СТАРШИЙ ЛЕЙТЕНАНТ БИЗЯЕВ

02.06

Наконец открылась диафрагма выходного люка, и оттуда выглянуло довольное лицо Стаса. Вооб­ще-то в луче своего фонаря я видел только его го­лову, а лицо полностью скрывал установленный вместо иллюминатора водолазной маски акваскоп[4]. Но я не сомневался, что лицо у Стаса имен­но довольное. Успешный выход трех «морских дья­волов» из подлодки на сорокаметровой глубине – чем не повод для радости командира группы. Стас вместе со своим буксировщиком медленно выплыл из открытого шлюза. Наверное, несколько минут назад и я выглядел таким же неуклюжим, когда вы­таскивал из шлюзового отсека свой буксировщик. Зато сейчас, лежа животом на стальном цилиндре самодвижущейся торпеды, я, без преувеличения, мог выписывать в воде фигуры высшего пилотажа. И если летчики, по чьему-то образному выраже­нию, способны парить над бездной, то лишь «мор­ские дьяволы» свободно парят внутри ее. Надо признать – непередаваемое и ни с чем не сравни­мое чувство. Жаль, здесь редко выпадает возмож­ность полностью сосредоточиться на собственных ощущениях. По правде сказать, почти никогда не выпадает. Вот и сейчас, увидев выбирающегося из шлюзовой камеры Стаса, я тут же посветил своим фонарем в сторону Мамонтенка, чтобы показать Стасу, что и у Андрюхи все в порядке. Мамонтенок, конечно же, тоже увидел Стаса и, когда я направил луч фонаря на него, энергично шевельнул ластами и ушел вверх в сторону рубки. Поспешил, конечно. Сначала следовало проследить за тем, как коман­дир расположится на буксировщике. Надо отдать ему должное – Стас очень быстро справился с этой задачей. Еще не успела закрыться диафрагма выходного люка, а он уже просунул руки в петлеоб­разные ручки-поручни и, подобно наезднику, улег­шемуся на круп лошади, оседлал свой буксиров­щик. В отличие от импортных скутеров, за которые боевой пловец во время движения должен дер­жаться руками, наш отечественный буксировщик типа «Протей» не сковывает рук. Это очень удобно.

Оглянувшись, Мамонтенка я уже не увидел. Он быстро ушел из луча света, поэтому я с полным ос­нованием мог направить свой фонарь – в сторону Стаса. Ворохов, видя, что я за ним наблюдаю, мах­нул рукой и, запустив двигатель своего буксиров­щика, ушел вверх за Мамонтенком. Мне остава­лось только последовать его примеру.

Окружающая масса воды сразу стала вязкой, как только буксировщик подхватил мое невесомое тело и потащил за собой. Но сильного сопротивле­ния воды я не ощутил – все-таки буксировщик шел на минимальной скорости. Чтобы не промахнуться, я направил луч фонаря на корпус подлодки. Стас, поднимающийся впереди меня, сделал то же са­мое. Мы с ним прошли практически впритирку к прорезиненной обшивке легкого корпуса «Барса» и остановились в двух метрах над рубочной палу­бой. Прямо под нами оказались люки ракетных шахт с противокорабельными крылатыми ракета­ми, многозначительно щурящиеся в непроглядную водяную толщу. Стас перевел свой буксировщик в горизонтальное положение и, не включая двига­тель, поплыл над палубой к корме. Вскоре луч его фонаря выхватил из темноты довольно странное для непосвященного наблюдателя сооружение, ка­рикатурно напоминающее саму подводную лодку, над палубой которой мы плыли. Что и говорить, двух­местный глубоководный носитель «Тритон-2М» не отличается красотой и больше напоминает выкра­шенную в черный цвет пивную бочку из времен моего детства, чем управляемый подводный аппа­рат. Но, несмотря на незатейливый внешний вид, «Тритон-2М» способен развивать скорость до де­сяти узлов и нырять на глубину до двухсот метров. Его запас хода, без подзарядки аккумуляторных батарей, составляет шестьдесят миль, а без дви­жения он может лежать на грунте до десяти суток. Возле «Тритона» уже возился Мамонтенок, ос­вобождая крепежный хомут, фиксирующий корпус транспортировщика на палубе атомохода. Пере­ключившись на Мамонтенка, я выпустил Стаса из поля зрения и заметил его только тогда, когда он, оставив свой буксировщик, подплыл к Мамонтенку. Жестами он показал Андрею, чтобы тот заби­рался в рубку, а сам вместо него взялся за крепеж­ную сцепку. В подводном положении отцепить транспортировщик от палубы подводной лодки-но­сителя – задача непростая и довольно опасная. Не дай бог поранишься о металлические части кре­пежной системы. В соленой воде порез практичес­ки не чувствуется. Не заметишь, как истечешь кро­вью, и останется только вскинуть лапки да всплыть кверху брюхом. Но сейчас я мог только наблюдать за действиями Стаса. Согласно боевому расчету я следил за окружающей обстановкой, прикрывая своих товарищей от возможного нападения. Но в этот раз все обошлось без происшествий. Стас благополучно снял все крепежные хомуты. Пока он высвобождал «Тритон» из пут, Андрей переместил­ся к кабине и, сдвинув к корме полусферический стеклянный колпак, проник внутрь отсека управле­ния. Через несколько секунд он вернул колпак на место, отгородившись от нас со Стасом и всего подводного мира прозрачным бронестеклом тол­щиной с человеческую руку. «Тритон-2М» относит­ся к числу подводных транспортировщиков так на­зываемого «мокрого» типа, у которых кабина за­полняется водой. А для того чтобы его экипаж под водой мог свободно дышать, не расходуя запас га­зовой смеси собственных аппаратов, к каждому сиденью с помощью гибких шлангов подведены за­губники бортовой дыхательной системы.

