Иван-Царевич

      - Еще бы! Колдовство до добра не доводит.
      - Кому ты говоришь! Чего доброго, чернокнижие еще в привычку войдет, как потом избавишься? Да делать нечего - Иван мне как родной.
      - Небось Кощей поначалу тоже хотел как лучше.
      - Скажешь тоже! Какое там "лучше", коль он душу дьяволу продал?
      - А мы чем занимаемся?
      Князь Михаил Ворон долго не отвечал, все глядел в книгу, где среди прочего сказано, как смерть вспять повернуть. Несмотря на умудренность в колдовских делах, содрогался он при одной мысли о такой темной ворожбе и знай осенял себя животворящим крестом.
      Наконец, видно найдя то, что надобно, он тихо повторил:
      - Будем ждать от Феника вестей.
      Долго ль, коротко длилось ожидание, но вот разошелся потолок терема - и предстал братьям Финист Ясный Сокол. Лицо его осунулось, волосы слиплись от морской соли, но взгляд светел был и остер, как всегда. Порылся он в поясном мешке и выложил на стол почернелый серебряный ножик.
      - Много верст пролетел я над морем, над сушею и, мнится, нашел наконец то, что нам нужно.- С этими словами он уселся, взял кубок с вином да промочил саднящее горло.
      Братья дали ему дух перевести, потом Василий Орел подался вперед и спросил:
      - И чего ж ты эдакого нашел?
      - Бочка по морю Азовскому плывет. В соколином обличье опустился я на нее, шибко тяжела оказалась. Не сумел я ее на брег вытащить, так до сей поры и гоняют ее волны.
      - А ты уверен, что там Ванюшино тело? - спросил Ворон. Финист угрюмо глянул на брата.
      - Телом едва ли это назовешь. Кощей Бессмертный - жестокий враг.
      - Да-а.- Ворон отодвинул от себя все книги, кроме одной.- Так я и думал. Отдохни маленько, Финист Чародеевич, да и в путь опять сбирайся. Проводишь Васю к той бочке. А ты, Василий, уж расстарайся - в небо ее подыми аль на землю выкати. Но живота своего ради не вскрывай, не смотри, что там.
      - Нашел дурака! Да меня мутит от одной мысли, что там может быть опосля столь долгого плаванья!
      - Там брат наш Ванюша! - одернул его Финист Ясный Сокол.- Изволь об нем с почтеньем отзываться. Не знаю, как для кого, а для меня память его священна!
      Василий заметно смутился, но Финист глядел уж не на него, а на Ворона.
      - Из твоих слов, Миша, надобно понимать, что ты с нами не полетишь. И далеко ль собрался? Скоро ль воротишься?
      Вместо ответа князь Михаил взял черную свою книгу и сунул в мешок поясной.
      - Вытащите бочку и подле нее ждите. Я не промешкаю. Хоть дорога моя и неблизкая, к западу от солнца, к востоку от луны...
      Встал он из-за стола, раскинул руки - и вот уже взмыл к потолку ворон, хлопая крыльями, что чернее ночи. Один миг - и нету его.
      Обещался Михаил не промешкать, а ждать его долгонько пришлось. На студеном ветру сидели братья возле бочки. Неприметная на вид бочка, разве что побелела вся от соленых вод Азовского моря. Но дух от нее такой шел, что не больно-то им весело было в такой компании.
      Василий все на нее косился, а потом, уж в третий раз, с тех пор как сменил орлиное обличье на человеческое, пошел к морю руки ополоснуть. Финист Ясный Сокол, сидя на песке, жевал травинку и насмешливо поглядывал на брата.
      - Что ж ты, Вася, ноги-то не моешь? Ты ведь не крыльями ее тащил.
      - Нишкни! - гневно зыркнул на него князь Орел.- Тебе ее тащить и вовсе не пришлося, так что сиди да помалкивай! - Он потер песком руки и дочиста вымыл их соленой водою.
      Зорким взглядом из-под длинных ресниц озирал Сокол морскую гладь. Василий не совсем прав в своем укоре, ведь не кто иной, как Финист, первым нашел бочку средь волн и первым учуял трупное зловоние. Такой маленький бочонок не может столько весить, разве что те, которые матросы берут с собою в плаванье, а они чем наполнены? Рубленою солониной!..
