Костылю стало нехорошо. Едва услышал про бабку, помертвел от страха.
      Он клял себя последними словами. Ну кретин, распустил язык! Только ментовки ему сейчас и не хватало! Начнут копать, всего навешают по совокупности заслуг. Последний раз отвертелся, четко под статью попадал, думал, все, загремел. Скупка краденого с целью наживы, до пяти лет статья, между прочим. Когда понял, что пронесло, неделю пил беспробудно, чуть Богу душу не отдал.
      На старуху Костыля вывел Доронькин. У неё хранилось немало старинных вещей, которыми она очень дорожила. Из старинной дворянской фамилии была бабуся, некоторые предметы принадлежали видным деятелям прошлой эпохи. Продать? Да упаси Бог! К ней кто только не подкатывал с подобными предложениями.
      Доронькин, проведя разведку, решился на гениальный ход. Устроил так, что с бабкой его познакомила женщина, которой старуха доверяла. Как ему удалось этого добиться - большой секрет, Шигину об этом не докладывали.
      Славик, как ни странно, умел находить общий язык с пожилыми дамами. Он обхаживал старуху, как мог, стараясь не переборщить. Но волновался напрасно: недоверчивая владелица антиквариата была покорена.
      Потом пришло время включать в игру Шигина.
      Доронькин заранее запасся нужными бланками и печатями, где его компаньон фигурировал как директор несуществующего музея. Липовые документы сработали, у старухи отпали последние сомнения.
      "Память о ваших замечательных родственниках, выдающихся людях эпохи должна сохраниться навека", "Никто не забыт и ничто не забыто!" - внушал старухе. Он был убедителен, пожилая женщина и вправду решила, что хранившиеся у неё вещи должны стать достоянием народа. Тем временем Доронькин подсчитывал стоимость антикварных предметов.
      Словом, операция была проведена блестяще, с фантазией. Часть вещей была реализована за границей через дилерскую антикварную фирму в Нью-Йорке, которой заправлял приятель Доронькина Борис. Другая часть антиквариата осела в России у людей небедных.
      Костылю в этой истории не нравилось то, что все "музейные" документы были оформлены на него. Случись что, шевелилась подленькая мыслишка, Доронькин в стороне, а он в ответе.
      Славик успокаивал его:
      - Чего волну гонишь? Старуха не сегодня-завтра помрет, она не встает уже.
      "Не встает, - волновался Костя. - А если все же поднимется, что тогда?"
      Иногда на трезвую голову думал о том, что Славик и его обошел, как ту нелепую старуху. Шеф до сих пор с ним сполна не рассчитался за выгодное дельце, все обещаниями кормит.
      Сейчас, сидя на лавке в скверике рядом с Николаем, Костыль шкурой почувствовал опасность.
      - Не гони "пургу", - сказал он, пытаясь придать голосу уверенность и развязность.
      - Брось свои блатные закидоны, - остановил его Першин.
      Костыль задумался. Чем дольше он думал, тел злее становилось его лицо.
      - Ну что, разговор у нас будет? - повторил вопрос Николай.
      - Будет, - решился Костыль. - Только я тебе ничего не говорил, и ты меня вообще сегодня не видел.
      - Конечно, не видел, - согласился Николай. - Все, что скажешь, останется между нами.
      Сегодня после ухода Людочки Першин часа два безуспешно пытался дозвониться до Славика.
      Бесполезно! Он снова и снова набирал знакомый номер, но результат был нулевой.
      - Ну, сволочь, я тебе покажу!
      Он бегал по квартире, кипя от злости. Наконец решил ехать к Доронькину сам. Может, этот деятель трубку не берет?
      К сожалению, Славика на самом деле не было дома.
      - Не трезвоньте, молодой человек, - вышла на плошадку пожилая соседка. Нету его, уехал.
      - Куда? - вырвалось у Николая.
      - Откуда же мне знать!
      - А вы точно знаете, что уехал?
      - Конечно, - удивилась женщина. - Видела, как машину заводил, а куда, зачем, нам не докладывают.
