Глава 6

У входа в ресторан Генри увидел дверь с изящной черной табличкой: «Николас Найт. Ателье мод. Первый этаж».

Салон занимал весь этаж. Пол был устлан белым ковром, атласные черные портьеры перехвачены толстыми белыми шнурами. На каминной полке стояла огромная ваза белых лилий и алых роз. Возле двери за старинным столиком орехового дерева восседала немыслимо белокурая девица и красила ногти серебряным лаком. Увидев Генри, она, томно покачиваясь, двинулась ему навстречу.

– Чем мгу слжить? – спросила девица с каким-то невероятным прононсом. На старенький плащ инспектора она взглянула как садовник на слизняка.

– Я хотел бы видеть мистера Найта, – сказал Генри и вручил ей свою карточку.

– Присядьте, – сказала блондинка. – Я узнэю, свобэден ли эн. – И, кокетливо покачиваясь, исчезла.

Не успел Генри примоститься на краешке золоченого кресла, как она вернулась.

– Мистер Нэйт примт вас сечасжэ, – сообщила она уже более почтительно.

Она провела Генри за черные занавеси и потом вверх по маленькой винтовой лестнице. Здесь, как и в редакции «Стиля», бросалась в глаза разница в убранстве между парадной приемной и рабочими помещениями.

Лестница была ободранная, пушистый белый ковер, сменился вытертым линолеумом. Поднявшись вверх. Генри услышал женские голоса, доносившиеся из-за полуоткрытой двери слева. На правой была надпись: «Кабинет».

– Он в этэлье, – сказала блондинка. – Вхдите пэжэлста.

Войдя в дверь, он чуть не выскочил обратно. В комнате было полно людей. Кипы тканей, катушки, лоскуты, булавки, эскизы фасонов, перья, искусственные цветы, манекены, бусы – все это было перемешано в ужасном беспорядке. С противоположного конца комнаты доносился непрерывный стрекот швейных машинок. Полдюжины девушек в коричневых халатах нажимали на педали, крутили колеса и ловкими, искусными руками направляли под иглы куски дорогой ткани. Но не это ошеломило инспектора: прямо перед собой он увидел сто с лишним – как ему показалось – девиц в одних бюстгальтерах и трусиках. И, лишь заметив бесчисленное множество Николасов Найтов, выстроившихся бесконечными рядами, он догадался, что этот эффект создавали отражающие друг друга зеркала. В действительности было лишь три полуголых девицы, но и этого казалось достаточно.

Николас Найт обматывал кусок зеленого атласа вокруг бедер четвертой манекенщицы – брюнетки с головой Нефертити. Стоя неподвижно, как статуя, она с интересом рассматривала свои ярко-красные ногти. На ней также не было ни платья, ни сорочки, только беленький бюстгальтер.

– Входите, – неразборчиво произнес Найт. Он держал во рту булавки.

– Может быть, мне лучше… – начал Генри, приготавливая путь к отступлению.

– Сейчас освобожусь! Дайте стул мистеру Тиббету!

Одна из раздетых красавиц сняла с табуретки кусок темно-синего бархата. Другая нимфа, небрежно смахнув с нее пыль куском золотой парчи, придвинула табуретку к Генри. Он поблагодарил и сел. Его поразило, что появление незнакомого мужчины ничуть не смущает раздетых девиц.

Найт взял кусок зеленого атласа, задрапировал его вокруг груди манекенщицы и сколол булавкой.

– Рене, душенька, повернитесь медленно, – попросил он. Девушка начала грациозно поворачиваться. Найт придирчиво оглядывал ее.

– Еще, еще. Стоп! – он что-то поправил. – Еще немного, дорогая. Теперь пройдитесь. – Покачивая бедрами, Рене направилась к швейным машинам. Найт следил за ней, сощурив глаза. – Все в порядке. Стоп. Достаточно, душа моя… Марта!

– Да? – пожилая полная женщина в черном, как из-под земли, выросла за его спиной.

– Снимите это с Рене и передайте закройщикам, – распорядился он. – Для нижней юбки можно взять «toile» номер 18. Срочно. Это для леди Прендергаст.

