- Кто?
      - Нехто! Совесть потеряла ты. Вот кто!
      - Ты что это, дядя Егор? - Надя присела на кровати и с недоумением уставилась на Егора Ивановича.
      - А я-то, дурак старый, еще дорожку ему указывал. Способствовал. Думал, у вас как у порядочных людей. А вы уже в копнах ночуете!
      - Ах, ты вот о чем! Это мое дело. Тебя оно не касается.
      - Конечно, меня не касается! - Егор Иванович всплеснул руками. - Твои грехи-то глаза мне колют. На людей стыдно смотреть. Хоть бы седины мои пожалела.
      Надя резко поднялась и подошла к Егору Ивановичу с побелевшим лицом.
      - Стыдно, говоришь?! А мне, думаешь, не стыдно? А меня кто жалеет? Мне двадцать шесть лет... А у меня лицо-то задубело, как выделанная овчина... Круглыми днями мотаюсь на ветру, на жаре, на холоду... А ночью уткнешься в подушку да ревешь от тоски. Кому слово скажешь? С кем здесь пойдешь? С Сенькой-шофером, что ли?
      - Ну, ты это другой оборот взяла, - сказал Егор Иванович, отступая.
      - Тебя бы на мое место, небось другим голосом запел.
      - Как бы там ни было, а линию свою держать надо.
      - Наплевать мне на линию! Я жить хочу!..
      - Сдурела ты совсем, баба. У всех на виду... Срам!
      - Ну и пусть смотрят! А я буду, буду!..
      - Эх ты, атаман. - Егор Иванович вышел, хлопнув дверью.
      Надя легла на кровать и зарыдала, комкая подушку.
      27
      Вот и прошли две недели, которые так много значили для Песцова. Он и раньше ходил по земле не гоголем, но все-таки, приезжая в колхозы, давал указания, продвигал в жизнь, так сказать, решения, вынесенные в кабинетах, то есть делал все то, что обычно делают люди его положения и круга, но теперь он как бы остановился и понял, что дальше он не пойдет по той дороге ни за какие коврижки.
      "Какой-то странный заколдованный круг... - думал Песцов. - На все нам спускают планы. И нас не спрашивают: выгодно или нет? под силу ли? разумно ли? Двигай - и все тут... И мы никого не спрашиваем. Двигаем дальше... Мол, не по своей воле делаем... Мы тоже выполняем указания... Вот она спасительная веревка, за которую хватается каждый усердный исполнитель. И рассуждают: я что ж! Я выполняю указ. Меня заставляют прыгать. И через меня прыгают. Но кому нужна такая чехарда?"
      А сможет ли он управлять таким сложным колхозом? Может быть, и нет. Но это не главное. Председатели найдутся. Та же Надя... Отменный председатель из нее может выйти. Может! Но для этого он, Песцов, должен прошибить стенку, которая отгораживает колхозника от земли... Председателю развязать руки. Это, главное, отныне и будет делать Песцов, где бы он ни находился в колхозе ли, если изберут, или в райкоме.
      Он набросал на двух листках свои предложения - как поднять колхоз "Таежный пахарь", переписал поразборчивее и положил перед Семаковым.
      - Если сочтете нужным, соберите партбюро, обсудим.
      А вечером пошел к Егору Ивановичу. Там застал всю компанию звеньевых в сборе; сидели в горнице, и возле стола, и возле стен, и прямо на пороге, здесь и сам хозяин с сыновьями, Еськов, Лубников, Черноземов, Лесин, Конкин и четверо незнакомых Песцову. Один из них заметно выделялся старик с густой сивой шевелюрой, с огромной бородищей. Он степенно приподнялся с порога, подал руку и назвался:
      - Никита Филатович Хмелев.
      "Этому деду попадешься в руки - натерпишься муки", - подумал Песцов, пожимая необъятную ладонь таежного Геркулеса.
      На столе стоял самовар, множество чашек с блюдцами. Прислуживали Ефимовна и Надя.
      - Пожалуйте к столу, Матвей Ильич! - пригласила хозяйка. - Пирожка с гонобобелем отведайте.
      - Вы откуда? С Оки, с Волги? - радостно спрашивал Песцов. - Это у нас там голубицу так называют.
