- Дак ведь у нас все по-семейному налажено. Или как в орудийном расчете - взаимозаменяемость боевых номеров.
      - И кто же у вас числится заряжающим, а кто наводчиком? - усмехнулся Коньков.
      - Это смотря по обстановке, - ответил Загвоздин. - На улице, при людях, командую я. А вот в избе она верх берет - и наводит, и заряжает будь здоров.
      Коньков поглядел на часы.
      - Между прочим, еще восемь часов вечера. И вроде бы вам положено сидеть в библиотеке. Она же до девяти открыта!
      - А там у меня внучек сидит, Колька... Оборот налажен, будь спокоен.
      Коньков только головой покачал.
      - Тут у вас поселились лесорубы с Красного переката. Не знаешь, в каком номере?
      - Как не знать! Хорошие ребята, артельные.
      - Откуда вы их знаете?
      - Познакомились. Вчерась угощал их огурцами солеными, ветчиной...
      - А они вас водочкой? Так?!
      - В точности, Леонид Семенович. В корень зришь.
      - Давно они здесь живут?
      - Кажись, дней пять. Завтра собираются отчаливать.
      - Зачем они приехали?
      - Говорят, деньги хотели получить. Да вроде бы плакали их денежки.
      - Почему?
      - Начальник у них больно прыткий был. Позарился на дармовой лес, перегрузил плоты, они и сели на перекате. Говорят, до весны не сымешь. В райисполкоме им так и сказали: вот когда весной пригоните плоты, тогда и окончательный расчет будет. А я им говорю: не горюй, ребята, деньги целей будут.
      - А где сейчас эти лесорубы?
      - В коридоре, "козла" забивают.
      - Пригласи их сюда!
      - В один момент! - Загвоздин высунулся в дверное окошко, как скворец из скворечни, в коридор и крикнул:
      - Сеня, Федор! Зайдите на минутку.
      Они вошли вразвалочку, оба в кожимитовых, блестящих курточках, руки в карманы; один могучего сложения, медлительный, второй потощее, чернявый, с бойкими карими глазами.
      - В чем дело? - спросил тот, что был покрупнее, лобастый, с залысинами, белобрысый малый, смотревший с вызовом на Конькова.
      - Вилков и Семынин, если не ошибаюсь? - спросил Коньков.
      - Допустим, - ответил лобастый. Это был Вилков.
      - Будем знакомы. - Коньков подал руку. - Я следователь районной милиции.
      Вилков и Семынин с явной неохотой протянули руки. Выражение лица у Вилкова было такое, что, того и гляди, зарычит или заматерится.
      Загвоздин в момент оценил обстановку и, глянув на свои большие круглые часы, сделал удивленное лицо и сказал:
      - Дан, Леонид Семеныч, мне ведь в библиотеку пора. Я Фросе передам, она придет. А пока уж вы подежурьте здесь, - и, деликатно рассмеявшись, ушел.
      - Садитесь! - пригласил Коньков лесорубов на диван, сам сел за стол. Что, ребята? Не дают вам окончательного расчета?
      - Говорят, ждите, - ответил Семынин, этот был вроде поприветливей.
      - Чего ждать? - спросил Коньков, стараясь завязать непринужденный разговор.
      - Весенней погоды, - нелюбезно ответил Вилков.
      - Во-он что! - протянул Коньков. - И куда же вы теперь?
      - Все туда же, - ответил Вилков, - в леспромхоз.
      "Не много же вытянешь из тебя, - подумал Коньков с досадой, - эка набычился! Того и гляди, забодает". И перешел на деловой тон:
      - Как же вы ухитрились плоты обсушить?
      Лесорубы переглянулись, и Вилков, помедлив, произнес:
      - Погода подвела.
      - А говорят, бригадир виноват?
      - Он что, Илья Пророк? Дождями распоряжается? - насмешливо спросил Семынин.
      Вилков промолчал.
      "Ага, это уже кое о чем говорит, - отметил про себя Коньков. - Значит, топить бригадира не собираетесь". И, делая округлый жест руками, когда желают выразить свое недоумение, Коньков сказал:
      - Будто бы он плоты перегрузил... Сроки спуска оттягивал?