      Долго глядел Финист Ясный Сокол на бочку, потом вдруг выплюнул травинку изо рта, будто лишь теперь ощутив ее гадкий привкус, и отодвинулся подале.
      Тут гром отдаленный раскатился, и в короткой вспышке молнии возник из ниоткуда Ворон с двумя каменными флягами в руках.
      Финист помахал ему рукою, а Василий резко выпрямился да шапку в волны и уронил. Поспешно подхватив ее, он пробурчал:
      - Взял забаву как вор подкрадываться!
      Михаил одарил рослого брата лукавой усмешкою, глядя, как тот отряхивает шапку, ставшую похожей на промокшего зверька.
      - А ты хотел, чтоб я на крылах бури примчался? По крайности, отвлек тебя от невеселых дум твоих.
      Василий покосился на бочонок и стал еще яростней шапку выжимать. Дело свое он с честью исполнил, а второй раз попадаться на острый как бритва язычок брата Михаила охоты не было. Вася, несмотря на рост и силу богатырскую, простая душа. Нахлобучил он мокрую шапку на голову, как ни выжимал, с нее все капало.
      - К западу от солнца, к востоку от луны...- повторил Финист сказанные при прощании слова.- Что же ты, Миша, там нашел?
      - А вот что...- Михаил поднял кверху фляги.- Мертвую и живую воду.
      - Ну? Как же ты их добыл? - удивился Финист.
      Михаил смерил взглядом Василия в мокрой шапке и загадочно улыбнулся.
      - Да уж вот, подкрался!
      Василий стряхнул с носа каплю, поглядел на меньшого брата и ничего не сказал, хотя все мысли на лице были написаны.
      А Финист рассмеялся и опять рукой махнул.
      - Теперь Мишин черед пришел дело делать. Тебе, Василий, едва ль на то глядеть захочется. Да и мне, признаться, тоже.
      Повернулся он и резво зашагал к дальним дюнам, прочь от Михаила и от бочонка.
      Василий проводил глазами старшего брата, потом перевел их на Михаила, усердно трудившегося над крышкой бочонка. А как отскочила крышка, не утерпел-таки, заглянул. Вылезли глаза его из орбит, зажал он рот руками и бегом припустил за Финистом.
      Михаил Чародеевич Ворон распрямился полюбоваться делом рук своих. Пять часов старался он без устали, ползал на коленях по сырому колкому песку, чтоб собрать по кускам тело зятя - жилочка к жилочке, мускул к мускулу,- благодаря Всевышнего за то, что Ванюша не видит, не чувствует трудов сих тяжких. Лишь под самый конец терпенья ему не хватило - прибег к ворожбе, не то запутался б совсем в этих кусках. И вот, Иван Александрович, царевич Хорловский, лежит пред ним в чем мать родила, и все тело его саблею да топором порубано. И еще возносил Ворон хвалы Господу, Творцу нашему, за то, что чернокнижник оказался столь мстителен и не оставил ни единой части врага своего на сырой земле. А ну как недосчитался б Иван пальца либо почки, легкого либо сердца?! Чего греха таить - головы мог бы лишиться, имей Бессмертный обыкновение брать себе такие трофеи.
      Окровавленные лохмотья одежи лежали на груди Ивана, а искромсанный железный ворот вновь опоясывал шею его. Долго вертел Михаил так и эдак искореженные куски железа, покуда не сложил, как было, а про себя все клял этого дурака - лезет очертя голову в самое пекло, нет чтоб спросить, посоветоваться с умными людьми!
      К примеру, с мужьями сестриными...
      Вновь опустился на колена борон, моля Бога, чтоб явил милосердие к балбесу, чья доброта злом обернулась, и для него самого прежде всех. Окончив молитвы, откупорил он первую каменную флягу, осенил Ивана и себя крестным знамением и окропил чистейшей мертвой водою обезображенный труп. С головы до пят окропил, потом от плеча к плечу.
      - Крещу тебя и сам крещусь, будь снова целым во славу Божию! - твердил он, опустошая флягу.
      Затаил он дыханье, когда серебристая дымка окутала Ивановы останки, ровно туман в сумерках. И не надо бы глядеть, да не мог отвести очей зачарованных при виде того, как исчезают багровые шрамы на коже, как благодаря искусной ворожбе его делается тело целехонько, как одевается оно в полотно, да в бархат, да в шелка, да в меха, словно б никогда и не заносил над ним Кощей топора своего.
