Зинка Кудрявцева с нескрываемой завистью слушала весь разговор. Ей здесь и малой крошки не достанется.

Похороны Богдановой вызвали большой общественный интерес и потому отличались многолюдно-стью. Всем хотелось посмотреть на рано почившую красавицу. И к тому же топ-модель. Люди, собравшись в группки, негромко перешептывались.

– Говорят, из-за любовника…

– Раньше самоубийц только за оградой кладбища хоронили, а теперь – всех под одну гребенку!.. – Пожилая женщина в коричневом платке, поджав губы, неодобрительно смотрела на стайку девчонок-подрост-ков, теснившихся возле гроба.

– Что ты несешь? – остановила ее другая женщина, помоложе. – Боишься, что тебе места не хватит? Не переживай! Земли много, два-то метра каждому намеряют, а там разберутся – кого куда.

– Актеров раньше тоже на церковном кладбище не хоронили… – подал голос мужчина в мягкой фетровой шляпе. Дул холодный ветер, мужчина ежился и головного убора не снимал.

Наташу хорошо загримировали. Отверстие от пули было почти не заметно.

Царева, затерявшись в толпе, смотрела на гроб, обитый чем-то розовым. "Нет, не верю, не верю!.." – твердила она про себя.

У Наташи застыло на лице такое же выражение, как в тот день, когда Катя обнаружила труп: чужое, отрешенное лицо. Персиковый цвет кожи исчез, округлый подбородок тоже куда-то пропал, зато резко выделились скулы. Сейчас, глядя на застывшее тело Богдановой, никто бы не смог себе представить, что это именно она слыла самой обаятельной и привлекательной манекенщицей Дома моды "Подмосковье".

– Вот жизнь, а? Если бы болела чем…

Катя вглядывалась в лицо мертвой подруги. Наташа, лежавшая в гробу, словно укоряла всех за что-то.

Катя обернулась, услышав всхлипывания. Плакала Наденька. Ее кукольное личико некрасиво морщилось.

– Смерть никого не красит, – бормотала она, вытирая кулачком слезы.

Притихшие модельки, сбившись в тесную стайку, молчали. Каждая переживала беду по-своему.

– Наташке за всех пришлось отдуваться. С каждой из нас могло такое случиться! – Эти слова произнесла Тамара.

На кладбище Катерина стояла рядом с ней. В отличие от других девушек Тамара не плакала. Она лишь все плотнее сжимала губы, болезненно переживая каждую услышанную реплику.

Тамара оглянулась назад и, подтолкнув Цареву локтем, указала ей на двух незнакомых молодых людей с камерами:

– Журналисты понаехали. Нина Ивановна запретила нашим с ними общаться.

– Почему?

– Чтобы не было конкуренции. Хрусталева в своем журнале "Магия моды" дает статью. Они с Нинкой заключили какую-то договоренность. Эксклюзивный материал это называется. Ко мне сегодня один журналистишка подъехал, так Зинка Кудрявцева его чуть не растерзала. И на меня наорала. Вот так. Живая Богданова на них работала, теперь еще и мертвая будет рекламу делать.

У Кати внутри все будто окаменело. Она очнулась, только когда услышала стук молотков: рабочие вколачивали гвозди в крышку гроба. От этого звука рвалось сердце. Притихли на время даже говорливые тетки, до того продолжавшие потихоньку обсуждать случившееся.

– Кто они? – спросила Катерина.

– Черт их знает! Какие-то дальние родственницы… Слышала, что Наташина маман отчудила?

– Нет.

– Скандал в прокуратуре закатила. Наташкину «девятку» опечатали – вроде как для следственных действий. Так мамаша такую бучу подняла! Какие, кричала, следственные действия, если человека уже нет? Грозила, что жаловаться будет. Такая расторопная тетка – быстро во всем сориентировалась; другая бы не знала, как рот открыть, а эта на все лапу наложила. И муженек у нее, Наташин отчим, тоже не промах…

Тамара еще что-то говорила, но Катя почти не слушала. Ей было уже наплевать на всю окружавшую суету.

После похорон Царева не пошла на поминки, потому что не могла больше слышать всяких пересудов и разговоров. "Почему Тимофея не было на кладбище? – вдруг подумала она. – Куда он подевался?"

Вечером к Кате пришла мать с Иринкой.

– Поесть тебе принесла… – Мать выгружала какие-то свертки, пакеты и что-то переставляла в холодильнике.

– Не хочу.

– Доченька, ну так же нельзя! Ты не виновата в том, что случилось.

"Виновата! – мучительно хотелось выкрикнуть Кате. – Я не убедила ее. Не смогла убедить…"

Мать скрылась в глубине кухни и загремела посудой.

– Кать! – Детская Иринкина рука осторожно до-тронулась до Катерины. – А теперь Наташа не повезет меня в зоопарк? Она обещала…

Катя вздрогнула. От простого детского вопроса у нее опять сжалось сердце.

– Я сама с тобой съезжу, только попозже, ладно?

Мария Александровна вошла в комнату:

– Может, к нам ночевать пойдешь?

Катя покачала головой:

– Здесь останусь.

Мать с Иринкой ушли, а она осталась неподвижно сидеть на диване… Как жить дальше? Она знала, что профессия манекенщицы связана со множеством соблазнов. Слыхала Катя и про молодцов на белых «Мерседесах» – девчонки говорили: на белых «меринах», – которые после показов поджидали красоток и забрасывали их визитками. Соблазнов много: не каждая равнодушно может пройти мимо богатого красавца. В Доме моды «Подмосковье» обстановка пока выглядела скромнее.

Катя не ставила перед собой цели стать манекенщицей – все получилось само собой. Долго ли сумеет она продержаться на этом месте?..

Царева не сразу услышала трели дверного звонка, доносившиеся из прихожей. Ничему не удивляясь, Катя прошла в прихожую и молча распахнула дверь.

На пороге стоял Кошелев. Один. Она не видела Алексея с тех самых пор, как встретила его прогуливавшимся под ручку с Юлечкой Иванченко.

– Можно? – Алексей нерешительно топтался на пороге.

– Заходи, – равнодушно сказала Катя.

Он прошел в комнату.

– Я слышал, у вас чепэ в Доме моды. Об этом весь город говорит.

– Да, – проговорила она тем же безжизненным голосом.

– Катюша! – Кошелев во все глаза смотрел на нее. – Ты знаешь, я в последнее время много думал… О тебе.

Катя не отвечала. Взгляд ее скользил мимо Алексея… Этот-то откуда на ее голову навязался?! Хотелось вскочить, наорать на него, но она так устала сегодня, что было лень лишний раз шевельнуться.

– Ты прости меня, а?

– О чем ты?

– Я себя вел тогда… как подонок! Пьяный был, а тут еще дружок подзуживал. Мне никто не нужен, кроме тебя!

– Давно понял?

– Давай помиримся, а? Эта Юлька такая стерва! Надоела она мне…

– Не понимаю – при чем здесь я?

– Нет, ну как… Нам ведь было хорошо с тобой, помнишь?

– Извини, нет.

– Катюша! – Алексей шагнул к ней. – Ну что ты?

Катя заставила себя взглянуть на Кошелева в упор: неужели этот парень когда-то так много значил в ее жизни? Казалось, все было очень давно. И вообще – не с ней…

– Ты простишь меня?

– Алексей… – Она будто споткнулась на слове. – Сейчас все это никому не нужно. Простила, не простила – какая разница? Я забыла обо всем.

– Конечно, у тебя сейчас другая жизнь, – с раздражением сказал он.

– Это ничего не меняет. Извини, но ты мне не нужен. Что у нас с тобой было-то? Переспали раз, и все… – Бессознательно она копировала сейчас чужую манеру вести разговор – Тамары или Наденьки или всех сразу. – Не было у нас ничего, а главное – не будет. Возвращайся к Юлечке, с ее папашей не пропадешь. А я уж как-нибудь обойдусь без тебя.

– Ты изменилась.

– Конечно. А теперь тебе надо уйти. Спать очень хочу…

Она произносила слова равнодушным, усталым голосом. Так говорят с чужим и к тому же надоевшим до смерти человеком, от которого хотят поскорее избавиться. Кошелев и был чужой.

– Не уйду! – зло бросил он.

В комнату через открытое окно донесся шум подъехавшего к дому автомобиля.

Спустя минуту в прихожей опять прозвенел звонок.

– Очень кстати, – насмешливо пробормотала Катя.

Она распахнула дверь – и увидела перед собой Сазонова.

– Тимофей! – Она бросилась к нему на шею. – Как хорошо, что ты приехал!

– Катенька, ну что ты!

– Наташка… – В первый раз за сегодняшний день она заплакала громко, навзрыд.

Тимофей крепко прижал ее к себе и практически так и внес в комнату.

– Я поругался с Нинкой, написал заявление на отпуск за свой счет. Уехал, а тут – звонок. На похороны не успел… – торопливо говорил он. И вдруг заметил незнакомого парня в комнате.

– Это Алексей, мой одноклассник, – безо всякого выражения сказала Катя и не думая отстраняться от Сазонова. – Познакомьтесь. Тимофей Сазонов, ведуший художник-модельер Дома моды "Подмосковье".

– Я не вовремя?.. – замялся Тимофей.

– Вовремя! – твердо произнесла Катя.

Она заметила, как при этом перекосилось лицо Кошелева… Ей плевать! Пусть думает что угодно. А главное – пусть убирается отсюда навсегда!

…Кошелев, выходя из подъезда, громко хлопнул дверью.

"Ну, стерва, погоди! Я еще тебе покажу… Променяла меня на какого-то фраера! Художник-модельер… Подумаешь, фигура! – Он с ненавистью посмотрел на припаркованную у подъезда машину. – Ишь, на иномарке прикатил, зараза. А у меня папаша на простой «жигуль» раскошелиться не хочет. Говорит, сначала на права сдай. А чего на них сдавать? Купить все можно… Все бабы – шалавы и подстилки! – продолжал злиться он. – Все, все до одной! Пальцем помани – прибежит! А я-то сегодня хорош: Катюша, Катюша! Примчался с распростертыми объятиями, а она… Тьфу!" – Кошелев грязно выругался, поднял воротник куртки, спасаясь от леденящего ветра, и зашагал прочь.

А Катя в это время сидела на диване рядом с Сазоновым и пристально смотрела на Тимофея. Она невольно сравнивала его с Кошелевым. Тот, выхоленный красавец, был для нее пустым местом, а Тимофей…

– Можно я тоже буду звать тебя Тимом, как Наташа?

– Конечно, Катюша.

– Мне было так плохо, так тяжело… – Взгляд ее громадных зеленых глаз не отрывался от его лица. – Я никому не могу ничего рассказать…

Тимофей обнимал Катю за плечи и гладил, нежно и бережно:

– Успокойся, успокойся…

– Никого не хочу видеть – только тебя.

Некоторое время они сидели молча.

– Тим! – Она заглянула в его серые глаза. – То, что говорят про Наташу, не правда. Она никого не убивала.

– Я знаю.

– Откуда? – встрепенулась Катерина. – Откуда знаешь? Она тебе что-то говорила?

– Нет.

– Тогда… Я не понимаю, – растерянно произнесла она.

– Наташа никого не могла убить, а уж тем более – Николая Линькова. Она его любила.

– Да, – согласно кивнула Катя. – Любила… Тим! – Она взяла его руку. – Я не могу сейчас ничего рассказывать. Лучше не надо. Потом когда-нибудь, ладно?

– Хорошо, Катюша, хорошо. Ты успокойся.

– Не могу, не хочу успокаиваться! Наташа была моей подругой. Единственной! У меня в школе не было друзей. Так получилось. А Наташка, она… – По щекам Кати бежали и бежали слезы, и она не вытирала их. – У меня никогда больше не будет такой подруги, никогда!.. – Катя прижалась к Тимофею, словно искала у него защиты.

– Ну, не надо, не плачь.

– Тимофей, как подумаю, что из-за каких-то негодяев… – Катя прикрыла ладошкой рот и испуганно умолкла. С тех пор как погибла Наташа, она еще никому ни о чем не проговаривалась.

Сазонов сделал вид, будто ничего не слышал. Он только гладил ее по голове, как маленькую. Еще совсем недавно Катерина точно так же гладила по голове Наташу.

– Столько цветов было! Гвоздики, розы, хризантемы… Она вся утопала в них. Сегодня, когда проходила мимо цветочного киоска, испугалась. Казалось, сейчас оттуда выглянет Наташино лицо… Ненавижу все эти цветы! Я сумасшедшая, да?

– Нет.

– Даже плакать не могла. Зинка Кудрявцева лила крокодиловы слезы, а сама каких только гадостей не говорила!

– Нашла на кого смотреть – на Зинку.

– На поминки я не пошла. Не могу слушать эти глупости. Лица у всех постные. Одна Тамара правду сказала: ей все завидовали…

– Про зависть – ей виднее. А вот на поминки зря не осталась. Надо бы помянуть Наташу.

– Тим, давай вдвоем ее помянем, а? Такая тяжесть на душе, такая тоска – хоть кричи.

Слезы у Кати высохли. Она вскочила с дивана:

– Сейчас гляну, что там в холодильнике есть. Мать сегодня что-то принесла.

Тимофей остановил ее:

– Сиди, я все сам сделаю. Надо спиртное купить.

– Наташа шампанское пила.

– Шампанским не поминают, – возразил Тимофей.

– Тогда водку, только очень хорошую. Подожди, я пойду с тобой. У нас тут, в подвальчике, работает ночной магазин, но ты один его не найдешь. Это совсем рядом…

Когда Катя и Тимофей выходили из подъезда, им навстречу попалась любопытная соседка. Она, не скрывая интереса, уставилась на Сазонова: сразу отметила его длинное кашемировое пальто, пушистый шарф, небрежно обернутый вокруг шеи. Женщина завистливо прищурила глаза, когда увидела, что Катин знакомый направился к иномарке.

– Садись! – Тимофей распахнул перед Катей дверцу.

– Тут недалеко, – возразила она.

– Ну и что? Не пешком же идти.

– Ты прямо как Наташа: шагу лишнего ступить не хочешь…

Катя уловила многозначительный взгляд соседки и передернула плечом: да пошла она куда подальше, дура старая! Только ее внученьку могут в два часа ночи на машине привозить и заносить в подъезд в бессознательном состоянии. Это считается в порядке вещей. Ее внучка, дескать, королева, а все остальные – быдло и ничтожество… Однако Катя заставила себя приветливо поздороваться с соседкой. В машину девушка садилась не торопясь, с достоинством.

– Бросаем вызов обществу? Умница. – Тим все заметил.

– Ну ее к черту, эту сплетницу, надоело!

Возвратились они через час. Водка в подвальчике показалась Сазонову подозрительной, и Тим ее за-браковал. Пришлось поколесить в поисках нормальной бутылки.

– Наверное, это чудовищно, – призналась Катя, – но я почему-то страшно проголодалась.

– Сколько времени ты уже не ела?

– Третий день пошел, кажется…

Они сидели за столом. Наполненная водкой рюмка отдельно стояла на столе, возле фотографии Наташи – одной из ее старых фотографий, подаренных в свое время Кате.

– Я помню этот снимок, – сказал Тимофей.

На фотографии Наталья улыбалась. Лицо, снятое вполоборота, светилось радостью. Широко распахнутые глаза смотрели на мир весело и дружелюбно. Казалось, ни у одного существа не может подняться рука на такую красоту. Но вот ведь поднялась.

– Как живая, – выдохнула Катя. – Такое впечатление, что Наташа сейчас с нами. Сидит рядом и слушает, о чем мы говорим.

Они выпили, не чокаясь.

– Из-за чего ты поцапался с Пономаревой?

Сазонов поморщился:

– Не хочу сейчас про это говорить.

– А все-таки?

– У нее психология, как у мелкой лавочницы. Если сегодня она вложила во что-то деньги, то уже завтра хочет иметь прибыль, а лучше – сегодня к вечеру. Она не любит рисковать. Не думал, что у нас так скоро возникнут разногласия. – Тимофей отложил вилку в сторону. – Не нагружайся моими проблемами. Сам разберусь.

Они продолжили застолье при свете мерцающей свечи. Катя забралась с ногами на диван и, обхватив колени, внимательно разглядывала Тимофея: как будто видела его впервые в жизни…

– У тебя немного отросли волосы. – Она дотронулась рукой до его прически. – Так гораздо лучше.