      - Мы все вместе грузили, - как бы делая снисхождение, процедил Вилков.
      - Топляк подымали! - подсказал Коньков.
      - Подымали, - согласился Вилков.
      - А кран нанимали на стороне?
      - Интересно, где ж еще можно взять его, кран-то? - переспросил с усмешкой Семынин.
      - Вас посылали не топляк подымать, а лес рубить, - с упреком сказал Коньков.
      - Вот мы и рубили, - промычал Вилков.
      - На дне речном, - усмехнулся Коньков.
      - Если вы везете, к примеру, машину дров и на обочине увидели бросовые дрова, так неужели не остановитесь и не подберете? - спросил, горячась, Семынин.
      - Мне, например, другое известно: когда бригадир остановился, чтобы подобрать этот лес, топляк то есть, то не кто иной, а вы сами избили его. Мол, не жадничай.
      - Кто это вам сказал? Бригадир? - поспешно спросил Семынин.
      - Нет, - помедлив, ответил Коньков.
      - Ну, дак спросите самого бригадира. Он знает, кто его бил.
      - А вы не знаете?
      - Нет. Мы не видели, - твердо ответил Вилков.
      - Чудеса в решете! - усмехнулся Коньков. - Может быть, не видели и то, как топляк заготовляли? Откуда кран пригоняли?
      - Кран из Америки, - ответил серьезно Вилков.
      - А если кроме шуток?
      - Дак ведь кран-то один на всю запань, - сказал Семынин. - А работал он у нас в свободные часы. Какие тут секреты?
      - Кран работал, а вы дурака валяли. Бригадир нанимал сплавщиков со стороны. Сроки горели... и в конце концов плоты остались на мели. Вот и секрет!
      - Это он вам говорил? - спросил Вилков, с прищуркой глядя на Конькова.
      - Давайте так договоримся: спрашиваю я, а вы отвечаете.
      - А мы не подследственные! - отчеканил Семынин.
      - Зато ваш бригадир подследственный. И, может быть, вам не все равно будет он осужден или оправдан.
      Вилков впервые взглянул открыто и спросил без обычной своей враждебности:
      - Чего же вы хотите от нас?
      - Хочу ясности. Значит, так. Сплавщики со стороны работали, а вы гуляли?
      Вилков опять насупился.
      - Такая уж судьба наша, капитан, - усмехнулся Семынин. - Когда мы работаем, они гуляют. А мы гуляем - сплавщики работают. Взаимовыручка.
      - Ага! Довыручались до того, что без гроша в кармане остались. Коньков, упорно глядя на Вилкова, ждал от него ответа.
      И Вилков ответил:
      - Капитан, если вы ждете, что мы начнем клепать друг на друга, так напрасны ваши ожидания. Этого не будет. Мы все вместе работали, вместе и отвечать будем.
      - А за что отвечать? - воспрянул протестующе Семынин. - За то, что позарились на дармовой лес и с погодой просчитались? Так мы уж наказаны за это - до весны без расчета остались.
      - Значит, виноватых нет?
      - Вам виднее. А мы все сказали. - Вилков встал и направился к выходу.
      За ним двинулся и Семынин.
      - Это не разговор, - сказал им вслед Коньков.
      - Разговор на эту тему исчерпан, - прогудел в дверях Вилков.
      Однако разговаривать им пришлось в тот же вечер и на ту же тему, только не с капитаном, а с Боборыкиным.
      В гостинице он появился сразу после Конькова.
      Поселился Боборыкин на окраине города у старого приятеля - продавца сельпо, но с гостиницы глаз не спускал. Как только узнал, что капитан беседовал с лесорубами, так и заявился с черным пузатым портфелем в руке.
      - Ребятки, у меня дело к вам, - зашел прямо в номер. - А сперва причастимся по махонькой и закусим чем бог послал.
      Открыл портфель, вынул две бутылки водки, кусок копченой свинины и две банки иваси. Одну бутылку разлил сразу всю по стаканам, сала нарезал.
      - Я был в прокуратуре... И в райисполком заходил. Связи кой-какие остались, - подмигнул Вилкову. - Все ж таки я здесь не последним человеком служил. У меня дела по запани. Попутно поинтересовался вашими делами. Кажется, вам что-то светит. Давайте за удачу, одним дыхом! А потом все вам выложу.
      Сам выпил целый стакан и, заметив, что Вилков половину не допил, удивился:
      - Это нехорошо! Это ты не водку, а зло оставил. Допей, допей!
      - Ладно тебе каныжить, - покривился Вилков и взялся за сало.
      - А ты не обижайся. Я такой человек - у меня все начистоту. Для начала скажу: вашего орла взяли под следствие...
      - Знаем, - перебил его Семынин. - Капитан приходил к нам.
      - И что же он предлагал вам?
      - Ничего. Так, познакомились, - сказал Вилков.
      - И вы не рассказали капитану, что за фрукт ваш бригадир? - удивился Боборыкин.
      - А с какой стати? - спросил Вилков.
      - Ни хрена себе! Ведь деньги-то он истратил не просто ничейные, а ваши кровные денежки.
      - Наши деньги на перекате сели, - сказал Вилков.
      - Но, чудак-человек, сплавщикам кидал он по десятке на рыло из вашего фонда!
      - И правильно делал. Мы ж не работали.
      - Правильно?! По десятке в день!
      - А ты попробуй отработай свои восемь часов, а потом еще вкалывай с пяти вечера и за полночь. Поворочай-ка бревна шестнадцать часов в сутки! Вот тогда и поглядим - сколько ты запросишь.
      - Им же еще запань платила!
      - А ты хочешь, чтобы они даром вкалывали?
      - Вот вы и вкалывали даром. Я тебе, дураку, пытаюсь втолковать это, а от тебя отскакивают слова, как горох от стенки.
      - Ты подбирай выражения, не то можешь язык прикусить.
      Во время этой неожиданной перепалки Семынин молчал, с опаской поглядывал на распалявшегося Вилкова.
      - Ну, ладно, ладно! - стал утихомиривать его Боборыкин. - Я ж к вам с добрым советом. Начальство намекнуло, что делать надо. По знакомству, понял? А сделать надо вот что: напишите заявление в прокуратуру: так, мол, и так - наш бригадир или прораб он? Как вы его называете? Не считался с коллективом, заставлял работать в сверхурочные часы и даже по выходным дням. А за то, что мы не соглашались, подменял нас незаконным наемом со стороны, переплачивал случайным рабочим, доводя тем самым нас до отчаянного положения. Ну и все в таком роде. Напишите и завтра же подайте заявление. Вам все выплатят, все до копейки. Точно говорю. Суд прикажет!
      - Одного я не могу понять - с чего это ты нас так полюбил? - с усмешкой спросил Вилков.
      - Да вы же дети неразумные! - Боборыкин, все более возбуждаясь выпитой водкой, размахивал руками и с жаром говорил: - Мне жаль вас. Все ж таки я работник запани, в управлении состою. А он и вас обидел, и наших сплавщиков разлагал. Такие люди, как Чубатов, хуже заразы. Это ж они воду мутят. И сами жить не умеют, и другим не дают. Он же психопат... Ненормальный! Таких надо либо в тюрьму сажать, либо в сумасшедший дом! Боборыкин пристукнул кулаком по столу.
      - Ну, ты и фрукт! - сказал Вилков в изумлении. - А я думал, что ты ненавидишь его из-за Дашки. И еще помогал тебе... По пьянке...
      - Очнись! При чем тут Дашка? Он же преступник, растратчик! Его надо на чистую воду выводить. Это долг каждого честного человека...
      - Ну, хватит! - гаркнул Вилков, вставая.
      В одну руку он взял бутылку водки, второй схватил за ворот Боборыкина и потащил его к двери.
      - Да пусти ты, обормот! - Боборыкин вырвался из цепкой лапы Вилкова и вернулся к столу за портфелем. - У меня здесь документы, понял? А вам привет с кисточкой! - В дверях приставил большой палец к уху и помахал растопыренной ладонью.
      - Ничего себе компот заварился, - сказал Семынин после ухода Боборыкина. - Что делать будем?
      - Придется идти к капитану. Иначе Ивану тюрьма.
      - Эх ты, Федя, съел медведя!.. Неужто от твоего похода что-либо изменится?
      - Не знаю, - ответил тот и зло выбросил в форточку стакан с недопитой водкой.
      16
      На следующее утро Вилков с Чубатовым встретились неожиданно возле милиции; Вилков выходил от следователя, а Чубатов шел по вызову на допрос. Они не виделись с той самой драки на таежном речном берегу...
      Тогда они только что сняли свои пожитки с плотов и сносили их в лодки, нанятые в удэгейском селе. Лодки пригнал Чубатов и застал своих лесорубов на берегу пьяными. Возле них крутился Боборыкин, тоже пьяный, с возбужденным красным лицом. Чубатов сообразил, что, пока он пригонял лодки, этот тип даром время не терял, и грубо обругал его: "Ты, мать-перемать, долго будешь путаться в ногах! Кто тебя звал сюда с водкой?" - "По закону полагается выпить отходную, - ответил тот насмешливо. - Рабочие не виноваты, что хозяин у них обанкротился". - "Чего ты на человека набросился? - загудели лесорубы. - Он же ото всей души. Ничего не жалеет. Компанейский человек". - "Поменьше компании надо было водить, а побольше работать. Вот и не сидели бы здесь на перекате!" - "Это мы, значит, не работали? А ты, значит, работал? Так выходит?!" - "За вашу работу не на лодках везти вас, а пешком по тайге прогнать... Да в шею!" "Нас в шею? Ах ты мотаня! Живодер!" - "Лодыри! Захребетники!" Ну и пошла щеповня.
      Первым бросился на него Вилков. Прицелился издали, летел неотвратимо и топал, как сохатый, хотел с разбегу сшибить его всей массой своей увесистой туши. Чубатов, увернувшись от удара, принял его на левое бедро и по инерции легко перекинул через себя в воду. Вторым бежал Семынин, и этого сшиб Чубатов кулаком в челюсть. Потом кто-то треснул его по затылку палкой; в глазах ослепительно вспыхнули разноцветные круги, и он упал, теряя сознание. Когда били его лежачего, он уже не чуял.
      И вот теперь они встретились нос к носу. От неожиданности растерянно остановились; Вилков настороженно и выжидательно поглядывал на Чубатова. Тот первым пошел к нему и протянул руку с едва заметной виноватой улыбкой:
      - Здорово, Федор! К сожалению, ничем порадовать не могу. Деньги не дают, говорят - ждите весны.
      - Слыхали, - ответил Вилков и, чуть помедлив: - А как у тебя?
      - Хреново... Наверно, посадят. Отчет не утверждают.
      - Я это... к следователю ходил. Сказал ему: ежели для суда нужно, то мы напишем заявление, что наем сплавщиков был вынужденным, из-за нас то есть. Мы и виноваты. И на суд придем.
      - Ну, спасибо!
      - Ты извини, что так вышло между нами. Погорячились. - Вилков только руками развел.
      - Ладно... Я сам виноват, - сказал Чубатов и пошел прочь.
      В кабинете у Конькова посреди стола лежала серая папка с крупной белой наклейкой, и - черная надпись: "Дело N_76". Увидев эту папку, Чубатов почуял холодок на спине, и сердце заныло и затюкало... Но виду не подал и говорил, бодрясь:
      - Здорово, капитан! Давно не виделись.
      Коньков поздоровался за руку, указал на стул, сам сел напротив, все приглядывался к Чубатову.
      - Вроде бы никаких следов. У лесника Голованова вы по-другому выглядели.
      - На нашем брате как на собаке зарастает, - усмехнулся Чубатов. - Жаль, что мы встречаемся, капитан, вроде по необходимости.
      - Такая служба у нас, Чубатов. Свидания наши случаются не по взаимной симпатии.
      - Я надеюсь, что они происходят по недоразумению.
      - Дай-то бог, как говаривал мой папаша. Вроде бы вас били? - спросил Коньков деловым тоном.
      - Пустяки! - покривился Чубатов. - И здесь чистое недоразумение. Ребята не виноваты. Выпимши были.
      - А кто же виноват?
      - Очевидно, я, если плоты в тайге остались. Сели прочно...
      - Где бы они ни завязли, а рукам волю тоже давать нечего. Я не понимаю, к чему вы покрываете лесорубов?
      - Все это мелочи. Погорячились ребята. Их тоже понять можно. Они с одним авансом остались.
      - Сколько потратили на аванс?
      - Восемь тысяч рублей. Остальные восемь тысяч рублей потрачены на продукты, такелаж, топляк... Там все записано, - Чубатов кивнул на папку.
      - Видел я твои записки, - проворчал Коньков, открывая папку. - С ними только по нужде ходить, и то не очень они пригодны - невелики.
      - Других не имеется. Впрочем, раньше и такие хороши были.
      - То-то и оно, что раньше. Раньше вы лес сюда пригоняли, а теперь где он?
      - Да что он, сгниет, что ли, до весны?! - взорвался Чубатов. - Здесь же будет.
      - До весны тоже надо дожить.
      - Кто собрался помирать, тому и лес мой не поможет.
      - Лес нужен в хозяйствах, а хозяйство вести - не штанами трясти. Вон, нахозяйничал! - указал Коньков на бумаги в папке. Взял одну расписку. Ну, что это такое? Полюбуйся на документ! - Прочел: - "Мною, бригадиром Чубатовым, куплены за наличный расчет в магазине Потапьевского сельпо тросу оцинкованного 100 метров за 250 р., бухта каната просмоленного - за 100 р., проволоки сталистой за 50 р. В чем и расписываюсь - И.Чубатов. Товар продал Г.Пупкин..." Что это за Пупкин?
      - Пупков, - ответил Чубатов, - продавец Потапьевского сельпо.
      - И ты хочешь всерьез доказать, что цинковый трос и проволоку, да еще канат купил в сельпо? Смешно! Это одно и то же, что купить слона в посудной лавке. У кого купил канат и трос, ну?
      - Вы лучше спросите, что бы я мог делать без того каната, без троса, без проволоки в лесу? Как лес трелевать? Чем? Мне ведь этого добра никто в районе не дал. Да и где они его возьмут?
      - Между прочим, резонно. - Коньков помолчал. - Но, когда вас отправляли в тайгу, ведь знали же наши заказчики, что без такелажа вам не обойтись?
      - Конечно! Что они, дети, что ли?
      - Как же выходили из положения?
      - Бумагу сочинили, - ответил Чубатов. - А что они еще могут придумать? - Он достал из бокового кармана бумажник, извлек оттуда сложенную вчетверо бумагу, развернул ее и подал Конькову. - Вот она. Это справка, то есть вроде оговорки, которая прикладывается к деньгам и выдается мне на руки. На под отчет! И наставление, и оправдание денежных затрат.
      Коньков взял эту справку-памятку и прочел вслух:
      - "В случае необеспеченности такелажем бригадир сам приобретает его за счет ремстройгруппы, но не выше установленных норм и существующих цен".
      - Н-да, - Коньков повертел в руках эту диковинную бумажку, осмотрел, словно музейный экспонат, положил в папку. - Сколько положено было истратить вам на такелаж по нормативам?
      - Дак нет никаких нормативов! На практике за прошлые годы установлено было, что на заготовку полутора тысяч кубов тратили на такелаж тысячи две рублей. Ну, примерно столько же и теперь затратили, а заготовили на полтыщи кубов больше.
      - И вам их не списывают?
      - Нет. И плюс к тому - четыре тысячи за подъем топляка. И даже те деньги, что на аванс израсходовал, тоже не списывают.
      - Так, так! - Коньков взял из папки еще одну расписку. - А это что за такелаж купили вы у лесника Голованова?
      - Это я сани купил у него и подсанки.
      - Сани за четыреста рублей?
      - А что ж вы хотите? Шесть саней да шесть подсанков. Сани по сорок рублей, подсанки по тридцать. Итого - четыреста двадцать.
      - А какая им государственная цена?
      - Не знаю. Их делал Голованов, он и цену установил.
      - А лошадей где брали?
      - В удэгейской артели у Кялундзиги.
      - А где документы?
      - Сгорели, и дыму не было! Какие документы, капитан? Охотники приезжали на зимовье, привозили продукты, пушнину отвозили, а лошадей давали нам в работу. И сами помогали. Мы им платили. У меня там записано. Они подтвердят. Не даром же работали! Но попробуй взять расписку с удэгейца! Он тут же сбежит.
      - Все это очень мило. Но как вы докажете, что деньги эти, - Коньков ткнул в бумаги, - пошли на заготовку леса, а не куда-то еще?
      - Дак лес-то заготовлен! Чего же мне доказывать?
      - Вы как дите неразумное... - с досадой сказал Коньков. - Да за один этот трос, приобретенный на стороне!.. Ведь кто-то положил эти деньги в карман не по закону.
      - Значит, если бы я пригнал лес, то все было бы по закону. А поскольку плоты сели, то и такелаж я не имел право покупать, и заготовлять лес. Плоты эти теперь, значит, незаконные?
      - На все есть свои правила, - уклончиво ответил Коньков.
      - Ну, тогда возьмите шестнадцать тысяч рублей, поезжайте в тайгу и заготовьте две тысячи кубометров по правилам. Поезжайте! Деляну отмерят. Все остальное добывайте где хотите... Ну?!
      - Я заготовкой леса не занимаюсь.
      - А мне зачем она? Мне нужен этот лес? Да в гробу я видел его, в белых тапочках! Но меня же просили. Христом-богом умоляли. Достань леса, привези! Задыхаемся! Для кого же я старался? Для себя, что ли?
      - Но ведь не даром же.
      - А вы еще хотели, чтоб я даром старался? Шкуру на скулах обмораживал, руки в кровь сбивал, изворачивался, голодал... И все даром?
      - А что у вас с Боборыкиным? - стараясь остудить не в меру распалявшегося Чубатова, спросил Коньков. - Почему он так зол на вас?
      - Живодер он и сука! - зло сказал Чубатов. - Хотел продать мне свои излишки. А я ему дулю показал. Поднял у него под носом шестьсот кубов топляку. И по дешевке. Вот он и взбесился...
      - Веселый вы человек, Иван Чубатов.
      - На настроение не жалуюсь, капитан. Надеюсь, вы мне его не испортите?
      - Не знаю... По крайней мере, не уверен. Одно могу сказать: мне не до смеху.
      - Да вам по службе не положено. Ваша форма требует от вас строгости поведения. Это мы понимаем.
      - А где хранятся лесные излишки у Боборыкина?
      - Сгорели. А может быть, и сам поджег. Он - патентованный жулик.
      - Вы можете это доказать?
      - Нет. Этого никто не докажет.
      - Н-да. Ну, ладно. Подпишитесь под протоколом и из района не выезжайте. Идет следствие.
      - Всегда пожалуйста. До новых встреч!
      Чубатов расписался и бодрой походкой вышел. Коньков проводил его до наружных дверей. Возвращаясь, он столкнулся в коридоре с прокурором. Тот коротко заметил:
      - А я к тебе. - И, кивнув на дверь в кабинет Конькова, предложил: Зайдем на минутку! Поговорить надо! Взял Чубатова под стражу? - спросил прокурор в кабинете.
      - Нет. Отпустил под расписку.
      - Почему?
      - Потому что не считаю его опасным преступником.
      - Сгорел склад... Возможно, куплен краденый лес. Потрачено более десяти тысяч рублей.
      - Краденый лес Чубатов не покупал. Это я установил точно.
      - Но расходы не подтверждены. Верить Чубатову нельзя. Он может помешать следствию. По закону его надо изолировать.
      - Он не растратчик.
      - Ты изучал его бумаги?
      - Изучал.
      - Можно установить документально, сколько и куда он потратил?
      - Он сам охотно признается.
      - Слово к делу не подошьешь, Леонид Семенович.
      - У нас нет оснований не верить ему.
      - Ты считаешь подобную трату государственных денег вполне законной?
      - Нет, не считаю.
      - Так виноват он или нет?
      Коньков подумал и сказал:
      - Выходит, так: не останься он за топляком, не задержись на месяц плоты были бы доставлены по назначению. Такелажные расходы Чубатова и все прочие были бы списаны, то есть вошли бы в себестоимость леса. И все было бы в порядке. Все остались бы при своих интересах, и никто бы не предъявил Чубатову никаких обвинений. Значит, вина его в том, что он поднял бросовый лес и решил пустить его в дело? То есть наказывать его будем за инициативу. Вот и рассуди - по совести мы поступаем или нет?
      - Не туда свернул, Леонид Семенович. Спору нет, порядок лесозаготовок в нашем районе скверный. Да его вовсе нет. Никаких плановых заготовок мы не имеем. Отсюда каждый мудрит да исхитряется как может. Но из этого не следует, что мы должны смотреть на подобные операции сквозь пальцы.
      - А чего ж смотрели до сих пор?
      Вопрос Конькова ничуть не поколебал убеждения Савельева:
      - Люди, подобные Чубатову, пользуясь трудным положением, как новоявленные купчики, кидают на ветер государственные деньги. Есть определенный закон финансовой отчетности. Вот и потрудитесь соблюдать его, ежели взяли на себя ответственность распоряжаться финансами.
      - Логика железная, что и говорить, - невесело усмехнулся Коньков. - Но не отобьем ли мы желание у людей смелых, предприимчивых рисковать для пользы общей, когда дело принимает непредвиденный оборот? Ведь легче уйти от решения, постоять в стороне, подождать. Авось кто-нибудь смелый вынырнет, подставит загорбок. Пусть себе тянет, а мы поглядим - не споткнется ли? А уж ежели споткнется, тогда мы ему покажем кузькину мать! Не ты ли мне говорил, что не было у нас леса в районе до Чубатова? И не будет, если мы его засудим.
      - Философия, Леонид Семенович. Какая-то помесь делового меркантилизма с либеральной снисходительностью. Лесные вопросы меня сейчас не интересуют. Мы не снабженцы, а работники юстиции. Налицо есть серьезное нарушение закона.
      - Есть буква закона, но есть еще и дух закона, - сказал, горячась, Коньков.
      - Нет, капитан! И буква, и дух закона - все едино. Нельзя одно отрывать от другого. Закон не плащ с капюшоном - хочу капюшон накину, хочу голову непокрытой оставлю. Закон не должен зависеть ни от состояния погоды, ни от нашего благорасположения, ни от чего другого. Закон есть закон. И если закон нарушен, то нарушитель должен предстать перед судом, кто бы он ни был, хоть мой папа или ваша мама.
      - Но бесспорных нарушений не бывает, кроме исключений. Это хоть ты не станешь отрицать?
      - И не подумаю отрицать. На то у нас и суд имеется, чтобы решать споры. Пусть суд рассудит, какие сроки ему дать - условные или безусловные. Я не судья, я прокурор. Мой долг - стоять на страже закона. В данном случае финансовая дисциплина нарушена? Параграф закона нарушен? Ну, так вот: предлагаю вам задержать Чубатова. Если будете либеральничать, если не задержите растратчика, то дело будет у вас изъято.
      - А я с вами не согласен.
      - Как не согласен? - опешил прокурор.
      - Вот так... Не согласен. Вина Чубатова относительная. Главные виновники - начфин, председатель райисполкома и все те, которые развели эту липовую отчетность с лесом. А еще мы с вами виноваты, потому что глядели на это дело сквозь пальцы.
      - Разговоры на эту тему считаю исчерпанными. Возьмите под арест подследственного. А предварительное расследование сдайте нам.
      - Я возьму его под стражу, но расследование буду продолжать.
      - Вы будете наказаны.
      - Поглядим.
      17
      Сразу же после ухода прокурора Коньков позвонил председателю райисполкома и сказал:
      - Никита Александрович, мне необходимо поговорить с тобой насчет лесных дел. Когда? Да хоть сейчас же. А лучше давай после обеда и пригласи к себе Завьялова. Обязательно!
      Коньков чуял, что прокурор был раздражен неспроста; он и сам оказался в нелепой ситуации: уж кто-кто, а он, Савельев, был главным застрельщиком лесных заготовок после того, как вся его прокуратура и снаружи, и изнутри была обшита тесом. И вдруг - на тебе! Тес добывался по неписаным правилам. Прокурор хлопал ушами, а председатель исполкома знал, да помалкивал. Уж теперь-то между ними определенно черная кошка пробежала. Нельзя ли как-то раскачать председателя райисполкома, чтобы вопрос о нарушениях финансовой отчетности по лесозаготовкам решить как-то по совести, а не валить все на "стрелочника" Чубатова. Этот самый менестрель, как иронично обзывал его за глаза Коньков, понравился ему своей прямотой, вспыльчивостью и каким-то детским простодушием. Да и то немаловажный факт: и лесорубы, и сплавщики, и удэгейцы - все берут его под защиту. За проходимца не станут ратовать мужики, которые сами без денег остались. Так думал Коньков, идя к председателю райисполкома Стародубову.
      Тот его встретил шумной речью - пиджак распахнут, лицо красное, ходит по кабинету и ораторствует. Завьялов сидел на диване и смотрел себе под ноги.
      - Вот так, Леонид Семенович! Слыхал новость? - ринулся Стародубов к Конькову. - И я виноват, и Завьялов виноват, и Чубатов виноват... Только один Савельев у нас невинный. Он, видите ли, прокурор, он один радеет за соблюдение закона, а мы все сообща только и делаем, что нарушаем закон. Он взял под руку Конькова и подвел к дивану. - А ты садись, садись!
      Сам опять гоголем прошелся по кабинету - и полы вразлет.
      - Вы знаете, что он мне вчера наговорил? - спросил, останавливаясь перед ними, изображая на лице ужас и протест. - Мол, при нашем прямом попустительстве... Это надо понимать - при моем попустительстве! - ткнул себя пальцем в грудь Стародубов. - Из хозяйственных заготовок леса образовалась кормушка для коммивояжеров и проходимцев. Я ему - сперва еще надо доказать, что он коммивояжер и проходимец. А он кричит: весь город об этом знает, как он пятерки в ресторане разбрасывает направо и налево. Откуда-то они берутся? Понимаете, разбрасывает деньги Чубатов, а кричит на меня. Вы можете себе это представить? - Его сочные пухлые губы обиженно дергались.
      Коньков усмехнулся.
      - Еще неделю назад он из кожи лез, доказывая мне, что Чубатов золотой работник, что до него весь район щепки завалящей не видел.
      - Во, во! - радостно подхватил Никита Александрович. - Я ему так и сказал: ты же сам упрашивал меня подкинуть премию Чубатову, когда твою прокуратуру тесом обшили! А он мне - не путай, говорит, эмоции с финансовой отчетностью. Ты, говорит, на эту отчетность сквозь пальцы смотрел. Все на такелаж списывал. Но, во-первых, не я списывал, а председатели колхозов. - Стародубов указал грозно, как Вий, толстым пальцем на понуро сидевшего Завьялова, потом этим пальцем ткнул себя в грудь. - Если ж я и рекомендовал, то лишь потому, в первую голову, что лес обходился дешево. Понимаете?
      - Никита Александрович, а тебе лично известен был этот заведенный порядок отчетности? - спросил в свою очередь Коньков.
      - Что? - Стародубов с удивлением глянул на Конькова, словно спросонья, крякнул и пошел к себе за стол, сел в кресло.
      Раскрыл какую-то папку, бумагами пошуршал, потом ответил нехотя:
      - Известен. - И проворчал: - А кому он не известен?
      - Значит, и начфин знал об этом заведенном порядке?
      - Да, конечно, знал!
      - Отчего же раньше не протестовал наш начфин? Да и ты тоже?
      - Лично я считаю Чубатова честным человеком. Потому и не протестовал.
      - Так виноват Чубатов или не виноват?
      - Леонид Семенович, ты не упрощай! Что значит - виноват или нет? С точки зрения начфина, конечно, виноват - отчетность у него хромает. Но лес-то заготовлен. И лес хороший. В это я верю. И в личную честность бригадира тоже верю.
      - Ну, тогда спишите его расходы на заготовленный лес, и дело с концом.
      - Да как же списать? Кто же спишет? Я ведь не могу приказать председателю колхоза, вон тому же Завьялову, повесить до весны семь тысяч рублей себе на баланс. Нет у меня таких прав. Не могу! А он принять их по своей воле тоже не может. Был бы лес - тогда другой разговор. А лес-то, вон он где. На Красном перекате.