      Покамест надежды сбываются. Теперь осталось окропить зятя живою водой. Отчего бы и ей не исполнить все его чаянья, как мертвая исполнила? Поднес Ворон к глазам вторую флягу, будто мог видеть сквозь камень и прочесть в воде, не напрасны ль труды его. Весь взопрел, покуда вытащил тугую пробку, и повеяло на него пряным земным духом. Может ли навредить человеку запах полевых цветов, да зеленеющего ковыля степного, да животворного дождя? Ворон еще раз перекрестился и, помолясь, начал кропить Ивана живой водой.
      Черна была вода и так холодна, что пар из фляги шел. Брызнул на руки, на ноги, повыше сердца да промеж бровей, тут вода вся и вышла.
      Но ничего не стряслось.
      Уставился Михаил, князь Темного Леса, на флягу, и едва не сорвалось с уст его такое словцо, какие добрым христианам вовек произносить заказано.
      Да не успел, благодаренье Богу, потому открыл Иван-царевич очи и зевнул, точно пробудившись от долгого сладкого сна.
      - Мать моя,- вымолвил он,- шея-то как болит, аж в голове отдается!
      Михаил хотел обнять дорогого зятя, сказать ему, что все дурное позади, что вырвал он его из ледяных объятий смерти, но, услыхав такие речи, откинулся на прибрежный песок соленого Азовского моря и хохотал, покуда челюсти не свело.
      Глава восьмая. О ТОМ, КАК ИВАН-ЦАРЕВИЧ ПРИИСКАЛ СЕБЕ РЕЗВОГО КОНЯ.
      - Мертвый? - переспросил Иван.- Как так - мертвый? Он уже успел словом перемолвиться с Михаилом, когда вернулись Финист и Василий. Братья вмиг смекнули, что он ни сном, ни духом не помнит, как очутился на берегу в окруженье зятьев. Три сына Чародеевых обступили его в надежде, что он им все обскажет, а он нес всякую околесицу - видать, еще не в себе был. Тер занемевшую шею, сыпал проклятьями. Они изо всех сил удерживали смех, да как тут удержишь, когда он с каждым разом такое отмочит, что поневоле за живот хватаешься. Самое страшное уж было позади, и братья пришли в доброе расположенье духа, какое бывает после обильных возлияний.
      А Ворона дурацкая смешливость братьев забавляла не менее, чем тех неведенье бедного Ивана.
      - Мертвый, Ваня, мертвый. Да и то сказать, затруднительно в живых остаться опосля того, как башку тебе снесут.
      Иван-царевич глаза выпучил - не иначе, шутят над ним зятья. Он окончательно в том утвердился, увидав, что Финист с Васильем усердно рты рукой прикрывают. Михаил, однако, и бровью не повел.
      - Насмешки строить вздумали! Да на мне был железный ворот, который ни один меч...
      - Он и теперь на тебе,- нетерпеливо перебил князь Темного Леса.- Разуй глаза-то, прежде чем дураком себя выставлять.
      Что-то страшное расслышал он в голосе зятя, оттого, несмотря на боль в шее, не захотелось боле Ивану до нее дотрагиваться. А когда рука все ж нащупала рубец на железном вороте, побелел царевич, будто пена морская, что плескалась позади них, и опять стал похож на мертвеца, каким был, покуда Ворон не окропил его живой водою.
      Глянул он на зятьев невидящим взором и ничего не сказал, а с трудом поднялся на ноги и медленно побрел по берегу, шелестя высохшею травой под ногами. Братья двинулись было за ним, да отстали, повинуясь знаку Михаила. Долго ждали они, но вот Иван вернулся, только ворот уж не украшал его шею, но нес его царевич двумя пальцами, будто змею ядовитую. Рассеченные половинки звякали друг о друга, как звон погребальный, ежели не учитывать, что на сей раз покойник из гроба восстал и пошел прочь с погоста.
      - Хоть разум велит, а не верится,- прохрипел он, тараща глаза на ворот горькое напоминанье обо всем, что с ним сталося.- Неужто я был покойником? Неужто Кощей меня убил?
      - А мы тебя воскресили, чтоб ты с ним расквитался,- добавил Василий, позабыв про то, как животом маялся, и обретя всегдашнюю свою веселость.- Чтоб той же монетой ему отплатил.
      - Так, да не так, Вася,- возразил Финист Ясный Сокол.- Кто ж его теперь пустит в темное Кощеево царство? Ведь нету у него иной защиты, чем возвращенная жизнь? А ну Кощей опять ее отымет? Нам ли не знать, как он это умеет!
      - И верно,- согласился Орел.- Ты, Ванюша, мог бы многих бед избежать, кабы разум имел и наперед к нам обратился.
      - Золотые слова! - кивнул Финист.
      - Никакого "наперед" у меня не было! - отрезал Иван.- Кощей мне сам сказал, что опосля нового месяца уж не будет спасенья Марье Моревне, навеки останется она его пленницей. Жена моя до сих пор там, а вы мне о разуме талдычите!
      Чародеи смущенно переглянулись. Михаил головешкой чертил какие-то фигуры на песке - вроде ничего не значащие фигуры, но, как поглядишь на них, боязно делается и либо сразу взор отводишь, либо уж боле не оторвешься. Иван сумел отвести и встретился со спокойным взглядом зятя.
      - Не кипятись, Иванушка,- вымолвил Ворон.- Никто тебе не предлагает бросить Марью Моревну в беде. Ты побереги свой гнев да свою гордость до той поры, пока мы не придумаем, что дале делать. Вчера полнолунье было, так что уж на разговор-то времени у нас хватит.
      Разговор длился по малой мере час. Сперва князья долго расспрашивали Ивана, потом стали промеж собой совещаться. Ивану казалось, однако, что ни Финист, ни Василий, ни даже мудрый Михаил не видят и не понимают, в чем загвоздка. Иначе хоть один из них сказал бы, где таится погибель Кощея. По-ихнему выходило, что его надобно снова в подземелье запереть, но как это сделать, опять-таки никто не обмолвился.
      Неловко было Ивану-царевичу признаваться в том, что не мыслит он иного пути, кроме убийства. Но когда поделился он своей мыслью с зятьями, те лишь посмеялись над его щепетильностью.
      - Да в своем ли ты уме, Ваня?! - воскликнул Финист.- Старый хрыч тебе голову снес! Отплатить ему тем же было б только справедливо, но как этого достичь, чтоб он заново не воскрес?
      - Ну спасибо, зятюшка, утешил! - осердился Иван.- Что толку в твоих мудрых речах, коль у меня все одно руки связаны?
      Василий посмеялся над оплошавшим Финистом. А Михаил сидел свесив голову и теребил головешку в руках, покуда всю не раскрошил.
      - Тут ты прав, Иванушка. Уж не помню, сказывал я вам али нет, что, ежели и смогу набрать еще две фляги воды из колодцев, что к западу от солнца и к востоку от луны, так не для Ивана-царевича. Дважды воскрешать одного человека ни одному чародею не дозволено. Ежели Ивана опять убьют, навсегда он мертвым останется!
      Сего пророчества, подтвержденного угрюмым взглядом князя Михаила, было довольно, чтоб на корню обрубить смех братьев.
      - Так что нам делать? - Василий сжал в бессильной ярости огромные, как молоты, кулачища.- Средство-то есть какое?
      - Нам делать нечего,- отвечал Ворон.- А совет отчего не подать? В этом, сдается мне, мы уже к согласью пришли.
      - Да скорей спор промеж нас вышел, нежели согласье,- возразил Василий.
      А Финист Ясный Сокол в сердцах ладонью хлопнул по сырому песку.
      - Согласье али спор - все одно, была бы польза! Говори, Миша!
      - Ежели сумеет Иван раздобыть коня резвей, чем у Кощея Бессмертного, то от погони спасется.
      - И только-то? - Князь Василий смерил брата презрительным взглядом.Хороша помощь, нечего сказать! Стоило из-за этого битый час глотки драть! Где ж он раздобудет этакого коня?.. И совет хорош: заместо того, чтоб навовсе с Кощеем расправиться, советуем, как ему половчей пятки смазать! - Сорвал Орел с головы промокшую шапку и выбросил в море, что, по разуму-то, давно сделать следовало.- Да чем такой совет, лучше никакого!
      - Остальное жена ему доскажет,- промолвил Финист, не повышая голоса, и тем пресек спор, готовый разгореться с новой силою.
      - Кощей много лет провел в подземелье у Марьи Моревны,- продолжал Финист.Я так мыслю: он ее в неволю взял не столь из мести, сколь потому, что знает она, как его в подземелье воротить. Что, ежели ее знанье и есть то оружие, коего страшится Кощей?
      - Он за нами в догонь шибко торопился,- вымолвил Иван, собирая мысли воедино.- Дважды это было, и оба раза конь его, бедняга, до крови был исхлестан - так хозяин его погонял. Я было подумал, жестокость свою показывает, а на поверку...
      - А на поверку не жестокость, а страх? - закончил Михаил.- Страх перед тем, что с ним станется, ежели не споймает он Марью Моревну, смекаете?
      - Я давно смекнул,- сказал Иван.- Про жену свою, Марью Моревну, да про чары из книг отца ее.- Он дотронулся до шеи и легонько кашлянул.- А Кощей Бессмертный еще на одну мыслишку меня навел... Согласен с вами, братцы, пора за дело браться.
      Князья Чародеевичи переглянулись, думая о том, чья догадка больше всех пользы принесла. Иван же проворно вскочил на ноги, отряхнул с одежи песок и добавил:
      - А главное - пора мне свидеться с любушкой моей.
      В крепости Кощеевой, с тех пор как видал он ее в последний раз, ничто не переменилось. Такая же мрачная, такая же темная, такая ж запустелая. Но, памятуя о том, чем ныне рискует, оставил Иван Бурку с его звонкими копытами в лесу, а сам во двор на цыпочках прокрался. Князья не только его воскресили, но и верного коня, а выспрашивать, как они это сделали, не было у Ивана времени.
      Приостановился он, руки к вискам прижал. Голова ровно чугунная, и позавидовал царевич зятьям, что те могут напрягать ум без видимых усилий. Марья Моревна как-то объясняла ему, что для этого надобно, однако таким непонятным языком, что у Ивана в мозгу еще больше помутилось. Ежели сравнивать ворожбу с чтением, то, наверно, сродни она монашеской тайнописи. Жена и зятья разбирают ее без труда, а он по складам, и то с грехом пополам.
      Хотя вроде бы чего проще: навостри ум да проверь издали, дома Кощей иль нет. А голова раскалывается, спасибо, на сей раз уберегся - кровь из носу не потекла. Кабы в дому был, защипало б у Ивана пальцы, будто схватил, не подумавши, головешку, из огня выпавшую, иль кусок железа в кузне.
      Теперь же пальцы не щиплет: в палатах Кощея холодно и безопасно.
      И все ж Иван держал наготове саблю - остро заточенную, с серебряной рукоятью и накладками, но без казацкой гарды. Ее подарил ему Василий Орел без слов, но с таким крепким объятьем, что у Ивана дух перехватило, а из глаз искры посыпались.
      Сабля мало ему поможет в схватке с хозяином крепости, но Иван решил остеречься против иных опасностей, что могли поджидать его на темном этом подворье. В уме рисовалась вооруженная стража в тяжелых доспехах. Ведь он уже дважды вторгался во вражьи пределы, на месте Кощея и простой мужик позаботился бы о том, чтоб устеречь свое добро от воров.
      Но нет, ворота настежь распахнуты, стражи не видать, по всему судя, один он в царстве каменном. В несколько прыжков достиг Иван знакомого коридора, и тут вдруг осенило его, отчего Кощей не стал оборонять свое жилище. Озарение пришло так внезапно, что ноги подкосились и сполз он по стене на холодный пол.
      Смех клокотал внутри, грудь судорожно вздымалась. Не всякому вору дано постичь, отчего так легок доступ к добыче, а лишь тому, кто попался да жизнью за то заплатил.
      Смех и трясучка прошли так же внезапно, как появились. Иван подтолкнул свое тело кверху, покуда ноги вновь не стали ему опорою, несколько раз вздохнул глубоко, удостоверясь, что владеет собою, и прошмыгнул к винтовой лестнице, поднимавшейся в самую высокую башню крепости.
      Где и нашел свою Марью Моревну.