      Першин несколько минут стоял у подьезда, не зная, на что решиться. И тут он вспомнил про Шигина. Ну, конечно! Уж если кто и знает о планах Доронькина, так это Костыль, верный ординарец шефа.
      Адреса Шигина он не знал.
      Однажды, после очередной игры в преферанс, когда был при деньгах, подвез на такси пьяного партнера. По дороге Костыль трепался о какой-то старухе и удачно обтяпанном дельце. Першин слушал вполуха бессвязную болтовню, а вот, получается, сейчас это может пригодиться. Надо повести разговор так, чтобы у Шигина сложилось мнение, будто Николай знает достаточно про эту историю. Попробовыть можно, тем более, что другого способа вызвать Костыля на откровенность не было. Только вот куда же он тогда отвез его?..
      Несколько минут напрягал память и в конце концов вспомнил. Только бы очередная сердобольная дамочка, которой захотелось выступить в роли сестры милосердия, не выставила клиента раньше времени за порог, беспокоился Николай.
      Волновался он напрасно. Шигин до сих пор столовался по этому адресу.
      - ...С Ленкой Мартыновой шеф в последнее время якшался, шушукались они о чем-то, я не интересовался. Ты ведь знаешь Ленку? - Глаза Костыля с усмешкой смотрели на Николая.
      - Знаю, - выдавил Першин.
      - Правильно, кто эту шалаву не знает! Славик её прикармливает, за это девица выполняет некоторые поручения. Сам небось понимаешь, о чем говорю.
      Николай стиснул зубы и закрыл глаза. В какое дерьмо он вляпался!
      С Леночкой Мартыновой Першина познакомил Славик. Случилось это совсем недавно.
      - Давай, чего ты, сидишь один, как сыч. Посидим, винца попьем, девочка молоденькая, хорошенькая, без комплексов.
      - Тем более, - отговаривался Николай. - Зачем ей такой старый попугай, как я.
      - Э, не надо недооценивать наше поколение.
      Доронькин был настойчив и не отвязался, пока Николай не согласился приехать.
      Внешне девчонка ему даже понравилась. Стройная, даже худенькая, глазищи в пол-лица, неглупая, действительно, хорошенькая, в этом Славик его не обманул, только вот бледненькая очень. И какая-то дерганая. Настроение у Леночки менялось каждую минуту.
      Они встречались с месяц, а потом Николай сообразил, что девочка принимает наркотики и прочно сидит на игле.
      Он обалдел, когда случайно зашел в ванную комнату и увидел, как она профессионально ввела иглу в вену. Сразу же стали понятны беспричинная смена настроений и кое-что другое в её поведении. Она всегда носила одежду с длинными рукавами и никогда не демонстрировала перед ним голое тело, предпочитая заниматься любовью в полной темноте.
      - Я так уютнее себя чувствую, - говорила она.
      Ему показалось, что она привязалась к нему, мог поклясться чем угодно, что ей было хорошо с ним. Правда, иногда ловил на себе её взгляд, объяснить значение которого не мог.
      Николаю было жаль молоденькую дурочку, он пытался поговорить о лечении, но она и слышать про это не хотела.
      - Да пошел ты со своей заботой, достал уже, - огрызнулась девица, когда сильно надоел ей.
      Они расстались.
      Когда Першин рассказал Славику о том, что Леночка принимает наркотики, тот сделал удивленное лицо.
      - Ну надо же, - по-бабьи всплеснул он руками. - Такая куколка. Жаль, очень жаль.
      Теперь-то Николаю было ясно, что ни черта Славику было не жаль, он прекрасно знал о пагубной страсти девицы. Он просто-напросто воспользовался этой Мартыновой, навел её на Першина, чтобы она выкрала икону. За то время, что они встречались, у неё была куча возможностей стянуть ключ от квартиры и изготовить дубликат.