Появилась китаянка в самом странном одеянии, какое когда-либо видел Генри: длинное вечернее платье, сделанное из цельного куска грубого светлого холста, густо испещренного карандашными метками.

– Я надела «toile» номер 24, мистер Найт. Мисс Марта говорит… – начала китаянка с легким приятным акцентом.

– Пусть она говорит все, что угодно, но я сейчас занят, – перебил Найт. – Вы видите, меня ждут. Ступайте.

Китаянка пожала плечами и удалилась. Найт повернулся к Генри.

– Мне ужасно неприятно, что я заставил вас ждать, инспектор! Но на следующей неделе состоится показ моих летних моделей, к тому же сезон в разгаре, и все женщины в Лондоне, как сговорившись, что-то себе шьют…

Генри заметил, что молодой художник и вправду выглядит усталым. Они прошли в кабинет Найта, где царил еще больший хаос, чем в ателье. Стол и стены были покрыты эскизами платьев. К большинству из них пришпилено по несколько лоскутков. Оставшаяся: часть комнаты утопала под сугробами газет и фотографий, среди которых Генри обратил внимание на одну, где была снята Вероника, явно собирающаяся спрыгнуть с Эйфелевой башни. Николас сбросил с кресла пачку газет и предложил Генри сесть. Сам он сел с другой стороны стола в вертящееся кожаное кресло, раскрыл золотой портсигар и протянул Тиббету.

– Сигарету, инспектор! Ну вот, теперь можно и поговорить. Генри начал мягко, чуть ли не робко.

– Я не рассчитываю, мистер Найт, что вы сможете мне многое сообщить. Но, но почему-то мне кажется, что ваши суждения могут оказаться ценными.

Николас просиял.

– Все, что в моих силах… – Он сделал широкий жест рукой. Казалось, он уже преодолел свою нервозность, так удивившую Тиббета в ресторане.

– Для начала скажите, знали ли вы Элен Пэнкхерст?

– Нет. То есть почти не знал. Я о ней, конечно, слышал, но мне чаще приходится иметь дело с сотрудниками отдела мод – Терезой, Бет и другими.

– Сейчас я пытаюсь, – сказал Генри, – воссоздать картину подлинных взаимоотношений между некоторыми людьми.

Найт вдруг перестал улыбаться, он будто чего-то испугался.

– О чем вы говорите, инспектор?

– Я говорю об отношениях мисс Пэнкхерст с другими сотрудниками редакции.

– А-а, – успокоился Найт. – Я расскажу вам все, что знаю. – Он помолчал, словно обдумывал, с чего начать. – Вы, конечно, понимаете, что мир моды – необычный мир.

– Мне все это твердят, – ответил Генри.

– Дело не в том, что люди в нем не такие, какими кажутся, – сказал Николас. – Наоборот, они даже преувеличивают свои качества.

– Это я успел заметить, – кивнул Генри.

– Возьмем, к примеру. Тетушку, – продолжал Николас. – Вы, я думаю, уже знакомы с ним?

– Знаком! – с чувством ответил Генри.

– Так вот он – форменный мошенник, – злобно заявил Николас. – По сути дела, заурядный, тупоголовый ирландец. Очень заурядный, – чуть ли не с завистью добавил он. – Но положение обязывает его изображать из себя чудака. А вот Элен Пэнкхерст в этой игре не участвовала. Она просто оставалась сама собой. Так мне говорили… – Кто именно?

– Ну.., это общеизвестно, – отмахнулся Николас. – А возьмите Терезу и Майкла. Разве это брак? Это чистый фарс! – Николас засмеялся. – Тереза – дочь лорда Клэндона. Денег куры не клюют. Работать она пошла просто, чтобы развлечься. И лишь много позже вдруг обнаружилось, что у нее есть это мистическое чувство моды. Майкл выгодно женился, что говорить. Едва ли Клэндоны были в восторге. Но, что самое смешное, сейчас все наоборот. – То есть?

– Теперь Майкл знаменитость. Не будь он зятем Клэндонов, им сейчас не удалось бы залучить его даже на обед. Генри в этом усомнился, но ответил лишь:

– Это еще не означает, что их брак – фарс.

– Я не хочу казаться злым, – с ханжеским видом сказал Николас, – но Тереза не из тех, кого назовешь сложной натурой. Зато у Майкла столько самых разнообразных интересов, – ядовито произнес он. – О нем многое говорят.

– В том числе и об его отношениях с Элен Пэнкхерст? Николас удивился.

– Элен? Нет… Хотя… – Он замялся, затем, явно кривя душой, продолжал:

– Я не сплетник, инспектор. Вполне возможно, что ходят какие-то слухи относительно Майкла и Элен. До меня они не дошли, вот и все. – Казалось, это его огорчает.

Генри так и не удалось заставить Найта сказать что-нибудь более определенное. По его словам, у Майкла никогда не было ничего общего с Терезой. Майкл жил в совершенно ином мире: гораздо больше интересовался театром и балетом, чем модами. В конце концов Генри отступился и, решив при случае вернуться к этой теме, стал расспрашивать о событиях прошлой ночи.

– Я вчера работал допоздна, – начал Найт. – Примерно около полуночи решил зайти в этот кабак внизу, выпить рюмочку на сон грядущий.

– Кабак – это «Оранжери»?

– Да. Кошмарное заведение, верно? Но удобно, рядом. Генри взглянул в окно и увидел, что как раз напротив находится редакция «Стиля».

– А вы не заметили, был свет в окнах напротив? – спросил он. :

– Не то чтобы заметил, просто знал, что они просидят допоздна из-за парижского выпуска. Я бы уж скорей заметил, если бы света не было…

– Итак, – сказал Генри, – вы спустились в «Оранжери» и встретили там мистера Горинга и мистера Барри.

– Верно. Они как раз кончали ужинать. Оба были чуть навеселе. Горас сыпал бесчисленными анекдотами, как всегда на редкость несмешными. Годфри, как обычно, притворялся «свойским малым». А это трудно, когда пьешь один тоник. Я понял, что они с Горасом заключили какую-то сделку и этот ужин должен ее закрепить. Сам я до смерти устал, просто не знаю, как я все это выдержал…

– Почему же вы согласились поехать к мистеру Горингу?

Николас слегка смутился.

– Вообще-то я не люблю выгоды ради подмазываться к людям, которые мне не нравятся. Но все же мне надо как-то ладить со «Стилем». Вы понимаете?

– Да. Значит, вы и мистер Барри поехали на Бромптон-сквер, а мистер Горинг зашел в редакцию за остальными. Кстати, миссис Горинг была дома?

– Лорна? Нет, она почти все время за городом. У них и в городе есть дом, и в Суррее. – И добавил:

– Вот вам еще один ловкач, женившийся на деньгах.

– Скажите, вам не показалось, что кто-нибудь из сотрудников «Стиля» расстроен, нервничает – словом, не в своей тарелке? Николас фыркнул.

– Они вечно не в своей тарелке. Тетушка говорил грубости, прямо напрашивался на ссору. Майкл изводил беднягу Гораса, надо сказать, очень смешно. Тереза была спокойна, а Марджори показалась мне совсем больной.

– А мисс Филд?

– Мисс Филд? Кто это?

– Секретарша мисс Френч. Вы отвозили ее домой.

– А-а, сурбитонская сирена! Что вы хотели о ней знать?

– Она тоже выглядела как обычно?

– Понятия не имею. Я ее никогда прежде не видел. Впрочем, едва ли можно выглядеть обычнее.., бедняжка.

– Итак, вы отвезли домой мисс Филд и мистера Барри и снова вернулись сюда?

– Да. Я живу в мансарде, в живописной нищете. Хотите бросить взгляд на мое гнездышко?

– Нет, спасибо, – решительно отказался Генри. – Не заметили ли вы, который был час?

– Примерно около трех, не скажу вам точнее. Я помню, что уехал с Бромптон-сквер в половине третьего.

– И когда вы сюда вернулись, – продолжал Генри, – вы не заметили чего-нибудь необычного? Может быть, кто-нибудь входил в дом напротив или, наоборот, уходил?

– Кое-что заметил. Подойдя к окну, чтобы задернуть занавеси в спальне, я увидел, как из дверей выходила какая-то женщина. Очень странного вида особа в кошмарном оранжевом платье, белой накидке и в очках. Я еще подумал: наверняка не из отдела мод.

Генри кивнул.

– Это, вероятно, была мисс Пайпер, редактор отдела искусств. Что она сделала, выйдя из дому?

– Пошла пешком по улице.

– И больше вы никого не видели?

– Мельком видел Элен. Она печатала на машинке. Значит, была жива еще. Потом я задернул шторы, свалился в постель и уснул как убитый.

– Понятно. Большое спасибо, – Генри заглянул в свою записную книжку. – Мне хотелось бы еще поговорить с мистером Барри. Вы не скажете, как с ним связаться? Ведь вы его хорошо знаете?

– Я для него работаю, – коротко ответил Николас.

– Для него? – удивился Генри. – Я думал… Я хочу сказать, вы ведь художник высокого класса, а он…

– ...выпускает стандартную продукцию? – весело спросил Николас. – Вы совершенно правы, инспектор. И в то же время глубоко ошибаетесь. Вы недооцениваете общий сдвиг во вкусах покупателя. Что плохого в стандартной одежде? Разумеется, Париж указывает путь, но фирмы, выпускающие массовую продукцию, буквально по пятам идут вслед за Парижем. А у работающих женщин водятся денежки, которые им хочется истратить. – Найт, сев на своего конька, утратил излишнюю манерность, и Генри вспомнилось, что говорил Горинг о его деловых способностях. – Люди, подобные мне, стали анахронизмом, – продолжал Николас. – Сейчас выгоднее заниматься готовым платьем. Именно в этой области и должны работать хорошие художники-модельеры. Они, к слову, так и делают. Любой художник с именем связан теперь с какой-нибудь фирмой готового платья. Прямой расчет. Пять тысяч платьев по десять гинеи приносят больше дохода, чем одно платье за сто. Ну а салон приходится держать, чтобы твое имя и модели приобретали известность, – это стоит жертв! – Он помолчал, как бы смутившись. – Мне повезло. Моя… Один приятель одолжил мне для начала денег. А теперь у меня есть имя. Я это понял еще полгода назад, когда Барри предложил мне, делать модели для его фирмы. У меня какой-то нюх… Я, так сказать, умею переводить парижские модели на язык «Барри-моды». В прошлом сезоне я сделал, для них почти четвертую часть всех моделей. А в следующий раз вообще подготовлю всю партию. Сам Барри нудный и вульгарный тип, но дело он знает до тонкостей.

– Так где же я смогу его найти? – снова спросил Генри.

– Поуп-стрит, 286. Чуть ли не все торговцы готовым платьем обосновались в тех краях, благослови их бог, – ответил Найт. Когда Генри собирался уходить, его вдруг осенило.

– Кстати, – спросил он, – вы не были в Париже на той неделе?

К его удивлению, Найт побледнел.

– Не был! – взвизгнул он. – Конечно, не был! Я никогда не езжу в Париж, и все это знают! Я просидел здесь всю неделю, вам это кто угодно подтвердит…

– Не стоит так волноваться, – успокоил его порядком заинтригованный Генри. – Вы сказали, что переводите парижские модели, вот я и подумал…

– У меня есть глаз! – срывающимся голосом вскрикнул Николас. – Я гляжу на фотографию и вижу, как скроено платье. Мне не нужны «toiles»! – Он вдруг осекся.

– А что такое «toile»?

Немного помолчав, Николас ответил уже спокойнее:

– Помните китаянку в холщовом платье? Это и есть «toile». Только, конечно, моя собственная. «Toile» – это модель платья, скроенная и сшитая точно как оригинал, но из дешевого материала. Фабриканты одежды покупают их в Париже за бешеные деньги, между прочим. Хорошая «toile» стоит сотни фунтов. Но если фабрикант купил «toile», он волен распоряжаться этой моделью как ему угодно.

– Спасибо, – сказал Генри. – Я становлюсь образованным. Итак, вы делаете парижские модели, не покупая «toile».

– Закон этого не запрещает, – стал оправдываться Найт. – Говорю вам, я не бываю на показах. Я крою по фотографиям, на глаз.

– Это, должно быть, очень выгодно, – простодушно заметил Генри и удалился.

Задержавшись на площадке, он услышал, как Найт снял телефонную трубку и попросил: «Соедините меня с фирмой «Барри-мода». Простоять там дольше ему не удалось – появилась Марта. Инспектор не торопясь спускался по лестнице – ему было о чем подумать.

Часы показывали половину пятого. Ему оставалось еще опросить только Дональда Маккея, помощника художественного редактора, к которому, кажется, была неравнодушна Вероника. Генри ничего особенного не ожидал от этой встречи, но, как часто бывает, именно разговор с Дональдом оказался весьма интересным.

О событиях прошлой ночи Дональд не мог сообщить ничего нового. Термос он видел, тот стоял в темной комнате; в половине второго, когда Дональд покидал редакцию, термос все еще находился там. Дональд был очень занят – весь вечер он подготавливал для Патрика пробные листы макета – и бутылочки с цианом не видел, но, как и все, он знал, что циан в редакции есть, знал также, где его хранят. Рассказал он Генри и о том, как встретил на улице Горинга и как после долгих поисков в конце концов поймал такси и добрался до Баттерси. А когда Генри заговорил об отношениях Элен и Майкла, Дональд почувствовал себя совсем свободно и разговорился.

– А-а, вот вы о чем… Конечно, слышал, – сказал он. – Уж Олуэн об этом позаботилась! Но, по-моему, тут что-то не так. Не спрашивайте, что именно. Я ведь всего лишь младший сотрудник. Журнал делает эта компания – Марджори, Тереза, Тетушка и Элен. И все они, кроме, пожалуй, Тетушки, могли бы нажить состояние, работая в рекламе.

– Что вы имеете в виду?

– Только то, что говорю. Они умеют внушить людям то, что хотят. И действуют не на любительском уровне – профессионально! Может быть, я ошибаюсь, – продолжал он, – но, по-моему, вам чаще всего приходится сталкиваться с людьми, которым ваше положение внушает трепет, и они не врут вам.., по крайней мере, в мелочах. Здесь так не будет. – Он помолчал. – Я сам не все понимаю, но в этой истории насчет Элен и Майкла что-то не так.

– Вы хотите сказать, что эта история – лишь дымовая завеса, которая должна скрыть нечто другое, более важное?..

– Да. Я хочу сказать именно это.

– Такая мысль мне тоже приходила в голову, – заметил Генри. – Но что же они скрывают?

– Понятия не имею.

– Элен очень нравилась мистеру Уэлшу, верно?

– Да, конечно, – не задумываясь, ответил Дональд, – мы все.., у нас тут все ее любили. Кроме мисс Филд.

– А разве это так уж важно? Ведь мисс Филд всего лишь секретарша. Дональд усмехнулся.

– Не совсем так. Она тоже, по-своему, влиятельная особа. Когда Марджори уйдет на отдых, для мисс Филд будет небезразлично, кто станет главным редактором. Элен захотела бы все держать под своим контролем. Она была не из тех, кто перекладывает на других ответственность. А вот Тереза все административные дела доверила бы секретарше, и мисс Филд при ней сделалась бы еще влиятельней. Понятно?

Было уже шесть часов, когда Генри покинул редакцию. Зайдя в ближайшую телефонную будку, он позвонил Олуэн Пайпер в ее квартиру в Кенсингтоне – в ту самую квартиру, которую она снимала вместе с Элен. Олуэн тут же сняла трубку.

– Я думала, вы позвоните раньше, – сказала она недовольным тоном. – К половине девятого я должна быть в театре.

– Я буду у вас не позднее половины седьмого.

Генри интересно было взглянуть на квартиру Элен. Он уже знал, что Элен была небогата. Около двухсот фунтов на текущем счету и страховка – вот все, что унаследует ее живущая в Австралии сестра, не считая мебели и личных вещей. Он полагал, что, как большинство незамужних женщин, Элен почти все свое, жалованье тратила на одежду и квартиру. И сейчас ему достаточно было оглядеться вокруг, чтобы убедиться, что он был прав. Квартирка была расположена на седьмом этаже нового дома и обставлена просто, современно. Все свидетельствовало о строгом и безупречном вкусе покойной. Особенно бросалось в глаза отсутствие безделушек, которыми обычно так захламлены жилища одиноких женщин. Строгие изделия из скандинавского стекла и керамики, несколько репродукций Кандинского и Клея – вот все, что выбрала в качестве украшений Элен.

Олуэн встретила Генри довольно бесцеремонно:

– Вы, наверное, хотите все осмотреть? Ну что ж, глядите, а мне пора переодеваться. Если буду нужна – я у себя в комнате. – И с этим напутствием она скрылась в небольшой спальне, содержавшейся, как он успел заметить, в полном беспорядке. Платья, книги, грампластинки валялись повсюду. Контраст между комнатой Олуэн и остальной частью квартиры еще раз подчеркнул, как несхожи были ее обитательницы.

Генри начал осмотр. Прежде всего он прошел в спальню Элен. И здесь бросалась в глаза аскетичность покойной. Диван-кровать накрыт темно-синим покрывалом, на простеньком туалетном столике из светлого дуба – минимальное количество косметики и духов. В ящиках строгого современного комода аккуратно уложены стопки чистого белья. Платяной шкаф также в образцовом порядке. Лишь несколько использованных носовых платков в корзине для грязного белья свидетельствовали, что Элен принадлежала к числу простых смертных и страдала сильным насморком.

Генри был разочарован. Ему оставалось еще осмотреть лишь небольшое бюро, к счастью, незапертое. Первое, что он увидел, открыв его, было лежавшее на бюваре незаконченное письмо. Письмо было написано чернилами, твердым четким почерком. Единственная пометка – слово «вторник».

«Мне кажется, я нашла то, что требуется. Они, конечно, отличаются от тех, что продаются в Париже, но я просила Терезу привезти мне образчик для сравнения. Я практически уже остановилась на синем платье из джерси – помните, том самом, которое хотела сфотографировать Бет. Думаю, через несколько дней смогу сказать определенно».

На этом письмо обрывалось. Поскольку оборвалось оно не на середине фразы, Элен, наверное, не прервали. Скорее она просто его отложила, чтобы закончить позже, вспомнив, например, что ей пора к доктору. К уголку письма с задней стороны что-то было пришпилено булавкой. Очевидно, кусочек ткани, так как послание, по всей видимости, было адресовано портнихе. Генри удивился, обнаружив, что приколот всего лишь чистый лист писчей бумаги. Он хотел уже положить письмо на место, но, вспомнив, что у него нет образчиков почерка Элен – в редакции она писала только на машинке – сунул письмо себе в карман.

В остальном бюро было в столь же образцовом порядке, как и все, что окружало Элен. Аккуратными стопками сложены квитанции, счета… Стопка с надписью: «Письма, на которые надо ответить». Ни карточек с приглашениями, ни открыток от уехавших в отпуск подруг, ни торопливо нацарапанных записок, назначающих или отменяющих свидания. И что самое главное – не было и любовных писем. Потому ли их нет, что она их не получала, или они были уничтожены?

Решив выяснить это у Олуэн, он в последний раз оглядел комнату, но она так и не выдала ему никаких секретов. В маленьком книжном шкафу несколько детективных романов, биографии знаменитостей, пользующаяся большой популярностью книга об археологических раскопках в Египте, Полное собрание сочинений А. А. Милна и два бестселлера – один, сочиненный профессором университета, а другой – бывшим вором-карманником. На нижней полке стопка старых номеров «Стиля». Заурядный уровень, подвел итог Генри, может быть, чуть выше среднего.

Единственное, в чем проявлялась индивидуальность хозяйки, – это одежда. Содержимое платяного шкафа свидетельствовало об умении безошибочно и смело подбирать цвета и о склонности к простым классическим линиям. Никаких излишеств в следовании моде. Генри согласился с мнением Марджори Френч: Элен хорошо одевалась – работа в «Стиле» не прошла для нее даром, – но она слишком осторожна в выборе одежды, чтобы стать главным редактором большого журнала мод.

Вспомнилось много раз слышанное выражение «чувство моды». Он, кажется, начинал уже понимать, что оно значит.

Из спальни Генри перешел в облицованную белым кафелем кухню. К, его разочарованию, выяснилось, что в кухне установлен мусоросжигатель. Все письма, от которых хотела бы избавиться Элен, тут же превращались в пепел.

Он вернулся в прихожую и постучал к Олуэн.

– Я все осмотрел, мисс Пайпер. Когда вы будете готовы?

– Очень скоро.

Через несколько минут Олуэн вышла в гостиную. Она надела ярко-розовое шелковое платье, отделанное мягкими оборками – последний крик моды, – и весьма нелепо выглядела в нем. Любая сотрудница отдела мод сказала бы ей, что нельзя носить оборки, если они не идут к фигуре, как бы модны они ни были. Но уж если ты носишь их, не нужно сочетать их с бусами из искусственного жемчуга, ярко-розовыми атласными туфлями и массивной белой сумкой. Честно говоря, сотрудницы отдела мод давно махнули на нее рукой, поскольку в ответ каждый раз слышали: «Ну и что, а мне нравится!»

Генри, конечно, не мог столь квалифицированно определить погрешности ее туалета. Но он умел распознать непорядок, когда сталкивался с ним. Тем не менее он сделал над собой усилие и приветливо улыбнулся.

– А вот и вы. Какая вы нарядная!

– Правда, хорошенькое платьице? – самодовольно спросила Олуэн. – Бет снимала его для «Стиля молодых» на Веронике Спенс месяца два назад. Оно так мило выглядело, что я тотчас же решила его купить… Так чем я могу вам помочь?

– Во-первых, – Генри извлек из кармана только что найденное письмо. – Можете ли вы определить, чей это почерк? Олуэн мельком взглянула на письмо.

– Могу, конечно. Это Элен писала.

– Спасибо, мисс. А теперь скажите, Элен получала много писем?

– Понятия не имею, инспектор. Элен первая вставала по утрам и варила кофе. Я ведь почти каждый вечер в театре. Мне можно и попозже в редакцию прийти. Элен была кое в чем довольно.., скрытная. Она всегда сама вынимала почту, уносила свои письма на кухню и читала их, пока варила кофе. Те, на которые не нужно было отвечать, сразу же отправляла в мусоросжигатель. Она ведь очень аккуратная.

– А почему вы говорите «скрытная»?

– Да, вот… – замялась Олуэн. – Был такой случай, когда мне не терпелось получить одно письмо. Я встала рано, вынула почту и отнесла в комнату к Элен то, что было адресовано ей. Она так рассердилась… Будто я ее письма читаю, или уж не знаю что. Взяла с меня слово, что впредь я никогда не буду сама вынимать почту. Странно, правда? Непохоже на нее.

– Очень странно, – согласился Генри. Покойная Элен Пэнкхерст начинала его раздражать. Кто ее знает, какие там письма она получала, но прочесть из них невозможно и строки. Генри с завистью вспомнил о сыщиках из детективных романов, непременно обнаруживавших в камине среди золы обгоревший клочок бумаги, на котором осталось несколько слов… «Что делал бы сам Шерлок Холмс, – мрачно подумал он, – столкнись он с электрическим мусоросжигателем?..» Он вдруг услышал голос Олуэн:

– ...как можно скорее. Вы понимаете, да?

– Извините, что вы сказали?

– Я спрашивала насчет платьев и остальных вещей Элен. Я бы хотела упаковать их и поскорее отправить на склад.

– У меня нет возражений, – ответил Генри, – Спасибо. Вы не представляете себе, как это тяжело, – голос Олуэн дрогнул. – Особенно платья… Они как призраки… Не могу видеть ид здесь!

– Я вас понимаю, – согласился Генри. – Что ж, упакуйте их, и дело с концом. Спасибо вам за помощь.

Домой он вернулся в половине девятого. Шел дождь. Генри долго трясся в автобусе, потом шлепал по мокрым улицам. Открывая дверь, усталый и голодный, он мечтал лишь о стакане виски с содовой, шлепанцах, тихом ужине вдвоем с женой и горячей ванне.