      - Да уж здешние, - махнула рукой Ефимовна. - Маленькой оттуда вывезли меня родители.
      - Откуда же у вас голубица? Она еще не созрела.
      - А из погреба. С осени ставим, перемешаем ее с сахаром - она и стоит. Кушайте пирог. Чайку, пожалуйста!
      Надя налила ему чашку густого фиолетового чая.
      - А зачем мне чернила? Я писать не собираюсь, - дурашливо надув губы, Песцов глянул на Надю.
      Она ответила такой счастливой улыбкой, так сузились и потемнели ее глаза, что Песцова точно горячей волной окатило.
      - А мы решили выпить все чернила. Может, писучих поуменьшится. Не то больно уже много их развелось, - сказал Егор Иванович.
      Песцов пил этот фиолетовый до красноты чай, заваренный из корня шиповника, чуть кисловатый, с вяжущим привкусом, и слушал неторопливую и, казалось бы, поначалу беспорядочную беседу колхозников.
      - Волгин приехал... Говорят, в районную больницу заезжал.
      - Да, плох Павлович-то.
      - Ничего мужик был, проворный. В последние годы обмяк, а то круто завинчивал.
      - В торговле мастерство имел.
      - Да, мастер был... Вон чешский дизель купил и бросил... Сто пятьдесят тысяч кобелю под хвост.
      - Проворный... Маслобойню схлопотал и вон под дождем бросил.
      - Почему?
      - Купить купили, а поставить - сил не хватает.
      - А что дизель? - Песцов вспомнил, как наткнулся однажды в деревянном пристрое электростанции на огромный ржавеющий дизель.
      - Чешский он, с корабля. У него заднего хода нет, потому и продали, пояснил Конкин. - А генератор к нему нужен с малыми оборотами. Наша промышленность таких не выпускает.
      - Зачем же тогда покупали?!
      - А кто нас слушает?
      - Ты не побоялся пришел к мужикам покалякать. А ну-ка скажут: потайной сход устроил секретарь? Чего тогда будешь делать? - спросил Никита Филатович.
      - Откажусь... А вас всех выдам с головой.
      И все загоготали.
      - Я уж ему говорил: вы больно начальник-то чудной. Колхозников слушаете, - сказал Егор Иванович.
      - Таких у нас и не было.
      - Так уж и не было! - усмехнулся Песцов.
      - Нет, были, мужики... - вступился Никита Филатович. - Были... Похожие на одного большого начальника... К нему наш Калугин ходил. Да ты, Егор, помнишь. Два часа слушал он Калугина! И чай вместе пили... А начальник был ба-альшой...
      - Кто ж это? - спросил Песцов.
      - Ленин.
      - Эка вы хватили!
      - Так я это к примеру. Слухай дальше. Опосля того Калугин полгода на сельских сходах рассказывал, как его Ленин слушал. И бумагу от него читал. А в ней сказано: мол, очень правильно вы, товарищи крестьяне, думаете, как передал мне ваш ходок Калугин; главное - это чтоб богатство развивать. Вы теперь хозяева. Вот и покажите, на что способны. И мешать никто не станет. Мы Калугина с этой бумагой встречали, как наследника царского в старые времена. Може, читали в исторических книгах - наследник к нам приезжал... По селам ездил. По его имени и затон назвали на Бурлите.
      - По имени наследника?
      - Зачем - наследника? Говорите чего не надоть, - обиделся Никита Филатович. - По имени Калугина.
      - И хорошо вы хозяйствовали?
      - А я тебе скажу. Егор, не дай соврать! Мене ста пудов с десятины сроду никто не сымал. Брали и по сто пятьдесят и по двести пудов. Порядок на поле-то был и честность была. А вчерась я иду с пасеки, смотрю - за Солдатовым ключом сою боронуют, Петька Бутусов и Ванька Сморчков. Чешут, стервецы, друг перед дружкой, как на пожар. Ажно пыль столбом. Зашел я это на поле, гляжу - половину сои выборанивают. Значит, ставят эту самую... рекорду.
      - Это моя вина, - сказала Надя. - Я недоглядела.