      Николай припомнил, что с Леночкой он познакомился сразу после того, как наотрез отказался продать икону. Вот теперь все сходилось. Мартынова побывала у него на квартире, пока сидел за карточным столом, - это её духи он учуял в прихожей, случайно они совпали с теми, которыми душилась его бывшая жена, забрала икону и, не утерпев, пошарила в шкафу. Наркоманке деньги всегда нужны. То-то Доронькин перед этой пятницей пару раз позвонил, интересовался, не изменились ли у него планы.
      - Широко шагает твой шеф, штаны бы не порвал.
      Костыль шумно вздохнул.
      - И все чужими руками жар загрести норовит. И где он вас таких дураков находит?
      Шигин сморщился, ему стало безумно жаль себя. Чего там, прав Николай. Случись что, ему, Костянычу, уголовная статья светит да и Ленке дуре тоже, а Славик отвертится. Этот всегда сухим из воды вылезет. На коротком поводке его, Костяныча, держит, подкинет деньжат немного, и все. А сколько он для этого жмота сделал! Отговаривается, денег, мол, нет. У него их никогда нет.
      Вдруг глаза Костыля озорно сверкнули:
      - Только с Ленкой этой Доронькин накололся. Найти её не может. Ясное дело, смылась девчонка с иконой.
      - А ты откуда знаешь?
      - Знаю, - многозначительно сказал Шигин.
      - А все-таки?
      - Сам звонил. Сначала хотел, чтобы я сгонял к её подруге, Мартынова там в последнее время проживала. Я уже собрался из дому выходить, но вдруг опять звонок, Славик на проводе. Сказал, отбой, дома сиди.
      Шигин замолчал. Николай не торопил его, он видел, что Костыль, начав говорить, выложит все.
      - Перезвонил потом часа через два, злой, как черт. Я так понял, что подружка Мартыновой сама со вчерашнего вечера её не видала. Так-то вот, злорадно ухмыльнулся Шигин.
      - Хорошее дело, - нахмурился Першин.
      Он вспомнил, как утром Доронькин названивал по телефону, называл кого-то сукой, пока Николай спал. Значит, Леночку разыскивал.
      Разговор с Костылем внес некоторую ясность в происходящее, но искать ответ на многие вопросы предстояло самому. А вопросов в голове у Николая вертелось немало. Зачем, например, Доронькин его спаивал вчера? В том, что это было именно так, Першин теперь не сомневался.
      - В общем, так, - заключил он, - на ваши уголовные делишки мне наплевать, но скажи своему шефу, если не вернет то, что взял, наведу на него ментовку. Мне терять нечего. Понял? Пусть вернет, что взял, иначе будут крупные неприятности.
      Пока Николай ехал домой, всю дорогу размышлял о случившемся. С кражей иконы и монет картина более-менее прояснилась. Стало нестерпимо грустно. Никогда не считал Славика хорошим другом, но и гадости такой тоже не ожидал.
      Вспомнил, что мать никогда по-настоящему не верила Доронькину, ко всему их семейству относилась настороженно. Мать...
      Николай вздохнул. За эти два дня произошло столько событий, сколько раньше и за год не случалось. С ним вообще никогда ничего не случалось при том образе жизни, что вел. Прозябание и тоска. Сейчас все было иначе, он словно проснулся от спячки и почувствовал себя другим человеком.
      Приехав домой, Николай первым делом позвонил своему начальнику.
      - Отпуск нужен. За свой счет, конечно. По семейным обстоятельствам.
      Шеф даже не стал уточнять деталей. Нужен, так бери, можно было понять по голосу. Он даже не настаивал, чтобы в понедельник Першин появился в институте и собственноручно написал заявление.
      - Сделаем, не беспокойся, - милостиво разрешил руководитель.
      Еще бы не разрешить, если весь институт имел в среднем полтора рабочих часа в неделю. Отсутствие Першина вообще мог бы никто и не заметить, но Николай решил подстраховаться.
      А дальше... Дальнейшие действия виделись ему достаточно смутно. Прежде всего необходимо было отыскать человека, который бы рассказал ему о том, что же произошло тогда в Ежовке.
      Эта задача только на первый взгляд казалась простой. Бабушка Маня давно померла, лет десять назад в результате несчастного случая погиб дядька Федя. Настя, горластая, веселая, которой, казалось, сносу не будет, ненадолго пережила мужа. Простудилась зимой, подхватила воспаление легких и умолкла навсегда.
      Мать, помнил Колька, сильно переживала похороны родных. С её слов знал, что дочери Насти и Феди, заколотив дом в Родоманове, разъехались кто куда. Валя, старшая, кажется, в Вязьме живет, а младшая, Аннушка, ещё дальше упорхнула. Так что никаких родственников в тех краях у Николая больше не осталось.
      Была ещё мамина подруга тетя Люба, Любовь Ивановна Пчелкина. Если кто и мог что-то интересное рассказать Николаю, то это она. Только вот где её искать? Последний раз она приезжала к ним в гости года за полтора до маминой смерти. У неё была ещё дочь Вера, вспомнил он, худощавая угловатая особа. Она тоже пару раз приезжала вместе с матерью в Москву. Николай помнил, что он чувствовал себя очень неловко и скованно в её обществе. Кажется, она работала учительницей в Гагарине.
      Ну да! Николай в возбуждении заходил покомнате. Пчелкины из Родоманова в Гагарин переехали. Тетя Люба несколько раз звонила матери оттуда. В принципе, город Гагарин не Москва, человека там найти можно.
      Раздавшийся телефонный звонок ударил по нервам.
      Николай осторожно приблизился к аппарату. Он не ждал сейчас никаких звонков.
      - Алло, - скованно сказал он.
      - Мне нужен Першин Николай Федорович, - строго сказал незнакомый женский голос.
      - Это я, - с удивлением ответил Николай.
      - С вами говорит дочь Любови Ивановны Пчелкиной. Меня зовут Вера. Маме очень плохо, она в больнице. - Голос дрогнул. - Она... хотела бы видеть вас. Говорит, что это очень важно. Вы сможете приехать?
      Николай, слушая далекую Веру, не мог прийти в себя от изумления. Такого не бывает! С ним никогда не случалось подобных совпадений.
      - Алло, вы слышите меня? Мама беспокоится. Она... она очень плоха.
      - Да, да, я приеду. Вера, не волнуйтесь, я обязательно приеду!
      Часть II
      Игра втемную
      Глава 7
      - ...У тебя деньги на похороны есть?
      Голос по телефону был грубый и до того громкий, что Доронькин отстранил трубку от уха.
      - Еще раз спрашиваю, у тебя деньги на достойные похороны есть?
      - Ну зачем так, - просительно начал Славик, - мы же договорились, что последний срок...
      Его перебили:
      - Учти, больше напоминать не будем, этот срок действительно последний. Не расплатишься - пеняй на себя. Будешь лежать в своей квартире, пока соседи по запаху ментовку не наведут. Понял?!
      - Я расплачусь, как и обещал, - выдавил их себя Славик, но по ту сторону уже повесили трубку.
      Доронькин вскочил и забегал по комнате.
      - Ну, влип, ну, влип! - запричитал он. - Идиот, связался с уголовниками на свою голову, теперь жди, когда пристрелят, как собаку и бросят подыхать в собственной квартире.
      Дела Славика последнее время шли неважно. А точнее: совсем плохо шли дела. А он уже привык к привольной жизни, деньги, не считая, тратить привык. Кабаки, телки, поездки за границу...
      Правда, специально на баб ничего не тратил, никогда не дарил подарков, даже недорогих. Еще чего! Ему нравилось посещать с очередной пассией модные тусовки, выставки. После этого, естественно, вел подругу обедать.
      Сейчас, бегая по квартире, вдруг вспомнил один вечер в ресторане, где за вход брали по сто пятьдесят долларов с носа.
      - Тусовая вечерина, - закатывая глаза, щебетала в восторге накрашенная куколка.
      Ну-у, мудак! Сейчас бы эти денежки не помешали. Нового русского решил из себя корчить, кретин недоделанный!
