Когда Катя сидела в бригаде, она слышала, как костерили Варвару мотористки, потому что именно они ходили получать нитки для шитья и прочий приклад.

– Ну сквалыга! – разорялась всякий раз горластая Валентина, швыряя на стол мешочки с нитками и тесьмой.

– Сквалыга – не то слово, – поддерживала ее тетя Наташа. Обе женщины, разные по характерам и постоянно выясняющие друг с другом отношения, здесь были солидарны. – Изэкономилась вся! Наверное, сходит в туалет, а потом смотрит: нельзя ли это еще как-нибудь использовать?..

И другие женщины, не стесняясь в выражениях, ругали Варвару на все лады. К примеру, вспыльчивая тетя Наташа выговаривала своему бригадиру:

– Нет, Муся, ты мне скажи, как я могу этот огрызок тесьмы к широкому низку пристрочить, а? – Она совала под нос ни в чем не повинной Мусе моток тесьмы. – Не хватает! Я что, должна бежать в магазин и на свои деньги покупать заказчику тесьму?

До этого дело не доходило, но возмущенные мотористки еще долго потом переговаривались между собой.

– Куда копит, кому? Живет одна, детей нет, – рассуждала Валентина.

– Не говори! – подхватывала тетя Наташа. – На тот свет с собой барахло не утащишь.

– А может, она два века прожить решила? – высказывала предположение бойкая мотористка.

– В следующий раз, Мусечка, сама пойдешь к Варваре. Чего ради я буду свои нервы мотать? – бурчала тетя Наташа.

– Ладно-ладно, – соглашалась бригадир.

Царева за все время работы один раз побывала в кладовке.

Сейчас, проходя по плохо освещенному коридору, Катя вспоминала эти разговоры.

Нина Ивановна Варвару жаловала. Та сидела на хозяйстве, как верный пес: лишней катушки ниток никому не передаст. Про ее патологическую прижимистость ходили легенды. Еще поговаривали, что кладовщица была падка на подарки.

Царева толкнула дверь в помещение кладовой.

На больших стеллажах тут хранились рулоны ткани. Пахло шерстью и еще чем-то, чем всегда пахнет во всех кладовках. Запах Катя помнила еще с тех времен, когда работала в КБ. И не любила его… Варвары и главного бухгалтера в помещении не оказалось. А из смежной комнаты вышел Борис Саватеев.

– Катюша! – приветливо сказал он. – Проходи…

– А где Зоя Ивановна и Варвара? – растерянно оглядываясь по сторонам, спросила Катерина.

– Сейчас подойдут. – Саватеев, улыбаясь, шел ей навстречу.

Она не успела опомниться, как он оказался у нее за спиной.

– Ты… что?!

Катя услышала, как повернулся ключ в замочной скважине. От этого звука ей стало нехорошо.

– Катюша… – Борис надвигался на нее, растопырив руки.

Пятясь назад, Катя уперлась спиной в стеллажи с тканью.

– Не бойся… – шептал он, не сводя глаз с ее лица. Улыбка словно приклеилась к лицу Саватеева.

Катерина увидела его расширенные неподвижные зрачки и по-настоящему испугалась.

Борис только и ждал этого момента: схватил ее за руки и ткнулся губами в щеку девушки.

– Отпусти! – Катя попыталась вырвать руки.

Саватеев не отвечал.

"Как же – отпусти… – думал он. – Нашла дурака!"

Как только Борис увидел эту девчонку на показе, сразу решил: она будет ему принадлежать, чего бы это ни стоило! Пока была жива Наташка Богданова, он и думать не мог о том, чтобы приблизиться к Царевой. Слышал про Линькова: с его мордоворотами связываться опасно. Саватеев заигрывал с девушкой и ждал случая.

На его ухаживания Катерина не отвечала, и это еще больше подзадоривало Бориса. С Надей он поругался, когда та закатила сцену ревности… Наташки больше нет, некому за Цареву заступиться. А Надька никуда не денется: только свистни – сразу прибежит. Орет, ругается, но все равно в постель к нему лезет. А стоит ей выпить лишнего или наркоты нюхнуть, так и вовсе как воск послушная делается. Не может без мужика! Не он, так другой – ей без разницы.