      - А ты, Надька, не красней! За всем не усмотришь. Их шестнадцать тракторов, да десять комбайнов, да сколь вон косилок, жаток, сеялок-веялок...
      - Тут хитрость вот в чем: связь мужика с землею нарушена, - сказал Егор Иванович. - Хозяина у земли нет, царапают ее, милую, нонче Иван, завтра Петр, послезавтра Сидор... А не уродится - и спросить не с кого.
      - В поденщиков превратились колхозники, - отозвался Еськов, - и смотрят на землю, как на чужую.
      - Так ить оно и на фермах то же самое, - встревает в разговор Лубников. - Никто ни за что не отвечает. Вон с весны на отгонах перебодались коровы, ноги переломали. И пастухам хоть бы что... А удерживают с Марфы Волгиной, с заведующей.
      - Ну отчего же такое равнодушие? - спрашивал Песцов.
      - Выгоды нет, вот и равнодушие.
      - Как же сделать, чтобы была эта выгода?
      - Платить надо, - сказал Егор Иванович, - и колхозникам дать послабление...
      - Какое послабление?
      - Ну вроде самостоятельности. И поле, и отара, и пасека пусть на учете за каждым колхозником будут... А то всем командуют... скопом.
      - А что делать бригадирам, заведующим фермами? - спрашивал Песцов.
      - Дело найдется, - сказал Никита Филатович. - Беда в том, что их много развелось. Да что там говорить! Семен, сколько было у нас лошадей спервоначала в колхозе? - спросил Никита Филатович Лубникова.
      - Да с молодняком без малого тысяча.
      - А теперь сто пятьдесят голов. Так?! Но тогда были два конюха да табунщик, вон Семен... И все. А теперь? Он вот заведующий, у него кладовщик, учетчик, два охранника, три конюха. А лошадей в пять раз меньше.
      - Да ить оно и на овцеферме то же самое, - Лубников не оставался в долгу. - Тогда на каждую отару был чабан. Семья помогала ему - и все. И овец боле вдвое было. А теперь мало ли там кормится энтих тунеядцев-надзирателей? А возле коров? А на свиноферме...
      - Этих учетчиков да охранников - эскадрон.
      - Кавалерия!
      - Вот и надо всех этих посредников между колхозниками и землей убрать, - сказала Надя. - Это все - воробьи на дармовом зерне.
      И сразу все повернулись в ее сторону, отчего она смутилась, но закончила решительно:
      - И ввести зарплату от урожая, от поголовья...
      - Правильно, ясно море! - воскликнул Лубников. - Я опять табун возьму.
      - Не каждый заведующий на табун пойдет, - сказал молчавший до этого Лесин.
      - И не каждому доверить можно, - заметил Егор Иванович.
      - Да, да... Правильно! - кивал головой Песцов.
      Расходились поздно. Егор Иванович стоял на крыльце, пожимал всем руки.
      - Спасибо за чай-сахары!
      - На здоровьичко!
      - Заходите почаще.
      - Спасибо!
      На крыльцо вышли Надя с Матвеем; увидев их, Егор Иванович вдруг засуетился:
      - Надюша, ты бы осталась у меня. Уже поздно.
      - А меня Матвей Ильич проводит, - весело сказала Надя.
      - Да, да, вы не беспокойтесь, - подтвердил Песцов.
      - Ну, как знаете, как знаете, - Егор Иванович смущенно кашлянул и вдруг заметил высунувшегося из двери Федорка. - Пошел вон, шкеть! - наградил он звонким подзатыльником мальчика, сорвав на нем всю свою досаду.
      На улице было свежо, и Надю охватил озноб. Песцов взял ее под руку.
      - Ну и дипломаты!.. - восторгался он. - Издалека начали. И не то чтоб грубо, а похвалили Волгина. Но так, что лучше в прорубь нагишом опуститься, чем такую похвалу слушать. Вот, мол, парень, мотай на ус...
      - А ты?
      - А я вот что... Землю закреплять будем, гурты, табуны, отары! Все по звеньям. На зарплату переведем. Аванс будем давать ежемесячно.
      - А не рано ли?
      - Если изберут, конечно.
      - Я не об этом.
