Наполеон, Жизнеописание

      Империя. Завершающая фаза
      Встреча с Александром в Эрфурте стала для Наполеона и политическим, и личным разочарованием. Император французов уже не мог считать, что обольстил императора России. Царь обеспокоен австрийским браком, континентальной системой, Великим герцогством Варшавским. По этому последнему вопросу Наполеон устроил сцену русскому послу: "Даже если ваши войска встанут лагерем на Монмартрском холме, я не отдам ни пяди варшавской территории". Подход благородный, но трудноосуществимый в случае, если казаки в самом деле оказались бы на Монмартре. 25 апреля 1812 года Александр сам делает первый шаг к разрыву: он требует, чтобы французские войска покинули Пруссию. Наполеон медлит с ответом на ультиматум и поспешно отправляется вместе с Марией-Луизой в Дрезден, навестить австрийских родственников - прусского короля и немецких князей. Он великолепен, обольстителен, получает иностранный контингент поляков, пруссаков, саксонцев, вестфальцев, баварцев, австрийцев - и обещает, что "через три месяца это будет сделано". Под "этим" подразумевается поражение России.
      Задуманный им сценарий прост. Его Великая Армия состоит из более чем шестисот тысяч человек (наполовину иностранцев).Он командует ею лично вместе с лучшими из маршалов. Он не сомневается, что одолеет русских своими маневрами. После этого царь запросит мира; снова восторжествует дух Тильзита, и Европа станет единой. Главное, чтобы все произошло очень быстро, он не хочет углубляться в бескрайние русские равнины. Однако в плане своем он уверен. "Стоило какой-нибудь полезной, на взгляд императора, идее завестись в его голове, как он начинал строить иллюзии. Он принимал ее, лелеял, проникался ею", - говорил Коленкур. Только невдомек императору, что царь, генералы, дворянство и крепостные в России единодушны в стремлении противостоять завоевателю; что они полны решимости опустошить перед ним деревни и города; что они будут упорно отступать, вынуждая его сделать заведомо роковую вещь углубиться в самое сердце России. Два русских генерала, Барклай-де-Толли и Багратион, избегают боя. Наполеон думает заставить их драться, форсированным маршем зайдя туда, где еще недавно был тыл врага. Но в этой стране солдатские ноги не приносят побед. Однажды вечером он сказал Мюрату: "Солнце Аустерлица взойдет завтра в пять часов". Но на следующий день неприятеля там уже не было. Озадаченный, сбитый с толку император вынужден признать, что факты не оправдали его расчетов; Александр не просит мира.
      Великая Армия вступает в Смоленск. Русская армия подожгла город и скрылась. Ее возглавил Кутузов - русский полководец старой закалки. В "Войне и мире" Толстого есть захватывающее описание этого неукротимого старца, вялого, дремлющего на советах, уповающего не на маневры, но на фанатичную веру в Святую Русь. Наконец император видит, что русская армия заняла позицию на Бородинском поле (7 сентября). Большой редут взят атаками Нея, Мюрата и Евгения; Даву даже удалось на нем закрепиться. Потери с обеих сторон огромны, но битва была бы выиграна, если бы Наполеон пустил в ход свою гвардию, находившуюся в резерве. Но он не мог на это решиться. Генералы возмущены. Ней сказал: "Пусть возвращается в Тюильри!" Почему такая слабость? Потому что за его спиной, между Францией и Великой Армией, огромное пространство. Германия, Австрия в любой момент могут пойти против него. Он не отдает приказа, русским ничто не мешает продолжать отступление. И император вынужден идти на Москву против своей воли. Вскоре на горизонте появляются колокольни, дворцы, Кремль. На сей раз Александр не сможет не попросить мира. Москва станет новым Тильзитом.
