— Возможно.
      — Я к тому говорю, чтобы ты не забывал про мой интерес, когда будешь проворачивать свои делишки. Мой интерес, Андрей. Это же я тебе клиентов подгоняю фактически. Свою часть работы я выполнил.
      И он хищно оскалился.
      — Деньги пахнут керосином.
      Андрей равнодушно отмахнулся:
      — Это начало большого пути. Ты знаешь нашу кухню. Может, родственники откажутся от внеочередного вскрытия.
      И он посмотрел на друга чистым взглядом. Роман, этот могучий колосс, — печальный, кроткий, молчаливый, — стоял, не шелохнувшись, отбрасывая широкую тень на горячий асфальт.
      — Да я понимаю, — сказал он вяло. — Хитрая у вас механика. Просто очень кушать хочется. Ты ведь понимаешь, всё от бедности.
      Тут из окна первого этажа высунулась круглая веснушчатая физиономия и зычный голос позвал Андрея. Это была Валентина Самойлова, медрегистратор. В выражениях, которым ужаснулись бы вокзальные забулдыги, она поторопила Андрея, потому что его ждет начальник.
      — Мне пора, — кивнул Андрей в её сторону. — Работа начинается.
      Пожимая руку на прощание, Роман напомнил о деньгах:
      — Постарайся что-нибудь придумать, друг!
      Дверь регистратуры была открыта. Валентина, грузная сорокалетняя женщина, заполняла журнал. Вписав ловкой рукой паспортные данные покойного, она поставила свою подпись, убрала паспорт в сейф, и, передавая связку ключей Андрею, бодро произнесла:
      — Дежурство сдал, дежурство принял. Ночью не хулигань. Примешь много трупов, на глаза мне не показывайся.
      — Куда ж их девать? Лето на дворе — сезон.
      Объясняя, «куда», Валентина употребила замысловатую фольклорную фразу, которую легко можно было использовать в любой другой житейской ситуации. Коротко и ясно.
      На вопрос Андрея, по поводу чего вызов к начальнику, Валентина, подмигнув, сказала:
      — Какие-то жалобщики жалятся. Плакают, что обобрал ты их.
      — Кто такие?
      — Так, порожняки, — ответила она уже в дверях. — Все, я убежала.
      Закрыв регистратуру на ключ, Андрей вышел в вестибюль, а оттуда — в длинный мрачный коридор. Напротив кабинета начальника судебно-медицинской экспертизы стояли двое — мужчина и женщина. Андрей их сразу узнал: родственники покойного, который был доставлен в бюро СМЭ на прошлых выходных. По выходным вскрытий не было, и родственники заплатили за то, чтобы забрать тело покойного в тот же день, когда он попал в морг. Андрей беседовал с родственниками по поводу оплаты, и он же принял от них деньги за внеочередное вскрытие и за ритуальные услуги.
      И теперь эти люди пришли на него жаловаться. Обычная история. Сначала они упрашивают и предлагают деньги, а после похорон бегут жаловаться — кто в прокуратуру, кто в облздравотдел. У кого какие связи. От этих связей зависит успех мероприятия. Если на руководство начинают давить, приходиться деньги возвращать. Нынешние посетители пришли к начальнику бюро СМЭ.
      Пройдя мимо них, как мимо пустого места, Андрей постучал в дверь, и, дождавшись приглашения, вошел в кабинет.
      Шалаев Василий Иванович, начальник бюро, сидел за своим рабочим столом. Его объемная фигура и серьезное полное лицо внушали уважение, почтение, и трепет. В нем было величие полноводной реки.
      Поздоровавшись, он собрался уже дать знак пригласить в кабинет ожидавших в коридоре посетителей, но те вошли сами, без приглашения. Тогда он предложил всем присесть. Андрей сел у одной стены, посетители — напротив. Когда все заняли свои места, Василий Иванович обратился к жалобщикам.
      — Итак, Бронислав Филиппович, и Клавдия…
      — Арнольдовна, — подсказала женщина.