С Надькой и с такими, как она, все было ясно. С Царевой – дело другое. Борис чувствовал, что он для нее – ноль без палочки. И чем лучше это понимал, тем сильнее хотел ее.

Старший из братьев Садчиковых девчонку отметил, думал Саватеев, да и младший на нее таращился. Борис видел, какими глазами оба братца смотрели на нее во время презентации. Илья – кобелина хороший: ни одной юбки не пропустит, умеет с бабами обходиться, сами под него ложатся. Если Цареву заприметил, обязательно в койку потащит. Вон как хвост перед ней распушил: торговый дом, мол, то да се… Саватееву с ним тягаться сложно, у этого мужика денежки водятся, самостоятельный, а Борис целиком и полностью от маменьки зависит…

Внимание Ильи и Виталика к Кате и заставило Бориса проявить инициативу. Решил он попользоваться девочкой – а там пусть Садчиковы ее подбирают, хоть старший, хоть младший… Ему-то какое дело? Главное, успеть первому пенки снять.

– Катюш, послушай… – Он пытался найти губами ее губы.

Она отворачивала голову, с ужасом осознавая: они с Борисом здесь одни и, применив силу, он сможет сделать с ней все, что пожелает, – кричи не кричи, никто не услышит.

– Сейчас сюда кто-нибудь придет! – попробовала она пустить в ход последний довод.

– Не придет, – ухмыльнулся Борис и ослабил хватку. – Никто сюда не придет… Варвара мне сама ключик отдала. Вот – видишь? – Он повертел перед глазами Катерины ключом от кладовки.

– Так она знает? – изумилась девушка.

– Зачем ей знать? Сказал: помещение требуется… На время.

– Как же она тебе ключ доверила от своей драгоценной кладовки?

– Значит, доверила.

На самом деле Варвара согласилась на его предложение лишь после того, как он преподнес ей щедрый презент.

– А Зинка?

– Ну… – замялся Борис.

– Вот сука! – вырвалось у Кати.

Она сделала шаг в сторону, но тут же почувствовала на своих плечах хватку чужих цепких рук.

– Отпусти меня!

Саватеев не отвечал. Он все крепче и крепче сжимал девичьи плечи.

Катя, хоть и была напугана, еще до конца не верила, что Саватеев решился на прямое насилие.

– Боря… – Она старалась говорить ровно, спокойно, хотя внутри у нее все дрожало от негодования. – Я тебя очень прошу: выпусти меня отсюда.

– Ишь ты, ласковой какой стала! Как зовут, вспомнила…

– Выпусти!!! – истошно закричала она.

– И не подумаю. – Он жадно обшаривал взглядом фигуру сжавшейся у стеллажей Катерины.

Катя некстати оделась в коротенькую юбочку "под кожу". Она сама сшила ее из французской ткани.

Когда покупала материю на юбку в универмаге, две разодетые дамочки презрительно переглянулись.

– Что вы будете с этим делать? – беспардонно спросила одна.

– Юбку шить.

– Юбку? – удивилась другая. – По-моему, проще купить готовую, чем возиться с этим суррогатом. Надо носить натуральную кожу. А это что? – Она, фыркая, мяла пальцами ткань. – Уверяю вас, девушка, покупать дорогие вещи в конечном счете выгоднее, чем брать дешевые… – Она наклонилась к своей спутнице и что-то ей сказала на ухо.

– Дерматин! – донеслось до Кати.

Дамы удалились с надменным видом.

Катерина тогда здорово расстроилась. Неужели выбранная ею ткань выглядит такой дешевкой?

Она хоть и с неохотой, но взялась-таки за шитье. И, несмотря на прогнозы высокомерных дам, юбка получилась замечательная. Она красиво облегала точеную Катину фигурку. Боковой запах открывал стройные ножки. Сколько ни вертелась Катерина перед зеркалом, она не находила изъянов в выполненной модели. Но юбку все же носила редко, помня замечания богатых покупательниц про «дерматин» и «суррогат». Как-то Катя пересказала Тимофею разговор дамочек в магазине. Тот даже рассердился:

– Кого ты слушаешь? Разодетых телок? Друг перед другом нос дерут – считают: чем вещь дороже, тем престижнее. Что им впарят в фирменном магазине, то они и носят, красуются одна перед другой… Кстати, вещи из натуральной кожи не всегда актуальны. На десять процентов сносить не успеешь, как фасон выйдет из моды. А уж надоест-то вещь как!..

Тимофей с профессиональным интересом разглядывал Катину юбку.

– Ну-ка, крутанись еще разок, – попросил он. – Отлично! Строчка ровная, даже на утолщениях. Чем смазывала ткань при шитье – машинным маслом?

– Да.

– Кто подсказал?

– Сама догадалась. Помучилась сначала, пробовала жирный крем использовать, но это оказалось хуже.

– Экспериментатор! – засмеялся Тимофей.

Он долго мял в руке французскую материю.

– Хорошая ткань, добротная, на трикотажной основе. Зря переживала. Из нее как раз и следует шить. Во-первых, фасон модный, степень облегания большая – такой фасон из натуральной кожи выполнить сложно. Или это должна быть кожа такой выделки, что в большую копеечку обойдется. Не вижу смысла разоряться. Во-вторых, – продолжал Сазонов перечислять достоинства материи, – недорого: поносишь – и выбросить не жалко. Значит, не будешь забивать шкаф вышедшим из моды барахлом… Так что никогда не слушай самоуверенных дур, у которых величина самомнения зависит от толщины кошелька мужа!

Катя окончательно успокоилась. Мнение Тимофея для нее было решающим: дерматин?.. Сами они дуры дерматиновые! Она решила, что блузку с такой юбкой надо носить скромную, спокойную – простой английский воротничок, и больше ничего. Она так и сделала.

Теперь, оказавшись запертой в кладовке, как в ловушке, Царева с ужасом заметила, что взгляд Саватеева уперся в разрез юбки.

Катя попыталась рукой прижать соблазнительно расходившиеся полы запаха, но это было бесполезно. Она проклинала себя: вырядилась на свою голову, идиотка!

– Сексуальная на тебе юбчонка.

Катя сквозь тонкую шелковую ткань блузки спиной ощущала металлический холод стеллажа.

– Чего дрожишь? – медленно спросил Саватеев, чтобы отвлечь внимание девушки. И вдруг метким броском кинулся на нее.

Сильные мужские руки грубо и властно схватили Катю за бедра.

– Что… Что ты делаешь?

– Пока ничего.

Саватеев, чувствуя свое превосходство в силе, не торопился: зачем спешить и портить удовольствие? Все равно по его будет.

Катя выставила перед собой локти и попробовала отпихнуть Бориса.

– Не брыкайся. – Борис все сильнее и сильнее прижимал ее к себе. (Она слышала его шумное дыхание.) – Мне больно, пусти!

Борис пытался вновь найти своими губами ее губы.

"Совсем как Кошелев…" – мелькнула мысль у Кати. Это придало ей решимости, и она попыталась коленкой нанести ему удар в пах.

– Ах ты, сучка! – разозлился Саватеев. И со всего маху залепил ей пощечину.

– А-а-а! – слабо вскрикнула Катя.

Он залепил ей рот ладонью и потащил к столу.

– Не хочешь по-хорошему, пожалеешь!

Катя цеплялась руками за металлический стеллаж. Разъяренный Борис схватил ее за подол юбки. Раздался треск ткани. Распалившийся от Катиного сопротивления Саватеев рванул с нее и шелковую блузку. Пуговицы горошинами посыпались на пол и застучали по линолеуму.

– Ты!.. – Катя, прикрывая грудь руками, пыталась увернуться от Саватеева.

– Что – я? Нормальный мужик. А вот почему ты выпендриваешься, непонятно. Решила, наверное, в монахини записаться, так не ту профессию выбрала, цыпочка. Тебя плохо просветили. Надо исправить этот недостаток… Может, цену набиваешь? Так я тебя оценил. – Он уже начинал всерьез злиться.

– Я не проститутка и не подстилка!

– Да? – Борис скорее решил поиздеваться, чем удивился по-настоящему. – А тебе твои новые подружки не говорили, что они на каждом диване ноги раздвигают по первому же требованию?

Катя молчала.

– Не говорили, значит…

Царева стояла, скрестив руки на груди. В какой-то момент ей показалось, что сопротивление бесполезно: это и пытался внушить ей своим циничным тоном Борис… Не выбраться ей из кладовки! Хоть криком кричи, никто не услышит.

Саватеев молчание Катерины понял по-своему.

– Вот так-то лучше. – Он глумливо ухмыльнулся… Никто еще от него не уходил. Никто из тех, на кого он положил глаз. Строптивая девчонка, ну да ничего: не таких скручивал! Куда ей деться?

Привычным движением Саватеев расстегнул молнию на брюках. На Катю он не смотрел. И напрасно…

На стеллаже, возле большого рулона с подкладкой, лежали большие портновские ножницы. Варвара обычно отрезала ими куски ткани. Да так и оставила ножницы лежать на виду – кому они здесь могли понадобиться? Катя заметила их несколько секунд назад, потому и притихла. Пока Саватеев возился с брюками, она сделала почти незаметное движение – и ножницы оказались у нее в руках.

Когда Борис поднял взгляд, он увидел, что на него направлены два острых конца ножниц. Он поначалу просто не поверил своим глазам:

– Ты что, сдурела?

– А ты?

Катя, нарочито небрежно щелкая хорошо отточенными концами ножниц, тем не менее крепко держала их в руках. И выглядело это достаточно угрожающе: у Варвары все содержалось в идеальном порядке – это у кого-то ножницы могли с трудом открываться и зажевывать ткань; с кладовщицей такое не проходило, всю плешь точильщику проест, если всучит ей негодный инструмент…

– Ими же убить можно! Соображаешь, что делаешь?

– Соображаю.

Нижнее кольцо портновских ножниц, в которое можно было сразу продеть четыре пальца, было нацелено точно на Саватеева.

– Положи на место! – заорал он и сделал шаг в ее сторону.

– Подойдешь – пожалеешь! – Недобрый взгляд Кати уперся в Саватеева.

– Охренела девка… – Борис не знал, что теперь делать. Впервые он столкнулся с таким активным сопротивлением. – Ладно, пошутила, и будет.

– Открой дверь.

– Ну открою, открою, – заюлил он. – Только как в таком виде пойдешь? Посмотри на себя!

– Не твоя забота.

Борис сделал вид, что полез в карман за ключом. Катя не сводила с него глаз. Он медленно стал вытаскивать руку.

– Катюша… – начал он. И вдруг метнулся к ней.

Царева, словно только этого и ждала, взмахнула ножницами.

– А-а, сука! – заорал Борис.

От боли он волчком закрутился на месте и рухнул на пол: Катя тупым концом огромных портновских ножниц сильно ударила его по кисти.

– Ты руку мне сломала, гадина! – вопил он, продолжая корчиться на полу от боли.

Катя невозмутимо смотрела на него.

– Ключ давай! – потребовала она.

– На, подавись!

В этот момент в дверь постучали.

– Откройте, – раздался знакомый женский голос.

Катя, брезгливо обойдя Бориса, кинулась к двери.

Саватеев, лежа на полу, силился подняться, опираясь на неповрежденную руку.

– Сука! – Он время от времени осторожно трогал прямо на глазах разбухавшую ушибленную кисть. – Ты у меня попомнишь… Я тебя…

Катя справилась с тугим замком и распахнула дверь. На пороге стояла Мария Алексеевна, ручница второй бригады по пошиву легкого платья, в которой раньше работала Катя. Она приходилась двоюродной сестрой Нине Ивановне Пономаревой, а Борису Саватееву – двоюродной теткой.

