(три маленькие пьесы для добродушного театра) Па -де-де №1

      Действующие лица:
      Люся Варухина
      Саша Лямчик, её давний друг.
      Действие происходит весной, когда в Санкт-Петербурге по ночам разводят мосты.
      Квартира Люси Варухиной. В её комнате прибрано, и на столе - приметы ожидания гостей: закуска, бутылочка. Люся Варухина, энергичная женщина средних лет, нервно ходит по комнате и нещадно дымит.
      ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ (истошно): Лююся!
      ЛЮСЯ (подходя к двери): Что, мама? Что ещё?
      ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ: Костя опять ест! Весь рассольник съел!
      ЛЮСЯ: Мама, я вас прошу, дайте мне покой. Я человека жду, понимаете?
      Ложитесь спать, мама, пусть Костя ест сколько влезет. В конце концов, это мой муж.
      ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ: Муж! Не было мужа и это не муж.
      ЛЮСЯ: Начинается, Господи ты боже мой…
      ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ: Люююся!
      ЛЮСЯ: Что, мама?
      ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ: У Кати завтра физкультура! Ты форму ей положила?
      ЛЮСЯ: Утром положу, мама, утром.
      ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ: Ну, конечно. Как на охоту идти - так и собак кормить.
      ЛЮСЯ: Мама, иди спать.
      ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ: Да, с вами уснешь. Вечным сном.
      Звонок в дверь. Люся бросается и приводит САШУ ЛЯМЧИКА, понурого мужчину в джинсовом костюме не первой молодости и свежести - что в равной мере относится и к костюму, и к мужчине.
      ЛЮСЯ: Сашенька, милый (целует его), давай, тут раздевайся, а то у меня сам знаешь - всё заминировано. Мать орет весь вечер.
      САША покорно и на редкость печально снимает ботинки.
      ЛЮСЯ: Я уж тебя жду, жду, на нервах вся… Вот, возьми мои тапочки.
      САША надевает маленькие, совсем не подходящие ему по размеру шлепанцы.
      ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ: Люююся!
      ЛЮСЯ: Мама, хватит!
      ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ: Ну что, Лямчик развёлся?
      ЛЮСЯ: Уйди, сорока-ворона! Телевизор отберу!
      ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ: Руки коротки!
      ЛЮСЯ: Мама!
      САША садится к столу и кивает головой, будто с чем-то соглашаясь.
      ЛЮСЯ: Ну, золотой мой, сейчас выпьем, давай… (быстро и ловко разливает)… всё, всё, понеслись (после естественной паузы)… Ну, что? Бери, бери, холодец, оливье, давай, кушай… Ну, что?
      САША: Развелись.
      ЛЮСЯ горестно вскрикивает.
      САША: Днем. В три часа.
      ЛЮСЯ: А где же ты ходил с трех часов?
      САША: Так.
      ЛЮСЯ: А она - что?
      САША: Что - она? Чертова кукла. Улыбается. Я, говорит, на вас, Александр Сергеевич, зла не держу. Расстанемся друзьями. Я, знаешь, Люся, смокинг взял напрокат и машину… «вольво». Подъехал к суду к этому, солнце светит, капает отовсюду… и она стоит, ручкой мне машет… Я белый шарф через плечо перекинул, шарф тоже взаймы взял - говорю, мне на выступление ехать, извини, что вырядился… а она говорит… а я думала, ты нарочно к разводу приоделся. Догадалась, тварь…
      ЛЮСЯ: И вот ты сам виноват. Нечего было на москвичке жениться. Им только деньги нужны, больше ничего. У них там с детства счётчик в голове, и всё такое… А ты что - нищий музыкант, что с тебя взять. Я тебе как друг скажу - самый это дурной брак у тебя был, из всех пяти, что я знаю - вот глупей не придумаешь. На москвичке жениться! И всё хорошо, Саша, что хорошо кончается. Ты только кушай - холодец, оливье… рыбочка вот, видишь рыбочку? Я сама солила.
      САША: Александр Лямчик - музыкант, импотент и пьяница - сегодня похоронил свой шестой брак.
      ЛЮСЯ: Ура! (перехватив мрачный взгляд Саши, осеклась). - Давай, не чокаясь…
      САША: Скоро буду в переходе играть…
      ЛЮСЯ: Где?
      САША: В переходе метро. Шапочку положу, и начну лабать - «Как упоительны в России вечера…» Отовсюду выгонят, и начну. «Две гитары за стеной жалобно завыли…. Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка, с голубыми ты глазами - моя ду-шеч-ка!» Граждане, не побрезгуйте, дайте бывшему гитаристу на хлеб и водку!
      ЛЮСЯ: Саша, ты это брось. Тебя всюду зовут, всюду любят, ты и в театре играешь, и в кафе приличном играешь, и детей учишь… И я тебе скажу - ты ещё найдешь свою дорогу. Светлый путь, да! Найдешь. И песни твои, которые ты сколько лет сочиняешь, все они пробьются. И пьешь ты не лучше других. Вполне прилично пьешь, то есть я хочу сказать - пьешь в границах. А про импотента, уж извини - это всё от бабы зависит. Я понимаю, как она тебя закомплексовала, гадюка!
      САША: Ох, Люся моя дуся, что ты за человек, нет, ты не человек - андел.
      Ты андел, а она, вот именно что гадюка - тощая, злющая… красиииваяяя…Взял девочку - на работу пристроил, карьеру ей делал, а она пела-пела, попой вертела - вертела, и довертелась. Лямчик ей ни к чему, Лямчик - пройденный этап. Мусор. Био-отходы. Эльвира отбывает в столицу! У Эльвиры большие планы на жизнь. Песни мои записала на кассету - в Москве, небось, будет раскручивать.
      ЛЮСЯ: А это и ничего. Пусть. Ты прославишься, денежки покапают.
      САША: Что-о? Да-а! Как бы ни так! От Эльвиры моей покапают! Ага! Всё сама заберет, а если стану рыпаться - ещё и прирежет!
      ЛЮСЯ: Господи, как же ты с такой жил… Да ты перекрестись обеими руками, что от нее избавился.
      САША: Так и жил. Любил… Знаешь, как говорится - ночная кукушка дневную перекукует… Она, ну, давала жару, да…
      ЛЮСЯ: Не знаю, чего там куковать. Тощая, чернявая, вся как лещ - из костей… Вкус у тебя, Саша, так себе - на баб, я имею в виду. Такой ты мяклый, добрый, как бублик - а тянет тебя на подлючих баб. Что Ленка твоя - прости господи, что Верушка -поблядушка… Одна Маринка была человеком, так ты же её и бросил ради этой Эльвиры. Вот у тебя и песни такие грустные потому. Пришла-ушла, любила - забыла. Тра-ла-ла… где же весна.
      САША: Чего ты дразнишься? Когда это я пел «ушла-пришла»? Ты считаешь, я что - Игорь Николаев? Полная бездарность, да? Ты так считаешь? (встает, нелепо ходит в шлепанцах) Так и скажи, правду скажи, что я Игорь Николаев, помойное ведро и мыльный пузырь! А то всё подругу дорогую из себя строишь!
      ЛЮСЯ: Ты сдурел совсем? Ладно, я понимаю, день такой… Садись, что скачешь как… страус. Сам знаешь, что глупость сказал. Прекрасно знаешь, кто с тобой двадцать лет носился. И кто в долг давал. И концерты кто устраивал, когда вся ваша «шизгара» была в подполье. И кто в больницу к тебе три месяца ходил, когда ты пьяный разбился. Я ходила, я давала, я устраивала.
      САША: Ты, Люся, ты… я ничего, я так. Только, знаешь, насчет вкуса - я тоже могу сказать… Тоже, знаешь, муж твой… странный человек. Мне совсем не нравится. Такой высокомерный, и бормочет, бормочет, не разбери чего. И такой урод! Не знаю, как ты с ним… Нет, Катя чудесная девочка, но Костя твой - извини. Извини. Не представляю даже - как это ты, живая, веселая и с таким чудищем, извини…
      ЛЮСЯ: Костя - мой муж. Точка. Больше мы с тобой ничего обсуждать не будем. Это судьба. Моя судьба. Моя семья.
      САША: Я понимаю и замолкаю. Очень торжественно. «Моя судьба». Да какая там судьба, Люсь? Повесила камень себе на шею и таскаешь. Работаешь, тянешь воз, кормишь этого урода. Он уже лет десять ничего не делает, вообще ничего. Гнала бы ты его, а? пока не поздно. Сейчас ещё могла бы найти кого-нибудь. Я удивляюсь, вот люди как сладко устраиваются - садятся другим на шею и ножки врозь. А ты знай своё - «мой муж и точка».
      ЛЮСЯ: Костя - отец моей дочери.
      САША: Люсь, ну хватит, а. И ты знаешь, и я знаю, какой он отец. Душить таких отцов надо ещё в колыбели. Помню, явление Христа народу - как он на твоем дне рождения вышел в грязном халате, тапки на босу ногу, вообще антисанитария! обвел всех взглядом, хмыкнул как Мефистофель - и скрылся в пещере. Что он там делает годами в своей комнатенке? Спит, что ли?
      ЛЮСЯ: Костя - талантливый человек. Он пишет.
      САША: Что он пишет? Кто это видел? Нет, он рехнулся, давно, его лечить надо.
      ЛЮСЯ внезапно начинает рыдать.
      САША: Люся, ради бога! Люсенька, прости!
      ЛЮСЯ рыдает в голос, басом.
      САША плещет ей в лицо минеральной водой.: Люська, отбой! Всё! Всё, я сказал! Сегодня я должен реветь, а потом твоя очередь!
      ЛЮСЯ: Сейчас, Саша. Сейчас. Сашенька, если бы ты знал, как я живу! Как я живу! Что это за жизнь! За что такая жизнь! Саш, ведь я…по женской части никогда не была счастлива. Ведь мы с Костей… вот когда Катю зачинали… вот это последний раз у нас и было…
      САША (пораженный громом): Пятнадцать лет назад??!!
      ЛЮСЯ: Мне с ним сразу… как-то не очень… а потом всё хуже и хуже. А он такого высокого мнения о себе, ему ничего нельзя сказать… а потом он как-то одичал, реформы его совсем подкосили в смысле психики. Из школы он давно уволился, потому что ученики очень жаловались, что совсем непонятно и что учитель заговаривается, а предмет важный - история всё-таки… он тогда решил книгу писать и вот засел в своей конуре и не выходит почти. Ест по ночам. Мама ругается. Катя плачет, ей стыдно… Я работаю на износ. Саша, ведь я сберегла свой домик, свой уголок, свой маленький дом культуры имени когда-то Якова Свердлова, а теперь - дом культуры «Светлячок», и в аренду сдаю всего двести метров, и все кружки сохранила! У меня триста ребятишек учится! Я и в мэрию, я и к спонсорам, я и в газеты, и вот - крутится, вертится, кипит мое дело. Я на работе человек. Прихожу домой - я никто, ничто и звать никак.
      САША: Люсенька, ты что - пятнадцать лет… без никого?
      ЛЮСЯ: Нет, было десять лет назад, но там получилось грустно, и пять лет назад, недолго, один месяц, когда в отпуске была.
      САША: Я не знал. Я думал, ты такая… бойкая, столько знакомых…
      Людмила Варухина, дом культуры «Светлячок»! Полгорода тебя знает.
      ЛЮСЯ: Толку - то что? Ой, Саша, я не умею… не знаю, как, что.. боюсь.
      Всего боюсь. И потом - я некрасивая.
      ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ: Люююся! Костя ест тушеную капусту! Всё съедено! Я завтра уезжаю!
      ЛЮСЯ опять начинает рыдать. САША: Люська, не смей. (В сторону голоса) - Алевтина Игоревна! У нас разговор серьёзный! Пусть Костя кушает!
      ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ: А ты развелся?
      САША: Сегодня развелся. (Трясет и гладит Люсю, чтоб она успокоилась) ГОЛОС (удовлетворённо) - А я что тебе говорила?
      САША: Вы молодец, Алевтина Игоревна. Вы мой домашний Нострадамус!
      ГОЛОС: Да уж настрадалась, настрадалась.. Смотри, Лямчик, скоро двенадцать - не опоздай на мосты. Мосты в два разводят!
      САША: Спасибо! Я в курсе!
      ЛЮСЯ: Это каждый день крики. Каждый день!
      САША: Люсь, давай выпьем. У меня тоже с собой припасено… давай. (хлопочет) - За нашу и вашу свободу!
      ЛЮСЯ: Ты кушай… холодец, рыбочку… Ты ничего не кушаешь!
      САША: Я кушаю. И ты кушай.
      ЛЮСЯ: Куда мне кушать. Разъелась от нервов как индейка.
      САША: Нет, ты очень похудела в последнее время. И похорошела.
      ЛЮСЯ: Я? Да я уже и на женщину стала не похожа. Хожу как солдат, говорю басом. Платья как-то криво сидят… А люди меня уважают - как настоящего солдата, который не подведет в бою. Господи, как я умела любить! Как хотела любить! Почему ты не дал мне любви! (топает ногой) Хочу любви!
      Хочу быть возлюбленной!
      САША: (несколько испуганно) - Ну, и будет. Всё будет. Ты потерпи.
      ЛЮСЯ: Что будет? Ничего не будет. Ладно, ты меня прости, что я так тебя гружу.
      САША: Я твой друг. Грузи меня, грузи! А на что нужны ещё друзья!
      ЛЮСЯ: Хотела тебя поддержать, а сама расклеилась.
      САША: А, бывает. Нормально, хорошо…
      ЛЮСЯ: Я ремонт сделаю в «Светлячке», у себя не сделаю, а для людей сделаю… Спортивный зал открою. Клянусь, открою! Если бы я сейчас умерла! Если бы умерла! Сколько бы людей за моим гробом шло! А эти… правильно говорил Иисус Христос: и враги человеку - кто? Домашние его.
      Притаились, жабы… молчат… Споём тихонечко? (запевает) - Льет ли теплый дождь, падает ли снег…
      САША: Я в подъезде возле дома твоего стою…
      ЛЮСЯ: Жду что ты придешь…
      САША: А быть может - нет…
      ЛЮСЯ И САША: Стоит мне тебя увидеть - ОО! - как я счастлив… (самозабвенно исполняют сию бессмертную песенку). Допели и смеются.
      САША: Люська, какая жалость, что я на тебе не женился!
      ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ: Концерт окончен?
      ЛЮСЯ: Женился на мне - ты? Да ты никогда и не смотрел на меня… так.
      САША: Исключительно по глупости. И потом - ты меня никак не поощряла.
      Мужчин надо провоцировать, заманивать в сети. А ты всё училась, училась, всё такая сурьёзная была. А я - человек несерьёзный. Музыкант, блям-блям, дурачок. Вот и просвистел я свою жизнь, Люсенька - ни жены, ни детей, живопырка однокомнатная у черта на рогах и - сколько поработаю, столько и поем. Пока не свалился. А ведь могу и свалиться, и что тогда? А тогда одна надежда - верный друг, боевой товарищ Люська и в больничку ко мне придет, и похоронит, если надо, и оградку сделает…
      Так, значит, ты и есть моя настоящая жена, понимаешь? А всё остальное было - наваждение, мираж, колебание воздуха! Шесть жён, а! Не считая прочих заблуждений… Последнюю мою сучку загс проштамповал уже в графу «дети» - больше в паспорте места не было! Понимаешь, Люся - мужчина обязан управлять своим… вот этим местом. Не буду называть, из уважения к дому культуры «Светлячок», каким, но ты понимаешь. А у меня получилось, что не я его, а он меня вёл. И всё не туда. Надо было стараться, пробиваться, заявлять о себе - а я бутылочку в зубы, женушку очередную на коленки - и пошло-поехало, и плевать, и вейся, веревочка!
      «Ой вы, кони, залетные, слышен смех с облучка! Гимназистки румяные! От мороза чуть пьяные! Грациозно сбивают! Рыхлый снег с каблучка…»
      ЛЮСЯ: Ты - чистый, легкий человек… Ты мне всегда нравился, Саш, но ты же пришел после армии к нам, в институт культуры, на третий курс, и женат был - второй раз. Уже тогда! Как тебе удалось в двадцать один год - второй раз! Саша, ты - ходок. Это навсегда, это не пройдёт. Так что я сразу тебя - ну, отмела в уме… Ты рыбочку совсем не кушал…
      САША: Ты сама - моя рыбочка. Ры-боч-ка! Выпьем. Я - твой верный рыб. Нам нужна родная стихия - и вот она, прозрачна и бледна! лейся, песня, на просторе! Не горюй, не плачь, женаа! (обнимает Люсю)- Какая ты… горячая…
      ЛЮСЯ: Саша…
      САША: А мосты развели. Развелись наши мосты… Помнишь песенку…
      ЛЮСЯ: Помню.
      САША: Споём?
      САША и ЛЮСЯ поют:
      Лишь стоит далёким звездам
      В небе ночном засветиться,
      Одна половинка моста
      Шепчет - давай разводиться…
      Ах, мосты, мосты, мосты,
      Людям служите привычно,
      Но никто не знает вашей жизни личной!
      Вздохнули вдвоём упруго
      Над пробегающей льдиной
      И вот уже друг от друга
      Прочь разошлись половины…
      Ах, мосты, мосты, мосты,
      Людям служите привычно,
      Но никто не знает вашей жизни личной!
      Но стали такси и люди
      У переправы толпится.
      Вздохнули мосты: ну, будет.
      Видно, придется сходиться…
      Ах, мосты, мосты, мосты,
      Людям служите привычно,
      Но никто не знает вашей жизни личной! (стихи Владимира*Москвина*) ЛЮСЯ: Какие у тебя были чудесные песенки… И будут, и будут, тебе ещё до пятидесяти - ого-го! А сколько сделано…
      САША: Ничего, моя Люсечка, не сделано… а черт с ним… (целует Люсю в шею) - а что тут у нас? Тут норка? Там живет ежик? Да?
      ЛЮСЯ: Ой..
      САША: Я никуда не ухожу… Мосты развели, я развелся, я теперь свободный человек…
      ЛЮСЯ: Ой…
      САША: Люся, ты - прекрасная женщина, ты - печка, ты - яблоня… Ты мой душистый стог сена…Я хочу зарыться в тебя… Люся…
      Свет милосердно гаснет.
      Рассвет. Люся и Саша спят. Люся вдруг резко садится на кровати.
      ЛЮСЯ: Что? Сколько времени… (взгляд её падает на спящего Сашу). - ААА! (Люся зажимает себе рот рукой и вспоминает происшедшее ночью). - Мама дорогая! Ооо. Что теперь делать. Шесть часов. Через час все встают. Я пропала. Какого черта! Двадцать лет дружили и на тебе. Ооо. Стыд какой.
      Сашка, Сашка, вставай, давай, просыпайся, аврал…
      САША просыпается и смотрит на Люсю без выражения лица. Потом удивляется. : Люся? Люся? (оглядывает обстановку) Люся… Люся… О! Люся! Люся! Люся!
      ЛЮСЯ: Тихо. Что люся, люся, разлюсился.
      САША (укоризненно) - Люся… Какая ночь!
      ЛЮСЯ: Только молчи! Господи. Стыд какой. Друг называется. Двадцать лет дружили - и вот. Ну, как это называется?
      САША: Секс.
      ЛЮСЯ: Молчи! Кругом враги. Надо тебя вывести по тихому.
      САША: А завтрак? Кофе, круассаны… Поцелуй на дорожку… Люсь, что за дела… Мы не дети..
      ЛЮСЯ: Там - мать. Там дочь. Там муж. Понимаешь? А тут - ты. Это кошмар.
      САША: Это не кошмар. Это…дружеский визит. Кошмар - это пятнадцать лет без мужчины.
      ЛЮСЯ: Ой, без мужчины! Не было мужчины и ты не мужчина.
      САША: Не согласен.
      ЛЮСЯ: Нет, в этом смысле всё было в порядке. Но есть другие смыслы.
      САША (пытаясь обнять Люсю) - А ну их, все эти смыслы…
      ЛЮСЯ: Отлипни. Одевайся, быстро.
      Саша обиженный одевается. САША: Все гонят, все клянут… мучителей толпа… Носок один. Второго нет.
      ЛЮСЯ: Ну, я не знаю, ищи.
      САША: Нету носка.
      ЛЮСЯ: Так пойдешь.
      САША: Я не могу без носка. Нога замерзнет.
      ЛЮСЯ: Тогда ищи!
      САША: Нету!
      ЛЮСЯ: Какого черта… Вон твой носок - на шкафу висит.
      САША: Как он туда попал?
      ЛЮСЯ: Так ты раздевался… в экстазе…
      САША и ЛЮСЯ захихикали.
      ЛЮСЯ: Не стыдно - напоил девушку, пристал…
      САША: А если у меня страсть запылала?
      ЛЮСЯ: Знаю я, что у тебя запылало… Оно от огненной воды у тебя очень пылает.
      САША: Не согласен. Я тобой увлекся. Поманило меня!
      ЛЮСЯ: Я уже трезвая, так что не вкручивай. Давай уговор, как друзья: головой тряхнули и забыли. Совсем. Навсегда. Хорошо?
      САША: Жалко…
      ЛЮСЯ: Пошли, я тебя выведу… партизанскими тропами…
      САША: Люся, дай щечку…
      ЛЮСЯ: В другой раз.
      САША: Суровая ты… Поехал, на свою холостяцкую квартирку. А там пусто и голодно.. Может, зайдешь? Споем…
      ЛЮСЯ: Когда мне по холостяцким квартиркам ходить? Я сутками на работе.
      САША: А то - заходи..
      ЛЮСЯ: (подумав) Нет. (ещё подумав). Нет, всё-таки нет. Не надо этого, Саша…
      САША: Как скажешь, дорогая… (Задумчиво, в зрительный зал) - Вот ведь эти мосты, а? Каждый раз попадаю в историю… Идти некуда, ложишься, где бог постлал - и пожалуйста…
      ЛЮСЯ: (Задумчиво, в зрительный зал) - Ладно, бывает… Только мечтать не надо. Десять лет назад тоже, помню, мосты развели, остался у меня один - а потом все глаза проплакала… Ох, уж эти мосты… (САША и ЛЮСЯ уходят) ГОЛОС ИЗ-ЗА СТЕНЫ: Будет покой старому человеку? Будет или нет, я вас спрашиваю?!.. А Костя твой и чай весь ночью выпил - грел, грел чайник, шаркал по кухне как таракан… Физкультуру Кате не забудь положить, мамаша! Побежала, на кривых ногах! А толку что с него, с козла разведённого… Говорила, предупреждала - мосты в два разводят, нет, сидят, ля-ля-ля, тополя, за двадцать лет не наговорились, водки не напились, тоже парочка, гусь и гагарочка… Вот помру - каждый день меня будешь вспоминать, Людмила, вот попомни мое слово… конец первого па-де-де Па-де-де №2

      Действующие лица:
 

БОРИС ШИЛКИН

 
      ЭВА ШИЛКИНА, урожденная Эва Шепальска, его жена Действие происходит в загородном доме Шилкиных, зимой, в наши дни.
      Зала в доме Шилкиных. Борис Петрович Шилкин, солидный, строгий мужчина, в дорогом спортивном костюме и меховых тапочках, пьет чай и читает газету.
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Генделевич зашатался, определённо зашатался. Зря Пауковский делает вид, что ничего не происходит. Это может повредить…
      Придётся ехать в министерство на той неделе. Следует напоминать о себе, но не следует суетиться. Генделевич суетился - и что выиграл? Только новых врагов.
      Входит Эва Шилкина, привлекательная женщина, немного ленивая и манерная в движениях. Она полька и говорит с легким акцентом.
      ЭВА: Боричек, ты завтракал?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Да, милая, не стал тебя будить. Что-то мне зябко, барахлит котел, что ли? Скажи, чтоб посмотрели.
      ЭВА: Так воскресенье, Боричек, Ольга Николаевна только завтра придёт..
      Как я много спала… Ох, эта ваша полярная зима! Я так и не привыкла за пятнадцать лет…
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Можно подумать, ты из Эфиопии приехала. Или в Польше и зима лучше?
      ЭВА: Лучше… она такая мягкая, ласковая…
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Умора вся эта провинциальная Европа. Я вот понимаю, на России можно умом тронуться. Есть от чего. Или там - Америка. Даже Китай. А то - под микроскопом страну не разглядеть, а гонору, а самомнения!
      ЭВА: Как это говорится - мал золотник, да дорог. Велика фигура, да дура.
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: И кто это - дура? Страна, в которой ты благоденствуешь - дура?
      ЭВА: Не мучай меня с утра. Я сказала просто так. Я не хочу спорить, милый. Слушай, этот новый крем, по-моему, дивный… Смотри, как кожа разгладилась?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Смотри у меня - чтоб без русофобии в моём доме… Ты машину помыла?
      ЭВА: Завтра помою…
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Грязнуля… И сережку потеряла мою… знал бы - не дарил … Вот что ты за женщина?
      ЭВА: Да, женщина, а ты как думаешь?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Я с тобой разучился думать… Знаешь, кажется Генделевич зашатался.
      ЭВА: Разве твоего департамента это касается?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Впрямую не касается, но есть косвенные обстоятельства.
      Некоторые гарантии, некоторые договорённости могут повиснуть в воздухе.
      Хорошего мало… Устал я от кадровой чехарды. Ничего прочного. Хоть бы годик без тревоги пожить, чтоб все сидели на своих местах… без мельтешни без этой. Опять в министерство ехать…
      ЭВА: Когда?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: На вторник поеду. В понедельник они там все как собаки некормленные.
      ЭВА: Боричек, ты сегодня хотел список составить, на юбилей. Надо уже определиться…
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Хорошо, давай сейчас и напишем. Бери бумажку, пиши.
      ЭВА: Вот… Значит, двадцать первого января…
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Это какой день недели?
      ЭВА: Четверг.
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Ну, что ты. Какой четверг. Конечно, банкет в субботу, двадцать третьего, значит. Закажем зал в «Русской рыбе» - там прилично кормят. Гостей - человек пятьдесят. Это хорошо: пятьдесят на пятьдесят, на каждый мой год по гостю.
      ЭВА: Итак, я пишу: номер один - Борис Петрович Шилкин. Номер два - Эва Шилкина, урождённая Шепальска.
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Ещё скажи: графиня Шепальска… У вас же там в Польше через одного - графы.
      ЭВА: Через одного - графы, да, это ужасно. Куда лучше, когда через одного - алкоголики. Я шучу, не сердись, Боричек…
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Так, два человека есть.
      ЭВА: Номер три - мама?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Зачем мама? Она больная старушка, куда её тащить? Она и заговариваться стала, после инсульта. Нет, с мамой как-нибудь отдельно … Юбилей - это социальное мероприятие, деловое, вообще-то.
      ЭВА: Тогда номер три - твой сын Витек?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Ты что? У него сессия будет в разгаре. Пусть сидит в Москве, к чему это его дергать? Учится он хреново, нечего ему расслабляться. Сдаст сессию, приедет, тогда и отпразднуем.
      ЭВА: Мамы не будет, сына не будет, а брат твой, Павел?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Что - о? Павел? Ты что - забыла? Я с ним второй год не разговариваю. Тоже мне, учитель жизни, народный трибун! Учить меня вздумал, как мне жить. Я - ему враг, чиновник, крапивное семя, казнокрад. Он скоро мне джихад объявит, священную войну. Чтоб духу его не было на моём юбилее.
      ЭВА: Надо было тогда одолжить ему, на ремонт, помнишь, он тогда и озлился… А человек он очень хороший, Боричек.
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Ну, не было у меня свободных денег, я сказал - через полгода одолжу… И вот знаешь, родственникам одалживать - хуже нет.
      Потом ни денег, ни родственников.
      ЭВА: А Таню позовём?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Какую Таню?
      ЭВА: Езус Мария, твою первую жену, маму Витека…
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Что ещё за тени забытых предков? Я ее лет…лет пять в глаза не видел.
      ЭВА: Но ты с ней двенадцать лет жил!
      БОРИС ПЕТРОВИЧ (искренне удивлен): Ну и что?
      ЭВА: Хорошее надгробное слово примерного мужа… Скоро ты и обо мне так скажешь: ну и что?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Я не понял - ты меня у Таньки отбила и хочешь её теперь на банкет пригласить? Похвастаться, что ли? Покрасоваться?
      ЭВА: Нет, мне как раз было бы тяжело её видеть, и мне нечем хвастаться.
      Я просто думала, что на своё пятидесятилетие правильно звать родных, близких, тех, с кем прожил свою жизнь… Я бы так сделала. Но это твой банкет, я слушаю и повинуюсь. Кого мне писать дальше?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Так. Сам не приедет, мне он не по чину. Да он меня и не особо любит, ты знаешь. А вот Николай Сергеевич - это реально. Пиши:
      Ховрин с женой - хотя эта жена, Господи, дура, набитая опилками, ну, тут ничего не поделаешь. Жен мы брали пятнадцать - двадцать лет назад и не всем так повезло, как мне.
      ЭВА: Правда, Боричек, правда, с этим я согласна…
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Потом: ну, верхушку департамента пиши всю. Кулько, Магазеев, Аюпов, Нигматуллин, Руммель, Эйделькинд, Четырская - Четырская одна, без мужа,- потом Петров и Карманников.
      ЭВА: Ты же Петрова не переносишь…
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Поэтому и зову.
      ЭВА: Не понимаю… На свой день рождения - зачем звать неприятных людей?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: А что ты вообще понимаешь? Ты - асоциальный элемент.
      Живешь всю жизнь на моей шее как у Христа за пазухой.
      ЭВА: Не такой уж я асоциальный элемент… Я пытаюсь… В этом году три книги перевела… Не слишком тут много работы для меня, Боричек…
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Да я что, я доволен. Сиди дома, я согласен. Нужды нет никакой тебе работать, графиня Шепальска.
      ЭВА: Олега Викторовича пишем?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Да, обязательно. Он меня, слава Богу, с того света вытащил. Гениальный врач, очень приличный человек, остроумный, и - завотделением, в его - то годы. Пишем обязательно.
      ЭВА: Слава Богу, хоть одного приличного человека нашел. А ты никого не хочешь позвать из молодости, из университета или из лаборатории? Я помню, эта пара… Маша и Ваня… как они нам помогали, ключи от квартир и дач доставали, когда мы… ну, когда был наш маленький пожар?
      У вас же такая дружная была компания. Я хоть уже вас на закате застала, но помню - так весело было… Песни, танцы, КВН, капустники… Я тогда и Россию полюбила по-настоящему - за безумие, за бескорыстие, за этот… размах, да…
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Разошлись мы все, Эва. Распались. Получилось, каждому - своё…
      ЭВА: Не говори этих слов! Ты знаешь, что это за слова для Польши!..
      БОРИС ПЕТРОВИЧ.: Прости… Да, жили мы неплохо, бедно, весело… я вспоминаю с удовольствием. Но, Эвочка, звать сейчас абсолютно некого.
      Нас разметало по полной программе. Уже и покойники есть, и эмигрантов полно, и алкашей безнадежных… Кое-кто в Москве, они вряд ли приедут…
      Бабы? Безмужних опасно приглашать - начнутся истерики, а которые замужем - я их мужей не знаю, может, совсем люмпены… Вот, можно Сергейчика позвать, он с пути сбился, в артисты пошел, мне говорили - он заслуженный, большие роли в театре играет, зашился… хотя эти зашитые - вот хуже нет в компании… Нет, Эва, тут глухо. Надо, знаешь вот, пиши, надо этого журналиста, из «Ленправды» позвать, который интервью у меня брал. Он такой юркий, хитрый - далеко пойдет. Фамилия, кажется, типа Казинец… или Калинец…
      ЭВА: Какая «Ленправда», Боричек? Ты имеешь в виду газету «Санкт-Петербурсгкие ведомости»?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Да не один хрен, что ли? Так-так. Ну, пиши: херр Хельмут Айнсдорф, с супругой.
      ЭВА: Ты приглашаешь Айнсдорфа?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: А как же.
      ЭВА: Странно как-то. Ничего ты не боишься. Насколько я понимаю, ты получил от Айнсдорфа…
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Да, я получил от Айнсдорфа. И мы построили, наконец, бассейн, ты купила себе машину и, если я не ошибаюсь, кое-что ушло твоим польским родственничкам, так что бывший краковский горком тоже порезвился на мой счёт. Эта сделка была выгодна всем: город получил прекрасное оборудование немецкого качества, херр Айнсдорф - контракт на пять лет, что для него полное спасение в условиях экономического спада в его Дойчланде, я - взял своё вознаграждение. Где несчастные, обездоленные? Где вдовы и сироты? Кого я ограбил, а?
      ЭВА: А если ты попадёшься?
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Нет. Не попадусь. Попадаются по глупости и по жадности, а я не глуп и не жаден. Никаких долбаных вилл в Испании, миллионных счетов в Швейцарии, никакого беспредела. Всё тихо, аккуратно, интеллигентно. Курочка по зёрнышку клюёт. Что это ты надулась, а?
      ЭВА: Про моих родственников ты даже… никаких идей, что их тоже можно пригласить… они нас принимали, ласкали… На кооператив тогда - они нам одолжили, да! И мама так тебя любила, защищала - всегда…
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Вот только мне сейчас не хватало краковского горкома партии! Графьёв Шепальских! Деда твоего, ветерана Армии Людова с партизанскими рассказами, папашу-урожденного марксиста и маму-романистку из несчастной жизни великого польского народа. Полный набор шизофрении - пусть все любуются на пышное приданое моей польской жены.
      ЭВА: Снег пошёл… Какой крупный снег… Сейчас прилетит Снежная крулева… Я всё слушаю тебя, Боричек и думаю: почему я тебя слушаю? Что со мной? Заколдовал меня, что ли, кто-нибудь? Я была чистая девочка, я любила тебя. Теперь я тебя совсем не люблю, Боричек. Я привыкла к тебе, и мне всегда надо было кого-нибудь слушаться, и я… не умею все время зарабатывать на жизнь, я слабая… мне надо при… при… как это по-русски? Прибежать? Нет, приобнять? Прилечь… пригодиться… привлечь… а! при-сло-ниться, да. Но это как-то совсем неинтересно получилось… Я надеялась долго… я не люблю ссориться… но.. Что это за список, Боричек? Это - большое дерьмо, этот список. И это твоя жизнь, такая, как сейчас есть и как ты её хочешь видеть.
      БОРИС ПЕТРОВИЧ: Не понял… Я не понял, Эва, ты что говоришь?