      Поначалу она отказывалась верить глазам - думала, Кощей послал ей новое испытание. Но Иван приблизился и заключил ее в кольцо ласковых своих рук. Тогда всякие сомненья отступили пред твердой верой в то, что муж ее возлюбленный чудом воскрес. И был смех, и были слезы, и было долгое молчанье.
      И были после подробные рассказы обо всем, что с ним приключилося. Марья Моревна слушала, кивала, опять став спокойной и мудрой дочерью волшебника.
      - Стало быть, князья думают, что Кощей меня боится? - Она сверкнула на Ивана очами.- Ну, и правильно делает.
      Очень даже правильно. Не случись всего этого, я бы просто воротила его в темницу да жить оставила. Теперь же отыму у него то, что хотел он отнять у тебя. Не токмо жизни решится, но и гореть ему вечно в пламени адском!
      - А как?
      - В батюшкиных книгах, Ваня, много ответов на этот вопрос. Я бы к ним и не притронулась до того, как он... как покарал он тебя смертию. Но отныне держись, Кощей! Уж я все в них повычитаю. Но прежде, мил дружок,- виновато улыбнулась она, будто просила у него луну с неба,- прежде надобно до них добраться.
      Прекрасные черты Марьина лица, звуки ее тихого голоса вселили в Ивана страх, какого не могли вселить громовые проклятья Кощея Бессмертного. Теми же словами грозился Василий Орел, но ведь он мужчина, богатырь, а Марья Моревна хрупкая женщина, что делает угрозы ее еще страшней. В этот миг понял Иван, что нипочем не сменяет свою смертную долю на Кощеево бессмертие - ни за какое счастье на свете, ни за какие райские кущи!
      - Да, Миша мне сказывал, что надобно коня добыть резвей, чем у него,ответил он после недолгого молчания.- А где они водятся, те кони, он и сам не знает... Так иль иначе, придется мне, любушка, еще ненадолго тебя тут оставить.
      - Да я и надеяться не смела вновь тебя увидать. Потому езжай себе спокойно, а я ждать буду. Ведь ежели ты меня увезешь, вороной дьявол опять все ему доложит, и недалече мы убежим. А мне, Ванюша, второй раз тебя терять никак нельзя - не перенесу я этого.
      В голосе Марьи Моревны вовсе не было нежности, напротив, одна стальная твердость. Иван сразу смекнул, о чем она толкует, и содрогнулся, чего с ним не было даже пред лицом собственной погибели. Высока башня Кощеевой крепости, а подворье камнем вымощено. Он со страху очи зажмурил. Но Марья Моревна ласково погладила его по щеке, улыбнулась ободряюще.
      - Ну что, свет мой, может, на прощанье наказ какой дашь?
      Иван-царевич встряхнулся, тоже сложил губы в беззаботную улыбку.
      - Будь умна и верна, будь мудра и добра. А как вернется Кощей домой, держи для него питье наготове.
      Процокали копыта внизу под башнею. Выглянула Марья Моревна в окно и увидала, как чернокнижник промчался по широкому подворью и осадил коня. Завел его на конюшню, расседлал, дал напиться, подбросил сена в ясли, но острых удил из пасти не вытащил, потому как вороной скорей бы сдох, чем дал вновь надеть на себя удила.
      Она прислушалась к голосам, доносившимся снизу, и на лице ее заиграла коварная улыбка. Кощей, как всегда, спрашивал у коня, не приключилось ли чего за время его отлучки. Вороной отвечал хозяину, да ответы были неполные. Явствовало из них, что Марья Моревна в башне у себя, но о том, что Иван-царевич, жив-здоровехонек, во внутренних ее покоях спрятан, умолчал конь. И вновь улыбнулась она, только уже без всякого коварства, как поняла причину умолчанья. Кощей жесток, Иван добр - вот и вся причина.
      Достала Прекраснейшая из Царевен всея Руси флягу с водкою из поставца, вынула пробку и в огонь бросила, покамест ее тюремщик по лестнице взбирался.
      Бухнула дверь горницы, едва с петель не слетела, и вошел Кощей Бессмертный.
      Марья Моревна сперва налила чарку, потом полыхнула на него очами.
      - Ах ты, мужик, дубина неотесанная! Нешто так входят к царственным особам, да еще вдовым?! - С этими словами плеснула она водкою ему в лицо.
      Кощей взмахом руки остановил летящие брызги, а те, что все-таки достигли цели, с бороды утер.
      - Чую русский дух! - проскрипел он и обшарил взглядом горницу.
      Марья Моревна засмеялась недобро, наполнила вновь чарку и будто ненароком себе на руку и на пол пролила. Остатнее же опрокинула одним махом.
      - Чуешь, стало быть? У страха глаза велики. Боишься мужа моего, хоть сам же убил его! Так вот, Кощей Бессмертный, то не русский дух, то страх твой, что сырою землей пропитался.
      Подняла она дрожащей рукой налитую чарку, да снова расплескала.
      - Много ль выпила нынче? - спросил Кощей, оглядываясь в поисках пробки, но не находя ее.
      - Мало! - отрезала она.- Бочки не хватит, чтоб горе мое залить.- Марья Моревна плеснула было водкою в Кощея, но тот загодя пригнулся, и захохотала она диким, зловещим смехом, от которого у всякого смертного волосы б дыбом встали,- Садись, выпей со мной, старый хрыч, да поведай, каково было в миру, когда я еще горя не знала.- Она взмахнула фляжкою, и спирт, чистый, как мертвая вода, окропил богатые ковры терема.- А после, глядишь, и я тебе поведаю, как мне в счастии жилося.
      Кощей и не подумал гневаться, ведь его пленница, как ни строптива, все ж остается Прекраснейшей из Царевен всея Руси, и ни тюрьма, ни водка не в силах ее у него отнять. Черный вдовий плат с головы сбился, сверкнула коса червонным золотом. Вдобавок Марья Моревна вроде примирилась со своею горькой долей ругается, насмешничает, пьет по-русски. И Кощей силился не отстать опрокидывал чарку за чаркой, а то, чего доброго, крепкого бабьего кулака отведаешь.
      Не приметил чернокнижник аметистов ни на дне Марьиной чарки, ни в перстне, который повернула она камнем вниз, ни тем паче в медальоне, рядом с крестом на грудь повешенном. Мудрейшие написали в своих книгах, что аметист уберегает от хмеля, и кому-кому, а Марье Моревне это было известно. Но береженого Бог бережет: стоило Кощею отвернуться, она выплескивала водку в окно иль в кадки с цветами, что были расставлены по всей ее монашеской келье, а коли выплеснуть не получалось - трясла рукой да смеялась, так что порой ни капли в чарке не оставляла. Марья Моревна верила в чудодейственные свойства аметиста, но и здравым смыслом не пренебрегала.
      Допили они всю водку, принялись за вино, за ядреный квас, за пиво, потом за кумыс, отыскавшийся в каком-то бурдюке винного погреба. И Кощей Бессмертный, хоть ни железо, ни яд, ни огонь его не брали, нагрузился зельно. Отчего не выпить на радостях? Злейший враг его на куски разрублен и пущен рыбам на корм. Вторая врагиня заперта в башне и не помышляет, как видно, о мщенье, а даже пьет с ним за одним столом да смешные байки рассказывает. А главное - имя Кощея Бессмертного наводит, как прежде, ужас на честной люд. То и дело закрывал чернокнижник глаза да задремывал, а как очнется, пред ним уж налитая чарка стоит. Не замечал он в хмельном угаре, что Марья Моревна свою через раз наполняет. Смеялся в ответ на ее речи, бубнил себе под нос, покуда не заснул мертвецким сном.
      Марья Моревна достала со дна чарки аметист и подмигнула ему, как сообщнику. То ли камень ей помог, то ли хитрость, однако после пятичасовых возлияний она крепко на ногах держалась, разве что пред глазами туман стелился.
      Поглядела на Кощея Бессмертного, что разлегся на скамье да пускал пузыри с каждым протяжным храпом, и рука зачесалась рукоять ножа стиснуть. Но знала она, что без толку ему глотку резать - все одно воскреснет. Вздохнула Марья Моревна с горечью:
      - На что не пойдешь ради милого!
      Иван-царевич, спрятанный в дубовом комоде, отчетливо расслышал ее слова и усмехнулся. Задумка Марьи Моревны удалась - лучше некуда. И в доказательство сего сама она вскоре пред ним предстала.
      - Ну что, выведала?
      - Выведала, как не выведать... Ступай первым делом на конюшню. Возьмешь его плетку, что к седлу привязана, и езжай на восток. Доедешь до Огненной реки...
      Иван хотел было что-что спросить, но под взором жены прикусил язык.
      - Неужто после всего у муженька еще вопросы имеются? Учти, Ваня, время безобидной домашней ворожбы для тебя прошло, с тех пор как Финист Ясный Сокол посватал старшую твою сестру. Бабкины сказки забудь и слушай хорошенько. Как доедешь до реки, махни трижды плетью на правую сторону, и вырастет пред тобой мост. По мосту проедешь - махни трижды на левую сторону и продолжай путь. После сам поймешь, куда тебе надобно. Делай, что велю, и больно-то не мешкай. Двенадцать ночей мне осталось, чтобы покинуть царство Кощеево. Двенадцать с нынешней вместе.
      Иван не проронил более ни слова. А как закончила Марья Моревна свой сказ, раскинул руки и заглянул ей в очи, где впервые увидал искру страха, сверкнувшую во тьме, что акулий плавник лунною ночью.
      - Все сам да сам! - буркнул царевич.- Аль язык отсохнет сказать, куда мне ехать?
      Обвила Марья Моревна руками его шею, как обнимают, когда на смерть отпускают. В очах ее стояли слезы горючие. Утирая их, она молвила:
      - Чтоб добыть коня резвее Кощеева, надобно три дни и три ночи пасти табун Бабы-Яги.
      Напоследок трижды поцеловала его Марья Моревна. - Возвращайся живехонек и верни мне мои поцелуи. И проворно, пока слезы не пролилися, поворотилась и вышла вон.
      Прокрался Иван-царевич на конюшню, еле жив от страха. Хоть и пьян Кощей, да надолго ли - кто знает, раз и смерть сама над ним не властна. Яд его не свалил, а что такое хмель, как не тот же яд?..
      На конюшне было темно, хоть глаз выколи, и он похвалил себя, что догадался захватить свечу из терема. Зажег ее да сам шарахнулся от полыхнувшего в глаза света. Черный Кощеев конь шелестел соломой в яслях и сверлил царевича темным немигающим взором. Иван разом припомнил, что конь умеет говорить по-человечьи и может тревогу поднять. Но конь молчал, и подумалось Ивану, что в глазах его ума поболе будет, чем у иных людей в Хорлове. Сердце поуспокоилось, и он робко погладил коня по морде.
      - Тихо! - шепнул.- Спи себе.
      - Высплюсь я потом, Иван-царевич, когда уедешь,- отвечал конь.
      Хоть Иван повидал на своем веку всяких чудес, а все ж на месте так и подскочил. Одно дело, когда знаешь, что зверь по-твоему балакает, другое услыхать из его уст знакомые слова, да вдобавок сказанные таким зычным голосом, какого у людей не бывает. Глянул вороной на Ивана и, видя его изумленье, раздул ноздри да весело ощерился. Надо ж, конь - и улыбается!
      - Ежели за тем пришел, о чем я думаю, то она вон там. Иван двинулся туда, куда мотнул конь своей огромной головою, и нашел на приступке седло. Пощупав гладкую кожу, содрогнулся, ибо зародилось у него подозрение, откуда та кожа взялась. Потом отвязал от седла Кощееву плеть, а для виду заменил ее другой, снятой со стены. Плеть, в отличие от седла, показалась ему обыкновенной, так что он пошел на всякий случай показать ее коню. Черный конь уши прижал и снова оскалился.
      - Не сумлевайся, Иван-царевич, та самая. Я ее по запаху чую - сколь уж раз на своей шкуре отведал.
      - Виданное ли дело так стегать животину! - вознегодовал Иван, записав на счет Кощея Бессмертного и это зло. Туго скрутив плеть, он пропустил ее под кушак.- А ежели плеть ему занадобится - что тогда?
      - Возвращайся поскорей, авось и не дознается,- молвил конь.- А и дознается - не велика беда. К Бабе-Яге он уж боле ни ногой. Я бы многое тебе порассказать мог, да боюсь, опрометчив станешь. Уж лучше дуй на воду, береженого Бог бережет.