Миша возвращался из соседнего городка Кипарисы.
      Туда он уехал утром, прослышав от соседа, что в магазин "Спорттовары" закинули кеды. Свои Миша износил, а они были незаменимы для игры в волейбол и походов в горы. Однако купить кеды не удалось: перед самым носом кончился его размер. Огорченный, Миша вскочил в автобус и поехал назад.
      Весь остаток вчерашнего дня да и сегодня утром он не мог отделаться от чувства досады. Зачем он так легко поддался вчера Ильке с Катраном? Зачем оставили там амфору? Надо было сегодня же утром взять ее оттуда, да вот эти кеды… Будь они неладны!
      Автобус мчался по прямой, синевато-влажной от солнца автостраде к Скалистому, и с каждым километром росла у Миши тревога.
      Выскочив на своей остановке, он быстрыми шагами, почти бегом ринулся к заброшенному саду.
      Вот и проулок, и покинутый сад. И, еще не перелезая через ограду, Миша понял: украли! Камни у подножия Иудиных деревьев были передвинуты, и грот, куда они положили амфору, был открыт.
      Миша перелез в сад и на всякий случай пошарил рукой в гроте - пусто. Обошел каменную горку и чуть не заплакал. Как старались! Чуть не перессорились. И когда ныряли и Катран повредил ее, и когда, склеивая, Костя уронил один кусок на пол и на амфоре одним швом оказалось больше.
      Теперь хоть тысячу раз рассказывай Федору Михайловичу - не поверит. Высмеет. Это он умеет. И правильно сделает. Не каждый день в этих местах случаются такие находки. Говорят, под Херсонесом, а еще возле Сухуми, где была Диоскуриада - затонувшая столица древней греческой Колхиды, амфоры находят часто, а про Скалистый этого не скажешь…
      Миша добежал до калитки Федора Михайловича, заглянул во двор и услышал за углом голоса: учителя и еще чей-то - ребячий.
      Миша выглянул из-за угла дома. И первое, что бросилось в глаза, - не Федор Михайлович и не тот надоедливый толстый мальчишка, который вот уже несколько дней таскается повсюду за ними, не стопки разложенных на земле книг и журналов. В глаза бросилась амфора.
      Она лежала на деревянном крылечке и была целехонькая, в узких, как на футбольном мяче, трещинках швов, не хватало только одной продолговатой ручки… Конечно, амфору вытащил из тайника и принес этот мальчишка, бывший вчера с ними. Кто его просил? И где ручка? Куда она делась?
      Миша выскочил из-за угла.
      - А почему ручку отбил, болван? - закричал он, и толстый мальчишка вскочил от испуга и чуть не заплакал.
      - Уходи отсюда! - оборвал его Федор Михайлович. - Вернешься, когда придешь в себя… И поздороваться иногда бывает нелишне.
      Миша унял дыхание. Сделал шаг назад. Остановился.
      - Здравствуйте… Простите… Я… я в себе.
      - Не похоже.
      Миша ждал, что скажет дальше Федор Михайлович, но он ничего не говорил, и Миша молчал, глядя на крупные узловатые кисти его рук, державших книгу.
      Молчал и толстый мальчишка. И это молчание было хуже всего.
      - Я не хотел никого обидеть, - тихо сказал Миша.
      Учитель даже не повернул к нему голову.
      Потом проговорил:
      - Скажи спасибо Одиссею, что амфора здесь, ручку еще можно найти в траве, где амфорой забавлялись какие-то малолетние варвары, истинные лестригоны…
      Миша ровным счетом ничего не понял.
      - Вы, кажется, что-то сказали про Одиссея?
      - Правильно, сказал, - ответил Федор Михайлович, по-прежнему не глядя на него.
      Миша неопределенно мгыкнул.
      - Или ты не знаком с ним? - Учитель кивнул на мальчишку, который, по его словам, спас эту амфору.
      - Да нет… знаком, - выдавил из себя Миша. - Только имени его не знаю.
      - Ну, если имени не знаешь, значит, не знаком… Познакомьтесь.
      Миша шагнул к мальчишке и протянул руку. Тот, сильно смутившись, подал ему свою пухлую руку и пробормотал:
      - Да мы знакомы… Сколько раз виделись… Одя. - И Миша сразу догадался, при чем тут Одиссей. - Да это и ни к чему…
      - Нет, "к чему", - проговорил Федор Михайлович. - Раз тебе дали такое имя, должен хоть немного оправдывать его. Разве можно представить Одиссея робким и боязливым, без чувства собственного достоинства?
      - Нет, - ответил мальчишка и вздохнул и потом, видно чтобы скрыть неловкость, спросил: - А кто такие лестригоны?
      - Ни разу "Одиссею" не читал?
      - Что вы!.. - сказал мальчишка и сильно покраснел. - Два раза…
      - Значит, должен помнить мифических кровожадных людоедов, живших когда-то на этих берегах. Они-то погубили одиннадцать кораблей из флотилии твоего тезки и живьем слопали его спутников, и, не спасись он на двенадцатом, никогда б не увидал своей Итаки.
      Круглые щеки мальчишки радостно порозовели.
      - А твоя Итака далеко отсюда? - спросил Федор Михайлович.
      - Не особенно… Москва.
      "Значит, и правда пробовал читать", - подумал Миша.
      - Твой тезка у Гомера быстроногий и хитроумный и такой сильный, что никто не мог натянуть тетиву его боевого лука, чтобы отправить стрелу в цель… А кто придумал громадного деревянного коня, который помог грекам взять неприступную Трою? А кто победил одноглазого великана Полифема в его пещере? А кто велел своим спутникам привязать себя к мачте, чтобы не поддаться волшебному пению хищных сирен, чей остров был усеян костями и черепами их жертв?.. Всем бы нам неплохо быть хоть немножко похожими на твоего тезку.
      И здесь учитель перевел взгляд на Мишу.
      - Так вот, эта амфора здесь благодаря Одику… Вы нашли замечательный экземпляр - это амфора для вина, и она очень хорошо сохранилась, даже клеймо мастера отчетливо видно. Посмотри…
      И Миша увидел глубоко вырезанные в обожженной глине характерные для греческого языка буквы, похожие на русские.
      - А вы знаете, что нам сказали в музее?
      - Знаю, - ответил учитель. - Даже знаю, что один твой приятель сидит уже в тюрьме.
      У Миши точно какой-то тяжелый предмет повернулся в душе и стал резать ее острыми краями.
      - Кто?
      - Илья.
      - В какой тюрьме? За что? - Миша был вне себя.
      - Пока что в частной… А ты что ж ходишь на воле? Или не участвовал в боевой операции?
      - Значит, они таки напали на Краба?
      - Да, - быстро заговорил толстый мальчишка с доблестным древнегреческим именем. - Сегодня ночью, когда все спали. И одного из них поймали. Я сразу не знал, что это ваши ребята, а потом услышал из сарая знакомый голос и узнал Ильку, и он… Он даже просил меня… - Одик вдруг осекся.
      - Чего просил? - в упор спросил Миша, и пухлое лицо мальчишки залилось краской и стало по форме и цвету похоже на спелый гранат.
      - Чтобы я открыл ему дверь, - не очень-то героично промямлил этот щекастый Одиссей.
      - Ну, а ты что? - Миша не спускал с него глаз.

      Одик поглядел на кучку журналов в сторонке и сказал:
      - В окно все время смотрел Карпов…
      - Это дело Катрана! - выдохнул Миша. - Сколько я раз говорил ему: ты напортишь всем, добьешься того, что нас будут называть шайкой хулиганов… - Миша стал ходить вокруг учителя.
      Он подумал вдруг, что его слова, наверно, больно ранят Федора Михайловича, потому что год назад он сильно вступился за Катрана, когда того хотели изгнать из школы. Директору позвонили из отделения милиции, где сидел Жорка, задержанный за драку у кинотеатра: он до крови исколотил какого-то мальчишку, продавшего ему перед сеансом старый билет с переправленной датой.
      - А кто еще с ним участвовал в налете? - спросил Миша.
      - Не видел, - сказал Одик. - Это было ночью, и все мы спали.
      - Что ж теперь делать, Федор Михайлович? - спросил Миша. - Как вырвать его из клешней Краба?
      - Не знаю. - Учитель развел руками. - Он не отдает того, что попало к нему в руки. И всегда действует на законном основании. Уж что-что, а законы он знает назубок.
      Вдруг Одик издал какой-то странный звук.
      Миша посмотрел на него и неожиданно для себя заметил в его круглом, добродушно-простоватом лице что-то иное: острое внимание, догадку, переходящую в изумление.
      - Мы выгоним его из нашей группы, - твердо сказал Миша.
      - Кого? - спросил Федор Михайлович. - Илью? Или Жору?
      Миша вдруг помрачнел: в самом деле, ведь виноват здесь, скорее, Катран.
      - Слушай, - сказал вдруг Миша Одику, - будь другом, сбегай туда, поищи ручку от амфоры.
      Одик вскочил с места. Когда он скрылся, Миша спросил:
      - Он может на них подать в суд? Могут Ильке что-нибудь пришить?
      - При желании - да, но не думаю. Карпов осторожен и не хочет озлоблять против себя народ - обжигался уже! Он, конечно, догадывается, что главный в этом налете Жорка, что он мстит ему…
      - Не может примириться, что его сестра стала такой!..
      - Возможно. - Федор Михайлович стал связывать бечевкой стопку книг. Я был у нее классным руководителем и знал, что она самолюбива, красива и это и тогда уже было видно - ищет уютное местечко под солнцем. И нашла.
      Миша присел на корточки, поморщил лоб, помолчал.
      - Что это вы делаете? - спросил он, оглядывая книги и журналы.
      - Хочу избавиться от ненужного.
      - Негде хранить?
      - Абсолютно. Моя Ася просто подняла мятеж. На грани захвата власти. А я пасую: и правда, негде повернуться из-за них… Сколько я, оказывается, покупал ерунды!
      В это время раздался частый топот ног и появился Одик. В руках у него была глиняная ручка - как быстро отыскал!
      - Спасибо, - сказал Миша, - еще раз приклеим… А эту амфору, Федор Михайлович, мы решили подарить вам.
      - Ну что вы! Зачем же… У меня в квартире - амфора? Ни к чему. Понимаю, там, за границей, они нынче входят в моду; те, чьи карманы отвисают от излишка денег, обставляются ими, как у нас когда-то обставлялись слониками. Какой шик! И цены на амфоры лезут вверх. Подводные браконьеры, конечно, не зевают. Пишут, даже охотники за кораллами срочно переквалифицировались: охотятся за амфорами. Где-то я читал, что на юге Франции, у мыса Таят, обнаружили целое "месторождение" амфор; чтобы их не разграбили, весь участок оградили противолодочными сетями - военно-морской флот выделил. Так что вы думаете? Браконьеры прорезали эту сеть из толстых стальных колец специальными щипцами с небольшими зарядами на конце и похитили знаете сколько амфор!
      - Сколько? - спросил Одик.
      - Штук семьсот и даже, кажется, больше… А почему? Хорошо платят…
      - Ого! - вырвалось у Одика.
      - А что касается вас… Это прекрасная находка! Я не специалист по амфорам, но, возможно, ученым она сможет многое рассказать.
      - Даже в таком виде? - спросил Миша.
      - А ты думаешь, Венера Милосская много бы выиграла, будь у нее руки? Или Зевс с Аполлоном и Афиной на фризах Парфенона не стали для мира тем, что они есть, хотя дошли до нас не в идеальной сохранности?
      - Да и Ника Самофракийская прекрасно обходится без головы, - с улыбкой сказал Миша и вдруг заметил, что Одик опять с каким-то странным выражением - пристально, слегка недоуменно - смотрит то на Федора Михайловича, то на него.
      - Ну конечно! - продолжал свою мысль учитель. - И не нужно гадать, какая у нее была голова. Великое произведение искусства можно определить и по одной уцелевшей руке и даже по одной странице.
      Лицо у Одика оставалось очень напряженным.
      Миша стал копаться в горке книг.
      - И от этой избавляетесь? - Он взял тяжелый том в ледериновом переплете.
      - Конечно.
      - Этот роман я читал, по-моему, он ничего…
      - Нет, Миша, в том-то и дело, что он очень плох, все в нем вздор и вранье.
      - Федор Михайлович, - робко попросил Миша, - может, тогда дадите его мне?..
      - Зачем он тебе?
      Миша промолчал.
      - Не трать напрасно времени, выбери что-нибудь получше… Что толку от лжи? Она ведь только калечит душу.
      - Верно. - Миша вздохнул. - А написан он красиво.
      - Нет. Неправда не бывает красивой… Ты поймешь это, когда вырастешь.
      Сзади раздались шаги, и Миша увидел почтальона с тяжелой сумкой на плече.
      - Добрый день, Федор Михайлович… Вам журнал и письмо.
      - А, спасибо. - Учитель встал навстречу и взял почту. Глянул на конверт, бросил на землю и сказал Мише: - Можешь порвать.
      - Как же так? - изумился Одик. - Вы ведь даже не прочитали его!
      - А чего читать? Чего нового могут написать мелкие местные гангстеры… По конверту вижу - левой рукой написано…
      - Это от них! - вскочил с земли Миша. - Можно посмотреть?
      - Смотри.
      Миша разорвал конверт, вытащил лист в линейку и стал читать каракули: "Ты, учительская морда, в последний раз придуприждаем, если еще будишь хадить в пракуратуру и соваться со своей прынцыпиальностью, прикончим тибя в собственной кануре или окола моря так и знай, рука у нас не дрогнит истреблять гадов, и тогда пиняй на себя…"
      - Негодяи! - сказал Миша, и руки у него задрожали от презрения.
      - Много ошибок? - спросил Федор Михайлович.
      - Хватает…
      - А мне можно прочитать? - спросил вдруг Одик.
      - Читай.
      И Миша увидел, как Одик, держа обеими руками тетрадочный лист, с жадностью уставился в него. Читал он почему-то долго, точно заучивал наизусть. Потом поднял голову, и в его лице появился испуг.
      - А если они и вправду… убьют вас? - спросил он.
      - От них всего можно ожидать, - ответил Федор Михайлович. - У них же еще не возникла высшая нервная деятельность, и они не разбираются в жизни, даже приблизительно не знают, что это такое. Для них она - есть, пить, одеваться, и все это даром, без единой капли пота. И только иногда, во время воровства, они рискуют своей ничтожнейшей шкурой. Жалкий, безграмотный народ!.. Разорви письмо.
      Одик помедлил, еще заглянул в письмо и только потом разорвал на мелкие клочки.
      - Федор Михайлович, - спросил вдруг он, - а наш Карпов не очень хороший?
      - Он? - Учитель на секунду задумался. - Ну как бы тебе сказать… В общем, да… Говорят, что "Северное сияние" - образцовый дом отдыха. Возможно. Хотя и не верится. Но что там сытно - уж это точно, но, понимаешь ли, при всем этом он… Он сам… Ну, словом, он сам абсолютно нищий.
      - Нищий? - переспросил Одик, и тонкие брови его приподнялись на лоб и словно застыли там. - Он нищий?
      - Ну конечно же. И его было бы жаль, как любого обывателя, если б он не был так активен…
      В глазах Одика вспыхнула яркая искра несогласия.
      - А вы были у него дома?
      - А зачем я должен ходить в его дом?
      - Но у него столько книг! И хороших - Пушкин, Лермонтов, Чехов… У него так культурно… Его сынок мне не нравится, а вот он…
      - Ну, что он? Из родной сестры сделал батрачку, жену обратил в свою веру, сына превратил в хозяйчика…
      Одик моргнул ресницами, слушая его.
      - А с кем он дружит? С теми, кто может что-то достать ему… А что он любит, кроме того, чтоб вкусно поесть, выпить и похвастаться своей устроенностью?.. А к чему стремится? Побольше иметь. И книги его только реклама для таких доверчивых, как ты.

      Одик быстро шел домой. То новое, что узнал он сегодня, не умещалось в его голове. Ошеломляло. Выходит, Федор Михайлович, и Миша, и, наверно, другие мальчишки понимают что-то такое, о чем он и не догадывается. А зачем учитель говорил про Троянского коня? И про то, как Одиссей попросил привязать его к мачте, чтобы не поддаться на провокацию этих хищных сирен, которые так волшебно поют, а потом обгладывают черепа и кости легковерных мореходов? И про тугой Одиссеев лук?
      Случайно это?
      Все, что говорил Федор Михайлович, наверно, правда. Человеку, который не боится таких писем и, не читая, рвет их, нельзя не верить. И потом, он - учитель, и все в городке знают его и, кажется, любят. Не говоря уж о мальчишках. Значит, Карпов нищий… Так… Ничего себе!
      Одик шел домой, подавленный этими мыслями, такие они были трудные, тяжелые, точно мешок камней нес. И не давали покоя. Перед ним вдруг открылся новый, тревожный, может быть, высший смысл жизни.
      Нищий… А кто ж тогда богатый? Кто?
      Только перед калиткой вспомнил Одик про Ильку. Войдя во двор, он сразу же побежал к сараю - дверь его была открыта. Значит, выпустили? Вот как! А что ему за это было?
      По двору в открытом летнем платье, напевая, ходила Лиля и развешивала на веревке белье. И хотя Одик знал теперь, что она такая заурядная, все же он не решался спросить у нее про Ильку. Не мог. Еще подумает чего… Он посидел немножко на крылечке, будто поджидал своих, и терзался, что не может открыть рта. И решился - пусть думает о нем что хочет!
      - А где тот, что был в сарае? - быстро спросил он.
      Лиля достала из таза сырую простыню и расправила ее в руках.
      - Отпустили… Покаялся, что больше не будет.
      - А-а-а, - протянул Одик. И вдруг ему в голову пришла совершенно шальная мысль: а что, если Илька выдал ребят?
      Но тут же отбросил ее: нет! Судя по допросу в сарае и по Дельфиньему мысу, он не из трусов.
      Потом Одик беспокойно походил у террасы, зашел в дом - стекло уже вставили, - встряхнул головой, словно для того, чтобы в ней лучше уложились все мысли.
      Он так и не обедал сегодня, и мама поругала его.
      Но Одик не убивался: подумаешь, дело какое - не поел! Все это было так мелко. Он расспросил у сестры про Ильку, и та сказала, что видела его перед обедом: он быстро прошел по двору с корзинкой, полной клубники.
      - Георгий Никанорович дал? - спросил Одик.
      - А кто ж еще?
      Что-то неприятно кольнуло Одика: зачем же он взял ее? А что, если он все-таки?.. Нет, этого нельзя было допустить!
      Часа через три явился с работы Карпов, пожелал всем доброго вечера, снял костюм и вышел к крану в спортивных брюках на резинке, в тапках на босу ногу и белой майке. Он хлопнул себя по животу и кивнул Одику:
      - Как делишки?
      - Ничего.
      - Не перетрусил ночью?
      - Немножко… А что им надо от вас?
      - Спроси у них… Злющие! Топчут, мнут, ломают. Скоро за клубнику возьмутся - у них губа не дура: три рубля на рынке! Потом за цветы примутся - гвоздику, розы, гладиолусы - они тоже не копейку стоят! Мы выращиваем это для себя - ненавижу тех, кто все растит специально на продажу… Мы редко продаем, уж если очень просят и неловко отказать. И ягоды, и фрукты, и цветы - все для себя… Люблю, когда вокруг все красиво! А человек - для чего он создан? Для красоты ведь, для радости… Правда?
      "Неправда! - хотел крикнуть Одик. - Не только для этого!" Но не крикнул. Промолчал.
      Потом, фырча как морж, Карпов стал мыться, подвигал толстыми мускулистыми руками, вытерся махровым полотенцем, перекинулся шуткой с женой, басом начал победную арию тореадора, которую часто передавали по радио, и пошел к дому.
      Лиля засмеялась:
      - У тебя после такой ночи прекрасное настроение!
      - А как же!.. Теперь будем спокойно спать… Сообразительный мальчишка.
      Одик помрачнел.
      Неужели Илька и вправду поклялся больше не лезть в сад? И вдруг подумал: "А я бы мог полезть?"
      Карпов ушел ужинать и скоро вернулся, очевидно выпив свою неизменную рюмку легкого вина, и стал ходить по саду, осматривая абрикосовые и гранатовые деревья.
      Виталика не было видно. Недоволен был отцом, что ли, за то, что тот не послушался его и не вызвал милицию, а отпустил Ильку с миром, да еще с клубникой? Кончив осмотр сада, Карпов громко зевнул, с силой потер, точно массировал свою грудь - этот жест он очень любил, - и сказал Одику:
      - Пойду искупаюсь. Люблю купаться на закате. Бодрит.
      Одик ждал, что он скажет дальше.
      - Не хочешь со мной? - спросил Карпов.
      - А Виталик?
      - Не в духе он что-то, - ответил Карпов и улыбнулся. - Не угодили мы ему чем-то.
      - Видно, - проговорил Одик.
      - Характерец у него, скажу я тебе! Норов! Вырастет - меня за человека считать не будет. Ну, так идешь?
      - Меня что-то знобит - простыл, - соврал Одик и для большей убедительности кашлянул.
      - А-а, тогда не нужно, здоровье - прежде всего. - И Карпов ушел своей легкой, несмотря на изрядный вес и годы, походкой к морю.
      Все следующее утро Одик лежал с родителями у воды и не спускал с пляжа глаз - нет, ребят нигде не было. Тогда он перевернулся на другой бок и посмотрел на далекий Дельфиний мыс, дымчато-синий, можно сказать легендарный, плывущий в мареве нагретого воздуха.
      Нет, лучше не смотреть на него!
      Все утро, до самого солнцепека, он пролежал на гальке и уже не скучал: его голова была забита разными мыслями, сомнениями, предположениями. Оля подбирала обкатанные прибоем голыши, а отец жарко спорил о чем-то с преферансистами у столика.
      Мама, конечно, сразу почувствовала перемены в настроении Одика.
      - Ты что, рассорился со своими друзьями?
      - Откуда ты взяла?
      - Иначе б не валялся сейчас с нами.
      - Ну да!
      Ничего лучшего ответить он не нашелся.
      - А когда покажете амфору? - спросила мама. - Ты ведь обещал.
      - Немножко попозже.
      - Это я уже слышала от тебя… Какие-нибудь неприятности?
      - Что ты! Все в порядке! Прекрасно! - поспешил заверить Одик и, кажется, перестарался, потому что мама недоверчиво посмотрела на него и покачала головой. Но разве можно было что-то объяснить ей? Ведь и сам он понимал далеко не все.
      Потом солнце достигло зенита, стало неимоверно печь, и мама погнала его с Олей домой и сама ушла: принялась готовить обед. После обеда все улеглись, и когда уже крепко спали, Одик осторожно выскользнул во двор, дошел до автобусной остановки и поехал в сторону Дельфиньего мыса. Ехать пришлось не больше пяти минут. Потом он быстро добрался до берега. Здесь было по-прежнему пустынно, если не считать небольшой брезентовой палатки каких-то туристов.
      И еще Одик увидел в море, не очень далеко от берега, одинокого купальщика. Ребят нигде не было - ни здесь, ни у Дельфиньего мыса. Одик шел по берегу и жмурился от солнца. Вдруг он заметил на гальке чьи-то штаны и остановился: это были латаные шорты Катрана, а рядом лежали его же рыжие босоножки… Так это он купается?
      - Жора! - крикнул Одик и посмотрел в море, но оно было пустым.
      Видно, Катран нырнул.
      Скоро на поверхности появилась голова и снова исчезла. Странно было, что он один. Когда Катран вынырнул, Одик закричал громче, замахал руками, и тот подплыл к нему. Губы у него посинели и подрагивали.
      - Чего надо? - недружелюбно спросил Катран, подняв на лоб маску.
      - Где все ребята?
      - А я откуда знаю? Ты что тут болтаешься?
      - Так.
      - А чего один?
      - А с кем я еще должен быть? - спросил Одик.
      - Ни разу не видел тебя без сестренки.
      - Спит, - сказал Одик и подумал, что, наверно, Катран переругался, перессорился со всеми или не хочет встречать Мишу, потому что не послушался его и налет кончился полным провалом. - А ты что здесь ищешь?
      - Ничего, просто так.
      - Еще одну амфору нашел?
      - Хватит! Чтобы опять в шею погнали?.. А Краб ваш - вот гад! Слыхал? - И, не дав Одику вставить слово, добавил: - А Илька-то каков оказался! Сталь, а не человек.
      Одик кивнул головой и промолчал. Потом снова спросил:
      - А ты что все ныряешь?
      - На рыб охочусь.
      - А где же подводное ружье?
      - Я без ружья, просто наблюдаю пока… Ну, всего! - Катран спустил со лба на глаза маску с толстым стеклом, боком плюхнулся в воду и исчез из виду. А Одик пошел к пляжу Скалистого.
      В этих одиноких ныряниях Катрана было что-то подозрительное: не такой он человек, чтобы просто так нырять в пустынных местах и любоваться подводным ландшафтом.
      Ну, почему Катран говорил с ним сердито, это ясно: конечно, Илька рассказал, что он, Одик, не выручил его. Хорошо хоть, Катран не тронул, а то мог бы… Но почему Илька ушел от Карпова с корзинкой клубники? Значит… Значит, Карпов остался доволен им? И вообще, в тот день, когда Илька ушел с их двора, у Карпова было преотличное настроение… А то, что он, по словам учителя, не очень хороший - это уж точно!
      У Одика было трудное положение: с одной стороны, он был причастен к Мишиной группе - и Федора Михайловича знал, и был посвящен в тайну Дельфиньего мыса, и даже амфору, можно сказать, спас. Но, с другой стороны, он не выпустил из сарая Ильку, а ведь мог бы… Ну конечно, мог бы! Уж если бы об этом попросил Катран, или Костя, или Толян, или даже Вася - обязательно снял бы замок.
      Да, Катран был не очень ласков с ним - это ничего. Но… Но, если признаться, до чего ж боялся Одик встречи с Илькой!

      Мальчишки долго не встречались Одику. Он, конечно, мог бы зайти к Мише, но не хотел. Увидеть бы их случайно на пляже. Но они куда-то исчезли. Одик весь исстрадался от ожидания. Наконец он стал искать встречи с ними, но так, чтобы они не догадались, что он ищет их. На третий день, не выдержав, Одик побрел по пляжу в сторону, противоположную Дельфиньему мысу, прошел мимо глыбы, с которой Катран с Илькой сняли его с Олей, и двинулся дальше, где были причалы - рыбацкий и пассажирский, для рейсовых теплоходов.
      И здесь ему невиданно повезло: он увидел мальчишек!
      Рядом с рыбацкими сараями они красили баркас, лежавший кверху днищем на брусьях. Вон сосредоточенно водит по обшивке кистью Миша, вон палочкой помешивает краску в ведерке черный, голый по пояс Катран, а Илька, рослый, в веснушках - даже, казалось, с носа капают! - красит киль…
      Одик приостановил шаг и стал наблюдать за ними издали.
      - Эй, Одька, ты чего не идешь? - крикнул Вася. - Топай сюда!
      "Разыгрывает, - подумал Одик, - могут сильно насовать. Ну и пусть, ведь не убьют же? А если и захотят, Миша не позволит". Всерьез он боялся одного Ильку. От него можно было ждать всего, и в любом случае он был бы прав. Одик внимательно смотрел на него - лицо у Ильки вроде бы оставалось прежним - и, осмелев, подошел к ним.
      - Ты где пропадал-то? - спросил Вася.
      "А вы где?" - хотел спросить Одик, но не спросил.
      - Нигде.
      И опять посмотрел на Ильку: вот-вот оторвет от киля кисть и мазнет его крест-накрест по лицу.
      Илька не мазнул.
      - Мы тут Катрану помогаем, - пояснил Вася. - А то его братец запарывается с планом.
      Одик выдавил улыбку. И опять поглядел на Ильку.
      И тут он заметил: Илька старается не смотреть на него. Он работал, отвернув от него лицо, неудобно вывернув шею. Верно, мазнул бы, стукнул бы, да побаивается ребят.
      - Илья, - сказал Миша, - передвинь, пожалуйста, сюда ведро…
      Ого, как он с ним вежливо! С чего бы это?
      - Давайте скорей кончим - и купаться, - крикнул Катран, - сил никаких нету!
      Скоро они докрасили баркас и гурьбой побежали к морю, на ходу стягивая майки. Лишь Одик не торопился раздеться. Катран уже кинулся руками вперед под волну; Миша, нырнув, плыл где-то у дна; почти все уже бултыхались и с визгом брызгались, а Одик все медлил. Да еще Илька не спешил броситься в воду.
      Вдруг он обернулся к Одику.
      - Ты как лучше плаваешь, брассом или кролем?
      На лице его не было и следа прежней резкости и злобы. Оно было обычное, даже приятное, и пестрые брызги веснушек совсем не портили его. До чего ж он, Одик, плохо еще разбирается в людях! Илька знает: нечего обижаться на него - если не отпер дверь, значит, не мог. И Одику вдруг захотелось побольней хлестнуть себя за свою недоверчивость.
      - Лучше всего стилем "топор", - сказал он.
      Илька засмеялся.
      - Нет, ты правда?
      - Ага. - Одик мотнул головой. - Я совсем бездарный в воде.
      - Хочешь, научу? - сказал Илька. - Сегодня же будешь плавать… К вечеру! Только воды не бойся.
      - Не научишь, - проговорил Одик.
      Все-таки что-то случилось с Илькой. После того, что произошло, еще учить плавать? Нет, в этом было что-то не то…
      - Илька, догони! - крикнул из пены и волн Костя.