На «Тритоне» было достаточно места и для вто­рого пловца. Но, учитывая исключительную важ­ность порученного нам задания, Стас заранее ре­шил, что на транспортировщике пойдет один Мамонтенок, а мы вдвоем будем прикрывать его снаружи и наблюдать за подводной обстановкой.

Когда Андрей уселся за рычаги управления в ка­бине и задвинул за собой стеклянный колпак, Стас осветил стекло своим фонарем. Андрей жестом показал ему, что готов отчаливать. Я тоже напра­вил на «Тритон» луч своего фонаря и увидел, что рули глубины на миниатюрной подлодке слегка от­клонились вверх. Оказывается, Мамонтенок уже взял на себя управление транспортировщиком. Стас указал лучом своего фонаря в сторону бере­га. А эта уже знак для меня. Я запустил двигатель своего буксировщика и двинулся в указанном на­правлении. Если доблестные подводники не ошиб­лись в своих расчетах, до берега осталась всего пара миль, которые можно проплыть за полчаса при хорошей скорости хода…

Вода была не такой уж и холодной – градусов пятнадцать. В сухом изолированном гидрокомбинезоне я почти не ощущал холода. Что ж, тем луч­ше! Легче будет работать. Я сам хоть родом и из средней полосы, но все же отдаю предпочтение теплой воде, нежели холодной. А в десятиметро­вой зоне у поверхности вода сейчас вообще как парное молоко. Не случайно на мысе Хаттерас – излюбленном месте яхтсменов и серфингистов Северной Каролины, курортный сезон открывается в начале мая. А сейчас уже почти середина месяца. Правда, на больших глубинах время года не имеет значения. Там температура всегда одинаковая – проще говоря, вода тут ледяная. Я нырял глубже сотни метров сорок семь раз и могу сказать это со всей ответственностью. Но сейчас я надеюсь обой­тись без глубоководных погружений: Восточный шельф Северо-Американского материка мелководен, и в том районе, где проходят ходовые испыта­ния пресловутого невидимого «Атланта», глубина не превышает ста метров. Значит, гарантировано, что американская подлодка не опустится ниже шестидесяти. При большем погружении слой воды может не выдержать тысячетонную махину атомо­хода, и тогда лодка просто рухнет на морское дно. Скорее всего капитан «Атланта», страхуясь, не по­зволит лодке погрузиться ниже пятидесяти мет­ров. Да в этом и нет необходимости. Ведь цель хо­довых испытаний – не проверка прочности корпуса лодки, а наблюдение за работой силовой установ­ки в различных скоростных режимах. Но пятьдесят метров – это вполне рабочая глубина для боево­го пловца в легком водолазном снаряжении. Поэ­тому у нас есть все шансы подобраться к амери­канскому атомоходу и установить на его корпусе миниатюрное, но весьма чуткое устройство, кото­рое запишет все гидроакустические характеристи­ки невидимого подводного крейсера. Затем нам останется лишь снять АЗУ[5] с корпуса РПКСН и вру­чить сей бесценный подарок командованию флота.

На мой взгляд, самое сложное в этой задаче – об­наружить американскую подлодку. Но я надеюсь на сверхчувствительный радиометр, установленный на «Тритоне» специально для этой цели. Каким бы бесшумным ни был американский «Атлант», вода в его кильватерном следе все равно должна обла­дать повышенным радиоактивным фоном. Вот такой радиоактивный след мы и будем искать. За­дачи, которые нам порой приходится решать, не­посвященному обывателю могут показаться невы­полнимыми. Но именно такие заблуждения (осо­бенно, если заблуждается противник) делают возможным успех операции «морских дьяволов». А я, со своей стороны, всегда верил в успех. Еще бы мне не верить, ведь я работаю в одной команде с такими людьми!

Со Стасом Вороховым я познакомился в день своего зачисления в специальный отряд боевых пловцов Главного управления разведки ВМФ. Мы одновременно получили назначение и вместе убы­ли на учебно-тренировочную базу нашего отряда. На базе «дьяволы»-старики поначалу отнеслись к Стасу, мягко говоря, критически. Ведь он не «чис­топородный» морской офицер. Окончил общевой­сковое командное училище, получил назначение в морскую пехоту, отличился в нескольких операци­ях, после чего попал в подводный спецназ. Вновь отличился, на этот раз уже в Северном море, где-то у берегов то ли Дании, то ли Норвегии (Стас о своей прошлой службе не очень-то распространяет­ся, он не трепло). Видно, операция, в которой он участвовал, имела важное значение. Во всяком случае, Стаса заметили и сразу же перевели в спе­цотряд подводных диверсантов военно-морской разведки. Думаю, если бы Стас рассказал в отряде о своих подвигах, то все подначивающие его ост­рословы сразу притихли. Но Стас гордый. Он этого не сделал. Зато на тренировках так тянул из себя жилы, что в конце концов заставил себя уважать. А когда он во время тренировочного боя с группой боевых пловцов условного противника вывел из строя рули «вражеского» судна обеспечения, то даже самые ярые насмешники заткнули свои рты.

В отличие от Стаса мне не пришлось ничего до­казывать своим новым сослуживцам, так как у меня за плечами уже была водолазная школа и Тихооке­анское высшее военно-морское училище, где я окончил минно-торпедный факультет. Среди кур­сантов ТОВВМУ ходила поговорка: «Если хочешь быть дубиной, изучай торпеду с миной». Но я на нее не обижался. В отличие от своих сокурсников я еще до состоявшегося распределения знал, что вернусь в отряд боевых пловцов Тихоокеанского флота, где я ранее отслужил неполных три года своей срочной службы. После окончания училища, уже в звании лейтенанта, я действительно вернул­ся в родной отряд, но вскоре получил новое назна­чение, И не куда-нибудь, а в самое элитное под­разделение подводного спецназа – в спецотряд «морских дьяволов» Главного управления разведки всего российского Военно-Морского Флота!

Так как мы со Стасом прибыли в отряд вместе, то нас поставили в одну боевую пару. Ворохова на­значили старшим, что я поначалу посчитал неспра­ведливым, так как был уверен – моя подготовка лучше, чем у какого-то «сапога»[6]. Я действительно и плавал быстрее Стаса, и стрелял точнее, и ножом работал искуснее, но вот тактиком и страте­гом, по сравнению с ним, оказался никудышным. Мне хватило двух тренировочных подводных боев, чтобы это понять. Первый раз вместо встречного поиска группы пловцов условного противника Стас предложил устроить засаду. Мы тогда атаковали отчаявшуюся обнаружить нас вражескую боевую пару и добились успеха за счет эффекта внезап­ности. А случай с рулями вражеского мотобота – это же просто картинка! Следуя задумке Стаса, я отвлек на себя четверых противников и увел их от судна обеспечения. И пока они безуспешно гоня­лись за мной, Стас преспокойно подплыл к мото­боту и снял с него рулевое перо. В конце концов я страшно зауважал Стаса и очень огорчился, когда нас разделили по разным группам.

Я был назначен заместителем командира в группу капитана третьего ранга Рощина, имевшего прозвище Старик. Все в отряде говорили, что мне страшно повезло. Да и я сам тогда тоже так считал. Еще бы! Кап-три Рощин считался чуть ли не леген­дой «морских дьяволов». В отряде – еще с совет­ских времен – на его счету двести глубоководных погружений, пятьдесят боевых операций, а наград больше, чем у кого бы то ни было. Когда в начале 90-х годов, в эпоху создания Российской Армии, а проще говоря – развала Советской, «морским дья­волам» резко срезали финансирование, а затем и вовсе собирались расформировать командир от­ряда как-то смог доказать в Штабе ВМФ действен­ность и необходимость существования нашего подразделения. Видимо, привел примеры не­скольких успешных операций. По слухам, в полови­не из них принимал участие мой командир – Илья Константинович Рощин.

Что и говорить, службу с таким человеком я счи­тал очень перспективной и надеялся, поднабрав у него опыта, через годик-другой возглавить соб­ственную группу. Но, увы, год проходил за годом, я давно уже получил третью звездочку на погоны, а все ходил у Рощина в замах. Стас уже давно коман­довал группой, а на меня никак не желали писать представления. Я бы еще мог его понять, если у него были ко мне претензии по службе. Так ведь нет! И во время тренировок, и во время боевой ра­боты я все делал четко и грамотно. Старик сам меня за это хвалил, но аттестацию на должность коман­дира группы упорно не подписывал. Я злился, но ничего поделать не мог. Поэтому, признаюсь чест­но, обрадовался, когда Старику после очередного медосмотра врачи запретили глубоководные по­гружения. Я был уверен, что уж теперь-то Старик уйдет на пенсию (у него выслуга давно зашкалила за двадцать пять лет) и группа достанется мне. Старик сразу помрачнел. И хоть он не говорил мне об этом, я вскоре узнал, что он подал рапорт об от­ставке. Я, надо сказать, испытал тогда двойствен­ные чувства. С одной стороны, мне было жаль Ста­рика. Все-таки он – настоящий мужик, с которым можно хоть в горы идти, хоть под воду. Как-никак, мы вместе проплавали два с половиной года и не раз выручали друг друга. Но с другой стороны, не вечно же ему командовать группой. Каждому мас­теру рано или поздно приходит пора уступить дорогу своему ученику. Да и сам Старик не двужиль­ный. Вон наши эскулапы обнаружили у него в серд­це какие-то сбои, потому и запретили нырять на глубину. В общем, я уже настроился на то, что Ста­рик вот-вот начнет передавать мне дела (хотя ка­кие у командира диверсионно-разведывательной группы «морских дьяволов» могут быть дела), а тут появляется приказ: мне и Старику вместе с другой парой боевых пловцов готовиться к новой опера­ции.

Меня этот приказ шарахнул, словно обухом по голове. Раз командование опять поручает Старику руководство, значит, ни в какую отставку он не со­бирается, а я, выходит, по-прежнему остаюсь при нем замом. У меня отлегло от сердца, лишь когда я позже узнал, что в этот раз группой будет командо­вать не Старик, а мой давний друг Стас Ворохов, а Старику поручается другая задача: находясь на бе­регу, обеспечивать прикрытие операции.

Четвертым моим напарником оказался недав­ний выпускник Ленинградского командно-инже­нерного училища подводного флота лейтенант Анд­рей Мамонтов, которого я за свойственную всем новичкам неуклюжесть сразу прозвал Мамонтенком. Вообще-то судьба Андрюхи в точности повто­ряла мою, с той лишь разницей, что он был зачислен в отряд «морских дьяволов» сразу после окончания училища. Меня, признаться, такая поспешность сильно удивила. Я даже стал подозревать наличие у Мамонтенка мохнатой лапы. Но все оказалось проще, тем более что мне не известно ни одного случая, когда «морским дьяволом» кто-нибудь стал по блату. Не такая у нас профессия, чтобы блатники стремились ее приобрести. Андрюха же еще в училище участвовал в какой-то НИОКР[7] по разра­ботке высокоскоростных глубоководных аппара­тов. Будучи курсантом, он досконально изучил эту технику и пришел в отряд как специалист по под­водным транспортировщикам. Мы как раз только что получили пару аппаратов новейшей модели «Тритон-2М», и Андрюха активно взялся за их ос­воение. Как и все новички, он прошел «курс мор­ского дьявола», где, как оказалось, его натаскивал мой старый друг Стас Ворохов. Когда я об этом узнал, мне сразу стал понятен подбор группы. Стас и я имеем опыт работы в паре с двумя членами группы, Мамонтенок – оператор «Тритона», вот только роль Старика мне не до конца ясна. Но Стас заверил меня, что никто не справился бы с постав­ленной перед Стариком задачей лучше, чем он.

НАД ВОДОЙ

02.30

Сквозь приоткрытый иллюминатор слышался тихий плеск волн, накатывающихся на борт кораб­ля. Обычно он успокаивал, но в эту ночь, наоборот, не давал заснуть.

Капитан первого ранга Военно-морских сил США Джон Трентон опустил ноги на пол каюты и, встав с койки, подошел к иллюминатору. Всего ме­сяц назад он был переведен из разведывательного центра военно-морских операций в центральный аппарат ЦРУ на должность генерального инспектора по безопасности стратегических оборонных про­грамм. Возглавляемый Трентоном совет по новым технологиям в разведывательном центре военно-морских операций принимал самое активное учас­тие при подготовке программы «Призраки глубин», детищем которой стал уникальный подводный ра­кетоносец с громким названием «Атлант» – пер­вый корабль в принципиально новом классе под­водных лодок. Именно появлению этого корабля Трентон был обязан своим новым назначением, сделавшим его фактически одним из заместителей директора ЦРУ. Успешная реализация дорогостоя­щей оборонной программы сулила вновь назначен­ному генеральному инспектору большие выгоды: дальнейший карьерный рост, укрепление связей в конгрессе и сенате, а также с руководителями ве­дущих военно-промышленных компаний. Для Трентона было крайне важно, чтобы ходовые испы­тания спущенного на воду атомохода прошли ус­пешно, поэтому он лично контролировал весь ход их проведения.

Трентон распахнул настежь иллюминатор, и в каюту ворвался прохладный морской воздух. «Пол­нолуние, – прошептал Трентон, глядя на висящий в вышине диск луны. – Вот мне и не спится». Он несколько раз вдохнул полной грудью, словно про­буя на вкус соленый океанский ветер. Решив, что в ближайший час ему все равно не заснуть, Трентон надел форменную одежду и вышел из каюты.

Несмотря на звание морского офицера, настоя­щим моряком он так и не стал. Его сражения про­ходили в кабинете при свете настольной лампы. Но спустя несколько часов, дней или месяцев уже ре­альные мотоботы, быстроходные катера, исполь­зуемые в интересах разведки рыболовецкие шхуны и даже подводные лодки входили в чужие террито­риальные воды, отрабатывая задачи, сформулиро­ванные Трентоном в тиши своего офиса. Туда же стекалась добытая исполнителями информация, а также и отчеты о понесенных потерях. Но иногда, когда того требовала обстановка, Джон Трентон покидал свой уютный кабинет с кондиционирован­ным воздухом и на борту авианосца, крейсера или фрегата отправлялся на боевые операции. Но и в этих случаях под воду или к вражескому берегу от­правлялись другие люди. Это они минировали вы­ходы из портов, устанавливали на проходящих по дну телеграфно-телефонных кабелях устройства съема информации, снабжали поддерживаемые правительством США партизанские отряды оружи­ем и деньгами, взрывали вражеские склады, линии связи и коммуникации. Время от времени, возвра­щаясь с задания, они привозили с собой раненых или погибших товарищей. Такие моменты Джон Трентон не любил более всего. Вид трупов и крови вызывал у привыкшего к кабинетной работе офи­цера брезгливое отвращение, часто сопровождае­мое приступами тошноты. В таких случаях Трентон сухо говорил положенные слова сочувствия и спе­шил уйти в выделенную ему отдельную каюту.

Вот уже шестые сутки сейчас он оставался на борту эсминца «Роуэл». На корабле в его распоря­жении находились адмиральские – апартаменты, имеющие собственную душевую, отдельную спаль­ню и рабочий кабинет со встроенным в стену баром, где были даже крепкие спиртные напитки – недопустимая роскошь для любого члена команды, включая самого капитана. Трентон как генераль­ный инспектор центрального аппарата ЦРУ контро­лировал проведение ходовых испытаний суперсе­кретного подводного ракетоносца на морском полигоне у мыса Хаттерас. И от того заключения, которое он напишет об обеспечении безопасности ходовых испытаний, зависит дальнейшая служеб­ная карьера командиров кораблей боевого охране­ния и подчиненных им офицеров. Поэтому коман­дор Дженингс – командир эсминца «Роуэл» и дав­ний знакомый Трентона – распорядился выделить капитану первого ранга лучшую на корабле каюту. Но произвести впечатление на генерального ин­спектора оказалось не так-то просто. Трентон при­вык к такому почтению, поэтому даже не поблаго­дарил своего старого друга…

Пройдя по пустующему в ночное время коридо­ру, генеральный инспектор поднялся на капитан­ский мостик. Заметив вошедшего каперанга[8], вах­тенный офицер вытянулся по стойке «смирно» и по-военному четко отрапортовал. Трентон лишь вяло кивнул в ответ.