      - Где взять деньги?
      - Да.
      - Я уж все обдумал. На другой же день после избрания пущу в продажу тех выбракованных коров. А там от молока кое-что скопилось. Вот и выдам деньги, как на фабрике. А через месяц те деньги принесут мне новые... Увидишь, как станут работать колхозники... Деньги, Надежда, удивительная штука! Они умеют приносить новые деньги. Только их надо в оборот пускать. А мой оборот - это зарплата колхозников.
      Они подошли к Надиному дому. Возле крыльца Надя остановилась:
      - Спокойной ночи.
      - Присядем! - Песцов указал на лавочку.
      - Не могу.
      - Почему?
      - Ну что тебе сказать?!
      - Ты жалеешь? Боишься?!
      - Нет.
      - Так что же?
      - Не сердись, милый!.. Я не могу объяснить тебе... Но так встречаться не надо... Спокойной ночи.
      - Спокойной ночи, - тоскливо повторил Матвей.
      Проскрипела дверь, грохнула щеколда, и Надя скрылась... А Песцов долго еще стоял перед сумрачной, не освещенной изнутри избой.
      28
      Стогов приехал в Переваловское на другой день к вечеру. В правлении застал он Песцова и Семакова за подготовкой к собранию. Им помогали два паренька; все вместе вносили и расставляли клубные скамейки, сваленные в кучу возле порога правленческой избы. Матвей был в майке, на плечах и на правой щеке его лежали пыльные полосы от скамеек.
      - Как дела? - спросил его Стогов.
      - Отлично! - весело ответил Песцов.
      - Познакомился с колхозом?
      - Вполне!
      - И все ясно?
      - Так точно!
      - Ишь ты какой понятливый, - усмехнулся Стогов. - А что, кроме тебя скамейки некому таскать?
      - Да все равно тут крутимся. Повестку дня вот составили. И вообще готовимся.
      - Ну, ну, готовьтесь. - Стогов шумно вздохнул и тяжело опустился на табуретку.
      - Я схожу переоденусь. Да помыться нужно, Василий Петрович.
      - Давай, давай.
      Сразу же после ухода Песцова явились, словно по команде, Бутусов, Круглое, Волгин.
      - Ну, как твоя почка? - спросил Стогов Волгина.
      - Все в порядке! - бодро сказал Волгин.
      - Чудная у тебя болезнь.
      - Бюро будем проводить перед собранием? - обратился Стогов к Семакову.
      - Не знаем, как и поступать, Василий Петрович, - сказал озабоченный Семаков. - Нам-то ведь все ясно...
      - В каком смысле? - Стогов настороженно повел своими отекшими глазами.
      - Да я уж вам писал... Недоверие у нас к Песцову.
      - Вы мне подробнее поясните, что здесь происходило? - строго спросил Стогов.
      - Не тем боком показал себя, - вмешался в разговор Бутусов. - Такое наговорил на правлении, что и деваться не знаешь куда.
      - Да что там на правлении! Он вчера подал целую программу... Вот! Семаков протянул Стогову два листа, густо исписанные Песцовым.
      Стогов не стал читать, положил их в карман.
      - Что же он вам предложил?
      - Предложил всю землю закрепить не то по семьям, не то по звеньям, не поймешь, а бригады ликвидировать, - сказал Семаков.
      - Что значит ликвидировать? - спрашивал Стогов, все более хмурясь.
      - Говорит, звенья надо создавать, автономию!.. Значит, заинтересованность будет выше... Спайка, - пояснил Бутусов. - А бригадиров разогнать... И учетчиков не надо, и охранников.
      - Так! - оборвал его Стогов.
      - А насчет ликвидации огородов установка есть, что ли? - осторожно спросил Волгин.
      - Какая установка? Никто установки не давал.
      - Так ведь сказал на правлении Песцов, - скороговоркой начал Круглов, словно боясь, что его перебьют. - А после правления в момент по селу разнеслось. Вот и волнуются люди. Вполне натурально.
      - Коров хочет продать...
      - Это еще зачем?
      - Чтоб колхозникам платить... Зарплату, говорит. А не хватит, еще и свиноферму - в расход!