– Что такое?

При виде растерзанной Кати и стонущего Бориса Мария Алексеевна остолбенела.

– Негодяй, ты что наделал! – Она, придя в себя, накинулась на племянника.

Тот с трудом поднялся с пола и попытался прошмыгнуть к выходу мимо тучной женщины.

– Пустите…

– Ах ты, мерзавец!.. – Мария Алексеевна сгребла парня за шиворот и залепила ему пощечину.

– Вы чего?! – заорал он и попытался вырваться.

– Ничего! – Она отшвырнула его в сторону. – Говнюк!

– Она руку мне сломала…

– Лучше бы она тебе яйца оторвала вместе со всем хозяйством!.. – И Мария Алексеевна грубо выругалась.

– Да-а, – заныл Саватеев, не на шутку испугавшись разъяренной тетки, – вы всегда меня ненавидели!

– А за что тебя любить-то? – изумилась женщина. – Такое дерьмо выросло. Говорила я Нинке…

Саватеев, как нашкодивший кот, придерживая ушибленную руку здоровой рукой, побежал по коридору.

– Он с тобой что-нибудь сделал? – резко спросила Мария Алексеевна.

– Нет, – покачала головой Катя. – Не смог.

Мария Алексеевна вздохнула.

– Вот что, девка… Я про все молчать буду – ни к чему это на люди выносить, он племянник мне все-таки. Нинке я сама все скажу, а ты думай, что тебе дальше делать. У Борьки характер – в отца, а его папаша пакостник был редкий, у них вся порода такая. Борька, если что задумал, будет своего добиваться… – Мария Алексеевна помолчала, а потом, многозначительно глядя на Катю, добавила:

– Думаю, уходить тебе отсюда надо. Борька проходу не даст. А ты уж сама решай… Нет, но что задумал, негодяй, что задумал! Позорищу не оберешься…

Мария Алексеевна из прикрепленной к руке подушечки (такие подушечки носили большинство мастеров и закройщиков в Доме моды) вытащила несколько английских булавок.

– На! – протянула она их Кате. – Сколи одежду. Так на люди не пойдешь.

Кое-как приведя себя в порядок, Царева поднялась из подвального этажа наверх. В холле она остановилась возле большого зеркала.

– Загубил юбку, сволочь! – сказала она вслух, рассматривая свое отражение.

Ей навстречу шла Кудрявцева. Увидев выражение Катиного лица, Зинка сперва смешалась.

– Была в кладовке? – как ни в чем не бывало спросила затем она.

– Да пошла ты!.. – грубо выругалась Царева.

Хватит с нее всего этого дерьма! Уйдет она отсюда, уйдет!.. Катя схватила пальто и, не обращая больше внимания на Кудрявцеву, кинулась к выходу.

– Подумаешь, цаца какая! – нашлась наконец Зинка. – Парень на нее внимание обратил, а она морду воротит. Королева нашлась! Дала бы ему разок, не убыло бы от тебя. Все через это проходят. Рано или поздно… Двустволка!

Зинка воспользовалась известным всем презрительным выражением из лексикона Таньки Татариновой. Та «двустволками» именовала всех баб: "Двустволка – а кто же еще? Два ствола – две ноги. Каждая баба спит и видит, чтобы их перед мужиком задрать".

Кудрявцева вздохнула. Вспомнила молодость и то, как ею в свое время «попользовался» в раскройном цехе мастер мужского платья – Егор Семенович Андреев. Юбку посулил раскроить – и завалил на стол. Она и пикнуть не успела… Эх, времена были, загрустила Зинка. А сейчас и рада бы кому дать, да никто не берет. Старики и те не больно-то на нее зарятся. Прошло ее времечко, кануло. Надо рвать свое, пока молодая, а рыжая дуреха Царева этого не понимает…

Кудрявцева в молодости своего счастья не упустила.

Зинаида Кудрявцева не всегда была такой, как сейчас: циничной, злобной, умеющей подслужиться к начальству – и, не морщась, подставить под удар любого, если это ей выгодно. Кого ей жалеть – этих молоденьких прошмандовок, что ли?

По окончании техникума легкой промышленности Зинаида Кудрявцева, молоденькая девушка со смазливой мордашкой, получила направление в ателье, где царствовала всевластная Серафима Евграфовна Фуфлыгина. Немногие из тех, кто работали сейчас в Доме моды «Подмосковье», помнили хорошенькую Зиночку, имевшую из имущества одно-единственное платьишко: она носила его, как говорится, и в пир, и в мир.

С месяц "молодой специалист" просидела в бригаде Татариновой. Этого времени Зине хватило вполне, чтобы окончательно убедиться: свой диплом она может засунуть в задницу.

Татьяна Татаринова, не церемонясь, так ей и влепила:

– Мучение, а не работа! Я лучше девку без диплома возьму, чем такого специалиcта.

Уже в те годы Танька Татаринова слыла горластой и злобной бабой. Она и без нужды могла обругать кого угодно, но сейчас закройщица была абсолютно права.

– Может, еще научится? – подзуживали ее другие, те, кому она немало попортила крови своим острым язычком.

– Вот к себе ее и возьмите, если такие жалостливые, – предлагала Танька.

В свою бригаду Кудрявцеву сажать никто не хотел.

– А-а, – взвилась Татаринова, – жалельщики! Хорошо быть добренькими за чужой счет. Думаете, если я бездипломная, так меня можно обмануть?..

У работников ателье сдельная оплата труда – и неопытный, медлительный мастер снижал заработки всем. Такие в бригаде не удерживались, искали себе новую работу.

– Вы, значит, заработать хотите, – продолжала разоряться Танька в закройном цехе, – а я должна биться с этой неумехой. Пойду к Евграфовне, пусть забирают от меня эту двустволку. Выдают диплом кому попало…

– Она, наверное, и закройщицей работать имеет право. Опыта поднаберется – займет твое место, – сказала Галина, степенная женщина средних лет.

Галина считалась неплохой закройщицей, но с ней как-то произошел конфуз, который едва не стоил ей места.

Татаринова задохнулась от ярости. Замечания от Галины она стерпеть не могла.

– Молчала бы уж! – заорала она. – Я за свое место не держусь. И без диплома не хуже прочих работаю. А вот ты!.. – наступала она на закройщицу. – Кто недавно из ткани заказчика себе блузку сшил? Кто, я тебя спрашиваю?

Галина уже не рада была, что связалась с Татариновой. Та, к сожалению, говорила чистую правду…

Недавно Галина приняла заказ из импортной материи. Вся закройная собралась полюбоваться необычным рисунком и переплетением ткани. Фасон заказан сложный. К тому же заказчица, делясь планами с мастером, слезно просила вернуть остаток материи:

– Пожалуйста, верните, если что останется! Я хочу из этого отделку к другому костюму сделать…

Галина, выполнив модель, просьбой интеллигентной женщины пренебрегла. Наговорила ей про сложность фасона – и вернула лишь мелкие обрезки. Решила: проглотит, не в первый раз такое. Кроме того, из беседы с заказчицей она поняла, что дамочка вскоре собирается уехать за границу. Галина из ткани заказчицы изловчилась выгадать дочке на блузку. И тут случилось то самое чудовищное совпадение, которое едва не стоило закройщице места… Отъезд дамы за границу почему-то отложился, она вновь посетила ателье – и увидела дочку Галины в блузке из своей замечательной ткани. Это был всем скандалам скандал!

Обманутая заказчица орала как сумасшедшая: "Воры, жулики, я вас выведу на чистую воду!" – она кидалась на приемщицу, как пантера. Грозилась подать в суд, написать статью в местную газету. Серафиму Евграфовну Фуфлыгину едва кондрашка не хватила.

Злосчастную блузку срочно распороли. И вернули куски принципиальной даме. Этот скандал стоил заведующей большой крови. Всегда корректная Фуфлыгина дрожала от ярости и топала в закройном цехе ногами:

– Идиоткой надо быть, чтобы вот так подставляться!.. Распустила я вас. Совсем обнаглели!

Об этом происшествии не любили вспоминать в ателье, и именно про него упомянула сейчас Татаринова.

– Еще ни один заказчик меня воровкой не называл и в рожу мне испоганенным платьем не швырял! – Танька, восстановив справедливость, показала язык Галине.

Та рухнула на стул и зарыдала.

Две другие закройщицы дамского платья под влиянием вредной Татариновой тоже кинулись выяснять отношения:

– Переманить к себе лучшую заказчицу – кто так делает?!

Словом, поговорить всем нашлось о чем. Скандал в закройном цехе с трудом замяли. Все не без греха, за каждой что-нибудь да найдется, и если все вспоминать…

А Татаринова, решив до конца разобраться с Зиночкой, все же пошла к Фуфлыгиной:

– Забирайте от меня Кудрявцеву, забирайте.

Заведующая сделала кислое лицо ("Вечно эта Татьяна воду мутит!"):

– Куда же мне ее девать? Молодой специалист…

– У меня от этого молодого специалиста скоро вся бригада разбежится. Заработки снизились. За ней одни переделки идут: это сожжет, то запорет. Портачит и портачит. Ну сколько можно? – напирала Танька.

Серафима Евграфовна задумалась:

– Может, ее в ученицы перевести? Негласно. Посидит пока у тебя…

– Ну уж нет! Только не у меня. Видеть не могу эту куклу. Скоро план выполнять не будем!

Татаринова наступила на больную мозоль Фуфлыгиной. План – это святое.

Зинаиду из бригады забрали.

И на кой черт ее потащило в этот техникум? Зиночка ругала себя последними словами. Она совсем приуныла. В бригаде еще можно было так-то продержаться, а на индивидуальном пошиве – нет. Да и кто же ей даст индивидуальный заказ, после того как Татаринова ославила ее на все ателье? Закройщики, поддерживая репутацию заведения, дорожили постоянными заказчиками.

Серафима Евграфовна ломала голову: куда пристроить безработного мастера легкого платья с дипломом? Уволить молодого специалиста без обязательной отработки она по закону не имела права… Жалея Зиночку, Фуфлыгина время от времени давала ей небольшие заказы. Кудрявцева зарабатывала на них меньше, чем ученица портнихи.

Впереди виделся один выход – надо увольняться. Несостоявшийся мастер с тревогой думала о будущем и вздыхала.

Егор Семенович Андреев, сорокалетний лысоватый мужчина, работал в ателье закройщиком мужской одежды – отличный мастер, ас своего дела. Чтобы пошить у него костюм, люди записывались заранее. Прием заказов искусственно ограничивался: Егорушка, как ласково называли мастера в ателье, обшивал в основном знакомых и нужных людей.

Андреев – капризный, избалованный мужчина, всегда при деньгах – женился поздно: на какой-то буфетчице, когда, как сам он сказал, надоело по кабакам желудок портить. Егорушка при оформлении заказов исповедовал незыблемый принцип: если, допустим, при шитье костюма требовалось два метра восемьдесят сантиметров ткани, клиент должен был приносить три метра двадцать сантиметров – или все три тридцать. Андреев говорил при этом: "на допуск" или "для полета фантазии".

Заказчик без звука нес столько, сколько требовалось. У опытного Егорушки, конечно, ткань всегда оставалась. Работницы ателье знали: у него всегда можно разжиться отрезом на юбку. Брал он недорого: от трех до десяти рублей. Кроме того, на вторую примерку заказчик нес мастеру коньяк. Таков был местный закон: закройщику мужской одежды – коньяк, закройщице легкого женского платья – конфеты или духи.

Правду сказать, Егорушка заслуживал презентов. Сшитый в его бригаде костюм заметно отличался от других изделий. Клиенты не жалели о полуметре ткани и о подаренной бутылке: это по-божески, главное, работа выполнялась превосходно.

Сама Фуфлыгина заискивала перед Егорушкой. Мужик с норовом, но, если к нему подойти по-хорошему, мог помочь, выручить по-товарищески. Несколько раз Андреев исправлял дефекты другого закройщика, Вадима, менее опытного, чем он. Поломается немного – для порядка, чтобы не забывались, – и сделает все как надо:

– Хорошего мастера уважать должны!

Не один конфликт погашался таким образом.

Фуфлыгина говорила:

– Капризен, но что делать? Дерьма у всех навалом. Такого закройщика мужской одежды я на своем веку не встречала. Золото, а не мастер. К нему подход нужен.

Егорушка жил весело, не знал проблем и любил повторять:

– Мастерство не пропьешь!

В ателье мужчин можно было по пальцам перечесть, здесь работали в основном женщины, и Андреев среди этого цветника чувствовал себя как рыба в воде. На любом празднестве он, не скупясь, выставлял коньяк, задаривал мастериц конфетами. Когда в закройном цехе начиналось гульбище, об этом знали все цеха. "Егорка гуляет!" – перешептываясь, подмигивали работницы друг другу. Сама Евграфовна не гнушалась заглянуть на огонек – просила только, чтобы все достойно было, без скандалов и выяснения отношений.

Андреев не вел себя как завзятый донжуан, женщины льнули к нему сами. Несмотря на лысину, на него засматривались многие бабы в ателье. Высокий, подтянутый, одетый всегда с иголочки, выглаженный, вычищенный: с таким мужиком время провести – одно удовольствие! Капризный в работе, при личном общении он проявлял веселый характер и щедрость, мог в ресторан пригласить, подарить духи, отрез на юбку. Неизбалованным работницам ателье этого вполне хватало. Вне ателье Егор женщин не искал: лень одолевала, да и некогда. "Какая разница, – говорил он. – Ведь, когда их разденешь, все одинаковые".

Кудрявцева на Егорушку не пялилась, она слышала, что ему нравятся дамы постарше, с которыми меньше возни.

В один из дней, проходя по коридору, она услышала разговор двух работниц:

– У Егорки шика-арный отрез продается! Но цену заломил…

– Сколько?

– Пятнадцать.

– Да ты что? Таких цен у него сроду не бывало.

– Говорит, чистая английская шерсть. Дипломату костюм шил.

– Да мне хрен с ним, с дипломатом. Раньше больше десяти никогда не брал. Очумел совсем!

– Пойдем посмотрим?

– Нет, за такие деньги пусть сам носит. Я подожду чего-нибудь попроще.

Работницы разошлись, а Зиночка загрустила. Юбка требовалась позарез, а денег не было совсем.

"Пойду взгляну", – решилась она. И во второй половине дня подошла к Андрееву:

– Егор Семенович, мне сказали…

Тот понял ее с полуслова и полез в стол.

– Ткань роскошная, в мелкий рубчик, почти не мнется. Качество-то какое, а? – Он положил перед Кудрявцевой отрез. – Не только попку прикрыть, если с умом кроить – на жилеточку хватит.

Андреев был уже слегка "на кочерге". Благодарный заказчик оставил в качестве презента хороший армянский коньяк, и они с Вадимом, молодым закройщиком мужской одежды, успели приложиться. Егор в силу щедрости никогда не пил один.

Кудрявцева мялась возле стола.

– Какие проблемы? – добродушно спросил Егорушка.

– Можно деньги в зарплату отдам, Егор Семенович?

Тот с удивлением уставился на Зинаиду.

– А у тебя еще и зарплата бывает? – Он беззлобно усмехнулся.

Увидев, что Зиночка покраснела, Андреев перестал улыбаться.

– Шучу, шучу, цыпочка. Ладно, разберемся, с тебя много не возьму. Подходи после шести… Нет, – перебил он сам себя, – в семь тридцать. Юбку сам тебе скрою.