– Где сейчас находится «Атлант»? – спросил он.

– Слева от нас в десяти кабельтовых[9] всплыл под перископ для вентиляции отсеков.

– Какова подводная обстановка? Гостей побли­зости нет? – уточнил Трентон, имея в виду россий­скую подводную лодку, двое суток назад пытав­шуюся проникнуть в район ходовых испытаний.

– Нет, сэр! Гидроакустический горизонт чист, – уверенно доложил вахтенный офицер.

Его уверенность основывалась на регулярных сообщениях технических постов слежения, посту­пающих на капитанский мостик каждые полчаса. Последний доклад, принятый вахтенным офице­ром всего несколько минут назад, свидетельство­вал о том, что в радиусе нескольких десятков миль от места стоянки эсминца, помимо всплывшего до перископной глубины «Атланта» и двух фрегатов из состава боевого охранения, нет ни одной крупной или малоразмерной цели.

– Вы не знаете, отчего у меня бессонница? – неожиданно для вахтенного офицера вдруг спро­сил Трентон. – Может быть, это как-то связано с полнолунием?

– Не могу знать, сэр.

По твердому убеждению вахтенного офицера, у занятого службой моряка бессонницы просто не могло быть. Его собственный глубокий сон являлся этому отличным доказательством. Однако, чтобы не навлечь на себя гнев проверяющего, вахтенный офицер ограничился неопределенным ответом.

Трентон вздохнул и, оставив капитанский мос­тик, направился в радиорубку. Ночью смену там нес один из двух радистов. При появлении гене­рального инспектора он, как ранее и вахтенный офицер, вытянулся по стойке «смирно».

– Для меня есть сообщения?

– Никак нет, сэр!

Пропустив мимо ушей ответ радиста, Трентон принялся перебирать бланки полученных радио­грамм. Внезапно черты его лица заострились, а взгляд впился в отпечатанный на одном из бланков текст.

– Вы что себе позволяете?! – Генеральный ин­спектор гневно взглянул на радиста. – Я же ясно приказал: все важные сообщения докладывать мне немедленно в любое время суток! – Трентон сунул под нос радиста бланк только что прочитанной те­леграммы.

– Но, – растерянно произнес радист, снова прочитав полученную три часа назад телеграм­му. – Это же не об «Атланте». Я посчитал, что со­общение не столь важно, чтобы беспокоить вас среди ночи.

– Ах это вы так посчитали! – взорвался Трен­тон. – Америка тратит миллиарды долларов на систему спутникового наблюдения за подводными лодками наших противников – и ради чего?! Чтобы вы, лейтенант, попросту игнорировали данные кос­мической разведки?! Вы приняли сообщение о том, что российская АПЛ «Барс», следившая за ходом испытаний «Атланта», всплыла в нейтральных во­дах в надводное положение и осуществила прием груза, доставленного российским гидросамоле­том, и посчитали это недостаточно важным?!

– Да, но это произошло более чем в четырехстах милях от испытательного полигона, – попро­бовал оправдаться радист.

– Прежде всего вы должны были обратить вни­мание на то, когда это произошло! – продолжал негодовать Трентон. – Двадцать девять часов назад российская подводная лодка приняла на борт до­полнительное оборудование! Двадцать девять! – еще раз повторил он. – Этого вполне достаточно, чтобы скрытно вернуться к нашему морскому поли­гону и задействовать доставленную шпионскую ап­паратуру для наблюдения за «Атлантом».

В поступившей радиограмме ничего не говори­лось о назначении принятого российской подлод­кой груза. Но радист не решился оспаривать мне­ние одного из руководителей ЦРУ и выдал единст­венно верную в его положении фразу:

– Да, сэр! С моей стороны такого больше не по­вторится!

Как это часто бывает, признание подчиненным собственных ошибок в какой-то мере успокоило разъяренного инспектора. Уже более спокойным голосом Трентон приказал:

– Запросите в штабе ВМС от моего имени све­дения о дальнейшем маршруте российской под­лодки и немедленно доложите мне. Я буду на капи­танском мостике.

– Есть, сэр! – успел ответить радист, пока ин­спектор не скрылся за дверью радиорубки.

Вновь поднявшись на капитанский мостик, Трен­тон обратился к вахтенному офицеру:

– Срочно вызовите сюда Дженингса!

– Командор Дженингс отдыхает, – растерянно ответил вахтенный офицер.

– Так разбудите его! – теряя терпение, рявкнул Трентон.

В его голосе было столько властности, что вах­тенный офицер немедленно отправил посыльного матроса за командиром корабля. Спустя несколько минут на капитанском мостике появился помятый и невыспавшийся командор Дженингс.

– Что случилось, Джон? – обратился он к Трен­тону, сразу определив, по чьей прихоти был пре­рван его сон.

– Помнишь ту российскую подлодку, которую мы отогнали от нашего полигона двое суток назад? Так вот, около тридцати часов назад она приняла на борт дополнительную аппаратуру, доставлен­ную российским самолетом-амфибией и предна­значенную, очевидно, для слежения за «Атлантом».

– И что, русская лодка вернулась? – слегка скосив глаза в сторону вахтенного офицера, поин­тересовался Дженингс.

В случае появления в районе испытаний любой подводной или надводной цели, тем более подвод­ной лодки потенциального противника, вахтенный офицер обязан был немедленно уведомить коман­дира эсминца. Командор Дженингс верил в добро­совестность своих офицеров, поэтому не сомне­вался – раз его не оповестили, значит, подводная лодка русских не вернулась и, следовательно, нет причин для беспокойства. Но Трентон думал иначе.

– Она вернется, Майкл, – уверенно заключил он. – Российская подлодка вернется, потому что русским нужен «Атлант». Нужны его характеристи­ки, без которых вся их система противолодочной обороны просто развалится. Поэтому им крайне важно заполучить гидроакустический портрет «Ат­ланта». А мы обязаны им в этом помешать. Мы перехватим русскую подлодку на подходе к поли­гону. Все корабли боевого охранения необходимо немедленно направить на ее поиск.

Майклу Дженингсу хотелось послать ко всем морским чертям сумасбродного инспектора, вер­нуться в каюту и спокойно заснуть. Но он лишь без­звучно пожевал нижнюю губу, после чего сказал:

– Джон, у меня есть приказ командования: не покидать район испытаний без достаточных на то оснований. Я высоко ценю твою интуицию, однако прием подводной лодкой русских дополнительного груза не является достаточным основанием, чтобы выводить из района ходовых испытаний корабли боевого охранения. – Несмотря на все старание, ответ, по мнению самого Дженингса, прозвучал слишком дерзко. Желая сгладить невольную рез­кость, командир эсминца добавил: – К тому же ты не знаешь курса российской подводной лодки. Куда прикажешь направить корабли?

Последнее замечание было абсолютно верным. Перехватывать цель, даже приблизительно не зная район ее местонахождения, представлялось бес­смысленной затеей. Именно поэтому Трентон при­казал радисту запросить в штабе ВМС сведения о курсе российской подводной лодки, однако он до сих пор не выполнил приказ.

– Вызовите на мостик вашего радиста! – обра­тился Трентон к вахтенному офицеру.

Тот уже собирался вызвать по внутренней связи радиорубку, но в этот момент радист сам появился на мостике.

– Господин капитан первого ранга, в штабе ВМС нет интересующих вас сведений, – произнес он, виновато глядя на Трентона. Но генерального инспектора было сложно заставить отказаться от своих намерений.

– Соедините меня с командованием базы Нор­фолк! – потребовал он у командира фрегата.

Встретившись глазами с требовательным взгля­дом Трентона, Майкл Дженингс нехотя кивнул своему вахтенному офицеру. Спустя пару минут Трентон по закрытой от прослушивания спутнико­вой системе связи разговаривал с оперативным дежурным штаба военной базы. Полигон у мыса Хаттерас охранялся кораблями, приписанными к военно-морской базе Норфолк, поэтому ее коман­дование также несло ответственность за безопас­ность проведения испытаний новейшего подвод­ного крейсера. Закончив разговор и вернув вах­тенному офицеру трубку спутникового телефона, Трентон с удовлетворением взглянул на команди­ра фрегата: