Наконец – и это очень важно – следует помнить, что высокая рождаемость и связанный с нею высокий естественный прирост не на всех этапах развития общества отражают повышение жизненного уровня людей. На определенных этапах возникает обратная зависимость: чем выше уровень материальных условий жизни и образования населения, тем ниже рождаемость.

Например, в быстро развивающейся Японии рождаемость весьма быстро снизилась, тогда как в промышленно менее развитых странах Юго-Восточной Азии она осталась на высоком уровне; рождаемость на «богатом» Севере Италии ниже, чем на «бедном» Юге этой страны. Не исключено, что с повышением уровня жизни и образования современных канадских эскимосов рождаемость в их среде, как показывает исторический опыт других северных народов, начала бы снижаться.

Хирн постоянно жалуется на «черствость» индейцев (исключение он делает только для вождя Матонаби), которые-де «при каждой встрече ждали только все новых подношений». Интересно, какого другого отношения мог ожидать (и заслуживать) представитель Компании Гудзонова залива, которая постоянно разжигала интерес индейцев к товарам европейского происхождения, чтобы привлечь их к мехоторговле и получить прибыль, выменивая ценные меха на предметы, многие из которых индейцам попросту не были нужны, а то и вредны для них? Хирн отмечает отвращение индейцев к алкогольным напиткам при первом знакомстве с ними. Компании в конце концов удалось добиться того, что они «преодолели» это отвращение, и «огненная вода» стала едва ли не главным предметом обмена на меха.

Что нес северным народам приход англичан, хорошо продемонстрировало первое их появление – в лице Хирна – в устье реки Коппермайн. Ведь в сущности по его инициативе сюда явился индейский воинский отряд, учинивший жестокую резню эскимосов. Хирн находился в гуще этой бойни с оружием в руках (которое, впрочем, он решил «применять только для защиты своей жизни, если это окажется неизбежным», – каково лицемерие!) и потом «не мог вспоминать картины той жуткой ночи без слез и сострадания». Наверняка и уцелевшим эскимосам запомнилась та жуткая ночь, когда они впервые увидели «каблуну» («человека с большими бровями» – так, а не «белыми» называют эскимосы европейцев). На какое же радушие эскимосов могли рассчитывать явившиеся сюда впоследствии другие европейцы?

Обычаи и традиции индейцев и эскимосов сложились в условиях совершенно определенного уровня развития производительных сил и организации общества. Приход европейцев внес существенные изменения в материальные условия их жизни, что вызвало конфликт с более медленно меняющимися особенностями их духовной культуры, обычаями и привычками. Например, Хирн упрекает индейцев в «расточительности», в том, что иногда они убивают оленей-карибу больше, чем могут съесть. Но ведь очевидно, что такой «охотничий инстинкт» – добыть дичи как можно больше – сложился у них в условиях использования гораздо более примитивных орудий охотничьего промысла, чем огнестрельное оружие, которое индейцы получили к тому времени; только это оружие и сделало возможным чрезмерное истребление оленей.

Кстати, это были еще «цветочки». Куда более яркий пример по-настоящему варварского отношения к природе показали в XX веке «белые» трапперы, хлынувшие в тундры Киватина вслед за началом «пушной лихорадки», когда в Европе и Америке вошел в моду мех песца. На приманку для песца были истреблены сотни тысяч оленей (их поголовье сократилось с 2,5 миллиона в начале нашего века до 200 тысяч в 1959 году). В 1951 году вслед за изменением капризной моды цена шкурки песца в одночасье упала с 40 до 3 долларов. «Белые» трапперы ушли из Киватина, а живущие здесь эскимосы остались на грани голодной смерти. Некоторые перешли эту грань: в 1950—1951 годах погибло от голода 120 эскимосов, а весной 1958 года – еще 27 человек. Трагедию эскимосов Киватина одним из первых открыл миру Фарли Моуэт в своей полной боли и гнева книге «Отчаявшийся народ» (в 1963 году она была опубликована и в русском переводе).

В этой и многих других хорошо известных и канадскому, и советскому читателю книгах, как и в ряде новелл, помещенных в настоящем сборнике, Фарли Моуэт рассказывает о тяжелом современном положении коренных народов Дальнего Севера Канады – положении, в котором они оказались в результате двухвекового контакта с европейскими колонизаторами, разрушающего воздействия на их образ жизни буржуазной «цивилизации».

Как это началось – мы узнаем из дневников английского путешественника Сэмюэла Хирна, воскрешенных для современного читателя Фарли Моуэтом. А для того, чтобы понять, в чем же, собственно, заключаются те современные острые проблемы коренного населения Канады, о которых с такой страстностью пишет в своих произведениях Моуэт, рассмотрим, что представляет собой ныне канадский Север и каково положение его коренных обитателей. Занимая северную часть материка и многие острова, Канада расположена главным образом в пределах арктического и субарктического поясов. Канадский Север охватывает территорию в 7 млн. кв. км, т. е. 70% площади страны, население же его насчитывает 350 тыс. человек, т. е. около 1,5% всего населения Канады. В состав канадского Севера частично входят провинции Ньюфаундленд, Квебек, Онтарио, Манитоба, Саскачеван, Альберта и Британская Колумбия, а также две территории – Северо-Западные и Юкон, расположенные севернее 60-й параллели. Именно эти территории образуют так называемый Дальний Север Канады. О нем вместе с северными частями провинций Манитоба, Альберта, Саскачеван и идет речь в книге.

Уже второе десятилетие канадский Север переживает период интенсивного промышленного освоения, основанного на вовлечении в хозяйственный оборот его богатых природных ресурсов, прежде всего месторождений полезных ископаемых. Огромные малозаселенные территории северных районов начинают играть все более заметную роль в хозяйстве страны. В настоящее время на них приходится более двух третей добываемой в Канаде железной руды, половина свинца, четверть никеля, цинка и серебра, значительная доля золота, меди, асбеста. Особенно быстрыми темпами растет горнорудная промышленность Дальнего Севера, стоимость продукции которой за 1965—1981 годы увеличилась в двадцать три раза. Здесь ведутся подготовительные работы по освоению богатых нефтегазовых месторождений – предприятие, которое по масштабам может превзойти прочие вместе взятые виды хозяйственной деятельности на канадском Севере.

С повышением роли Севера в экономической жизни Канады повысилась и его роль в политической жизни. В последние годы в канадской прессе и научной литературе все чаще говорят о «проблемах Севера». Дело в том, что продвижение канадского хозяйства на Север вызвало в стране целый ряд серьезных экономических и социальных проблем, как специфически «северных», так и общих для всей Канады. Здесь, в районах нового освоения, они приобрели особую напряженность и остроту. Одной из таких заметно обострившихся за последние годы проблем стало положение коренного населения, интенсивно вовлекаемого в новую, непривычную для него систему производственных отношений.

Следует подчеркнуть, что проблема коренных народов канадского Севера – неотъемлемая часть более широкой проблемы прав аборигенного населения Канады. При этом индейцы и инуиты[1] – это не просто небольшая составляющая часть канадской этнической мозаики. Это особое общество, с собственным образом жизни, своей системой ценностей – общество, имеющее со всех точек зрения право на свободное развитие в стране, где оно зародилось и которую первым освоило. Распространенная на Западе, особенно в наши дни, в условиях обостренного идеологического противостояния двух основных систем мировоззрения, риторика о правах человека и свободах, которые-де обеспечивает буржуазная демократия, находится в вопиющем несоответствии с широко известными фактами политической, экономической и социальной дискриминации коренного населения Канады. Принятое определение франкоканадцев и англоканадцев как «народов – основателей» страны противоречит тому очевидному факту, что первыми Канаду заселили и освоили индейцы и эскимосы.

При относительно небольшой своей абсолютной численности коренные народы (согласно переписи 1981 года, насчитывается 413 тыс. индейцев и эскимосов и 78 тыс. метисов), проживая главным образом в малозаселенных районах, составляют на половине территории страны большинство жителей. Особенно заметна доля коренных жителей в населении северных районов. Эскимосы, общая численность которых немногим превышает 25 тыс. человек, – большинство населения на огромной территории Канадской Арктики, занимающей около четверти всей площади страны. Индейцы, на долю которых приходится лишь около 1% жителей наиболее развитых в экономическом отношении и наиболее населенных провинций – Онтарио и Квебека, в северных половинах этих провинций составляют до 20% населения. Еще более заметна доля индейцев в населении канадского Запада. Так, в провинциях Манитоба и Саскачеван в целом они составляют 6% жителей, а в северных округах этих провинций – от 30 до 55%. Таким образом, соотношение территориального размещения коренного и «белого» населения Канады во многом напоминает сложившуюся в капиталистическом мире ситуацию «Север – Юг», только с обратным знаком: развитые в хозяйственном отношении территории с «белым» населением находятся на юге Канады, а экономически отсталые районы с преобладанием традиционного малотоварного хозяйства коренного населения и практически не связанной с нуждами местных жителей «колониальной» эксплуатацией природных ресурсов – на Севере. Эту картину дополняют низкий уровень жизни коренного населения и такие демографические и социальные особенности, как высокая рождаемость, повышенная детская смертность, широкое распространение различных заболеваний и социальных пороков (туберкулез, алкоголизм, преступность).

Факты, свидетельствующие о тяжелом положении коренных жителей Канады, давно перестали быть, по расхожему в стране выражению, «скелетом в шкафу», постыдной «семейной тайной» Канады. Да и были ли они таковой? Прогрессивные и буржуазно-либеральные ученые, публицисты и политические деятели – от писателя Фарли Моуэта до историка-коммуниста Бена Суанкея – били тревогу на протяжении всех послевоенных десятилетий.

Впечатляющие данные на этот счет были опубликованы в 1980 г. в специальном докладе министерства по делам индейцев и развития Севера («Обзор условий жизни индейцев»). Они прозвучали также во время слушания вопроса о положении и правах коренных народов Канады в палате общин в июне 1982 г. Достаточно сказать, что безработица среди коренных жителей страны постоянно в два-три раза выше общенационального уровня. Это полная безработица, зарегистрированная по критериям «белого» общества, фактически же она, учитывая сезонность и низкую экономическую отдачу «занятости» в традиционных промыслах, гораздо выше и, по признанию одного из депутатов палаты общин, «в большинстве общин коренных жителей достигает 95%». Смертность среди индейских детей в возрасте до четырех лет вчетверо выше, чем в среднем по Канаде; число самоубийств среди молодежи в шесть раз выше, а в возрастной группе от 15 до 24 лет составляет четверть всех смертных случаев. Среднюю школу заканчивают лишь 20% посещавших ее индейцев (против 75% в среднем по стране). Отсутствие работы и перспектив на ее получение, скученность в жилищах, половина которых лишена коммунальных удобств, низкий образовательный уровень и т. д. ведут к положению, когда, по словам того же депутата оппозиции, «тюрьмы переполнены туземными жителями, нашедшими единственное облегчение от своего отчаяния в алкоголе и преступлении».

Все эти многочисленные факты, ставшие достоянием международной общественности (положение канадских аборигенов обсуждалось во Всемирной организации здравоохранения, международных судах и форумах по правам человека), неизбежно ведут к «потере лица» Канадой, претендующей сейчас на особую, посредническую роль в отношениях между империалистическими и развивающимися странами в качестве страны, формально будто бы никогда не участвовавшей в колониальных захватах. Между тем коренные народы страны, особенно северной ее части, все чаще представляют доказательства, позволяющие рассматривать их положение как колониальное.

В 1982 г. в международном научно-политическом журнале «Джорнал оф интернейшнл афферс» было опубликовано исследование, автор которого подчеркивает, что «с точки зрения международного права канадские индейцы имеют право на существование в качестве отчетливого политического, культурного, расового и экономического целого, подлежащего самоопределению». В статье рассматривался «международный политический статус» индейцев провинции Саскачеван с трех точек зрения – «как народа, как аборигенной группы и как этнического меньшинства». Анализируя современное положение индейцев Канады, автор приходит к выводу, что правительственная политика по отношению к ним фактически направлена на уничтожение их национальной самобытности и тем самым подпадает под общепринятое определение геноцида. Оперируя формулировками, содержащимися в официальных документах ООН, и проводя сравнение с положением «других народов развивающихся стран», автор доказывает, что даже отдельно взятые индейцы Саскачевана могут рассматриваться как потенциальный объект деколонизации и имеют право на самоопределение вплоть до создания собственной государственности. При этом подчеркивается правомочность претензий индейцев на полный контроль над ресурсами территории их проживания.

«Как может Канада участвовать в экономических санкциях против таких стран, как ЮАР, и протестовать против того, как там обращаются со своими коренными народами, – задавался вопрос летом 1982 г. в палате общин, – если здравоохранение и образование наших собственных аборигенов находятся на намного более низком уровне, чем в Южной Африке?»

Не удивительно, что некоторые буржуазные политики всерьез обеспокоены обострившимся вниманием канадской и международной общественности к последствиям правовой и социальной дискриминации коренных жителей страны и стремятся затушевать вопрос об их положении принятием конституционных деклараций. Но, как показала специальная конституционная конференция в Оттаве весной 1984 г., на этом пути они встречают противодействие со стороны провинциальных политиков, которые небезосновательно опасаются, что вслед за декларативными признаниями «прав» индейцев наступит пора конкретного их осуществления, в том числе прав на природные ресурсы, подконтрольные в Канаде местным властям провинций.

Действительно, как указывает много лет работающий в Канаде западногерманский исследователь Л. Мюллер-Вилле, «конфликт между колонизируемым коренным населением и колонизаторским обществом европейского происхождения наложил отпечаток на всю историю страны, и его результатом в наши дни является «парадоксальное существование» в рамках высокоразвитой индустриальной нации крупнейших проектов хозяйственного развития – и мелких, изолированных от внешнего мира групп коренного населения».

С ростом национального самосознания индейцев и эскимосов, во многом связанным с началом интенсивного хозяйственного освоения их этнических территорий в конце 60-х – начале 70-х годов с нарушением изолированности многих мелких общин, возникновением крупных политических организаций коренного населения в том числе общеканадских, таких, как созданные в 1967 г. «Братство индейцев Канады» и в 1971 г. – эскимосская «Инуит Тапирисат», проблемы территориальных и иных гражданских прав коренного населения вышли на передний план внутриканадской политики, смыкаясь притом с другой такой важной проблемой, как охрана окружающей среды. Разрушая естественную среду обитания индейцев и эскимосов и лишая их тем самым традиционного источника хотя и небольшого, но «самостоятельного» дохода, капиталистическое освоение нарушило традиционную замкнутость аборигенного общества.

Главные требования, выдвигаемые организациями коренных народов с конца 60-х годов, сводятся к следующим четырем пунктам:

1) Признание их преимущественных прав на владение и пользование землями в районах их проживания.

2) Политическое самоопределение на своей этнической территории.

3) Возможности самостоятельного культурного развития.

4) Участие в принятии хозяйственных решений на своей земле и в распределении получаемых на ней доходов.

Важно, что индейцы все чаще выступают не как члены отдельных племенных или территориальных групп, а как представители единой «индейской нации», объединенной общей исторической судьбой. В еще большей степени это относится к эскимосам, более близким друг к другу в культурном отношении и проживающим на четко определенной этнической территории. Однако существует сложный вопрос, демагогически используемый противниками удовлетворения требований индейцев: где находится «их земля», на которую они имеют «территориальные права»?

Дело в том, что понятие «индеец» в Канаде не только и даже не столько этническое, сколько, во-первых, правовое, во-вторых, социальное.

Хозяйственные и политические структуры, из которых сложилась современная Канада, в ходе своей четырехвековой территориальной экспансии изолировали от себя и друг от друга отдельные группы индейского населения. В меньшей степени это относилось ко временам французской колонизации, когда имела место и ассимиляция некоторой части индейцев (в жилах многих современных франкоканадцев течет и индейская кровь). Британская же колониальная администрация, как и позднее правительство Канады, с самого начала строила отношения с индейскими племенами как с чуждыми политическими образованиями, не ставя целью превращение индейцев в полноправных граждан расширяющейся Британской Северной Америки, позже – Канады. С каждым отдельным племенем заключался (когда подходила «очередь» его территории стать объектом экспансии капитализма «вширь») отдельный договор, и каждый раз на особых условиях, т. е. таких, какие удавалось выторговать, ему предоставлялись территориальная резервация и иногда материальная «компенсация» за отторжение земли. Действие этих договоров, заключенных с предками современных индейцев, распространяется примерно на половину из 300 тыс. так называемых «статусных индейцев» т. е. индейцев, зарегистрированных в качестве таковых и тем самым подпадающих под юрисдикцию «Индейского акта», действующего в настоящее время в редакции 1951 г.

В 1982 г. в стране насчитывалось 576 официально зарегистрированных индейских общин, владеющих 2250 резервациями общей площадью 26,4 тыс. кв. км. Управление общинами принадлежит выборному совету во главе с вождем, причем индейским женщинам право участвовать в выборах в совет общины было предоставлено лишь с 1951 г. Любопытно, что другим элементом «эмансипации» коренного населения, содержащимся в новом «Индейском акте 1951 г.», было разрешение «публично покупать и употреблять алкогольные напитки на территории резервации». На эту «уступку» индейцам правительство пошло по просьбе властей провинций, получающих от акцизных сборов с торговли напитками немалый доход.

По отношению к проживающим в резервациях «статусным индейцам», возможности которых вести собственное традиционное хозяйство (сложившееся когда-то в условиях принадлежности им во много раз больших территорий с гораздо более богатыми охотничьими угодьями) оказались подорванными, правительство проводит политику «патерналистской опеки», при которой основным источником существования для большинства индейцев являются различные государственные выплаты и пособия.

Интересно, что, выдавая такие пособия, правительство – в лице ведающего «статусными индейцами» министерства по делам индейцев и развития Севера – одновременно использует возможность на них и «заработать». Происходит это следующим образом. Принадлежащие индейским общинам деньги, пополняемые за счет сдачи в аренду или продажи земель резерваций, платы за право на разведку нефти и газа на их территории, продажи леса, разработки стройматериалов и т. п., поступают в фонд, которым распоряжается правительство («Индиан траст фанд»). Общая сумма такого фонда в 1982 г. составляла около 600 млн долл. и, как ожидается, к 1985 г. достигнет 1 млрд. долл. Правительство пускает эти деньги в оборот, выплачивая индейцам годовой процент, который постоянно на три-четыре процентных пункта ниже учетных ставок на «свободном финансовом рынке» страны. Таким образом, по оценке одного из депутатов оппозиции, правительство «обворовывает индейцев на 30 млн долл. в год».

При этом индейские общины не имеют свободного доступа ни к принадлежащим им деньгам фонда, ни даже к усеченным годовым процентным выплатам, которые поступают в тот же фонд. Без согласия министерства индеец не может ни купить, ни продать свой дом, ни начать какой-нибудь «бизнес» и т. п. Община для проведения любой операции с принадлежащей ей собственностью или активами должна обратиться за разрешением. Единственная форма, в которой «статусный индеец» может получить свою долю в принадлежащей его общине сумме, входящей в состав фонда, – это официально отказаться от своего индейского статуса. В этом случае он, с небольшой суммой в кармане, пополняет ряды «нестатусных индейцев», в число которых входят также индейские женщины, вступившие в брак с неиндейцами (интересно, что брак индейского мужчины с «белой» не влечет за собой перемены статуса какой-либо из сторон; впрочем, такие браки крайне редки).

Число «нестатусных индейцев» и близких к ним по социальному положению метисов (как правило, это дети индейских женщин, по образу жизни ничем не отличающиеся от индейцев и проживающие обычно вперемежку с последними) в высшей степени неопределенно. Согласно переписи 1981 г., общее число индейцев составляет 413,4 тыс. (т. е. «нестатусных» насчитывается не менее 100 тыс.), а метисов – 78,1 тыс. человек, но выборочные обследования ставят эти данные под сомнение. Так, общее число индейцев и метисов в Саскачеване перепись определяет в 59,2 тыс. человек, тогда как обследование 1976 г. показало наличие в провинции 43 тыс. «статусных индейцев» и 87 тыс. «нестатусных индейцев и метисов»; в 1981 г. доля жителей индейского происхождения в населении Саскачевана должна была составлять 15,3%, а не 6%, как указывает перепись. Такой разнобой происходит от различий в критериях, «кого считать индейцем», поскольку, как уже подчеркивалось, индеец в Канаде – это еще и социальная категория, к которой человек относит или не относит себя в зависимости от условий своей жизни и самой постановки вопроса. По различным оценкам, общая численность населения Канады индейского происхождения составляет от 750 тыс. до 1,5 млн человек, т. е. от 3,5 до 7%, вместо официально принятых переписью 1981 г. 2%.

Что же касается такого критерия, как родной язык, то какой-либо из индейских языков[2] в качестве родного назвали в 1981 г. лишь 122,2 тыс. человек, да и то в быту им постоянно пользуются всего лишь 83,4 тыс. Большинство индейцев давно уже перешли на английский или французский (в Квебеке) языки; однако их интеграцию с англо-канадским или франко-канадским населением, в том числе в городах, где они обычно занимают низшую ступень социальной лестницы и поселяются в трущобных районах (так называемые скидроу Виннипега и других городов канадского Запада, бидонвили Северного Квебека), затрудняет именно их неравноправное социальное положение.

В 70-е годы отмечался повсеместный массовый уход индейцев из резерваций, где они, согласно «Индейскому акту 1951 г.», освобождены от уплаты федеральных и провинциальных налогов с доходов и собственности, имеют право на свободное пользование ресурсами и угодьями резервации, бесплатное медицинское обслуживание и обучение детей в школах, помощь в обеспечении жильем[3], но все это – в условиях нищенского существования, явной недостаточности и низкого качества упомянутых социальных служб. Проживающих за пределами резервации «статусных индейцев» становится больше. Их доля выросла с 16% в 1966 г. до 30% в 1979 г. Вне резерваций проживают практически все «нестатусные индейцы и метисы». Учреждение резервации – ни в коем случае не решение вопроса о «территориальных правах» индейцев.

Этот вопрос усложняется тем, что с почти половиной индейских племен, проживающих в северной части страны, а также с эскимосами никаких соглашений не заключалось: в них не усматривалось особой необходимости. Теперь же, когда приступили к промышленному освоению северных территорий и традиционным возобновляемым угодьям северных народов нанесен большой ущерб, принявший в ряде районов необратимый характер, когда началось расхищение «невозобновляемых» минеральных ресурсов, индейцы и эскимосы выдвигают конкретные требования относительно признания своих прав на эти земли и соответственно на получение доходов от их эксплуатации. За 1973—1983 гг. 14 организациями индейцев, метисов и эскимосов Северо-западных территорий, Юкона, севера Британской Колумбии и полуострова Лабрадор (принадлежащего провинциям Квебек и Ньюфаундленд) были поданы правительству официальные заявки на признание их территориальных прав на 14 районов, покрывающих более половины всей территории Канады. Для рассмотрения этих заявок правительство было вынуждено в 1981—1982 гг. создать специальное «Бюро требований коренных народов» и разработать процедуру подачи и рассмотрения таких требований.

Основы традиционного хозяйства коренного населения канадского Севера – охота на морского зверя, оленей-карибу, рыбная ловля, пушной промысел – были подорваны еще в первую половину нынешнего века из-за конкуренции охотников и китобоев – главным образом выходцев из Европы – и хищнического истребления промысловых животных.

В последнее десятилетие как следствие промышленного освоения Севера стала реальной опасность загрязнения природной среды Севера и нарушения ее хрупкого экологического баланса. Интенсивная геологическая разведка, в особенности на нефть и газ, на территории традиционных охотничьих угодий, строительство транспортных магистралей, нарушающих пути миграций животных, усиление навигации на морских и речных путях приводят к почти полному исчезновению промыслового зверя и обрекают местных жителей на нищету. Так, за десятилетие (1963—1973 гг.) на Дальнем Севере более чем втрое сократилась добыча песца, ондатры, куницы; вдвое – бобра; в полтора раза – норки и основного промыслового зверя – тюленя (при этом цены на шкуры последнего за тот же период снизились более чем в три раза). Общая стоимость добываемой за те же годы пушнины сократилась с 1,9 млн. до 1,4 млн. долл. – и это при значительном росте цен на орудия промысла и повышении стоимости жизни вообще.

Трудности положения усугубляются двумя важными факторами. Во-первых, коренное население Севера до последнего времени не имело никаких юридически закрепленных территориальных прав и, следовательно, прав на компенсацию за нанесенный их хозяйству ущерб; тем более оно не имело возможности воспрепятствовать нанесению такого ущерба. Во-вторых, транспортное и промышленное освоение территорий, разведка нефти и других полезных ископаемых в настоящее время ведутся наиболее интенсивно именно в районах наибольшего сосредоточения коренного населения – в долине и дельте р. Маккензи, бассейне Большого Невольничьего озера, на западном берегу залива Джемса, на некогда богатом морским зверем шельфе моря Бофорта.

В результате разрушения традиционного хозяйства, незначительного вовлечения коренных жителей Севера в современную экономическую деятельность характер размещения населения Севера в целом не соответствует степени размещения центров хозяйственной жизни. Если раньше коренное население канадского Севера было более или менее равномерно распределено по его территории и плотность его соответствовала «продуктивности» отдельных ее участков, то в 60 – 70-х годах произошел бурный процесс сосредоточения коренных жителей в немногих («городских» по сути) центрах, где они надеялись найти работу по найму или добиться материальной помощи со стороны государственных служб. Таким образом опустели громадные пространства тундр Северо-Западных территорий и целые округа, (например, северная часть побережья Лабрадора, заброшенные поселения которых – Хиброн, Нутак и др. – продолжают отмечаться на картах как существующие). Приток в центры горнодобывающей промышленности Севера пришлой квалифицированной рабочей силы с Юга наряду с высоким естественным приростом коренного населения обеспечивают общий рост численности его жителей, что создает иллюзию заселения Севера. На деле же для большей его части характерно обезлюдение громадных пространств.

Главная особенность современного населения канадского Севера в том, что оно состоит из двух групп, резко отличающихся друг от друга по всем основным показателям – демографическим, социальным, даже психологическим. Они ведут разный образ жизни, имеют разные потребности и разные чаяния, проживают, как правило, в разных поселениях и почти не вступают в контакт друг с другом даже в тех случаях, когда они проживают рядом. Эти две группы – коренное и пришлое население.

Пришлое население отличается чрезвычайно высокой текучестью, преобладанием мужчин трудоспособного возраста. Оно сосредоточено в центрах развития горнодобывающей промышленности, административных центрах и районах транспортного и энергетического строительства (главным образом в южной части), занято почти исключительно в отраслях современной промышленности и транспорта, а также в управлении. Уровень доходов – выше среднего по Канаде.

Коренное население практически не участвует в межрегиональных миграциях, характеризуется сбалансированным половым составом, а по показателям естественного движения и возрастному составу напоминает население развивающихся стран с его чрезвычайно высокой рождаемостью, повышенной смертностью, высоким естественным приростом и преобладанием лиц младшего возраста. Сосредоточено коренное население в небольших поселках непромышленного характера и «бидонвилях» при административных центрах. В большинстве своем аборигены не имеют квалификации и производственных навыков для работы в современных отраслях хозяйства. Среди них высока доля лиц, не имеющих работы и живущих только на государственное пособие. Уровень доходов коренного населения чрезвычайно низок.