      Но нет, Москва загорелась "в ночи, как факел". Кто поджег город? Губернатор Ростопчин? Возможно. Русские обвиняют французских мародеров, их ненависть и решимость возрастают. Наполеоновские "ворчуны" падают духом. Зайти так далеко, чтобы найти объятые пламенем дома! Австрийцы Шварценберга подумывают о том, как выйти из игры. Император поначалу выглядит удрученным: "Это предвещает нам большие беды", но потом его удивительная энергия вновь придает ему оптимизма. "Москва - это великолепная политическая позиция", чтобы ждать мира. А пока он занят реорганизацией "Комеди-Франсез" (Московский декрет). Затем, видя, что русские не торопятся делать ожидаемый первый шаг, он сам обращается с письмом к своему доброму другу Александру. Ничего. По-прежнему ничего. Наступает октябрь и ужасная русская зима. Правда, пока тепло, он пытается себя успокоить: "Видите, осенью здесь солнечнее и даже теплее, чем в Фонтенбло". Расчетливый стратег превратился в игрока. Он рискует все поставить на последнюю карту: предлагает мир Кутузову. Отказ. На сей раз надо уходить; он и так задержался слишком долго.
      И началось тяжелейшее отступление, преследуемое казаками, крестьянами и генералом по имени Зима (-35+-C). Армия не может остановиться в Смоленске; она продолжает путь к Березине, по льду, под снегом, почти без всякого снабжения. За ней тянутся четырнадцать тысяч отсталых. Переправа через Березину под русскими ядрами, пробивающими лед, обернулась трагедией. Но личность императора спасена. Курьер из Франции сообщил, что в его отсутствие возник заговор под руководством генерала Мале и на одну ночь он был свергнут, так как объявили о его гибели. Положение было восстановлено, но событие это продемонстрировало, насколько уязвима Империя. "А императрица? А римский король?" Никто о них и не подумал. Он сказал близким, что ему необходимо вернуться во Францию. "При нынешнем положении вещей я могу повелевать Европой только из Тюильри". Значит, надо покинуть армию; он передает командование Мюрату, менее способному, чем Бертье, но зато королю. Иерархия есть иерархия. Прежде всего он должен объяснить свой отъезд и поражение французам. И тогда он диктует удивительный XXIX Бюллетень Великой Армии, освещающий события спокойно, торжественно и с достоинством. Затем отправляется в путь вместе с Коленкуром, сначала в карете, потом на санях.
      Удивительным было это путешествие императора, инкогнито пересекшего Европу вместе с несколькими спутниками, в шубе, плохо защищавшей его от холода. Еще более поражает почти бессознательное веселье императора. "Наши бедствия, говорит он, - приведут Францию в величайшее волнение, но мой приезд предотвратит его нежелательные последствия". Он верит, что Европа будет ему возвращена. "Невзгоды, пережитые Францией, положат конец всякой зависти... Теперь в Европе заслуживает внимания только один враг. Этот колосс - Россия". На что более прозорливый Коленкур отвечает: "Это вас все боятся, Ваше Величество". Наполеону такой страх кажется странным. Его? Но он же никогда не хотел войны. На все, что он сделал, его толкнула Англия. "Я не какой-нибудь Дон Кихот, чтобы искать приключений. Я человек разумный и делаю только то, что считаю полезным". Что же касается отступления Кутузова, пожара Москвы, в его глазах это просто нелепость. "Мы жертвы климата; мне изменила погода". Испания? Она его не беспокоит. "Если бы тридцать тысяч англичан высадились в Бельгии или в Па-де-Кале, они нанесли бы нам больше вреда, чем заставляя меня держать армию в Испании". В Познани он принимает гонцов из Франции. Со страстным нетерпением разрывает конверты. Читает письмо от императрицы - "Не правда ли, у меня отличная жена?", потом от госпожи де Монтескью (мамаши Кью), гувернантки сына. "Этот человек, столь поглощенный делами, стал на какой-то момент просто хорошим, самым лучшим мужем и нежнейшим из отцов", рассказывает Коленкур.
