Глава 13

Таун стоял у дверей церкви вместе с Виноной, Мелвином, Джекки и пожилой парой, которую я не знал. Этим двоим, видимо, было не по себе. Наверное, они каждое воскресенье в течение двадцати или более лет пожимали руку священнику и не собирались отказаться от этого обычая только потому, что он произнес неудачную проповедь.

– Изи, – окликнул меня Мелвин. Мы знали друг друга еще в те давние годы, когда жили в пятом районе Хьюстона в Техасе.

– Мелвин.

Джекки нервно ломал себе руки. Винона уставилась на преподобного Тауна. Только теперь я заметил Шепа, маленького мужа Виноны. Он стоял в дверях. В церкви я его не приметил.

– Это была сильная и смелая проповедь, – сказала Этта священнику. Она подошла к нему и так крепко пожала руку, что у него даже челюсти дрогнули.

– Спасибо вам, большое спасибо, – ответил он. – Хорошо, что вы здесь, сестра Александр. Надеюсь, вы побудете у нас некоторое время.

– Это зависит от многого, – сказала Этта и украдкой быстро взглянула на меня.

Винона сделала шаг вперед и что-то, я не расслышал, сказала Тауну. И тут Этта спросила:

– Как живут родные этого юноши? Я не могла бы им чем-нибудь помочь?

Женщины, добивавшиеся благосклонности священника, были мне смешны. Кажется, Этта завела с ним разговор потому, что ей тоже было противно видеть, как Винона флиртует на глазах у собственного мужа.

Я видел, что Мелвин и Джекки спустились по лестнице, о чем-то споря. Джекки возбужденно жестикулировал, а Мелвин умиротворяющими жестами пытался смягчить его гнев.

Я был не прочь узнать, из-за чего это они воюют, но любопытствовать было неловко. Вернувшись к Этте, я увидел, что она взяла священника под руку.

– Вы не познакомите меня с этой несчастной женщиной? Может быть, я время от времени сумею для них стряпать.

Я глянул через плечо. Мелвин и Джекки продолжали спорить у лестницы. Мелвин украдкой поглядывал на меня.

– Приведи машину, Шеп, – привычно скомандовала Винона.

– О'кей, – отозвался маленький коричневый Шеп в шелковом красно-коричневом костюме и побежал на автостоянку.

– Этта с тобой, Изи? – спросила Винона, прежде чем Шеп скрылся за углом.

– Что ты сказала?

– Ты слышал, что я сказала, Изи Роулинз. Этта-Мэй твоя женщина?

– Этта ничья, Винона. Вряд ли ей понравится мысль, будто она принадлежит даже самому Иисусу.

– Не валяй дурака, – предупредила она. – Эта шлюха положила глаз на священника, и если она свободна, то надо с этим что-то делать.

– Он женат? – Я был шокирован.

– Конечно нет!

– Этта тоже не замужем.

Я пожал плечами, а Винона заскрежетала зубами и в гневе ринулась вниз по лестнице.

Я посмотрел ей вслед. Мелвина и Джекки там уже не было. Стоило мне повернуться, чтобы войти в церковь, как я буквально уткнулся лицом в коричневый пиджак с золотой полоской.

Парень стоял на ступеньку выше меня, но если бы мы были рядом, он все равно возвышался бы надо мной.

– Вы Роулинз? – спросил он хриплым то ли от природы, то ли от волнения голосом.

– Да, это так, – ответил я, отступив на шаг, чтобы как следует рассмотреть его и на всякий случай выйти из зоны досягаемости.

Его коричневое лицо, которое по цвету не отличалось от цвета его костюма, было маленьким и совершенно круглым, как у ребенка, но злобным.

– Я хочу, чтобы вы отвели меня к своему хозяину.

– Зачем? – спросил я.

– У меня есть к нему дело.

– Сегодня воскресенье, сынок. Сегодня мы должны отдыхать.

– Послушай, парень. – В его голосе звучала угроза. – Я знаю о тебе все...

– Правда?

– Ты и пальцем не шевельнул. – Он явно цитировал чьи-то слова. – Она рассказала мне, как он использовал ее, как зарабатывал на ней, а потом, больную, бросил на произвол судьбы. Плевать вам на ее смерть, вы думаете только о себе.

– Как тебя зовут, парень?

– Я Вилли Сакс. – Он расправил плечи. – А теперь пошли, – сказал он, положив руку мне на плечо, но я стряхнул ее.

– Ты приятель Поинсеттии? – спросил я, не собираясь никуда идти.

Он выбросил кулак в мою сторону с такой силой, что проломил бы, пожалуй, даже кирпичную стену, но я вовремя пригнулся и, обойдя его сзади, заломил ему руку и вывернул большой палец.

Вилли взвыл и упал на колени.

– Я не хотел бы причинять тебе вреда, парень, – прошептал я ему в ухо. – Но если ты испортишь мой костюм, тебе несдобровать.

– Я тебя убью! – закричал он. – Я убью вас всех.

Я отпустил его и спустился на несколько ступенек.

– В чем дело, Вилли?

– Отведи меня к Мофассу!

Он встал. Рядом с ним я выглядел как Давид без пращи.

Высокому человеку трудно наносить удары сверху вниз. Он промахнулся. Мне пришлось ответить ему парой ударов в низ живота, чтобы охладить его пыл. Вилли согнулся в три погибели и покатился по ступенькам, но тут же вскочил на ноги. Я настиг его и ударил в висок, причем достаточно сильно. От такого удара соперники обычно надолго вырубались. Но Вилли, чем-то напоминающий буйвола, только осел на ступеньку.

– Я не хотел бы причинять тебе вреда, Вилли, – повторил я скорее для того, чтобы отвлечься от боли в руке.

– Когда я выберусь отсюда, мы посмотрим, кому больше достанется. – По его лицу текли струйки крови, смешиваясь с гранитной пылью от ступенек.

– В смерти Поинсеттии никто не виноват, Вилли, – сказал я. – Оставим это.

Но он вскочил на ноги и, пошатываясь, двинулся вверх. Терпение мое иссякло, я ударил еще раз и, похоже, сломал ему нос: кость хрустнула под моим кулаком. Я уже примерился ударить его в левое ухо, когда сам получил по спине. Удар был слабый, но я, разгоряченный дракой, резко повернулся. Маленькая женщина в розовом платье с оборками что есть силы лупила меня по голове вязаной сумкой. Причем молча, сберегая, видимо, энергию для битвы.

Она не собиралась останавливаться, но когда Вилли возопил: "Мамочка!", она забыла про меня и бросилась к нему.

Он сложил ладони лодочкой под носом, из которого хлестала кровь.

– Вилли! Вилли!

– Мамочка!

– Вилли!

Она тянула его вверх, помогая подняться с колен, а потом потащила за собой по улице.

Дважды женщина в розовом платье обернулась и пронзила меня ненавидящим взглядом. Она была маленькая и носила очки в белой оправе. Ее губы по-старушечьи запали. Миссис Сакс не смогла бы поднять и руки сына, но ее убийственные взгляды страшили меня гораздо больше, чем целый взвод таких Вилли.

– Садись на кушетку рядом со мной, милый, поближе. – Этта похлопала ладонью по зеленой ткани.

Мы находились в ее новой квартире в уютном шестиквартирном доме на Шестьдесят четвертой улице. В квартире Этты были две спальни, душ и синие ворсистые ковры от стены до стены. Ламарк, Люси Ридо и ее две девочки ходили в церковную школу и сейчас вкушали воскресный ужин.

– Мне действительно нужно на работу, Этта.

– В воскресенье?

– Я подрядился на работу в церкви, поэтому приходится вкалывать по выходным.

– И что ты собираешься делать во славу Бога, Изи Роулинз?

– Все мы делаем что-то понемножку, Этта. Каждый вносит свою лепту.

– Вроде того, что ты позволяешь нам с Ламарком не платить за квартиру этому ужасному человеку?

– Мофасс не так уж плох. Он дал вам возможность здесь жить, не так ли?

– А эту мебель? Тоже он?

– В прошлом году мы кое-кого выселили, и вся эта мебель хранилась в моем гараже. Я пригрозил свезти ее на свалку.

– Ты мог бы ее продать, Изи. Эта кровать из красного дерева.

Я не ответил.

– Иди ко мне, Изи, сядь.

Я сел.

– У тебя что-то не так, Изи?

– Ничего особенного, Этта.

– Тогда почему ты к нам не приходишь? Ты устроил мне квартиру и мебель. Значит, ты нас любишь.

– Конечно.

– Тогда почему же ты не приходишь?

Она обнимала меня за шею. Ее рука излучала приятное тепло.

Под жакетом на Этте было прозрачное шелковое платье с глубоким вырезом, и ее груди почти обнажились, когда она склонилась ко мне.

– Я решил, ты больше не захочешь меня видеть.

– Ты просто сошел с ума, милый. Вот и все.

Почему-то мне вдруг представилось лицо Уенделла Боггса на смертном одре. Вернее то, что оставалось от его лица. Свежая кровь и белеющий шрам на месте одного глаза.

– Изи.

– Да, Этта?

– Бумаги о разводе лежат в соседней комнате.

Она шевельнулась, чтобы закинуть ногу на ногу, и прикоснулась ко мне.

– Я не должен на них смотреть, – сказал я.

– Нет, должен.

– Нет.

– Да, Изи. Ты должен их видеть. Я свободная женщина и могу делать что захочу.

– Дело не в тебе, Этта, а во мне, – сказал я, но тут же поцеловал ее.

– Ты все во мне перевернул, милый. – Она ответила на мой поцелуй. – Ты предоставил мне квартиру и мебель, ты сопровождал меня в церковь. Как мне приятно все это!

Мы на время замолчали.

Наконец она откинулась назад, а я получил возможность отдышаться и спросил:

– А как быть с Реймондом?

Этта взяла мою руку, положила к себе на грудь, а потом посмотрела на меня так, что это снится мне по сей день.

– Ты хочешь меня? – спросила она.

– Да.

Она погладила мой сосок под рубашкой.

– Тогда вот что я тебе скажу, – прошептала она.

– Что? – Я чуть не задохнулся, произнося это единственное слово.

– Ты не говори о нем сейчас, а я не скажу о нем ни слова, когда мы проснемся.

Глава 14

Домой я вернулся непоздно. Уже подойдя к двери, услышал, что у меня звонит телефон. Я начал судорожно вставлять ключ в замок, но, как всегда бывает, когда торопишься, тут же уронил его в груду опавших листьев пассифлоры. Телефон надрывался, пока я копался в листьях, разыскал ключ и вставил его в замок. Но в спешке зацепился за коврик у двери, и к тому времени, когда поднялся с пола и доковылял до телефона, гудки смолкли.

Я растер ушибленное колено, потом отправился в ванную комнату. Только-только мне полегчало, как телефон зазвонил опять. Я увидел в этом некую закономерность. Он звонил до тех пор, пока я не торопясь помыл и вытер руки и так же не торопясь вернулся к кофейному столику, и только тогда он вновь смолк.

Третий звонок застал меня в кухне с квартой водки в одной руке и ванночкой со льдом – в другой. Я хотел было выдернуть шнур из розетки, но передумал и поднял трубку.

Сначала я услышал отчаянные вопли ребенка. "Нет! Нет!" – кричал мальчик или девочка. Потом крики стали тише, словно кто-то захлопнул дверь камеры пыток.

– Мистер Роулинз? – поинтересовался инспектор налогового управления Реджинальд Лоуренс.

– Это я.

– Мне хотелось бы задать вам пару вопросов и дать совет.

– Что вас интересует?

– Какое дело вам предложил агент Крэкстон?

– Не знаю, могу ли я рассказать вам об этом, сэр. Это дело государственной важности, и он строго-настрого приказал мне держать язык за зубами.

– Мы все работаем на одно правительство. Я тоже состою на государственной службе.

– Но он работает в ФБР. Он представляет закон.

– Это всего лишь другая ветвь правительственных органов.

– Тогда почему вы задаете мне вопросы о том, чего Крэкстон хочет?

– Я хочу знать, потому что у него нет права предлагать что-либо от имени налоговой инспекции. Взявшись за какое-нибудь дело, мы доводим расследование до конца. Я должен вести это расследование, иначе мои результаты, – он сделал паузу, подбирая нужные слова, – будут неполными. Так что, чего бы он там ни наобещал, завтра утром я должен представить документы для суда.

– Но что я могу тут сделать? Он привлек меня к работе на федеральном уровне, и я ее делаю. Расскажи я вам о его задании, попаду в переплет еще похлеще, чем сейчас.

– Учтите, если вы попытаетесь избежать уплаты налогов, даже работая на ФБР, мы вновь возьмемся за вас, когда эта ваша работа закончится. Я говорил со своим начальником и получил полную поддержку. Ждем отчет о ваших налогах до следующей среды, иначе получите вызов в суд.

– Значит, вы обсудили этот вопрос с мистером Вэдсвортом? – спросил я.

– Кто вам сказал... – с замиранием сердца спросил Лоуренс. Но я понял: он уже сам знает ответ.

– Сожалею, но не могу вам помочь, мистер Лоуренс. У меня свои карты, у вас – свои. Я думаю, нам просто надо их разыграть.

– Вы уверены, что это вам поможет, мистер Роулинз? Ошибаетесь. Вам не удастся уйти от ответственности перед правительством.

Это прозвучало как наставление из учебника.

– Мистер Лоуренс, не знаю, как вы, но я по воскресеньям отдыхаю.

– Проблема никуда не уйдет, сынок.

– О'кей, пусть будет так. Я вешаю трубку.

Мистер Лоуренс опередил меня.

Я пошел в кухню и убрал водку. На смену ей извлек бутылку импортного арманьяка тридцатилетней выдержки из заветного тайничка в чулане. Подобрал и подобающий случаю бокал. Как следует пить хороший коньяк, меня научил один богатый белый человек, на которого я когда-то работал. Такой напиток нужно смаковать, растягивая удовольствие. Тогда и опьянение гораздо приятнее. Напиваться я предпочитал в одиночку. Никаких громких разговоров и смеха. Мне нужно было лишь забвение.

Налоговый инспектор прямо-таки горел желанием засадить меня в тюрьму и, судя по всему, руководствовался какими-то чисто личными соображениями. А Крэкстон лгал мне. Я был в этом абсолютно уверен, но не понимал, чего он на самом деле хочет. Допустим, я ничего не обнаружу по поводу коммунистического заговора, и тогда он запросто отдаст меня на съедение собакам из налогового управления. Я подумывал, уж не переписать ли мне в самом деле собственность на чужое имя, чтобы хоть как-то укрепить тылы. Нет, на документах должно стоять мое имя. Я желал Этту-Мэй. Желал всем сердцем. Если бы она была моей, я стал бы солидным человеком, покупал бы ей наряды, заботился о нашем доме.

Конечно же я знал: это сулило смерть либо Крысе, либо мне. Я знал, но не хотел с этим мириться.

В понедельник я отправился в контору Мофасса. Он сидел за столом, уставившись в тарелку. Каждое утро, около одиннадцати, молодой парень, живущий по соседству, приносил ему завтрак, состоявший из свиной отбивной и яичницы. Прежде чем начать есть, Мофасс иногда по полчаса разглядывал блюдо. Он не говорил, почему это делает, но мне казалось, что я знаю причину. Мофасс боялся, что парень плюнул в его завтрак. Подобное оскорбление было бы для Мофасса непереносимым.

– Доброе утро, Мофасс.

– Привет, мистер Роулинз.

Он наконец поднял свиную отбивную за косточку и откусил приличный кусок.

– В ближайшие три или четыре недели я не смогу уделять вам много времени, я буду очень занят.

– Я делаю свое дело каждый день, мистер Роулинз. Если я возьму отпуск, вы разоритесь, – упрекнул он меня, не переставая жевать.

– За это вам платят, Мофасс.

– Я понимаю, – сказал он, засовывая в рот добрую половину яичницы.

– У вас есть для меня какие-нибудь новости? – спросил я.

– Да, пожалуй, нет. Приходили полицейские и расспрашивали о Поинсеттии. – По лицу Мофасса пробежала тень. И помнится, я подумал тогда: "Уж на что черствый человек, и то огорчился, узнав о гибели молодой женщины". – Я сказал им, что знаю лишь одно: она в течение пяти месяцев не платила за квартиру. Моя позиция пришлась не по вкусу черному полицейскому, и я посоветовал ему прийти ко мне снова, когда у него будет ордер.

– Мне хотелось бы поговорить с вами о ней, – сказал я.

Он взглянул на меня без особого интереса.

– Ее приятель, Вилли Сакс, пытался со мной расправиться возле церкви Первого африканского баптиста в прошлое воскресенье.

– Как это так? – удивился Мофасс.

– Вообще-то ему нужны были вы, но я не пожелал сообщить, где вас найти.

Мофасс набил рот яичницей и кивнул.

– По словам этого парня, вы имеете какое-то отношение к несчастному случаю, который с ней произошел.

– Да он просто расстроен, мистер Роулинз. Сам бросил ее, когда случилось несчастье, а теперь девица покончила с собой, вот он и хочет свалить вину на другого.

Мофасс пожал плечами. Вот уж действительно, этот человек тверже алмаза. На лице у него отразилось лишь презрение, но мне было не по себе. Я знал, каково стать причиной смерти другого человеческого существа. Я прочувствовал эту вину на собственной шкуре.

– Я должен кого-нибудь нанять на время вашего отпуска? – спросил Мофасс.

Он знал, что мне неприятно, когда меня считают лентяем.

– Это не отпуск. Просто возникло дело в связи с налогами.

– Что?

Он перестал жевать и взял сигару из стеклянной пепельницы на столе.

– Меня попросили оказать небольшую услугу. Если я это сделаю, неприятность с налогами уладится.

– Чего хочет от вас налоговая инспекция?

Мне не хотелось сообщать ему, что я работаю на ФБР.

– Нужно найти одного парня, связанного со священником нашей церкви. Наверное, он утаил налогов побольше меня.

Мофасс только покачал головой. Было ясно: он мне не поверил.

– Так что в ближайшие две недели вы будете находиться при церкви?

– По-видимому, так.

– Значит, будете отмаливать налоги вместо того, чтобы их выплачивать?

Он издал звук, похожий на кашель. Сперва мне показалось, он подавился, но потом, когда звук стал громче, я понял, что Мофасс смеется. Он отложил сигару в сторону и вытянул из кармана чистейший носовой платок, высморкался, вытер слезы и рассмеялся опять.

– Мофасс! – заорал я, но он не мог остановиться. – Мофасс!

Его глотка издала новый звук, что-то похожее на зов гусыни, соскучившейся по гусаку. Слезы катились по его щекам.

В конце концов я сдался и вышел. Постоял несколько минут за закрытой дверью, прислушиваясь. Он все еще смеялся.

К вечеру я отправился в церковь.

Тыльной стороной она выходила на Сто двенадцатую улицу. В грубо оштукатуренной стене была невзрачная дверь, будто в маленькой конторе или приемной дантиста. Войдя, вы попадали в небольшой холл с несколькими фанерными дверьми по обе стороны. В конце холла, застланного желто-коричневым ковром, лестничные пролеты вели вверх и вниз. Оделл предупредил меня, что священник живет и работает наверху, а в подвале находятся кухня и кафетерий.

Я спустился в подвал.

Моему взору представилась сцена, привычная с малых лет. Черные женщины. Их много. Они готовили пищу в хорошо оборудованной кухне, громко разговаривали, перешучивались, рассказывали всякие истории. Но самое главное, что я видел, – это их руки. Рабочие руки. Они ловко расставляли тарелки, чистили ямс, складывали салфетки и скатерти в безукоризненные квадраты, мыли, сушили, передвигали что-то с места на место. Жизнь этих женщин проходила в работе. Они расчесывали волосы своих детей, а заодно и детей, живущих по соседству, родители которых ушли на вечер или навсегда. Конечно же они и стряпали. Но у негритянских женщин всегда была масса другой работы. Они врачевали раны мужчин, которыми так гордились. Наказывали детей, белых и черных. Работали во славу Бога в его обители и у себя дома.

Моя больная мать приготовила пирог из сладкого картофеля для церковной трапезы всего за несколько часов до смерти. Ей было двадцать пять.

– Добрый вечер, Изи, – сказал Паркер Ламонт, один из пожилых дьяконов. Я и не заметил, когда он вошел.

– Привет, Паркер.

– Оделл и другие в соседней комнате, – сказал он и повел меня сквозь толпу работающих женщин.

Многие здоровались со мной. В те дни я был известен в нашей округе. Если видел, что одна из этих леди нуждается в помощи, всегда был к ее услугам, готовый прийти на помощь.

Винона Фитцпатрик тоже была здесь. Яркая и полная жизни. Но мне она не улыбнулась. На ней было белое платье, которое ей очень шло, но абсолютно не было предназначено для стряпни. Однако она пришла сюда не для этого. Председательница церковного совета олицетворяла собой власть за кулисами трона.

– Что здесь происходит? – спросил я Паркера.

– Что именно?

– Ну, вся эта стряпня и прочее.

– Состоится собрание Национальной ассоциации по проблемам развития цветного населения.

– Сегодня вечером?

– Да.

Он провел меня вдоль длинного ряда обеденных столов, мы вышли через открытую дверь. Следующая дверь была закрыта, но запах дыма я почувствовал еще издали.

Небольшая комната была заполнена чернокожими. Все они курили, удобно развалившись в креслах.

Пол в комнате покрывал потертый светло-зеленый ковер. Складные стулья использовались как подставки для пепельниц. Еще там стояли столики для игры в шашки и домино, но играющих не было. Сквозь табачный смрад пробивался кислый запах мужского дыхания.

Оделл поднялся мне навстречу.

– Изи, – сказал он, – я хочу тебя познакомить с Уилсоном и Грантом.

Мы обменялись поклонами.

– Рад познакомиться, – сказал я.

Здесь был Дюпре и другие знакомые.

– Мелвин и священник спустятся сюда через несколько минут. Сейчас они наверху. А вот Хаим, Хаим Венцлер.

Венцлер сидел рядом с Дюпре, и мне его не было видно. Он был невысок и сидел склонившись над столом, поглощенный серьезным разговором с незнакомым мне человеком.

Услышав свое имя, он выпрямился и посмотрел на меня.

– Это Изи Роулинз, Хаим. У него есть свободное время в течение недели, он хотел бы нам помочь.

– Прекрасно, – сказал Хаим.

Он встал, чтобы пожать мне руку.

– Мне нужна помощь, мистер Роулинз. Спасибо вам.

– Зовите меня Изи.

– Мы работаем по соседству, – сказал он.

Хаим предложил мне сесть и сел сам. Мы сразу приступили к делу. Он мне понравился, хотя я меньше всего этого хотел.

– Мы подкармливаем стариков. Может понадобиться водитель. Я сам не вожу машину, а найти транспорт, когда нужно, бывает нелегко. Иногда меня возит дочь, но она работает, как и все мы. – Он подмигнул при этом. – А время от времени нам приходится рассылать сообщения о собраниях в церкви и в других местах.

– Какого рода собрания?

Он опустил свои крепкие плечи.

– Собрания, чтобы поговорить о наших делах. У нас масса дел, мистер Роулинз.

Я улыбнулся:

– Ну хорошо. Чем, вы думаете, я мог бы заняться?

Он окинул меня оценивающим взглядом, и я ответил ему тем же. Хаим был невысок, но крепкого сложения, лыс, примерно сорока пяти лет. С серыми, почти как у Крысы глазами, но выражение их было совсем иное. Взгляд – проникновенный и умный, полный великодушия. Крыса испытывал великодушие только в одном случае: когда избавлялся от ненавистного соперника.

В глазах Хаима таилось что-то еще. Я почувствовал – в душе у него глубокая боль. И загрустил сам.

– Нам нужно раздобывать одежду, – сказал он наконец.

– Что вы говорите?

– Поношенную одежду для стариков. Я прошу людей пожертвовать ненужные им вещи, а потом мы устраиваем распродажу. – Он наклонился ко мне с таинственным видом и сказал: – Одежду приходится продавать, потому что им не нравится получать ее даром.

– И что вы делаете с деньгами?

– Небольшое угощение, и вот уже денег нет, – сказал он, хлопнув в ладоши для большей выразительности.

– Хорошо, – сказал я. Но, видимо, в моем голосе прозвучал вопрос.

– Вам что-нибудь неясно? – Он улыбнулся мне.

– Да так... ничего особенного...

– Говорите, не стесняйтесь.

– Видите ли, мне непонятно, почему люди, не являющиеся выходцами из местного населения, занимаются всем этим, и к тому же – даром.

– Конечно, вы правы, – согласился он. – Обычно человек работает за деньги, чтобы обеспечить семью. Но случается, некоторые делают это во славу Бога.

– Значит, это движет вами? Вы верующий?

– Нет. – Он мрачно покачал головой. – Я не верую, теперь уже нет.

– И вы, не веруя в Бога, занимаетесь благотворительностью для церкви?

Я был, пожалуй, слишком напорист, хотя и вопреки своей воле. Но что-то озадачивало меня в Хаиме Венцлере, и мне хотелось в этом разобраться.

Он снова улыбнулся:

– Я знаю, мистер Роулинз, более того, я уверен: Бог отвернулся от меня. И вообще он отвернулся от всех евреев. Наслал на нас демонов. Я уверен, мистер Роулинз. Если бы не было Бога, зло, которое я испытал, было бы невозможным.

– Мне кажется, я вас понимаю.

– Я здесь, – сказал Венцлер, – потому, что негры в Америке живут так же, как евреи жили в Польше. Над ними издеваются, их угнетают. Нас вешали и сжигали просто за то, что мы существуем.

И тут я вспомнил Холлиса Лонга.

Он был другом моего отца. Во всей округе только они двое умели читать. Каждый вечер в субботу друзья усаживались на нашем крылечке, курили трубки и обсуждали газетные новости, накопившиеся за неделю.

Холлис был великан. Помню, как здорово он смеялся. И всегда приносил гостинцы – фрукты и леденцы. Я сидел на полу между ними и слушал о событиях в Новом Орлеане, Хьюстоне и других столицах южных штатов. А иногда они говорили о северных городах или даже других странах, скажем, о Китае или Франции.

И вот как-то раз я пришел из школы и увидел, что мама стоит у плиты и плачет, а папа обнимает ее за плечи. Холлис Лонг сидел за столом и пил неразбавленное виски из глиняной кружки. Я понял: произошло что-то ужасное.

Никто не заговорил со мной, и я убежал в заросли сахарного тростника за нашим участком.

В ту ночь Холлис спал у нас. Он жил с нами две следующие недели, а потом уехал во Флориду. Каждую ночь я слышал, как он стонет и плачет. Нередко я просыпался от этого, вскакивал с постели и начинал колотить кулаком по стене.

Позже мама рассказала мне, что, пока Холлис в очередной раз сидел у нас на крыльце, у них в доме случился пожар. Его жена, сыновья и мать погибли в пламени.

Взгляд Хаима Венцлера, когда он говорил о Боге, напомнил мне Лонга в тот страшный день.

– Когда я все потерял, – сказал Хаим, – ко мне пришли люди и спасли меня. Они помогли мне отомстить. И теперь пришла моя очередь помогать.

Мне оставалось только кивнуть. Когда Бог оставил Холлиса, никто не пришел к нему на помощь.

– Мы должны помогать друг другу, Изи. Потому что есть люди, готовые содрать мясо с наших костей.

Я вспомнил Лоуренса и Крэкстона и отвернулся.

Он положил руку мне на плечо и сказал:

– Мы будем работать вместе.

– Хорошо, – ответил я.

– У вас найдется время завтра? – спросил он и коснулся рукой тыльной стороны моей ладони, как это делал Джон, когда беспокоился обо мне.

– Наверное, не завтра, но через пару дней обязательно.

Дело было сделано. Хаим и я стали партнерами, работающими на благо бедных и престарелых. Конечно, заодно я собирался его повесить.

Вошли Таун и Мел вин с красивой молодой женщиной, черная кожа и белое платье которой создавали потрясающий эффект. Она была высокая, стройная, в ее каштановых волосах сверкали золотые пряди, губы накрашены ярко-оранжевой помадой. Страсть в весьма откровенном взгляде ее больших карих глаз, устремленных на Тауна, делала ее прекрасной.

Священник что-то сказал Паркеру, потом повернулся к девушке и пошептался с ней. По тому, как по-хозяйски он положил руку ей на талию, я понял, что они любовники. Я отвел взгляд и заметил, что Мелвин пристально смотрит на меня.

Счастливая пара тотчас исчезла. Присутствующие были этим весьма обескуражены. Они надеялись, что священник будет представлять церковь на совещании. Но у него были свои интересы. Так же, как, впрочем, и у меня.

– Ты остаешься, Изи? – спросил меня Оделл.

– Нет, – ответил я, – нужно кое-кому позвонить. Когда я собрался уходить, он схватил меня за рукав.

Раньше Оделл никогда не позволял себе такого.

– Не вмешивайся в наши дела, Изи, – сказал он. – Получи все, что ты хочешь, от этого человека, но только не вреди церкви.

Я улыбнулся так убедительно, как только мог.

– Не волнуйся, Оделл, мне нужна только информация И это все. Ты даже не заметишь, что я здесь побывал.

Он снял трубку после первого же звонка.

– Крэкстон у телефона.

– Я с ним встретился.

– Хорошо. И что он сказал?

– Да ничего особенного. Хочет, чтобы я помогал ему собирать одежду для стариков.

– Не клюйте на эту приманку, мистер Роулинз. Он помогает этим людям исключительно в собственных целях.

Совсем как я, подумалось мне.

– Что я должен делать дальше?

– Поводите его за нос несколько недель, может быть, он сведет вас со своими людьми. Выдаивайте из него информацию. Попытайтесь убедить его, будто вам не нравятся белые люди и Америка. Хорошо, если удастся узнать у него, где Андре Лавендер.