– Что-то в этом роде, – уклонился мужчина от прямого ответа.

Один – один! – констатировала Роми. Незнакомец платил ей той же монетой, что и она ему час назад.

– Я ищу... Старую Кондитерскую.

– Понятно.

Роми беспомощно заморгала. Этот малый, казалось, наслаждался ее беспомощностью и спокойно, не торопясь, выуживал из нее интересующую его информацию.

– Мне нужен дом на улице...

–...Жанны д Арк.

– Точно. Я обошла все закоулки, но не обнаружила ни улицы, ни нужного мне дома. Вы не в курсе: может быть, кто-то поснимал все указатели?

Роми заправила за ухо выбившуюся прядь волос и дружелюбно улыбнулась, ожидая ответа. Загадочная улыбка на лице мужчины сменилась торжеством.

– Неужели никто так и не подсказал вам дорогу? – спросил он невозмутимо.

– А у кого мне было спросить? – удивленно спросила Роми. – Я не то, что человека – ни одной собаки не встретила. Можно подумать, поселок вымер. А если бы кто и попался мне навстречу, так я все равно не говорю по-французски. Когда я ехала сюда, я не думала, что в столь маленьком поселке можно заблудиться.

– Считайте, что вы попали в дорогое вашему сердцу средневековье, – усмехнулся мужчина. – Хочу вам сообщить, что Старая Кондитерская расположена по соседству с пансионом для отдыхающих и живет там хозяйка этого пансиона. Вы намереваетесь остановиться в одном из ее коттеджей?

– Нет, я остановлюсь у нее самой, – честно, как на духу, сообщила Роми. – Хозяйка пансиона – моя мать.

– Понятно! – коротко кивнул он, словно это снимало все вопросы.

– Мать ждет моего приезда и, наверное, уже начала беспокоиться...

– София Стэнфорд? Начала беспокоиться? По поводу кого-то, кроме нее самой? Бога ради, не смешите меня! – отозвался незнакомец.

– Вот именно, беспокоится! – Роми почувствовала себя задетой за живое. – А почему бы и нет?

– Такая чувствительность совершенно не в стиле этой особы.

По спине Роми пробежал холодок. Что он мелет? – с возмущением подумала она и сдержанно сказала:

– Между прочим, вы на редкость грубо себя ведете, месье.

– Сознаюсь в таком грехе, но ничем помочь не могу, – не смутившись ни на йоту, ответил он.

Роми вдруг осенила догадка.

– Так вы знакомы с Софией Стэнфорд? – пробормотала она.

– Скорее, знаю ее, а это, согласитесь, не одно и то же, – как-то чересчур задумчиво ответил он. – Так вы – ее дочь?

Роми смутилась, не понимая, как ей следует вести себя в отношении человека, не считающего нужным скрывать своего враждебного отношения к ее матери.

– Роми Стэнфорд! – после короткой паузы представилась она.

– Клод.

– Клод... – повторила она. – Выходит, вы все-таки француз?

– А вы сомневались?

– Да, мне показалось...

– Нет, я чистокровный француз.

Клод явно не относился к тем людям, которые рассказывают о себе первому встречному. Так кто же он, в конце концов? Может быть, француз из Луизианы?

– Мне показалось, что вы не очень-то доброжелательно относитесь к моей матери, – осторожно заметила она.

– Вам это не показалось.

У Роми застучало сердце от волнения, настолько откровенным было выражение неприязни на лице ее нового знакомого.

– Мне жаль, что вы с ней в плохих отношениях, – тихо сказала она, нервно сжимая и разжимая пальцы.

– Плохие, – это еще мягко сказано. Я бы назвал наши отношения враждой, – хладнокровно уточнил Клод.

Роми не знала, плакать ей или смеяться, броситься на защиту матери или принять ситуацию такой, какая она есть. Она почувствовала вдруг, что смертельно устала, вот-вот сорвется и ударится в слезы.

– Плачете? – поинтересовался Клод таким тоном, словно получил новую пищу для размышлений.

Роми быстро смахнула рукой предательскую слезу и бросилась в атаку:

– Вот еще! Просто я устала, проголодалась и почти отчаялась найти дом матери до темноты.

– У вас же есть ночной фонарь и плюшевый медвежонок в качестве близкого друга, – напомнил он, издевательски приподняв уголки губ.

Бессердечный нахал! Уперев руки в бедра, Роми выпалила:

– Между прочим, если вы и в самом деле знаете, где находится дом, который я ищу, то могли показать дорогу туда хотя бы из простой любезности! Какие бы чувства вы ни испытывали к моей матери, я-то еще не успела дать вам ни малейшего повода для неприязни! Или покажите, куда мне идти, или до свидания!

Клод какое-то время размышлял.

– Я сделаю кое-что получше, – сказал он, наконец, и глаза его странно блеснули. – Я сам провожу вас туда!

Роми подобралась, чувствуя в его предложении неведомый ей подвох.

– Лучше объясните, как пройти, – торопливо сказала она. – Прямо, направо или налево? Я уж как-нибудь разберусь.

– Вы ведь в средневековом поселке, – с улыбкой напомнил Клод. – Если вы затеряетесь снова, боюсь, вы вообще не сможете найти дорогу. А потом я из чисто гуманных соображений заинтересован в том, чтобы ваш плюшевый дружок смог отправиться в постельку в положенные восемь часов вечера.

– И вы не предоставите мне права выбора? – с вызовом поинтересовалась Роми.

Клод отрицательно покачал головой.

– Что ж, – обреченно сказала она, – я слишком соскучилась по горячему душу и мягкой постели, чтобы бродить по переулкам и ломиться в чужие двери. Пойду, захвачу свои вещи.

Они вернулись к мотоциклу, и Клод первым подхватил ее рюкзак и дорожную сумку. Глупо устраивать перетягивание каната в такое неурочное время! – с некоторым раздражением подумала Роми и... сдалась. Клод закинул за плечо ее рюкзак, и Роми, ощущая себя бессловесным приложением к собственным вещам, покорно побрела за ним следом.

В полном молчании они брели по узкой ступенчатой улочке, которую она совершенно очевидно не видела во время своего самостоятельного рейда, миновали два довольно-таки современных коттеджа с зашторенными окнами и подошли к наполовину деревянному строению, стены которого были увиты диким виноградом и розами. Аромат цветов плыл в воздухе, и Роми, остановившись на секунду, опустила лицо к бархатистым темно-красным лепесткам.

Выпрямившись, она огляделась и увидела поднимающуюся вверх пустынную улицу, мертвые дома. Ни души. Даже собака не подавала голос. Лучи заходящего солнца яростно слепили глаза, раскалившиеся за день каменные стены, дышали жаром. Тишина и духота.

– Где же люди? – спросила она полушепотом, пытаясь заглянуть в щель между закрытыми ставнями окон.

– Те, кто постарше, заканчивают вечернюю трапезу, чтобы затем отправиться в постель, – ровно ответил Клод. – Что касается молодых, то они в большинстве своем перебрались в город, где им есть чем заняться. По вечерам в Ла-Роше не очень-то оживленно, не правда ли?

– Нам еще далеко? – нетерпеливо спросила Роми. – Эти ступени, доконают меня. Я умираю от усталости и голода. Я не ела уже почти пять часов! – с пафосом объявила она.

– Да, одним шоколадом сыт не будешь, – язвительно заметил Клод. – Нам осталось лишь завернуть за угол. Позвольте...

И его сильная крепкая рука обвила полуобнаженную талию Роми, и ее вдруг опалило изнутри другим, внутренним, слишком знакомым ей жаром.

В течение двух лет ее пожирал этот чувственный жар. Два года витала она в мире любовных грез. Одного взгляда Питера – рыжеволосого статного бригадира реставраторов – было достаточно, чтобы повергнуть ее в экстаз. Правда, такие взгляды были крайне редкими, поскольку та, прежняя Роми, не представляла для Питера ни малейшего интереса.

И вот то самое чувство, которое она, казалось, сумела изжить в себе, так неожиданно вернулось к ней.

И кто его пробудил? Совершенно незнакомый ей мужчина, иностранец, взявшийся из чистой любезности проводить ее до ворот материнского дома.

Боже! – в панике подумала Роми. – Неужели вместе с избытком веса я потеряла прежние представления о сдержанности и стыде? Растерявшись, она шагнула на стесанную от времени ступеньку улицы-лестницы, пошатнулась и... почти тут же оказалась в сильных и надежных руках своего спутника.

– Извините. Я очень устала и нечаянно оступилась, – чуть слышно прошептала девушка.

– Оступились? – приподнял брови Клод, всем своим видом, как бы говоря: «Как же, как же. Так мы вам и поверили!» Это была реплика уверенного в себе мужчины, привычного к тому, что женщины сами бросаются ему на грудь.

Роми вспыхнула. Ее оскорбило, что он, сам, возможно, того не желая, причислил ее к разряду подобных женщин.

– Знаете, – отрезала она, вырвавшись из его объятий, – пожалуй, не надо провожать меня дальше. Объясните, покажите на пальцах, просто намекните, куда идти, а я уж как-нибудь сама дойду до места.

– Ни в коем случае! – тоном, не допускающим возражений, заявил Клод. – Я просто обязан довести вас до дверей. Вы прямо-таки с ног валитесь от усталости!

– Именно оттого я и споткнулась, – пробурчала Роми.

Подняв голову, она увидела бесконечный ряд ступенек, серпантином вьющихся вокруг холма и уходящих к его вершине. Ей вдруг пришло в голову, что по логике вещей Кондитерская должна была бы находиться где-то рядом с центром поселка, и волна подозрений нахлынула на нее. Она приоткрыла рот и уже хотела задать своему поводырю нелицеприятный вопрос, когда Клод поднял руку и показал на первый переулок справа.

– Рю Жанна д Арк, – объявил он. – Нам не надо взбираться на вершину холма, не бойтесь. Мы уже пришли... Вы что-то хотели спросить?

– Да!.. О нет! – только и смогла вымолвить Роми, сразу же устыдившись собственной подозрительности.

Неужели они впрямь пришли? Она с облегчением прислонилась спиной к каменной стене.

– Слава тебе Господи, что ты есть! – воскликнула она счастливо. – Наконец-то! Вы не представляете, как я вам благодарна, месье Клод. Спасибо!

Какое-то мгновение Клод смотрел на нее, как околдованный, потом очнулся и негромко заметил:

– Погодите радоваться, мисс. Надо еще удостовериться, что ваша мать дома.

– А где же ей еще быть? – с недоумением спросила Роми. – Мы ведь заранее обо всем договорились, так что, надеюсь, все будет в порядке. Который дом ее?

– Вон тот, в конце переулка.

Три коттеджа, принадлежавшие матери, при ближайшем рассмотрении оказались типичными для этих мест домами с бордовой черепицей, с верандами и внутренними двориками. Одно из этих строений, судя по необычно большому окну-витрине и выцветшей вывеске над дверью, было некогда торговым помещением.

– Н-да, ремонт этим домам не помешал бы, – пробормотала Роми, бросив профессиональный взгляд на коттеджи.

– А почему вы не стучитесь? – сдержанно поинтересовался Клод.

– Видите ли... – Роми беспомощно махнула рукой, чувствуя, как уверенность покидает ее. – Я... В общем, я нервничаю. Как-никак мы не виделись с ней целых четырнадцать лет. Все, что запомнилось мне из детства, это россыпь каштановых волос и духи с запахом лаванды... Но я так много слышала о ней от отца! Интересно, как она меня воспримет?..

– Четырнадцать лет? – озадаченно повторил Клод, но тут же лицо его снова стало безмятежным. – Раз так, не теряйте времени! Чем скорее вы покончите с преамбулой, тем быстрее состоится встреча... Если она вообще состоится... – И он забарабанил кулаком по двери с такой силой, что стук этот мог поднять бы мертвого из могилы.

Роми взволнованно откинула со лба шелковистую прядь волос. Тишина. Клод постучал по двери еще раз – с точно таким же результатом.

– Вы уверены, что это тот самый дом? – взволнованно спросила девушка, поднимая глаза на спутника.

– Разумеется.

– Но тогда она должна быть дома! – закричала Роми срывающимся от волнения голосом.

– Должна? – Клод по-хозяйски содрал с двери кусок облупившейся краски, затем провел ладонью по выщербленной стене. – Боюсь, у нее могут быть причины затаиться...

– О чем вы? Вы что, специально хотели напугать ее? – возмущенно закричала она.

Клод посмотрел на Роми с искренним сочувствием.

Девушка облизала пересохшие губы, лихорадочно подыскивая хоть какое-то логическое объяснение творящемуся на ее глазах абсурду. Мать ушла за молоком... Ищет пропавшую кошку... Закупает уголь для камина...

Любое объяснение было лучше, чем его отсутствие.

– Ой, у меня же есть ключ! – спохватилась вдруг она. – Мать прислала его почтой на случай, если я приеду в ее отсутствие. А поскольку я не знаю, сколько времени придется стоять здесь и ждать ее возвращения, совершенно логично воспользоваться им, правда ведь? Клод деланно-равнодушно пожал плечами и сказал:

– Разумеется, надо войти. Только не спешите обольщать себя надеждами на ее скорое возвращение...

– Откуда такая уверенность, месье? – возмутилась Роми. – Вы что, Господь Бог или дьявол, если заранее все знаете?

Чувственные губы Клода изогнулись в усмешке.

– Я ни тот и ни другой. Но если вам угодно, моя фамилия – де Ларош, – заявил он с легким поклоном. – И земля, на которой стоит этот поселок, и большинство строений практически принадлежат мне.

Роми застыла, изумленно, разинув рот.

– Так вы и есть новый владелец поместья? – с глупой улыбкой спросила она. И вдруг до нее дошел смысл сказанного. – Постойте, выходит, вы и есть сын того человека, который довел Ла-Рош до состояния разрухи?

– Совершенно верно. Я приехал из Штатов, из Батон-Ружа, две недели назад. А месяцем раньше скончался мой отец, – сказал Клод с такой легкостью, будто речь шла о каком-то пустяковом событии. – Что касается запустения, царящего здесь, то оно и для меня по ряду причин стало шоком.

Так и не объяснив, что за ряд причин он имел в виду, Клод забрал ключ из дрожащих пальцев Роми, отпер дверь и отступил, пропуская свою спутницу вперед.

Невольно повинуясь его властному жесту, она ступила через порог и погрузилась в прохладу и полумрак помещения. На нее пахнуло сыростью и запахом трухлявого дерева. И в этих условиях долгие годы жила ее мать! На память Роми невольно пришли слова Клода о том, что безликая, но комфортабельная железобетонная коробка современной квартиры для многих здешних жителей показалась бы верхом мечтаний.

– Мама! – что есть силы, крикнула она. – Мама!!! Где ты?

Все та же гробовая тишина и могильный холод. Роми на ощупь нашла выключатель и зажгла свет.

И тут же вздрогнула.

– Какой ужас! – воскликнула она, обозревая окружающий хаос. – Кто устроил этот разгром?

– О чем вы? – спросил Клод, заходя в комнату вслед за нею и невольно присвистнув при виде открывшейся ему картины. – О-ля-ля! Вот это да!

Он поставил чемодан и рюкзак на пол и прошел вперед между опрокинутых стульев и разбросанных по всему полу вещей.

– А во всем виноват ваш отец! – запальчиво объявила Роми. – Стоит мне подумать, в каких условиях моей матери приходится жить...

– Эти три дома принадлежат ей лично, – процедил сквозь зубы Клод. – Так что с нее и спрос.

– Шутить изволите? – возмутилась Роми. – Чтобы моя мать согласилась жить в таких условиях? Да никогда! Вы поглядите: краска на стенах облупилась, занавески полиняли, и лет сто как не стираны, стулья... – Она помолчала и уже менее уверенно сказала: – Погодите, но ведь стулья не сама же она уронила?.. Я все поняла! С ней что-то случилось? О Господи!..

Клод пристально посмотрел на нее.

– Возможно, вы и правы, – сказал он зловеще. – И знаете, что я вам предложу: давайте искать ее вместе! Я не меньше вас заинтересован в том, чтобы она нашлась.

– Она?.. Нашлась?.. – пролепетала Роми. – Вы считаете, ее действительно нет в доме?

– И не только в доме, – сказал он с досадой. – Но и в поселке. А может быть, и во Франции. Нет ее, понимаете?! Сгинула, исчезла, испарилась!

– Испарилась? – шепотом переспросила Роми.

– Ну, это я фигурально выражаюсь, – уточнил Клод и жестко, с издевкой в голосе, добавил: – Думаю, она ударилась в бега, если вы хотите, чтобы я называл вещи своими именами.

– О-о! – вырвался из груди Роми тихий возглас.

– До меня, – продолжал Клод, – донеслись на днях кое-какие слухи, но я не придал им значения. Как выясняется, зря. Видите ли, я пытался согласовать с ней условия одной сделки... К сожалению, мы ни о чем не договорились, а теперь...

Роми наконец пришла в себя.

– Не смешите меня! – набросилась она на Клода. – Мать ведь звонила мне. Сказала, что будет ждать меня здесь, значит, так оно и должно быть!

Разозлившись на то, что он совершенно не слушает ее, а заинтересованно рассматривает бумаги, лежавшие на письменном столе, она закричала во весь голос:

– Неужели вы не понимаете, что мы не виделись столько лет, что речь идет не просто о коротком визите, а о воссоединении семьи! Она звонила мне! Хотела видеть меня! Ну, какой, скажите, ей резон убегать из дому в день моего приезда?!

– Ну, конечно, будь я трижды проклят! – воскликнул Клод, казалось, совершенно не услышав ее отчаянной реплики.

– Что там еще такое? – с раздражением поинтересовалась она.

Клод обернулся к ней, и Роми успела заметить, как торжествующая усмешка на его лице сменилась мягкой дружелюбной улыбкой.

– Эту бумажку я нашел на столе, – сказал он любезно. – Заранее прошу простить меня, что вынужден, ознакомить вас с ее содержанием. Вы, безусловно, заслуживали лучшего приема здесь, но...

Роми дрожащими пальцами взяла из его руки листок бумаги и уставилась на него, но не смогла прочесть ни слова. Буквы плясали перед глазами.

– Извините, но я ужасно волнуюсь...

– И совершенно напрасно, – невозмутимо заявил Клод. – Ваша мать цела и невредима. Она всего-навсего объясняет в записке причины своего внезапного отъезда.

Кое-как сосредоточившись, Роми наконец сумела разобрать слова, написанные нервным витиеватым почерком: «Извини, дорогая, но нет никакого спасения от кредиторов. Дарю тебе эти дома, все равно они висели на моей шее, как жернова! Считай их моим подарком тебе. Все необходимые документы должны лежать рядом».

– Что? – изумленно округлила глаза девушка. – Она подарила мне эти дома? Зачем? Ничего не понимаю!

– На вашем месте я бы не переживал так сильно, – с ироничной улыбкой заметил Клод. – У вас же ничего не отняли – скорее наоборот. Хотя, боюсь, вы еще нахлебаетесь с этим подарочком бед!

– Но я ничего не понимаю! Она ничего об этом не говорила! Что мне с ними делать? И... постойте: где же она будет сама жить?

– Мир так велик, – развел руками Клод. – Но здесь она уже вряд ли объявится...

Роми вспомнила вдруг про свой собственный, слава Богу, небогатый опыт общения с кредиторами. Незадолго, перед тем как лишиться работы, отец купил в рассрочку мебель, и уже через короткое время проценты по платежам выросли до умопомрачительной суммы. Сборщик недоимок приходил в сопровождении дюжих молодцов, подозрительно осматривал дом, раздуваясь от сознания собственной значимости и важности, и разговаривал с нею и отцом в угрожающем тоне.

Однажды, когда у них не нашлось денег заплатить очередные проценты, он пришел и забрал ее новый магнитофон...

Роми вздрогнула, почувствовав, как кто-то взял ее под руку.

– С вами, надеюсь, все в порядке? – поинтересовался Клод.

– Разумеется, нет! – огрызнулась Роми. – С чего бы мне быть в порядке, если в день моего приезда выясняется, что мать, которую я не видела с раннего детства, вынудили бежать из ее собственного дома, какие-то негодяи! Наверняка они угрожали ей...

Оттолкнув его руку, Роми торопливо дочитала записку до конца: «Приходится уезжать, пока еще цела. Любящая тебя...» Слово София было зачеркнуто и вместо него приписано: «мама».

Ларош был прав – мать сбежала из поселка, а стало быть, долгожданная встреча матери и дочери не состоялась, не получилось душевного разговора двух любящих сердец, и Роми по-прежнему некому излить свои печали и поделиться надеждами...

– Она ведь знала, знала, что я приезжаю, – надтреснутым голосом сказала Роми.– Знала, что значит наша встреча для меня и папы.

Не находя опоры под ногами, она рухнула в старинное потертое кресло с деревянными подлокотниками и... с грохотом упала на пол. Очнувшись, она увидела, что лежит в груде обломков, а Клод стоит, наклонившись над нею, и с еле заметной ироничной улыбкой протягивает ей руку.

Роми в бешенстве отмахнулась от него, решив, что встанет сама и в его снисходительности абсолютно не нуждается. Клод пожал плечами и вышел из комнаты.

В течение нескольких минут Роми безуспешно пыталась выбраться из-под груды обломков, но это оказалось совершенно безнадежным делом, и она затихла.

Ей стало стыдно, что несколько минут назад она злилась на мать. Та, разумеется, стала жертвой преследований кредиторов, и у нее наверняка не оставалось никакого иного выхода, кроме бегства.

Обстановка дома вполне соответствовала царящему в нем духу разрушения. Истертый, весь в пятнах ковер с оборванной бахромой и залежами пыли в складках. Две голые лампочки, болтающиеся, словно два висельника, на черных электрических проводах. Допотопная, обшарпанная и разваливающаяся на глазах мебель была, вероятно, куплена у старьевщика, во всяком случае, ее первоначальные владельцы отошли в мир иной еще в прошлом веке. В шкафах недоставало дверей, а хрустальные бокалы и фарфор на облезлой горке были покрыты густым слоем пыли.

И здесь жила ее красивая и веселая мать!

– Боже, мама! – пробормотала Роми, почувствовав острый приступ жалости к женщине, подарившей ей жизнь.

– Чай готов, прошу за стол!

Роми с трудом повернула голову. В дверях стоял Клод – улыбающийся и доброжелательный.

Хотелось пить, хотелось, есть, и она невольно уступила слабостям тела, покорно кивнув. Господи, когда он успел вскипятить чай!

– Ее вынудили бежать! – убежденно заговорила она. – Я прямо-таки вижу, как эти кредиторы устраивают в доме погром, переворачивают и расшвыривают по комнате вещи, орут на нее... Они запугали ее. Если я только узнаю, кто учинил это, я подам на них в суд! Я заставлю этих негодяев, возместить причиненный ими ущерб, клянусь в этом!

– Предлагаю продолжить разговор на кухне, – спокойно предложил Клод. – Там не так мрачно, как здесь, и настроение ваше заметно улучшится.

– Но я не могу подняться, – захныкала Роми. – Я зажата обломками этого несчастного кресла.

Сдерживая улыбку, Клод с торжественным видом протянул девушке руку. Она приподнялась, но, услышав треск рвущейся материи, торопливо отпустила руку и с тупым звуком шлепнулась обратно на пол. При ближайшем рассмотрении оказалось, что она зацепилась за ржавый гвоздь и ее кожаные брюки порваны возле бедра.

– Ну конечно! – чуть не плача запричитала она. – Все вокруг сегодня против меня! Я смертельно устала, проголодалась, я выбита из колеи и до смерти расстроена. Так нет, всего этого мало – надо, чтобы порвались мои любимые, мои единственные кожаные брюки!

– Но неужели их невозможно зашить?

– Только не надо утешать меня сказочками о волшебной игле! Я не желаю ходить в заплатах, словно какая-нибудь оборванка! – вспылила она. – Но, самое, страшное, я не могу себе позволить купить новые!

– Не можете? – недоверчиво хмыкнул Клод. – Приехав на таком роскошном мотоцикле? «Харлей Дэвидсон» – это класс!

– Никогда не надо полагаться на первое впечатление от собеседника, – буркнула Роми. – Возможно, человеку со стороны трудно поверить в то, что специально ради этой поездки я продала часть домашних вещей, и выгребла подчистую все свои сбережения за несколько лет работы.

– Да, в это нелегко поверить, – сдержанно заметил Клод.

– Вот-вот! А между тем я копила деньги целых три года, экономя на всем, на чем только можно. – На платьях, которые скрывали бы ее чересчур уж аппетитные формы, на книгах, скрашивающих одиночество длинных вечеров, могла бы она сообщить ему...

– Неужели даже на таких шикарных прическах? – иронически спросил Клод.

Роми коснулась ладонью своего стриженого затылка и сверкнула довольной улыбкой. Однако тут же помрачнела и доверительно сказала:

– Прическа – это отдельная история. Всю жизнь у меня на голове, было черт знает что, а поскольку я ужасно хотела понравиться матери, мне пришлось постричься и покраситься.

– Даже покраситься? – хмыкнул Клод. – Ну, уж это-то зачем?

– Если бы вы видели меня полгода тому назад, то не задавали бы таких вопросов. А мама... мама такая красивая на папиных фотографиях... Я боялась разочаровать ее...

– Если она настоящая мать, то приняла бы и полюбила своего ребенка, каким бы он ни был, – резонно заметил Клод.

– Ясное дело. Думаю, она бы и приняла. Но мне хотелось, чтобы она имела возможность гордиться мной!

А как можно гордиться лохматой, близорукой и толстой дурнушкой? – мысленно закончила она. Клод, кажется, удовлетворился ее ответами.

– И все-таки пойдемте пить чай! – громогласно объявил он и, подхватив Роми под локти, извлек девушку из деревянной ловушки.

– Не обижайтесь, что накричала на вас, – чуть смущенно сказала Роми, приглаживая разорванные брюки. – Слишком сильное потрясение... Мы с отцом так надеялись на эту встречу. Мать ушла от нас, когда мне не было еще и семи лет. И тогда я впервые увидела отца плачущим. Он прорыдал несколько дней. Представляете, какое это было испытание для маленькой девочки?

– Думаю, что да, – негромко отозвался Клод.

– Мне эти дни показались целой вечностью. Хорошо еще соседи жалели и кормили меня все это время. Если бы не они, я, пожалуй, умерла бы от истощения...

Роми не стала рассказывать, как вернулась из соседской квартиры в дом к отцу. Тот сидел за столом, уставленным бутылками из-под виски, и глотал пьяные слезы. Испуганная его странным поведением, непонятным запахом, исходившим от него, девочка забилась в уголок гостиной и, глядя на отца широко раскрытыми глазами, впихивала в себя сладости, которыми щедро одарили ее соседи. Иногда она пыталась заговорить с отцом, утешить его, но тот грубо отталкивал ее и продолжал рыдать, уткнувшись лицом в заваленный объедками и залитый виски стол...

– Да, многое вам пришлось перенести, – чуть дрогнувшим голосом заметил Клод.

– И все-таки отцу, я думаю, было еще хуже. Мать была для него всем – его миром, его душой, его жизнью. Бедный папа! Он стал совсем другим человеком после того, как она ушла от нас.

Глаза Клода недобро сверкнули.

– Есть такие женщины, которые притворяются жертвами, а по сути своей являются хищницами, – заметил он. – Они вползают к своему несчастному избраннику в душу, лишают остатков разума и, рано или поздно, тем или иным путем, загоняют в гроб.

– Отец после ухода матери пристрастился к выпивке, – неохотно призналась Роми, – и это, конечно же, послужило причиной того, что он никак не мог найти постоянного места работы. Пьяниц, в строительном деле не терпят. Впрочем, худо-бедно, но дела стали понемногу налаживаться. Поначалу помогали друзья отца и соседи. Ходить за покупками и готовить пищу я научилась очень быстро. Для такой работы, слава Богу, не требуется великого ума.

Клод крякнул с досады:

– Это что же, получается? – спросил он сквозь зубы. – Отец свалил на малолетнюю дочку всю домашнюю работу?

Роми отрицательно замотала головой.

– Это была его не вина, а скорее беда! – с горячностью заявила она. – Папа впал в хроническую депрессию. А когда мне исполнилось пятнадцать, он упал со строительных лесов и с тех пор прикован к инвалидной коляске. Нетрудно представить, как человек после такого несчастья должен относиться к жизни, в которой ему никогда и ни в чем не везет.

– Представить нетрудно, – кивнул угрюмо Клод. – Хотя, как мне кажется, ему совершенно определенно повезло с дочерью...

Роми покраснела и поспешила продолжить:

– Он обожал мою мать. Боготворил. Несмотря ни на что! По вечерам мы сидели вдвоем, и он рассказывал о вечеринках, на которых они были вместе, о том, как она притягивала к себе людей, какая она остроумная, пленительная, ошеломляюще красивая. – Роми грустно улыбнулась. – Только зачем я вам все это рассказываю? Вы с ней встречались и знаете ее лучше меня.

Она с затаенной надеждой взглянула на него, словно ожидая продолжения, но Ларош лишь уклончиво кивнул в ответ.

– Да, я с ней встречался, – сказал он. – Но из ваших слов получается, что именно она, а не какие-нибудь иные обстоятельства сломила у вашего отца волю к жизни и стала виновницей его затяжной депрессии.

– Нет, нет и нет! Папа постоянно повторял, что сломила его любовь. Но эта же самая любовь подарила ему чудесные воспоминания о прошлом – воспоминания, которыми он живет теперь, парализованный, лишенный возможности жить полнокровной жизнью. Неужели, по-вашему, человек, способный любить так сильно, не заслуживает восхищения?

– Скорее достойна восхищения ваша преданность и любовь к нему. Или сожаления – ваша слепота. Выбирайте на свой вкус, – негромко сказал Клод. – То, что разрушает, заслуживает только осуждения! Любовь должна окрылять, придавать силы, помогать человеку, реализоваться в этой жизни. Ваша мать всецело завладела вашим отцом, околдовала его, и он потерял волю к жизни. Конечно, в силу долга нам следует относиться к родителям с любовью, но если трезво взглянуть на то, что они подчас представляют собой на практике... – А это, уж извините, не ваше дело! —вспыхнула Роми и, круто развернувшись, двинулась на кухню.

Выпью чая, немного успокоюсь, сказала она себе. Молока в холодильнике, разумеется, не оказалось, как и многого другого, и она с расстройства бухнула в кружку двойную порцию сахара.

В дверях появился Клод, и девушка окатила его ненавидящим взглядом.

– Я вас попрошу впредь никогда не говорить о моих родителях в подобном тоне! – бросила она.

Клод прошел на кухню и с некоторой опаской присел на расшатанный стул.

– К сожалению, не могу обещать вам этого, – сообщил он.– По крайней мере, в отношении Софии Стэнфорд.