      Приезд в Париж отчасти дал основания для такой безмятежности. Страшный XXIX Бюллетень был опубликован в "Монитере", но присутствие императора в Париже отогнало многие опасения. "Мы скорее удручены, чем обескуражены", сказал он. И еще, своим министрам: "Что ж, господа, удача ослепила меня; я слишком увлекся. Я был в Москве; думал, что подпишу мир, и задержался дольше, чем нужно". Коленкур судил намного строже. Он верил в гений императора, но считал, что, умея созидать, он не умел сохранять. У императора были плохие помощники, потому что совершенные им чудеса приучили маршалов и министров в делах успеха всецело полагаться на него. Быстрые результаты Итальянской и Германской кампаний избаловали всех. Отступление из России было подготовлено в последний момент, наспех, а значит, очень плохо. Передвижение назад было не в традициях Великой Армии. И потом (самая серьезная для вождя ошибка) он не любил думать о том, что ему неприятно. "Фортуна так часто улыбалась ему, что он никак не мог поверить в ее абсолютную измену".
      А она действительно изменила. В России Мюрат передал командование остатками армии Евгению. Шварценберг издевается над этими переменами: "От императора мы перешли к королю; а теперь у нас вице-король". Австриец ведет переговоры с Кутузовым и тем самым обнажает правый фланг армии. Пруссия? Там патриоты стремятся к союзу с Россией. Австрия? Чтобы задобрить Франца II, Наполеон планирует сделать Марию-Луизу регентшей. Это значит плохо знать Меттерниха. Англия? Ему ясно, что она не заключит мира, пока Бельгия в его руках, а он погубил бы себя в глазах французов, если бы пошел на позорную сделку. Положение его более чем сложно; оно просто отчаянно. Начинается травля. В 1813 году Пруссия объявляет ему войну. Он еще выигрывает битвы, под Люценом, под Бауценом, но все напрасно. Монархи не только объединяются против него - они пытаются отрезать его от Франции.
      Многие маршалы считают, что началась ликвидация авантюры. После Лейпцигской битвы, где сто тысяч французов сражались против трехсоттысячной армии противника, вся Европа пошла на Наполеона. Шестьсот тысяч русских, австрийцев, немцев и англичан окружили Францию со всех сторон. Никогда стратегический талант императора не проявлялся с большей силой, чем в эту французскую кампанию. "Только генерал Бонапарт может спасти императора Наполеона", - говорил он. Генералу не изменило ни чувство долга, ни его гений. Но теперь ему никто не помогал и никто не служил. Маршалы думали о своем будущем и искали выход. Солдаты были детьми. Наполеон бился на всех фронтах, расправившись с австрийцами, кидался на пруссаков, давал в Монмирайле и Шампобере битвы, достойные Арколе и Аустерлица. Но победа, по его собственным словам, в конечном счете остается за большими батальонами. Кольцо завоевателей сжималось вокруг героя и его сподвижников.
      Кто хочет поразить Францию в сердце, нацелен на Париж. В марте 1814 года император еще мечтал о блестящих маневрах в арьергарде неприятеля в Лотарингии, когда узнал, что Блюхер и Шварценберг стоят под стенами столицы. Жозеф капитулировал. Первой реакцией Наполеона было: "Какая подлость! Приди я на четыре часа раньше, все было бы спасено". И потом, пылко: "Где меня нет, делаются одни только глупости". Но он еще не думал, что все потеряно. Он поручил Коленкуру пойти посмотреть, "на что можно надеяться". Коленкур повидался с царем, прусским королем, Шварценбергом. Все сказали, что хотят мира, но без Наполеона. Ему император Александр предоставлял "все что угодно" в отношении дохода, но без права жить как во Франции, так и в Италии. Где же тогда? Коленкур назвал Корсику, Сардинию, Корфу. Александр упомянул остров Эльба; Коленкур поспешил превратить это в "обязательство" на случай, если императору придется отречься. Мария-Луиза и римский король уже покинули Париж.
