Глава 5

– Богданова заболела? – Круглые глаза Пономаревой уставились на Цареву.

Катя почувствовала себя неуютно от ее пронзительного взгляда. Она мгновенно вспомнила о прозвище Нины Ивановны… И вправду Сова. И взгляд неприятный, немигающий.

– А что с ней такое случилось? – резко спросила Пономарева.

С ума сойдешь с этими девчонками! Коллекция одежды "Весна – лето 2000" понравилась, демонстрация прошла на ура, на этой неделе предстоит три показа, только успевай поворачиваться – и на тебе!.. Какое дело девчонкам до инвесторов, динамики средств, освоения рынка, притока рекламы, бизнес-плана? Обо всем этом должна думать она, Пономарева. А эти профурсетки, только успев пройти пару раз по подиуму, тут же обзаводятся бойфрендами и начинают корчить из себя незнамо что: ах, заболело, ах, кольнуло!.. Переутомились они, видите ли. Шампанское хлестать небось не устают. От водочки тоже не отказываются. Иной раз почище любого мужика надерутся. Только у нее ничего не болит – тащит на себе воз, как ломовая лошадь. Ни с чем не считаешься, а эти… Болеешь, не тянешь – уйди, дай место другим!

Нина Ивановна прищурила глаза и уже готова была разразиться бранью, но вовремя спохватилась. Богданова никогда раньше ее не подводила.

– Так что с ней? – уже спокойнее переспросила Пономарева.

– Отравилась, – опустив глаза, ответила Катя. Это казалось ей самым удобным ответом.

– Как все не вовремя!

Царева благоразумно помалкивала.

– Ладно, – вздохнула Нинок, – выкрутимся. Наталье передай: скоро большой показ. Дня три ей хватит на поправку?

– Наверное, – неуверенно сказала Катя.

Зато Нина Ивановна была уверена во всем.

– Хватит! Я после отравления на следующий день поднималась. Здесь дело простое: или встаешь сразу, или в больницу на три недели. Желудок пусть промоет, травки попьет. Через четыре дня – большой показ; Иван Сергеевич Горин проявил к нам большой интерес. Богданова обязательно должна участвовать в демонстрации! – безапелляционным тоном произнесла она.

Катя автоматически отметила, что для Пономаревой теперь Наташа – уже не "прелесть Наташенька", а просто "Богданова Наталья"… Здесь никому ни до кого нет дела. Нужен – улыбаются, не нужен – в ту же секунду о тебе забывают. "У Нинки профессиональный навык наглости, который прогрессирует, как раковая опухоль…" – такие отзывы о Пономаревой не раз слыхала Катя. Все правильно: иначе не выжить, говорила сама Нина Ивановна, иначе сожрут.

Цареву покоробил тон Нины Ивановны, но она ее не осуждала. Скорее боялась, что та расспрашивать станет. Но главному художнику-модельеру, видимо, было не до расспросов.

В дни перед очередным показом Катерина пребывала в таком состоянии, что почти не обращала внимания на прикольчики других моделек. Она спокойно переносила презрительные взгляды Наденьки, которой удалось наконец перекрасить свои волосы в более-менее удачный тон. Не раздражал ее и покровительственный – царственный! – тон Тамары: ладно, как-нибудь переживет. Царица Тамара, как ее называли, все-таки нравилась ей больше других.

Крутиться девчонкам после большого показа приходилось очень много, и времени на выяснение отношений не оставалось. Но, как оказалось, не у всех. Катя старалась не замечать мелких уколов, и это казалось ей единственно разумным выходом. А вот смуглянка Лиза сцепилась-таки с неугомонной Наденькой. Непонятно, что они не поделили.

– Слушай, ну ты меня сегодня достала! – взорвалась в конце концов Лиза.

– Вылетишь отсюда, ясно? – прошипела разъяренная Надежда.

