– Мой муж был бы совсем другого мнения.

– Я не знаю, какого мнения был бы ваш муж. Вероятно, он не привык видеть незавершённые живые существа. Возможно, его привёл бы в ужас даже его собственный вид.

– Я… я не об этом не думала. Но он… Мы выздоровеем оба?

– Никаких неразрешимых медицинских проблем ни в вашем случае, ни в его случае не возникает. Совершенно.

– Но почему… почему, раз это в ваших силах, вы до сих пор не восстановили моё зрение? Или вы… боитесь, что я увижу вас и… и испугаюсь?

Снова пауза. Когда же зазвучал ответ, ей показалось, что говорящий улыбается.

– Пожалуй, нет. Нет, не поэтому.

– Тогда потому, что… Как вы сказали о Фреде… что я покажусь страшной самой себе?

– Это лишь одна из причин, но не главная. Понимаете ли, я в некотором смысле, экспериментирую. Не тревожьтесь, пожалуйста, вы не превратитесь в чудовище – с биологией я знаком достаточно хорошо. Правда, о том, как устроены люди, я знаю меньше. Те знания, которыми я располагаю, я почерпнул в основном из ваших книг и при этом обнаружил, что в книгах этих есть некоторые неточности. Из-за этого я мне приходится действовать медленно и очень осторожно. Допустим, я восстановлю какой-нибудь орган, и вдруг окажется, что он не того размера или же вырабатывает не те гормоны. Я стараюсь по возможности избегать таких ошибок, а если они всё-таки случаются, спешу исправить до того, как наступят вредные последствия.

– Это не опасно?

– Нисколько, уверяю вас. И внутренне, и внешне вы останетесь такой же, как были.

– Такой же… А смогу… а смогу я иметь детей?

– Сможете. У нас нет половых различий, но мы знаем многие виды существ, у которых они есть, и знаем, как они для них важны. Поэтому я тщательно слежу за гормональным равновесием – как у вас, так и у вашего мужа.

– Спасибо… доктор. Но всё-таки я не понимаю… почему вы не хотите восстановить мне зрение сейчас, не откладывая?

– Я не хочу дать вам глаза, которые будут недостаточно хорошо видеть, потому, что тогда мне придётся снова их удалять. И я не хочу, чтобы вы видели свои конечности, пока они не развились окончательно – это зрелище причинило бы вам ненужную боль. Только тогда, когда я буду уверен, что всё восстановлено как было, я примусь за ваши глаза.

– А мой муж?

– Он будет воссоздан таким же образом. Скоро его сюда перенесут, и вы с ним сможете разговаривать.

– И вы не хотите, чтобы он или я видели друг друга… незавершёнными?

– Лучше не надо. Могу уверить вас: когда я закончу лечение, вы станете почти точно такой же, какой были прежде. Когда придёт время, у вас будут глаза и вы сможете ими видеть.

Она молчала, и он заговорил снова:

– У вашего мужа были и другие вопросы. Вы тоже можете их задать.

– Простите, доктор… Я отвлеклась. Что вы сказали?

Он повторил, и она ответила:

– Других вопросов у меня нет. Вот только… Нет, пока я их задавать не стану. Что хотел знать мой муж?

– Кто мы – я и мне подобные. Как случилось, что мы подобрали вас и спасли? Почему мы это сделали. Что намерены с вами делать, когда вы будете восстановлены.

– Да, я тоже обо всём этом думала.

– Я могу ответить только на часть ваших вопросов – надеюсь, мой ответ хоть в какой-то степени вас удовлетворит. Наша цивилизация, как вы, возможно, уже поняли, несколько опередила вашу. Мы раньше начали, – словно извиняясь, сказал он.

– Если вы способны восстанавливать не только конечности, но и глаза, вы опередили нас на тысячи лет.

– Мы можем и многое другое, но об этом не стоит говорить. Скажу только, что я врач разведывательной экспедиции. Нам уже приходилось вступать в контакт с людьми, и теперь мы стараемся, чтобы они нас не видели, – мы не хотим вызывать в них тревогу или растерянность.

– Но почему же тогда вы нас спасли?

– Тут была катастрофа – из ряда вон выходящий случай. Мы не люди, но нам, как вы, возможно, сказали бы, свойственна человечность. Мы не любим смотреть, как умирают живые существа. Случайно наш корабль, когда всё произошло, находился в нескольких тысячах миль от вашего. Мы увидели – и начали действовать. Как только вы будете восстановлены, мы оставим вас в таком месте, где ваши собратья скоро вас найдут, а сами отправимся дальше. Задачи нашей экспедиции к тому времени будут выполнены.