      Между тем Наполеон, увидев, что дорога на Фонтенбло открыта, поехал туда. Там к нему явилась делегация маршалов во главе с Неем и потребовала отречения. Они не видели для Франции иного спасения, кроме возвращения Бурбонов! "Людовик XVIII будет хорошо воспринят монархами Европы", - говорили они. Наполеон попробовал увлечь их в последний раз. "Мы будем драться", - сказал он им. Они были непоколебимы. Из "Мемуаров" Коленкура известно, что он попытался покончить с собой. Но и яд предал его. Тогда он смирился. Регентство? Римский король? Он знал, что это иллюзия. На лестнице двора "Белой Лошади", в обстановке, достойной кисти самого великого живописца, он распрощался со Старой Гвардией: "Если я согласился вас пережить, то только для того, чтобы еще послужить вашей славе. Я хочу описать великие деяния, осуществленные нами вместе..." Когда он целовал орла, "ворчуны" плакали. Только они любили его; только они остались ему верны.
      "Образ мыслей должностного лица определяется его жалованьем". И его политика тоже. Маршалы и высокопоставленные чиновники, призванные исполнять роль флюгеров, предложили свои услуги Бурбонам. И граф д'Артуа, и даже монархи вражеских держав были встречены в Париже с неприличным энтузиазмом. "Каждый, казалось, вернулся из Кобленца... Носовые платки и нижние юбки превращались в белые флаги" (г-жа де Шатобриан). Сам же Наполеон спешит уехать из Фонтенбло. "Я мешаю... Почему они не покончат со всем этим?" Он надеялся, что Мария-Луиза получит Парму, что она будет ездить оттуда на Эльбу. Когда же он, наконец, пустился в путь, его неплохо принимали по дороге, за исключением Юга, где оголтелые роялисты обыскивали экипажи, чтобы найти его и повесить. Известно, что, очень храбрый на поле битвы, он боялся потасовки. Его видели 18 брюмера. Он переоделся в австрийскую форму, чтобы избежать насилия, и благополучно отплыл из Фрежюса на английском фрегате. Казалось, великое приключение подошло к концу.
      В то время как в Вене монархи и дипломаты пытались переделать Европу, а Мария-Луиза, неверная императрица, танцевала, свергнутый император, как обычно, деятельно и энергично посвятил себя своему крошечному государству. В сознании истинных людей действия величие не знает масштабов. На острове Эльба Цезарь старался как можно лучше управлять королевством Санчо Пансы. Он построил дороги, богадельню, театр. Он поднимал непахотные земли. Может, он смирился бы, если бы к нему приехали жена с сыном. Но появилась только Мария Валевская с другим сыном. Разочарованный, Наполеон отверг ее нежные чувства. Почему уже в начале 1815 года он решил вернуться во Францию? Ему было всего сорок пять лет, и он чувствовал себя в силах бросить вызов Европе. Да и претензий было много: жену удерживали в Вене; обещанную пенсию не выплачивали. А главное, у него были основания опасаться за свою жизнь. Талейран повторял: "Надо избавиться от человека с острова Эльба". Жозеф, вернувшись в Швейцарию, предостерегал брата от убийц - шуанов и пруссаков. Новости, доходившие до Наполеона из Франции, свидетельствовали о непопулярности Бурбонов. Их возвращение в обозе иностранной армии задевало национальную гордость. Офицеры и солдаты, герои Великой Армии, переведенные на половину жалованья, дабы уступить место эмигрантам, дрожали от гнева при виде белого флага. Они пили за здоровье "бритоголового малыша". 15 августа 1814 года они отпраздновали день рождения императора. Народ поговаривал: "Придет маленький капрал и избавит нас от лилий". Люди, приезжавшие из Франции, рассказывали императору, что республиканцы и бонапартисты готовят заговор против Людовика XVIII и что если Наполеон не поторопится, его может опередить герцог Орлеанский.