      — Клавдия Арнольдовна, — продолжил начальник СМЭ. — Вы обратились с жалобой на нашего сотрудника, дежурного санитара, который тут находится. Расскажите в его присутствии, в чем вы его обвиняете.
      Заговорил мужчина, а женщина ему подсказывала и дополняла. Рассказывая, он смотрел то на обидчика, то на его начальника. А женщина прямо-таки сверлила Андрея глазами, горевшими праведным гневом.
      Повествование было подробным, точным, внятным и доходчивым, оно пестрило разнообразными мелкими деталями, словно события, о которых шла речь, произошли специально для того, чтобы о них потом рассказывали.
      Тихомиров Егор Михайлович, приходившийся родственником Брониславу Филипповичу и Клавдии Арнольдовне, был обнаружен дома мертвым. Прибывший на место врач, осмотрев покойного, сразу же вызвал участкового милиционера. Налицо были все признаки отравления уксусной эссенцией. Судя по всему, суицид, при котором свидетельство о смерти должно быть выписано судебно-медицинским экспертом после вскрытия. Участковый оформил направление, и покойный был доставлен в судебно-медицинский морг. Санитар, дежуривший в ночь с пятницы на субботу, принял труп и сообщил родственникам, что вскрытие будет не раньше понедельника. И это не факт — холодильник забит до отказа, а бригада экспертов проводит только десять вскрытий в день. Поэтому рассчитывать надо на вторник-среду.
      Родственникам хотелось как можно скорее предать земле тело покойного. Условия хранения оставляли желать много лучшего.
      Бронислав Филиппович и Клавдия Арнольдовна спросили санитара, может ли кто-нибудь посодействовать скорейшему решению вопроса. Санитар ответил, что «попробует что-нибудь сделать», и куда-то вышел, а когда вернулся, сообщил, что можно «организовать» вскрытие и выдачу тела в кратчайшие сроки, но это «потребует определенных издержек». И он озвучил сумму. Родственники были вынуждены согласиться на эти условия. Но потом, уже после выдачи тела, они увидели в вестибюле прейскурант цен и ужаснулись. Оказывается, услуг по внеочередному вскрытию там не было, а стоимость всего остального — обмывание, одевание, и так далее — эти цены были в десять раз ниже, чем те, что озвучил санитар.
      Поэтому они решили выяснить — на каком основании с них взяли такие большие деньги. Им нужно документальное обоснование, смета расходов, и детальная расшифровка существующих тарифов. И если им это не предоставят, они будут требовать возврата денег, оплаченных ими за внеочередное вскрытие, а также разницу между суммой, оплаченных ими за услуги и теми расценками, что указаны в официальном прейскуранте.
      Кроме того, общий фон и обращение сотрудников бюро СМЭ. Бронислав Филиппович просто не мог спокойно находиться в этих мрачных бетонных стенах, он плакал, его тошнило, а Клавдия Арнольдовна ужасалась речи сотрудников морга — безобразной, стилистически резко сниженной. «Где, типа, деньги?» — разве это разговор?!
      Закончив повествование, Бронислав Филиппович победно посмотрел на Андрея, затем перевел взгляд на Василия Ивановича.
      — Вы закончили? — спросил начальник СМЭ.
      Бронислав Филиппович и Клавдия Арнольдовна закивали — да, мы всё сказали, и ждём справедливого решения.
      — Вы утверждаете, что наш сотрудник — Андрей Александрович Разгон — незаконно взял с вас деньги?
      И на этот вопрос они также ответили положительно. Тогда Василий Иванович обратился к Андрею:
      — Что ты на это скажешь? Брал ты с них деньги?
      — Не понимаю, о чём вообще речь, — равнодушно ответил Андрей и спросил, в свою очередь, у жалобщиков:
      — Вы уверены, что это был я, а не кто-нибудь другой?
      Клавдия Арнольдовна недоуменно уставилась на него, а Бронислав Филиппович вскочил и возмущённо выкрикнул:
      — Нет, каков нахал! Отрицать очевидное — это какую надо иметь наглость!
      — Может, вы скажете, что вообще нас никогда не видели? — язвительно спросила Клавдия Арнольдовна.
      — Может быть, видел, — ответил Андрей, делая вид, что пытается что-то вспомнить. — В городе, или на автобусной остановке… Столько людей, голова идет кругом.
      — Но вы же принимали покойного и заполняли журнал, — сказал Бронислав Филиппович, шумно опускаясь на стул.
      — Покойного помню, и журнал помню. А вас не помню. Я, что ли, ходячая камера, должен всё фиксировать.
      Тут жалобщики громко заговорили — наперебой, яростно жестикулируя, распаляясь от своих выкриков. Сидя в своем кресле, хозяин кабинета смотрел на них, не прерывая. Его лицо выражало чувство глубокого понимания и участия.
      — Все это очень несерьезно, молодой человек, — заметила Клавдия Арнольдовна, немного успокоившись. — Мы не за тем сюда пришли, чтоб перед нами ломали комедию.
      — Совсем распоясался, вымогатель! — воскликнул Бронислав Филиппович. — Получается, мы все это придумали — наш разговор, и передачу денег?!
      Андрей сидел безучастно, глядя в одну точку. Начальник СМЭ нашел своевременным вмешаться в разговор. Он выразил надежду, что стороны, в конце концов придут к взаимопониманию, поскольку без этого невозможно решить такое серьезное дело. Говорил он властно, хоть и тихо.
      — Так что же, знакомы тебе эти люди? — спросил он Андрея. — Брал ты с них деньги?
      Обращаясь к жалобщикам, Андрей заговорил медленно, будто просыпаясь от тяжелого сна:
      — Понимаю, у вас горе. Мы все тут переживаем за вас. И если бы в моих глазах жили слезы, они избороздили б мое лицо. Обещаю: как только что-нибудь вспомню, вам первым сообщу об этом. Пусть бог будет свидетелем моих слов.
      Жалобщики оторопело разглядывали непроницаемое лицо Андрея, затем Клавдия Арнольдовна гневно воскликнула:
      — Он издевается над нами! Получается, мы зря тут сидим и все это рассказываем?
      — Пора прекратить это безобразие! — добавил Бронислав Филиппович. — Мы будем жаловаться, мы дойдем до суда!
      И, словно горный обвал, посыпались негодующие возгласы и угрозы. Между очередным выпадом Клавдии Арнольдовны и воззванием к правосудию Бронислава Филипповича в разговор вступил начальник СМЭ. Услышав его твердый голос, жалобщики притихли.
      В первую очередь Шалаев заверил их в том, что истина восторжествует. Нет никаких сомнений — правда найдётся, виновные понесут наказание.
      — Что касается меня, я верю только в добро, — авторитетно сказал он. — Куда бы я ни кинул взгляд, всюду нахожу добродетель и честность. Могу подтвердить множеством примеров, что наше учреждение — образец гуманности и порядочности.
      Устремив свой благочестивый и суровый взгляд на Андрея, он добавил:
      — Своим поведением ты бросил тень на наши славные традиции. Вынужден отстранить тебя от работы — до выяснения обстоятельств дела.
      Он вынул чистый лист бумаги и положил на стол:
      — Напиши заявление об увольнении с открытой датой.
      Андрей слушал молча, с поникшей головой. Когда Василий Иванович закончил, он с тяжелым вздохом подсел поближе к столу и взял авторучку. Некоторое время он обдумывал, затем, горестно промолвив «всяк сиротку обидит», стал писать заявление.
      — Если вы его уволите, — вмешалась Клавдия Арнольдовна, — то как мы вернем наши деньги?!
      — У нас достаточно средств, чтобы добиться правды, — важно заявил начальник СМЭ. — Не забывайте, что мы работаем по поручению милиции. Направление на вскрытие кто вам давал?
      — Участковый милиционер, — с готовностью ответил Бронислав Филиппович.
      — Вот видите, — продолжил Шалаев, крепко сжав свои широкие ладони. — Рука об руку мы трудимся с милицией. Все четко. Мы проведем служебное расследование, о результатах вам доложим.
      Закончив писать, Андрей протянул листок начальнику.
      — Поставь дату! — сурово приказал Василий Иванович. — Нынешний год и месяц — июнь!
      Дрожащей рукой Андрей сделал то, что требовалось. И робко посмотрел на шефа. Тот, в свою очередь, вперил вопросительный взгляд на жалобщиков.
      — А как же наши деньги?! — продолжала тянуть Клавдия Арнольдовна.
      — Выяснят без нас, — сказал Бронислав Филиппович, вставая. — Ты видишь — у них будет специальное милицейское расследование.
      — Да, конечно, — понимающе кивнула она и тоже встала.
      Они поблагодарили начальника СМЭ за поддержку, выразили надежду на скорейшее разрешение вопроса, и оставили свои контактные данные. Уже в дверях Клавдия Арнольдовна спросила:
      — Может, мы должны написать какое-то заявление, подать жалобу? Чтоб все официально… В интересах милицейского расследования…
      Василий Иванович широко развел руками, словно приглашая в свой мир добра и справедливости:
      — Это совершенно ни к чему. Вам не нужно ни о чем беспокоиться. У нас достаточно средств для того, чтоб навести порядок.
      Бросив уничтожающие взгляды на поверженного обидчика, жалобщики удалились.
      Едва за ними закрылась дверь, Шалаев вышел из-за стола и включил телевизор, стоявший на тумбочке.
      — Пропустил передачу, черт возьми, — сокрушенно сказал он.
      На экране замелькали виноградники, затем появилась дородная женщина в зеленом комбинезоне и стала рассказывать об уходе за зимостойким виноградом.
      — Успел. Как удачно! — облегченно вздохнул Шалаев.
      С этими словами он открыл блокнот, и, сосредоточенно вслушиваясь в то, что говорит телеведущая, принялся записывать.
      — Чего сидишь, иди работай, — сказал он Андрею в паузе между двумя сюжетами. — Там, небось, очередь собралась.
      Андрей кивнул и направился к двери. У порога он обернулся на голос начальника. Шалаев спросил:
      — Ты с кем дежуришь?
      — С Второвым.
      В этот момент на экране появилась лоза белого муската, и телеведущая принялась рассказывать, как было выращено это чудо. Не в силах оторваться от передачи, Шалаев махнул левой рукой Андрею — мол, иди — а правой выбросил в мусорную корзину скомканное заявление об увольнении.
 
      В вестибюле было пусто. Андрей закрыл входную дверь, навесил длинный металлический уголок на пазы, и, проходя мимо доски объявлений, улыбнулся, увидев пожелтевший от времени листок, на котором был напечатан «Прейскурант цен». Половина текста была неразличима, и цифры с трудом угадывались. Неудивительно, ведь этот листок появился тут задолго до того, как Андрей устроился работать. А он проработал в бюро СМЭ шесть лет.
      Дежурного эксперта, Вадима Второва, Андрей застал в экспертной игравшим на гитаре. Этот молодой человек, — поджарый, остроносый, с покатым лбом и выступающим подбородком, — был одноклассником и однокурсником Андрея. Вместе они работали санитарами в судебно-медицинском морге, — Андрей с первого курса, Вадим — с третьего. По окончании института Вадим прошел специализацию на кафедре судебной медицины и устроился работать судмедэкспертом, Андрей же, не определившись, каким врачом хочет стать, остался в должности санитара.
      — Доставай спиридон из холодильника, — сказал Вадим, не прерывая игру.
      Разливая спирт из стеклянной реторты по рюмкам, Андрей обратил внимание на сковородку с зернистой субстанцией, стоявшую на электроплите.
      — Это что за извращение? — спросил он.
      Вадим отложил гитару в сторону, взял рюмку.
      — Вперёд, на винные склады!
      Чокнувшись, он выпил и, закусив тем, что было в сковородке, пояснил:
      — Жареная икра, разве не видно?
      — Вкусно, — сказал Андрей, попробовав. — Только не понимаю, кому пришло в голову нажарить столько черной икры?
      — А куда её девать? Привезли целый бидон.
      Снова беря гитару в руки, он спросил:
      — Шалаев у себя?
      — Да, смотрит «Сельский час».
      — Понятно, — кивнул Вадим. — Кстати, я ему раздобыл черенки офигительного винограда, — теща помогла, — он их поедет сегодня высаживать.
      Наигрывая цыганский романс, он спросил:
      — Как звали ту мартышку, из-за которой мы с тобой чуть не подрались на первом курсе?
      — Наташа.
      — Наташа — три рубля и ваша, — плотоядно улыбнулся Вадим. — Ты мне ответь, дружище: почему мы не додумались установить очередь — день ты, день я? До меня только сейчас дошло. Все равно никому не досталась — с другим ушла.
      — Молодые были, ничего не понимали.
      Передумав петь, Вадим отложил гитару и подошел к столу.
      — Но до чего она красивая была, мазафака! Ух, я бы её прожарил до самой печени! Наливай, не будем менять руку.
      — Все б тебе прожарить, — отозвался Андрей, разливая спирт. — Извращенец.
      Тут в кабинет вошел Шалаев. Заметив реторту, сказал:
      — Хулиганите?
      От предложения присоединиться он отказался, сославшись на то, что за рулем. Съев три столовых ложки жареной икры и запив квасом, пошёл на выход.
      Андрей проследовал за начальником, чтобы закрыть за ним дверь. Проходя мимо своего кабинета, Василий Иванович, кивнув на лежавший у стены объемистый полиэтиленовый мешок, попросил Андрея донести поклажу до машины.
      На улице уже было не так жарко, но духота стояла, как в парилке.
      — Бросай сюда, — сказал Василий Иванович, открывая багажник красной «Нивы».
      Андрей аккуратно поместил мешок в багажник и поинтересовался, что это такое. На лице Василия Ивановича заиграла довольная улыбка.
      — Золотистый мускат, черенки. Целый год за ним гонялся. И еще специальное удобрение.
      Он извлёк из объёмистой сумки бутылку вина и вручил Андрею:
      — Держи, это из моего погребка.
      Пожимая руку на прощание, Василий Иванович широко улыбнулся и пожелал удачного дежурства.
      Андрей уже поднялся по ступенькам, когда его окликнул Антон Шавликов, сотрудник салона ритуальных услуг «Реквием». Это был полнеющий 26-летний обладатель постной физиономии, носитель всех известных речевых ошибок и жертва массовой культуры.
      — Здравствуйте, молодой юноша!
      — А, это ты, ходячее надгробие.
      — Пройдемте выпить к нам, — предложил Антон, кивая на свой вагончик.
      Вспомнив про икру, Андрей ответил, что должен находиться на рабочем месте, в регистратуре.
      — Ты услышишь, если кто позвонит — вон у тебя окна распахнуты нараспашку.
      — У меня дел полно, дубина! — прикрикнул Андрей и замахнулся рукой.
      Антон вскинул руки и отскочил назад.
      — Чего пугаешься, я пошутил! — успокоил его Андрей.
      — Клиенты будут, направляй их сразу к нам.
 
      Они уже осилили реторту спирта и съели почти всю икру, когда заметили, что нет ни овощей, ни хлеба, ни любой другой закуски.
      — Лучшее — враг хорошего, — заметил Вадим. — Ты помнишь Костенко?
      Андрей кивнул, — Олег Костенко был их одноклассник.
      И Вадим вспомнил случай школьных лет, когда они с Костенко пошли в гараж, в подвале которого отец Олега хранил домашнее вино, тушенку, сухофрукты и варенье. У них не было ни хлеба, ни воды. Они не подготовились к походу, просто не догадались ничего с собой взять, кроме гаражных ключей. Через час после начала пиршества они были готовы отдать за глоток воды и кусочек хлеба половину гаражных запасов.
      Андрей вскинул брови:
      — И ты хочешь сказать, что если бы ты завоевал Наташу, то стал бы от неё гулять?
      — А чем я хуже её мужа? Он ведь гуляет.
      Андрей молча пожал плечами. Вадим доверительно шепнул:
      — Я б отомстил за нас, дружище! Она ведь нас обидела.
      И, неожиданно хватил друга по плечу так, что тот чуть не упал со стула.
      — Ведь ты не изменял своей Машке!? Ну и что? Получил пилюлю!?
      — Ну-у, Маша. Маша, это была моя страсть.
      Их разговор прервал входной звонок. Усиленный динамиками, он был слышен и на первом этаже, где находился траурный зал, физико-техническое отделение, отделение экспертизы живых лиц, и кабинеты экспертов, и на втором этаже, где были секционные залы и лаборатория, и даже в подвале, где находились холодильники и «гнилая секционка». Андрей вышел из кабинета, длинным коридором дошел до вестибюля и, сняв с петель уголок, открыл дверь. На пороге стоял Калугин Валерий, оперуполномоченный Центрального РОВД.
      — Здравствуй, доктор-некролог!
      Поприветствовав таким образом Андрея, он ввалился в вестибюль и уставился на доску объявлений.
      — Уберите вы эту хохму! — тыкнул он указательным пальцем в прейскурант. — Или подпишите снизу: цены в тысячах долларов.
      — Руководство не велит — блюдет приличия перед общественностью.
      — Руководство… — пробурчал Калугин. — Зови свое руководство — на происшествие поедем. Кто сегодня дежурит?
      — Второв.
      — А-а! Вадимка! — просиял милиционер.
      И, заломив набекрень фуражку, направился по коридору в экспертную.
      Войдя в кабинет, он, оглядывая цепким взглядом стол, сказал вместо приветствия:
      — Не откажусь!
      Вадим развел руками:
      — Поздно приехал, выпили всё!
      От Калугина не так-то просто было избавиться. Шумно сопя, он тяжело прошелся по кабинету. Остановившись возле большого железного сейфа, подбоченился и ехидно спросил:
      — И оттуда все выпили?
      — Вымогатель, оборотень в погонах! — ругнулся Второв и нехотя полез за ключами в карман.
      После трех стопок Калугин вспомнил, за чем приехал:
      — Я ж при исполнении, а вы меня пытаетесь напоить… Собирайся, Вадимка, дела поедем делать.
      — Да я уже понял, что на происшествие, — проворчал Вадим, вынимая из шкафа свой портфель. — Ты ж разве просто так заедешь.
      И, показывая, что готов идти, спросил, что случилось. В ответ Калугин мрачно отмахнулся:
      — На месте сам увидишь.
      Провожая Второва и Калугина, Андрей увидел в вестибюле Шавликова.
      «Прилипчивый, зараза!» — мысленно выругался он.
      Поздоровавшись с милиционером и судмедэкспертом, сотрудник похоронной службы спросил у дежурного санитара, не было ли поступлений.
      Вадим ответил за Андрея:
      — Всех отправляем конкурентам вашим — они нам откатывают, а вы нас только задуриваете, как…
      Тут он запнулся, но быстро нашелся:
      — …как извращенец малолетку!
      Лицо Шавликова побагровело и сделалось похожим на гранатовую кожуру. Он смог собраться с мыслями и ответить, когда милицейский УАЗик, на котором Калугин увез Вадима, уже отъехал от здания СМЭ.
      — «Реквием» не сказал еще своего последнего слова. Положение наше прочно, потому что мы чувствуем почву под ногами. И мы в ответе за тех, кого похоронили. Откаты тоже выкатим, лишь бы удержался на высоком уровне приток мертвых душ.
      Так бормотал Антон, наблюдая, как Андрей, открыв ключом регистратуру, проверял папки, журналы, и содержимое сейфа.
      Машинально сравнивая записи в журнале с тем, что хранится в сейфе, Андрей услышал чьи-то несмелые шаги.
      Подняв на звук свой взгляд, он увидел долговязого сутулого молодого человека в брезентовой спецовке и задал дежурный вопрос:
      — Что вы хотели?
      — Мы из Урюпинска, — сказал вошедший, и положил на стол два направления на судебно-медицинскую экспертизу.
      «Урюпинск! Где-то я уже сегодня это слышал!» — подумал Андрей.
      Он пододвинул к себе журнал и начал его заполнять. Костров Геннадий Иванович и Погорелов Степан Васильевич. Обстоятельства дела — пожар в магазине.
      — Загорелся магазин, — прочувствованно произнес Андрей. — И что же, не смогли его потушить?!
      — Сгорело всё быстро, будто специально подожгли. Продавщица пошла на обед. Остались начальники — директор и заместитель. И тут вдруг случился пожар.
      Быстро заполнив все графы, Андрей поднялся со стула.
      — Выйдем на улицу, я покажу, куда заносить.
      И они вышли в вестибюль. Запирая регистратуру, Андрей услышал голос Шавликова, предлагавшего парню в спецовке свои услуги:
      — Гробы, венки, организация похорон…
      Все вместе они вышли на улицу. Уже стемнело. Грузовик, на котором привезли тела, стоял напротив входа, загораживая собой вагончик «Реквиема». Двое селян молча курили возле машины.
      — Налево, с торца здания, вход в подвал, — начал объяснять Андрей. — Заносить будете туда. Пойдемте кто-нибудь со мной. Я открою дверь изнутри, и выдам носилки.
      — Мы сами должны заносить? — недовольно спросил водитель.
      — Да. В мои обязанности это не входит.
      Мужчина сплюнул и отвернулся. Его товарищи многословно стали объяснять ему, что если он не может, то они вдвоем управятся. Но говорили неуверенно, бросая настороженные взгляды то на Андрея, то на Антона. Тут только стало ясно, что трезвым из них был только водитель — тот, что не хотел нести. Наконец, они замолкли. Водитель забрался в кабину грузовика.
      Водворилась неживая тишина, заполненная неумолчным сверчковым стрекотом. Казалось, лишь он один связывает безмолвных собеседников. Позади «Реквиема» чернел пустырь. В двухстах метрах, за частоколом высоких тополей, гудела Вторая Продольная — улица, тянущаяся вдоль всего города. Более восьмидесяти километров непрерывного движения. Сейчас там едут машины, а в них сидят люди, живые люди.
      А возле здания судебно-медицинской экспертизы доносившийся с автострады шум казался чем-то нереальным, потусторонним. Реальным здесь казалась только эта семиэтажка, уже не подчинявшаяся своим создателям, жившая своей бетонной волей, своим пищеварением, бетонной жадностью, выделявшей токсины, жующей стальной дверной челюстью. Да ещё мелькание мириад мотыльков в свете фонаря, и грузовик с двумя телами.
      Первым заговорил Шавликов. Он сказал, что вместе с напарником из «Реквиема» занесет в подвал тела. Сколько стоит? Да ерунда, договоримся! А если будут заказы на гробы и венки…
      Парень в брезентовой спецовке согласился. Ему не хотелось идти в подвал, откуда тянуло, как из преисподней. Не верится, что этим утром он починял трактор, а днем возил скотину на мясокомбинат. И вот, вместо свидания с девчонкой, с которой договорились встретиться в семь часов у знаменитого памятника козе, состоялось это путешествие в непонятный, жуткий, параллельный мир.
      Андрей спустился в подвал, отпер дверь на улицу, затем открыл массивный навесной замок и приоткрыл холодильную камеру — небольшое, метров на пятнадцать, помещение. Затем он вышел на улицу — находиться в мрачном, скупо освещенном коридоре, заваленном разлагавшимися бесхозными трупами, было неприятно. Вспомнив про сигарету, взятую у Трегубова, вынул её из кармана и закурил. Вскоре показались носильщики. Весело перешучиваясь, они несли на железных носилках черное, обугленное тело, принявшее своеобразную позу — так называемую «позу боксера», характерную для теплового окоченения трупа — с согнутыми верхними и нижними конечностями.
      — Когда очередной коллективный вывоз? — спросил Андрей у Шавликова, передавая ему бирку с номером, чтобы тот приспособил её куда-нибудь к телу покойника — на руку, или на ногу.
      Антон переспросил:
      — А что, пора?
      — А ты зайди и посмотри. Будешь идти, гляди себе под ноги — там очень мало места для ходьбы.
      Носильщики спустились в подвал. Из темноты раздался изумленный голос Шавликова:
      — Откуда столько мертвых трупов?
      После того, как оба тела были занесены в холодильную камеру, Андрей закрыл её на замок, затем запер дверь на улицу, и по внутренней лестнице поднялся на первый этаж. В вестибюле его ждал парень в спецовке. Он спросил, когда можно будет приехать за телами.
      — Я вам напишу номер телефона, — ответил Андрей, открывая дверь регистратуры. — Вы будете звонить и спрашивать.
      Передавая листок с номером телефона регистратуры, он сообщил ориентировочные сроки вскрытия — через два-три дня. Кивнув, парень в спецовке вышел. Оказалось, это был племянник погибшего директора магазина.
      Селяне уехали домой крестьянствовать. Шавликов ушел в свой вагончик, предварительно похваставшись, какой он гений места, — сумел оказаться в нужное время в нужном месте, взять заказ на свою похоронную продукцию. Решив, что урюпинцы были последними на сегодня клиентами, он поспешил покинуть место, где его не очень жаловали. Вадим еще не вернулся с происшествия.
      Отодвинув коричневую штору, Андрей выглянул на улицу.
      Чуть показался краешек луны, сея голубоватые блики по пустырю. Где-то вдали утопали в мягкой мгле плоские крыши, деревья, стены. Ночной мрак, окутывая город, наползал на дремлющие деревья, скользил по дороге, изгибы которой терялись в иссиня-черной темноте. Легкий ветер шуршал в зарослях, словно переворачивая еще один лист невидимой, но полной грозных событий летописи.
      И в этой мертвой тишине сверчковый стрекот казался треском адского метронома, для одних неумолимо отсчитывавшего время отправления в последний путь, для других — время прибытия сюда, в этот мрачный транзитный пункт.
      Подъехала милицейская машина, из неё вышел Второв и помахал рукой.
      Когда Андрей открыл входную дверь, то от неожиданности обмер. У входа в траурный зал стоял похоронный автобус «Реквиема», а к зданию подъезжали дорогие иномарки — беспрерывно, с обеих сторон. Из них выходили парни спортивного телосложения, суровые мужчины в наколках и цепях, и торопились к автобусу. Среди дорогих машин затесалась милицейская «Волга». Из неё вышли двое мужчин в форме.
      — Открывай траурный зал, — сказал Вадим. — Сейчас будет вскрытие. Два вскрытия.
      Парни — те, что приехали — не дали похоронщикам притронуться к телам погибших. Они сами занесли два тела через траурный зал, подняли их на второй этаж, уложили на секционные столы, и раздели.
      Андрей взял направления на вскрытие и зашел в регистратуру, чтобы оставить их там. Заполнение журналов он отложил на потом — нужно было подниматься наверх. Взглянув на фамилии погибших, он от удивления широко раскрыл глаза. Это были Виктор Кондауров, по кличке «Король», влиятельный человек, контролировавший целый ряд коммерческих структур, совладелец казино и сети автозаправок; и Валерий Савельев, его сотрудник.
      Вестибюль был до отказа забит хмурыми ребятами. Попросив, чтобы его позвали, в случае, если кто-нибудь приедет, Андрей отправился на второй этаж.
      В секционном зале Вадим уже начал работу, которую должен был выполнять Андрей согласно своим санитарским обязанностям. В зале присутствовали два следователя — из прокуратуры, и из отдела по раскрытию тяжких преступлений против личности при ГУВД. Три человека из ближайшего окружения Кондаурова — Владислав Каданников, Юрий Солодовников, и Алексей Зверев — также присутствовали на вскрытии.
      — Возьми в шкафу новые инструменты, — сказал Вадим.
      Андрей посмотрел на него вопросительно — в каком еще шкафу?
      Тогда Вадим, покачав головой, направился в соседний секционный зал. Андрей проследовал за ним. Там Второв взял из раковины первый попавшийся нож и пилу и нарочито громко заговорил, что вот, мол, шкаф, а вот инструменты. Потом, прошептал Андрею на ухо: