- Зачем же выпихивать? Пусть остаются как есть все в селе.
      - Но они же беднота, их подымать надо, понял?
      - Ну и что? Ремеслу обучать будем, в промысловые артели вовлекать.
      - Вот вам коммунист-сращенец и коммунист-примиренец в одном и том же лице, - выкинул широкую ладонь Возвышаев в сторону Кречева. - Могут, к примеру, в вашу кулацкую артель на Выселках принять неграмотного пастуха?
      - Отчего же нет? Правда, артель эта не кулацкая, а профессиональная. Надо подучить того пастуха, подождать, пока он ремесло освоит...
      - А если мы не хотим ждать? - повысил голос Возвышаев. - Если наша задача направлена ко всеобщему уравнению труда и жизни?
      - А я разве против? - спросил в свою очередь Кречев.
      - Ты не против, но и не за. Есть такая фраза - промежуточная индифферентность, то есть ни то ни се - ни богу свечка, ни черту кочерга. Чего ты нам развел тут оппортунистическую теорию постепенного выравнивания бедноты? Всю бедноту можно враз выровнять только всеобщей коллективизацией. Создать один колхоз на все Тиханово. Понял? И самообложения никакого не будет. Некого обкладывать - все станет общим. И это есть единственно правильная политика на сегодняшний период.
      - Но пока еще нет такого колхоза. Есть только промысловые артели.
      - Значит, создадим.
      - Но какая ж моя конкретная задача? Какую линию нынче проводить?
      - Поменьше рассуждать. Хлебозаготовками заниматься надо - вот твоя задача.
      - Зачем же тогда вызвали меня с отчетом? - Кречев ткнул в свою погнутую тетрадь. - Или он никому не нужен?
      Неожиданная перепалка вырастала в откровенный скандал.
      - Никанор Степанович, может, вопросы потом зададим? - осадил раскрасневшегося Возвышаева Озимов. - Будем слушать или как?
      - Да, товарищи, прежде всего спокойствие, - опомнился Поспелов и постучал карандашом. - Давайте не терять делового настроя. На повестке дня стоит отчет товарища Кречева. Вот и давайте послушаем его. А там примем оргвыводы. Пожалуйста, товарищ Кречев, расскажите нам теперь о вашей личной работе. Как складывается ваш, так сказать, бюджет времени? Какие помехи встречаются? Какая помощь нужна и так далее, чтобы перестроить работу по-боевому?
      - Ну, как я работаю? - переспросил Кречев. - В восемь часов иду в сельсовет... Меня уж поджидают крестьяне; вопросы всякие: тут тебе и сельхозналог, и самообложение, и страховка, и о лесе спрашивают, и о семенном фонде, а то споры земельные, с разводами, с семейными разделами все ко мне. И дай ты каждому или справку или разъяснение. Иное утро пропустишь человек шестьдесят. А в полдни - собрание: сегодня комсомол, завтра середняцкий актив, потом беднота, потом комиссии содействия по хлебозаготовкам, там пленум сельсовета, а то еще красноармейские жены. А сельсходы! Энти так выматывают силы, что на карачках выползаешь. После обеда занимаешься канцелярией - отвечаешь на запросы из района, ведешь всякую арифметику: сводки заполняешь, заказы даешь, всякие обложения выписываешь. Народу много, а ты один - иной раз по три часа пишешь. А тут партийцы собираются на заседание. Идешь к ним - надо. Да еще много времени тратишь на беседы с товарищами из округа: то из коопхлеба, то из союзхлеба, то женотдел, то комсомол, то из окрфинотдела, окрторготдела и тому подобное. Вот он - мой бюджет времени. За отчетный период, за пять месяцев то есть, провел тридцать групповых собраний, концевых двадцать четыре, чисто бабьих двадцать пять, сходов - три. Индивидуальная обработка не в счет. Спрашивается - какие помехи встречаются? К примеру, подбил я на контрактационный сплошняк полтораста хозяйств, затвердил за ними по десятине шатиловского овса, выдали им аванс под будущий урожай... И вот тебе, приходит в сельсовет телефонограмма: "...в изменение контрактационных условий, преподанных от четвертого сего мая..." Какие же теперь могут быть изменения условий? Овес посеян, аванс выдан. Нет! Изволь теперь изменить закупочную цену, понизить то есть. Ну как, с какими глазами идти теперь к мужикам? Я ж их уговаривал, договор подписали. И все, выходит, кобелю под хвост? Кто же на другой год мне поверит?
      - Не о том речь, товарищ Кречев! - сказал Возвышаев, глядя в стол перед собой. - Ты нас не агитируй насчет своей занятости. Мы не меньше твоего заняты. И не попрекай нас ценами на контрактацию. Не мы их устанавливали, не мы и менять будем. Ты лучше скажи, как на сегодня и на ближайшее время думаешь план хлебозаготовок выполнять?
      - Каждому хозяйству, как вы знаете, задание доведено.
      - А излишки?
      - Излишки на общих правах. Вот уберемся, сдадим основные поставки, потом соберем общее собрание и примем на нем контрольные цифры насчет излишков. Потом комсод, то есть комиссия по содействию, определит, сколько каждое хозяйство сможет продать хлебных излишков. У нас даже пастухи сдают излишки. Дед Гафон на целых десять пудов записался в прошлом году сразу же.
      - И когда же вы сдали прошлогодние излишки? - спросил Тяпин.
      - В мае месяце, - с запинкой, не совсем твердо ответил Кречев.
      - Этого года? - спросил Поспелов.
      - Да.
      - И вы думаете - мы будем ждать до следующего мая месяца? - спросил Возвышаев.
      Кречев даже вспотел от напряжения:
      - Осенью сдадим.
      - Нет, не осенью, а летом! - прихлопнул Возвышаев об стол. - Кстати, сеноуборку кончили?
      - Заканчиваем...
      - А где излишки по сену?
      Кречев сухо сглотнул, будто ему что-то мешало говорить, но промолчал.
      - У них комсод еще богу не помолился, - хохотнул Возвышаев.
      - Ну да, гром не грянет - мужик не перекрестится, - отозвался насмешливо Тяпин.
      - Товарищи, товарищи, давайте по-деловому! - застучал Поспелов карандашом. - Сперва с хлебозаготовками решим. Вы сможете взять на себя обязательство - сократить сроки хлебозаготовок? Ну, рассчитаться, допустим, к первому сентября?
      - Сможем.
      - Вот и отлично. Запиши ему, Иван Парфеныч! - обратился Поспелов к Паринову. - Сдать хлебозаготовки к первому сентября.
      Паринов только крякнул и строже наморщил желтый лоб.
      - Так! - удовлетворенно сказал Поспелов, снял очки и разглядывал их на отдалении. - Теперь второй вопрос: значит, по просьбе рабочих Балтийского завода выпущен третий заем индустриализации. В какие сроки вы обязуетесь охватить все население подпиской?
      - В сжатые, - выдохнул Кречев.
      - Э, нет! Слово "сжатые" еще ничего не говорит. Сроки, товарищ дорогой! Назовите сроки?!
      - К зиме подпишем.
      - Ага, на Святки! Когда все ряжеными выйдут на улицу... Кто откажется и рожи не видать, - усмехнулся Возвышаев. - А еще лучше на масленицу, на бегах. Он, знай, чешет наперегонки, а ты ему на запятки встань и упрашивай: подпишись, пожалуйста, дорогой товарищ, на заем!
      - Да, да, - согласно закивал Поспелов. - К зиме - срок несерьезный. Вот как вы смотрите, чтоб к Октябрьским праздникам охватить все население стопроцентной подпиской?
      - Постараемся!
      - Отлично! Иван Парфеныч, запишите им срок - седьмое ноября. Наконец третий вопрос: как у вас обстоят дела с индивидуальными обложениями?
      - Все, которые имеют заведения, то есть, к примеру, молзавод, трактир, колбасную или калачную, булочную, - все обложены.
      - На сколько обложен бывший помещик Скобликов? - спросил Возвышаев.
      - У него же нет заведения, - Кречев пожал плечами. - Он работает в артели, хозяйство у него середняцкое - лошадь да корова. За что ж его обкладывать?
      - А вы знаете, на сколько они продают телег? - спросил Возвышаев.
      - У них в артели учет налажен. Там фининспектор бывает, знает.
      - А кто ведет этот учет? Сами ж они и ведут. Где гарантия, что они Советской власти не втирают очки? - спросил опять Возвышаев.
      - Да я вам что, милиционер? - взорвался Кречев. - Мне некогда ловить их с поличным.
      - Это мы видим, что вам некогда, - согласился Возвышаев. - У меня есть предложение.
      - Пожалуйста, - сказал Поспелов. - Иван Парфеныч, запиши!
      - Вопрос об индивидуальных обложениях передать на совместное заседание партячейки с беднотой. Это первое. Второе - распределение хлебных излишков, а также излишков насчет сена у комсода изъять и передать полномочия по этому вопросу бедноте и партячейке. Надо переходить на более решительные позиции. Давайте по-новому работать.
      - Вы согласны? - бросив строгий взгляд, спросил Поспелов Кречева.
      - А мне не все равно, что с комсодом заседать, что с беднотой.
      - В таком случае дадим ему недельный срок, - продолжал Возвышаев. Пусть определит излишки и по сену и по хлебу.
      - Иван Парфеныч, запиши! И последнее, товарищ Кречев, секретарь вашей ячейки Кадыков подал заявление об уходе в связи с переездом его в Пантюхино. На повестку дня ставится вопрос - кого рекомендовать вам в секретари партячейки? - сказал Поспелов.
      - Милентий Кузьмич, я полагаю, что этот вопрос мы разберем и без председателя сельсовета, - с легкой иронией заметил Возвышаев. - К тому же товарищ Кречев устал... Вон как вспотел, будто с молотьбы. Может, отпустим его?
      - Я не возражаю, - согласился Поспелов. - Как вы, товарищи члены бюро?
      - У меня к нему больше вопросов нет, - сказал Озимов.
      - А у меня есть. Вы чистку проходили, товарищ Кречев? - спросил Тяпин.
      - Нет еще.
      - Тогда ответьте на вопрос, какие основные задачи второго года пятилетки?
      - Рост промышленности на тридцать два процента, рост производительности труда на двадцать три процента. Значит, снижение себестоимости...
      - Правильно! А еще? Можно сказать, главный вопрос!
      - Насчет капиталовложений на строительство?
      - Это, конечно, самый основной вопрос. Ну, а главный?
      - Не знаю! - по-бычьи недовольно и шумно засопел Кречев.
      - Ну как же? - раздосадованно махнул рукой Тяпин и ладонью кверху. Ну, ну? Добиться решительного перелома в борьбе за качество продукции. Вот оно яблочко, в которое стрелять надо. Кстати, работой Осоавиахима охвачены призывные возраста?
      - Охвачены. Ходим стрелять по мишеням в Волчий овраг.
      - Ну и последнее: как ответил рабочий класс на провокацию китайских наймитов на КВЖД?
      - Внес три четверти миллиарда на индустриализацию страны.
      - Молодец! Ступайте и постарайтесь ответить на происки китайских наймитов организованной хлебосдачей.
      - Ну как, товарищи, отпускаем Кадыкова из Тихановской партячейки? спросил Поспелов после ухода Кречева.
      - Ячейка от его ухода не пострадает, - усмехнулся Возвышаев.
      - А в чем дело? Почему он уезжает из Тиханова? - спросил Тяпин.
      - На квартире жить надоело, - ответил Озимое. - А в Пантюхине у него собственный дом.
      - Он же на работе здесь, в милиции?
      - Ну и что? Полторы версты не расстояние.
      - А кого в секретари на место Кадыкова? - спрашивал Тяпин.
      - Есть кандидатура, - ответил Поспелов. - Никанор Степанович, пожалуйста...
      Возвышаев встал:
      - Мы тут прикинули с Милентием Кузьмичом и решили отрекомендовать в секретари Тихановской партячейки товарища Зенина.
      - Сенечку? - удивленно вскинул голову Тяпин.
      - Кто это такой? - спросил Озимов, глядя исподлобья.
      - Семен Васильевич Зенин, секретарь Тихановской комсомольской ячейки, учитель местной школы, - пояснил Возвышаев. - Он уже успел зарекомендовать себя идейно стойким борцом за дело рабочего класса. У него развита прирожденная ненависть к частнособственническим инстинктам. Умеет выявлять скрытый кулацкий элемент. Безжалостен в борьбе... И вообще - человек хорошей трудовой автобиографии, он из детдома. Комментарии, как говорится, излишни. Грамотный, даже образованный. Девятилетку кончил. Одним словом, подходит по всем статьям.
      Возвышаев сел.
      - А то, что он самокруткой женился и расписываться не хочет, по этой статье он тоже подходит? - спросил Тяпин.
      - Не торопитесь, товарищ Тяпин. Задайте этот вопрос самому Зенину, сказал Возвышаев. - Я думаю - он достойно ответит тебе.
      - Поглядим.
      - Ну что ж, зовите этого Зенина... И в самом деле, поглядеть надо, что за орел, - с готовностью предложил Озимов.
      - Но дело в том, что Зенина мы вызвали совместно с председателем Гордеевского сельсовета и работником райкома комсомола Обуховой, в связи с хлебными излишками, - сказал Поспелов.
      - Ну и что? Зовите вкупе, секретов у нас нет. - Озимов глядел то на одного, то на другого, как бы спрашивая: "Чего тут церемониться? Пропустим всех сразу, и вся недолга".
      - Иван Парфеныч, зовите! - кивнул Поспелов Паринову.
      Тот осторожной мягкой походкой, поскрипывая сапожками, вытягивая шею, как заговорщик, пошел в приемную.
      Опережая Паринова, первым вошел в кабинет Акимов, поздоровавшись кивком с начальством, он решительно протопал в передний угол и сел на стул, не ожидая приглашения.
      На нем была белая косоворотка с расстегнутым воротом, на груди синела полосатая тельняшка; плотный, с каменным скуластым лицом, он закинул ногу на ногу и сцепил на колене пальцы так, что они побелели. По нему видно было, что пришел он разговаривать серьезно.
      Мария, войдя в кабинет, сразу нырнула в сторону и присела возле самой двери. А Сенечка Зенин шел к столу, улыбаясь почтительно и робко, наклоняя голову, будто кланялся всем сразу и каждому члену бюро в отдельности. А руки, сжав калачиком, нес перед грудью, готовый в любую минуту выкинуть и правую и левую, кто какую попросит. Но здороваться не пришлось, руки ему никто не подавал, а только Возвышаев показал на крайний стул у торцового стола.
      Зенин тотчас присел, пригибая голову, и этим сразу как бы отдалился от своих товарищей, оставшихся возле стены.
      - Так, товарищи, - начал Поспелов, надев очки и глядя в бумажку перед собой. - Значит, поступила докладная от товарища Зенина, в которой сообщается, что во время своей командировки он, то есть Зенин, установил злостных укрывателей хлебных излишков в селе Гордееве в количестве шести человек. Однако председатель сельсовета Акимов и уполномоченный от райкома комсомола Обухова отказались конфисковать указанные излишки, тем самым проявили акт укрывательства кулацки настроенных элементов. - Поспелов поднял голову, обернулся, поглядел на Акимова и Обухову, спросил: - Было такое обстоятельство?
      - Не было, - ответил Акимов твердо и строго поглядел на членов бюро.
      - Вот те раз! - как-то обрадованно подхватил Сенечка и ласково поглядел на Поспелова. - Я им составил список - шесть человек... Поименно. И указал даже, где у каждого хлеб хранится, а именно в подпечнике. Ну, как же?
      - Было такое? - требовательно спросил Поспелов Акимова.
      - В точности... Список он составил и насчет подпечника сказал.
      - Чего ж еще надо? - радостно спросил Сенечка.
      - А то, что я не прокурор и не начальник милиции. И ходить по дворам, шарить да еще ломать печи и подпечники - не имею права. Мало ли кто мне на кого укажет.
      - Формальная придирка и уклонение от существа дела, - раздраженно заметил Возвышаев.
      - А по моему соображению, резонное, - неожиданно поддержал Акимова Тяпин. - Как вы полагаете, Федор Константинович? - спросил он Озимова.
      - Что тут полагать? Есть закон - чтобы провести обыск, а тем более конфисковать имущество, надо получить санкцию от прокурора, - отозвался тот.
      - Странное заявление, - сказал Возвышаев. - Вся политика налогов прежде всего есть козырь в руках местных органов. Все права им дадены. Старайся! Покажи свою преданность и смекалку. В частности, сельсовет имеет право наложить штраф до пятикратного размера стоимости хлеба с применением, в случае необходимости, продажи с торгов имущества неплательщика, причем двадцать пять процентов взысканных сумм идет в местный фонд кооперирования бедноты. Вот что такое налоговая политика!
      Озимов слушал, выдавливая на груди свой массивный складчатый подбородок, наклонив лобастую бритую голову, удивленно глядел на Возвышаева, помолчал, а потом изрек:
      - Занимайтесь себе на здоровье налоговой политикой, обкладывайте, требуйте, убеждайте... Но если идете делать обыск, ломать печь или амбар, то прихватите с собой понятых да работника милиции. Не забудьте взять разрешение у прокурора. А еще, для начала, потрудитесь установить, что хлеб прячут именно там, куда идете. Иначе конфуз выйдет.
      - Разрешите мне! - Сенечка даже руку выкинул, не так чтобы высоко, а робко, у самого плечика.
      - Да, пожалуйста, - кивнул ему Поспелов.
      - Мне, например, известно, что некий укрыватель по фамилии Орехов признался, что хлеб он прячет именно в подпечнике. И тем не менее товарищи Акимов и Обухова категорически отказались отбирать у него излишки. Это может подтвердить гордеевский избач. Или вон товарищ Обухова...
      Все обернулись к двери и поглядели на Марию; она выпрямилась, быстро глянула на Акимова, и глубокий вырез на ее груди заалел, как пионерский галстук на белой кофточке.
      - Я сказала, и теперь могу это повторить, - ответила Мария без колебаний. - Я ездила в Гордеево как представитель райкома комсомола. Следствие я не вела и ходить по избам с обыском не собиралась.
      - Очень жаль, Мария Васильевна, что закрываете лицо на политическую сторону этого вопроса, - сказал Возвышаев. - Это не по-партийному.
      - Партия учит нас, Никанор Степанович, любой вопрос рассматривать со всех сторон. И главное - не превышать своих полномочий. Ни в коем случае не нарушать законов.
      - Вас никто не призывает нарушать закон, - проворчал Возвышаев, недовольно и резко отваливая глазом в сторону.
      - Если не призываете, то по крайней мере подталкиваете.
      - А вы что можете сказать по этому поводу? - спросил Акимова Поспелов.
      - Я председатель сельсовета, - сказал, багровея, Акимов. - Если вы мне не верите, то ставьте на мое место этого самого избача или кого другого, который будет шарить в печке да на полатях.
      - Ну зачем так обострять, товарищ Акимов? - Поспелов опять снял очки, внимательно их рассмотрел и завертел их в пальцах.
      - У меня вопрос к председателю сельсовета. - Возвышаев, не дожидаясь разрешения Поспелова, спросил: - Как вы полагаете выполнить план по сдаче хлебных излишков?
      - Мы один план по излишкам выполнили. А это уж второй план, и дали нам его не кто-нибудь, а вы.
      - Что значит я? У меня не частная лавочка, - вспылил Возвышаев. Заседал райисполком, распределял по селам задание округа... Лично мне эти излишки не нужны. Хлеб закупает под сохранную расписку райторготдел.
      - Дак один раз обкладывали... Зачем же обкладывать второй раз? крикнул Акимов. - Неужели сразу нельзя определить?
      - Подобные выступления коммунистов против двухкратного и трехкратного обложения кулака льют воду не на нашу мельницу. Они, видите ли, за уравнительность... А где классовый подход? - Возвышаев встал и откинул одну полу френча, засунув руку в карман. - На то и введен новый сельхозналог, как удар по кулаку, как задача - выявить богатую часть населения в количестве большем, чем это было выявлено в прошлом году. Понимаете, товарищ Акимов?
      - А если нет лишнего зерна?
      - Ну да, по вашему представлению нет, а мельница гордеевская завалена зерном. Это как следует истолковать? - усмехнулся Возвышаев. - Как игру в жмурки? Вон в Веретье тоже говорили - нет излишков. А ведь нашли!
      - Дак они в соседнем районе купили зерно и сдали, - сказал Акимов. - А теперь этими квитанциями открещиваются от самообложения.
      Озимов и Тяпин засмеялись, а Возвышаев бросил им с упреком:
      - Между прочим, смешного тут ничего нет, - и сел.
      - Товарищ Акимов, но ведь из каждого положения нужно искать выход. Какой же выход вы нам подсказываете? - спросил Поспелов.
      - Выход только один - дождаться нового урожая. Тогда и сдадим старые хлебные излишки, - ответил тот. - Но только давайте договоримся - новые излишки определять один раз в году, а не пять раз.
      - Небось сам садишься есть каждый день, и по три раза, - проворчал Возвышаев. - А рабочий класс одним днем хочешь накормить на целый год?
      - Рабочих-то мы накормим, а вот те, которые считать не умеют, пусть теперь зубами звонче щелкают, - ответил Акимов.
      - Товарищи, без перепалки, - скривился Поспелов. - Итак, давайте установим сроки. Когда вы сдадите старые излишки?
      - К первому сентября, - запинаясь, неуверенно ответил Акимов.
      - Вот и хорошо. Иван Парфеныч! Запиши! А как насчет индивидуальных обложений?
      - От обложений мы не отказываемся. Но установите сперва строжайший порядок, кого и как обкладывать по закону.
      - Хорошо, мы тебе установим порядок обложения, - сказал Возвышаев. Вот после уборочной назначим к вам комиссию. Я сам поеду. Разберемся...
      - Пожалуйста!
      - Иван Парфеныч, запиши! Итак, вопросов больше нет? На сегодня вы можете быть свободны, товарищи.
      Акимов и Сенечка с Марией не спеша встали и тихонько вышли.
      - Ну что, будем рекомендовать в секретари Тихановской партячейки Зенина? - спросил Поспелов. - По-моему, он производит очень хорошее впечатление - старательный. У него, как говорится, глаза на самом затылке - все замечает.
      - Чего ж хорошего? - мрачно спросил Озимое, засопел и тяжело, по-медвежьи заворочался на стуле, так что его кожаная коричневая куртка захрустела, как несмазанные сапоги. - Он, видать, из блинохватов. За ним за самим глаз нужен. Сопрет еще чего-нибудь. Глаза подслеповатые, а бегают будь здоров. Это ж надо? Разломай ему подпечник! Не нравится он мне, подозрительный тип.
      - Ну, это несерьезно, - возразил Поспелов.
      - Спереть, может, и не сопрет, но глаз за ним нужен, - сказал Тяпин. Он какой-то шалый. Прошлой весной чего выкинул? За школой стадо пасли, а он на перемене выскочил быка дразнить. Ну, бык за ним погнался. Он залез на ветлу. Бык под ним землю роет, а он на него сверху по-собачьи лает. Всю школу собрал. А то по селу пойдет с гармоньей, за ним девки гужом: "Сыграй, Сеня, сыграй, милый, страданьице с переливом!" Нет, рано его на самостоятельную. Пусть еще подрастет.
      - Товарищи, я вас не понимаю! - встал из-за стола Возвышаев. - Товарищ Зенин пролетарий, можно сказать, из пролетариев - сирота! В детдоме освоил рабочие профессии - умеет плотничать и штукатурить. Давайте вспомним резолюцию ЦК по докладу Самарского окружкома, пункт второй: решительно изменять состав деревенских парторганизаций за счет вовлечения бедноты и представителей рабочего класса. Чего же еще надо? Я требую ставить на голосование! - Возвышаев сел.
      - Других предложений нет? - спросил Поспелов. - Ставим на голосование. Кто за то, чтобы рекомендовать товарища Зенина секретарем Тихановской партячейки?
      Руки почти разом подняли Возвышаев, Поспелов и Паринов.
      - Кто против? Так... Тяпин и Озимое. Иван Парфеныч, запиши! Значит, большинством голосов товарища Зенина рекомендуем... - и облегченно: - Ну, кажется, все?
      - Да, уж пора. Засиделись. - Озимое достал из брючного кармана часы: Вот, девятый час.
      - Как все? - переспросил удивленно Возвышаев. - А разбор налетчиков?
      - Каких еще налетчиков? - недовольно буркнул Озимов.
      - Степановских белогвардейцев.
      Озимов поморщился, его усы бабочкой под Демьяна Бедного дернулись, как привязанные на нитке:
      - Бросьте вы эту самодеятельность! Подумаешь - учителя по пьянке комедию разыгрывали.
      - Ну, знаете, товарищ Озимов?! Напялить погоны, ходить по селу да еще людей добрых пугать - ничего себе забава! - таращил глаза Возвышаев.
      Но Озимов уже завелся против Возвышаева и теперь попер на него медведем:
      - Ты забыл, как в третьем годе вы перепились в желудевском волкоме, переоделись в баб и поехали на степановские станы девок щупать?..
      - Я там не был!
      - Ты не был, зато твои заместители да помощники были. Ты же не вызывал их на бюро?
      - По-твоему, все равно, что в баб нарядиться, что в белогвардейцев? Да?!
      - Подумаешь, в белогвардейцев! На сцене вон в царей переодеваются, и Советская власть от этого нисколько не страдает.
      - То на сцене, а то по дворам ходить! - кричал Возвышаев.
      - Да уймись ты, никто тебя не боится. Ну, потешились ребята, хватили через край. Сунули им за это по выговору. Чего ж еще? Зачем дело лепить? Или мы сами молодыми не были? Какое преступление? Четверо в кладовой два часа просидели, пятый сбежал да милиционера насмешил? Вот и все. Нечего там штанами трясти.
      - Но мы же вызвали Герасимова, - сказал Поспелов.
      - Ничего, так отпустим. Небось не обидится... Хватит, сегодня и так наговорились, - Озимов решительно хлопнул ладонью по столу.
      - Да. Пожалуй, и в самом деле пора кончать. - Поспелов тоже поглядел на часы.
      - А я решительно возражаю, - повысив голос, сказал Возвышаев.
      - Хорошо, будем голосовать. Кто за то, чтобы дело Герасимова считать законченным? То есть оставить в силе ранее вынесенный выговор? - Руки подняли Озимов, Тяпин и Поспелов. - Сам видишь, Никанор Степанович, ты в меньшинстве, - обернулся к нему Поспелов.
      - Вот это и есть либеральная терпимость, против которой мы и собрались сегодня выступить. Но ничего... Мы еще повоюем с этой либеральной терпимостью, - Возвышаев вышел первым.
      Костя Герасимов упросил Марию подождать его в палисаднике, возле райкома:
      - Вместе пойдем к Успенскому. Там уже все в сборе. Варьку пропивать будем. Они с Бабосовым решили пожениться.
      - В который раз? - усмехнулась Мария.
      - А тебе не все равно? Подожди! Успенский наказал - без тебя не приходить. Он завтра переезжает в Степанове.
      - Знаю.
      - Вот и отлично! Без тебя все равно не начнут, а без меня могут всю водку выпить, - дурашливо скривился. - Умоляю, подожди! Может, я последний раз гуляю. Не то выгонят на бюро - в бродяги подамся, - продекламировал:
      Провоняю я редькой и луком
      И, тревожа рассветную гладь,
      Буду громко сморкаться в руку
      И во всем дурака валять.
      - Ладно, не хнычь загодя. Подожду.
      Не успела Мария присесть на лавочку под сиренью, как вылетел из дверей Герасимов и, возбужденно сияя, выпалил на ходу:
      - Индульгенцию получил! Прежний приговор оставлен в силе. Господа присяжные, пересмотра не будет и не ждите!
      - Благодари Тяпина. Его забота. Иначе с тебя Возвышаев шкуру бы спустил.
      - Откуда ты знаешь? И кто я Тяпину? Что ему Гекуба?
      - Ну, допустим, Гекуба ему человек не посторонний. Если бы стали драть тебя, то и мне несдобровать. А я - тяпинский кадр. Что ж это? Выходит, кадры у него не совсем те?!
      - Маша, ты наша икона-спасительница. Тебя в угол ставить надо.
      - Хамло!
      - Да нет... Я для того, чтобы молиться на тебя.
      - У Бабосова выучился, что ли?
      - Пошли! А то кабы они без нас ненароком не нарезались.
      По дороге Костя рассказывал:
      - Приехал к нам тот доцент-физик.
      - Какой доцент?
      - Ну, из Московского университета. Помнишь, Бабосов рассказывал?
      - А-а, самогонщик?!
      - Он самый. Математиком оказался.
      - За что ж его вычистили?
      - Черт его знает. Говорит - индусским егам поклонялись: на голове стояли. Одним словом, буржуазные замашки.
      - Еги считаются аскетами. Или как там? Вроде бедняков, что ли. При чем же тут эти буржуазные замашки?
      - Ну, ты даешь! Это же не наша, не пролетарская беднота. Это беднота от скудости буржуазной науки, - и загоготал.
      - Ты сам заразился от Бабосова замашками мелкобуржуазного злопыхателя.
      - Мы с Колей приходим в школу познакомиться с новеньким, - он занял комнату в бывших мастерских, рядом с Успенским, - стучим... Войдите! Отворяем дверь. Никого. И вдруг над нами с потолка этакий писклявый голосок: "Здравствуйте!" Мы как чесанем назад. А он сверху: га-га-га! Смотрим - висит вниз головой, зацепившись коленями за перекладину в самом углу. В первый же вечер успел шведскую стенку себе соорудить. Спрыгнул, ходит вокруг меня, глазами косит и фыркает, как кот. "Вы чего, Роман Вильгельмович?" - спрашивает его Бабосов. А он положил голову набок, рожу скривил сладенько и пропищал: "Так это-о, я любуюсь, как слажена у него фигура". У меня то есть. "Естественно, - говорит Бабосов, - в крестьянской семье вырос, на хороших харчах". - "Это понятно, - хмыкнул тот. - А вот теперь бы побороться?" Что ж, говорю, давайте поборемся.
      - И поборолись? - улыбнулась Мария.
      - Поборолись... Этот хохлацкий немец, хоть и говорит писклявым бабьим голосом, но здоровяк что надо, я тебе доложу...
      - Кто ж одолел?
      - Никто. Потоптались, как лошадки, заложив головы на плечи друг другу, посопели, пофыркали... Правда, пытался он раза два взять меня подкатом, но я отбрасывал его ногу. Доволен... Руку мне пожал, раскланялся. Замечательно, говорит. Чудной!
      Их ждали на веранде: все уже сидели за столом, а Варя хозяйничала в сенях возле керосинки - яичницу жарила. На столе навалом и в тарелках лежали красные помидоры, огурцы, зеленый лук, ветчина и колбаса. Бутылки с вином и с водкой стояли нераскупоренные.
      - Ага, что я говорил? Без тебя не начнут, - заголосил Костя от дверей, пропуская Марию вперед. - Доблестные рыцари ордена ножа и вилки приветствуют первую даму почтительным ожиданием. Ура!
      - Она первая, а я, выходит, вторая? Коля, вызови его на поединок! Пропори его вилкой и на тарелку его, - кричала из сеней Варя.
      - А кто его есть будет? Он теперь того... подмоченной репутации, сказал Бабосов.
      - Но-но, не забывайся.
      - Ты лучше скажи, как вас встречать? Во здравие или за упокой? спросил Успенский.
      - Пойте осанну ей, пресвятой Марии! - торжественно глаголил Костя, указуя пальцем на Машу. - Она спасла меня своим незримым присутствием.
      За столом кроме Успенского и Бабосова сидели Кузьмин, Саша Скобликов с Анютой и новый учитель, темноволосый, с хрящеватым сплющенным носом и резко означенными глазными яблоками; на нем был серенький костюм и белая расстегнутая рубашка. Он встал навстречу Маше и представился:
      - Роман Вильгельмович Юхно, - потом скорчил рожу и губы вытянул трубочкой: - Так это-о вы ходили в кожаной тужурке в ночной маскерад?
      - Вроде бы, - смутилась Мария.
      - Замечательно! - он прыснул, залился визгливым смешком и, приставив ладони к вискам, покачал головой.