      - А вместо кукурузы овес или ячмень сеять, поскольку, говорит, звеньевые не согласны.
      - Черт знает что!
      - Опыта у него нет. Хозяйство наше плохо знает. Вот в чем беда, сказал Бутусов с ноткой огорчения.
      - Да это еще полбеды, - обронил Семаков. - Мог бы и выучиться.
      - Да что он у вас, убил, что ли, кого?
      Семаков извинительно улыбнулся.
      - Мне, Василий Петрович, как секретарю партбюро, о таких вещах положено докладывать.
      - Ну?
      - Роман у него здесь завелся.
      - Ты это серьезно?
      - Очень даже. Только и разговоров на селе о его любовных делах. Тут у нас агрономша... Молодая. Ну и... - Семаков свел свои толстые ладони: Спарились, значит. А ведь здесь село. Все на виду. И просто неудобно перед колхозниками. Он же не холост, семейный человек. Словом, впору ставить на партбюро вопрос, как говорят, о его моральном облике.
      Стогов, словно окаменев, в упор сердито смотрел на Семакова.
      - Ладно, - он встал, опираясь на свою суковатую палку. - Готовьтесь к собранию. А я прочту его программу, похожу тут по колхозу. Посмотрю.
      Возле школьной ограды он сел на лавочку, вынул из кармана сложенные вчетверо листки - предложения Песцова, - начал внимательно читать. Чем дальше он читал, тем все более сердился и наконец не выдержал - стукнул палкой о землю и встал.
      "Ничего себе сюрприз, подходящий, - тяжело думал Стогов, идя по улице. - Вон куда заводят эти теоретические вольности... Планы его не устраивают... Кукурузу - долой! Землю закрепить по звеньям, по группам, разделить, раздробить... Что-то похожее он мне и раньше напевал: каждому делу своего хозяина. Вот тебе и "хозяин"! Он требует убрать бригадиров, учетчиков, заведующих фермами - целое руководящее звено колхоза. Это ликвидатор какой-то, а не хозяин".
      За свою долгую жизнь на селе Стогов уяснил одну непреложную истину: контроль и учет - основа колхоза. И вот явился человек и начал рубить сук, на котором все держится. И не то удивляло, что нашелся такой человек, люди есть люди, всех на одну колодку не сделаешь. Но как допустил это он, Стогов? Вот что удивительно! Сам, сам во всем виноват. Давно уж замечал, как Песцова заносило в сторону. Надо бы одернуть... Строго, по-отечески, встряхнуть так, чтоб почувствовал... Ан нет! Побасенки плел вместе с ним. Доброту выказывал. А может быть, здесь какое-то недоразумение? Сцепились, как петухи... Песцов и написал сгоряча. Молодость. Все удивить хотят... Выдвинуться!
      Когда-то Стогов и сам мечтал выдвинуться. По совести говоря, судьба была несправедлива к нему. Начал он партийную работу еще в двадцатых годах, после демобилизации из армии. Молодой юрист с дипломом... Бывал безупречен, педантичен до мелочей. И все-таки его обходили по службе. Обходили менее образованные. Почему же? Да потому, что у Стогова в анкете была одна скверная графа - "Происхождение из чиновников". Так пост секретаря райкома и стал для него потолком. Со временем он превратился в этакий эталон секретаря: "Выдержан, опытен, предан..." И его перебрасывали из района в район то "поднимать", то "подтягивать" чьи-то хвосты. Поуменьшилось с годами его усердие. Но зато властность выросла и в масштабах района его мнение было неоспоримым.
      На улице он встретился с Песцовым; тот шагал широко, размахивая руками, и по-мальчишески с разбегу прыгал через лужи.
      - Вы куда? - весело спросил он Стогова.
      Секретарь не ответил, повел насупленными бровями и спросил в свою очередь:
      - Что у тебя с агрономшей?
      Матвей вдруг покраснел и замялся:
      - Тут в двух словах не скажешь...
      - Не скажешь! - Стогов тяжело засопел; опытным глазом сразу определил виноват. - Нашел время!.. Ну что ж, зайдем в сельсовет, потолкуем!..
      В сельсовете - старой, рубленной крестом избе - сидела одна секретарша, девушка лет семнадцати, и тоненькой школьной ручкой заполняла какие-то бланки.
      - Чем заняты? - спросил Стогов, входя.
      - Страховку выписываю, - секретарша встала.
      - Вот и хорошо... Подстрахуешь нас... Только на крыльце. Выйди, посиди там, чтобы никто не входил.
      Девушка с недоумением глядела на Стогова.
      - Ничего, ничего... Скажешь, секретарь райкома занял помещение. Мы ненадолго.
      Девушка молча сложила свои бумаги в картонную папку, сунула ее в кованый горбатый сундук и вышла.
      Стогов сел за стол, достал из бокового кармана крупную белую таблетку, положил ее под язык.
      - Без валидола я теперь ни на шаг. Так-то, Матвей. - Стогов глянул на Песцова дружелюбно и с каким-то веселым любопытством. - Ты садись! Чего стоишь? - Он указал на деревянный, грубо сколоченный диван.
      Песцов сел.
      Стогов вынул исписанные Песцовым листки бумаги, развернул их:
      - Твоя работа?
      - Да.
      - Эх, Матвей! Такими вещами не шутят.
      - А я не шучу.
      - Ты что же, в самом деле от плана хочешь отказаться? Сократить всех бригадиров, заведующих, учетчиков?! Живем, мол, неправильно. Все деньги колхозникам. А не хватит, так еще и коров продадим... Что это за декларация? Ты что, серьезно?
      - Я очень рад, что вас так быстро информировали... - начал было Песцов, усмехаясь.
      Но Стогов перебил его:
      - Я обязан все знать.
      - Ничего плохого я не затеваю.
      - Вот и я так думаю. Затем и позвал тебя, чтобы ничего плохого не было. Что ты носишься с закреплением земли?
      - Землю в самом деле надо закрепить за звеньями.
      - И за семьями? - перебил его Стогов.
      - Если семья надежная, трудовая, закрепим и за семьей. А что тут плохого?
      - А то, что собственников хотите расплодить! - раздраженно бросил Стогов.
      - Да что мы, на откуп, что ли, отдаем земли-то? Просто хозяин на поле будет. Теперь его нет, а тогда будет - спросить с кого можно! И что ж плохого, если будут работать сыны с отцами? Ведь есть же у нас рабочие династии! А на земле, значит, нельзя? Собственность! Откуда? Где логика?
      - Ты мне не суй эту логику... Мы тридцать лет колхозы строили, а вы за год хотите опрокинуть?! Не выйдет!
      - Да что я хочу опрокинуть?
      - Ты не прикидывайся мальчиком. Одумайся! Что значит ликвидировать бригадиров, заведующих фермами? Это же оставить колхозников без руководства.
      - Не без руководства, а без опекунства. Работу свою колхозники знают. Песцов резко встал с дивана, подошел к столу, оперся ладонями, подавшись к Стогову. - Пора уж слову "руководить" вернуть истинный смысл и не подменять его другим словом - "командовать". Что значит в нашем понятии руководить? Строится кошара - посылай туда командира. Пашут землю бригадира ставь над пахарями. Мастерские завели - вожака туда, вдохновителя, так сказать. Командиры... на всякое дело командиры. И какая формула при этом, какое оправдание хитренькое. Чтобы спросить с кого было... Спросить с командира! А того не понимают при этом, что, возводя в ранг ответственности одно лицо, мы снимаем ответственность с каждого рядового. Да почему надо смотреть за работой этих пахарей? Почему нужно контролировать их, замерять все за ними, охранять от них? А почему бы не сделать проще? Пусть эти плотники, пахари, доярки сами работают, сами замеряют, сами охраняют. Только нужно, чтобы у каждого были свои коровы, свой участок земли. Тогда все видно...
      Песцов отошел от стола, закурил и сел на диван. Стогов смотрел на него с улыбкой горького сострадания.
      - И охранников, значит, долой? - спросил наконец Стогов. - Валяй, ребята, кто во что горазд.