– Как только мы будем… Доктор, я стану точно такой, как прежде?

– В некоторых отношениях, возможно, даже более совершенной. Могу вас уверить, все ваши органы будут функционировать безупречно.

– Я не об этом. Я… Выглядеть я буду также?

Наступила тишина, выражавшая, как ей показалось, его изумление, а потом она снова услышала его голос.

– Будете ли вы выглядеть так же? Это для вас… важно?

– Да… о да, очень важно! Важнее всего!

Наверно, теперь он смотрит на неё как на сумасшедшую. Внезапно она обрадовалась, что у неё нет глаз и она не видит его изумления. И презрения – она не сомневалась, что презрение он испытывает к ней тоже.

Он заговорил медленно:

– Я об этом как-то не задумывался, а сейчас начинаю понимать: мы ведь не знаем точно, как вы выглядели до катастрофы. Как же мы можем сделать вас точно такой, какой вы были?

– Не знаю как, но должны! Должны! – почти прокричала она и почувствовала, как заболели от напряжения новые мышцы горла.

– У вас начинается истерика, – сказал он. – Перестаньте об этом думать.

– Не могу – я только об этом и думаю! Я хочу выглядеть точно так же, как выглядела раньше!

Он ничего не сказал, и вдруг она почувствовала усталость. Только что она была такой встревоженной, взволнованной, а сейчас вдруг ею овладели усталость и сонливость. Ей хотелось заснуть, забыть обо всём. «Верно, он дал мне успокаивающее, – подумала она. Сделал инъекцию? Иглы я не почувствовала, но, быть может, они обходятся без игл? Так или иначе, хорошо, сто он это сделал. Потому, что теперь я не буду думать…»

Она спала. А когда проснулась, услышала новый голос. Она его не узнала, но он сказал:

– Привет, Маргарет! Где ты?

– Кто это?.. Фред!

– Маргарет?

– Д-да.

– У тебя другой голос.

– У тебя тоже. Сначала я не могла понять, кто это говорит.

– Странно, как мы не подумали сразу, что голоса у нас теперь изменятся.

– Мы больше привыкли думать о том, как мы выглядим, – сказала она дрожащим голосом.

Он молчал, потому что думал о том же.

– Твой новый голос совсем не плох, – снова заговорила она. – Мне нравится – он стал глубже, звучнее прежнего. Очень подходит к твоему характеру. Врач хорошо поработал.

– Я сейчас думаю, нравится ли мне твой. Не знаю. Пожалуй, я из тех, кто предпочитает привычное.

– Потому то я и не хочу, чтобы он хоть в чем-нибудь меня изменил.

Снова молчание.

– Фред! – снова окликнула она.

– Я здесь.

– Ты говорил с ним об этом?

– Заговорил он сам. Сказал, что ты тревожишься.

– А по-твоему, разве это не важно?

– Пожалуй, важно. Он сказал мне, что технически всё будет сделано наилучшим образом – у нас будут правильные черты лица и безупречная кожа.

– Мне не это нужно, мне нужно моё собственное лицо, с неправильными чертами! Голос не так важен, но моё лицо пусть мне вернут!

– Ты многого хочешь. Не достаточно ли он уже для нас сделал?

– Для меня – всё равно что ничего, если он не вернёт мне моего лица!.. Я веду себя глупо, да?

– М-м-м… Видишь ли…

– Я не хочу быть красивой, потому что знаю – этого не хочешь ты.

– Кто тебе сказал? – изумлённо спросил он.

– Ты думаешь, что я, прожив с тобой два года, этого не поняла? Если бы тебе нужна была жена-красавица, ты бы на красавице и женился. Но ты выбрал меня – хотел быть красивее жены. Я знаю, что для тебя это важно – не пытайся отрицать.

– Ты хорошо себя чувствуешь, Маргарет? Ты говоришь как-то возбуждённо.

– Нет, очень логично. Будь я уродкой или красавицей, ты бы меня ненавидел. Если бы я была уродкой, люди бы жалели тебя, и ты бы этого не мог вынести, если бы я была красавицей, тебя, возможно рядом со мной перестали замечать. Я же просто некрасивая – как раз настолько, чтобы все удивлялись, как это ты смог жениться на такой заурядной женщине. Я будто специально создана для того, чтобы служить тебе фоном.

Он ответил не сразу:

– Мне и в голову не приходило, что ты обо мне такое думаешь. Очень глупо, Маргарет. Я женился на тебе, потому что тебя любил.