– Ой-ей-ей, напугала ежа голой задницей! – фыркнула Лиза. – Смотри, как бы самой не загреметь.

– Что-о?

– А то, что слышала! Это ты видала… – Последовали неприличный жест и такая непотребная брань, какую не каждый день можно услышать в злачных местах.

Разнимать разбушевавшихся манекенщиц прибежала Зинка.

– Девочки, вы с ума сошли! – Она металась от одной разъяренной фурии к другой.

Но бесполезно: топ-модели были готовы вцепиться друг дружке в физиономию.

– Красавицы мои! – Кудрявцева едва не плакала. Ее сморщенное гримасой лицо сейчас напоминало куриную гузку.

Остальные девчонки не вмешивались и хихикали по углам.

– Нине Ивановне скажу! – взвыла Зинка. И этот последний аргумент подействовал.

– Ну вот, разговелись скандалом, теперь целый день тихо будет, – безразличным тоном произнесла Тамара.

– А что – здесь всегда так? – спросила Катя.

– Почти. – Тамара презрительно хмыкнула. – Что с Натальей?

– Да… – запнулась Катя. – Отравление, дня три придется отлежаться.

Она опасалась смотреть в умные глаза этой спокойной девушки. А еще больше боялась пронырливой Зинки. Но той было не до Богдановой. Кудрявцева ограничилась чишь парочкой незначительных замечаний да подозрительным взглядом.

А с Натальей творилось нечто совсем нехорошее. Ту ночь, когда Богданова в полубессознательном состоянии вернулась из Никульского, она провела у Кати…

Ее рассказ привел Цареву в ужас. За всю ночь она ни разу, ни на секунду не сомкнула глаз.

– Тебе надо немедленно идти в милицию!

– Тогда уж в прокуратуру, а еще лучше – сразу на кладбище место занимать.

– Наташа, Наташа…

– Что – Наташа? Я не успею пикнуть, как братки приедут, быстрее милиции, поняла?! "Юнайтед братва", или как там это у них называется…

Она начинала плакать, и ее лицо превращалось в маску. Катя не узнавала своей подруги, когда та, погружаясь в воспоминания, безмолвно сидела на диване. С выражением странной отчужденности на лице. Иногда Наташа вздрагивала и начинала что-то бормотать нараспев. "Шел дым из ноздрей прокурора…" – неожиданно услышала Катя – и обалдела: "Что она несет? Совсем голову потеряла!"

– Наташа!

– А? – очнулась Богданова. – Это Николай пел. Нет теперь Николая. Умер. Убили. И меня…

Разговаривать с ней в такие минуты становилось невозможно.

– Зачем ты взяла пистолет?

– Боялась. Я смертельно испугалась. При тебе когда-нибудь убивали? Так, чтобы мозги вывалились, а?! И чтобы полчелюсти снесло… А ты тут, рядом, за стенкой… У них это называется разборкой.

– Послушай, надо искать выход, надо что-то делать, а не сидеть так. Они найдут тебя.

– Не найдут. Томаз обещал, что никому не расскажет про меня. Он любил Николая. Николай все делал для него, пытался лечить. Он на плаву держался только благодаря… – Наташа закрыла глаза, ей тяжело было говорить.

– Господи, да этот ваш Томаз – наркоман! – вырвалось у Кати. Сейчас ее бесила ни на чем не основанная уверенность подруги.

– Ну и что? Он обещал, – всхлипнув, упрямо продолжала твердить Наташа.

Она по-прежнему ничего не желала понимать.

– Ты говорила, что там еще был дядя Николая, который тоже тебя видел.

– Дядя? – удивилась Наташа, как будто только что об этом услышала. – Да, дядя был… – медленно произнесла она. – Томаз сказал, что он уедет в свою Белоруссию и будет молчать.

Катя выразительно подняла глаза вверх: как все просто, а? Томаз сказал – и дядя будет молчать.

– Там труп остался, значит, заведут уголовное дело и будут искать виновного. Сама же говорила, что, когда ты ехала, тебе навстречу попались милицейские машины.

– Да. Они примчались, когда братки уехали.

– Ты подобрала пистолет, из которого застрелили Николая. – Катя пробовала привести последний довод. – Понимаешь, что произойдет, если оружие найдут у тебя?

– Ничего не произойдет. Меня пристрелят. Как собаку. Пристрелят, и все… Не трогай меня! – вдруг закричала Наташа. – Я никуда не пойду, ни в какую прокуратуру, слышишь, никуда! – Она стала заикаться. – Если ты боишься за с-себя, я с-сейчас уйду.

Богданова вскочила с дивана, порываясь куда-то бежать.

– Никуда ты не пойдешь! Я тебя просто не пущу…

Была еще утерянная, причем неизвестно где, сережка – подковка с изумрудной капелькой и бриллиантами. Однако думать про это уже и вовсе не хотелось.

После демонстрации моделей, устроенной в одном из торговых центров, Катя снова терпеливо выслушивала рассуждения о европейском стиле и динамичных линиях. Она с честью выдержала еще два показа, сумев правильно сориентироваться в обстановке. Нина Ивановна была ею довольна.

– Рада, что не ошиблась в тебе! – Она потрепала Цареву по щеке. – Умница, будешь вести себя в таком духе – не пропадешь. Ты еще только-только на подиум ступила, а в этой жизни ничего не достается нам по дешевой цене.

Катя видела, как переглянулись недовольные благосклонностью к ней Пономаревой другие модельки.

– Деспот и его крепостные, – прокомментировала Тамара, подтолкнув локтем Наденьку.

– Новая примадонна появилась! – мгновенно отозвалась та. И злобно прищурилась.

"Скотный двор" – сразу вспомнила Катя выражение неизвестной ей Эльвиры Каневой, о которой упоминала Наташа.

Редактор модного журнала "Магия моды" Элла Борисовна Хрусталева, которая всерьез заинтересовалась «Подмосковьем», тоже присутствовала на показе. Сегодня на ней красовался темно-синий костюм в неширокую полоску. В отличие от прошлого раза, когда она появилась на показе разряженой как попугай, сейчас одежда именитой гостьи выглядела строго, по-деловому.

Пономарева оказывала Хрусталевой всяческое внимание.

– Рада, что вы выбрали наш костюм, – лучезарно улыбаясь, говорила Нина Ивановна. – Неплохая, как мне кажется, модель.

– Да, – важно кивнула головой Хрусталева. – Мои девочки в редакции тоже оценили. И совсем недорого…

"Еще бы! Недорого? Даром, считай, отдали. Цена просто смешная: ткань в два раза дороже стоит", – отметила про себя Пономарева.

– Я бы хотела еще что-то приобрети. Система скидок, надеюсь, будет действовать?

Нина Ивановна приложила руку к груди:

– Для вас – нет вопросов.

Пономарева, внутренне содрогаясь, прикидывала, во сколько ей обойдутся аппетиты главного редактора модного журнала… А куда деваться? Свое отдашь – лишь бы дело делалось. Хрусталева слыла женщиной не бедной, но Нина Ивановна из своего богатого опыта знала: чем состоятельнее человек, тем он прижимистее. Ни один еще от дармовых услуг не отказался!

– Удачная оказалась модель. Спинку пиджака, правда, пришлось немного переделать.

– Что-то не так? – тут же всполошилась главный художник-модельер.

– Все чудесно! Ваши девочки выполнили это, как говорится, в присутствии заказчика.

– У вас такая фигура, – продолжала расшаркиваться Пономарева, – что легко подобрать вам одежду.

Элла Борисовна прекрасно знала цену этим комплиментам, но все равно они ей доставляли удовольствие…

Нине Ивановне пришлось напрячь мастеров, которые трудились тогда над срочным заказом. "То – срочно, а это – еще срочнее…" – ворчали работницы, но Нина Ивановна быстро укоротила слишком длинные языки. Господи, все приходится делать самой, все, буквально все держится на ее плечах!

Женщина в последнем приступе молодости – это… Это страшное дело! Да и кто его определяет – этот рубеж? Для одной тридцать лет – старость, для другой пятьдесят – не возраст. Рубани такой правду-матку, что у тебя, дескать, правое бедро ушло в левую сторону, а левое поднялось, – и все: с нужным клиентом можно распрощаться навсегда. А то и врага лютого наживешь на всю оставшуюся жизнь. С мадам главной редакторшей надо держать ухо востро. Комплимент сказать – язык не отвалится.

Хрусталева, видимо, находилась в отличном настроении, поскольку вовсю делилась профессиональными "секретами":

– Вы даже себе не представляете, как нелегко приходится редакторам модных журналов! Читателю надо представить модели таким образом, чтобы не возникало ощущение карнавала…

– Вот-вот, – тут же подхватила Нина Ивановна, – я тоже об этом твержу своим.

– Хотя, с другой стороны, – продолжала редакторша, потягивая напиток из высокого бокала, – слишком носибельное порой кажется лишенным фантазии. Я не хочу, чтобы мой журнал считали скучным.

Пономарева и тут была с ней полностью согласна.

Катя отошла в сторону, когда дамы принялись обсуждать новую тему – о моде для тех, кто за рулем.

– Роскошно, экстравагантно! Это непременно должно быть маленькое пальто…

– …или длинный жакет.

Эти дамы сами себе уже не принадлежали: они принадлежали теперь только моде, которая создавалась для всех.

– Мой девиз, – продолжала главная редакторша, крайне довольная повышенным вниманием к своей персоне, – не засорять своим видом окружающую среду!

(Катя уже где-то слышала эту фразу.) – Ах, как верно, как точно подмечено, – защебетала Нина Ивановна, не переставая празднично улыбаться Хрусталевой и одновременно зорко поглядывать по сторонам. Может быть, кто-то здесь сегодня отдыхал, только не она.

К Царевой подошел Тимофей Сазонов:

– Все в порядке?

– Да.

– Как тебе в нашем зверинце – не обижают?

– Вроде нет.

– Ты хорошо прошла сегодня, я наблюдал. И держишься молодцом.

– По этому поводу я уже словила сегодня парочку злобных взглядов, – тут же отозвалась Катя.

– Ну, это нормально! – добродушно улыбнулся Тимофей. – Здесь такое в порядке вещей.

– Догадываюсь. Нина Ивановна мне сказала, что ничего в жизни не достается по дешевой цене.

– Это она любит. Мне она вот только сейчас выдала, что, мол, выгодную сделку ей просто так никто не отдаст.

Катя, которая всегда терялась в присутствии малознакомых людей, почему-то легко общалась с Сазоновым.

– Смотри-ка, – шепнула Наденька Лизе (с которой она уже успела помириться), – у нашей тихони губа не дура: знает, с кем шуры-муры крутить. А ты, Лизавета, теряешься!..

Девушки стояли обнявшись, как лучшие подруги. Никто бы никогда не подумал, что всего лишь день назад они готовились вот-вот вцепиться друг дружке в глотки.

Катя обратила внимание на их шушуканье и хотела было отойти в сторону…

– Брось! – Тимофей придержал ее за руку. – Вон идут два господина… – Он кивнул на парочку упитанных пижонов в дорогих двубортных пиджаках нараспашку, которые, уже успев прилично нагрузиться спиртным, направлялись прямиком к моделькам. – Через секунду девочки забудут о твоем существовании. Могу поспорить!

Сазонов все больше и больше нравился Кате. Тимофей не рисовался, не изображал из себя эдакого мэтра, свысока, покровительственно поглядывавшего на девочек-манекенщиц. Он держался просто и естественно. Именно такая манера разговора больше всего привлекала Цареву. К тому же ей было интересно с ним.

Тимофей в двадцать восемь лет выглядел старше своего возраста. Ростом он несколько уступал Катерине, но сейчас это ее почему-то не смущало, хотя раньше она не признавала за кавалеров ребят ниже себя. Обычно Сазонов ходил в свитере, который свободно облегал его коренастую, крепкую фигуру. Круглое добродушное лицо сильно изменяли очки в темной роговой оправе. Эта оправа ему совершенно не подходила. Может быть, из-за очков он и выглядел старше. Темные, коротко подстриженные волосы почти открывали затылок и делали его похожим на «качка» или нового русского. Лицо парня казалось замкнутым, серьезным – и неузнаваемо преображалось, когда он снимал очки и улыбался: тогда сразу становилось видно, какие добрые у него глаза.

– Тебе совершенно не идет короткая стрижка, – заметила Катя. И сама испугалась своих слов. Выпила она, что ли, лишнего, если так разговорилась?

– Да? – Тимофей перестал улыбаться. – В самом деле?

– Извини, пожалуйста! – спохватилась Катя. – Ляпнула, не подумав. Расслабилась. Ты не сердишься?

– Нет, конечно, – пожал плечами Тимофей. – Только дураки злятся, когда их критикуют.

– У тебя такое редкое имя! – Катя решила как-то загладить неловкость.

– А вот этого не надо, – сделал протестующий жест Тимофей. – Не надо подлизываться… Так что там у нас со стрижкой?

– Мне кажется, тебе больше пойдет, если волосы будут подлиннее, – виновато сказала Катя. – И очки…

– С очками – знаю, промахнулся, да все некогда собой заняться. Я ведь и стрижку короткую делаю, чтобы реже навещать парикмахера.

– Ужас какой-то! – возмутилась Царева.

– Не ужас, а действительно нет времени. Скоро у нас будет свой мастер, стилист, вот тогда и займусь собой по полной программе. А вообще – правильно замечание сделала, – помрачнел Тимофей. – Видно, мой внешний вид настолько никого не интересует, что я автоматически перестал обращать на себя внимание… Спасибо! – Он улыбнулся и вдруг спросил:

– Кто тебе шил платье?

– Сама. – Катя растерялась.

– А крой?

– Тоже. Выкройку из журнала немного подкорректировала. Что-нибудь не так?

– Вполне. – Тимофей обошел вокруг Катерины. – В следующий раз, когда будешь переносить выточку, рельеф более закругленным делай. – Он согнул ладонь. – Вот так примерно. Эта линия есть на лекале, не надо ничего изобретать. А в целом ты молодец! – похвалил он. – Модельки не часто шьют себе сами, предпочитают покупать все готовое. Скоро и ты станешь делать так же.

– Почему?

– Времени хватать не будет. К тому же… Зачем сидеть с иглой, если можно по умеренной цене купить готовую вещь? У нас для своих приличные скидки, этим можно пользоваться.

– Я знаю.

– Производственные вопросы обсуждаете?

Царева и Сазонов вздрогнули от неожиданности – до того неслышно к ним подошел Борис Саватеев. "Подкрался, как сама Сова, незаметно", – подумали Катя и Тимофей.

– Катюша, иди к нам, – донесся голос Тамары.

Катя, натянуто улыбнувшись Борису, пошла к ней.

Чем чаще она видела Саватеева, тем неприятнее становился ей этот парень. Почему-то Катя постоянно ждала от него подвоха. Даже запах его туалетной воды ей не нравился. Она помнила разговоры девчонок… И чего в нем Наденька нашла? Плюется, ругается, а все равно продолжает с ним встречаться. Недавно сама слышала, как Тамара ругала Надю за это. И ревнует Надежда этого Бориса к каждой юбке.