      - Дело не в охранниках. Надо накормить колхозников. Дать им все необходимое для жизни. Пусть они не думают о куске хлеба. Тогда и они завалят хлебом. Ведь еще Маркс говорил: если производителю не дать всего необходимого для жизни, так он все это достанет иными путями. А если открыть летописи некоторых наших колхозов и посмотреть, то увидишь: годами колхозники получают по двести граммов хлеба да по гривеннику деньгами. Ведь каждому понятно, что на этот заработок человек прожить не может. А он живет. Значит, он добывает себе средства на жизнь иными путями. А эти иные пути ох как дорого обходятся и для государства, и для колхоза, и для самого колхозника.
      - Ясно, ясно... - Стогов откинулся на спинку стула, насмешливо прищурился. - Живи, как хочешь, бери, что хочешь... Без руля и без ветрил... Да это шаг назад не только от коммунизма... От социализма! Вы мне хозяйчиков хотите наплодить...
      - Не хозяйчиков, а хозяев. Хозяев своего дела, своей судьбы. Хватит людей опекать - они давно уже выросли и не глупее нас с вами. Так пусть они распоряжаются и собой, и своим делом. Ответственность каждого повысится... Личность! И это не шаг назад, а вперед, и прямо к коммунизму.
      - А руководство? Контроль?
      - Все будут контролировать... Все!
      - А мы с тобой что будем делать? Книжки читать?
      - Воспитывать надо людей, Василий Петрович. А мы забыли об этом... Вместо того чтобы руководить, командуем, на работу посылаем, расставляем людей на полях, как шахматные фигурки...
      - Я давно замечал, что тебя заносит... Но всему есть мера. Ты замахнулся на обязанности райкома партии!.. Не выйдет! Не затем мы тебя растили, чтобы ты наше святое дело разваливал.
      - Не надо говорить от имени партии. Вы не партийный судья, а я не подсудимый. Права у нас одинаковые. "Святое дело! Развал!" Оставьте эти громкие слова. Все значительно проще: вы готовите себе помощников по образу и подобию своему... На себя похожих. Как бог лепил Адама. И вдруг этот Адам в божьем саду съел не то яблоко. Долой!.. Бог не учел один пустячок - то, что Адам был человеком, со своим умом, со своими руками и на этот свет божий глядел своими глазами, а не глазами бога... И делать он стал то, что хотелось ему, Адаму, а не богу.
      - Спасибо за сказку... Но, между прочим, молодежи я давал ход. И не тебе обижаться.
      - Да я не обижаюсь... Вы мне даете ход, но только по вашим стопам, так сказать... Идти след в след за вами.
      - Правильно! Иначе ты черт знает куда уйдешь. Что ты здесь написал? Стогов ткнул пальцем в листки. - Кукурузы много? Матвей, ты что, с луны свалился? Кто ты такой? Щелкопер заезжий? Турист? Ты же второй секретарь! Уж кто-кто, а ты-то знаешь, что у нас с тобой план - девять тысяч гектаров кукурузы! Сверху спущен... Где же мы будем сеять эти девять тысяч? На улицах райцентра, что ли?
      - Так неразумен этот план! Давайте откажемся, наберемся мужества!
      - Что? Отказаться от плана? Какой же ты руководитель после этого? Только тот имеет право руководить, кто умеет подчиняться. Ты не пуп земли, а всего лишь одно звено, переходное звено. Проводник в цепи... Понял? Если и один проводник не сработает, вся цепь не годится. А ты требуешь умышленного неподчинения! Где же здравый смысл, с которым ты носишься?
      - Вот во имя здравого смысла я и откажусь.
      - И станешь продавать плановых коров?! Да?
      - Да поймите, надо же людям гарантировать зарплату!
      - Ты подаешь дурной пример!.. Не в каждом колхозе можно гарантировать зарплату. Это ты понимаешь?
      - А если не гарантировать зарплату, вы станете работать? Нет! Почему же колхозник должен работать?
      Стогов побагровел и хрипло крикнул:
      - А потому, что ты молод еще! - Он тяжело навалился грудью на стол и стал медленно подниматься, опираясь на руки, дрожа от натуги.
      Наконец он встал, достал из бокового кармана еще одну таблетку, положил под язык и прошел к окну.