      Последнее опасение ускорило решение. Наполеон подготовил свой отъезд с тщательностью начальника штаба. На Эльбе была отпечатана высокопарная прокламация. "Орел с национальным флагом полетит с одной колокольни на другую до самых башен собора Парижской Богоматери". Возвращение было исполнено величия. Император располагал всего тысячью человек и не мог рассчитывать на силу. Его оружием были воспоминания о пятнадцати годах славы, любовь народа, преданность солдат. 1 марта 1815 года он высадился в бухте Жуан. По плану он должен был добраться по предгорью Альп до Гренобля - города благоприятного, минуя роялистский Прованс, о котором остались дурные воспоминания. Солдатам, посланным его арестовать, он подставил грудь: "Если есть среди вас кто-нибудь, желающий убить своего императора, я перед вами..." Никто не выстрелил. Гренобль открыл ворота, затем Лион. К императору присоединялись целые полки, создавалась небольшая армия. У него уже было достаточно людей, чтобы брать Париж. Но будет ли Париж защищаться? Людовик XVIII не захотел ждать узурпатора "в курульном кресле с Хартией в руках", как советовал ему Шатобриан. "Мне это не по нраву", - сказал старый, больной подагрой король. Ней поклялся выступить навстречу Наполеону и привезти его в железной клетке. Одно письмо, пара слов и маршал снова был на его стороне. 20 марта император ночевал в Тюильрийском дворце. Он овладел Парижем без единого выстрела. Король и его министры бежали.
      Гений восторжествовал, но что делать с этим торжеством? Ясно было, что союзники, собравшись в Вене, объявят Наполеона вне закона и окружат Францию. Готова ли она к сопротивлению на всех фронтах? Стремясь привлечь симпатии, он показал себя снисходительным и либеральным. "Я ни на кого не в обиде". Г-н Шатобриан нападал на него? Ну и хорошо. Бенжамен Констан бранил его? Он поручил ему составление дополнительного акта к конституции Империи, предусматривавшего свободные выборы, подотчетность министров парламенту, свободу прессы. Из-за этих уступок он терял вес в глазах военных, предпочитавших империю без всяких примесей. Люди остались те же. Ему пришлось снова привлечь предавших его маршалов, доверить полицию Фуше, сказавшему: "Наполеон для Франции что Везувий для Неаполя", призвать Карно, чтобы задобрить старых республиканцев. Таким образом, команда получалась не особенно сильной. Старые сановники, дискредитированные неоднократной сменой курса, не имели ни убеждений, ни авторитета. Плебисцит одобрил новую конституцию, но было много воздержавшихся. Свое принесение присяги Наполеон захотел превратить в обновленную церемонию времен Карла Великого. Он и братья появились облаченными в римские одежды. Парижане в ответ усмехнулись. Серый сюртук имел бы больше успеха. Права была г-жа де Сталь: "Глупо пытаться замаскировать такого человека под конституционного монарха". Куда лучше было бы объявить, что отечество в опасности, вызвать массовый подъем, установить военную диктатуру. Но пружина после стольких испытаний ослабла.
      С мая по июнь 1815 года император собрал 500 000 человек, союзники - более миллиона. Кроме того, Веллингтон спровоцировал новые беспорядки в Вандее. Это парализовало 25 000 человек, которые могли бы стать ценным подспорьем. Столкновение произошло при Линьи 16 июня, потом на унылой бельгийской равнине Ватерлоо 18 июня 1815 года. Диспозиции Наполеона были великолепны. Еще долго будут обсуждаться ошибки Нея, Груши, а также самого императора, который, победив при Линьи, не стал преследовать пруссаков на заре следующего дня. Упорная оборона Веллингтона отбила героические атаки Старой Гвардии. Вечером после Ватерлоо последняя французская армия отходила к Парижу побежденной. Теперь вся Франция требовала отречения. Наполеон сначала навестил свою падчерицу Гортензию в Мальмезоне, а потом отправился в порт Рошфор и на остров Экс. Он мог бы прорваться через блокаду и уплыть в Соединенные Штаты. Почитатели предлагали ему убежище в Новом Орлеане. Он предпочел сдаться англичанам. Бежать, спрятавшись в трюме, с риском быть там арестованным, он считал недостойным себя. Сдаться же без всяких условий злейшему врагу было жестом в стиле Плутарха. Он знал, что его письмо принцу-регенту станет украшением истории. "Ваше королевское высочество, став мишенью для мятежных группировок, раздирающих на части мою родину, и снискав вражду великих держав Европы, я завершил свою политическую карьеру. Как Фемистокл, я ищу приюта у очага британского народа. Я вверяю себя его законам и прошу покровительства у Вашего королевского высочества как самого могущественного, самого непримиримого и самого великодушного из моих врагов".
      Английские министры руководствовались не столько законами гостеприимства, сколько соображениями осторожности. Опыт острова Эльба излечил их от благодушия. Они решили отправить генерала Бонапарта на Святую Елену маленький островок, затерянный в океане "далеко за Африкой". Несколько преданных людей пожелали последовать за ним в изгнание: Монтолон, Бертран, Гурго, Лас Каз, Маршан. Когда на борту "Нортумберленда" спутники Наполеона говорили об "императоре", английский адмирал делал вид, что не понимает: "На судне нет императора". Ни император Австрии, выдавший за Наполеона свою дочь, ни император России, так часто называвший его братом, не могли бы отказать ему в этом титуле, не показавшись смешными. Англичане, никогда не признававшие победоносную Империю, обращались с пленным императором сурово. Деревянные бараки, где разместили Наполеона и его спутников в Лонгвуде, были построены для скота. Тюремщик Хадсон Лоу, человек с лицом висельника, был мелочен и ничтожен. Но дурное обращение послужило осуществлению последнего замысла императора. На острове Святой Елены у этого гениального режиссера оказались в руках все составляющие пятого акта. "Несчастьям тоже присущи героизм и слава. Моей карьере недоставало невзгод. Если бы я умер на троне в облаках собственного всемогущества, для многих мой образ был бы неполон. Нынче, благодаря несчастью, я наг перед судом людей".
      Наг? Не совсем, ибо полная объективность по отношению к самому себе человеческой природе не присуща. Наполеон на острове Святой Елены знал, что окружен неутомимыми биографами, готовыми опубликовать любое из его воспоминаний, и, с вполне естественным кокетством, принял перед лицом потомков наиболее привлекательную позу. Он хочет нравиться и в самом деле нравится неожиданной свежестью мысли и чувства и какой-то необъяснимой, вновь обретенной молодостью. В "Мемориале" Лас Каза лейтенант Бонапарт спасает императора Наполеона. В Лонгвуде, листая атласы, он надолго задумался, наткнувшись на карту Корсики. Там все было лучше. Даже запах у земли там был особый. "Одно сознание, что я на Корсике, - говорил он, закрывая глаза, - и ничего другого не было бы нужно". Ее он не нашел нигде больше. Не только корсиканское дитя, но и младший лейтенант в нем не умер. Он был консулом, императором, повелителем мира; он спал с дочерью Цезаря и остался выслужившимся солдатом. На острове Святой Елены эта детская непосредственность помогла ему пережить резкий переход от дворца к ангару. На своей скале он часто думал, что предпочел бы жить в Париже на двенадцать франков в день. Ужинать за тридцать су, бывать в литературных кафе и библиотеках, ходить в партер "Комеди-Франсез". Одного луидора в месяц хватило бы, чтобы оплатить жилье. Он не так уж сильно отличался от Стендаля, и тот это отлично чувствовал.