      Деньги текли сквозь пальцы. Куда что девалось, понять не мог, ему вечно не хватало на жизнь. На две недельки пару раза в год катал в Баден-Баден...
      Он мечтательно закрыл глаза. Эх, что теперь вспоминать! На курорте делал нужные знакомства, поддерживал старые связи. Легко жил и думал, что так будет всегда.
      Славик тоскливо уставился в окно.
      На этих бандюков его вывел старый знакомый со смешной фамилией Фингалов. Не будь такая нужда в деньгах, сроду бы с такими головорезами не связался. Но налички, как всегда, не хватало. А тут ещё иномарку почти новую взял, черт бы её побрал! Простой "жигуль" его уже не устраивал, на белой "Ауди" покатать захотелось.
      С иномарки все и началось. "Ауди" предложил тот же Фингалов.
      - Почти новая, бери не задумывайся.
      - С финансами туго, - стал отказываться Славик, а у самого уже глаза загорелись. О такой машине можно только мечтать!
      Старенькую "Вольво" он продал недавно по дешевке и уже подумывал о новой иномарке. "Ауди" шестой модели (А-6) - автомобиль дорогой, новый от двадцати пяти до тридцати тысяц баксов стоит. Он собирался подобрать что-нибудь попроще.
      А Фингалов не отставал, ещё цену сбавил.
      - Слушай, меньше не могу. Двадцать просил, за пятнадцать уступаю. Продать быстро надо. А дешевле только даром. Неприлично тебе, бизнесмену, на "жигуленке" ездить. Клиенты не поймут.
      Вот тут он был прав. На больную мозоль наступил. Встречают-то по одежке, Доронькин это по себе знает. Иногда пыль в глаза пустить не помешает. Вывеска при его бизнесе - первое дело.
      Фингалов, видя, что лед тронулся, сказал:
      - Тут дельце одно наклевывается, если берешь машину, могу поспособствовать...
      Речь шла о реализации большой партии ювелирных украшений. Приятель предложил Славику выступить посредником.
      - А сам что же? - недоверчиво спросил Доронькин. - Его смущали и сравнительно небольшая цена за иномарку, и предложенное "дельце". Благотворительностью, насколько я помню, ты не занимаешься.
      - Чудак-человек, почему я свою А-6 почти вдвое дешевле продаю, неужели думаешь, у прожженого дельца Фингалова денег нет? - Он пожал плечами. Отбываю за океан, так что, сам понимаешь... Вернусь, возьму новую машину, а этой чего зря в гараже ржаветь? Да и украсть могут. Деньги должны работать на человека.
      И Славик решился. Выгреб все загашники, чтобы расплатится за машину и, думая по-быстрому заработать, сдуру вляпался в историю с золотишком. Когда опомнился, было поздно, он оказался связанным по рукам и ногам.
      Изделия из драгметаллов были явно ворованными прямо с завода, на них даже бирки сохранились. У Доронькина имелся покупатель на такие штучки, видавший виды старикашка, с которым уже не раз обделывал темные делишки, потому он и поддался на уговоры Фингалова.
      Но когда на этот раз Славик обратился к нему, тот замахал руками и ногами.
      - Ты что, охренел, парень, уголовку на меня навести хочешь? - шипел он, трясясь от злости и пугливо оглядываясь по сторонам
      - Раньше брал.
      - Мало ли что раньше было, - вырвалось у старика. - Теперь другие времена. Да и не было ничего, - спохватился он. - А будешь много болтать... - Он многозначительно поднял глаза вверх: - И на тебя статья найдется, понял?
      - Уж как не понять.
      Старикан проводил гостя до порога.
      - Идите, молодой человек, идите. У меня уже такой возраст, что пора и о душе подумать. - Он наклонился к Славику и сказал: - Мы с тобой не знакомы, ты ко мне не приходил.
      Стальная дверь громко хлопнула, и Славик остался стоять на лестничной площадке.
      "Как же, - со злостью подумал он, - будет эта старая акула о душе думать! Прихватили небось крепко старого мудака за задницу, он и запаниковал".
      Доронькин попробовал сунуться ещё к одному оптовику, но тот с ним даже разговаривать не стал.
      - Голуба, этими побрякушками все завалено. Потолочную цену просишь, я сам меньше получу. И какой мне смысл? Не в свое дело влез, давно, видать, золотишком не занимался, сейчас рынок... - Оптовик зацокал языком. - Плохой, совсем плохой. Игра не стоит свеч. А то и статью подцепить можно. Учти такой момент: срок амнистии, объявленный к 55-летию Победы закончился. Теперь когда ещё поблажка нашему брату выйдет...
      И Славик испугался. Выходить на других оптовиков не решился. Береженого Бог бережет.
      Он попробовал связаться с продавцом и отыграть назад. Из этого ничего не получилось.
      - Не крути вола, - оборвал его "продавец". - Так дела не делаются. Была договоренность, значит, все, заметано. Товар у тебя, а что ты с ним будешь делать, меня не чешет. Нам деньги нужны. Еще есть время. Вывод делай сам.
      - Не идет по той цене, - начал жаловаться Доронькин, но его слушать не стали.
      Да, нарвался он здорово. Славик с ненавистью смотрел на блестящие цацки. Денег, чтобы рассчитаться с этими бандюками, у него не было. Сдавать побрякушки в ювелирку было нельзя, ясное дело, в розыске они, в ломбард тоже не понесешь, вычислят мгновенно. Хорошенькую бомбочку подложил ему Фингалов.
      Конечно, будь у него побольше времени, Славик распихал бы эти цацки. Но времени было в обрез, а денег не было совсем.
      Вот тогда-то ему и пришла хорошенькая идея завладеть иконой Першина. Он давно на неё глаз положил, когда ещё Колькина мать была жива. После её смерти не раз подкатывался с предложениями, но Николай отказывался наотрез. Сейчас, когда прижали, у Доронькина просто не оставалось другого выхода.
      Прежде всего он изгалился, сыскал деньги, чтобы погасить часть долга "продавцу". Подзанять пришлось, но две доли ссуды он погасил. Оставалась последняя часть, третья.
      Леночка тем временем обработала Николая, сделала дубликат ключа. Он связался с одержимым коллекционером иконописи, обговорив цену. И вот когда все было на мази, эта стерва его кинула. Сгинула куда-то вместе с иконой.
      Доронькин, в свое время занимавшийся иконным бизнесом, перевидал их немало. Конечно, только специалист может дать точную и правильную оценку. Славик не был специалистом, возраст иконы он определял приблизательно.
      Конечно, это пришло не сразу, лишь со временем он научился рассуждать об особенностях ковчега и полей; о характере и способе наложения шпонок; о левкасе (грунте) и рельефах на нем. Кроме того возраст иконы можно было определить по золочению, по окладам, по наличию кракелюров (трещин) в виде густой сетки, а также по паволоке (ткани, наклеиваемой на левкас, чтобы при растрескивании досок предупредить разрыв левкаса и красочного слоя). В XYI XYII веках, например, на Руси для этой цели стали применять льняное полотно. Наличие большинства таких совпадающих признаков учитывалось при определении возраста иконы. А от этого напрямую зависела её стоимость.
      Сколько старых икон спустил за бесценок, - понимал, что старинная, - и все равно продавал, продавал! Кто-то на этом целое состояние сделал, а вот он не сумел. Так, хватало на рассеянный образ жизни, но не более того. Деньги утекали сквозь пальцы, как вода.
      По сравнению с другими дельцами Славик считал себя просто ангелом. Он знал настоящих ловкачей, которые на старые иконные доски наклеивали сюжеты, вырезанные из каталогов книг, покрывали их лаком, а затем специальными приемами "старили" икону. Однажды его самого нагрели таким образом. Потом с трудом сбыл "старинную" икону новому русскому, который корчил из себя знатока. Иностранца ввести в заблуждение труднее, они в этом бизнесе получше многих наших соотечественников понимают.
      То, что Колькина икона настоящая, Доронькин почуял сразу. Даже по сложности сюжета и миниатюрности письма можно было определить, что это стоящая "доска", хороших денег стоит. Век восемнадцатый ("восемнашка", как говорили торгаши), а может, и старше. Оклад серебряный с позолотой. Не "сильвер" ("сильверок"), - он их сам мешками в Измайлово доставлял, - а настоящий серебряный оклад. На языке дельцов "сильвером" называлась икона в окладе, изготовленном по современным технологиям из сплава, имитирующего серебро.
      Еще с детства Доронькин помнил, что рассказывала про икону Николая Угодника его родная бабка Варя.
      - Маня-то до революции в приюте жила, а как к ней та икона попала, не сказывает.
      Еще Славик помнил, что все проходящие через деревню богомольцы обязательно заглядывали к Першиным.
      - Иконе поклониться, - завистливо шептала бабка Варя. К ней из странников-богомольцев насильно никого не затащишь.
      Очень даже могло оказаться, что Николай являлся обладателем весьма ценной вещи.
      Доронькин загрустил.
      Сколько хороших "досок" прошло через его руки! Теперь иконный бизнес пошел на спад. На Западе пользовались спросом лишь старинные иконы. За них брик-а-бракаманы (коллекционеры древностей) платили хорошие деньги.
      Славик задумался. Хорошее было времечко, когда он и его компаньон Борис Логинов "чесали" забытые Богом русские деревни в средней полосе России.
      - На Севере делать нечего, там и без нас все к рукам прибрали, - говорил он. - Эх, было времечко!
      Логинов лет десять назад отвалил за рубеж и осел в Нью-Йорке, основав антикварную фирму.
      Доронькин, он тогда был новичком в этом деле, не верил, что все получится.
      - Не трусь, со мной не пропадешь, - авторитетно говорил Борис, который был руководителем в их маленькой группе. - Все учтено. Мы законов не нарушаем? Не нарушаем. Старухи сами нам свои "доски" понесут, вот посмотришь.
      Действовали они по отработанной схеме.
      Прежде всего основательно готовились к поездке: доставали через знакомых дефицитные продукты, сельские жители порой и названий-то таких не знали, и вперед.
      Приехав в поселок, первым делом выясняли, у кого есть стоящие иконы, и начинали настоящую атаку. Шли по домам и предлагали в обмен на деньги и продукты продать иконы.
      Кое-кто, польстившись на дефицит, поддавался на уговоры. В основном, это были те, кому иконы достались по наследству от старух. Висит в углу по привычке, мухами засиженная, понять-разобрать ничего нельзя, скоро в новую квартиру въезжать, там для неё и места не предусмотрено.
      С такой публикой особых хлопот не было, Борис и Славик с ней быстро управлялись. Сложнее приходилось с упрямыми бабками, ни за что не желавшим в обмен на мирские блага расставаться со святыми. Но и здесь нащупали верный подход.
      Расположившись на главной улице, устраивали в поселке своеобразный магазин.
      Первыми их окружали ребятишки и, подталкивая друг друга, пялились на выложенные дефицитные продукты.
      - Конфеты, - облизывались пацаны. - Смотри, смотри, а вот печенье, мне мать такое из города на праздник привозила. Вкусное! С шоколадом внутри.
      У ребят текли слюнки при виде неслыханной роскоши.
      Борис ласково спрашивал:
      - Конфет хочешь, а колбаски копченой?
      От незнакомых и очень заманчивых запахов ребятня обмирала и страдала.
      Расчет "коробейников" был прост. У пацанов, конечно, денег не было, порой их не было в те скудные годы и у их родителей. Побежит мальчишка к своей родной бабушке и начнет клянчить:
      - Баб, купи!
      А как купить? Этим деятелям не деньги, им иконы нужны. Так и меняли старинного письма намоленные иконы на колбасу, тушенку и конфеты.
      Был и ещё один прием.
      Приходят к старухе, видят, на божнице икона стоящая, и начинают уговаривать:
      - Смотри, лик с младенцем у тебя потемнел, краски облезли, не разобрать ничего.
      Бабка, не чуявшая подвоха, кивала головой:
      - Не говори, сынок.
      - Поновить надо икону-то.
      Они так и говорили: поновить, чем сразу располагали к себе богомольных старух.
      - Да где же её сейчас поновишь? - пригорюнивалась бабуся. - Деньжищ - то, небось, каких стоит!
      - А давай, бабуль, мы вот так сделаем: тебе новую подарим, а эту заберем.
      И забирали. Не все, конечно, соглашались, но многие поддавались на уговоры.
      Кое-что из приобретенного таким образом сбывалось сразу, кое-что отдавалось на реставрацию, чтобы потом продать подороже. У Бориса был отличный художник, который творил настоящие чудеса. Он же мог частично приизвести реставрацию поврежденных временем мест.
      Борис в свои дела с художником младшего компаньона не посвящал. Жаловался только, пьет, мол, тот без меры.
      - Уверяет, что трезвому дышать на старые краски нельзя, даже для здоровья вредно.
      - На самом деле так? - изумлялся Доронькин.
      - А черт их знает! - ругался Логинов. - Кто их разберет: люди искусства. Он презрительно кривился, но темных делишек с художником не прекращал.
      Лишь однажды Борис по-настоящему перепугался, когда реставратор по пьяни загремел в ментовку.
      - Ох, трепаться начнет художник. Он, когда поддатый, не соображает, чего несет. Тогда всех трясти начнут.
      Славик не понял.
      - А за что трясти-то?
      Бориса перекосило от злости:
      - За то! - выразительно сказал он.
      Доронькин притих, сообразив, что лучше ему от всего этого в стороне быть. Да и не знает он ничего. Борис свои делишки крутит, а он лично не в курсе.
      Логинов нашел нужных людей, художника удалось вытащить. А спустя некоторое время после этого компаньон Славика подался за рубеж.
      Сколько раз Доронькину лишь чудом удавалось избежать уголовной ответственности!
      Вот и сегодня... При воспоминании о недавнем разговоре даже сердце заныло. Что ни говори, тяжелый у него хлеб. Только дураки думают, что даром все достается.
      Где искать эту стерву Ленку?
      Сегодня он побывал у приятельницы Мартыновой, смазливой девицы с распутными глазами и торчащими во все стороны волосами, выкрашенными в неестественный ярко-рыжий цвет.
      Информацию получил малоутешительную.
      - Сама не знаю, где она, как ушла с вечера, так и с концами, - говорила, зевая, рыжая девица.
      На вид ей было лет двадцать - двадцать пять. Помятое лицо с синяками под глазами, а главное, манера себя вести не вызывали сомнения в принадлежности к профессии. Коротенькая полупрозрачная кофтенка, которая едва прикрывала обнаженную грудь, не смущала хозяйку.
      Разговор велся через порог, в квартиру Доронькину войти не предлагали, и вообще, девица выказывала явное неудовольствие, что её потревожили.
      - А где она может быть?
      Рыжая неопределенно пожала плечами:
      - Где угодно.
      - А все-таки?
      - Понятия не имею.
      Доронькин был настойчив.
      - Она ведь живет у тебя последнее время?
      - Ну. - Рыжая с наглым прищуром уставилась на непрошенного гостя. Понимаешь, у нас не принято с расспросами лезть: где, что. Если надо, сама расскажет.
      - Я вчера вечером звонил, она была здесь.
      - Может быть, - равнодушно пожала плечами девица. - Ей вчера раза три или четыре звонили. И утром тоже.
      Доронькин напрягся, сам он звонил вечером Мартыновой лишь два раза.
      - Кто, не знаешь? - вырвалось у него.
      - Понятия не имею. А-а, - наконец догадалась она, прислушиваясь к его голосу, - сегодня утром ты, что ли, её спрашивал?