Болтая с девчонками, Катя невольно прислушивалась к разговору незнакомой крашеной блондинки в длинном, глухом спереди платье "под леопарда" и главной редакторши журнала "Магия моды". Закрытость платья «леопардовая» мадам компенсировала большим разрезом на боку. На вид ей можно было дать лет тридцать. Ее статная, хотя и начинавшая уже полнеть фигура привлекала взгляды многих мужчин. У блондинки с роскошными формами было холеное лицо, которому выщипанные брови придавали глуповатое выражение. Однако рядом с Хрусталевой она выглядела почти красавицей.

Дамы ненароком оказались рядом с Катериной.

– Нет, я вас уверяю, что это правда, – громче, чем следовало бы, произнесла Хрусталева.

Собеседница так тихо отвечала, что слов было не разобрать. Зато уж главная редакторша не стеснялась. Она чувствовала себя здесь как рыба в воде.

– Как вы думаете: чем отличается наша топ-модель, ну, например, от итальянской?

Статная дама развела руками. По-видимому, она привыкла больше слушать, чем говорить сама.

– А я вам сейчас скажу. Допустим, предстоит двухчасовая съемка. Объявляют: девочки, работаем два часа. Сначала все идет нормально. Проходит полтора часа, и начинается. Наша начинает вертеться, отвлекаться, поглядывает на часы. У нее на лице написано: когда же все закончится? Она захотела есть, пить, в туалет и так далее. Короче – устала, и толку от нее никакого нет, только пустая трата времени и пленки.

– А итальянка? – Блондинка стала проявлять настоящий интерес к разговору.

– Вот! – с ударением произнесла Хрусталева и подняла указательный палец кверху. – Итальянка ведет себя совершенно по-другому. Проходит полтора часа, два, три, фотохудожник уже начинает сворачивать свою аппаратуру, он сам устал, а девчонке хоть бы что! Давайте, просит она, еще один поворот, а вот так, а вот эдак… И – подтянута, свежа, работоспособность потрясающая. Кажется, такого лошадь не выдержит, упадет, а она, девчонка, выдерживает все. Вот это, я понимаю, работа!

– Неужели?

– Да я вам такое расскажу – ахнете! Самодисциплины никакой.

При слове «самодисциплина» Катя мгновенно вспомнила надменную даму в приемной комиссии балетной школы – и внутренне напряглась. Подслушивать нехорошо, укорила Царева сама себя, но разговор Хрусталевой с «леопардовой» блондинкой настолько ее заинтересовал, что она не могла удержаться от соблазна послушать дальше.

– Я слышала, наши модели редко добиваются успеха на западных подиумах?

– К сожалению.

Хрусталева, найдя благодарного слушателя, сделала изрядный глоток из своего бокала и, доверительно наклонившись к «леопардовой» даме, продолжала:

– На самом деле причин несколько. В их числе и те, о которых я уже говорила. На Западе на нас смотрят как на дикарей. Норовят заключить такой контракт, при котором вся выгода достается западной фирме.

– Как это?

– А вот так! Отбирают девчонку, вывозят, допустим, во Францию. Она, конечно, счастлива до потери пульса.

– Еще бы – Франция! – закатила глаза собеседница.

– А потом выясняется, что не все так хорошо. Документы не оформлены подобающим образом, нет рабочей визы.

– И ей не дают работу?

– Нет, – снисходительно улыбнулась Хрусталева наивности крашеной блондинки. – Работу ей дадут, даже слишком много работы, но… – Главная редакторша сделала многозначительную паузу. – Получать она будет очень мало. По сравнению с западными моделями, конечно.

– О, вы так интересно рассказываете, – льстиво улыбнулась в свою очередь блондинка, – я узнала столько нового!

– Милочка моя! – Хрусталева после выпитого расслаблялась все больше и больше. – Там такие истории, такие судьбы! – Она пьяно вращала глазами. – Даже то, что я знаю…

– Неужели никто не пробивается?

– Пробиваются, но очень немногие. Сказка про Золушку написана давно. Да и Золушки наши, правду сказать, сразу хотят быть принцессами, а так не бывает.

– Да… Вы еще говорили про самодисциплину.

Элла Хрусталева пьянела прямо на глазах.

– А-а, ну да… Приходит на съемку после бурно проведенной ночи, к тому же опаздывает безбожно. Фотохудожник уже на ушах стоит, у него солнце уходит, а этой дряни нет. Отлично поставленный свет – это все! Вот, например… – Хрусталева оценивающе посмотрела на свою собеседницу. – Освети вас на мерт-вом солнце – будете выглядеть старше, а при рассеянном свете – моложе.

– Как интересно!

– Бывает, пленку отщелкают – и ни одного хорошего снимка. Надо проделать колоссальную работу, чтобу получить качественную фотографию. У художника свои приемы, но модель должна выглядеть при этом безукоризненно. А она является с кругами под глазами, видок такой, что ее загримировать нельзя.

– Результат бурно проведенной ночи? – Блондинка округлила и без того круглые глаза.

– Вот именно. Большинство моделей не вылезают из чужих постелей. Я тут одной мисске всыпала по первое число. Ты, говорю, кто – мисс Саратов? Вот и катись в свой родной город, нацепи медальку на шею, которую тебе выдали, и гуляй по улицам Саратова! У нас работать надо, а не по мужикам шляться… Весь смысл жизни видят в сексе. Им бы только ноги пошире раздвинуть.

– Неужели одна постель в голове?

– Не знаю, что у них в голове, но иногда кажется: мозгов точно не хватает! Эта самая мисска явилась, понимаешь, черт знает в каком виде, вроде как она всех облагодетельствовала своей красотой. Ногти поломаны, волосы торчат. Ее не фотографировать, ее похмелять надо. И приводить в чувства полдня. Да что говорить!.. – Хрусталева опять приложилась к бокалу. – Ленятся, ленятся за собой следить! Мне приятельница рассказывала – она с конкурсами красоты связана. Что вы думаете? Визажист – бесплатный, стилист – бесплатный, зал тренажерный для них сняли… Так они туда не ходят!

– Не может быть! – искренне удивилась собеседница.

– Я вам говорю! Конкурсы красоты – не самоцель, только после них и начинается настоящая работа для модели. А они думают: завоевали призовое место и все им по гроб жизни обязаны поклоняться. Я двадцать лет работаю в женском журнале, за это время насмотрелась на всякое. Эх, вот так вот подумать, – скривилась она, – скинуть бы годков двадцать пять, я бы…

– Вы и сейчас прекрасно смотритесь.

– Дело не в этом – каких бы я с моим теперешним опытом дел наворочала! – Хрусталева замолчала и, сделав шаг назад, оступилась.

– Элла Борисовна, – поддержала ее под локоть блондинка. – Осторожно!

– Слушай, давай без Борисовны. Просто Элла.

– Элла и Ида! – подхватила «леопардовая» дама. Она тоже успела порядком нагрузиться спиртным. – По этому поводу надо выпить на брудершафт.

– Годится, – кивнула Хрусталева.

Обе дамы заметили одновременно, что у них в бокалах пусто, и в обнимку отправились на поиски шампанского.

Царева лишь иногда ненадолго отвлекалась и потому слышала почти весь разговор.

– Кто сейчас стоял рядом с главным редактором "Магии моды"? – спросила она у Тамары.

– Ида Садчикова.

У Кати сразу всплыли в памяти образы братьев Садчиковых, которых она видела на первой презентации. Старший, Илья, даже сунул ей свою визитку, которая валялась теперь где-то дома. А Наташа Богданова, предостерегая подругу от сомнительного знакомства, рассказала о том, как эти два «хвата» выкручивают руки своей мачехе, претендуя на папочкино наследство…

Царева, не скрывая интереса, рассматривала роскошную блондинку: так вот она какая, эта Ида.

– Повезло дамочке, – продолжала Тамара. – Едва выскочила замуж, и сразу стала богатой вдовой. Садчикова зимой подстрелили. Убийц так и не нашли. Темное дело! Слухи разные про это ходят. Говорят, выписал ее из какой-то Тмутаракани, и вот, пожалуйста, не прошло и года – она наследница всего хозяйства. Фирма, квартира, вилла, две машины. Про "Торговый дом Садчикова" слышала? Рекламу еще по телевизору без конца крутили?

– Да… – Катя не собиралась докладывать Тамаре про состоявшееся официальное знакомство со старшим сыном погибшего бизнесмена.

– Сейчас тоже ей принадлежит. Правда, по слухам, сыновья покойного муженька наседают, проходу не дают. Но я уверена, что Ида отобьется. Она только с виду кажется такой глуповатой и наивной. Будь спокойна: если во что-то вцепится, то это намертво! И такого себе красавчика шофера завела… – Тамара завела глаза. – Водитель, охранник и, думаю, еще кое-какие обязанности при ней исполняет… Ты бы ее видела год назад: черная юбочка, белая блузка, посмотришь – скромница, сил нет. А сейчас? Я уже заметила: эти дамы с периферии почище любой столичной штучки мужика скрутят…

Тамара протянула руку к бутылке и наполнила свой опустевший бокал. Катя, чтобы поддержать компанию, тоже сделала небольшой глоток.

– В горле пересохло, – пояснила Тамара. – Не сильно удивлюсь, если выяснится, что смерть Михаила Садчикова – дело рук мадам. Мужа – на кладбище, а сама заняла его место в бизнесе. Говорят, на другой же день в его кресло села. Бизнес-вумен, только не начинающая, а получившая после гибели мужа приличный стартовый капиталец. Вот так-то! Не верю я в эти наивные, глуповатые провинциальные лица… Еще про нее говорят, что слаба на передок: кобелей меняет как перчатки.

– А как же любовник-шофер?

Тамара снисходительно улыбнулась Катиной наивности:

– Одно другому не мешает.

– А кроме "Торгового дома", чем она еще владеет?

– Фабрикой "Русская вышивка". Есть и еще под ней какие-то фирмы, точно не знаю какие. Покойный супруг был мужик с головой, ни одного выгодного дельца не упускал. Видала, как Ида с главной редакторшей скорешилась? Это неспроста. Вот эти три дамочки – наша Нинок, Хрусталева и Садчикова, – если споются, всех уроют. Гремучая смесь! Только у главной редакторши и у Пономаревой все на лице написано, а у мадам Садчиковой – нет. Уставится круглыми наив-ными глазами – ну такая милашка: сил нет! Тут все друг на друге завязаны, поняла?.. – Язык у Тамары уже стал слегка заплетаться, однако она опять плеснула вина в свой бокал. – Реклама, торговля, Дом моды – не поймешь, кто кому какие услуги оказывает. А Элла – она баба будь здоров, пьет как лошадь, ей ведро надо ставить… – Тамара громко захохотала. – Только есть тут один ню-ансик. – Она с запинкой выговорила последнее слово.

– Какой?

– А-а, интересно стало! – поддразнила она Катю. И, наклонившись к уху Царевой, тихо сказала:

– Между нами, по секрету, ясно? Хрусталева, говорят, мужиков не любит.

Только сейчас Катя заметила, что Тамара совсем опьянела. Ее царственная красота куда-то исчезла, движения стали неверными. Впрочем, по сравнению с Наденькой она казалась почти трезвой.

Нина Ивановна, окинув взглядом зал, при виде вдрызг пьяной Наденьки скривилась: "Опять нажралась, как грязь! Все люди как люди, а эта… – Она выругалась про себя. – Хотя, с другой стороны, вокруг пьяной Наденьки вертится как раз нужный (ей, Пономаревой) человек… Черт с ней, пусть надирается, с нее не убудет".