      Он начинал жизненный путь как литератор; он завершает его, диктуя, как обещал солдатам Фонтенбло, историю их великих свершений. Записывают Лас Каз и Гурго. У него есть одна неизменная черта - жажда чтения. Он просит читать ему Евангелия и восхищается красотой Нагорной проповеди. Охотно слушает Корнеля, хотя и знает его наизусть. Да и сам он разве не выдающийся писатель? Иногда его фразы отточены и резки, как у Тацита: "Но как ответили в Англии на это великодушие? Сделали вид, что готовы принять врага в гостеприимные объятия, а когда он отдался им по доброй воле, уничтожили его". Падение прекрасно в своей внезапной суровости. Но в еще большей степени солдат, чем писатель, он судит о шедеврах с точки зрения знатока военной и политической техники. В "Митридате" Расина он не одобряет план кампании: "Может, как рассказ это красиво, но лишено всякого смысла как военная концепция". Читая Библию, он останавливается на каждом названии местности, чтобы рассказать о каком-нибудь из своих сражений. Он любит "Одиссею", но осуждает Улисса: "Монархам не подобает драться, как нищие".
      Не подобает драться также и людям, окружающим монарха. Между тем на острове Святой Елены скука, убогие условия жизни и ревность раздирают небольшую группу мужчин и женщин, единственное связующее звено между которыми император. У молоденького Лас Каза прекрасная душа, но он оставил семью во Франции и уедет, как только получит все, что ему нужно, и соберет материал для "Мемориала". Бравый вояка Гурго претендует на исключительное право любить императора и грозит дуэлью Монтолону. "Он ополчился не столько на соперника, сколько на соперницу, г-жу де Монтолон, увядающую красавицу, которую имел основания подозревать в небескорыстных визитах в императорскую опочивальню" (Максимилиан Вокс). Наполеон старается его усмирить, треплет за ухо, называет "Горго... Горготто", делится с ним своими тревогами. "Вы думаете, у меня не бывает жутких моментов, когда, проснувшись среди ночи, я вспоминаю, кем я был и кто я теперь? Как медленно течет время! Какой крест! Нужно мужество, чтобы жить здесь". После ссоры со своим богом Гурго тоже покидает остров Святой Елены.
      Потом свидетелей остается мало. Есть "Тетради" Бертрана, "Воспоминания" Маршана и "мамелюка" Али Сен-Дени. В них вырисовывается жизнь однообразная и тяжелая. Этой маленькой группке людей, поглощенных воспоминаниями и сожалениями, трудно удержаться на той высоте духа, что соответствовала бы ее положению. Император ожесточается. Да и как иначе? Он болен, стал желтым, одутловатым; он страдает от неудобства узкой кровати, от отсутствия физических упражнений, от растущей уверенности, что никакого "возвращения с острова Святой Елены" не будет. Иногда он приходит в себя и весьма успешно угрожает ружьем тем, кто хочет нарушить покой его последнего жилища. Или же он, как прежде, засыпает окружающих вопросами. Но его ум - эта удивительная машина по сбору информации - теперь работает вхолостую. Он повторяется; он позволяет себе прибегать к грубым выражениям, почерпнутым в первых военных лагерях; увы, он все меньше похож на тот идеальный образ, что родился под пером юного Лас Каза. Близится момент развязки.
      Хадсон Лоу удалил от него доктора О'Мира, который не был ему неприятен; Наполеон отказался от услуг английского военного врача; мать и кардинал Феш прислали корсиканских врача и священника. Врач никуда не годился; священник ничего не добился. Император жестоко страдал и не принимал никакой пищи. Умирал ли он, как отец, от опухоли в желудке? Так считалось долгое время. Доктор Ги Годлевски, проведя расследование на острове Святой Елены, диагностировал язву, вызванную отвратительной пищей и в особенности горем. Наполеон умер 5 мая 1821 года. Над островом бушевала гроза. Маршан завернул его в плащ Маренго. Монтолон и Бертран хотели выбить на могиле одно слово Наполеон. Хадсон Лоу потребовал: Наполеон Бонапарт. Монарх или генерал? Достичь соглашения было невозможно, и камень остался чистым. Далеко-далеко, в Европе, в момент его кончины юный Лас Каз вдруг услышал страшный удар грома. Началась легенда.
      Легенда - это то, "что должно быть сказано", а мы должны сказать вместе со Стендалем, что Наполеон был "великим человеком". Когда окинешь взглядом эту удивительную судьбу, иногда возникает соблазн, как и он, приписать какую-то часть удачи генералу Случаю. "Великих людей делает успех", - говорил он. Но случай не мог бы быть столь постоянным. У всех могущественных вождей есть общие черты, без которых они не могли бы достичь такого влияния. Прежде всего, они ни во что не ставят то, к чему страстно стремятся обыватели. Никогда ни один лидер не имел столь обширных богатств и не пользовался ими так мало, как Наполеон. Затем, гениальные люди в действии видят вещи такими, как они есть, а не такими, как им хотелось бы. На протяжении всей триумфальной фазы своей карьеры Наполеон был реалистом и в грош не ставил всевозможные системы. Позже он пошел на спад, "потому что перестал сбиваться с пути". В глубине души он сохранил величие. Поскольку он не ждал от людей совершенства, то довольно легко прощал им промахи. "Есть пороки и добродетели, обусловленные обстоятельствами..." - говорил он. "Дурной поступок совершает человек, который по сути своей честен". Ум быстрый и разносторонний, невероятная работоспособность, интеллектуальная честность, никаких иллюзий в отношении людей, искусство соблазнять их без лести - вот что способно удержать удачу. Наверное, причина его конечного поражения кроется в чересчур богатом воображении. Его планы были великолепны, но слишком многочисленны. Высшее искусство состоит не в том, чтобы преуспеть, но в том, чтобы остановиться.
      Как бы ни относились люди к драме его жизни, никто не может отрицать величия его смерти. Прометей, прикованный к своей одинокой скале, в страдании и унижении он сохранил достоинство мученика. В июне 1815 года, после Ватерлоо, многие французы ненавидели Наполеона, оставившего им Францию оккупированной иноземцами. Очень скоро благодаря расстоянию, неприятию Бурбонов, красоте воспоминаний и рассказов о плене ненависть уступила место жалости, потом сожалениям. Его стали воспевать поэты. Виктор Гюго обязан ему самыми звучными из своих стихов. Даже в Англии его боготворили Байрон и Хобхауз. В армии навсегда сохранился незабываемый образ человека в маленькой шляпе и сером сюртуке, следуя за которым они "перешли через Альпы и через Рейн", победили всех королей Европы и донесли трехцветное знамя до самой Москвы. Память о Бонапарте народ неизменно ассоциировал с памятью о Революции. В 1830 году бонапартисты и якобинцы, объединившись, во второй раз прогонят Бурбонов.
      Иногда на острове Святой Елены, в этой пустыне горечи и скуки, он жалел, что не погиб под Москвой. "Сир, - говорил ему Лас Каз, - тогда история лишилась бы возвращения с Эльбы, самого героического из всех поступков, когда-либо совершенных людьми... - Да, я понимаю, - отвечал император, - в этом что-то есть, но, скажем, Ватерлоо... Вот где мне следовало умереть". Вершители славы обычно смотрят на свою жизнь отстраненно, сверху и воспринимают ее просто как произведение искусства. Но Наполеон в дни полной ясности сознания знал, что остров Святой Елены был в его истории мерзостным, возвышенным и необходимым эпилогом. Он выиграл партию, потому что проиграл ее. Гробница императора в крипте Дома Инвалидов остается для французов местом паломничества, и не только благодаря Арколе, Аустерлицу и Монмирайлю. Современная Франция знает, что была вылеплена этой прекрасной рукой.