– Может быть. Но почему ты любил меня?

– Не будем в это углубляться, – примирительно сказал он. – Скажу одно, Маргарет: ты говоришь ерунду. Мне всё равно, уродка ты или красавица… нет, если сказать правду, то не всё равно, но внешность – это не самое главное. На мои чувства к тебе оно почти не влияет. Я люблю тебя за твой характер, за твою личность – остальное для меня второстепенно.

– Фред, не надо меня обманывать. Я хочу быть такой же, как прежде, потому что знаю: именно такой я тебе нужна. Неужели нет никакого способа объяснить доктору, как мы выглядели раньше? У тебя хороший глаз – вернее был. Может, ты ему как-нибудь нас опишешь?..

– Маргарет, будь разумной, ты же прекрасно знаешь, что по словесному описанию нельзя судить ни о чём, – голос его звучал почти умоляюще – И хватит об этом, ладно? Я вовсе не против того, чтобы лицо у тебя было правильное, как с картинки анатомического атласа, и…

– Вот именно, с картинки! – взволнованно перебила она его. – Фред, помнишь стереоснимок, который мы сделали перед самым отлётом с Марса?

– Но корабль разбит, дорогая, от него почти ничего не осталось.

– Раз они смогли подобрать нас живыми, значит, какие-то части остались неповреждёнными. Может, снимок уцелел!

– Маргарет, ты требуешь невозможного. Мы не знаем, где сейчас наш корабль. Группа, в которую входит врач, проводит разведывательную экспедицию. Обломки нашего корабля остались далеко позади. Возвращаться ради того, чтобы их найти, никто не станет.

– Но ведь только так… только так можно… Другого способа нет! – Силы покинули её. Будь у неё глаза, она бы заплакала, но сейчас плакала только её душа.

Должно быть, его унесли, потому что никто не откликнулся на её рыдания. А потом она вдруг почувствовала, что плакать не из-за чего. Более того, на душе у неё стало легко и весело, и неожиданно пронзила мысль: «Врач дал мне какого-то лекарства – он не хочет, чтобы я плакала. Хорошо, не буду. Буду думать только о приятном, буду радоваться…»

Вместо этого она заснула крепким, без сновидений сном.

Проснувшись, она вспомнила о разговоре с Фредом, и её охватило отчаяние. «Придётся рассказать всё врачу, – подумала она. – Может, он что-нибудь придумает. Да, я требую слишком многого, но без этого, но без этого всё, что он для меня сделал и делает, потеряет всякую ценность. Лучше умереть, чем стать не такой, какой я была!»

Но оказалось, что необходимости говорить с врачом нет, – он уже всё знал от Фреда.

«Значит, и Фред признаёт, что это важно, – подумала она. – Больше он не сможет этого отрицать».

– Вы просите невозможного, – сказал врач.

– Невозможного? Вы даже не попытаетесь?..

– Ваш разбитый корабль остался в сотнях миллионов миль от нас. У экспедиции есть задачи, которые она обязана выполнить. Вернуться назад мы не можем. Мы не вправе тратить время на поиски стереоснимка, который к тому же вряд ли уцелел.

– Вы правы, доктор… Простите меня.

Похоже, он прочитал её мысли, потому что добавил:

– Не стройте в отношении себя никаких планов, вам всё равно не удастся причинить себе никакого физического вреда.

– Ничего, что-нибудь придумаю. Раньше ли, позже ли, но придумаю обязательно.

– Вы ведёте себя неразумно. Мне бы хотелось знать, много ли существует людей, психологически вам подобных.

– Не знаю, мне всё равно. Я знаю только одно: для меня это важно.

– Так расстраиваться из-за какого-то пустяка! Ведь насколько нам известно, внешние различия между различными человеческими особями одного пола совершенно незначительны.

– Это для вас различия незначительны, потому что вы не знаете о людях – мужчинах и женщинах – ровным счётом ничего! Для Фреда же и для меня это вопрос жизни и смерти.

Сейчас впервые в ответе врача прозвучало некоторое раздражение:

– Вы как дети, но иногда ребёнку следует уступить. Я подумаю, что можно сделать.

Но что можно тут сделать? Где-то в космосе несутся обломки корабля, а в них – стереоснимок, который даже не попытаются найти. Может, врач попросит, чтобы Фред описал её? Самый лучший художник на земле не сумеет создать точный портрет по одному лишь описанию; чего же ждать от существа, для которого все мужчины на одно лицо и все женщины – тоже?