      - Извините, Василий Петрович, - сказал Песцов, смущенный гримасой боли на лице Стогова. - Но ведь нужно искать выход из этого заколдованного круга! Делают же нечто подобное вон на Амуре... на Алтае...
      - Ты мне Амуром в глаза не тычь. Мы сами с усами. Мне жаль тебя, Матвей, - сказал Стогов, не оборачиваясь от окна. - Оказывается, все живут не по-твоему. Вся рота идет не в ногу, один прапорщик в ногу...
      - Просто я верю, что так будет лучше.
      - "Просто"? Ничего себе... Вот что я тебе скажу: попал ты под влияние собственников. Ступай! Готовься к собранию.
      29
      Народ стал собираться засветло; мужчины курили возле палисадников, а женщины садились на задние скамейки в правлении и гудели, точно шмели. Входили колхозники и здоровались сначала с Песцовым, а потом уже с Волгиным. И по всему было видно, что к Песцову здесь относились уже как к председателю колхоза.
      Потом пришел и Стогов, большой и грузный, он заполнил собой весь проход между скамьями и долго пробирался к оттесненным до самой стены столам президиума. Сел он сбоку, стараясь не стеснять председательствующего.
      Он чувствовал, что между правлением и Песцовым сложилась не просто антипатия. Здесь нечто более серьезное и важное. И на душе у него было тревожно. "Что же будет, если изберут Песцова? В какие руки попадет колхоз? - думал Стогов. - Ведь он же чужой... чужой... Или юродивый? Или уж он с ума спятил? От него и в райкоме теперь жизни не будет. Что же делать? Выступить? Песцов может навязать здесь дискуссию. А вступать с ним в дискуссию на этом собрании небезопасно... Надо сделать проще..."
      Стогов тронул Семакова за локоть, тот быстро наклонился. Стогов сказал ему на ухо:
      - Доклад Песцова перенеси в конец повестки дня... Ты меня понял?
      - Так точно! Мы так и полагали, - улыбнулся Семаков.
      Он набросал несколько строчек на листе бумаги и положил перед Волгиным.
      - Порядок такой... - тихо сказал Семаков. Потом обернулся к Стогову. Первое слово вам?
      - Ну что ж, товарищи! - поднялся Стогов. - С Песцовым, надеюсь, вы познакомились. Знаете его хорошо... Давайте, решайте.
      Бутусов, подозрительно и загадочно улыбаясь, как будто он знает что-то такое, чего не знает никто за столом, нагнулся к Семакову и шепнул:
      - Ага, Стогов-то не рекомендует! Значит, как договорились - моральное разложение и насчет огородов.
      Семаков значительно и важно посмотрел в зал и потом зашептал рядом сидящему Волгину. Тот покраснел и виновато посмотрел на Песцова.
      Наконец Волгин, горбясь, поднялся над столом, постучал железной ручкой о пустой стакан и начал зачитывать повестку дня.
      - У нас, товарищи, стоит два вопроса. Первый вопрос - переизбрание председателя Волгина Игната Павловича, то есть меня; второй - ...как? спросил он Семакова, сидевшего рядом с ним. Тот прочел. - Так, подтвердил Волгин и повторил: - Второй вопрос - мероприятия по поднятию урожайности, то есть доклад товарища Песцова.
      Тотчас встал Семаков:
      - Мы думаем, товарищи, что целесообразно приступить сразу к перевыборам. Отчетный доклад правления вы слышали в конце года. Повторять его нет смысла. Перевыборы у нас, так сказать, внезапные, в связи с болезнью Игната Павловича Волгина. Что же касается предложений товарища Песцова, то мы их заслушаем после перевыборов. Разумно? Будут новые предложения нового председателя. - Семаков улыбнулся и обернулся к Песцову: - Вы согласны?
      - Конечно.
      - В таком случае приступим. Пожалуйста, товарищ Песцов, скажите колхозникам о своем желании работать председателем нашего колхоза. Семаков сел.
      Матвей, не догадываясь об истинном намерении президиума, коротко, с улыбкой, сказал:
      - Ну что ж, товарищи! С колхозом я ознакомился. Надеюсь, что вы меня все знаете. Если изберете председателем, работать буду с большим желанием.