Он прижался щекой к ее пальцам.

– Хотел тебе понравиться.

– Правда? – Катя не отнимала руки. – Вокруг тебя столько девчонок крутится.

– Я их просто не замечаю.

– Это не правда.

– Правда, Катюша. До тебя я ни на одну из них не обращал внимания.

– А я ведь с осени в Доме моды работаю, мог бы и раньше меня заметить. Или ты только манекенщицей способен заинтересоваться?

– Ну вот такой я, значит, глупый. Пока нос к носу с тобой не столкнулся, не разглядел.

– Давай выпьем еще понемножку, – предложила Катя.

Тимофей послушно наполнил рюмки.

– Напьюсь и начну к тебе приставать, – пообещал он.

– Ну и что? Я, может, хочу, чтобы ты пристал ко мне!

– Не надо так шутить.

– Я не шучу.

– А как же красавчик, который только что был здесь?

Катя выпила свою рюмку.

– Как принято писать в журналах, – скривилась она то ли от водки, то ли от своих неутешительных мыслей, – Алексей Кошелев – мой отрицательный жизненный опыт. Больше этот парень здесь не появится.

Сазонов поперхнулся.

Катя вскочила и налила ему воды.

В обществе Тимофея она испытывала странное ощущение… Как сходила она прежде с ума по Алексею, как ее трясло от каждого его прикосновения! Обмирала, стоило лишь заглянуть ему в глаза – в наглые, насмешливые, лживые глаза. Теперь же все по-другому. Катя чувствовала себя просто и естественно. Хотелось сидеть рядом, гладить сильные, нервные пальцы Сазонова, которые чутко реагировали на каждое ее прикосновение. Она знала: не обидит, не обманет, не станет насмехаться… Отчего рождается подобная уверенность? Катя и сама не понимала.

– Катюша… – Тимофей обнял ее и усадил к себе на колени.

– Знаешь, наверное, я жутко испорченная, если в такой день думаю о… Ну, в общем, о…

Его волосы щекотали ей ухо. Она задыхалась от волнения…

…Они лежали в постели, отдыхая от ласк. Свечка еще не догорела. Взглянув на мигающий огонек, Катя удивилась: казалось, прошла целая вечность с тех пор, как она очутилась в объятиях Тимофея.

Она откинула одеяло и, не стесняясь своей наготы, подошла к окну.

– Простынешь. – Тимофей следил за ней взглядом.

– Нет. – Катя обернулась.

После "неудачного опыта" с Кошелевым Катя не представляла себе, что сможет так быстро забыть об этом. И уж тем более что все произойдет в такой печальный день. Она где-то читала: люди в такой неординарной ситуации еще сильнее тянутся друг к другу, ищут близости; ощущения, которые они при этом испытывают, особенно остры. О последнем, из-за неудачного сексуального опыта, Катя с уверенностью судить не могла. Но поражало, насколько комфортно и спокойно ощущала себя с Тимофеем. Исчезла тягучая, изматывавшая душу тоска.

– Тебе… было хорошо? – Катя вернулась, села на постель и посмотрела ему прямо в глаза.

– Ты еще спрашиваешь! – Тимофей потянулся к ней.

Сазонов не был дамским угодником. Женщины, которые время от времени появлялись в его жизни, вскоре из нее исчезали, не оставив заметного следа. Проходило время – и он забывал об их существовании. Ни одна из них по-настоящему не «зацепила» его.

Тимофею вдруг пришло на ум откровенное, даже циничное высказывание одного его однокурсника, Витюши Парфенова. Тот по окончании института работал в театре дизайнером по костюмам. И к нему льнули девицы и дамы самых различных возрастов. Ровесник Сазонова, он, в отличие от своего приятеля, приобрел немалый опыт. Так вот Витюша говаривал так: "Не бойся женщины, которая держит тебя за… а бойся той, что держит за душу". Сейчас Тимофей понял: Катя – это не проходной эпизод в его жизни: она серьезно затронула его душу…

Сердце сладко сжалось. И тут же Сазонов ощутил внутри болезненный укол: а сумеет ли он удержать девушку возле себя?