Она лежала, погружённая в свои мысли, и почти не замечала, как бежит время. Но постепенно она начала ощущать лёгкое покалывание, которое распространялось по всему телу. Прежняя боль медленно отступала и наконец исчезла совсем. Назвать болью то, что она чувствовала теперь, было никак нельзя. Скорее было даже приятно – казалось, кто-то мягко массирует её тело, растягивает мышцы.

И вдруг она поняла: это растут новые руки и ноги. Значит, внутренние органы уже восстановлены и врач приступил к следующему этапу лечения.

Когда она это осознала, по её щекам покатились слёзы. «Слёзы, – подумала она, – настоящие слёзы, я их чувствую. У меня растут руки и ноги, и я снова могу плакать. Но до сих пор нет глаз… или, может быть, они тоже появились? Временами мне чудятся какие-то вспышки. Должно быть, он восстанавливает глаза медленно, и сначала привёл в порядок слёзные протоки. Не забыть сказать ему, что глаза у меня были синие. Пусть я никогда не отличалась красотой, но глаза у меня были хорошие. Не хочу, чтобы они были другого цвета, – он не пойдёт к моему лицу».

И в следующий раз, когда врач с ней заговорил, она попросила его об этом.

– Пусть будет, как вы хотите, – добродушно ответил он, словно ублажая капризного ребёнка.

– И ещё доктор, по поводу корабля…

– Это невозможно, как я уже вам сказал. К тому же в этом нет необходимости. – Он помолчал, будто зараннее предвкушая эффект, который произведут его слова. – Я посмотрел наш архив. Как и следовало ожидать, ваш разбитый корабль был тщательно обследован – мы надеялись получить информацию, которая помогла бы нам лучше понять землян. Во время поисков были найдены и взяты нами стереоснимки – около десятка.

– Десятка?! Но откуда?

– Видимо, от волнения вы забыли, что снимков не один, а больше. Судя по всему, на них изображены вы и ваш муж. Но снимали, очевидно, в самых разных условиях и разными камерами, потому что даже я, хотя моё зрение и отлично от человеческого, замечаю в изображениях некоторые различия. Может быть, вы скажете, какое из них взять за образец?

– Лучше, если я поговорю об этом с мужем, – медленно произнесла она. – Можно… перенести его сюда?

– Конечно.

Она лежала и думала. Десяток стереоснимков! Она помнила только один, единственный, один-единственный. Конечно, были и другие снимки – во время медового месяца и после, – но те остались дома, на Марсе.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил Фред новым голосом.

– Как-то странно – такое чувство, будто у меня растут руки и ноги.

– И у меня тоже. Наверно, скоро мы станем такими же, как прежде.

– Ты думаешь?

– Что ты имеешь ввиду, Маргарет? – в его тоне сквозило неподдельное удивление, и она представила себе, как при этом он морщил лоб.

– Разве врач тебе не сказал? Они нашли на корабле стереоснимки и взяли их с собой. Теперь они могут восстановить наши лица.

– По-моему, именно этого ты и хотела?

– Но чего хочешь ты, Фред? Я помню только один снимок, а врач говорит, что нашли около десятка. И по его словам, на каждом из них моё лицо отличается от предыдущих.

Фред молчал.

– Фред, а они красивее меня?

– Ты не понимаешь, Маргарет.

– Всё понимаю. Я хочу только знать… снимки были сделаны до нашей свадьбы или потом?

– Конечно, до. После свадьбы я ни с кем больше не встречался.

– Спасибо, милый.

– Слова эти, сказанные её новым голосом, прозвучали ядовито, и она себя одёрнула. «Я не должна так разговаривать, – пронеслось у неё в голове. – Я знаю Фреда, знаю его слабости, знала их до того, как вышла за него замуж. Нужно принимать его таким, какой он есть, и помочь ему, а не придираться».

– Этих девушек я знал мало, и знакомства были недолгими, – снова заговорил он, – внешне привлекательные, но в остальном не бог весть что. С тобой не сравнить.

– Не надо извиняться. – На этот раз её голос прозвучал мягко, и ему показалось даже, что она улыбается. – Ты же не виноват, что нравился женщинам. Почему только ты не сказал мне про эти снимки раньше?

– Боялся, что будешь ревновать.

– Может, и поревновала бы, но это бы прошло. Скажи Фред, а среди них есть кто-нибудь, кто особенно бы тебе нравился?

Ей показалось, что он насторожился. Сдержанным, бесстрастным голосом он сказал:

– Нет. А что?

– Просто я подумала: может, ты захочешь, чтобы меня сделали похожей на неё.

– Не говори глупостей, Маргарет! Я не хочу, чтобы ты была похожа на кого-нибудь другого. Не хочу больше видеть эти пустые лица!

– Но я думала…

– Скажу врачу, что остальные снимки они могут оставить себе. Пусть поместят в какой-нибудь музей вместе с другим хламом. Для меня они ровным счётом ничего не значат уже давным-давно. Я и не выбросил их потому, что совсем забыл о них.

– Хорошо, Фред, я попрошу врача, чтобы за образец он взял снимок, на котором мы вместе.

– Тот, крупным планом… Только смотри, чтобы он не перепутал!

– Постараюсь объяснить ему.

– А то в дрожь бросает, как подумаешь, что до конца жизни придётся смотреть на какое-нибудь из этих пустых лиц. Только бы он не перепутал – я хочу видеть твоё лицо, а не чьё-то другое.

– Хорошо, милый.

Об одном, правда, она не подумала: на сколько же лет будут выглядеть они с Фредом? Врач ведь в этом не разбирается, и может безо всякого дурного умысла сделать их старше. Пусть лучше сделает их помоложе, если сможет, но только бы не сделал старше.

И когда врач снова с ней заговорил, ему о своём желании. И ей о пять показалось, что, говоря с ней, он сдерживает снисходительную улыбку.

– Хорошо, – сказал он, – вы будете выглядеть немного моложе, чем были, но не слишком, потому что, насколько я могу судить по вашим книгам, лучше, когда, нет большого расхождения между наружностью человека и его истинным возрастом.

Она облегчённо вздохнула. Всё улажено. Всё будет как прежде, – может, даже чуточку лучше. Они с Фредом смогут вернуться к семейной жизни, твёрдо зная, что будут также счастливы, как были до этого, – счастливы настолько, насколько некрасивая и мнительная женщина может быть счастлива с красавцем мужем.

Теперь, когда с врачом её было улажено, время потянулось медленней прежнего. Руки и ноги у неё росли, глаза тоже восстанавливались. Она начала чувствовать основания пальцев и всё чаще видела вспышки света – оживали глазные нервы. Иногда ощущались лёгкие боли, но теперь она понимала, что это боли роста, а значит, выздоровления, и была им рада.

И наконец настал день, когда врач сказал:

– Вы здоровы. Через сутки, если пользоваться принятой к вас мерой времени, я сниму повязки.

Её новые глаза наполнились слезами.

– Доктор, как мне отблагодарить вас?

– Не нужно никакой благодарности, я занимался своим делом.

– А что теперь будет с нами?

– Мы подобрали старый грузовой корабль землян, покинутый экипажем, привели его в порядок и перенесли в него запасы пищи, взятые с вашего корабля. Вы проснётесь внутри него и сможете вернуться на нём к своим собратьям.

– Но неужели я… так и не смогу вас увидеть?

– Это было бы нежелательно. По некоторым соображениям мы предпочитаем не показываться. И по этой же причине мы позаботимся, чтобы вы не унесли с собой ни одной сделанной нам вещи.

– Если бы я могла хотя бы пожать руку… сделать что-нибудь.

– У меня нет рук.

– Нет рук? Но как же тогда… как вам удаётся делать такие сложные операции?

– Я не вправе говорить об этом. Простите, что оставляю вас в неведении, но поступить иначе я не могу. Вы хотели бы поговорить с мужем до того, как заснуть?

– А обязательно нужно, чтобы я заснула? Я так взволнована… так хочется соскочить с постели, сорвать повязки и посмотреть на себя!

– Если я вас правильно понял, вы не очень стремитесь поговорить сейчас с мужем.

– Сперва я хочу себя увидеть!

– Вам придётся немного подождать. Во время сна повысят тонус и силу ваших мышц и вы подвергнетесь заключительному медицинскому обследованию. Это очень важно.

Она хотела его перебить, но он остановил её:

– Постарайтесь успокоиться. Я могу управлять вашими чувствами при помощи лекарств, но лучше, если вы справитесь с ними сами, – потом у вас появится возможность дать им выход. А теперь я должен вас оставить. Больше вы не услышите обо мне никогда.

– Никогда?

– Никогда. Прощайте.

На миг она почувствовала, как ко лбу её прикоснулось что-то прохладное и шероховатое. Она попыталась поднять руку и дотронуться дот лба, но не смогла, и только сказала сквозь слёзы:

– Прощайте, доктор!

Когда она заговорила снова, ответом ей было молчание.

Она заснула.

На этот раз пробуждение было другим. Ещё не открывая глаз, она услышала скрежет и ровное негромкое гудение: работали привычные ракетные двигатели.

Когда она попыталась сесть, веки её разомкнулись и она увидела, что пристёгнута к койке предохранительными ремнями. Медленно, неуверенными движениями она начала отстёгивать ремни. Отстегнув часть из них, остановилась и начала разглядывать свои руки – сильные, гибкие, красивые, покрытые лёгким загаром. Она несколько раз согнула и разогнула пальцы. Превосходные руки! Врач не обманул её надежд.

Отстегнув последние ремни, Маргарет встала на ноги. Она ждала головокружения, но его не было. Никакого ощущения слабости, хотя оно было бы вполне естественно после такого долгого пребывания в постели. Она чувствовала себя великолепно.

Она оглядела свои ноги, тело – придирчиво, словно оглядывала ноги и тело незнакомой женщины. Сделала несколько шагов вперёд, отступила назад. Да, он не обманул её надежд. Тело было красивое, большего нельзя было ожидать. Но лицо?

Она повернулась, ища глазами зеркало, и услышала:

– Маргарет!

С койки напротив поднимался Фред. Они впились взглядами друг в друга и замерли.

– В капитанской каюте должно быть зеркало, – после долгого молчания, запинаясь, проговорил Фред. – Я хочу себя увидеть.

Они нашли зеркало и остановились, глядя в него, переводя взгляд с одного лица на другое, и на этот раз молчание длилось дольше и было тягостней.

Каким изумительным художником оказался врач! С какой точностью, черту за чертой, воссоздал он их лица. Форма и линия лба, волосы, высота скул, форма и цвет глаз, контуры носа, губ, подбородка – всё было как прежде. Всё.

Кроме общего впечатления. Раньше она была некрасивой, теперь стала красавицей.

«Следовало предположить, что такое возможно, – думала она. – Случается, видишь двух сестёр или мать и дочь одинаковыми чертами, будто их лица отлиты в одной форме, и всё-таки одно из них уродливо, а другое прекрасно. Точно скопировать черты лица могут многие художники, но немногим дано копировать уродство или красоту. Врач чуточку ошибся – он сделал моё лицо лучше, чем оно было. А лицо Фреда – хуже. Теперь Фреда не назовёшь красавцем. Правда, он и не урод: его лицо стало сильнее и значительнее, Но теперь я красивее. И примириться с этим он не захочет. Для нас всё кончено».

Фред глядел на неё и улыбался до ушей.

– Ну и жёнушку я себе отхватил! Ты только посмотри на себя! Можно, немного погрущу?

– Фред, милый, какая жалость! – неуверенно проговорила она.

– Почему? Из-за того, что он дал тебе больше, чем ты просила, а мне меньше? Какая разница, всё осталось в семье!

Не надо притворяться, Фред, я знаю, каково тебе сейчас.

– Ничего ты не знаешь! Я просил его сделать тебя красивой. Я не был уверен, что он сможет, но всё равно просил. И он сказал, что постарается.

– Ты просил его? Не может быть!

– Ещё как может! Ты недовольна? Я надеялся, что он и меня не обидит, но… Послушай-ка, ты что, вышла за меня только из-за моей наружности?

– По-моему, ты должен знать, из-за чего!

– И я тоже женился на тебе не из-за этого. Я ведь говорил об этом раньше, только ты мне не верила. Может, хоть теперь поверишь.

– Может быть… Может и вправду внешность не так уж и важна, – с трудом проговорила она. – Возможно, я была неправа – не понимала, что важно, а что нет.

– Конечно, не понимала. Но из-за того, что считала себя некрасивой, ты всегда чувствовала себя неполноценной, а теперь у тебя не будет для этого никаких оснований. И быть может, теперь мы немного повзрослеем.

Она кивнула. Было так удивительно, что он обнимает её руками, которых она никогда ещё не касалась, целует губами, которые её не целовали. «Но это неважно, – подумала она. – Важно знать, что каков бы ни был наш облик, мы – это мы. Знать, что теперь уже ничто не омрачит наших отношений, – и всё благодаря волшебнику доктору».

– Фред, – сказала она вдруг, по-прежнему прижимаясь щекой к его груди, – как, по-твоему, можно быть влюблённой в двоих сразу, если к тому же один из этих двоих… не человек, а неизвестно кто?