздить океанскую пустыню в поисках островов и земель, изобретенных картографами в своих кабинетах. И неизвестно, какие из этих земель появились на картах в результате выкладок и внутреннего убеждения картографов, а какие — для того, чтобы как-то оправдать случайную кляксу.
      Даже после того как и Дрейк и Кавендиш благополучно возвратились домой, среди испанцев оставались упрямцы, которые утверждали, что англичане прорвались в Тихий океан через Аниан. Экспедиция была организована испанцами и потому, что великий враль, кормчий Хуан де Фука, вернувшись из плавания, заявил, что не только прошел Анианским проливом, но и видел, где тот соединяется с Атлантическим океаном. Де Фука стал напарником Вичиано в этом плавании. Они должны были найти и нанести на карту северный проход и построить там крепость, чтобы англичане впредь этим путем не пользовались.
      Экспедиция продолжалась до тех пор, пока матросы не взбунтовались под холодными дождями северной части Тихого океана. Впрочем, провал экспедиции не помешал Себастьяну Вичиано стать в 1602 году во главе эскадры, посланной для исследования калифорнийских берегов. Плавание было удачным, и многие из известных теперь в Калифорнии испанских названий, в том числе Сан-Франциско и Лос-Анжелес, были даны упорным капитаном Вичиано.
      Пока испанцы, оставленные пиратами на пустынном берегу Калифорнии, изыскивали пути к спасению, Кавендиш спешил через океан. Как у Дрейка, у него оставался лишь один корабль, перегруженный добром и практически беззащитный перед любым большим военным кораблем испанцев либо португальцев. Но в отличие от Дрейка Кавендиш шел проторенными путями и потому решил несколько отклониться в сторону, чтобы познакомиться с главным испанским владением в Южных морях — Филиппинами.
      По дороге остановились на Гуаме, где манильские галеоны заправлялись пресной водой. Уходил оттуда Кавендиш быстрее, чем того желал бы, и на прощание обстрелял добродушных островитян из пушек. Правда, гуамцы уже были знакомы с действием аркебуз и пушек, так как встречались с испанцами, и при виде вспышки выстрела столь быстро ныряли в воду, что поразить их не удалось.
      Затем показались Филиппины. Изображая из себя испанца, который послан манильским губернатором собирать дань с вождей племен, Кавендиш осторожно шел от острова к острову по длинной дуге архипелага. Только когда до Манилы оставалось несколько дней ходу, он открылся местным жителям, заявив, что он подданный всемогущей английской королевы и враг испанцев. Филиппинцы были обрадованы этим не меньше, чем султан Тернате — прибытием Дрейка. Они тут же стали уговаривать Кавендиша сообща отправиться походом на Манилу. Кавендиш вежливо отклонил это предложение, так как у него были несколько иные планы, однако одарил вождей острова Лусон награбленным у испанцев добром и расстался с ними в наилучших отношениях.
      Манила в те годы была неукрепленным городом, потому что ей еще не грозили европейские конкуренты. Помимо местных жителей в ней обитало семьсот или восемьсот испанцев, которые весьма выгодно торговали с Макао, Китаем и малайскими государствами.
      К разочарованию Кавендиша, когда он подошел к Маниле, оказалось, что о его прибытии уже оповещены. У входа в бухту стояли батареи, а берега патрулировали испанские отряды. Пришлось отказаться от набега на столицу Филиппин, и Кавендиш продолжал путешествие вдоль берегов Лусона, нанося его очертания на карту и наблюдая за тем, как по берегу скакали, чтобы не допустить высадки врага, испанские всадники да как вспыхивали огни на вершинах холмов, предупреждая о появлении английского пирата.
      Наконец Кавендиш спустил шлюпку и отправил на ней пленного испанца с издевательским письмом к губернатору Филиппин, у которого, как назло, не было под рукой ни одного сильного корабля. В письме Кавендиш приказывал губернатору подготовить все золото, потому что он может ненадолго заглянуть в Манилу, а времени самому обыскивать дома и склады у него не будет. Единственное, что его удерживает от высадки, это то, что корабль его невелик и перегружен испанскими сокровищами.
      Позволив себе развлечься подобным образом, Кавендиш покинул Филиппины и отправился к Индийскому океану. По дороге он бросил якорь в проливе между Явой и Суматрой, зная от спутников Дрейка, что местные государи хорошо относятся к врагам португальцев. Тут его ожидала непредвиденная встреча, которая имеет прямое отношение к дальнейшему рассказу.
      Когда Кавендиш уведомил местного султана, что он хотел бы купить припасов на дорогу и согласен заплатить за них серебром и золотом, султан тут же выслал к нему навстречу несколько прау, груженных товарами. Командовали прау два португальца. Эти португальцы, поднявшись на борт, вели себя очень дружелюбно, и было видно, что они рады появлению Кавендиша. И не только потому, что португальцы недолюбливали испанцев. Главное заключалось в том, что они в настоящий момент не были слугами португальского короля, а являлись наемниками султана. Не прошло и ста лет со дня открытия Индии, а португальские фидалго, чувствуя, как быстро клонится к упадку Португальская империя, разбрелись по всей Юго-Восточной Азии, нанимаясь в армии и ко дворам местных властителей. Это был очень характерный и показательный факт, хотя неизвестно, смог ли тогда Кавендиш осознать его значение.
      Притти записал в этот день в своем журнале: «Эти португалы приехали не к малой радости нашего генерала и всех остальных на корабле, потому что мы не видели ни одного христианина, который бы назвался нашим другом, уже целый год с половиной. Наш генерал отнесся к ним также хорошо, встретив их банкетами и музыкой. И они сказали, что не менее рады видеть нас, чем мы их. Они спрашивали, как дела у них в стране, и что стало с домом Антонио, их королем, жив ли он еще или нет, — они так долго не имели вестей из Португалии, а испанцы сказали, что их король мертв».
      На это Кавендиш ответил, что их король благополучно здравствует и пользуется расположением английской королевы и что он, Кавендиш, прибыл сюда по договоренности с португальским королем для того, чтобы топить испанские корабли, что и делает. А пустил он ко дну кораблей восемнадцать или двадцать, точно и не припомнит.
      Португальцы были этим удовлетворены.
      На прощание Кавендиш передал через португальцев их султану три пушки. На английских кораблях эти пушки были балластом, а подарок оказался царским — в будущем на этого султана можно было рассчитывать.
      Что касается рассказов о короле Антонио и его дружбе с королевой Елизаветой, то это была чистейшей воды ложь. Португалии как самостоятельного государства в те годы не существовало, и сведения, которыми располагали португальские наемники, были почти десятилетней давности. Еще в 1578 году португальский король Себастьян погиб во время военной экспедиции в Северную Африку. На португальский престол после его смерти претендовали два его родственника: дом Антонио, приор Мальтийского ордена, и король Испании Филипп II. Дома Антонио поддерживало большинство в португальских кортесах. Однако Филипп, заручившись поддержкой иезуитов и подкупив часть португальской знати, ввел в Португалию армию под командованием герцога Альбы. В апреле 1581 года кортесы под испанскими пушками провозгласили Филиппа королем Португалии. Вместе со страной в руки Филиппа перешли и португальские колонии. Получив испанцев в качестве «старших братьев», португальцы получили и их врагов: голландцев, которые добивались независимости, и англичан, готовившихся к решающим битвам с Филиппом.
      Все это было известно Кавендишу, но, как видим, делиться своими сведениями с «португалами» он не стал.
      Все время, пока Кавендиш шел через Индийский океан, он приводил в порядок свои записи и уточнял карты. Он был трудолюбив и последователен и привез массу конкретных сведений не только об Америке, но и о Филиппинах, вдоль которых провел смелую разведочную операцию, и о Яве.
      На подходе к Плимуту «Желание» повстречалось с фламандским кораблем, и Кавендиш узнал, что только что завершился разгром «Непобедимой армады», посланной королем Филиппом для покорения Англии. Пожалев, что судьба не позволила ему принять участие в столь славном деянии, Кавендиш принялся писать отчет правительству.
      «Я прошел вдоль берегов Чили, Перу и Новой Испании, и везде я наносил большой вред. Я сжег и потопил девятнадцать кораблей, больших и малых. Все города и деревни, которые мне попадались на пути, я жег и разорял. И набрал большие богатства. Самым богатым из моей добычи был великий корабль короля, который я взял у Калифорнии, когда он шел с Филиппин. Это один из самых богатых товарами кораблей, которые когда-либо плавали в этих морях. От Калифорнии я направился к Филиппинам».
      В донесении чувствуется стремление доказать, что и он, капитан Кавендиш, внес свою лепту в поражение Испании. Чаще всего здесь встречаются слова «сжег и потопил», «сжег и разорил». И надо сказать, что Кавендиш правильно оценивал свою роль в борьбе с испанцами. Понимали, сколь велика эта роль, и те, кто устроил ему по возвращении торжественную встречу на Темзе.
      Кавендиш заслуженно стоит в одном ряду со знаменитыми победителями «Непобедимой армады». Он лишил короля Испании и Португалии почти двух десятков кораблей и золота, на которое можно было соорудить новые галеоны. Он, и это не менее важно, расставил бакены на пути англичан, которые, порой вместе с голландцами, порой отчаянно враждуя с ними, скоро обживут Южные моря и Индийский океан.
      Возвращение Кавендиша усилило энтузиазм торговцев, возбужденный еще плаванием Дрейка. Надо было спешить: голландцы, становившиеся главными конкурентами, уже посылали корабль за кораблем вокруг мыса Доброй Надежды. Вслед за Хоутманом, пробившимся на восток в 1595 году, десятки хорошо вооруженных, крепких голландских кораблей ринулись за пряностями.
      После некоторых затяжек, переговоров и споров в 1600 году в Лондоне была создана Ост-Индская компания, получившая торговую монополию в районе между мысом Доброй Надежды и Магеллановым проливом. Ненамного отстали голландцы, которые также поняли необходимость объединиться. Голландская Ост-Индская компания была учреждена в 1602 году, и первоначальный капитал ее был вдесятеро выше, чем у англичан.
      В 1601 году английская Ост-Индская компания отправила в плавание свою первую экспедицию. Для нее были приобретены четыре новых корабля, товары и даже специально отчеканены монеты на сумму более двадцати тысяч фунтов стерлингов для закупок в Азии. Командовал эскадрой Джеймс Ланкастер. Эскадра шла по пути Васко да Гамы: морское могущество пиренейских держав было уже подорвано настолько, что англичане могли смело начать наступление с другого фланга португальско-испанской обороны.
      В 1603 году три из четырех кораблей Ланкастера вернулись, груженные перцем. Перца было столько, что цены на него в Англии катастрофически упали, и купцы, основатели и пайщики Ост-Индской компании, умоляли капитанов больше его не привозить.
      23 декабря 1604 года четыре английских корабля, на самом большом из которых, «Красном драконе», плыл глава новой экспедиции Генри Миддлтон, бросили якоря у Явы. Они прорвались с запада к Молуккам и вступили в конфликт с голландцами, укрепившимися к тому времени на Бантаме. Миддлтон вмешался в борьбу голландцев и португальцев на Островах пряностей и, успешно интригуя против тех и других, ведя переговоры с султаном и раджами, нагрузил свои корабли гвоздикой и ванилью и благополучно возвратился в Англию. Это плавание еще раз доказало, что в Индийский океан пришли новые хозяева.

Все против всех